Из RA

МУЧЕНИЧЕСКАЯ КОНЧИНА ИЕРОМОНАХА КОНСТАНТИНА НЕАПОЛИТАНСКОГО.

(К истории Русской православной церкви в Константинополе).

Начало Русской православной посольской церкви в Константинополе, как начало и вообще наших посольских церквей, должно быть отнесено к царствованию Петра Великого. Пребывание в Константинополе первого Русского посланника графа Петра Андреевича Толстого относится к 1702–1714 гг.; в 1711 г., во время войны Турции с Россией, граф томился в Семибашенном замке (Еди-куле), а в 1714 г. возвратился в Россию. Вместе с ним прибыл и священник-грек Афанасий Кондоиди, который был приглашен графом для требоисправлений. В С.-Петербурге Кондоиди в 1721 г. сделан был ассесором Св. Синода и за верную службу при посланнике получал в Св. Синоде не ассесорское, а советническое жалованье – 1000 рублей.

Вторым Русским посланником в Константинополе был Иван Иванович Неплюев. При нем устроена при посольстве домовая церковь, при которой упоминаются священнники Андрей Игнатьев и Петр Злоткович. Последний из них к 1733 году лишился зрения и возвратился в Россию. Неплюев пригласил для временного служения в церкви священника-грека и просил Св. Синод прислать в Константинополь из Киева вдового священника. Просьба его была уважена, и в Августе месяце того же 1733 года поехал в Константинополь из Киева иеромонах Константин Неаполитанский.

Биографические сведения о нем очень скудны. Откуда он был родом, где получил образование и чем занимался до пострижения в монашество, о всем этом нет никаких сведений. Одни называют его Великороссиянином и, основываясь на переводе слова «Неаполитанский», указывают местом происхождения его Новгород; другие считают его сотоварищем известного паломника В. Г. [307] Барского по Киевским школам и называют отца Константина Малороссиянином; иные называют его «Константием Россиянином»; сам же он подписывался в письмах: «Константин Полетанский».

По архивным данным (Дело Архива Св. Синода 1742 г. № 531), отец Константин был человек «книжного звания», жил сначала в Гродне, в 1730 г. прибыл в Виленский Святодухов монастырь и оттуда с архимандритом того монастыря Амвросием Юшкевичем отправился в Киев, и «в святей Софии (говорить он о себе) монашескому причтохся чину». После пострижения в монашество жил он в Киево-Печерском монастыре и в 1733 г. получил назначение к посольской церкви в Царьграде.

За десять лет пребывания в Турции, отец Константин служил при посольской церкви не более четырех лет. Сначала он деятельно принялся за изучение Греческого языка, но война Турции с Австрией и Россией в 1735 г. чуть было не прекратила его занятий. Посланник Неплюев возвращался в Россию; поехал с ним и отец Константин, но из Силиврии счел за лучшее удалиться на Афонскую гору, где поселился в уединенном скиту и вел жизнь строгого аскета, питаясь трудами рук своих. В это военное время отец Константин посетил святые места: в Иерусалиме у Гроба Господня несколько раз служил литургию по-гречески и даже говорил проповеди на Греческом языке.

В начале 1740 г. отец Константин возвратился в Царьград и представил нашему резиденту Алексею Андреевичу Вешнякову свидетельства о повелении своем за минувшие пять лет; свидетельства были подписаны Иерусалимским, Антиохийским и Константинопольским патриархами и Афонскими архимандритами. Вступив в отправление обязанностей при посольской церкви, отец Константин проявил особенную заботливость по украшению церкви, на что давал и свои средства; отличался особенною ревностию к божественной службе, почти каждый день служил литургию и два раза в неделю вел беседы на Русском и Греческом языках. Его набожность и точность в исполнении возложенных на него обязанностей привлекали к нему народ: он был любим и уважаем всеми, Греки дарили его и вещами, и деньгами, жизнь его текла тихо, спокойно и в полном довольстве. С посланником отец Константин был в самых дружественных отношениях и собрался было с ним ехать в Россию; но, по изменившимся обстоятельствам, оба они остались в Константинополе. Отец Константин не любил [308] общества и в последнее время вполне отдался своим ученым занятиям; между прочим он переводил катехизис на Греческий язык.

