ПАМЯТНАЯ КНИЖКА ХЕМНИЦЕРА.

I.

Из биографии Хемницера известно, что отец его выехал в Россию из Саксонии, прослужил целый век свой в России, был хорошим врачем и отличался бескорыстием. Воспитанием сына он занимался, сколько позволяли ему средства; дал ему порядочное образование и хотел посвятить его также медицинскому поприщу. Но будущий баснописец почувствовал отвращение к анатомическим занятиям и поступил тринадцатилетним мальчиком в военную службу. Здесь пробыл Хемницер около двенадцати лет (1757–1769 г.) и сделал в этот период прусский поход. Но Хемницер не очень-то сочувствовал и военной службе, а потому перешел из поручиков в гиттенфервалтеры при Горном училище. В 1781 году вышел в отставку, с чином коллежского советника; через год потом поехал генеральным консулом в Смирну, где, ровно через полтора года, и умер.

Во время службы своей при горном училище, маркшейдер Хемницер ездил в Западную Европу.

У меня в настоящее время в руках собственноручная «Памятная книжка» Хемницера об этом периоде его жизни; в ней помещены также поденные отметки о последней его поездке в Смирну.

Все это набросано в летучих заметках чрезвычайно коротко п местами неразборчиво; но так-как здесь определены дни и числа – когда и в какой местности был путешественник, и как явления внешней жизни писателя часто объясняют развитие его духа и его литературную деятельность, то книжка эта без сомнения может служить при составлении его полной биографии некоторым материалом, преимущественно для сравнения и поверки других источников.

Извлекаю из нее несколько подробностей, неизвестных еще до настоящей поры. [602]

1.

Поездка в Германию, Голландию и Францию.

Приехал в Париж Хемницер 19 февраля 1777 года. Иван Иванович Шувалов, которого русская история никогда не забудет, как покровителя наук и художеств, был тогда в Париже. При содействии, конечно, его, и других русских вельмож, живших тогда во Франции, а главное, благодаря Соймонову, с которым Хемницер ездил за границу, Иван Иванович имел доступ во все достопримечательные места Франции, во все тамошние дворцы столичные и загородные. Видел королевское семейство во дворце, в Версале, видел там королевский ужинный стол, который каждое воскресенье был открытым. Французский король носил тогда траур по португальском короле; траур был фиолетового цвета. Хемницер рассказывает, что король «во всякой раз приходя в церковь придворную, встречаем трубами и литаврами, что служит возвещением его прихода!» В Версале и в Париже Иван Иванович осматривал городские церкви, и потом – опять в Версале – иностранную коллегию, богатую портретами современных европейских государей; видел собрание медалей в Луврском кабинете; посетил картинные галлереи: люксамбургскую, где была Рубенсова галлерея, изображавшая историю Генриха IV, и богатую палерояльскую, принадлежавшую герцогу Орлеанскому, в которой между прочим были: снятие со креста Рафаэля, картины Каррачи и четырнадцать приключений Энея; осматривал картины в доме принца Конти; был в королевском ботаническом саду: – в нем, говорит Хемницер, сделан был павильйон, «с высоты которого видели большую часть Парижа. В сем самом саду кабинет натуральной истории королевский, в коем по комнатам расположены все царства природы». Был в саду герцога де-Шартра, обильном руинами: египетскими, греческими, римскими – храмами, пирамидами, гротами; в подземном саду madame de Brunoi, «с павильйоном, который при полях Елисейских»; ездил в замок фаворитки Лудовика XV – Дюбарри–в Люсьень, и восхищался единственным по вкусу и по обстановке павильйоном, который она там построила и от которого приходили в восторг французы и иностранцы. «По смерти Лудовика XV, рассказывает Хемницер, парламент взял-было в казну этот домик, полагая, что он строен был королевскими деньгами, но нынешний король (Лудовик XVI) возвратил ей его опять назад». Хемницер был на смотру королевских войск гвардии и швейцарцев, где был тогда и римский император. Был в зверинце, на скачках, в [603] концертах, где слышал, между прочим, Stabat mater Перголезе; был в театрах – в Париже и в Версале.

В памятной книжке его записано 28 февраля 1777 года, когда он видел представление Танкреда, в котором, по словам биографа Хемницера, знаменитый Лекен так поразил нашего рассеянного «небесного Ивана», как называли его друзья, – своей игрою, что он, забывшись, приподнялся с места и стал кланяться великому артисту, чем, конечно, произвел всеобщий хохот в партере. В записной книжке есть перечень тех пьес, какие он видел в бытность свою в Париже и Версале. Иван Иванович не забыл посетить также королевскую библиотеку, где хранились между прочим и русские книги. Был в Сорбонне, где при осмотре статуи Ришелье ему повторили известную всякому русскому сказку, будто Петр Великий, посещавший Париж в 1718. году, обнял ее и сказал: «О, великий муж! для чего ты жил не в мой век? я бы тебе отдал половину моего государства – управлять им, чтоб мне научиться владеть другою». Хемницер, как русский, видимо смягчил эти слова, а то обыкновенно рассказывали в Париже еще круглее и щедрее, будто Петр сказал: «я бы дал тебе одну половину моего царства (т.-е. навсегда), чтоб ты научил меня – как управлять другою». Что наш Петр готов был учиться везде, во всем и у всех – в этом нет никакого сомнения, но только никак не за такую дорогую плату! Мы помним ту скромную цену, какую он давал сардамским плотникам за выучку корабельному мастерству; мы знаем, как отрицался он от права распоряжаться царством, хотя бы от этого зависела жизнь его, бывши в самых опасных обстоятельствах при Пруте.

Иван Иванович посещал госпиталь des orphelins et des enfants trouves, где содержали проституток для исправления; их тогда насчитывали там до 5,500. Хемницер объясняет основания, на которых учреждено это заведение.

Был в мастерской знаменитого Грёза и рассказывает–какие тогда картины он готовил. Осматривал в Версали машину Ренкена, доставлявшую воду тамошним фонтанам. По показанию Хемницера, машина была отстроена 105 лет назад, и Иван Иванович передает при этом одну из тех легенд, которые обыкновенно в средних веках распускались современниками, когда какое-нибудь чудо искусства особенно поражало их: Ренкену, который похвалялся построить другую еще лучшую машину в подобном роде, из боязни и зависти, чтоб он этого не исполнил где-нибудь в другом месте, выкололи глаза. Хемницер был также – вот собственные [604] его слова: «в Севе (Севре?) на фарфоровой королевской фабрике, которая по ту сторону St. Cloud, возле самого его: ехав туда шли через парк St. Cloud, где видели каскаду пущенную. В фабрике работников пятьсот человек: фабрика, не могши сама себя содержать, получает от короля ежегодно сто тысяч франков добавки».

