СОБСТВЕННОРУЧНЫЙ ЖУРНАЛ КАПИТАН-КОМАНДОРА (В ПОСЛЕДСТВИИ АДМИРАЛА) С. К. ГРЕЙГА

В ЧЕСМЕНСКИЙ ПОХОД.

(Продолжение с стр. 730, № 11).

Теперь посмотрим, что происходило в Наварине после этой неудачи. Граф Орлов немедленно приказал перевесть всех раненых, числом до 250 человек, на остров, образующий западную сторону Наваринского залива. Для помещения их были поставлены палатки и для подания им помощи посланы все врачи. В тоже вредя он принял всевозможные меры к усилению обороны крепости, так как имел повод полагать, что Турки, одушевленные победою, недолго останутся в бездействии в Модоне, где силы их ежедневно возрастали.

Между тем поручик Псаро, оставленный для начальствования в Миситрии, видел невозможность, после решительных дел под Триполицою и Модоном, и по снятии осады Корона, держаться долее в Миситрии. Вследствие того он оставил этот город, и, с небольшим числом Греков, удачно прошел на соединение с Русскими в Наварин. В тоже время Майноты, разграбив совершенно все окрестности Миситрии, возвратились с добычей в недоступные свои горы, и таким образом только одни извлекли огромную выгоду из Морейской экспедиции. [786]

Греки, и в особенности Майноты, которые с таким усердием присоединились к Русским при первом появлении и успехах их в Морее, видя, что дела приняли оборот, неотвечавший их надеждам, думали теперь только о спасении и личной безопасности, и потому передавались Туркам или удалялись в горы. Число их в Наварине ежедневно уменьшалось, несмотря на все, усилия Греческих начальников удержать их; чтож касается до этих начальников, то будучи слишком замешаны в восстании, чтоб думать о возвращении под Турецкую власть, они, с родственниками своими и приверженцами, остались при Русском войске. Должно однакож прибавить, что многие из них, пристав к Русским, лишились больших имений. Из главных можно упомянуть о Бенагие (Benadhey), который был главою Майнотов и имел в своем отечестве огромные богатства, потом о Заиме (Zaim), имевшем большие поместья и богатства в Акадии, и еще до прибытия Русских, приготовившем, собственными средствами, огромные запасы сухарей и другой провизии, так что этого было достаточно для продовольствования всей экспедиции в продолжении нескольких месяцев. Мы не упоминаем о многих других. Все они, по окончании войны, по представлению графа Орлова, были вознаграждены от щедрот Ее Величества пенсиями, соразмерно пожертвованиям, сделанным ими в пользу Русских войск.

Таким образом, в два с половиною месяца от первого появления в Морее, Русские овладели двумя третями сего полуострова; но последовавшие за тем неудачи снова заставили их ограничиться городом и портом Наваринским.

Граф Орлов, видя, что с малыми остатками сухопутных войск, более ничего нельзя предпринять в Морее, начал думать об уходе из Наварена и о совершенном оставлении полуострова. Для сего он приказал приготовить три транспорта: Сатурн, Венеру и Соломбала, к помещению и перевозу больных и раненых [737] в порт Магон, и для их конвоирования назначил фрегат Надежду. Начальство над этим отрядом было поручено контр-адмиралу Елманову, которому приказано сделать необходимые для того распоряжения по приходе в порт Магон.

9 Мая, через одного Грека, получено известие, что Турецкий флот из 12 линейных кораблей, нескольких фрегатов и других мелких судов, прибыл в Наполи-ди-Романию и намеревается обойти кругом Морей, чтоб атаковать Русских в Наваринском заливе, то время, как Турки, собравшиеся в больших силах в Модоне, нападут на город. В самом деле, Typки начали показываться в больших толпах на прилежащих высотах, не предпринимая однако никаких неприязненных действий. Ко всему этому, по совершенном прекращении всякого сообщения с внутренностию полуострова, продовольствие, в котором был уже некоторый недостаток на флоте, стало весьма затруднительно в крепости, где Русские войска были почти заперты. Турки отрезали от города воду, испортив водопровод, доставлявший ее с гор. Посему нельзя было более (медлить оставлением города, несмотря даже на то, что единственное ручательство на успех состояло в том, чтобы, отправив больных и раненых, идти на встречу Турецкому флоту и решиться на сражение в открытом море.

В то время как это приводилось в исполнение, 15 числа пришел через горы Грек, с вестью, что контр-адмирал Эльфинстон прибыл в залив Колокинт, высадил там все имевшиеся на его эскадре сухопутные войска и с эскадрою отправился искать Турецкий флот.

Теперь нам нужно остановиться на некоторое время и дать краткий отчет об эскадре контр-адмирала Эль-финстона. Она состояла из следующих кораблей: Святослав 80 пушечный, капитан Хметевской, на котором находился адмирал; Нетронь-Меня 66 пушечный, капитан Беженцов; Саратов 66 пуш., капитан Барж; [788] фрегат Африка 32 пуш., капитан Клеопин; фрегат Надежда 32 пуш., капитан Поливанов; транспорты: Панин, Чернышев и Орлов, и пинка Св. Павел (Это поименование судов и их командиров противоречит с тем что следует ниже. Командиром корабля Святослав был Командор Барж. Прим. Редак.).

Адмирал Эльфинстон вышел из Кронштата 9 Октября 1769 года, имея под своим начальством корабли: Нетронь-Меня 66 пуш., капитан Хметевской («К. Ад. Эльфинстон вначале имел свой флаг на корабле «Нетронь Меня». Жур. Адм. Спиридова); Саратов 66 пуш., капитан Беженцов; Тверь 66 пуш., капитан Игнатьев; фрегат Африка 32, пуш. капитан Клеопин; Надежда 32 пуш., капитан Поливанов, и вооруженное судно Чичагов, капитан (Капитан Лейтенант Поярков». Жур. Адм. Спиридова), Поярков («Да еще купленный пинк Св. Павел, Лейтенант Криспов и нанятое английское судно, называемое Провиант». Жур. Адм. Спиридова), которое разлучилось с эскадрою и разбилось в Финляндских шкерах, пройдя Готланд, за что капитан по суду оправдан, а вахтенный лейтенант разжалован (Это поименование судов и их командиров верно с журналом Адмир. Спиридова).

По позднему времени года, эскадра имела крепкие ветры на переходе в Копенгаген; корабль Тверь потерял мачты, почему должен был возвратиться в Ревель, где зазимовал и не участвовал более в этой экспедиции. Капитан Игнатьев предан военному суду и присужден к лишению чинов за дурное утверждение мачт, а равно и за то, что не употребил всех средств, чтоб идти под фальшивым вооружением в Копенгаген. Императрица смягчила его участь и только отставила от службы. Корабль Нетронь-Меня, на котором адмирал имел свой флаг, получил большую течь и на переходе имел более пяти футов воды в трюме; другие суда также много терпели от течи, однако [789] после десяти дневного перехода, прибыли 19 Октября в Копенгаген. Фрегат Африка, разлучившийся с эскадрою и спустившийся от сильной течи за Наргин, соединился с эскадрою 6 Ноября.

Святослав, под командою бригадира Баржа, исправив повреждение в Ревеле, вышел оттуда. 16 Октября, прибыл в Копенгаген 2 Ноября и соединился с эскадрою контр-адмирала Эльфинстона.

Адмирал немедленно потребовал плотников и конопатчиков, и исправил и выконопатил суда своей эскадры, сколько позволяло время года. 1 Декабря он вышел из Копенгагена к Портсмуту; но на переходе эскадра имела жестокие штормы, и все суда ее разлучились. Большая часть судов были в большой опасности, особенно Саратов, который в одно время имел 9 футов воды в трюме. Фрегат же Африка коснулся мели, потерял руль и получил другие значительные повреждения, почему и должен был идти в Ширнесс, где введен в док и исправлен.

, Остальная часть эскадры пришла в Портсмут в разное время; последнее судно прибыло 29 Декабря. В Портсмуте адмирал Эльфинстон ввел их в доки и совершенно исправил, и запасшись провизиею и водою, по присоединении Африки из Ширнесса, 2 Апреля поднял флаг на корабле Святослав, и ушел со всею эскадрой из Портсмута, вместе с транспортами Чернышев, Орлов, Св. Павел и Панин, которые он там нанял. Они имели, весьма удачный переход, и не заходя ни в один порт, и без всяких приключений, вся эскадра благополучно прибыла 10 Мая в залив Богана или Колокинт, по восточную сторону мыса Матапана, в Морее. Контр-адмирал Эльфинстон высадил. на берег в местечке Эллию или Рапилу, близь Миеитрии, сухопутные войска и кирасиров, бывших на его эскадре, с приказанием следовать на соединение с графом Орловым в Наварин. Узнав от Греков, что капитан-паша с Турецким флотом находится в [790] Наполи-ди-Романии, он 12 числа со всею эскадрою снялся с якоря и вошел отыскивать неприятеля.

