ГУСТАВ ЭРНЕСТ ФОН ШТРАНДМАН

ЗАПИСКИ

1742-1803.

Перевод с немецкой подлинной рукописи.

Генерал-от-инфантерии Густав Эрнест фон-Штрандман оставил по себе весьма обширный собственноручно им писанный дневник, обнимающий период времени с января 1769 по октябрь месяц 1800 года.

Содержанием этого дневника служат современные автору походы, военные кампании, описания разных местностей и городов, нравов и обычаев и характеристики лиц, с которыми автору приходилось иметь служебные, общественные или дружеские отношения, и, кроме описания походов на Азов, под Бендеры, к Очакову и Крым, дневник генерала фон-Штрандмана интересен еще и потому, что занимает в себе подробный, обстоятельнейший рассказ об управлении Сибирским краем в царствования императрицы Екатерины II и императора Павла I.

Внук Густава Эрнеста фон-Штрандмана — свиты его императорского величества генерал-майор Николай Карлович фон-Штрандман привел в настоящее время дневник в систематический порядок и, приступая к его печатанию, находит не лишним сообщить об авторе оного несколько биографических сведений.

Густав Эрнест фон-Штрандман из дворян Лифляндской губ, родился 2-го декабря 1742 году, в селе Сертусе. Получив первоначальное домашнее воспитание, поступил 15-го марта 1757 г. в Шляхетный сухопутный кадетский корпус; в 1761 г. 10-го апреля произведен в капралы и в том же году 18-го мая, в подпрапорщики. В 1762 году 6-го марта выпущен из корпуса капитаном в Вологодский пехотный полк, при чем был удостоен нижеследующего именного патента императрицы Екатерины II на пергаменте: [290]

"Божиею милостиею мы, Екатерина вторая, императрица и самодержица всероссийская и прочая, и прочая, и прочая.

”Известно и ведомо да будет каждому, что Шляхетного сухопутного кадетского корпуса подпрапорщик Густав Эрнест Штрандман, тысяща седмь сот шестьдесят второго года марта шестого дня, в штаб к генерал-фельдмаршалу в флигель-адъютанты чина капитанского пожалован, а после того капитаном переименован, но на тот чин патента ему по ныне было не дано, того ради мы сим жалуем и учреждаем, повелевая всем нашим подданным помянутого капитана надлежащим образом признавать и почитать: напротив чего и мы надеемся, что он в сем ему всемилостивейше пожалованном чине, так верно и прилежно поступать будет, как то верному и доброму офицеру надлежит. Во свидетельство того мы cиe нашей государственной военной коллегиею подписать и государственною печатью укрепить повелели".

«Дан в Санкт-Петербурге, лета 1766 ноября 29-го дня».

В 1763, 1764 и 1765 годах капитан фон-Штрандман находился в Польше, а со 2-го января 1769 года начинается его дневник.

Н. К. Ш.


1769 г.

Маршрут нашего вологодского полка, как он шел в Азов в 1769 году, а именно в ту войну с Турцией, которая началась за год пред тем, с прибавлением нескольких известий о тех местностях и селениях, чрез которые полк проходил.

Наш полк выступил 2-го января, имея приказание направиться в крепость Дмитров-Ростовский. Я служил во 2-й гренадерской роте этого полка, в чине капитана. В нашем полку, сверх усиленного комплекта солдат, находилось еще 200 человек сверхкомплектных. Полковой штаб состоял из следующих лиц: полковника Началина, поручика Григория Деденева, премьер-маиора Врангеля и секунд-мaиopa Дмитрия Жеребцова. Так как я немного замешкался, то мне пришлось выехать 15-го числа этого месяца вместе с нашими капитанами Бокс и Юрвицким. Мы проехали чрез города Тулу, Дедилово, Богородск и догнали полк в Ефремове. Эти три последние селения, официально изображающие собою города, в действительности являлись самыми скверными деревнями, какие я когда либо видел. По недостатку бревен, все дома построены из плетеных прутьев, обмазаны глиной, при том они низки, малы и крыты соломою. Недостаток лесов, на 100 слишком верст в окружности, столь велик, что жители не могут [291] топить печей даже хворостом и постоянно употребляют для этого солому. Не смотря на непривлекательность и не совсем опрятную жизнь, все крестьяне от Тулы до Воронежа весьма зажиточны. Земля в этой местности, пожалуй, самая плодородная по всей России и черна как уголь. Исключая нескольких гор, тут идешь почти постоянно по полям, которые так гладки и велики, что и конца им не видно. Известно, что главное богатство крестьянина состоит в скоте, лошадях и зерновых хлебах; а потому можно сказать, что все здешние крестьяне в этом отношении очень богаты.

От Москвы до Ефремова двести слишком верст. С Ефремова мы пошли с нашим полком вправо, чтобы не проходить по так называемой Ефремовской степи, простирающейся на 45 верст, так как с 18-го января до 1-го февраля непрерывно стояли ужасные морозы. Это совершенно гладкая, безлесная и даже безкустарная степь, и не будь здесь большая дорога обозначена с обеих сторон прутьями или турами, сплетенными из соломы и расставленными друг от друга на расстоянии от 8 до 10 сажень, то путешественник хоть не езди, потому что даже при самой ничтожной мятели, большая дорога исчезает.

26-го января прибыли мы в г. Елец, который находится в 380 верстах от Москвы. Этот город, как почти все русские города, выстроен дурно. Здесь догнал свой полк наш командир, приехавший из Москвы с несколькими офицерами. Фураж в Елеце был необыкновенно дешев, четверик овса стоил на рынке 5 коп., сено дороже, а именно 4 или 5 коп. за пуд. Вообще мы нашли, что крестьяне продавали четверик овса за ту же цену, как и за пуд сена.

От Елеца до Воронежа 130 верст. Здесь расселены однодворцы, почти те же крестьяне, но с тою разницею, что они владеют родовыми землями, а иногда даже и крепостными. Эти однодворцы, наполняющие собою Воронежскую губернию, отличные люди, очень спокойного и гостеприимного нрава, но очень ленивы, Последний набор, в старые полки, состоял только из крестьян этих местностей и из однодворцев. В прежние времена однодворцы, почти на половину, были, собственно говоря, дворяне, пользовавшиеся, наравне с остальными русскими дворянами, одинаковыми правами и привиллегиями, которые они почему-то утратили в предшествовавщие царствования, так что ныне должны платить подушные подати, наравне с остальными крестьянами.

1-го февраля прибыли мы с нашим полком в Воронеж. Губернатором здесь был Алексей Михаилович Маслов, [292] генерал-лейтенант и кавалер св. Анны. Город лежит на реке Воронеже, довольно велик и посредственно выстроен; много каменных домов, больше чем в Новгороде; кроме того тут есть не мало богатых купцов, которые живут настолько замкнуто, что даже днем не выходят из своих домов. Самый город весь построен на горах; берега реки круты и высоки. В лавках, за исключением хорошего вина, можно получить все, что угодно. Полевые войска здесь не стоят, по крайней мере жители удостоверяли меня, что уже более двадцати лет не видали такого рода войск. А между тем полк мог бы здесь расквартироваться с большим удобством. Четверть ржи мы покупали за 1 р. 40 коп., что, по сравнению с прежними ценами, необыкновенно дорого, и это потому, что устройство больших продовольственных магазинов в Бахмуте и Изюме, для потребностей нынешней войны, сильно подняло цены на все подобные продукты.

3-го февраля полк выступил из Воронежа. Чем дальше мы шли, тем менее было снегу, который кое-где еще держался, только вследствие постоянных морозов. Изредка встречались леса, исключительно дубовые. Березовых деревьев здесь совсем не видать, по крайней мере, жители уверяли, что береза у них вовсе не водится. За то мы видели повсюду большое селитренное производство, эксплуатируемое казною.

6-го прибыли в Рыбин (Город Рыбин находится в Украйне; далее в 10-ти верстах граница Украйны и начинается земля казаков, причисленных к Белгородской губернии. Г. Ш.), первый казацкий город, населенный преимущественно казаками же. Постройки в нем лучше, чем в других небольших городах, по крайней мере нет курных хат и попадается не мало каменных домов, построенных довольно правильно. Рыбинское купечество богато и ведет оживленную торговлю с жителями пограничных крепостей.

8-го мы продолжали поход и, пройдя 45 верст степью, дошли до деревни Ерошевки. На всем пути не было ни одного селения. На полпути людям дали вареной капусты и хлеба, который наш полковник велел привезти из соседних деревень. Эта дорога была очень холмиста. В Ерошевке есть церковь и 95 домов, населенных исключительно казаками.