В конце 1741 года поехал в С.-Петербург монах Преображенского монастыря на Афоне Феофан. Отец Константин послал с ним архиепископу Новгородскому Амвросию Юшкевичу письмо, в котором писал: «Объемше вашего преосвященства нозе, со слезами молю. Рассуждая архипастырски толикая моя многая лета в Туркии, где на всяк день умираю, зря протчих нечаянно умерщвленных от смертоносной язвы, а мне утро ожидая того ж, как прежде, так нынеча благоутробие архипастырское свое ко мне бедному явить и прияти мя в благонадежный свой покров, яко единого от наемник своих, и свободити мене отсюду». 25-го Мая 1742 года преосвященный Амвросий предложил это письмо Св. Синоду, и 9-го Июня Св. Синод разрешил отцу Константину возвратиться в Россию и поселиться в Киеве. Неизвестно, чем была вызвана такая просьба отца Константина о возвращении из Константинополя и что это за «смертоносная язва», от которой он ежедневно ждал смерти; известно только, что синодальному определению о возвращении его в Россию не суждено было исполниться. С отцем Константином в Августе 1742 года случилось следующее: 8-го Августа он принял магометанство, а чрез несколько дней проклял Магомета, исповедал Христа и был убит Турками.

Вот как свидетельствуют об этом событии оффициальные доношения резидента А. А. Вешнякова архиепископу Киевскому Paфaилу Заборовскому.

Письмо А. А. Вешнякова к архиепископу Рафаилу.

Получено 7 дня Октября.

Всепочтеннейший и преосвященнейший архипастырь, милостивый и государь мой.

С прискорбием моим ваше преосвященство известить понуждаюсь о посвященном вами проклятом апостате Константине Неаполитанском, имевшем недостойне толь святый и ко Богу дерзновенный сан иеромонашества, что минувшего Августа 8-го дня, к несказанному удивлению и сожалению всех християн, прелестию диаволею уловленный, поругав истинную православного исповедания веру и отрекшись Христа Спасителя своего, к душевной и телесной пагубе своей, богомерзского лжепророка Магомета исповедал, как ваше преосвященство в приложенном при сем ведении пространнее усмотреть изволите. Мне же после того сказано, что оный уже в [309] раскаяние пришел и неутешно о таком своем пребеззаконном грехопадении плачется; потому уповательно, что в скором времени очувствуется и кровию своею надежду спасения своего улучит.

Присланное от вашего преосвященства к оному письмо обратно при сем вам посылаю. И ко известию вашего преосвященства иного донесть не имея, точию препоручая мя непрестанным вашим ко Богу молитвам, с достодолжным почтением есмь, милостивый государь мой, вашего преосвященства всепокорнейший и всепослушнейший слуга

А. Вешняков.

Из Терапии.
14 Сентября 1742 г.

Ведение о плуте, изменнике и апостате, ренегате, бывшем недостойно иеромонахе при дворцовой церкви, Константине Политанском, 8 Августа 1742 г. потурчившемся.

По самой день сего Воскресения, 8 Августа 1742 г., нимало не примечалося в погибшем душею и телом, проклятом, недостойне бывшем иеромонахом Константине Политанском, мнейшего чего, как во мнениях, словах и житии, еже б могло подать сумнение не толико к толь богомерзскому его поступку, но ни к какой малой слабости склонна; напротиву от всех не толико во дворце живущих, но и чужих признаваем был словом и делом за предостойного иеромонаха; и по самый день апостасии почти ежедневно служил святую литургию, всякое правило исправляя, как от всех видимо было нелицемерно, но с крайним набожеством и ревностью.