11-го мая 1777 года Хемницер выехал из Парижа. В Лейдене, в кабинете Ботанического сада, заметил модель коломенского дворца, в котором родился Петр I; модель была сделана верно, из маленьких брусков, с волоковыми овнами. Осматривал аудиторию профессора Аллемана и в ней «огненную» машину для поднятия воды посредством пара; в другом месте об этой машине он говорит так: «Были смотреть машину нового изобретения, огненную, служащую для подымания воды, которая не имеет поршней, а основана на теории о давлении воздуха над водою и угнании ее вверх, как скоро воздух теплотою разжижен будет в том сосуде, в котором она вверх подыматься должна». Осматривал у разных профессоров натуральные кабинеты, машины; присутствовал при опытах. Иван Иванович ездил с Писаревым нарочно в Гарлем, в тамошнюю церковь, слушать устроенные Миллером знаменитые органы; видел здесь модель голландского корабля, взявшего Амиету, и испанское ядро, «влепившееся» в стену. С Львовым ходил пешком в Гаагу, на смотр голландской гвардии и швейцарцев; гвардией командовал – принц Оранский, а швейцарцами – принц Брауншвейгский. Оттуда ездил в Амстердам, где осматривал воспитательный дом (дом найденышей) на 1200 мальчиков и девочек и замечает, что «они содержаны умеренно и не столько щедро, как у нас. Строение простое. Они там остаются до 22 лет и при выпуске получают по два раза – по 25 гульденов. Учиться могут всему вне дома у мастеровых и у художников, коим дом платит: запрещено только учиться кузнечному и слесарному во время их пребывания в воспитательном доме». Потом в Амстердаме осматривал великолепный дом городской Ратуши, построенный из белого песчаного камня, обложенный внутри белым же мрамором, украшенный тончайшею резьбой и картинами знаменитых голландских мастеров: Ван-Дика, Рембранда и др. Картины огромной величины, – иные занимали целые стены. Хемницер заметил между прочим Моисея, дающего закон народу. Потом в «Амстердамском» море Хемницер поглядел на лес мачт военного и купеческого флота. В Ез-ла-Шапели (в Аахене) посетил соборную церковь, видел там христианские драгоценности: [605] гвоздь с креста Спасителя, цепи апостола Петра и исторические достопримечательности: череп Карла Великого, его престол, меч и пр. В Кельне осматривал знаменитый собор, проехал Лимбург, Кобленц, Франкфурт-на-Майне, и 9-го октября 1777 г. возвратился в Петербург.

2.

Поездка в Смирну.

Назначенный в 1782 году генеральным консулом в Смирну, Хемницер выехал из Петербурга в ночь с 6-го на 7-е июня; ехал на Москву, Серпухов, Тулу, Курск, Сорочинцы, заезжал в село Обуховку к Капнисту, оттуда на Кременчуг в Херсон. В Москве Хемницер останавливался в доме М. Ф. Соймонова и выехал ив Москвы 18-го июня. У Петра Васильевича Капниста, в Обуховке, он прожил несколько дней и выехал на другой день Петра и Павла; в Херсон приехал 5-го июля. Существованию Херсона не было тогда еще и трех лет. В это время, по словам Хемницера; Херсон с крепостью и предместьями раскинут был уже вдоль Днепра верст на семь, имел много кирпичных и белого тесанного камня домов и магазинов. На стапеле стояло шесть готовых линейных кораблей; несколько фрегатов красовались уже на воде. За год перед тем, спущен первый выстроенный здесь корабль «Борисфен»; он принадлежал Фалееву, был однакож военный, но так-как нашим военным кораблям по трактату с турками не позволялось проходить через Босфор, то он пущен был под именем купеческого и доходил до Марсели. Корабельный лес привозили сюда: дубовый – из Польши, сосновый – из Брянска. Хемницер заметил в Херсоне много садов; он говорят, что тогда разводили и виноград, который, казалось ему, хорошо принимался; находил, что карантинный дом здесь хорошо расположен. Хемницер гостил у Ивана Абрамовича Ганнибала, строителя города, на даче его Белозерки, в 15 верстах от Херсона; дача очень понравилась Хемницеру по местоположению. Здесь видел он устроенную Ганнибалом «машину водяную для поливания сада, весьма хорошей выдумки. Воду подымают в бассейн насосами, а оттуда уже пускают ее в каменные жолобы, наружи вдоль кварталов сада расположенные, из коих вода, будучи в боковые в них проверченные скважины в сад пущена, понимает кварталы сада».

По именному высочайшему повелению, особая яхта должна была довезти И. И. Хемницера из Херсона в Смирну. Яхта ждала [606] Хемницера под Глубоким – это слобода в 35 верстак от Херсона; на акте был командиром капитан-лейтенант Яков Иванович Лавров. 23-го июля, в 9 часов утра, яхта снялась с якоря; ветры были часто противные, так что Хемницер прибыл в Буюк-дере только 14-го августа.

«Предместье цареградское Буюк-дере, пишет Хемницер, место, где летом все министры иностранные в загородных дачах живут. Здесь должно о канале, соединяющем Чорное море с Мраморным и Мраморное с Средиземным, упомянуть, как о вещи, которую природа действительно для удивления и поражения произвела: величественнее сего вида, какой канал сей имеет, едва ли где на земном шаре найти можно. Подъезжая морем верст за сто начинают уже показываться страшные те возвышения и горы, с обеих сторон его вмещающие. Чем ближе, тем явственнее открываясь , встретятся во-первых крепости – сии так-называемые Дарданеллы, на устье канала с обеих сторон построенные с их маяками. Потом, въезжая уже в самый канал по обеим сторонам, при встрече новых крепостей (коих всего шесть, до Буюк-дире) и каждая иначе построена (надобно знать, что на турецкую стать, каковы например старинные русские или готические крепости бывали, то-есть, каменные стены, выведенные вверх по горе амфитеатром, в два и в три яруса пушки, коих лафеты совершенно с их пушками неподвижные) – представляются вдоль всего канала, который идет коленами, от колена до другого версты по две, по три, и больше, и меньше, увеселительные домы с целыми селениями и садами по досягающим почти до облаков возвышениям, ниже и выше по них рассеянным. При каждом повороте канала сцена вообще переменяется и все величественнее становится. Горы, из-за гор видимые, больше и меньше ясны за воздухом, по мере большей или меньшей отдаленности, кажутся беспрерывно продолжающимися. Словом, кажется, что природа в рассуждении величественного и разнообразием поражающего вида, все свои силы истощила на сие место. Сады, по чрезвычайной величине кедровых, а особливо кипарисных дерев и даже лавровых, кажется, существованием своим напоминают о первоначальных времянах миросоздания. Широта канала при устье с черноморской стороны около четырех верст, а потом далее 1/3, 1/2 версты и около; глубина на середине в 40, 50 и 60 сажен. Принадлежащий дом и сад российскому министру превосходит всех протчих огромностию и великолепием; места под садом и домом считается 52,700 квадратных пиков, а в каждом полагается 1 с 1/4 аршин. Сад весь и сей [607] простирается по возвышениям, делая равные по всем высотам повороты, или, лучше сказать, амфитеатром расположен; каждый уступ поддерживается каменным контрафорсом. В сем-то саду, в одном месте, четырнадцать вместе выросших лавр, которые около корна обложены кругом каменною лавочкою, величины такой, что на строевой лес годны быть могли бы, если бы кто Геростратов поступок повторить хотел. Мне кажется что российским словом Царь-град все сказано, что только сказать о таком месте можно: но, по нынешнему строению и образу жизни людей, можно справедливее сказать Царь-место».