10-го февраля сделали семидесятиверстный переход через большую степь до большого казацкого села Новобелого. Полк выступил в 3 часа утра и тем не менее не мог прибыть в [293] названное село раньше 7 часов вечера; а так как в этот же день выпал сильный снег, отчего скверная дорога сделалась еще хуже, то наши люди необычайно страдали. Приблизительно на полпути находился небольшой скотный двор с хутором из трех хат. Подобных хуторов не мало рассеяно в этой степи, и все они имеют между собою сношения, в случае если покажется волк или какой-нибудь другой хищный зверь; тогда хозяева сгоняют со степи к хуторам свои конские табуны, кроме жеребцов, которые нападают на зверя и топчут его до смерти копытами. Здесь можно увидеть верблюдов, местного приплода, которых очень много у калмыков.

17-го прошли мы двадцать верст до Митякины, лежащей при впадении в Донец речки Деркул. Мы шли по этой последней реке от Нового Деркула. Донец имеет здесь от 6 до 8 сажень ширины и летом, говорят, до того мелок, что по нем могут плавать только плоты или паромы. Здесь нагнали свой первый баталион и застали два казачьих полка.

18-го прошли чрез Гундорово в Каменский. 19-го до Калитвенской станции, а 20-го прошли мы 33 версты до Калитвы, отсюда полковник пошел вперед с несколькими офицерами в крепость святого Дмитрия. Калитва лежит на реке Донце, чрез который мы переправились за день перед тем и на берегах которого видели множество калмыцких кибиток. Большая часть поселившихся здесь калмыков жила прежде на Дону. Но так как они в предъидущую войну совершили много грабежей и убийств, оправдываясь тем, что это сделали не они, а враги, то в предупреждение таких поступков, их поселили севернее в земле донских казаков.

21-го мы вновь переправлялись два раза чрез Донец, и в последний раз с трудом, так как посредине его были большие полыньи. Вообще эта река образует много изгибов, и наконец поворачивает влево и впадает в Дон. Мы в этот день совершили усиленный переход в 60 верст и притом чрез совершенно голую степь. Приблизительно на полпути нашли мы развалившуюся землянку, где живут два казака, заведывающие почтой. Снегу становилось заметно менее. Нигде не было видно ни одного дерева, разве только подле Донца, по берегам которого растет непрерывный дубовый лес. Селение, куда мы прибыли, называлось Кунжючек.

23-го прибыл в Раздор генерал-лейтенант Вернес, который должен был командовать нами в Дмитрие и в тот же день пошел далее. [294]

25-го пришли мы в Черкаск. Это резиденция атамана донских казаков, которого зовут Данилой Степановичем Ефремовым. Город, как и все украинские города, дурно выстроен, лежит на Дону и совсем не укреплен, если не считать небольшой редут с несколькими орудиями, который находится в некотором расстоянии у реки.

Только в это военное время приказал господин Ефремов, который действительный бригадир при армии, окружить город крепкими палисадами и поместить в некоторых местах пушки. Раньше, чем мы дошли до Черкаска, осмотрел я отстоящую от него на пять верст крепость Св. Анны, которая лежит недалеко от Дона в очень низкой и потому нездоровой местности. Это правильный шестиугольник, имеющий четыре равелина, с сухим рвом, крытыми путями и гласисом. Бастионы, фланги и куртины до сих пор в довольно хорошем состоянии. Впрочем, крепость совершенно пуста, так как все ее постройки были перенесены в Св. Дмитрия.

26-го прибыли мы, наконец, благополучно в крепость Св. Дмитpия Ростовского. Она лежит совсем у Дона и состоит из 12-ти бастионов, которые соединены вместо куртин паллисадами и помещены таким образом, что линия паллисад образует прямой угол. Несколько недель после нашего прихода начали сооружать вокруг крепости настоящий ров, крытый путь и гласис, что должно было быть окончено в этом году, так как этою работою ежедневно занимались 3,000 человек.

По обеим сторонам крепости, на берегу, на расстоянии пушечного выстрела, выстроены большие предместья, в одном из которых, по направлению к Азову, был помещен весь наш полк. В крепости несколько хороших казарм, выстроенных для штабных офицеров, где и был расквартирован весь наш штаб. Командиром был генерал-маиор Потапов. Остальные дома очень дурны и на весь город существует несколько лавок. Во всей этой местности, на сто верст кругом, нельзя найти дров (Лес можно найти уже в Taганроге, а именно за 100 верст отсюда, также за 60 верст от Дмитрия по дороге в Бахмут. Г. Ш.), которые поэтому здесь очень дороги. За небольшую вязанку, и то с трудом добываемую, платили мы от рубля до 1 р. 20 коп. Вследствие недостатка дров для варки и топки употребляют тростник в палец толщиною и три аршина вышиною, который растет на берегу Дона; все же вязанка его стоила от 20 до 24 коп. Зато рыба очень [295] дешева. Лучшего осетра, в котором нашли более 20 фун. икры, покупали мы за 1 р. или 1 р. 20 коп.; стерлядь, более чем в полтора аршина, за 5 до 8 коп., и 1 фун. икры — за 3 до 4 коп. Кроме того, ловят одну рыбу, называемую таранью, и вытаскивают ее за один раз в количестве более 20,000 штук, причем стоимость одной тысячи от 10 до 15 коп. Тарань вредна для здоровья, причиняя по большей части лихорадку. Вдоль Дона, в этой местности, встречается много хуторов и загонов для скота, пустынное поле, которое тянется на расстоянии нескольких сот верст.

Только 20-го марта у нас была отличная погода и так тепло, что днем можно было оставлять окна открытыми впродолжении нескольких часов, что и побудило генерала Вернеса приказать нам выступить в лагери 4-го апреля; хотя это было очень рано, но мы не чувствовали ни малейшего неудобства. С 1-го апреля трава уже настолько выросла, что можно было пасти лошадей.

Так как были получены известия о нападении татар около Бахмута, вследствие чего и мы могли ожидать их посещения даже и в предместье, в версте от крепости, где нас расквартировали, то кроме обычных пикетов, роты должны были выходить по очереди в караул на поле, что и продолжалось до 25-го марта, когда были получены известия успокоительные.

10-го в нашем лагере с большим торжеством освещали вновь полученные знамена. Полковник, преклонив колено, принимал их в церкви, одно за другим, от генерала Вернеса и передавал штаб-офицерам, которые, в свою очередь тоже преклонив колена, вручали их прапорщикам, а те — знаменщикам (юнкерам). Старший капитан, стоявший пред папертью с гренадерскою ротою, принимал знамена из церкви и относил их к полку, который был выстроен для парада с должной церемонией.

11-го апреля выступили мы из Дмитрия и пройдя в течении дня около 12 верст остановились на ночлег на берегу Донца, — так называется рукав Дона, впадающий в Азовский залив.

12-го перешли с трудом чрез Донец, и потому не могли сделать более 14 верст.

13-го дана дневка и совершена переправа полкового обоза чрез Дон, а 14-го переправились и мы.

Для переправы имелось только одно судно, а река необычайно разлилась, и потому наш полк дошел до указанного ему лагеря под Азовым только после полудня.

Лагерь был расположен на Кубанской стороне, совсем подле гласиса, имея правый фланг на высоте до 40 сажен вышины, находящейся у берега Дона, а левый [296] фланг, т. е. моя гренадерская рота, находился в 20 шагах от старых земляных укреплений. Так как на месте нашего лагеря некогда стоял старый турецкий город, то местность была очень кочковата и не ровна.

Азов слишком известен в историческом отношении, и потому нет надобности распространяться о его прежних владетелях. Я только замечу, что эта крепость была взята в 1736 году по приказанию генерала Ласси, и взорвана в 1739 г. по условию Белградского мира, после чего Азов сделан пограничным городом между Россией и Турцией. По этому же трактату был покинут русскими и Таганрог, с тем непременным условием, чтобы обоими городами впредь не владело ни то, ни другое государство.

Азов пострадал более Таганрога; в нем не нашли мы целым ни одного верка, ни одного полевого укрепления; большая часть рвов была засыпана землею; вследствие взрывавшихся снарядов, крытый путь и гласис изрыты минами. Хорошие стены, защищавшие город по берегу Дона, совершенно в развалинах; каменные дома разрушены; одним словом, вид этой крепости, которую я увидел в первый раз в марте, был ужасен.