Но нечаянно того дни, 8 Августа, поутру в 8-м часе, прислал сказать резиденту, что он, за приключившеюся того часа болезнию, святые литургии служить не может, быв к тому совсем приготовлен, а иеромонаху Игнатию-мастеру уже приготовляться неколи. Того б ради резидент шел ко Греческой тогда начинающейся во дворцовой церкве в храм святых верховных апостол Петра и Павла литургии, как то резидент и учинил, послав к нему спросить, чем занемог, дабы прислать доктора, ежели нужда есть; но понеже сказал, что токмо коликою и желудочного тоскою, еже ему часто бывало, то так и оставлено было. В пятом часу пополудни, как многими видимо было, пошел разгуливаться, хотя то и редко чинивал, но с час потом, а имянно в шестом часе пополудни, к несказанному ужасению, прибег к резиденту отправляющий Греческую службу Греческий иеромонах, его сын духовный и друг задушной, человек жития предоброго, и со слезами тайно сказал, что бывший отец Константин видим был в Бизикташе и что в [310] салтанский двор загородной на канале, где тогда сам салтан был, вошед, дияволом возбужденный, низверг монашества своего знаки и богомерзского Махомета лжепророка исповедал, душу свою и тело погубил и показался, что был диявол во ангельском чине. Тогда присутствующее в воротех Турки немедленно его подхватили, внутрь повели. Еже с сердечным прискорбием резидент услыша, немедленно послал Ниния, Буйдия и Дандрия в Бизикташе, к Порте и к некоторым приятелям о сем изведовать и стараться, ежели возможно, препятствовать и не турчить, без присутствия Русского переводчика, как обычай есть, с наставлением, что ему говорить, когда бы увидели, и в тоже время везде расславляли, что он – съумасшедший, яко таковым иногда дается два или три дни сроку. Но всуе все движения были: понеже, ведая его злочестивое действо, будучи дияволом устремлен, немедленно похотел потурчиться и, сколько ни старалися, но видеть его достигнуть не могли; а колико чего услышали, через надежных приятелей на утрее сошедшись, единогласно сообщили следующее.

Что внутренные караульные Турки, распрося, кто он таков, немедленно к первому салтанскому духовному имаму Перизаде-ефендию провели, который, вторично услыша от него, кто он и из прокдятых его уст богомерзское исповедание, несказанно обрадовался и, в погибельное их общество приняв, немедленно повел пред самого салтана, который с неменьшею радостию его принял, а того наипаче, когда чрез толмача услышал, что он не от нужды какой бежал, яко сказал, что он был у резидента во всяком почтении и довольстве, с надеждою епископского чина, но, яко будучи человек книжного звания, по многом чтении, признал тот богомерзкой закон якобы за наилучший ко спасению души, и для отго к его величеству в подданство, яко к единому правоверному государю, прибег и его высочайшим стопам с душею и телом подвергается. Тогда сам салтан на ноги встал, сказав, что сей есть Богом просвещенный человек, из чего признать можно святость их закона, и немедленно приказав принесть турбант, который своими руками дав ему, Перизаде-ефендию, приказал на голову его положить и, обратись сам к Востоку со всеми присутствующими, возгласил хвалу Богу и их богомерзкому пророку. После чего, по некоторым вопросам о его состоянии, дал ему двадцать пять малых червонных Турецких, или с шестьдесят семь левков, и наутрее послать к везирю повелел с приказом, чтоб его принять и о прокормлении его попечение иметь. Который, приняв его с ласкою, любопытно спрашивал чрез толмача, ренегата ж Грека, бывшего иеродиаконом [311] и в России бывавшего: отчего он на сию премену закона поступил, не от бедства ли какова, не изгоняем ли был резидентом, не был ли употребляем в делах канцелярских? И на все то будто сказал: 1) о законе и подвиге на премену, как выше помянуто, самому салтану ответствовал; 2) а о прочем будто генерально сказал, что он, по состоянию оставленной им жизни, зело мало старался о светских делех ведать. Потом будто везирь его одеть приказал и, дав ему сорок червонных, или сто десять левков, послал к одному зовомому Егьен-ефендию из дворцовых же духовных, с приказом у себя держать и о наставлении его в вере попечение иметь; и будто тогда же дал ему дом на Скутаре и займом учинил, то есть дачею деревни, с которой будто будет ежегодно по пятисот и до осьмисот левков доходу получать.