Хемницер ездил из Буюк-дере с секретарем посольства, Иваном Ивановичем Севериным, и итальянцем, ювелиром Виченци, на лодке в Царьград. В это время был рамазан. (Об этом было его письмо Николаю Александровичу Львову), ездил верхом с Севериным и одним английским купцом в деревню Пиргос (в двадцати верстах от Буюк-дире), чтоб видеть там, пишет он: «Римлянами при царе Юстиниане построенные водоводы... сии водоводы отменны от прочих, коих около Пиргоса еще больше и пространнее сего, так, что арков до шестидесяти имеют, однако в один только ряд, а римские и в три ряда: в тому же в римских ходить можно помощию лестниц, внутри из одного ряда сводов в другой провождающих; а в других нет. Водоводы сии существованием своим, почти невероятным, одолжены римскому имени, ибо их с тех пор почти не починивали. Вода, по верху их текущая и капающая по стенам, и между камней по сводам пробивающаяся, составила во многих местах целые глыбы stalactita или капельника».

Он записал, что и министры константинопольские были у него с визитом, но записал это не из тщеславия, а «чтоб отписать в коллегию»: вероятно, это требовалось по службе.

В день выезда из Буюк-дере, 9 сентября, у султана родился сын, и была по этому случаю пальба.

То по непостоянству ветра, то по безветрию, только 15 сентября вечером пришли «в предпоследним» Дарданеллам, где и остановились, «потому что надлежало дождаться осмотру от турок, которые на другой день утром приехали». У Хемницера есть анекдот о турецких таможенных чиновниках. «Когда, по последнему коммерческому трактату, отменили двойную пошлину, то турки пришед таможенные с объявлением о том изъяснялись так: «нам дано повеленье – что кто хочет из русских платить пошлину, платит, а кто не хочет – не платит, стыдясь по гордости своей сказать, [606] что они такого рода уступку русским сделать согласиться должны били».

Под влиянием исторических воспоминаний, под веяньем поэзии Гомера, Хемницер с душевным волнением проехал мимо того места, где была «Царственная Троя», хотя ни малейших остатков ее давно уже не было, а стояли какие-то две-три башни, часть стены и ворота, но гораздо позднейшей постройки.

Наблюдательный Хемницер заметил, что «вода морская в Чорном море, в канале Цареградском, да еще и в Белом море бирюзового цвета, а вышед из Белого моря – лазуревого».

20 сентября 1782 года Хемницер приехал в Смирну.

3.

В числе заметок о путешествии по Европе и о поездке в Смирну, в памятной книжке Хемницера есть отдел под названием: «Коммиссии и исполнения». Что занимало Ивана Ивановича в то время? В книжке, между прочим, записано: «Справиться в Смирне о Некрасовцах и Балдунских казаках, бывших в Крыму при Петре I и в последнюю войну ушедших и поселившихся в Анатолии; и отписать в коллегию; устроить дело о паспортах для лиц, прибывающих к нам на кораблях, чтоб обезопасить Россию от внесения чумы; дать знать, что русским выгоднее торговать через Чорное море пенькою, нежели канатами; надо надоумить, чтоб наши купцы оговаривали в контрактах, на какие фунты идет у них продажа или покупка – на смирнские или цареградские, так как между ними разница в весе; собирать в Смирне разное анатолийское дерево, лавы, мраморы, кораллы, узнать в Смирне – «почему куда фрахтовых денег берут и дать знать министру цареградскому». Кроме анекдота об отмене двойной пошлины, есть в памятной книжке еще два турецких анекдота, которые не потеряли свою цену и в наше время; есть несколько мелких стихов, преимущественно двустиший, и собственных его, и его приятелей; есть разные наброски, заметки, рецепты, счеты, адресы чернилами и карандашем по-русски, а также несколько по-французски и по-немецки.

Вот другой из турецких анекдотов, он интересен тем, что дошел к Хемницеру, так сказать, из первых рук: его передал нашему баснописцу драгоман его Омеро, бывший самовидцем того, что в нем рассказывается. Анекдот озаглавлен Иваном Ивановичем: «Благородная отвага россиянина».

«Одному Рос. купцу, именем Михайлову, случилось быть в Крыму с товарами и с ним несколько товарищей во время хана, [609] предместника Шагин Гирея. Случилось быть ему на берегу, когда крымцы пушки, в Крым привезенные, выгружали; должно знать, что уже война последовавшая близка была. Хан, будучи на берегу же, говорил русскому нашему купцу: «вот это все вам гостинцы посылать готовятся, которые дадут вам знать»! Купец, ничего не отвечая, начал пушки мерить пяденью. Хан спросил его: «на что ты пушки меришь»? – «На то, чтоб узнать – улягутся ли они на паши сани, когда их нам к себе отвезти доведется». Хан выбраня его оплевывался».

Вот одно из анакреонтических двустиший Хемницера:

«Ты розу мне в залог любви своей дала,
А у меня за то ты душу отняла».

На эту тему несколько вариантов.

Вот одно из стихотворений, обращенное к нему и написанное, судя по женской форме глагола, дамой. Оно озаглавлено Хемницером в его книжке так: «Эпиграмма в Вестнике на месяц ноябрь 1779 года».

По языку и мыслям я узнала,
Кто басни новые и сказки сочинял,
Их истина располагала,
Природа рассказала,
(Хемницер) написал
1.

Вот один из набросков; он писан по-французски и, может статься, есть только выписка из какого-нибудь другого автора, но он характеристичен по применению к нашему писателю.

«Я не страшусь врагов, которые могут мне вредить, отнимая мою собственность, или лишая меня счастия, которого я не ищу. Следовательно, я не имею ничего, чем бы они могли воспользоваться. Что ж касается до моего поведения, то оно таково, что не страшится законов».