Уже в марте месяце был послан баталион Ростовского полка, состоявший из 500 человек, под командою маиора Ильина, для занятия этой крепости. И когда прибыли сюда рабочие, назначенные в числе 3,000 человек, то они принялись за дело с большим усердием. Сперва назначили работникам уроки по общему росписанию; но развитие болезней, сокративших в несколько недель число рабочих до половины, заставило уменьшить уроки; а затем состоялся указ, чтобы вместо трех коп. поденной платы им выдавать по пяти копеек. Из этих бедных крестьян, уход за которыми во время их болезни был очень плох, умерло более 500 человек, и случалось так, что в день умирало от 12 до 13 человек. Господствующими видами болезней были кровавый понос и злокачественная горячка. В нашем полку умерло до сентября месяца 150 солдат и подпоручик Тенишев из первой мушкатерской роты.

Мы нашли в цвету уже все плодовые деревья, из которых многие в диком состоянии ростут около Азова, и в конце мая у нас были уже спелые вишни. Здесь одолевали нас не только знойные дни, стоявшие до сентября, но и отвратительные змеи, которых убивали ежедневно сотнями. Особенный зной стоял в июле, и я заметил, что самая жаркая пора дня продолжалась от часу до шести пополудни. От 10 часов утра до 2-х пополудни здесь [297] нередко налетали сильные вихри, которые могли бы благодетельным образом освежить людей, если бы не были уже слишком сильны; часто бывали у нас и сильные грозы, которые по большей части приходили с Азовского залива, и часто сопровождались необычайно крупным градом.

Генерал-лейтенант Вернес, стоявший лагерем на нашем правом фланге, получил известие, что турецкий флот плывет к Aзову и Таганрогу, и поэтому решили устроить батарею на Каланче, одном из широких рукавов Дона. Я был командирован туда с 50 работниками, двумя каменьщиками и несколькими солдатами, чтоб на заранее выбранном месте построить редут на семь орудий. Укрепление было окончено к 10 июня, когда и отправили к нему команду и пушки.

14-го июня прибыли к Азову построенные в Воронеже два парома и пять больших лодок; из числа назначенных сюда семи паромов и 60 лодок, пять паромов сели на мель в 100 верстах отсюда, вследствие мелководья. На каждом пароме было по 44 пушки, из которых половина 24-фунтовые, а остальные 18-фунтовые, а на каждой лодке по 8-ми фалконетов и по одной 3-фунтовой пушке, стоявшей на носу. Один паром стоял на Каланче, не далеко от моего редута, а другой подле Азова. Три лодки были распределены для сторожевой службы в различных местах при устье Дона. Виц-адмирал и кавалер св. Анны Алексей Наумович Синявин, начальник назначенной сюда флотилии, прибыл и выбрал своей главной квартирой Дмитрий-Ростовский. Три казачьих полка, в которых было по 500 человек, были размещены по Кубанскому берегу на протяжении 12-ти верст, по реке Качальник, откуда эти посты должны были ежедневно высылать большие и малые патрули. Малые посылаются от одного форпоста к другому, большие же, состоявшие из старшины и шести казаков, доходили до реки Ейское, находящейся в 150 верстах отсюда. На движение таких патрулей туда и обратно полагалось четыре дня, и так как каждый день непременно выступал новый патруль, то сведения из этого раиона шли безостановочно. Первый патруль шел по Азовскому заливу до Ейска, затем 20 или 30 верст вдоль по этой реке, и возвращался домой уже прямо через степь. Другой патруль, выступавший на следующий день, шел сначала через степь к Ейское, затем к устью этой реки и возвращался по берегу Азовского залива. Кроме того, для уверенности, что патрули исполняют свое назначение и осматривают местность у Ейск, каждый из них должен был взять в известном месте палочку, оставленную там [298] предшествовавшим патрулем и положить на то же место новую палочку для следующего патруля. По возвращении, патруль предъявлял палочку полковому командиру.

Из настоящих Донских казаков, здесь находилось только два полка, именно люди атамана Ефремова; третий же полк, стоявший обыкновенно в Ростове и сформированный в прошлую войну, после взятия Азова, состоял из Азовских казаков.

23-го апреля генеральс-адъютант капитан Дистерлов отправился с 60 казаками за 150 верст до Ейска и возвратился 1 мая, ничего не сделав и не видав ни одного неприятеля, но за то привел своему генералу дикого жеребца.

22-го июня был вновь послан эсаул Беляев с сотнею казаков по Кубани. Он дошел до первого неприятельского города Анапы, который лежит на реке Кубань приблизительно в расстоянии 200 верст от Азова, и так как турки открыли по ним артиллерийский огонь стоявших на море судов, то Беляев принужден был отступить.

В средних числах августа месяца получили мы известие, что неприятельский флот, который должен был спустить десант в Азове и Таганроге, действительно прибыл в Кафу, но что десантный отряд взбунтовался, убил своего командира, все бросил и разошелся.

Между тем, работы около Азова продолжались с тою же поспешностью, так что гласис и палисады были совсем уже готовы в средине сентября; все бастионы находились в отличном состоянии, а из четырех равелинов были уже выстроены три. Вологодский полк с одним знаменем занимал караулы в крепости, где было поставлено более 110 орудий различного калибра. Вообще для Азова и Таганрога предполагалось 300 орудий.

В октябре все крепостные сооружения были приведены в довольно хорошее состояние и все вообще было приспособлено к сильной обороне.

2-го октября прибыл курьер от графа Румянцева, который привез приказ о моем повышении. Я был назначен секунд-маиором в Елецкий полк, и потому, приведя все в порядок по моей части, уехал верхом в Ростов.

Не могу пройти молчанием следующего явления, замечательного в Азове. Во время сильных ночных гроз на остриях у часовых, стоявших по высоким бастионам, заметен был огонь, который, не вредя штыкам, оставался на них часто впродолжении целого часа. Когда ружье уклоняли от вертикального положения, то этот [299] огонь погасал скорее, а если часовые держали ружье так, что концы штыков были обращены к земле, то огня на них никогда не появлялось. Но всего любопытнее то, что ничего подобного не замечали часовые, ни в Ростове, ни в Таганроге, хотя эти города находятся от Азова всего на расстоянии 30 верст.

15-го октября поехал я в Ростов и направился прямо чрез степь в Бахмут, сделав по 20-е число, день прибытия моего в Бахмут, всего 230 верст; на всем этом пути не было ни деревень, ни хуторов, за исключением Гусарской слободы, и только в некоторых местах встречались землянки, покинутые жителями, бежавшими из боязни нападения татар.

Во все продолжение моего пути, стояли необычайные морозы. Из Ростова до Бахмута есть еще другая дорога, проложенная по заселенной местности, а именно чрез хутора Донских казаков, но эта дорога в 500 слишком верст и потому я решился выбрать хотя и менее удобный, за то кратчайший путь.

В Бахмуте узнал я, что вся вторая армия уже возвращается на зимние квартиры и здесь же встретил генерал-лейтенанта Берга и генерал-маиора Романиуса. Первый, сделав со своим корпусом неудачную попытку вторжения в Крым, расположился уже на зимних квартирах в Бахмуте.

4-го ноября выехал я из Бахмута с премьер-маиром Врангелем, который был переведен в Черниговский полк, и 15-го прибыли мы в деревню Тарановку (Тарановка лежит в 50 верстах от Харькова в 25 от Алексеевской крепости и в 120 верстах от Полтавы), где должен был расквартироваться Елецкий полк, еще не прибывший на место.

18-го маиор Врангель продолжал свой путь в Полтаву.

Елецкий полк (Полковником Елецкого полка был Коррет, подполковником Пуфсон и примьер-маиором Бельвиц; все три женаты. Г. Ш.), прибывший несколько дней спустя, расположился на зимних квартирах, которые, против нашего ожидания, оказались покойны и хотя, согласно различным известиям, у нас опасались сильного вторжения татар, тем не менее все прошло благополучно. Граф Панин, расположившийся с несколькими полками в Харькове, в виду этого ожидаемого вторжения, принял такие разумные меры, дал такое отличное положение своему кордону (пограничной страже) вне боевой линии и расположил все полки так, что татары не смели нас тревожить. По его генеральному приказу все деревни, на случай нападения, были укреплены [300] рвами и паллисадами, а чтобы иметь верные и быстрые сведения о вторжении неприятеля, около деревень и посреди их были сооружены на возвышенностях маяки (или соломенные вышки от 8 до 10 аршин вышиною) так, чтобы с одной были видны другие. Доказательством тому, что форпосты были хорошо расположены, может служить следующее: в ноябре месяце вторглась в местность около Бахмута небольшая шайка татар в 500 человек. Отряд из 200 казаков, которые были поставлены приблизительно в 70-ти верстах впереди линии нашего расположения, заметив, пустился в погоню, сделал внезапное нападение, совершенно разбил татар и освободил четырех пленных русских крестьян, да кроме того взял с бою 150 лошадей. Вообще кордон форпостов был разделен на множество треугольников; в каждом из них один угол или форпост заходил вперед за линию направления на 40, 50 или 60 верст. Громадная польза, достигаемая при таковом расположении форпостов, состояла в том, что в каком бы месте ни прорвался неприятель, на него всегда можно было напасть с фланга или тыла.