16 Мая в 10 часов утра, миновав мыс Сент-Анджело, были усмотрены два большие судна под ветром. Адмирал сделал сигнал кораблям Саратов и Нетронь-Меня, идти в погоню. Скоро открылось, что это Турецкие линейные корабли; и так как они лежали бейдевинд, то эскадра быстро к ним приближалась. Около 3 часов пополудни открылся весь Турецкий флот, состоявший из одиннадцати больших линейных кораблей и шести каравеллов и фрегатов, не считая галер и других малых судов. Турки лавировали, выходя из залива Наполи-ди-Романия. Адмирал сделал сигнал общей погони. Около 5 часов пополудни Нетронь-Меня подошел к ближайшему неприятельскому кораблю, на котором находился капитан-паша, имея флаг на грот-брам-стеньге, и вступил с ним в бой. Вскоре после того Саратов подошел к следующему неприятельскому кораблю, имевшему на фор-брам-стеньге вице-адмиральский флаг и открыл по нем огонь. Оба Турецкие адмирала вскоре стали уклоняться от сражения и спустились на фордевинд в залив Наполи-ди-Романия, куда последовал за ними весь Турецкий флот, близко преследуемый Русскою эскадрою и под непрерывным огнем с ее передовых кораблей: Нетронь-Мепя, Саратова и фрегата Надежды. Но к несчастию ветр совершенно утих. Турки, воспользовавшись этим, галерами своими отбуксировали корабли свои ближайшие к Русским; остальные же, посредством гребных судов, буксировались все ко входу в залив. Во всю ночь продолжался штиль и маловетрие, так что Турки к утру успели на много удалиться от Русских.

Во время дела, Нетронь-Меня имел одного убитого и шесть раненых. Саратов и Надежда не имели ни убитых, ни раненых.

17 числа, утром, задул тихий ветерок от севера; Турецкий флот виден был лавирующим к заливу; Русская эскадра, под всевозможными парусами, гнала к [791] ветру за ними. Около полдня, наветренный Турецкий корабль бросил якорь в заливе и к двум часам пополудни весь флот их стоял уже на якоре вплоть к городу Наполи-ди-Романия и под защитою крепостных орудий. Турки тотчас стали на шпринги и поворотились лагом против Русской эскадры, которая к трем часам, устроившись в линию баталии, подошла к ним. Не много спустя передовой Русский корабль снова открыл огонь по Туркам, и другие корабли, по мере того как подходили, вступали в бой. Вскоре заштилело совершенно и течением начало их прижимать к внутренной части залива. Заметя, что ветр стихает, адмирал сделал сигнал поворотить и выйдти опять из залива, но корабли неимели почти хода, и Саратов и Святослав, не будучи в состоянии поворотить, были принуждены бросить якорь. Шпрингами они поворотились бортом к неприятелю и продолжали сражаться на дальний пушечный выстрел. Около 5 часов легкий ветерок подул с южной стороны; корабль Святослав отрубил канат и стал выходить из залива; Саратов же, будучи далее внутрь залива, не мог воспользоваться этим ветерком, чтобы вступить под паруса и следовать за адмиралом. Как скоро адмирал с своим кораблем соединился с остальными судами эскадры, то послал все гребные суда к Саратову, который, снявшись с якоря и буксируемый гребными судами всей эскадры, соединился с нею.

Во время дела, Святослав имел трех человек убитых и двух раненых; Нетронь-Меня одного убитого и одного раненного.

Адмирал Эльфинстон, осмотрев силу и позицию неприятельского флота под замком Наполи-ди-Романия, нашел невозможным атаковать его в этом положении с такими неравными силами, в особенности не имея в своей эскадре брандеров. По этому он счел за лучшее отойти от берега и выждать выхода их в море; в тоже время он, на небольшом греческом судне, [792] послал известить графа Орлова о всем происшедшем и просить об усилении его эскадры.

Возвратимся теперь к событиям в Наварине. Как скоро граф Орлов узнал, что адмирал Эльфинстон, в Рапилу, в заливе Богана, высадил сухопутные войска которые никак немогли соединиться с ним сухим путем, то послал немедленно адмирала Спиридова с 4 кораблями и одним фрегатом к этому пункту, чтобы перевесть их опять на корабли, а потом соединившись с адмиралом Эльфинстоном, вместе с ним идти для отыскания неприятельского флота.

Вследствие сего, в тот же день, 15 Мая, адмирал Спиридов вышел из Наварина и 17-го прибыл в Рапилу, а 19-го все войска посажены на корабли: но по совершенному безветрию, эскадра в этот день и в следующий немогла вступить под паруса. 20-го числа к эскадре прибыл лейтенант Гололобов, посланный от адмирала Эльфинстона к графу Орлову. Он сообщил адмиралу Спиридову о действии эскадры адмирала Эльфинстона против Турецкого флота, что еще более увеличило его нетерпение вступить под паруса.

21 числа подул от NW легкий ветерок; эскадра снялась с якоря и направилась для соединения с адмиралом Эльфинстоном, в чем благополучно успела на следующий день, близь острова Цериго. Тогда они вместе пошли для отыскания Турецкого флота.

Весы следующий день 23-го они имели тихий ветр из NW-й четверти и мало подвигались вперед лавировкою; но 24-го подул ветерок от юга и около полдня открылся неприятельский флот на якоре под островом Специя. Вследствие того, оба адмирала, Спиридов и Эльфинстон, сделали сигнал общей погони.

Увидя русский флот, Турки отрубили якоря, вступили под паруса и легли бейдевинд к востоку. Русские под всеми парусами быстро к ним приближались. Ветр продолжался свежий от S. Корабли адмирала Эльфинстона, вышедшие недавно из дока и еще необросшие, [793] на значительное расстояние опередили корабли адмирала Спиридова. Сверх того адмирал Спиридов, около 2-х часов пополудни, несмотря на то, что неприятель был еще далек, сделал своей эскадре сигнал построиться в линию баталии, от чего она отстала много от эскадры адмирала Эльфинстона. Хотя он и продолжал спускаться, но потеряв столько времени на построение линии и по причине стихавшего ветра, ни один из его кораблей не мог подойти к неприятельскому флоту. В тоже время адмирал Эльфинстон повторил своей эскадре сигнал общей погони, и в следствие того, передовые его корабли, Саратов и Нетронь-Меня, около 6-ти часов вечера подошли к неприятелю и вступили в бой с пятью Турецкими кораблями, хотя на слишком дальней дистанции; но они продолжали нести всевозможные паруса, желая сблизиться с ними. Ветр в это время начинал стихать, а полчаса после начала боя почти вовсе затих, и ни один из прочих кораблей не мог подойти на помощь к ним. Турки, воспользовавшись штилем, отбуксировали свои корабли галерами и гребными судами.

Во время погони два Турецкие корабля и несколько фрегатов значительно ушли вперед своего флота, а три корабля отстали от него. Увидя это, адмирал Спиридов сделал сигнал кораблю Три-Святителя и фрегату Надежда, гнать за отставшими кораблями, между тем как с другими кораблями эскадры он держал восточнее, гонясь за передовыми неприятельскими кораблями. Но по причине стихшего ветра ни один из сих кораблей не мог подойти к неприятелю.

Происшествия этого дня были причиною некоторого недоразумения и разногласия между адмиралами Спиридовым и Эльфинстоном. Последний обвинял первого, что он не приложил возможного старания подойти к неприятельскому флоту и атаковать его.

Во всю ночь продолжался штиль, а на рассвете 25-го подул слабый ветерок от севера. В то время [794] открылся Турецкий флот около четырех миль на ветре, Оба русские адмирала снова сделали сигнал общей погони.

Но во весь тот день продолжались легкие и переменные ветры, а к вечеру вовсе заштилело: это было причиною, почему Турецкий флот еще несколько удалился от них. Хотя Турецкие корабли имеют мало верхних легких парусов; но нижние паруса и марсели огромные и весьма легкие (они сделаны из бумажной парусины): это дает им большое преимущество в ходу при таком ветре.

26-го числа все стояло маловетрие и штиль, и хотя наши суда продолжали погоню, но неприятель так много ушел вперед, что к вечеру уже видны были только задние шесть кораблей, и то с марса, между островами Зея и Термиа, куда они бежали. Русский флот продолжал погоню при северном тихом ветре и 27-го числа утром прошел между островами Термиа и Зея, но неприятельских судов уже не было видно.

Адмирал Спиридов послал капитана фрегата Николай на остров Юра (Jura), а адмирал Эльфинстон Греческого своего переводчика на остров Сиро, чтобы узнать, куда ушел неприятель.

Возвратясь к эскадре 28-го числа они сообщили, что Турецкий флот прошел между островами Тино и Микони, но куда именно, неизвестно. Они слышали, что в Негропонте был Турецкий корабль и две большие галеры.

После этих известий, адмирал Эльфинстон уведомил адмирала Спиридова, что у него на эскадре только на два дня пресной воды и что ему необходимо идти в порт Рафти (Порт Рафти не на Негропонте, но в Аттике; однакож в Негропонтском проливе. Примеч. Редак.) на Негропонте, чтобы налиться водою. Он предложил адмиралу Спиридову дать ему три корабля и два фрегата, для того чтобы отправиться вверх [795] по проливу Негропонтскому, с целью взять неприятельский корабль и две галеры, пока его эскадра в Рафти будет наливаться водою. Адмирал Спиридов изъявил на то свое согласие.

29 числа адмирал Спиридов с кораблями Св. Евстафий, Святослав, Нетронь-Меня и Саратов, пришел порт Рафти, бросил якорь и стал наливаться водою. Адмирал Эльфинстон, на корабле Трех-Святителей, на котором он поднял флаг, и с кораблями Януарий, Европа и фрегатами Надежда и Африка, пошел вверх по Негропонтскому проливу. В тоже время адмирал Спиридов послал пакетбот Почталион для крейсерства между островом Зея и мысом Доро, с повелением стараться узнать о месте нахождения неприятельского флота.