Когда Пиний наутрее, в самое солнечное восхождение, паки к Порте явился для искания препятствовать, но уже от Порты был услан и того дни совсем потурчен. Сим подобием сей проклятый богохульный отступник совершил свою вечную и временную погибель. Каким же подобием и от чего толь ему гибельный помысл пришел, есть непонятно. Понеже совершенно засвидетельствуется, он, будучи при резиденте, по тогдашнему его достохвальному житию, был толико почтим и любим от всех генерально, колико ныне проклятия и презрения достоин. Имея же Высочайшую Ее Императорского Величества милость, жалования двести рублев, и от церкви получал доход еще того более, понеже Греки часто самопроизвольно ему деньгами и вещами дарили: ибо, как сам он резиденту сказал в Июне, что он токмо чрез те шесть месяцов получил было с двести осмьдесят левков, или со сто с семьдесят рублев, имея особливую камору с кабинетом и служителя, стол особливой же во время и пищею по желанию его, еже сочиняло зело покойную жизнь, которою и предоволен быть казался; и чрез все время никогда мнейшего соблазна ни в чем никому не подал, но, вопреки, словом и делом праведного и зело прилежного жития в учении казался, и никаких соблазненных не толико компаней, ниже читаний не любил, и не видано было таких, которые бы ему на такой поступок повод подать могли. Он же всегда показывался правильного монашеского жития, с крайнею ревностию во нравоучении и добрых обычаев, в проповеди православия; начал было переводить каеихизис или исповедание православной кафолической восточной церкви с Греческого, творения славного Хрисанфия, патриарха Иеросалимского; и по оной был намерен два дни в неделе по-русски и по-гречески, по приказу резидентскому, толковать и малых и больших незнающих [312] закона наставлять. Прибирал всякую церковную утварь и одежда таким подобием, чтобы все было пристойно и благочинно, беспрестанно о том докладывая резиденту, а многое и от своего избытка украшал; одним словом, ничто не показывало из его поступков такова зломыслия. Такова ж жития и прежде сего быть казался, дондеже в 1735 году он, возвращаясь в отечество, при бывшем здесь резидентом господине тайном советнике Неплюеве, из Силиврии бежал, и тот его побег явился быть в добрый и зело благочестивый вид: ибо сначала прибытия его во святую Афонскую гору, жил в пустыне в наикрепчайшем монашеском уединенном житии, единым рукомеслием питаяся, потом в прилежном даитии учения Греческого простого, а паче Эллинского литерального языка, откуда ездил по всем святым местам, был во Иерусалиме и там при гробе Господни служа, громогласное чинил поминовение о преставльшихся Российских монархах, явно же моляся о здравии тогда государствующей блаженной памяти Государыни Императрицы Анны Иоанновны; а в одном Греческом тамо ж монастыре, в день Ее Императорского Величества тезоименитства, публичное по-гречески казание и похвалу произгласил, еже все знаменовало его набожество и ревность ко отечеству. И возвратясь в Константинополь в начале 1740 году, явился тогда прибывшему в Константинополь статскому советнику и резиденту Вешнякову, униженно прося извинения пред Ее Императорским Величеством в его преступлении, но что то учинил в тот вид, дабы научиться и те святые места видеть, и предявил атестаты и засвидетельствования его жизни достохвальной от всех начальников мест, где ни был; между прочими от архимандритов из Афонской горы, от Иерусалимского и Антиохийского патриархов, а потом и от Константинопольского, от которого и от всех лучших духовных был здесь зело знаем и почитаем. По тому всему тогда резидент Вешняков ему всемилостивейшее отпущение и прощение дал, и Высочайшим указом то апробовано было и повелено оного паки при дворцовой церкви здесь употребить, дондеже будет господин посол, на рассмотрение которого положено было, оного здесь ли оставить, или во отечество привесть, яко нужного из таких.