1770 г.

25-го февраля 1770 года, после того, как граф возвратил мне мое шестимесячное старшинство, был я переведен в Воронежский полк премьер-маиором, где полковником был Жербинин, переведенный в январе из гвардии; подполковником Михельсон, который служил со мною в Вологодском полку, а секунд-маиором Елагин. Воронежский полк стоял тогда в Харькове.

Мое же старшинство, как премьер-маиоpa, получил я 1-го января 1770 года.

4-го марта получил я от генерала Рененкампфа приказ переправить чрез Днепр у Кременчуга тяжелый обоз пяти полков, а именно Ростовских карабинер, Сумских гусар, затем Воронежского, 2-го Гренадерского и Черниговского, и принять над этими обозами команду в том месте, где они 5-го будут снаряжены своими полками.

Выехав 5-го числа из Харькова, я приехал 20-го в Кременчуг: Днепр был в полном разливе, который широко, со всех сторон, подступил к городу и окружил его. Поэтому надо было переправляться чрез реку за версту до ее нормального берега и плыть на расстоянии 6-ти верст. Для этой цели доставлены были [301] сначала 15, а потом 18 судов, которые поддерживали сообщение все время пока строился мост. Таким способом переправились полки Брянских, Курских, Ратских, Ямбургских и половина полка Ростовских карабинер; хотя суда были очень большие, но во время бури на них нельзя было переправляться. Граф, прибывший 7-го с различными волонтерами (добровольцами), переехал 9-го в лодке.

Наконец, 11-го к вечеру, был окончен столь ожидаемый и желаемый мост, стоивший, как говорят, более 8,000 рублей и состоявший из 100 трехсаженных плотов, закрепленных якорями.

Bсе войска и обозы, переходя чрез реку, имели вид потока.

13-го перешел я по мосту с тяжелым обозом восьми полков, так как к прежнему прибавился обоз еще четырех полков. В этот день была сильная буря; однако я перешел счастливо. Рендеву (rendez-vous) всех полков должен был быть в Выське, лежащем в 120 верстах от Кременчуга.

14-го мая вышел я из Крюкова, деревни, лежащей у Днепровского моста, и 20-го достиг Млеки. Так как крепость св. Елизаветы находится только в четырех верстах влево от этого последнего селения, то я поехал туда верхом и осмотрел ее. Крепость слабо защищена, вокруг сухой ров; она лежит на возвышенности и служит обсервационным пунктом лежащему внизу в равнине предместью, которое также отчасти защищено небольшими земляными укреплениями против внезапного нападения.

23-го прибыл к Выське, где встретился с графом и несколькими полками. Обозы различных полков были отосланы в свои полки, так что с 25-го числа я продолжал свой путь в Добренки только с обозами нашего Черниговского полка и резервных рот. 28-го прибыл в Добренки. Деревня эта, как и все поселения, начиная от Елизаветво (Елизаветграда) населена молдаванами, бежавшими в прошлом году в числе 5,000 семейств из Молдавии в Россию и расселенными правительством в этой местности; она лежит на речке Седневке, отделяющей Польшу от нашей новой Сербии и впадающей около Орла в Буг.

1-го июня выступил я из Добренки с находившимся под моей командой тяжелым обозом и прибыл на следующий день в Орел, отстоящий от Добренки на 40 верст. Эта населенная прежде деревня лежит на Буге при впадении в него Седневки. При слиянии обеих этих рек (из которых Буг шириною в 37 сажен) начали с большою поспешностью сооружать шанец Екатерину.

7-го прибыл граф Панин с apмией и занял позицию на [302] Буге. Армия эта состояла из следующих пехотных полков: 2-го гренадерского, Черниговского, Воронежского, Владимирского, Брянского, Белевского, Курского, Ратского, Тамбовского, затем из отряда егерей в 1,200 человек; кавалерийских: Ямбургского, Ростовского, Псковского карабинерных, Борисоглебских драгун, Сумских, Изюмских и Черных гусар, из нескольких егерских и казачьих полков. В тот же день прибыли сюда 5,000 запорожских казаков, которые тотчас переправились чрез выстроенный на Буге понтонный мост и с 16 маленькими пушками были посланы под командою Прозоровского на Очаковскую сторону. С ним пошел и Борисоглебский драгунский полк.

8-го числа я, по приказанию графа, вновь явился в полк. В тот же день выступила армия; выстроившись в 3 колонны, она дефилировала чрез Буг по понтонам и расположилась лагерем на турецкой границе, в 8 верстах от этой реки, постоянно маневрируя и стреляя.

11-го армия переправилась чрез речку Кодину, следовательно вошли в Польшу и расположились лагерем при опустошенном польском селении; тут со всех полков была собрана особая команда для укрепления лагеря.

На следующий день мы узнали, что на командированный вперед отряд из егерей и конницы напали татары. С нашей стороны было убито 15 гусар и недоставало много лошадей, а именно 24, которых граф Панин велел разделить между потерпевшими офицерами и нижними чинами. Полковник Браун чуть не был взят в плен.

13-го и 14-го продолжалось дальнейшее движение армии и с 18-го числа все полки уже имели при себе провианту на три месяца, для чего у каждого пехотного полка имелось 145 повозок, 540 быков и 40 лошадей. Кавалерия же получила все в уменьшенной на половину пропорции, против пехоты.

Со второго перехода полковник Фелькерзам пошел со своим отрядом егерей влево от Буга на Балту для наблюдений за неприятелем с Очаковской стороны, а вправо к Днестру, приблизительно параллельно с нами, двинулся генерал Елемпт с 5 пехотными и 2 кавалерийскими полками.

22-го мы достигли Балты, куда прибыл и генерал Елемпт с 3 пехотными полками, а именно: Орловским, Козловским и Севским, и с 17 двенадцати-фунтовыми орудиями. Для прикрытия осадной артиллерии, которая следовала за ним и пошла по другой дороге вправо, был откомандирован Елецкий полк, а для [303] прикрытия нашего тяжелого обоза — Тамбовский. Стародубский полк генерал Елемпт послал к генерал-маиору Вурниану, который в прошлую зиму построил мост чрез Днестр в Сороках, и с которым нам приказано было соединиться не спеша. Полковник Фелькерзам подвинулся с находившимся под его командою отрядом егерей в Илью, куда были отряжены для его подкрепления несколько гренадерских рот и эскадронов резервного корпуса.

24-го пришли мы в Бырзу и узнали, что князь Прозоровский находится недалеко от Очакова и что часть его запорожцев привели в беспорядок неприятельский пикет, взяв при этом в плен 3-х человек и 5,000 овец.

26-го числа пришли в Дубово, где 28-го отпраздновали этот праздничный день молебствием и троекратным беглым огнем по всей армии — после чего мы выступили и, пройдя 16 верст, достигли до Днестра, при впадении в него Ягорлыка.

От Буга до Днестра армия не шла ни разу более чем в четыре колонны, а при встречавшихся длинных дефилеях и в две колонны. Эти колонны в пехоте постоянно образовывали длинные карре, причем каждая шла следующим образом: сперва гусары, а за ними карабинеры по полуэскадронам; затем отставшие гренадерские роты и ежедневные пикеты от пехотных полков, пред которыми находилось по орудию от каждого пехотного полка, бывшего в составе колонны, затем часть полевой артиллерии, а за нею длинное карре пехоты, имея во главе своей только два взвода. Обозы шли внутри карре, имея с обеих сторон около себя полевую и полковую артиллерию. Те же обозы, которые не умещались в карре, шли позади его и прикрывались пехотным арриергардом. Впрочем, во время похода нас постоянно прикрывали спереди и с флангов большие части казаков, шедшие в расстоянии одной или двух верст от колонны.