Вот любопытные зародыши эпиграмм на Хераскова и Петрова:

1) «Ну, что Херасков, ты шумишь, что я про дурные твои сочинения то и то сказал; да ты спасибо мне скажи, что я о том, да о том промолчал, что я не вывел наружу в них то и то... Когда не перестанешь ты меня бранить, не перестану я то и то о сочинениях твоих говорить, и скажу то и то... Итак, совет благой [610] мой тот, чтоб ты молчал, когда не хочешь ты, чтоб все я рассказал».

«2) Как можно ему ладить с Петровым! Он старается как можно вразумительно для каждого писать, а Петров старается как можно больше, чтоб его никто не разумел».

4.

Вот неразвитые семена нескольких басен в прозе:

1) «Когда мухи досаждают, то, чтоб от них отбиться, лучшее средство – поставить им пищу, и они тебя покинут и обратятся все на поставленное для них лакомство».

2) Басня: «Опасно в секрете с кем-нибудь быть».

3) Басня: «Закон – ничто без исполненья».

4) «Человек желал богатства, судьба ему дать ево хотела; наехал он гору золотой руды; но будучи невежда, счел ее за простой камень, и проехал мимо, а ропот на судьбу все продолжает. Судьба ему сказала:

«Будь тем доволен, что имеешь,
Ты быть счастливым не умеешь».

К последней басне Хемницер сделал такую отметку: «эту басню отнести к той, что невежда в саду от невежества вырвал траву хорошую вместо дурной».

Есть и еще несколько таких басен вчерне, прозой, но уже перечеркнутых, так как они воплощены были потом в стихи.

Есть наконец в памятной книжке добавок в басне «Зеленый осел». Хемницер хотел, но как видно не осуществил это, поставить в начале басни следующие стихи:

«Иной шутя дурачество заводит
И дураков прямых наружу тем выводит».

Имеются тут и два другие стиха, как вариант в том же смысле.

___________________________________________

Кроме памятной книжки Хемницера, я имею особо двенадцать его басен; все они переписаны собственной его рукой; из них составилась тетрадка, в восьмую долю листа. Все эти басни, как читатель уже заметил очень отличаются от того, что с именем Хемницера явилось после его смерти и в течении почти столетия принималось и заучивалось под его именем. К сожалению, водяного клейма с обозначением года, на бумаге нет. Все эти басни и сказки приведены выше. (См. стр. 583–594).

В доме родственников Хемницера хранится портрет его, [611] приписываемый кисти Лампи; он, по моему мнению, характеристичнее тех портретов, которые в наших академиях наук и художеств и в с.-петербургском университете. Вместо веселого, беспечного лица, каким представлен Хемницер в университетском н академических портретах, — в портрете, писанном Лампи, он является тем застенчивым, тем задумчивым и симпатичным Хемницером, каким представляется он в своих произведениях и биографии. Глядя на этот портрет, чувствуешь, что только при этих меланхолических чертах возможны были те забавные анекдоты, которые рассказывали про его рассеянность его современники. Раз, например, обедая в большом обществе, он за первым блюдом услыхал какой-то замечательный рассказ; рассказ так его поразил, что он под конец обеда, позабыв, где его слышал, стал опять рассказывать только что сообщенное происшествие как новость. Это, конечно, возбудило в присутствующих большой смех. Хемницер до того этим смущается, что вскакивает из-за стола и бежит вон. Но тут — новая рассеянность! убегая, он схватывает вместо платка салфетку и прячет в карман. «Куда вы? кричат ему в след, и зачем вы чужую салфетку уносите?» Это останавливает беглеца, он запускает руку в карман и действительно вынимает салфетку. В первую минуту он приходит в ужас: его мнительности представляется, что его сочтут за вора. Но кругом всеобщий, добродушный хохот приводит его в сознание — и он наконец смеется сам над собой. Портрет Лампи представляет Хемницера, сколько помнится, моложе того, каким он писан в других известных портретах, и в костюме, хотя также оффициальном, но другого цвета и покроя. Кроткая душа Хемницера так и светится в его детски-добрых глазах на портрете, а что он был добр и обладал сердечной мягкостью — это заметно даже из эпиграмм, которые он готовил на Хераскова и Петрова, о чем я уже говорил. Видимо, он набросал их под влиянием неудовольствия; эти наброски, само-собой, на первых порах не были доступны ни для чьего постороннего глаза, стало быть Хемницер мог бы излить здесь свои чувства не воздерживаясь, и однакож он ни одним оскорбительным эпитетом не обозвал своих противников, ни одним жостким словом не укоряет их, и вероятней всего, что эпиграммы эти так и не увидели света Божьего.

Г. П. Надхин. [612]

II.

Материалы для биографии Хемницера существенно пополняются отыскавшеюся у Г. П. Надхина подлинною записною книжкою баснописца, которая не была мне известна до напечатания первой статьи моей о нем.

По желанию редакции Русской Старины и г. Надхина, дополняю свою монографию («Рус. Стар.» изд. 1872 г. т. V, стр. 215–234) несколькими замечаниями об этой любопытной рукописи и извлечениями из нее, независимо от тех, которые уже сделаны самим владельцем тетради.

Вновь открытая записная книжка (в малую осьмушку, в ветхом кожаном переплете) сходна по формату и роду заметок с другими, прежде полученными мною от И. С. Капниста, но отличается от них тем, что ведена большею частью в дороге и во время пребывания Хемницера сперва в западной Европе, а потом на Востоке. Таким образом она начата в 1777 году в Германии, а кончена в 1783 г. в Смирне, незадолго перед смертию баснописца. Впрочем в ней есть я отметка отца его, сделанная по-немецки в 1786 году. «Наследство моего сына, пишет он, составляет всего: из английского банка — 6,552 руб.; брильянт 600 руб.; от продажи вещей 760 руб.; по векселю 900 руб. Итого 8,812 руб. 88 коп. — Егор Карпович Валериан получает половину — 4,406 руб. 44 коп.». Названный здесь Валериан, женатый на младшей сестре баснописца Марье Ивановне, был членом медицинского совета, главным врачем петербургского адмиралтейского госпиталя и врачебным инспектором здешнего порта. Марья Ивановна пережила всю свою родню и умерла в 1819 году, семидесяти лет от роду. О родителях Хемницера могу теперь добавить следующее. Отец (Johann Adam Chemnitzer), родом из Фрейберга, прожив около 74-х лет, умер в апреле 1789 г. в Петербурге; мать, Софья, родилась в Кёнигсберге, а умерла в Петербурге-же, вскоре после мужа, в сентябре того же года, 68 лет. За Иоанна Адама Хемницера вышла она в 1742 году, и имела от него трех сыновей и четырех дочерей 2. [613]

Кроме приведенной заметки отца Хемницера, все остальное в памятной книжке писано довольно тщательным почерком нашего автора, отчасти карандашем, почти уже стершимся от времени, по большею частью пером; вообще заметки писаны по-русски, во есть также и немецкие и французские. Содержание книжки может быть разделено на несколько отделов: 1) дневник путешествия, особенно по Франции; 2) журнал поездки в Смирну; 3) разные справочные и памятные заметки, относящиеся в обоим путешествиям, как-то: списки знакомых, адресы, поручения, сведения о монетах и расстояниях, счеты, рецепты, и проч.; 4) выписки ив книг и журналов, особенно на французском языке, заглавия книг для памяти; 5) собственные мысли и стихи Хемницера, как материалы для дальнейшей разработки; его же немецкие и французские стихи. Последний отдел начинается с другого конца книжки; вся же середина ее состоит из белых листов.