И в то время, когда уже явно было, по учиненным приготовлениям статского советника Каньония, что ему здесь оставаться было после господина посла резидентом, тогда он Политанский зело докучно Вешнякова просил, чтоб ему с ним в отечество возвратиться, хотя было еще имел великую нужду в большем учении Еллинского языка и прочего; но что с ним Каньонием, яко [313] нерусским и иноверным, в таком государстве, где началъствует церковь Греческого исповедания, остаться не хочет и его довольно не знает. Но когда нашлось быть инаково, и статской советник Вешняков получил указ здесь резидентом остаться, тогда он паки просил, чтоб при нем быть и его учение продолжать. Потому резидент и господину послу докладывал и представлял о оставлении его здесь, яко было оному после определения за день до отъезду посольского собраться и ехать ведено было, по некоторым посторонним причинам, а не по какому-либо поводу его Политанского жития; и потому господин посол на оставление его, уже будучи в Кучук-Чекмеже, резиденту позволил. Может быть в тех его похождениях какие-либо подобные зломыслия приобресть случай имел, но совестно преодолевал, дондеже диявол на конечное его изгубление оные паки в нем возбудил. И знатно, что сие было зело скоропостижное его вознамерение и предопределение на такой злочестивой поступок, яко совсем ко служению приготовился, всенощную и все правило отправил, и, конечно, сим диявольским искушением имел быть вне себя и разума его, по его гипохондрическим афекциям: ибо правда, что по его меланхоличному и холеричному темпераменту, иногда бывал сильно гипохондрии подвергнуть. В таком, знатно, состоянии будучи, диаволом содействующим возбудились мысли такие, которыми спасению своему, вечной жизни, святому иеромонашескому сану и всякому благу предпочел, его вечную и временную погибель, всякое слабострастие, и студо и злодеяние, на чем оный богомерзский закон основан и таким слабым и нерассудительным людям гибельною прелестию служит; как сей проклятый после сам чрез искусство познал и вяще каяться будет, когда более увидит, что в такой богомерзкой закон и в проклятое сонмище впал, где ни доброй веры, ни добродетели, никаких начал честного, человеколюбного и добродетельного жития не находится, каковые служат главными узами всякому честному и Богом благословенному обществу. И надежно, что сие злодеяние свое, когда в нужде, оставлении и достойном презрении будет, то, по совестному мучению, похощет покаяние принесть и, в чувствах будучи, припомнить ему толь ведомые евангельские Избавителя нашего слова: еще кто отвержется Мене пред человеки, и проч.; и потому он отвержется новоисповеданного им лжепророка, дабы кровию своею искупиться, яко сей токмо единый остается способ к чистому покаянию и получению спасения своего: ибо, по обыкновению здешнему, по ласкании первой час, все ренегаты в крайнем презрении оставляются, яко сверх того, что почти все из среднего чина, а паче главные и письменные люди, зная слабость их [314] закона и от большей части внутренно никакова не имея, только изустно и по сходству счастия их лицемерно исповедают; потому в них никогда не бывает и нет истинной ревности к закону, для того и попечения ни от кого о таковых нет же, чтоб какое воздаяние собою или чрез других способствовать, ибо лучше всякой то себе приобщить старается. Но они же Турки знают то, что такие богопреступники не для сущего спасения чинят, но либо убегая наказания какого-либо их злодеяния, или для слабострастия и студодеяния, как-то о нем сами Турки говорят, что-де постом скучил. И сие бессумненно есть Божие предусмотрение и правосудие, что так с такими плутами чинится, в наказание их злодейства и во увещевание других таких слабоумных.

И знатно, что уже и сего богопреступника совесть мучить начинает, яко присылал к резиденту Грека сказать, что он ведает, коль чувственен ему, резиденту, его толь нечаянной поступок и премена, но что до смерти его благодеяния и милости не забудет и может быть когда-либо услужит. На то резидент иного ничего сказать не приказал, что, конечно, ему чувственен его поступок, но когда сам себя похотел погубить душею и телом, то б диявол его взял, как уже с ним и живет и чтоб более к нему не присылал, ибо об нем ниже слышать, не толико ведать хочет, но чтоб припомнил свое состояние бывшее и одумался о настоящем, что раскается; как уже и слышно от видящих его, что будто уже дневно и нощно плачет и кается, яко все и над ним тоже, как и над прочими чиниться начинает; ибо уверяют, что заимство или дворянство его не состоялось и отдано другому, также и дача дома; для того что будто не стал учиться читать прилежно, и стали примечать его раскаявание, потому от Егьен-ефендия из дому выслан в Скутарь, где живет у одного подлого духовного почти под караулом с малым жалованьем, по нескольку аспр на день.