28-го июня вечером были посланы на ту сторону Днестра 300 казаков, чтобы разведать, нет ли вблизи неприятеля; а 29-го, после утренней зори, вторая рота скрытно перешла по наведенному ночью понтонному мосту, в 90 сажен в ширину. В тот же день переправился прибывший из Владычика генерал Сориц с полками Черных и Желтых гусар. Гусарский разъезд был послан в Бендеры и так как командовавший им поручик не встретил (врага) до самого города, то и разрядил пистолет о стену.

30-го утром прибыл тяжелый обоз, осадная артиллерия, отряженная к нам из Киева, и полки Староспольский, Тамбовский и Елецкий. Эта артиллерия состояла из 18-ти и 24-х фунтовых, [304] 14-ти и 18-ти фунтовых пушек, из 8-ми и 5-ти пудовых и 20-ти полупудовых мортир.

1-го июля, в то время, как полки переходили чрез Днестр, генерал-маиор Каменский получил приказание оставаться со следующими полками по сю сторону реки, для того чтобы, идя по берегу Днестра, параллельно армии, приблизиться к крепости Бендер. Для этой цели были предназначены пехотные полки: Воронежский и Белевский, а из кавалерийских: Ямбургский, Изюмский, четыре Донских казачьих и 2 эскадрона Желтых гусар. С этим отрядом прошли мы 1 июля 5 верст вниз по течению Днестра, а 2-го числа присоединился к нам отряд артиллерии, именно 4-ре 12-ти фунтовые пушки, 4-ре 20-ти фунтовые и 4-е 5-ти пудовые мортиры. Армия на той стороне Днестра подвинулась вперед.

4-го прошли мы 13 верст и соединились с отрядом егерей и 4-мя ротами гренадер, которым отрядом командовал полковник Фелькерзам.

Остававшаяся гренадерская рота нашего и таковая же Белевского полков присоединились к этим 4-м гренадерским ротам и под командою подполковника Репнина, дошли 6-го до речки Ташлыка.

6-го же были посланы вперед 3 маленькие отряда по 50 и 60 человек и когда они увидели неприятельский авангард, то для подкрепления их был отряжен гусарский маиор Дедевитн с казачьим полком, который на другой день атаковал неприятельскую конницу, состоявшую из 1,000 чел., обратил ее в полнейшее бегство и преследовал до места, лежащего в двух верстах от Бендер, причем у неприятеля убито 40 и взято в плен 9 чел. В делах особенно отличились гусарский поручик Виркевич, пехотный поручик Валувьев (Валуев?) волонтер и прапорщик гвардии Нолькен, и сержант Воронежского полка Пыкичев; последний был произведен в прапорщики. У нас был убит один казак и 3 ранены.

9-го, пройдя 15 верст, расположились лагерем так, что Днестр пришелся у нас в тылу. Здесь узнали, что армия одержала победу над неприятельским авангардом: посланный вперед отряд, под командою генерал-маиора Щербатова, напал на 4,000 турок, разбил их и прогнал за реку Бык. 200 турок было убито, около 50 взято в плен. С нашей стороны убиты Ростовского карабинерного полка поручик и 6 солдат, да 20 человек ранено.

13-го прошли мы 25 верст для того, чтобы избежать Тиника и заняли прекрасную позицию на возвышенности, с которой увидели Бендеры, Днестр остался вправо от нас. На следующий день в [305] два часа пополудни умер в нашем полку сверхкомплектный премьер-маиор Мосгеймс (сын знаменитого ученого протестанского теолога и историка с 1694-1755 г.). Армия графа Панина стояла против нас на другом берегу, и 14 перешла чрез Буг.

15-го мы прошли 15 верст и уже были от Бендер в расстоянии пушечного выстрела, когда по нас открыли артиллерийский огонь из крепости. К счастию ядра не попадали. Точно также армия дошла до Бендер и расположилась лагерем на большой возвышенности. Во время ее похода произошла большая стычка нашей кавалерии с 3 или 4 тысячами неприятельских всадников. Но при помощи наших резервных гренадерских рот турки были отбиты после трехчасового боя. С неприятельской стороны было убито до 150 человек, с нашей же около 12. В тот же день граф отпустил всех пленных турок, которые возвратились в крепость и принесли с собою письмо от графа к коменданту с известием о победе, одержанной 6-го июня над турками румянцевскою армиею. Поэтому 16-го, по случаю этой победы, был отслужен молебен, сопровождаемый выстрелами из всех пушек и троекратным беглым огнем. Как этот, так и следующие дни были употреблены на укрепление нашего лагеря на обоих берегах. В армии графа лагерь был разделен на несколько квартир, которые на случай нападения с фронта были укреплены редутами, а сзади волчьими ямами.

19-го отправились с нашей стороны на рекогносцировку партии казаков, возвратились 20-го и привели нам около 500 штук рогатого скота, который был разделен между частями нашего отряда. Пожитки, находимые в опустошенных деревнях, согласно изданному за несколько времени перед тем строгому приказу графа Панина, велено было сжигать, равно как не брать у неприятеля ни платья, ни каких-либо вещей и ничего не снимать с мертвых, вследствие свирепствовавшей в Бендерах чумы.

20-го я был командирован в качестве дежурного маиора к нашим батареям. Оне находились на обоих берегах и были окончены 21-го. Траншее на другом берегу была начата за несколько дней перед тем и первая параллель окончена около этого же времени.

21-го в 3 часа пополудни, по данному сигналу, открыли огонь со всех батарей и стреляли особенно из бомбард. С нашей стороны более всего бросали ночью бомбы в город. Неприятели тоже отвечали нам и постоянно палили из пушек и бомбард. [306]

22-го у нас опять праздновали вышеописанным образом одержанную графом Румянцевым над турками блестящую победу, после которой нам досталось 135 пушек и весь лагерь.

24-го турки сделали было вылазку и напали на наши аппроши, вторая параллель которой была уже окончена, но были отбиты и потеряли 50 человек; на следующий день граф отдал строгий приказ впредь без всякого различия примерно наказывать всех тех, которые оставляют свой пост. Поручик Орловского полка, который отбил турок, был произведен в капитаны, а солдаты получили по 25 коп.

Два дня спустя турки вновь попытались потревожить ночной вылазкой наших рабочих, но командированный для прикрытия последних гренадерские роты оборонялись на этот раз лучше, чем прежде, и быстро прогнали неприятеля.

В то время, как по окончании второй параллели, начата была третья, и все батареи помещены во вторую, прибыли в наш лагерь депутаты от Буджакских татар с письмом от своих правителей, в котором те извещали, что они с двумя ордами, состоящими из 4,000 годных для войны людей, отдаются под покровительство русской императрицы. К несчастию для татар, наш генерал Каменский уже послал кавалерийский отряд в 1000 человек, чтобы напасть на их ближайшее селение, находившееся от нас в 60 или 80 верстах. Вышеупомянутый маиор Дедевитн был опять назначен командиром этого отряда. Он и несколько добровольцев, а именно ротмистр Шредер, гвардейский поручик Нолькен и другие исполнили данное им поручение так хорошо, что изрубили около 1,500 сопротивлявшихся татар и опустошили их деревни и кибитки. Казаки совершали при этом самые отвратительные жестокости и умерщвляли всех встречных, не исключая детей и женщин. На возвратном пути они дорого поплатились за все зверства, которые совершили без ведома командиров: ибо татары, живущие на большом пространстве кругом, напали на них в числе 8,000 человек и гнали их 15 верст, При этом наш отряд потерял 48 карабинеров, 55 гусар, 180 казаков и всю добычу, состоявшую из 1,000 лошадей, 10,000 штук скота и 130 верблюдов.

31-го я был отряжен с 4-ми гренадерскими ротами, а именно 2-мя Воронежскими и 2-мя Белевскими, на другую сторону, к корпусу, которым командовал полковник Нейман. Сперва я был [307] помещен на левом фланге, а чрез 2 дня переведен к резервным ротам, в квартиры графа Панина.