2-го Июня адмирал Эльфинстон возвратился из Негропонтского пролива, невидав ни одного из. неприятельских судов, за которыми ходил, и без всяких дальнейших приключений. Лорд Эффингем сделал на нескольких вооруженных гребных судах высадку на Негропонт, и привез несколько старых медных орудий из древней крепости, оставленной Турками при приближении Русских. Лорд Эффингем служил волонтером на корабле адмирала Эльфинстона. Он присоединился к этой экспедиции с разрешения короля, единственно из любви к военному ремеслу.

По прибытии эскадры адмирала Эльфинстона к порту Рафти, адмирал Спиридов с своими кораблями вышел из этого порта на соединение с ним. Но как несогласие между адмиралами, происшедшее во время погони и дела 24-го Мая, еще продолжалось, то граф Федор Григорьевич Орлов сопровождавший адмирала Спиридова, предложил им идти на соединение с графом Алексеем Григорьевичем, главнокомандующим всей экспедиции, прежде нежели пойдут отыскивать неприятельский флот, для того чтобы, в случае встречи с Турками, обе эскадры могли действовать соединенно и [796] единодушно, под начальством одного главнокомандующего. На это оба адмирала охотно согласились. Адмирал Эльфинстон перенес свой флаг на корабль Святослав, и каждый из адмиралов, взяв под свою команду суда, принадлежавшие его эскадре, отправились вместе к О-ву Цериго, для соединения с графом Алексеем Григорьевичем.

Здесь кстати упомянуть, что адмиралу Эльфинстону, при отправлении его из России, было дано обещание не подчинять его адмиралам Спиридову и Елманову, хотя оба они и были старше его чином, но состоять только в команде у графа Орлова, как главнокомандующего всей экспедиции. Хотя и нет причины думать, чтобы некоторые из министров в С. Петербурге не могли дать ему подобного словесного обещания; но между тем в письменных, полученных им инструкциях, об этом ничего не упоминалось.

На этом основании, адмирал Спиридов непринимал над ним начальства, хотя он был полным адмиралом, а Эльфинстон только контр-адмиралом. Это объясняет некоторые обстоятельства при первой их встрече, которые без того были бы военному читателю непонятны.

В продолжении этих происшествии на море, Турки, ограничив, как мы сказали, владение Русских городом и портом Наваринским, собрали все сухопутные силы в Модоне, и по прибытии их флота в Наполи-ди-Романия, предполагали флот свой отправить вокруг Морей, и в одно и тоже время атаковать Русских в Наварине сухопутными силами, а флот их в заливе.

Капитан-Паша имел предосторожность послать Греческих лазутчиков сухим путем, для проведания чрез них о состоянии Русского флота в заливе.

Осведомись, что там было только пять линейных кораблей, один фрегат и несколько мелких судов, и что повидимому они неготовы еще выйти в море, он немедленно оставил Наполи-ди-Романия, в полной [797] надежде напасть на Русскую эскадру врасплох, во время амбаркации больных и раненых, также орудий и артиллерийских припасов, которые были свезены в Наварине на берег. Но встретив эскадру адмирала Эльфинстона на высоте мыса Сент-Анджело, в самый день выхода ее из Наполи-ди-Романии, он совершенно потерялся, и стал подозревать, что ему изменили лазутчики, дав ложные известия о Русском флоте. Принимая фрегаты и транспорты Эльфинстона за линейные корабли, он был уверен, что шпионы обманули его также на счет силы Русской эскадры: это, вероятно, и было причиною внезапного отступления его в Наполи-ди-Романию.

В Наполи-ди-Романии, он узнал настоящие положение Русского флота, и убедившись, что в эскадре Эльфинстона было только три линейные корабля, он ободрился и вступил опять под паруса с намерением атаковать ее. Подойдя к ней, он, к вящшему еще испугу, нашел, что она усилена кораблями из Наварина, под командою адмирала Спиридова. Тут он стал думать только о том, как бы скорее укрыться в Дарданеллы.

Хотя эта одновременная атака с сухого пути и с моря не удалась, но Турки, собранные у Модона, видя, что в Наваринском заливе остался только один линейный корабль (Трех-Иерархов) и один фрегат (Надежда-Благополучия), вместе с бомбардирским кораблем и транспортами, стали показываться сильными партиями на высотах к востоку от города, и как было выше упомянуто, отрезали воду, разрушив водопровод. Русские до того времени имели в виду оставить крепость, а потому больные и раненые были с возможною поспешностию перевезены на приготовленные для них транспорты, Корабль Трех-Иерархов подтянулся вплоть к берегу, чтобы прикрывать перевоз войск, и 23 числа утром укрепления Наваринские взорваны, пушки разорваны порохом и все войска забраны на суда. Около, полудня [798] того же дня, Турки пришли из Модона и заняли крепость, в которой нашли три пушки не разорванные, и из этих орудий начали действовать по кораблю Трех-Иерархов. По силе дувшего прямо на берег ветра, корабль не в состоянии был оттянуться. Крепкий ветр стоял до 26-го числа. В течение этого времени неприятель продолжал, по временам стрелять по кораблю, но как скоро с корабля начинали отвечать на огонь, Турки оставляли свои орудия.

27 числа ветр сделался попутный от NW, и все суда снялись и вышли из залива. Адмирал Елманов, на фрегате Надежда-Благополучия конвоируя провиантские суда, отправился в порт Магон. Граф Орлов, на корабле Трех-Иерархов, с бомбардирским кораблем Гром, пошел в Архипелаг на соединение с флотом, и в тот же день, на высоте О-ва Сапиенца, соединился с ними корабль Ростислав (Ростислав из Балтики пришел в Портсмут 25-го Сентября 1769 г.; во время стояния в этом порте, был он удостоен посещением Его Королевского Высочества Герцога Кумберлендского с большою свитою знати и морских офицеров. 13-го Октября Ростислав вышел в море вместе с шлюпом Летучий, и зайдя на несколько дней в Фальмут, 9-го Ноября пришел в Лиссабон. Офицеры были представлены ко двору и милостиво приняты Королем и Королевскою фамилиею. Их Величества после того, на парадном катере, объезжали вокруг корабля. 22-го Декабря оставили они Лиссабон и 27-го пришли в Гибралтар, откуда ушли на следующий день в порт Магон. 30-го они разлучились. 11-го Января 1770 года во время шторма, Ростислав потерял грот-мачту, находясь в то время около 20 лиг южнее Минорки, при NW ветре. При падении, грот-мачта увлекла за собою бизань-мачту и вскоре упала и фор-стеньга. Корабль был принужден спуститься в Ористано на острове Сардинии, куда пришел 16-го. Не найдя возможности приобрести тут мачты, Ростислав, под фальшивым вооружением, пошел в Генуу 6-го Марта, и прибыл в этот порт 25-го. Поставив новые мачты и исправив вооружение, пополнив провизию, воду и все нужное, корабль снялся с якоря 16-го Апреля и 21-го-бросил якорь на Ливорнском рейде откуда, налив водою остальные бочки и взяв еще провизии, Ростислав отправился 5-го Мая к берегам Мореи. 26-го прибыл к порту Витило, и узнав от Греков, где находится граф Орлов, соединился с ним 2-го у о-ва Сапиенца). [799]

Соединясь с флотом, у острова Специи, 11 Июля, гр. Орлов решился идти отыскивать неприятеля. Но многие из кораблей имели недостаток в воде. По этому флот сначала пошел в порт Трио, на южной оконечности о-ва Пароса. Он прибыл туда 16-го и налившись водою 19-го весь флот вышел из порта и отправился к острову Хиосу для отыскания Турецкого флота. В следующие три дня было маловетрие от севера. Так что флот, лавируя, подвигался очень мало вперед. Граф Орлов с нетерпением желал отрезать Турецкий флот от Дарданелл, и эти легкие противные ветры увеличивали нетерпение его и других генералов, которые опасались, что Турки воспользуются и войдут в Дарданеллы прежде, чем можно будет их настигнуть.

Наконец свежий от SW ветр, поднявшийся утром 23 числа, обрадовал всех, тем более, что Греческое судно привезло известие, что Турецкий флот был накануне виден между островом Хиосом и Анатольским берегом.

Поставив всевозможные паруса, флот прошел между островами Ипсарой и Хиосом. Турецкая гребная галера, бежавшая под усиленною греблею от Ипсары к Хиосскому проливу, еще более увеличивала вероятие найти там неприятельский флот.

Поэтому граф Орлов около часа пополудни отрядил командора Грейга, на Ростиславе, с двумя малыми фрегатами, вперед, для открытия неприятеля. В четыре часа командор увидел, весь Турецкий флот между Хиосом и Анатольским берегом, частью под парусами. Два корабля несли все паруса, лежали поперег Смирнского залива к N, и успели войти в Митилинский пролив. Остальные же бывшие под парусами, корабли, [800] увидя Русский корабль, подошли к Анатольскому берегу и стали под ним на якорь.

Командор Грейг немедленно уведомил графа Орлова сигналом, что открыл неприятеля. Граф сделал, сигнал: «всему флоту спуститься к Ростиславу»; в это время командор Грейг возвратился на свой корабль Трех-Иерархов, и донес подробно графу о том, в каком числе, и, сколько по отдалению можно было судить, какой силы, были неприятельские корабли. По приближении ночи, решились привести к ветру и держаться ночью под малыми парусами. В предположении, что неприятель примет атаку на якоре, послано всем кораблям приказание приготовить шпринги на канатах и изготовиться к сражению.