К сожалению, журнал путешествия по западной Европе ограничивается только описанием того, что осматривалось; о впечатлениях же и вообще о подробностях, лично относящихся до Хемницера и его начальника Соймонова, которого он сопровождал, почти вовсе нет речи. Обыкновенно автор выражается в 1-м лице множественного числа, разумея тут особенно Н. А. Львова; нередка он упоминает о своих сопутниках и специально. Сперва идет на немецком языке маршрут переездов по Германии, начинающийся так: «23-го января нов. ст. (1777) выехали мы из Дрездена в Лейпциг и проехали через следующие места»... В Лейпциге путешественники взглянул и только на памятник Геллерта и тотчас поехали далее; через Франкфурт и Кёльн они 1-го февраля прибыли в Нимвеген, первый голландский город; в Лейдене поспешили повидаться с одним из университетских профессоров. Пробыв дня три в Амстердаме, поехали черев Лейден, Роттердам, Антверпен и Брюссель во Францию. «В Париж прибыли, отмечает Хемницер уже по-русски, 1777 г. февраля 19-го, пополудни в 4-м часу, и взяли квартиру в Hotel de Monpensier, где заплатили в место суток за двои 6 больших екю, выехав в следующий день в квартиру Hotel d’Autriche dans la rue Traversiere, non loin de la rue St. Honore». Отсюда собственно начинаются краткие поденные заметки, из которых видно, что путешественники всего прилежнее, не пропуская почти ни [614] одного дня, посещали театр. Хеиницер никогда не забывает упомянуть, в каком именно театре они боли и какую пьесу видели, называя часто и замечательных артистов; беспрестанно сменяются заглавия произведений Корнеля, Расина, Вольтера. 23-го и 27-го февраля путешественники обедали у русского посланника, князя Ив. Серг. Барятинского, а 10-го марта у И. И. Шувалова, который, как известно, почти с самого начала царствования Екатерины II жил за границей и воротился в Россию не прежде сентября. 1777 г., т. е. незадолго до возвращения на родину и Соймонова с Хемницером 3. Мало по малу дорожные заметки последнего становятся все подробнее, особенно при рассказе о произведениях искусств и технических работах. В статье г. Надхина уже сделаны некоторые выписки из этих любопытных отчетов Хемницера.

8-го мая записано: «ездили прощаться; обедали у князя (Барятинского) и проезжались по бульвару». 10-го мая было последним днем пребывания в Париже, и Хемницер с Н. А. Львовым не пропустили случая побывать, на прощанье, в итальянской комедии, где в первый раз давали пародию на оперу «Кастор и Поллюкс». Любопытен следующий полунемецкий, полурусский список парижских знакомых Хемницера (под заглавием Bekanntschaften in Paris): «Der Ministre Fuerst Iwan Сергеевич; Николай Константинович Хотинской, посольства надворной советник; г. Александр Иевлич Писарев, майор; г. Глебов, полковник».

14-го мая путешественники уже знакомыми им местами возвратились в Лейден; с ними был и названный сейчас Писарев, как видно ив отметки: «ездил я с г. Писаревым на шойте, то есть на голландской барке в Гарлем слушать органы, почитаемые первыми...» Из Лейдена поехали 7-го июня через Бри и Мастрихт в Аахен, откуда через несколько дней отправились в Спа, «где еще весьма немного нашли приехавших. 16-го был бал в ассамблейной вале, где н мы были».

В прежней статье моей о Хемницере (стр. 219) уже было замечено, что в Спа Львов отделился от путешественников и один уехал в Россию. В этом городе, вероятно, Соймонов, отпросившийся в отпуск по болезни, а может-быть и Хемницер пили минеральные воды. Между стихами, в записной книжке, мы находим такую шутку:

Кто пить желает воды,
Оставить должен моды
[615]
И попросту ходить,
Не много есть, вина не пить,
От всех красавиц удалиться,
В шестом часу вставать, пораней спать ложиться,
Все грусти позабыть, ни мало не вздыхать,
Оставить чтение и более гулять.

Следуя этим правилам, Хемницер во время пребывания в Спа перестал вести свой дневник, который возобновляется только в сентябре. 10-го числа этого месяца путешественники выехали оттуда, и через Вервье прибыли в Дюссельдорф, где особенно подробно была осмотрена и описана Хемницером картинная галлерея Рубенса. Из Кёльна в Кобленц ехали дорогою римских императоров; потом отправились в Лимбург, а оттуда в Франкфурт на Майне мимо зельцерского источника, у которого выходили и пробовали воду в толпе людей, черпавших ее кружками. «Весь этот путь, замечает Хемницер, продолжая дневник опять по-немецки, совершили мы в обществе генерала Петерсона, графа Скавронского и майора Мейера». Делая страница занята списком знакомств, приобретенных в Спа. Между множеством иностранцев, большею частью баронов и графов, записаны тут следующие русские имена: «князь Мещерский, гвардии поручик; кн. Вас. Вас. Долгорукий, гвардии майор; г. Пушкин, майор; Федор Федор. Вятковский, поручик гвардии; граф Скавронский; его пр. г. Петерсон полковник Гавриил Ильич Бибиков; полковник Грабовский, бывший у нас в гвардии офицер, а ныне в польской; поручик Лизандер, в русской службе». Из иностранцев заметим барона Гейница, статского советника прусской службы и директора горной части, с которым Хемницер из Аахена ездил осматривать железный и пушечный завод.

Заметки на обратном пути в Россию, писанные карандашем, чрезвычайно кратки и неявственны. По выезде 20-го сентября из Франкфурта, останавливались в Эрфурте ради воспоминания о Лютере, и в Лейпциге, откуда заезжали в Люцен взглянуть на памятник убитого там Густава-Адольфа. Два дня пробыли в Берлине, откуда выехали 29-го сентября нов. ст. и чрез Кёнигсберг и Мемель возвратились 9-го октября ст. ст. в Петербург.