В то время как, около 1 августа, у нас были заняты окончанием третьей параллели, турки с 2,000 человек сделали необыкновенно яростную вылазку и напали на войско, прикрывавшее эту траншею. Начальником траншеи был в этот день генерал-маиор Лебель, имевший под командою 6 гренадерских рот и один пехотный полк. Турки начали одновременно на правый зигзаг за третью параллелью, на средину и на левый зигзаг. Здесь они встретили надлежащий отпор со стороны двух Владимирских гренадерских рот, командуемых секунд-маиором Шепелевым. Однако же они прорвали центр и правый фланг, и перебили множество народу, так что из 3 рот 2-го гренадерского полка осталось всего 100 человек. 9-я рота потеряла всех офицеров, между прочим и храброго капитана Вебера. В этой роте осталось всего 19 человек. Между тем на поле битвы поспешили все резервные роты. Генерал Лебель, соединив часть этих рот с остававшимся у него войском, повел их вперед и оттеснил турок до прикрытого пути, где вдруг остановился, по своей неосторожности, и был смертельно ранен; умер он чрез два часа. Полковник Цеймарн, подполковник Меллин, который командовал там же, как и я, баталионом гренадер, маиор Жеребцов и много офицеров резервного корпуса были ранены. Я со своими 4 ротами не попал в бой; ибо когда я пришел в предместье и хотел присоединиться к остальным гренадерским ротам, то заметил, что оне уже оттеснили неприятеля за прикрытый путь и возвращались назад, поэтому и я отошел с ними ко 2-й параллели. Мы потеряли в этом несчастном бою, кроме одного генерала и многих офицеров, еще 200 солдат, которые были убиты турками самым зверским образом. Вообще в это несчастное утро были убиты: 1 генерал, 1 капитан, 4 субалтерн-офицера, 180 унтер-офицеров и рядовых; ранено: 3 штабных офицера, 4 капитана, 8 субалтерн-офицеров и 472 унтер-офицеров и рядовых, из которых многие умерли на другой день. Причинами этого грустного события было во первых то, что командовавший в центре и на правом фланге штаб-офицер не сделал ни каких распоряжений для защиты; во вторых, что фланги нашей третьей параллели еще не были прикрыты редутами или маленькими укрытыми пушками: и наконец в особенности то, что офицеры, командовавшие на правом фланге, почти все убитые или раненые, были столь не догадливы, что [308] остались ожидать неприятеля у правого зигзага, где и были перебиты большая часть наших, вместо того, чтобы выбежать вперед встретить атакующего пред зигзагом в сомкнутом фронте. Эта громадная потеря послужила нам в пользу: в следующие две ночи турки вновь делали вылазки, но были отбиты, благодаря хорошей диспозиции. После вышеизложенного несчастия, я был оставлен со своими 4 ротами в третьей параллели, и вечером, когда мы сменялись вновь прибывшим прикрытием, турки сделали новую вылазку, но были отбиты. Трупы, частью pyccкиe, частью турецкие, оставленные между третью параллелью и прикрытым путем города, лежали не зарытыми до 3 августа. Непрерывный огонь, особенно ружейный, мешал и нам, и неприятелям исполнить свое намерение. Наконец турки осмелились выйти среди белого дня и похоронили своих мертвых. Наши тоже воспользовались этим случаем, и, выйдя из траншей, стали хоронить своих убитых. Вышедшие турки даже начали говорить с нашими по русски и тогда, чрез присланного от них валаха, мы уговорились с пашей, что будем взаимно подавать трубный сигнал для прекращения перестрелки, на время уборки и похорон убитых.

4-го и 5-го ночью турки сделали три вылазки, но были отбиты. Между тем у нас начали сооружать большую батарею в третьей параллели и работу продолжали даже днем, не смотря на большую потерю в людях. Начатая в третьей параллели мина подвинулась на 5 сажен, и так как от двух пленных турок мы узнали, что неприятель уже пять дней подводит под нас мину, в направлении от прикрытого пути к средине нашей третьей параллели, для взрыва нашей бреш-батареи, то сейчас же и с нашей стороны начали подводить контр-мину. Поставленные на флангах третьей параллели полковые 8-ми фунтовые единороги и размещенные в различных пунктах траншеи гранатные мортиры, которые в числе 40, целую ночь метали гранаты в прикрытий путь, оказывали отличное действие при вылазках неприятеля.

6-го утром был ранен в голову храбрый премьер-маиор Колтборн, датский волонтер. С начала осады у нас было убито и ранено более 1,500 человек.

7-го явился я в траншею и был сменен 9-го утром. Генерал Каменский, добровольно принявший на себя обязанность траншейного начальника, с маиорами Паленар, Бухвостовым и Цисеровым, бессменно, по собственной охоте, пребывавшими в траншеях, сделал несколько вполне сообразных распоряжений и [309] приготовлений. По его приказанию, прибывшая из лагеря смена проводила первую ночь во второй, а вторую в третьей параллели. Это прикрытие состояло ежедневно из 10 рот гренадеров и 12 рот мушкатеров, которые находились под командою траншейного генерала, двух полковников, двух подполковников и 4 маиоров. Число работников не всегда было одинаково; иногда 700, 800, 1000, а иногда и 1,500 человек.

9-го утром были ввезены на бреш-батарею 13 больших пушек, с 10-го — 18 на левом фланге третьей параллели помещена еще батарее из 3 больших пушек, и с 9-го же неприятель сильно начал палить с противоположных бастионов.

С 7-го до 11-го не было вылазок. Однако 100 неприятельских пехотинцев, переправясь в лодках, пытались напасть на наши батареи, но были отбиты с большим уроном.

9-го привели с форпостов перехваченного турка, которого паша отправил с письмом к визирю. В этом письме он извещал визиря, что если не будет поддержан его армиею, то крепость, которая уже целый год осаждается русскими, должна будет наконец сдаться; при этом пересылалась и копия с письма, которое граф написал бендерскому паше (В этом письме граф извещал пашу, что так как армия визиря разбита, то ему нечего надеяться на подкрепление. Г. Ш.).

10-го перебежали к нам два турка, которые рассказали, что у них убили помощника паши со всею его свитою, за предложение сдать крепость и за одно перебили всех христиан до 200 человек.

С 10-го до 15-го не произошло ничего важного, за исключением разве того, что из трех мест третьей параллели, ради предосторожности, мы начали подводить наши собственная мины с сапами. Эти три сапы направлялись сообразно с продолжением наших мин, подвигавшихся в каждые сутки вперед приблизительно на две сажени. На левом фланге большой бреш-батареи устроили еще одну батарею из 5 больших пушек, которая начала действовать с 12-го. Между тем неприятель не переставал стрелять из ружей с прикрытого пути и в особенности бомбардировать нашу третью параллель, так что мы каждую ночь насчитывали от 120 до 130 бомб. Мы теряли много людей: не проходило суток, чтоб в нашей армии не было убито и ранено 40, 50 и более человек. И так как во второй и третьей параллелях находились [310]

44 роты, для прикрытия рабочих, то солдаты проводили 4 или 5 ночей по очереди, то на карауле, то в траншее, то на работе и затем только одну ночь спали дома. Нашим гренадерским ротам было несколько легче; тем не менее и они проводили две ночи в траншее и одну дома. Словом сказать, труд и усталость были чрезвычайно велики.

С 12-го до 18-го не произошло ничего важного. Мое место с полковником Вассерманом находилось на правом крыле второй параллели в редуте.

18-го утром, за час до смены, неприятель взорвал мины, над которыми он трудился столько времени. Но так как обе оне были подведены неверно, а именно одна в нескольких саженях пред левым зигзагом, а другая между левой и средней сапой, ближе к 3 параллели, то взрыв не причинил никакого вреда, кроме того, что кто-то был легко контужен, комком земли. Начиная с 14-го часто перепадали дожди, и в траншеях сделалось так грязно, что в некоторых местах грязь доходила до колен. Для предотвращения этого неудобства, пришлось прокладывать особые рвы. С 29-го погода вновь стала лучше; между тем наши три мины подвигались все более вперед, так что 29-го были уже под прикрытым путем и в ней заряжены все три камеры. Неприятель, узнав о наших минах, старался уничтожить их множеством контрмин, которые и взорвал 29-го, около 8-ми часов утра; с минуту спустя сделал сильное нападение на выходящие из третьей параллели зигзаги, разрушил туры, и атаковал поставленные на зигзагах роты. Все это дело продолжалось менее получаса, так как турки, потеряв 200 человек, были отбиты. Особенно отличились в этом деле наша 2-я Воронежская рота и Брянские гренадеры. У нас убито 46 человек и ранено 76. Один инженер-капитан, один прапорщик и много рядовых были засыпаны неприятельскою миною, которая к счастию достигла только не большой части среднего зигзага. Между убитыми турками находился янычарский ага, сабля которого, украшенная бриллиантами, была вручена графу Панину. В этом деле между прочим убиты маиор Сонцов и поручик нашей 2-й гренадерской роты Глазов — оба весьма храбрые офицеры, и потому о них очень сожалели. В числе особенно отличившихся находился инженер сержант Евксевин, который в одном зигзаге командовал гренадерами, и отбил неприятеля от своего угла. За это он произведен в прапорщики.