Флот в продолжение ночи держался под малыми парусами к северу от острова Хиоса, при свежем марсельном ветре от NW.

На рассвете, в четыре часа утра, граф Орлов сделал сигнал общей погони, что было репетовано адмиралами Спиридовым и Эльфинстоном. Весь флот спустился в кильватер к кораблю Три-Иерарха, на котором Главнокомандующий граф Орлов имел кейзер-флаг генерал-адмирала (Сколько известно, граф Орлов поднял Кейзер-флаг в половине Июня 1770 г. Пр. Ред.). Идучя под всеми парусами, при свежем ветре, около шести часов утра начали входить в пролив между Хиосом и Анатольевич берегом, где увидели весь Турецкий флот, расположенный под Анатольским берегом на якоре и построенный в две линии. Русский флот продолжал спускаться под всеми парусами, доколе передовые корабли Три-Иерарха и Святослав, не подошли на две мили к неприятелю. Тогда сделан сигнал построиться в линию баталии, и эти корабли привели к ветру, чтобы дать время остальным подойти и исполнить ордер («А в половине девятого часа утра по учинении сигнала под Кейзер-флагом на корабле Трех-Иерархов, легли всем флотом в линию не далее друг от друга полукабельтова, при чем стали командовать: авангардиею я (т. е. адмирал Спиридов), кордебаталиею Е. С. граф Орлов, и арръергардиею контр-адмирал Эльфинстон; в половине одиннадцатого часу, поворотясь всем флотом, линиею пошли к Турецкому флоту, перед ним Европа». Журн. Адмир. Спиридова). [801]

Около 10 часов утра, задние корабля подошли и линия построена в следующем порядке:

Турецкая линия баталии была превосходно устроена; расстояние между кораблями было немного более длины двух кораблей. Они составляли впалую дугу, и были не более [802] полумили от Анатольского берега, между заливом Чесменским и малым низменным островом, лежащим к северу от Чесмы, близь берега, и которым при NW ветре прикрыт был их правый фланг или авангард.

Передовая линия их состояла из десяти самых больших кораблей, имевших шпринги на канатах, и таким образом поставленных бортом в линию. Вторая линия состояла из семи линейных кораблей, двух 50 пушечных каравелл и двух 40 пуш. фрегатов. Корабли и каравеллы расположены были в интервалах кораблей первой линии и не более полу-кабельтова позади их. На каждом фланге было по одному фрегату и все галеры и барказы держались на веслах между флотом и берегом. На берегу был лагерь с значительным корпусом Турок, которые, как узнали после от пленных, должны были замещать убыль убитыми и ранеными на кораблях: Турки полагали, что сражение может продлиться значительное время.

Когда Русская линия баталии была устроена и диспозиции к атаке сделаны, то в 11 часов утра дан был сигнал «спуститься на неприятеля». Адмирал Спиридов с авангардом спустился немедленно, а за ним близко следовал остальной флот в ордере баталии при свежем ветре от NNW. В 3/4 двенадцатого часа передовой корабль Европа подошел на пушечный выстрел, и неприятель открыл чрезвычайно сильный огонь по нем и по другим, близко следовавшим за ним кораблям. Они выдерживали неприятельский огонь, не отвечая, пока не подошли на пистолетный выстрел; тогда поворотясь бортом к неприятелю, авангард открыл весьма сильную пальбу. За авангардом вплоть следовала кордебаталия, которая открывала огонь по неприятелю, по мере того как к нему приближалась. Вскоре ариергард вступил в бой с задними неприятельскими кораблями, так что в половине первого часа пополудни сражение сделалось общим и весьма жарким с обеих сторон. [803] В особенности наш авангард и кордебаталия дрались почти все на самом близком расстоянии.

Корабль Европа, подойдя близко к неприятелю, положил грот-марсель на стеньгу и вступил в бой. Но когда Св. Евстафий подошел весьма близко к нему, то Европа принужден был опять наполнить грот-марсель, и таким образом вышел вперед наветренного неприятельского корабля. По этому корабль Европа поворотил на другой галс, вскоре спустился опять в самый жаркий огонь и занял место позади корабля Ростислав.

Св. Евстэфий, производя быстрый и хорошо направленный огонь, в весьма близком расстоянии от неприятеля, также вышел вперед наветренного неприятельского корабля. По этому он хотел поворотить оверштаг, но имея много перебитых снастей, не успел в том, и уваливаясь под ветр, навалил на передовой Турецкий корабль, Реал-Мустафа, под командою Гассан-Паши. Пушечный и ружейный огонь несколько времени продолжался с большою живостию; Турецкий корабль вскоре загорелся под шканцами и пожар в несколько минут распространился по всему кораблю. Турки еще до того бросались с корабля один за другим в воду и, спасались вплавь на берег; тут же они стали бросаться в воду совершенно оставили свои корабль. Пламя распространялось по снастям и парусам, и вскоре весь корабль был в огне. Находясь на ветре, Евстафий не вдруг загорелся, и адмирал, граф Федор Григорьевич Орлов и несколько офицеров имели время спастись на гребных судах. По сцепившимся реям и такелажу огонь перебегал с одного корабля на другой; горящая грот-мачта турецкого корабля упала на корабль Св. Евстафий, и не более как через минуту после того Евстафий взлетел на воздух. Как скоро Св. Евстафий навалил на Турецкий корабль, всем гребным судам флота был сделан сигнал идти к нему, для подания помощи, но шлюпки успели спасти только капитана Круза, одного кирасира и артиллерийского офицера, коих сняли с [804] обломков взорванного корабля. Граф Алексей Григорьевич был в это время в большой тревоге, полагая, что брат его Федор взлетел с кораблем на воздух. К счастию, оказалось, что он, вместе с адмиралом, благополучно достиг шлюпа Почталион на адмиральском катере. Граф Алексей Григорьевич узнал об этом только по окончании сражения, а потому во все продолжение дела был чрезвычайно озабочен на счет своего брата.

Турецкий корабль, после взорвания Св. Евстафия, горел еще с четверть часа, пока огонь дошел до крюйт-камеры: тогда он также взлетел на воздух. Это доказывает, что его крюйт-камера была весьма хорошо защищена от огня.

Корабль Три-Святителя, следовавший за Св. Евстафием, подошел весьма близко и лег борт-о-борт с неприятелем. Он действовал решительно и храбро; но увидя, что Евстафий не мог поворотить, и не имея с своим кораблем хода, потому что грот-марсель был на стеньге, капитан был в необходимости поворотить через фордевинд, спускаясь прямо в средину неприятельских кораблей. К счастию, он не сошелся ни с одним из них, и сняв только своим утлегарем флагшток одного из Турецких кораблей, во время прохождения его между неприятельскими линиями, действовал по ним с обоих бортов. Св. Януарий, следовавший за кораблем Три-Святителя, стрелял залпами но неприятелю, по мере прохождения вдоль его линии. Не потеряв хода, когда корабль Три-Святителя был принужден спуститься на неприятельскую линию, он поворотил овер-штаг на другой галс.

Корабль Три-Иерарха следовал в кильватере корабля Св. Януария, и стал на якорь с шпрингом, вплоть у борта корабля Капитана-Паши; он начал производить по нем беспрерывный огонь пушечный и ружейный, пока тот не обрубил канаты. Но, вероятно, в замешательстве и торопливости, Турки, отрубив [805] канат, забыли перерубить шпринг, взятый в ретирадный порт, потому что корабль их поворотился кормою к Трех-Иерархам, и оставался в таком положении около четверти часа. Это дало последнему возможность продольными выстрелами нанесть ему страшное разрушение, без малейшего для себя вреда.

Ростислав следовал за кораблем Главнокомандующего. Как скоро он подошел к неприятелю, то положил грот-марсель на стеньгу и действовал с большою решимостию.

Ариергард между тем атаковал неприятельские, задние корабли, хотя и не на таком близком расстоянии, как авангард и кордебаталия.

Пока флоты находились в этом тесном и жестоком бою, и Св. Евстафий, как было упомянуто, навалил на наветренный неприятельский корабль и загорелся. — Турецкие суда, будучи все под ветром его и страшась, чтоб его непонесло прямо на них, начали рубить канаты и отдавать паруса, и в совершенном беспорядке и ужасе обратились в бегство в Чесменскую бухту. Как скоро Русские заметили, что неприятель намерен бежать, граф Орлов приказал обрубить, канат на корабле Три-Иерарха и сделав сигнал общей погони, преследовал неприятеля до того времени, пока он не вошел в Чесменскую бухту. Турецкие корабли бросились сюда в совершенном беспорядке, сталкиваясь между собою, отчего некоторые из них потеряли бушприты.

В Русском флоте небыло брандеров, которых бы можно было пустить на Турецкие суда, пока они находились в этом беспорядке и паническом страхе, и граф Орлов, по необходимости, сделал своему флоту сигнал стать на якорь, что корабли и исполнили, став у самого входа в бухту, на расстоянии пушечного выстрела от неприятеля. Он тотчас отрядил командора Грейга на бомбардирском корабле Гром, с тем, чтобы тот, пока Турецкие корабли, находились в таком замешательстве, бросал на них бомбы и каркасы; а [806] между тем приказал снарядить брандерами четыре самые большие Греческие судна из числа тех, которые следовали за флотом.