Письмо А. А. Вешнякова к архиепископу Рафаилу.

Получено Октября 23-го дня 1742 года.

Всепочтеннейший и преосвященнейший архипастырь, милостивый государь мой.

При последнем отпуске от меня курьера к Высочайшему Ее Императорского Величества двору, я имел честь с прискорбием моим вашему преосвященству донесть об апостасии бывшего ренегата Константина Наполитанского и о поругании им православной [315] христианской веры исповеданием богомерзкого Магомета. А ныне же имею известить, с толь наивящшим порадованием, ваше преосвященство, коим образом, содействием Святого Духа, помянутой Константин паки на путь спасения обратился и Христа Спасителя своего и нашего торжественно пред всем миром, с теплым усердием и чистым покаянием проповедав, признал пред человеки, как было отвергся; и ту его исповедь чистым покаянием и кровию своею омыл, яко преждебывший христолюб, чем венчал славою его прежнюю ангельскую жизнь, то есть сего утра ему отсечена глава, к чему с достойным великодушием дался, как пространнее ваше преосвященство изволите усмотреть из приложенной при сем о мученическом его страдании и кончине ведомости.

Впрочем архипастырского вашего благословения прося, имею честь быть с пресовершенным почтением, милостивый государь мой, вашего преосвященства всепокорнейший и всепослушнейший слуга

А. Вешняков.

Из Терапии близ Константинополя.
6 Октября 1742 г.

Ведомость о бывшем иеромонахе Константине Политанском, от 6 Октября 1742 г.

По отпуске всенижайшего моего доношения от 29 Августа о ренегате Политанском, оной, вышед из мечеты, в главную таможенную пришед, турбант скинул и дыректору у ног положил, сказав, что он, быв в безумии, сей заблуждшей путь принял и Христа Спасителя своего отрекся, а ныне он паки христианин, как был, чтоб с ним делали, что хотели; то был взят, к Порте отведен, где был держан под караулом, и всякие употребляли лести оного паки в богомерзкой их закон превратить, и неединократно к нему везирь посылал денег по дватцети, по тритцети и и по пятидесят левков; но он, пришед в чювство скоро по преступлении, был в размышлении, какой путь принять ко спасению и наконец учинил, как выше, публично отреклся и писал тайно прямо Константинопольскому патриарху, дабы его разрешил и спас, ежели может, потом покаянием и страданием его преступлению от Бога прощение получить, или бы советом и наставлением своим святым его гиблющую душу посетил и утешил. На то патриарх словесно ему сказать посылал чрез того же тайного человека, что радуется его покаянию и иного совету дать не может, как он сам искусной и ведущий путь спасения своего, то оное в руках есть. С [316] того времени был весел и иного ничего не делал, что тайно молился и без озлобления Турок говорил, что он то погрешение учинил в безумии, а сам в себе он христианин и бежать не думаеть, но просит, чтоб его отпустить тем быть, или бы с ним учинили, что хотят, а он не магометанин и тем никогда не будет и, неведомо как, нашел свою одежду; знатно, еще была у него, и в ней был.

Но по многих лестях и стращаний его в доме бешеных заточить, и видя, что он непоколебим и на лжепророка их хулу возлагал, то сего утра пред салтанским двором голову отсекли, чем Божиею всещедрою милостию душу свою спас, омыв кровию своею вся своя грехи мученическим страданием, к великому порадованию и утешению всех православных христиан. Только по сейчас известно; а впредь более об окрестностях и о употреблении его мученическа тела ведомо будет. Многие из Греков к нему для подкрепления и утешения хаживали. Знатно, даваемыми ему деньгами тюремного стража закупал и палача заранее удобрил, яко дал ему время молитву покаянную заупокойную прочести по-гречески, как слышали предстоящие; а после единым разом разделил ему голову от тела и тем душу в вечно блаженной покой вселил. За такое его покаяние я велел по нем панихиду отпеть. Такое его покаяние и страдание не ему единому ко спасению послужит, но многие бессумненно из заблуждших на путь истины возвратятся и от помышлений на такой же злоключимой поступок отстанут, яко узнают Божие правосудие.