1-го сентября была окончена наша левая мина, и так как [311] опасались, чтобы неприятель не нашел ее, пока будут подводиться две другие, то ночью ее взорвали, вследствие чего часть гласиса и оконечность плац-дарма с несколькими паллисадами взлетели на воздух. Не смотря на прямое приказание графа непременно отозвать на заре отряженные (на Antomirn der Mine) две гренадерские роты, в случае если ложемент не будет окончен, — траншейный генерал Олсуфиев имел неосторожность, по требованию инженерного генерала Гербеля, не только не отозвать их, но и послать среди белого дня подкрепление из 6 рот, которые должны были стрелять по гребню гласиса без прикрытия; эта несчастная перестрелка продолжалась до восьми часов и стоила нам потери множества гренадер. Подполковник и обер-квартирмейстер Роячков, который командовал двумя гренадерскими ротами у нашей взорванной мины, умер чрез два дня от ран. Кроме того были убиты инженер капитан Батеников, капитан Курских гренадер Потулов, два поручика и около 60 гренадер, ранено-же много офицеров и более 200 солдат. Я не могу умолчать еще об одной глупости. Генерал Гербель приказал свезти на гласис две пушки, и так как их невозможно было увезти назад, то и пришлось их оставить в пользу неприятеля.

3-го взорвана наша правая мина, действие которой было сильнее, чем левой.

Обе эти мины были устроены одинаково, и состояли каждая из трех камер, при заряде на каждую камеру в 1,200 фун. пороха. Неприятель тотчас бросился на место взрыва, так что офицер, который был послан к мине с 20-ю унтер-офицерами, тотчас отступил. Решили, что неблагоразумно приказывать гренадерам вытеснить неприятеля и дело это поручили артиллерии, которая на следующий день совершенно снесла эту мину и вполне разрушила ложемент турок. Между тем мы продолжали наши сапы в трех местах, чтобы с обоих концов дойти до (Antomirn) мин, и хотя нам это стоило больших потерь, все-же работали день и ночь до 10-го сентября, когда наконец были окончены сапы.

9-го открыли неприятельскую галлерею и старались ее разрушить, чего и достигли 10-го; находясь в этот день в траншее, я был свидетелем сильного нападения, сделанного турками на наших рабочих на заре 11-го числа. Они упорно и сильно принимались атаковать нас пять раз, но в конце концов были благополучно отбиты. Воронежский гренадер захватил при этом турецкое знамя; граф подарил ему 20 рублей. У нас были убиты [312] 2 офицера и 27 солдат, а 63 ранены. Турки, говорят, потеряли более 400 чел.

12-го получили мы известие, что генерал Прозоровский разбил отряд турок, выступивших из Очакова, причем у них легло 5.000 человек и взято в плен 90. По случаю этой победы, а в особенности по случаю победы, одержанной нашим флотом в Архипелаге, у нас в лагере устроился праздник, сопровождавшийся стрельбою из ружей и тяжелых орудий.

15-го все уже было устроено к тому, чтобы взорвать последнюю мину, заряженную 400 пудами пороха, овладеть прикрытым путем и расположиться вокруг него. Для этого были отряжены на правую сторону полковник Васерман с 8 гренадерскими ротами, в средину перед миной полковник Миллер с 6 гренадерскими ротами, а на левую сторону полковник Корф с 8-ю гренадерскими ротами. Кроме того были отряжены в резерв полковник карабинеров Панин с 8 ротами мушкатер, полковник Протасов с таким же числом мушкатерских рот и на каждом фланге по 260 егерей.

Всем было приказано, как только овладеют прикрытым путем и найдут возможным перейти чрез главный сухой ров, тотчас взяться за штурмовые лестницы (которых было изготовлено большое количество) и начать штурм. Ведение правой атаки было поручено генералу Каменскому, левую вел генерал-маиор Пушкин, а среднюю — бывший в этот день траншейным генералом Ст. Марк.

В 10 часов вечера с ужасным треском был взорван "Globe de compression" и гренадерские роты, ожидавшие этого сигнала во второй параллели, в то же мгновение бросились на прикрытый путь и кололи всех, кто им попадался. Гренадерские роты отряженные к средней атаке, непрерывным огнем обращенным на главный вал, защищали ложемент, устраиваемый пред прикрытым путем, а именно на гребне гласиса, для чего были отряжены 510 рабочих. Мы не встретили сопротивления на прикрытом пути, куда были принесены лестницы и поставлены в ров, глубиною в 3 сажени. Неприятель старался непрерывным огнем препятствовать нам лезть по лестницам, но это ни к чему не вело: храбрость наших гренадер, а в особенности их отчаянное ожесточение против неприятеля, помогли им перейти чрез ров, в центре атаки, следовательно приблизительно перед нашей миной. Их шествие было похоже на течение потока, и по этому каналу все проникли в [313] крепость, так что наши войска были в ней уже около часа пополуночи. Так как оне сильно пострадали и в особенности поредел отряд, состоявший под командою подполковника Репнина (в этот день находился в траншее), который одним из первых взошел на вал, то были отряжены в крепость с 4 гренадерскими ротами и маиор Бухвостов с 4 ротами мушкатеров, чтобы отнять у турок последние бастионы. Кроме того отряды, остававшиеся в лагере, под командою генерал-лейтенантов Ренненкампфа и Елемпта, отправились в 8 часов к первой и второй параллели, чтобы в случай нужды подкрепить остальное войско. Так как крепостные ворота еще не были взорваны, то я проник в крепость по лестницам и по приказанию генерала Каменского пошел атаковать последний из оставшихся у турок бастионов. Это был крайний бастион с правой стороны у реки. Наступление мое не мало задерживал непрерывный огонь турок из окон и дверей домов, так что когда около 100 турок яростно напали на гренадер, они в величайшем беспорядке отступили приблизительно на 200 шагов. Но наконец мне удалось опять их выстроить, люди начали стрелять и подвигались вперед, под защитою огня одной пушки, которую мы нашли в крепости. Таким образом, мои гренадеры привели в беспорядок турок, защищавшихся еще на улицах и взяли с боя вышеупомянутый бастион. Оставив там часть своего отряда, я с остальною частию бросился за убегавшим неприятелем, который спешил укрыться в замке. Тут вновь начался ружейный огонь. Между отступавшими в замок были сераскир, ага янычар, и много пашей; турки стреляли чрез гребень стены и перебили у меня много народу. Tе-же, что собрались пред замковым рвом, после непродолжительного сопротивления, были перебиты, за исключением нескольких человек, которых я с трудом спас от ярости рядовых. Наконец, в 9 часов, турки выставили в замке белый флаг, бросали оружие через стену и просили позволения сдаться на капитуляцию. Я запретил нашим стрелять и сам пошел в замок, чтобы переговорить с сераскиром. После получаса переговоров, веденных мною чрез посредство Мустафы-паши, который хорошо говорил по немецки, я выбрал несколько депутатов и отправил их к генералу Каменскому, который тотчас прибыл сюда сам и принудил неприятеля к быстрой капитуляции. Турки требовали свободного пропуска за Дунай; но на это Каменский не [314] согласился; после этого они были окончательно обезоружены и посланы к графу.

В то время как наши войска были заняты в городе, сотня турецкой конницы сделала вылазку и старалась спастись бегством в Белгород; но они были настигнуты нашею легкою кавалерией и почти все перебиты, так что несколько дней вся дорога на протяжении 30 верст была усеяна турецкими голыми трупами.