Живя здесь, Хемницер не забывал своей записной книжки и вносил в нее изредка разные отметки. Между прочим внимание обращает на себя остаток полувырванной страницы, на котором записывалось, кому он выдавал из своей библиотеки книги. Вот некоторые из этих отметок, писанных большею частью по-французски: [616]

Капнисту были выданы: 1-й том сочинений Вольтера и собрание сочинений Жан-Батиста Руссо, Philosophie de la Nature и Systeme de la Nature.

Валериану (шурину Хемницера) Линнеева система.

Г. Толстому Les trois imposteurs.

Сестре Хемницера: 1 часть «Моих досугов» М. Попова.

Андрею Ивановичу (брату его?) журнал «Трутень».

Вильгельму Ивановичу (другому брату?) «Елисей», поэма Майкова и 1-й том писем Эйлера физических. 4

Г. Лемке: сочинения Фридриха II и «Записки Манштейна».

Г. Маттеи: «Металлургия» Ломоносова; I часть трудов вольного экономического общества.

Карамышеву (сослуживцу Хемницера по горному училищу): Oeuvres chimiques par Le Sage и Lettres touchant l'affaire de Struensee.

Марье Федоровне (?) «Освобожденный Иерусалим» Тасса.

Из этого списка можно заключить, как разнообразна была библиотека нашего писателя. Особенно вспомнил он свою памятную книжку, когда решена была его поездка в Смирну. Тут начинается ряд чрезвычайно интересных заметок, писанных частью в Петербурге, во время приготовлений к отъезду, частью в дороге, потом в Константинополе и в самой Смирне. В дополнение к сделанным г. Надхиным выпискам считаю нужным представить здесь еще следующие извлечения, сохраняя в них орфографию подлинника.


1.

Коммиссии и исполнения.

(Сказать Як. Ив. Бул. от сестрицы его о сафиянах чтоб их прислать разного рода — что дети учатся теперь у учителя — что писем от него не имеют, что Павлущкин, отец здоров 5). — Спросить кому из консулов в Смирне визитами мне начать. Не лутче ли без порядка или с младших. — Приехав в Смирну разослать уведомительные письма по всем ближним местам. — Форму у министра спросить о пашпортах и о доношениях. — Взять устав тарифам и пошлинам. — Пашпорты пропускные могу я давать не только своим, но и иностранным — отписываясь о том в министру, то есть реляционное писать о том же и в коллегию. А секретное, естьли [617] quelques turcs on grecs voudront quitter leur pais et s’etablir ches nous, писать цифрами. — Ганнибала 6, или от кого зависит, просить о извещении коллегии тем что я отправился за границу, дабы коллегия знать могла о том, а потому и наддачу жалованья производить. Кланяться Северину от Брайко и министру. — Также и от Григорья Павловича Кондоиди. (Сказать Матюшкину что родные ево на Острову Васильевском все здоровы. Северину поклон от сестры). Архив иностранных дел кол. в Москве у Покровских ворот.

Имена разных мне знакомых:

Василий Григорьев. Приклонской прокурор в Твери, жена ево Мавра Ивановна. Друковцов живет в Москве подле Покровских ворот у Ведения в Борашах в дехтярном переулке в доме Анфимовой, а в деревне за городом Можайским в 30 верстах, деревня Желомеина.

Павилионы давать только тем, кои точно доказать могут что они российские подданные.

Спросить у министра рапорты ли или доношения в Коммерц-Коллегию посылать мне должно... Для И. А. Ганнибала выслать хорошие вина... Для двора прислать также семена разные. Собрать в Смирне разное Анатольское дерево, лавы, мраморы, кораллы, из коих не худо и ко двору посылать. Драгомана взять в Смирну стараться Равича. О таине (?) спросить министра и стараться его получить. Сказать Якову Иван, от Абр. Ив., что теперь ожидает он только ево известия в рассуждении здешних обстоятельств. Что Ив. Абрамович пропускает теперь еще без вида из Царяграда, потому что там благополучно; но что впредь отпускал бы Як. Ив. с видами приезжающих кораблей в Херсон. Да и везде, где консулы есть, чтоб им право дано было давать виды.

Получающие в Смирне Турки право вольности и протекции Рос: называются Баратлы. К приятелям моим отписать чтоб больше старались торговлю вести пенькою нежели канатами чрез Черное море. В Коммерц-Коллегию писать же доношениями равно как и в иностранную. Чтобы купцы нагружающие товары в весе [618] не теряли, потому что фунт напр. в одной земле больше, а в другой меньше, то в контрактах оговорить его именно, что считая напр. по весу смирнскому столько то составит, весу цареградского столько то, а потому и цена за фунт уже другая. Церемониал какой будет наблюден с моей стороны по приезде в Смирну, отписать в Коллегию, препроводи письмо в вице-канцлеру. Отписать также что и министры Константинопольские у меня с визитами были. Римскому надворному секретарю Степану Райкевичу, бывшему пред сим секретарем у воложского господ. Ипсиландия, повелено от нашего двора письмом вицеканцлерсним к министру цареградскому делать всякое вспоможение, по учиненному им Райкевичем у российского двора чрез графа Кобнцеля домогательству. Надпись на векселях означающая росписку в получении денег: Pour moi a l’ordre de mr Yakowleff, interprete de Russie се 15.... По приезде в Смирну справиться, почему куда фрахтовых денег берут и дать знать министру цареградскому. На цыдулы канцелярские отвечать также доношениями, но не ставя номера и подписываться под доношениями просто Ив. Хем.

2.

Журнал моей поездки в Смирну генеральным консулом.

По отправлении моем из Петербурга выехал я в ночи с 6 на 7 июня 1782 г. ехал через Москву, куда приехав остановился у М. Ф. Соймонова в доме. Прожив несколько дней, поехал 18-го того же месяца через города: Серьпухов, Тулу, Курск, Сорочинцы. Заехал в село Обуховку к Петру Васильевичу Капнисту, у которого прожил несколько дней, поехал от него на другой день Петрова дня на Кременчуг и Херсон. В сем городе, приехав в него июля 5, должен я был остановиться для отправления меня по имянному повелению на яхте до самой Смирны. Город сей, которой расстоянием от Крем. в 303 верстах и заложен 1778 г. в октябре, нашел я уже в большом успехе хотя он третий только год как заложен генералом Иваном Абрамовичем Ганнибалом, на степи бывшей Запорожской Сечи, коей следы по необитаемости людей от Кременчуга до Херсона еще и теперь видны; но город Херсон успехами своими как крепостью так и строением в самой крепости и в предместиях что все с конца в конец в даль Днепра считается на 7 верст, заставляет о степи етой забыть. Домов каменных из тесаного белого камня которой из-за несколько верст в верх по Днепру достают построено множество и довольно большие. Магазейны все также, как для крепости так и [619] для флота построены из того же камня, а иные из кирпича. На штапеле было 6 кораблей линейных больше и меньше готовыми. Несколько фрегатов было уже на воде. В 1781 г. спущен первой на Херсонском штапеле построенный линейной 60 пушек корабль Бористен, но отправленный в море и доходивший до Марсели будучи Фалееву препоручен под именем купеческого корабля, затем что в трактате с турками военным проходить канал не позволено. Садов как под городом так и при загородных дворах разводится много и деревья, даже и виноград кажется довольно хорошо, принимаются. Карантинной дом под самым городом построенный требует по хорошему своему расположению внимание. В 15 верстах от города дача генерала Ганнибала Белозерки, местоположение имеет чрезвычайное в рассуждении воды. Строение еще не окончано. Между протчем сделана тут машина водяная для поливания сада 7....