Таким образом кончилось это замечательное сражение 24 Июня, которое было как бы приступом к последовавшему за тем делу. Самый ожесточенный бой, от начала атаки до того времени, как неприятель стал рубить канаты и отступать, продолжался только полтора часа, за тем продолжалась погоня еще около получаса, и около двух часов пополудни неприятельский флот находился уже в Чесменской бухте. Потеря Русских убитыми и ранеными была следующая:

На корабле Св. Евстафий, флаг-капитан Плещеев, 34 морских и сухопутных офицера и 473 унтер-офицеров, матросов и солдат.

На корабле Европа, 4 убитых и несколько раненых; на корабле Три-Святителя 1 мичман и 5 нижних чинов убитых и 12 раненых.

На корабле Нетронь-Меня, 3 убитых и несколько раненых. Всего убитых 523 человека. На корабле Три-Иерарха, хотя он стоял на якоре менее одного кабельтова от неприятельского флота, был только один раненный, потому что неприятельские пушки были наведены слишком высоко и стреляли только по рангоуту, повреждали мачты, реи, и перебивали снасти. В каждую из нижних мачт попало по два ядра, и одно в бушприт; бегинь-рей перебит пополам; на одной стороне остались целы только две ванты у грот-мачты, а у фок-мачты на обеих сторонах уцелело всего 7 вант. На кораблях Януарий и Ростислав, также по причине слишком большего возвышения неприятельских пушек, равным образом небыло убитых, хотя оба они дрались на близком расстоянии с неприятелем.

Нельзя было получить даже приблизительных сведений о потере неприятеля, но должно полагать, что она была еще значительнее. Русские корабли имели большие повреждения в рангоуте и такелаже, особенно корабли [807] Три-Иерарха и Три-Святителя, которые, немедленно после сражения, приступили к исправлению и наложили фиши на нижние мачты, значительно перебитые, также как и на бушприты.

Остаток этого дня, вся ночь и часть следующего дня, были употреблены Русскими для снаряжения четырех брандеров и исправления повреждений, полученных в сражении. Бомбардирский корабль во все это время не переставал бросать на неприятельские суда бомбы и каркасы; из них многие попадали, не производя однако пожара.

Приготовление брандеров, было предоставлено бригадиру Ганибалу, который к вечеру 25 числа совершенно изготовил их к действию.

Пока Русский флот занимался этими приготовлениями, неприятель приводил в порядок свои корабли и воздвигал батареи на берегу, по обеим сторонам входа в залив. — Против этого входа, Турки поставили в одну тесную линию шесть самых больших кораблей; два корабля фланкировали северную или правую оконечность этой линии; остальные же находились позади этой линии, в ее интервалах. Гребные галеры были поставлены в небольшой бухте, позади мыса, образующего северный вход в залив; ветр был от NW. На возвышении этого мыса, Турки устроили батарею из 22 самых тяжелых орудий, снятых с кораблей в задней линии. Они начали также строить две батареи на южном мысу залива, но не успели вооружить их пушками.

В этом положении Турки ожидали нападения Русских, которые, снарядив свои брандеры и исправив повреждения, полученные во время сражения, были готовы снова вступить в бой.

Командор Грейг, посланный для рекогносцировки положения неприятеля и входа в Чесменскую бухту, нашел что устье ее до того узко, что не более трех кораблей могут удобно бросить в нем якорь, и то не в [808] одной линий. По сему граф Орлов назначил для атаки четыре корабля, и именно: Ростислав, под командою, капитана Лупандина; Европа, капитан Клокачев; Нетронь-Меня, капитан Безенцов, и Саратов, капитан Поливанов, и два фрегата: Надежда, капитан Степанов и Африка, капитан Клеопин; бомбардирский корабль и четыре брандера (Брандерами назначены командовать: капитан-лейтенант Дугдаль, лейтенанты Мекензи и Ильин, и мичман князь Гагарин, которые вызвались охотниками на это отважное дело). Начальство над отрядом и распоряжение им поручено командору Грейгу. Он имел поколение войти с отрядом в Чесменскую бухту, и поставить корабли как можно ближе к неприятелю, расположив их, смотря по обстоятельствам и местности, для достижения дели.

Командор Грейг, отдав каждому из капитанов надлежащие приказания, сел на корабль Ростислав, на котором и поднял свой брейд-вымпел.

Диспозиция была следующая: Три линейные корабля должны были войти прямо в бухту и бросить якорь в ближайшем расстоянии от неприятеля, но так, чтобы один не мешал другому. Четвертый корабль должен был стать около двух кабельтовов мористее их, для подания помощи или отбуксирования тех из кораблей, которые могли бы встретить в том нужду. Фрегату Надежда назначено действовать против батарей на северном мысу; фрегату же Африка приказано стрелять по батарее на южном мысу, в предположении, что неприятель уже вооружил ее пушками. Бомбардирский корабль имел приказание стать немного мористее линейных кораблей и бросать через них на неприятельский флот бомбы и каркасы. Четыре брандера должны, были держаться на ветре под парусами, в совершенной готовности спуститься на неприятеля, как скоро увидят сигнал из двух ракет, пущенных с командорского корабля. Они должны были подойти, сцепиться с [809] неприятелем и потом уже, но не ранее, зажечь свои суда. По разным, причинам, эту атаку признали более удобным произвесть ночью, тем более, что в то время наступило почти полнолуние; следовательно было довольно светло для того, чтоб войти в залив и бросить якорь на назначенных местах, а равно приступить и ко всем прочих действиям.

Около 11 часов ночи, командор Грейг сделал своему отряду сигнал, сняться с якоря. Для сего, чтоб не встревожить неприятеля пушечными выстрелами, он приказал поднять один фонарь на гафеле. Отряд немедленно был под парусами. Корабли, подняв фонарь на кормовом флагштоке, показали, что готовы спуститься. На это командор отвечал поднятием трех фонарей на гафеле, что означало приказ привесть это в исполнение.

Корабль Европа, бывший более всех под ветром, и опасавшийся песчаной банки, которая находилась под ветром его, прежде чем сигнал был сделан, сп стился и вошел в бухту один, и около полуночи бросал якорь в южной стороне залива, близ неприятеля. Здесь он принужден был выдержать с неприятельских судов, а равно и с береговых батарей, весьма сильный огонь, на который, однако, бросив якорь и поворотись на шпринге, он отвечал сильно и метко. Это продолжалось около четверти часа, пока не подошли другие корабли. Видя его затруднительное положение, командор с своим кораблем Ростиславом и с кораблем Нетронь-Меня, под всеми парусами спешил к нему на выручку. Миновав Европу на полу-кабельтов, командор бросил якорь против средины входа в бухту, около 1 1/2 кабельтова от неприятеля, в 1/4 первого часа ночи. Нетронь-Меня, в тоже время, бросил якорь около полу-кабельтова далее и к северной стороне входа. Фрегаты стали против назначенных им батарей.

Час с четвертью продолжался ужасный огонь с обеих сторон. В это время каркас, брошенный с [310] бомбардирского корабля, упал в рубашку грот-марселя одного из Турецких кораблей. Так как грот-марсель был совершенно сух и сделан из бумажной парусины, то он мгновенно загорелся и распространил пожар по мачте и такелажу. Грот-стеньга скоро перегорела и упала на палубу, от чего весь корабль тотчас же был объят пламенем.

Командор, увидя замешательство, произведенное этим случаем в Турецком флоте, сделал условленный сигнал брандерам, которые немедленно спустились на неприятеля. Капитан-лейтенант Дугдаль, на передовом брандере, поставил все паруса, чтобы подойти и сцепиться с наветренными неприятельскими кораблями; но пройдя мимо командорского корабля и подходя к неприятелю, он встретил две гребные галеры, которые немедленно абордировали его брандер. Это принудило его зажечь свое судно прежде назначенного времени, и для спасения собственной жизни, броситься за борт и в плавь достигнуть своей шлюпки, которая отдав бакштов в то время как галеры подошли к брандеру, отстала от него на большое расстояние. Галеры остановили брандер и пустили его ко дну на том самом месте, где на него напали.

Лейтенант Мекензи следовал близко за первым брандером, и приблизясь к неприятелю, зажег свое судно. Но в то время, как брандеры спускались на неприятеля, пожар первого Турецкого корабля распространился уже на два или на три ближайшие к нему; горящие обломки от его взрыва упали еще на несколько других судов, и таким образом половина Турецкого флота уже пылала. Брандер Мекензи навалил на один из горевших кораблей.

Лейтенант Ильин, командир третьего брандера, следовал в некотором расстоянии, и когда проходил мимо командора, тот закричал ему, чтобы ни под каким видом не зажигал брандера прежде, чем сцепится с одним из наветренных Турецких кораблей. В [811] следствие того, он подошел борт-о-борт к одному из них и зажег его.

Мичман князь Гагарин вскоре подошел на четвертом брандере; но так как большая часть неприятельских судов уже горела, то он также попал на горевший корабль.

Как скоро первый брандер прошел мимо командорского корабля, приказано было прекратить пальбу, чтобы не вредить своим брандерам, которые находились между ним и неприятелем. Но так как пожар еще не сообщился нескольким из наветренных Турецких кораблей, которые продолжали стрелять, то командор был принужден снова открыть огонь.

Пожар Турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить чем описать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление, даже на тех судах, которые еще не загорелись; большая часть гребных судов или затонули или опрокинулись от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды, в страхе и отчаянии, кидались в воду; поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся и топивших один другого. Не многие достигли берега, цели отчаянных усилий. Командор снова приказал прекратить пальбу, с намерением дать возможность спастись по крайней мере тем из них, у кого было довольно силы, чтоб доплыть до берега. Страх Турок был до того велик, что они не только оставляли суда, еще не загоревшиеся и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесьмы, оставленных уже гарнизоном и жителями.