Около 9 часов перестрелка прекратилась повсюду. Во время штурма, некоторые из наших бомб попали в турецкие пороховые погреба и произвели сильный взрыв и пожар, который в первое время после штурма нам некогда было потушить, и потому он принял такие размеры, что на следующую ночь взлетел на восдух еще пороховой погреб, вследствие чего не только погибло 37 солдат и около 400 турок, но сгорел еще и весь город, так что кроме замка, в Бендерах не осталось ни одного дома. Вследствие неосторожности наших солдат загорелось и предместье. Одним словом, этот старый и прекрасный город, который много раз видел неприятеля у своих стен, в три дня превратился в пепел. Несчастные жители, спасавшиеся в погребах, вышли наконец оттуда и сдались, но все-же многие из них сгорели. Имущество и все пожитки обывателей достались рядовым, а казне тяжелые орудия, аммуниция и 50,000 пудов сухарей. В крепости найдено было 250 пушек различного калибра, 25 мортир, кроме того громадное количество пороху с аммунициею. Мы взяли в плен около 8,000 турок, способных носить оружие, а с женщинами и детьми за 14,000. Все эти пленные были отправлены в Киев. Во время штурма турки потеряли 4,000 человек от ужасного артиллерийского и ружейного огня, продолжавшегося на валу 5 часов и затем еще в городе 7 часов. Наши потери были следующие: убито 5 штаб-офицеров, а именно полковник Тамбовского полка Миллер, подполковник Сазонов, премьер-маиоры Бальвиц и Симбулатов и секунд-маиор Федотов. Барон Штейн, кавалер немецкого ордена, служивший у нас волонтером, замечательно умный и храбрый, остался тоже на поле сражения. Кроме того были убиты 19 обер-офицеров и 686 унтер-офицеров и рядовых. Ранено 98 штаб- и обер-офицеров, между ними полковник Вассерман, полковник Корф (Умер 27-го от своей раны. Ему прострелили обе. щеки и язык. Г. Ш.), бригадир [315] Лapиoнов, отставной полковник и волонтер Алдуевский, подполковники Михельсон и Репнин; 1,154 унтер-офицера и рядовых тяжело ранены, а 715 легко. И так всего раненых и убитых было 2,555 человек. Из тяжело раненых вскоре многие умерли.

Впрочем, по точному исчислению, во время двухмесячной упорной осады в нашей армии было убитых и раненых более 4,000 человек; между ними 254 убитых и раненых штаб- и обер-офицеров.

После взятия крепости Бендер, войскам было приказано снести параллели и зигзаги и сравнять их с землею. Полковник Коррет, со своим Елецким полком и Тамбовским, пополненными из других полков, остался в крепости, так как был назначен ее комендантом. Начали готовиться к возвращению на зимние квартиры. Но мы не должны были возвращаться до взятия крепости Аккермана или Белгорода. Бригадир Игельштрем, отделившись от первой армии, уже две недели осаждал ее. Между тем турки упорно оборонялись. Для того, чтобы принудить их скорее к сдаче, приказано было генерал-маиору Каменскому идти под Белгород с полками Воронежским, Белевским, баталионом Староспольского полка и 2 полками пикинеров. Резервные гренадеркие роты были отпущены к своим полкам и поэтому я явился в свой полк.

22-го выступили мы из Бендер и 26-го числа, на походе, казак привез нам приказ от генерала Каменского, не идти далее а на следующий день выступить в обратный путь, так как крепость Аккерман уже сдалась бригадиру Игельштрему. Мы были уже почти в виду Белгорода, не далее как в 20 верстах, но никого из нас туда не отпускали, не смотря на многие просьбы.

Мы выступили в обратный путь 27-го, а 2-го октября благополучно вернулись к Бендерам, где нашли крепостную сторожевую башню в самом лучшем состоянии. Во время нашего отсутствия граф Панин велел поправить места, поврежденные бомбардировками. 8-го октября все войска выступили на зимние квартиры. Мы слышали, что от первой армии были отряжены в Браилов 8 пехотных полков, для осады этой крепости, а потому и часть осадной артиллерии была послана из Бендер под Браилов.

11-го мы пришли в Балту, где оставлен маиор Муфель, с частью своего егерского отряда, 4 пехотными ротами, 3 казачьими [316] полками и 8 орудиями, для поддержания непрерывного сообщения между Бендерами и Екатерининским шанцем. Ему же надлежало постоянно высылать партию по направлению к Очакову, который лежит приблизительно в 100 верстах от Балты. Провиант подвозился к Муфелю с Буга, а фураж из ближайших к границе польских деревень, верст за 10, за 15. Шли несколько дней форсированным маршем, а 17-го прибыли на левый берег Буга, против Екатерининского шанца. С тех пор как мы выступили из Бендер, стояли довольно ясные дни. Лошади сильно страдали от недостатка крепкого корма, так что во время этого перехода пало несколько сотен. Турецкие пленные, сопровождаемые особым отрядом, находились постоянно в нескольких переходах впереди нас. Они шли в Переяславль. Бендерский сераскир был доверен наблюдению полковника и бывшего волонтера Нащокина, который должен был отвезти его в Петербург.

Екатерининский шанец лежит, как я уже сказал, подле существовавшего некогда села Орла. Мы нашли его в довольно хорошем состоянии для обороны. Он представляет правильный шестиугольник, который довольно выгодно расположен на Буге, служа обсервационным пунктом для всей окружной местности. В 50 верстах лежит на Буге другой шанец. Обе эти маленькие крепости хотя довольно сильны, но не могут вместить в себе более 6,000 человек.

От Буга армия шла уже по дивизиям, и 19-го наша дивизия, выступив под командою генерала Елампта, пришла 22-го в Гусарское село. Таким образом наша лагерная жизнь продолжалась с 16-го апреля по 22-октября

2-го ноября прибыли в Кременчуг и 6-го — мы благополучно прибыли в Голту на зимние квартиры.

Пока мы стояли на зимних квартирах, командующий нашей армией граф Панин вышел в отставку, отчасти из недовольства на то, что его не произвели в фельдмаршалы, как графа Румянцева, отчасти из досады, что государыня и кригсколлегия не утвердили всех производств и награждений георгиевскими крестами офицеров, которых он представлял, уменьшив их на 35 из ста, отчасти же вследствие недугов, и особенно подагры, которою он страдал. Известно, что все дельные офицеры сожалели об отставке графа Панина. Он был истинным другом честных офицеров и, по свойственному ему безкорыстию и великодушию, щедро награждал малейшие заслуги своих подчиненных, иногда даже и более того, [317] чем они заслуживали. Но так как, ни в какой армии, все офицеры зараз не могут быть произведены, то некоторых из них граф Панин представлял к орденам, и эти-то представления его на половину не были утверждены, что и послужило в среде офицеров причиною некоторого недовольства графом Паниным. Замечательно, что хотя граф Панин был гораздо снисходительнее с солдатами, чем граф Румянцов, но его любили гораздо менее последнего, можно сказать, даже вовсе не любили и все это только потому, что он никогда не разговаривал с нижними чинами. Не делал же он этого по своему суровому и сдержанному характеру, стараясь приобрести любовь солдат и вообще всех людей только справедливостью и честностью, и считая всякое другое средство к приобретению любви бесполезным и даже подлым. Хотя его сведения в военном искустве и фортификации были ограничены, все же он знал эти науки гораздо лучше всех остальных генералов, находившихся под его командою. За то он был необыкновенно прилежен, добр, предприимчив, справедлив и крайне безкорыстен и что самое главное — честный человек; во время всей кампании, насколько я знаю, он не сделал ни одного человека несчастным, и я всегда буду вспоминать о нем с уважением и благодарностью. Самый счастливый и важный для меня день, в ноябре месяце, заключался в том, что 24-го я получил Георгия 4 степени, который был вручен мне собственноручно графом Паниным, с приложением нижеследующего рескрипта государыни на мое имя.

”Нашему премьер-маиору Штрандману".

”Отличное мужество, оказанное вами при штурмовании Бендерской крепости, на которую первые вы были вступившими по лестнице на места побитых и раненых, и храбрость, с которою предводительствовали ваши команды отнимая у неприятеля бастионы, батареи и улицы, учиняют вас достойным к получению отличной чести и нашей монаршей милости по узаконенному от нас статуту военного ордена Святого Великомученика и победоносца Георгия; а потому мы вас в четвертый класс сего ордена всемилостивейше жалуем и знак оного здесь включая повелеваем вам на себя возложить и носить в петлице по установлению нашему".

"Сия ваша заслуга уверяет нас, что вы сим монаршим поощрением наипаче почтитесь и впредь ратным образом усугублять ваши военные достоинства. Дан в Санктпетербурге ноября 1-го дня 1770 года" ”Екатерина".

Одновременно получил я из кригс-коммисии и орденский статут. Вообще, Георгия получили 36 человек; генерал-маиор [318] Каменский и генерал-маиор граф Пушкин 3-й степени, а 3 капитана 4-ой степени (Каждую треть мы аккуратно получали нашу пенсию. Г. Ш.).

18-го прибыл в Полтаву наш новый главнокомандующий генерал-аншеф князь Долгорукий, с женою и двумя дочерьми, и принял армию от генерал-лейтенанта Берга, который после отставки генерала Панина 4 недели командовал армией.

[Продолжение следует].

Сообщ. Н. К. фон-Штрандман

Текст воспроизведен по изданию: Записки Густава фон Штрандмана // Русская старина, № 5. 1882

© текст - фон Штрандман Н. К. 1882
© сетевая версия - Тhietmar. 2015

© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1882