Сверх того сделать назначено фонтан из того же бассейна которой как сказывал мне генерал бить будет на две сажени. Местоположение сего увеселительного дома и сада на горе. Лес для корабельного строения и проч. привозят из Польши дубовой, а из Брянска сосновой и еловой водою и сухим путем.

21-го числа, июля пополудни в 6 часов, поехал я шлюбкою на яхту назначенную для отвезения меня в Смирну, которая дожидалась меня под Глубоким, в 35 верстах от Херсона. Место сие слобода, где снаряжают кораблей приведенных из Херсона на камелях за мелкостию Днепра в некоторых местах. Иные места глубиною только в 6 футов. Тут же и брандвахта. Коммандир на моей яхте был капитан лейтенант Яков Иванович Лавров. 23 числа в 9 часу по утру снялась яхта с якоря против Глубокова и прошла ветром до слободы называемой Станислав расстоянием от Херсона 42 версты, где за противностию ветра стали на якорь, и переночевали. 24 поутру, в 4 часа по полуночи снялись с якоря и дошли боковым ветром до Очакова в 12 часов по полуночи, остановились за противною погодою против самого города в устьи между Очаковым и Кинбурном; ветр сей затем служить не мог что надлежало от Очакова поворотить в лево а ветер был сюдовой. От Станислава до Очакова морем 45 верст...

Наконец, 4 числа Августа, прибыли в 12 часов по полуночи в предместие цареградское называемое Буюк-дире.... (После слова: «Царь-место», см. выше, стр. 601, стр. 10 сверху, Хемницер продолжает): [620]

Яков Иванович сказывал мне что процентов с капитала у турок брать в обыкновении нет. Естьли дом сгорит от постояльца, постоялец за него не платит. Il 7 ho pranzato da il signor Ambasciadore di Venezia Garzoni. Il 8 sono stato di fare un giro col sign. Severin secretario di nostro Ambasciadore, per veder le Aquedotte presso di Boujoucdyre fatte delle Grecque, che conduron le aque per Const. da un luogo il quale si chiama Pirgos. Questo acquedotto est sostenuto per 20 archi alti di 5 ovvero 6 pertice. 8 числа поехал я из Буюк-дере с Ив. Ив. Севериным, секретарем посольства и с одним алмазных дел мастером италиянцом г. Виченцием на турецкой лодке в город под вечер, чтобы по причине рамазана видеть город или лутче сказать мечети освещенными плошками или фонариками. См. о сем письмо к Н. А. Львову писанное.

4-го числа Сентября, ездил я верьхом с Ив. Ив. Севериным к аглинскому купцу Gimes в Белград а от туда все поехали в деревню Пиргос в 20 верстах от Буюк-дере, чтобы видеть там римлянами при царе Юстиниане построенные водоводы, коим я имею рисунок от Ив. Ив. Северина. Сии водоводы отменны.... Stalactita или капельника, коего я глыбу в собою взял. Протчие дни был я зван с министром нашим на обеды к иностранным министрам.

На конец 9 числа Сентября, по полудни в 6 часов, снялись мы с якоря отдав министру честь 7-ю выстрелами пушечными с яхты коей по имянному повелению из Херсона в Смирну меня довесть должно было, пошли в путь. Но ветер не долго продолжился и мы дошед до половины дороги от Буюк-дере в Цареграду остановились. 10 поутру снявшись с якоря дошли до Царяграда и остановились против Перы, где и переночевали. Будучи обеспокоен морем сошел я поутру 11 числа с яхты в министерской дом, и к вечеру возвратился опять на яхту. 12 поутру пошли мы опять в путь и прошли уже столько белым морем что Царьград почти из виду потеряли, но сделавшаяся с полден противная погода возвратила нас опять к Семи башням куда дошед под вечер остановились, и простояли 13 число. С 14 поутру рано снявшись с якоря шли все одним ветром пока 15 вечеру в 8 часов [621] пришли к предпоследним дарданедам, где и остановились потому что надлежало дождаться осмотру от турок, которые на другой день утром приехали: тут же забрали свежую воду и запаслись хлебом, виноградом и пр. и в 12 часов по полуночи того 16 пошли далее. По полудни в 5 часов дошли до берега славной Трои против которой на другой стороне остров Тенедос. Признаться что поравнявшись против места, где Троя стояла, хотя ныне и следов ее нет исключая части стены с воротами и 2-х или 3-х при ней башен что считают не остатком Трои, а построенным после, не без движения я остался. Тогоже числа вечеру в 7 часов дошли до мыса Бабы где и цитадель небольшой построен против острова Митилены, и легли на якорь. 17 поутру снялись с якоря; и хотя намерение было пройти о. Мителене с левой стороны считая от мыса Бабы; но ветер не позволил и должно было итти в право. Наконец 20 числа того же сентября, прибыли в 2 часа в Смирну. Перьвой корабль цесарской купеческой выпалил 5 выстрелов, и мы отвечали 3-мя, потому что он только купеческой, а естьли бы он был военной, то бы тем же числом. Потом салютацию делали и все прочие.

NB. 9-го числа родился у султана сын, и была во время нашей стоянки против Царяграда с крепостей и с литейной части пальба.

NB. Видел я в Цареграде дом где жил граф Бонневаль, а погребен он в саду другого дома и над гробом его выросли 4 кипариса.

3.

Записки Смирнские.

При начале прошедшей с турками войны, турки столько заражены собою были что между протчем старики при костылях с одним только пистолетом бежали на войну против русских, с тем чтоб их побрать живых как Кур на гнезде. Другие брали с собой даже веревки чтобы всех перевязав заживо привесть как невольников, спрашивая образом договора Смирнских жителей сколько кто привесть велит. Когда флот наш истребил турецкой, тогда затопили Европейские нации корабли перед заливом смирнским числом до 12 чтоб воспрепятствовать вход нашему флоту, думая что он и до Смирны дойдет. (В 1783 году когда в Смирне перепись всем янычарам была, то некоторые боясь войны с русскими (из янычар даже) уходили из Смирны тихонько в другие места, дабы в случае войны не итти в поход. Вот какая перемена в турках сделалась!