Корабли Европа и Нетронь-Меня получили приказание отойти несколько подалее, чтоб быть вне опасности от взрыва судов. Командор, с одним своим кораблем Ростиславом, остался до совершенного окончания дела. Он приказал перекрепить все паруса как можно туже, и бранспойтами обливать паруса и такелаж, [812] чтобы совершенно смочить их; а также беспрестанно окачивать борта и палубы ведрами, чтобы обезопасить корабли от падавших горящих обломков.

Граф Алексей Григорьевич к 4 часам утра прислал со всего флота гребные суда, чтобы в случае несчастия подать помощь Ростиславу; командор же, видя, что два неприятельские наветренные корабля незагорелись еще, отрядил лейтенанта Карташева, командовавшего упомянутыми гребными судами, с пятью или шестью катерами, обрубить канаты у наиболее наветренного корабля и постараться спасти его и выбуксировать. Вскоре после того с несколькими катерами был послан лейтенант Мекензи, спасти еще другой корабль и вывесть его. Оба офицера исполнили это приказание с неустрашимостью, несмотря на опасность от близь горевших неприятельских кораблей, которые один за другим взрывались. Оба корабля были уже на буксире, когда, к несчастию, одно из горевших судов взлетело на воздух в то самое время, как лейтенант Мекензи, с последним из буксируемых кораблей, проходил вблизи его. Горящие обломки взорванного корабля, падая, зажгли и этот корабль. Командор Грейг опасался, чтоб подобное несчастие не случилось и с другим спасаемым кораблем, и когда сделался небольшой ветерок с берега, (во время сражения совершенно заштилело), то с корабля Ростислав послал на этот корабль капитан-лейтенанта Булгакова, с тем чтоб он принял на нем команду, отдал и поставил с возможною поспешностию паруса и выведя корабль из бухты, шел на соединение с графом Орловым у входа. Все это было исполнено им с большим исскуством и быстротою. Этот корабль именовался Родос.

Начинало рассветать; все гребные суда посланы были овладеть галерами и барказами, избегнувшими пожара. Они были приведены к эскадре.

Командор, видя, что победа совершена, и что в бухте не осталось не только ни одного судна, но даже ни [813] одной шлюпки, которые б небыли или созжены, или выведены к эскадре, снялся с якоря с кораблем Ростиславом и остальными судами отряда, и вышел на соединение с графом Орловым. По соединении, он отсалютовал ему двадцатью одним выстрелом, на что с корабля Три-Иерарха было ответствовано равным числом. Как скоро Ростислав бросил якорь, командор Грейг спустил свой брейд-вымпел и прибыл на корабль Три-Иерарха, для отдания Главнокомандующему подробного донесения. Граф принял его с изъявлениями полной радости и удовольствия.

Так кончилось ночное дело с 25 на 26 число Июня, в котором Турецкий флот был совершенно истреблен. Это одна из самых решительных побед, какую только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших.

Потеря со стороны Русских была весьма незначительна. На корабле Европа было 8 человек убитых и двое или трое на корабле Нетронь-Меня. Ростислав, хотя и бывший ближе всех к неприятелю, не потерял ни одного человека, без сомнения по той же причины как и в первом деле, т. е. что неприятельские ядра были слишком высоко направлены. Потеря неприятеля оказалась весьма велика, и хотя не было возможности узнать ее даже приблизительно, но по словам Турок, она должна простираться до 10,000 человек, даже более, потому что на флоте их находилось слишком 15,000 человек, а на следующий день помогли насчитать 4000, которые, вместе с гарнизоном крепости и всеми жителями города Чесьмы, в величайшем страхе убежали в Смирну, лежащую, сухим путем, около 30 миль оттуда. Они прибыли в этот город на другой день после битвы, произвели там величайшие беспорядки и яростное мщение свое обратили на Греков и других христианских жителей: они перебили многих из них и разграбили их жилища. Турецкий Паша, начальствовавший в Смирне, употреблял все меры для усмирения этой ярости, и наконец выгнал их [814] из города. Граф Орлов, получив известие о варварском поведении их в Смирне, отправил туда находившегося в плену Турецкого Пашу, который обещал приложить всевозможное старание к прекращению этих ужасных беспорядков.

Замечательно, что все Турецкие корабли (за исключением первого) горели вообще часа по два и более, прежде нежели огонь достигал до крюйт-камер их; некоторые же сгарали по самую ватерлинию, и тогда только взлетали на воздух. Загоревшиеся последними взлетели не ранее 9 часов утра.

Выбуксировав из бухты корабль Родос и гребные галеры, Русские матросы и Греки, с следовавших за флотом судов, вышли на берег и заняли крепость и город Чесьму, совершенно оставленные Турками игреками. Они нашли тут богатую добычу, состоявшую преимущественно из шелковых и бумажных тканей, оставшихся в лавках и на фабриках.

Граф Орлов послал отряд солдат под начальством подполковника Обухова, овладеть батареею на северном мысу и увезти из нее пушки. Для прикрытия же этого отряда и принятия пушек с батареи, он приказал капитану Безенцову, на корабле Нетронь-Меня, войти в залив. В следствие сего все пушки этой батареи, числом 22, перевезены на Нетронь-Меня. Они были медные и по большей части 24 и 30 фунтового калибра. С крепости Чесменской также перевезено несколько орудий на корабль Нетронь-Меня; остальные же испорчены.

В то же самое утро граф Орлов приказал сигналом потребовать всех флагманов и капитанов на корабль Главнокомандующего, к благодарственному молебствию, по случаю решительной победы, одержанной над неприятелем, и приказал служить такое же молебствие на всех судах флота. После полудня, он на своем катере, на котором находились брат его граф Федор Григорьевич, князь Долгорукий и командор Грейг, отправился для осмотра обгорелых остатков [815] неприятельского флота, представлявших печальное зрелище по множеству мертвых тел, растерзанных и в разных положениях плававших между обломками. В числе их нашлось несколько, еще не совершенно лишенных жизни. Граф приказал перевести их на корабль, для перевязания ран и подания возможной помощи. Он приказал также подорвать бастионы замка, обращенные к морю. По возвращении его на корабль, он послал капитан-лейтенанта Фон-Дезина, с несколькими барказами, поднять с затонувших кораблей столько медных орудий, сколько окажется возможным. В следующий день поднято их несколько, и они распределены на разные суда флота.

Чтоб нетерять однако времени в поднятии этих орудий, граф Орлов приказал перевести с берега на свои корабли всех высаженных людей, и кораблю Нетронь-Меня, выйдя из залива, соединиться с флотом. Как скоро этот корабль оставил бухту, несколько Турецких конных партий стали показываться на высотах позади города; найдя город оставленным Русскими, Турки снова вошли в него и заняли замок.

По получении известия о сей победе в С. Петербурге, Ее Величество Государыня наградила всех отличившихся следующими милостями: Граф Орлов пожалован кавалером вновь учрежденного ордена Св. Георгия 1-го класса и назван Чесменским; адмиралу Спиридову пожалован орден Св. Андрея; граф Федор Григорьевич Орлов и командор Грейг получили орден Св. Георгия 2-го класса; капитан Клокачев, командир корабля Европа, и капитан Хметевской, командир корабля Три-Святителя, награждены орденом Св. Георгия 3-го класса; капитаны: Лупандин, командир корабля Ростислав; Безенцов — корабля. Нетронь-Меня; капитан-лейтенанты: Перепехин, командир бомбардирского корабля Гром; командир фрегата Надежда, и Дугдаль; лейтенанты: Мекензи и Ильин и мичман князь Гагарин все получили орден Св. Георгия 4-го [816] класca. Все четыре офицера, командовавшие брандерами, произведены в следующие чины со старшинством со дня победы. По возвращении же флота в Россию, Ее Императорское Величество Всемилостивейше изволила наградить офицеров и нижних чинов, бывших в сем сражений, денежною выдачею по мере участия их в сем знаменитом бою, что подробнее будет описано в надлежащем месте.

28 Июня утром капитан Борисов, с своим кораблем Св. Януарий и бомбардирским кораблем, получили приказание сняться с якоря, перейти к городу Хиосу и бомбардировать его. Это был день восшествия Императрицы на престол, а потому все остальные суда флота расцветились флагами, и, после молебствия, с каждого судна произведен салют 31 выстрелом. После полудня корабли спустили флаги и всему флоту сделан сигнал сняться с якоря и перейти к Хиосу. Намерение Главнокомандующего было овладеть сим богатым городом; но подойдя к нему со флотом, он получил достоверное известие о появлении в городе чумы, что и принудило его оставить всякое покушение на Хиос, потому что все выгоды, какие можно бы было извлечь из этого богатого пункта, были уничтожены явною опасностью заразы. Бомбардирский корабль начал уже бросать в город бомбы; но граф Орлов приказал ему, а равно и кораблю Св. Януарий, сделать сигнал возвратиться к флоту, что ими и исполнено.

Весь флот отправился к северу, с намерением перехватить прежде входа в Дарданеллы два корабля, которые, как было объяснено выше, отделились от Турецкого флота и держали к Митилинскому проливу.