* * *

Преосвященный Киевский Рафаил, 5 Ноября 1742 года, представил вышепомещенные сообщения Св. Синоду на рассмотрение. 15 Ноября того же года состоялось в Св. Синоде следующее по этому поводу журнальное постановление: «Доношение преосвященного Рафаила, архиепископа Киевского, с приобщенным ведением и ведомостию о бывшем в Константинополе при Российском резиденте статском советнике Вешнякове иеромонахе Константине Политанском, потурчившемся и потом паки в православную веру обратившемся, cooбщить по повытью».

Греческою Константинопольскою церковью отец Константин причтен к лику святых. Память его приурочена к 26 Декабря, временем страданий считается Сентябрь 1742 года.

Так называемые «составители жития» о. Константина кратко передают только об отречении и потом снова исповедании [317] Христа (Ср. напр. Афон. Патерик, ч. II, изд. 4-е, Спб. 1875 г., стр. 131 –133. Чтен. в Импер. Общ. Ист. и Др. Росс. при Моск. унив. 1869 г., ч. I, стр. 23–30, статья архим. Леонида), приравнивая о. Константина к апостолу Петру, трикраты отвергшемуся Христа и потом с терпением принявшему мучение за Христа. Покойный архимандрит Леонид, передавая со слов «составителей жития» об этом замечательном случае мужественного исповедания Христа, между прочим ставить такой вопрос: «если Греческая Константинопольская церковь не усумнилась причесть о. Константина к лику святых, почему бы и Русской Константинопольской церкви не праздновать местно день памяти одного из своих предстоятелей, призывая молитвы его, яко священномученика, в помощь и ограждение себе и своему любезному отечеству»?

Вопрос этот остается открытым и до настоящего времени.

* * *

Просматривая дела Архива Св. Синода о православной церкви в Константинополе, мы видим, что основанная посланником И. И. Неплюевым домовая церковь во имена преподобн. Антония и Феодосия Печерских существовала до 1808 года, причем штат причта изменялся дважды: в 1743 и 1779 годах. В 1808 г. посланник Андрей Яковлевич Италинский извещал, что посольский дом и помещавшаяся в нем церковь со всею утварью сгорели. Члены причта возвратились в Россию.

В 1816 г. посланником в Константинополь поехал граф Сгроганов. В тоже время состоялось Высочайшее повеление, «чтобы в стране, населенной толиким множеством наших единоверцев и служившей колыбелью первобытному христианству, непременно было богослужение, причем выбирались бы к такому месту такие духовные особы, которые соединяли бы свет учения с примером христианских добродетелей и оправдали бы благие намерения Государя Императора. В 1818 г. графом Строгановым и была устроена первая постоянная церковь в загородном посольском доме в Буюкдере, во имена св. равноап. царей Константина и Елены. Посольство жило в Буюкдере только летом, а зимой нанимало в Константинополе квартиры, сначала в доме Фонтона, а потом в доме Франкина. Церкви Русской в Константинополе тогда не было, и члены посольства в зимнее время ходили в Греческую церковь Кафийской Божией Матери. Так продолжалось до 1845 года. [318]

В 1838 г. в Константинопольском предместье Пере состоялась закладка посольского дома для зимнего пребывания; в нем устроена вторая постоянная Русская православная церковь и в 1845 г., при посланнике д. т. с. Титове, освящена.

Среди членов причта нашей Константинопольской церкви был и второй случай отпадения от православной веры: это было в 1820 г. с причетником Василием Ивановичем Савиным. Савин перемещен был в Константинополь в 1818 г. от С.-Петербургской церкви Св. Спиридония при военносиротском отделении для благородных девиц. Неизвестно, по какой причине, в 1820 г. он убежал к Туркам и принял магометанство. Четыре года он ходил в Турецком платье и покрывался чалмой, а в 1824 г. возвратился в православие. Над ним был совершен чин присоединения иноверных, наложена на него двенадцатилетняя эпитимия и сам он исключен из духовного звания.

К. Здравомыслов.

С.-Петербург.
12 Сентября 1894 года.

Текст воспроизведен по изданию: Мученическая кончина иеромонаха Константина Неаполитанского. (К истории русской православной церкви в Константинополе) // Русский архив, № 9. 1894