Секретарь посольства венецианской респ. в Цареграде имеет [622] служа ту выгоду что каждый год ево пребывания в Цареграде заменяется ему за 3. Вот каково венециане о житье турецком думают!

_________________________________

Затем предложу еще несколько выписок другого рода:

Что М(айков?) 9 никогда, писав, не угадал,
Ты правду точную сказал.
Я мненья этого об нем всегда держался:
Он сколько ни писал, нигде не возвышался. И. Хем.

_________________________________

Вот каково быть судьею: кто виноват кругом, за того как есть предстатели, просят чтоб оправить, а правова сделать виноватым: законы не закон когда сильные есть старатели; а естьли судьи по просьбе не сделают, беды им; их же обвинят и места лишат. Другой под видом усердия к казенному прибытку, жалованье не додает кому следует неполное, а сам эти же деньги старается выщечить у казны себе в награжденье за казенной суммы приращенье.

_________________________________

Перевод стихов в стихи есть тоже самое как бы подлинник совершенной уже картины возвратить в брульион, да и то не в точной. См. Енеиду несносного педанта Петрова.

Mon epitaphe:
Il est vrai que toujours je me suis vu sans bien:
Mais aussi je vecus ne craignant jamais rien. J. Ch.

Autre:
Il est vrai, j’ai vecu et je suis mort sans bien,
Mais ni je ne craignis, ni je ne craindrai rien.

_________________________________

Писатель которой написанной иной хотя прекрасной стих выкинуть жалеет, когда нужда того требует, великим никогда не будет. Иной прекрасной стих сам собою целому иногда больше вреден нежели полезен, когда он читателя отводит от целого и заставит устремиться за ним. В картинной групе где все лицы, а иногда может быть епизодические еще, больше главного лица, для которого картина писана, совершеннее или главному лицу равны, картина вся вообще весьма послабляется....

_________________________________

Pour faire one bonne traduction il ne faut que la connaissance parfaite des langues dans lesquelles on travaille; mais pour faire une fable de La Fontaine il faut etre La Fontaine meme. [623]

Что касается до тетради басен Хемницера, которые напечатаны в «Русской Старине» стр. 583–594, то они писаны были вероятно, по крайней мере большею частью, до отъезда автора в Смирну. Важно то, что эти басни представляют настоящий, подлинный текст Хемницера, тогда как известный печатный текст 3-й книги собрания его басен, напечатанной уже после смерти его, носит следы изменений Вас. Вас. Капниста. Заключаю это из двух имеющихся у меня тетрадей, в которых вся 3-я книга переписана рукою Капниста с поправками того же почеркав стихах, более близких к первоначальной редакции Хемницера.

В заключение два слова о месте погребения баснописца. По словам Бантыш-Каменского, останки Хемницера были перевезены в Россию и преданы земле в Николаеве; но достоверность этого известия сомнительна, так как Николаев начал возникать только в 1789 году, после взятия Очакова, а городом сделался не ранее 1790. Впрочем, по сведению, доставленному мне, при посредстве М. Ф. Шугурова, из Николаева, местные старожилы слышали, что тело Хемницера действительно было погребено там на общем кладбище. На рисунке надгробного памятника его, приложенном к первому посмертному изданию его басен, читается надпись Нико: но непонятно, как бы она могла явиться на самом памятнике.

Я. К. Грот.


Комментарии

1. Вместо: Хемницер, поставлены точки. Последние два стиха приведены в 1-й статье моей (Рус. Стар. изд. 1872 г. т. V стр. 222) по преданию, слышанному в семействе Львовых. Нет сомнения, что эта так-названная эпиграмма написана Марьей Алексеевной Львовой, которой басни были посвящены. Она напечатана в С.-Петербургском Вестнике 1779 г (ч. IV, стр. 360). Я. Г.

2. За эти сведения обязаны мы П. Н. Петрову, выписавшему их из архива лютеранской церкви св. Анны. Чрез посредство г. Надхина получены мною еще следующие известия о родных Хемницера. Другая его сестра была в замужестве за Брозиным, смотрителем и экономом Смольного монастыря, где разведенный им сад до сих пор известен под его именем. Жена его, оставшись вдовою, была начальницею одного из казенных заведений. У г-жи Валериан была единственная дочь Катерина Егоровна, вышедшая замуж сперва за Деламара, провиантмейстера морского ведомства, а по смерти его за полковника Яковлева. Дочь от этого последнего брака, Наталья Петровна, в замужестве Никитина, остается ныне представительницею, по женской линии, рода Хемницеровых. Я. Г.

3. Заметим мимоходом, что в отпуск Хемницер был уволен 26 октября 1776 г. (П. Н. Петров, по сведению из Сен. архива, кн. 139, высоч. повел. л. 377). Я. Г.

4. Об Ив. Абрам. Ганнибале, о котором еще несколько раз упоминается ниже, и между прочим как о строителе Херсона, см. соч. Пушкина (изд. Анненкова), т. V, «Родословная Пушкиных н Ганнибаловых», стр. 6. Я. Г.

5. Скобками ( ) означены места, зачеркнутые самим Хемницером в записной книжке его. Речь идет о доме посланника Булгакова. Я. Г.

6. У Григ. Пр. Надхина есть особая тетрадь, писанная рукой Хемницера, под заглавием: «Выписка из писем Эйлеровых о разных физических и философических материях». Это — перечень содержания писем, вошедших в 1-ю часть известного сочинения Эйлера, напечатанного в русском переводе Румовского: свидетельство любознательности Хемницера и внимания, с каким он дополнял свои сведения чтением. За сообщение мне на время как этой рукописи, так и памятной книжки Хемницера, долгом считаю печатно выразить г. Надхину мою признательность. Я. Г.

7. Пропускаю, как здесь, так и ниже строки, выписанные выше Г. П. Надхиным на стр. 599 и последующих. Я. Г.

8. Эти строки, показывающие порядочное, хотя и неполное знакомство с итальянским языком, в переводе значит: «7-го обедал я у г. венэцианского посланника Гарцони. 8-го сделал прогулку с г. Северсным, секретарем нашего посланника, чтоб взглянуть на водопроводы, построенные греками и доставляющие в Константинополе воду из места, называемого Пиргос. Этот водопровод поддерживается 20-ю арками вышиною в 5 или 6 пертик». Я. Г.

9. Известный Василий Иванович, между прочим издавший также собрание басен. Я. Г.

Текст воспроизведен по изданию: Памятная книжка Хемницера // Русская старина, № 4. 1872

© текст - Грот Я. К. 1872
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1872