29-го Июня утром флот подошел к островам Спальмадорским; ветр зашел к N и флот старался лавировкой выйти из пролива Хиосского, между островами Спальмадорскими и Анатольскимь берегом. В полдень, после богослужения, по случаю тезоименитства Его Императорского Величества Великого Князя, со всего [817] флота произведешь Императорский салют по 21 выстрелу; вечером ветр скрепчал при сильном течении от севера. По этому флот был принужден стать на якорь, под островами Спальмадорскими. Граф Орлов, узнав здесь, что две Турецкие галеры, спасшиеся от неприятельского флота, в день первого сражения, стояли в бухте Элихтер, отправил фрегат. Африку и шлюп Почталион для взятия или истребления их. Обе галеры найдены лежавшими в бухте между каменьями вплоть к берегу, и капитан Клеопин, найдя исполнение возложенного на него поручения неудобным, возвратился на следующий день, не истребив их, чем граф Орлов был весьма недоволен.

30-го Июня Британский фрегат Винчельси, под командою капитана Джервиса, пришел к флоту, присланный, для отобрания с трех английских транспортов: Чернышев, Орлов и Панин, британских паспортов, на случай еслиб они назначены были действовать неприязненно против Турок. Но так как теперь в них не имелось более надобности, то граф Орлов отпустил их из службы при Русском флоте и позволил отправиться с фрегатом Винчельси.

В это время на флоте был большой недостаток в сухарях и провизии. Сухарей, при уменьшенной даче, только имелось на десять дней. К счастию, фрегат Николай взял два Рагузские судна, нагруженные сухарями для Турецкого флота, что оказалось весьма полезным призом для Русского флота. Солонины и других провизий оставалось также весьма немного, и к тому ж флот имел крайнюю необходимость, для исправления повреждений и такелажа, зайти на время в безопасный и удобный порт. По сему граф Орлов дал повеление адмиралу Эльфинстону, с эскадрою, которая с самого начала состояла под его начальством, отправиться для поисков упомянутых двух Турецких кораблей, и блокады Дарданелл. Сам же он, с остальною частью флота, направился к острову Лемносу, с намерением [818] овладеть им: он считал этот остров выгоднейшим пунктом, в настоящем положении флота, как по удобству прекрасного его порта Мудро, так и потому что он был один из островов Архипелага, наиболее изобиловавших хлебом и скотом; а еще более потому, что он лежит близь входа в Дарданеллы, сквозь которые граф твердо решился прорваться, по овладении островом Лемносом, что дало бы ему безопасное убежище для флота, в случае неудачи в этом предприятии.

1-го Июля ветр и течение продолжались в такой же силе от севера. Найдя невозможным вылавировать из Хиосского пролива, адмирал Эльфинстон, с кораблями Святославом, Саратовым и Нетронь-Меня, фрегатами Африкою и Надеждою, составлявшими эскадрою его, снялся с якоря и спустился под ветер (На этом останавливается рукопись, которой последний лист оторван. Неизвестно, затеряно ли остальное, или Автор не окончил своей работы? В каталоге библиотеки Адмирала Грейга против этой рукописи сделана отметка: «без конца». Прим. Ред.).

__________________

В Гидрографическом Департаменте Морского Министерства, хранятся четыре старинные гравированные плана или вида Чесменского сражения (Такие же планы продаются в лавке Топографического Депо, в С. Петербурге), и при них «для изъяснения сих планов приложено подлинное донесение (Напечатанное на русском и французском языках) о совершенном истреблении Турецкого флота при берегах Асийских, полученное Сентября 13 дня 1770 года ко двору Ее Императорского Величества от генерала графа Алексея Григорьевича Орлова с куриером из Италии».

Мы помещаем здесь два из этих планов (в уменьшенном виде) и самое описание, полагая, что многим читателям нашим любопытно будет увидеть этот давнишний документ. [819]

«Когда Контр-Адмирал Ельфинстон с своею ескадрою соединился при береге Морейском с ескадрою под командою Адмирала Спиридова, и получено было известие от упомянутого Контр-Адмирала, что он на пути своем с подкреплением нескольких кораблей от Адмиральской ескадры гнал неприятеля, который, для соединения с оставающимися позади его кораблями, бежал к стороне Асии, то в то время Генерал Граф Орлов прибыв из Морей с двумя кораблями, по соединении всего флота взял главную команду над оным. Первое его попечение было запастись провиантом и водою. Что исполнив, опасались одного только того, дабы неприятеля не упустить за Дарданеллы, чего для с благополучным ветром и отправились искать оного. Подъезжая к острову Хио уведомились, что Турецкий флот находится в канале за оным островом. Отряжен был туда для получения точного известия корабль Ростислав, на котором послан был от главнокомандующего Контр-Адмирал Грейг. Сей по возвращении объявил, что неприятельский флот усмотрел ходящий под парусами в девяти больших кораблях: но как уже было под вечер, то положено лавировать во всю ночь в устья оного канала, а на рассвете войти туда. Исполнив сие в назначенный час, и увидев стоящего неприятеля в боевом порядке, убавили парусов, чтоб дождаться отставших судов. По приближении которых главные командиры съехавшись вместе сделали распоряжение к атаке следующим образом: кораблям команды Адмирала Спиридова сочинять передовые строй боя, а кораблям Графа Орлова средний, Ельфинстоновым же делать сторожевый строй. Как разъехались начальники по своим местам, то дан был сигнал с коробля Трех-Иерархов, дабы строиться к бою по вышеположенному разписанию и ити к атаке. Первым был корабль Европа, вторым Евстафий, третьим Три Святителя, четвертым Ианнуарий, пятым Три Иерарха, шестым Ростислав, седьмым Нетронь-Меня, осьмым Святослав, [820] девятым Саратов, а два фрегата, которым должно было быть тут же, к тому времени не подоспели. В сем порядке 24 дня Июня в половине двенадцатого, часа подошли к Турецкому флоту. Оный стоял одним крылом примкнувшись к мели и к небольшому каменному острову, другим протянулся к порту, называемому Чесме, находясь в весьма выгодном положении. Вдруг началася с Турецкого флота по нашему жестокая пальба. Европа вступила в бой, который в половине первого часа сделался общим. Евстафий, на котором был наш заслуженный Адмирал Спиридов, с несказанным терпением и мужеством выдерживал все неприятельские выстрелы, подходя к ним ближе; а пришед в меру зачал производить свой огонь без умолка с такою жестокостию, что неприятель от того великий вред почувствовал. Однакож ядра неприятельские с разных кораблей противу его устремляющихся не переставали осыпать его. Тут вступил в сражение и корабль Трех Святителей, так же и Ианнуарий выдвинувшись в перед из своих мест. По сем стал сражаться и корабль главнокомандующего, называемый Трех-Иерархов, за которым последовал Ростислав, на коем находился Князь Юрья Долгоруков. Корабли же команды Ельфинстоновой по положению своему были в некотором отдалении. Удар за ударом выстрелов пушечных сливаясь, беспрерывный гром производили. Воздух наполнен будучи дымом, скрывал корабли от вида друг у друга так, что и лучи солнца померкла. Свист ядер летающих и разные опасности представляющиеся, и самая смерть, смертных ужасающая, не были довольно сильны произвести робости в сердцах сражавшихся со врагом имени Христова, россиян, истинных сынов отечества и достойных подданных Великия Екатерины. В самом жесточайшем сражении были четыре корабля: Евстафий, Три-Святителя, Ианнуарий и Три-Иерарха. Напоследок корабль Евстафий сцепясь с кораблем главнокомандующим над неприятельским флотом производил и в самое то время [821] пушечную и оружейную пальбу; от чего оный и загорелся. Корабль же Трех-Иерархов, лежа на якоре и сражаясь с двумя неприятельскими, увидел в опасности Адмирала, и тотчас отрубя якорь изготовился к абордажу: но приметя, что неприятельский корабль горит, принужден был принятое намерение оставить, дав сигнал, чтобы все военные шлюпки поспешали к Евстафию. Подгоревшая у Турок мачта упала поперег на наш корабль сцепившийся и почти уже завладевший оным, и тем в пламень привела и наш. В самом скором времени после-того корабль наш взорвало, за которым следовал и неприятельский. Сие происшествие, и то что Турки не могли уже более терпеть, зря столь жестокую и неустрашимую с нашей стороны атаку, привели флот Оттоманский в трепет, который отрубя якори и подняв парусы бежать начал в великом смятении в порт под защищение крепости Чесме. Граф Орлов подняв все парусы на корабле Трех-Иерархов стремился в самый нутрь неприятельского флота, но не был в силах догнать оный за легкостию Турецких судов. Скоро после того обрадован он был известием полученным о спасшихся с коробля Евстафия, между которыми Адмирал, Капитан и брат его Граф Федор Орлов находился.

После сего сделано распоряжение запереть неприятельский флот со всех сторон в гавани, служившей ему убежищем, что вскоре и исполнено. Наряжен для бомбардирования неприятеля один бомбардирский корабль, который чрез целые сутки и причинял ему великий вред и беспокойство. Неприятель с своей стороны изготовил на берегу большую батарею, и поставил тамо более двадцати пушек. Между тем наши приготовляли четыре брандера. На другий день по собрании совета положено было производить атаку ночью, к коей наряжены были четыре корабля: Нетронь-Меня, Ростислав, Саратов, и Европа, и два фрегата, под командою Контр-Адмирала Грейга. Под сим прикрытием следующую ночь, [822] призвав Господа сил в помощь, брандеры и отправлены, на которых посланы были явившиеся к тому охотники двое из Россиян и нашей службы двое Агличан, прочим же кораблям велено быть в готовности для подкрепления. Неприятель приметя идущих, начал производить преужасный огонь со всех своих кораблей и с берега. Наши не упустили ничего, чтобы равномерно им ответствовать. Начали Оттоманские корабли загараться; но скоропостижно пожары сии ими утушаемы были, пока на конец загорелся на одном их корабле марсель, что Контр-Адмирал Грейг приметя, сам перестал производить стрельбу, и велел ити брандерам. Оные ни мало не мешкав исполнили свою должность с великим терпевшем и неустрашимостию по данному им наставлению с желаемым успехом: в чем отменно отличился господин Ильин, который подошед к Турецкому кораблю с полным екипажем находящемуся, в глазах их положил брандкугель в корабль, и зажегши брандер возвратился без всякой торопливости с присутствием духа, как и прочие, назад. Тут уже увидели вдруг в разных местах загоревшийся флот неприятельский, узрели и победу свою совершенну. Восхищенные сим зрелищем изъявляли они друг другу радостное сердец своих чувство, и каждый из них ощущая веселие свойственное победителям воссылал Всевышнему хвалу о том, что мог подать неложный опыт усердия к своей Государыне и отечеству. В самое сие время с кораблей наших у прикрытия бывших, началась паки пальба наижесточайшая в том намерении, дабы неприятелю ни гасить, ни спастися не дать времени. Вскоре по сем начало рвать неприятельские корабли один по другому. Сие чрезвычайное явление толь ужасно было, что и берега стонали, и по истечении малого времени весь неприятельский флот обращен в пепел, исключая один корабль о шестидесяти пушках и пять галер, которые нашим досталися в добычу с несколькими малыми судами. По сем высадили наших людей на берег, кои взяли [823] неприятельскую батарею и того же дня сам главнокомандующий с братом своим Графом Федором Орловым и с находящимся при нем Лейбгвардии Маиором Князем Долгоруковым и Контр-Адмирал Грейг ездили на Анатолийский берег. Нашедши там при многом числе мертвых тел, множество раненых и утопающих неприятелей, из человеколюбия спасали жизнь оных, а большому числу из них от высочайшего имени Ее Императорского Величества дана была свобода.

В порте сочтено огнем истребленного Турецкого флота: 15 линейных кораблей, из коих шесть от 80 до 90 пушек, прочие были от 70 до 60, шесть фрегатов, несколько шебек и брегантин, множество полугалер, фелук и других малых судов, а всех вообще около ста судов.

В заключении главнокомандующий флотом Генерал Граф Орлов принося Ее Императорскому Величеству всеподданнейшее поздравление с сею знаменитою победою, повергает себя со всеми в команде его находящимися ко стопам Самодержицы, и предает в высочайшую милость и благоволение Ее, особливо рекомендует контр-Адмирала Грейга, как храброго, искусного, усердного и неутомимого офицера».

____________________

Мы приводим еще одно любопытное описание этого события, находящееся в записках князя Юрия Владимировича Долгорукова, того самого участника Чесменской кампаний, о котором неоднократно упоминается в журнале адмирала Грейга (Записки князя Ю. В. Долгорукова сначала напечатаны были в журнале «Отечественные Записки», 1840 года № 12, а потом в книге «Сказания о роде князей Долгоруковых». Прим. Редакц).

«…После сей экспедиции мы все анбаркировались и вышли в море, где к нам пришел контр-адмирал [824] Эльфинстон (Английский уроженец, после Чесменского боя оставивший русскую службу. Прим. издателя «Записок») с тремя кораблями, а прежде нас было шесть линейных и несколько фрегатов. Пришло к нам известие, что шестнадцать Турецких кораблей и множество разных судов находятся в море и вблизи от нас. Тотчас на адмиральском корабле созван был военный совет, куда главнокомандующий пригласил адмирала Спиридова, генерал-маиора графа Федора Орлова, контр-адмирала Эльфинстона, капитана нашего корабля, Грейга и меня. Видя, что начали колебаться, мы с Грейгом решительно сказали, что должно искать Турецкого флота и его аттаковать, и на сие мнение, хотя с трудностию, согласили Главнокомандующего. Счастие, что мы имели капитана Грейга, мореходца самого искусного, какого только желать можно. Он сделал диспозицию таким образом. В авангарде, под начальством адмирала Спиридова, корабли: Европа, Евстафий, на коем были адмирал с графом Федором Орловым, и Януарий; кор-де-баталь: Три-Святителя, Три-Иерарха, где находились Главнокомандующий и я, и Ростислав. В арриергарде контр-адмирал Эльфинстон, с кораблями: Нетронь-Меня, восьмидесяти-пушечным Всеволодом и Саратовым. В предписании сказано, чтобы корабли между собою расстояния имели не более пол-кабельтова, шедши один за другим, от неприятеля на пистолетный выстрел ложились в линию, и всею дистанциею шед мимо неприятеля, производили пальбу. Накануне аттаки, Грейг ко мне подошел и просил, чтобы я взял команду над кораблем «Ростиславом». Я сперва засмеялся, что он меня находит способным к морской части; но он начал меня убеждать, и я переехал на «Ростислав». Генерал Пален, подполковник Порет и многие другие просились со мной и переехали. На другой день мы увидели Турецкий флот в канале, между островом Хиосом и азиатским берегом, на якоре. [825]

«По сигналу, вступили мы в аттаку; корабль «Европа» первый пришед в дистанцию, поворотил вдоль флота Турецкого и производил пальбу; за оным корабль «Евстафий» тоже, а потом «Януарий». «Европа», пришед напротив корабля Капудан-Паши, увидела пред собою мель. Капитан, опасаясь потерять корабль, повернул назад. «Евстафий» думал тоже сделать, но его паруса были весьма повреждены; начал «Евстафий» дрейфовать на корабль Капудана-Паши, и думали, что будет ручной бой; адмирал и граф Федор сели в лодку и погребли на фрегат, стоящий в отдалении от флота. Адмирал забыл на корабле своего сына, а граф Федор друга своего, князя Козловского (Князь Федор Алексеевич Козловский, гвардии офицер, молодой человек с блистательными дарованиями. Прим. издателя «Записок»). «Евстафий», нанесенный на корабль Капудана-Паши, с ним сцепился. Капитан Крузе (Александр Иванович Крузе, немец происхождением, родился в Москве 26-го Октября 1727 года, скончался в Кронштате, в звании полного адмирала, 5-го Мая 1798 года. Прим. издателя «Записок»), видя Турецкий корабль пустым, на последней, при нем имеющейся шлюпке, сына адмиральского к графу Алексею Григорьевичу, с поздравлением о взятии Турецкого корабля; но когда Крузе с своими взошел на корабль, увидели с низу дым, и перебежали на свое судно. Вскоре Турецкий корабль был весь в огне, и наши люди в изумлении ожидали своего жребия, как вдруг мачта Турецкого корабля упала на наш корабль: искры посыпались в крют-каммеру, которая была открыта по причине сражения. Мгновенно подняло «Евстафий» на воздух. Крузе, штурман, и еще человека четыре попали на обломки; прочие все, и в числе их князь Козловский, погибли в волнах. Потом взлетел на воздух и Турецкий корабль; третий корабль нашего авангарда, «Януарий», еще прежде поворотил из [826] боя вон. Корабль «Трех-Святителей» прошел сквозь турецкую линию, а «Три-Иерарха» и «Ростислав» с своей стороны повернулись против Турецкого флота, и в весьма близком растоянии открыли пальбу, которая недолго продолжалась. Турки обрубили якори и в большом беспорядке вошли в глухой бассейн при Чесме. Об арриергарде не велика повесть: он убавлял парусов и пришел, когда мы уже обложили Чесменский бассейн, но еще издалека стрелял из пушек на воздух.

«В сие время, как корабль «Евстафий» взорвало, граф Алексей Григорьевич бросил имевшую в руках брильянтовую табакерку и только выговорил: «ах, брат!». Вскоре потом приехал адмиральский сын, с известием, что отец его и граф Федор Орлов уехали с корабля прежде. Граф Алексей Григорьевич Грейг, и я поехали их отыскивать, и нашли графа Федора с шпагою в одной руке, а в другой ложка с яичницей; адмирала с превеликим образом на груди, а в руке превеликая рюмка водки. Мы взяли их и перевезли к себе на корабль.

Тут опять Грейг со мною посоветовался, как Турецкий флот истребить. Велел Грейг сделать четыре брандера, и ночью, под прикрытием корабля «Европа», капитан Клокачев вошел с брандерами и стал на самой ближайшей дистанции от оврагов. На Турецком флоте еще с первого сражения не опомнились, и такая была суматоха, что иной корабль стоял к нам кормою. С нескольких, выстрелов брандскугелями, Клокачев предал огню весь Турецкий флот. К этому, в добавок, из четырех брандеров, один, Ильина, прицепил себя к фланговому Турецкому кораблю. Мы с Грейгом, на шлюпке разъезжая, на расвете увидели, что один только корабль Родос не сгорел, взяли и привели его в наш флот. Хотели вытащить еще один корабль, но на него, с другого, горевшего судна, упала мачта: он сам весь загорелся, и мы принуждены были его оставить. Почти неможно себе вообразить сего [827] ужасного зрелища, кое мы видели в Чесменском Порте. Вода, смешанная с кровью и золою, получила прескверный вид. Трупы людей, обгорелые, плавали по волнам, и так ими порт наполнился, что с трудом можно было в шлюпке разъезжать».

Текст воспроизведен по изданию: Собственноручный журнал капитан-командора (в последствии адмирала) С. К. Грейга в Чесменский поход // Морской сборник, № 12. 1849

© текст - ??. 1849
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1849