-

ЛУКЬЯНОВ И.

ХОЖДЕНИЕ В СВЯТУЮ ЗЕМЛЮ

ПУТЕШЕСТВИЕ B СВЯТУЮ ЗЕМЛЮ СВЯЩЕННИКА ЛУКЬЯНОВА ¹

От Андрианополя до Иерусалима.

Июня в 26 день приидохом в Едринополь и стахом в хане, сиречь в стоялом гостином дворе; а держит тот двор ², его земля и его строения. [224] Тут мы приехав тогоже дни подали челобитную, чтоб нам дали указ во Ерусалим; и торжаман ³ Александра сказал: сидите де в хане, указ де вам готов будет. И во второй день захворал у меня товарищ Григорий, а лежал три дни трудно сильно, да и нужно было; дни жаркие. Сильно тяжко в Едрине от зною; в Цареграде лучше: от моря холодно бывает, и в день прохладнее гораздно едринскова; а в Едрине тяжко сильно в день, когда в день ветру не бывает.

Град Адринополь стоит в степи, пол его на горе, а пол на ровном месте; окладом и жильем побольше Ярославля; град каменный, хуже Царяграда; строения, рядов много и товаром сильно ряды; мечетей сильнож много; двор царский стоит у реки, весь в садах; река под ним поменьше Москвы реки, да тиновата. А харчь гораздо дороже цареградского; а через реку мост каменный, такой же что на Москве реке (чрез Москву реку длинен очень), а у моста также мельницы, что у нас на Москве реке, только не тем переводом; у них амбары на столбах, а шестерня высокая, а на колесах перья набитые, а мелет хорошо; мы смотрели. А в мечеть сам салтан ездит в пятницу. Тут патриарх Иерусалимский живет; мы были в его церкви, а в те поры он выехал в Молдавскую землю за милостыпею; митрополит тут живет; христианских греческих церквей много; [225] жидов очень много, и армян много. Около Едринополя турецкому царю привольно за зайцы ездить: много лесу и садов. Турецкий царь великий труд дает своим всем подданным, что он живет в Едрине без престани: из Царяграда ездят турки, греки, жиды за челобитьем; а кабы он не жил в Едрине, так бы такова приезду не было. В Едринополе пред нашим приездом великий пожар был; много сильно выгорело; стали строиться вновь. В Едрине после пожару зело христианскую церковь приходскую выстроили греки хорошу; сказывали, что визирь де добрый человек; в Цареграде такой отнюдь ни самому патриарху не выстроить. Тако в Едрине к нам турки добрее были цареградскова. В Едринополе поселянского народу больше цареградскова; тут уже все из сел семьею и хлеб и дрова и сено и всякий лес все буйлами (?) да привозят болгары. Жихом в Едринополе шесть дней; и в шестый день принесли к нам на двор указ турецкий совсем запечатан. Так мы, нанявши подводы, да и в седьмый день и поехали в четверток, а извозу от Царяграда до Едрина по три левка с человека мы давали, а из Едрина по полтретья левка с человека.

И поидохом из Едринополя в Царьград Июля в 13 день и пдохом до Царьграда также 5 дней: и в пятый день рано приидохом в Царьград опять в монастырь, где стояхом; а в монастыре у нас у рухляди жил наш третий товарищ Лука; и там мы опочихом, и утре рано поидохом к Саве Венедику; он нами радел; спаси его Бог! а мы им радели; выправили [226] ему указ к Москве ехать на Азов. И тако с Савою мы поидохом к паше, чтоб паша указ подписал. Ходихом к паше четыре дня и в пятый день паша нам указ подписал, и взяхом указ у паши.

Июля в 26 день, помолившися Господу Богу и Пресвятей его Богоматери и святым небесным силам и всем святым угодником божиим — седохом в корабль и в нощь отвезохомся от пристани, и стахом на Белом море на якори противу Кумпопейских ворот, и тут ночевахом. И утрешний день стояхом мало на весь день тут; ожидались сидельцев, турок, грек во Египет; многие шли греки и турки; и в день недельный во исхождении дня на вечер подняша паруса и поидохом в путь свой по Белому морю; и бысть ветр добр и поносен; и во вторый день по захождении солнца минухом городок Калиполя: городок каменный хороший и жильем пространен; в том городку турки и греки живут.

И того же дни приидохом в город Старые Костели. Два городка по обе стороны сидят; городки хорошие; тут мы стояхом ночь и утро часу до пятаго; тут раиз брал пропускную на свой корабль; а море узко то место, а те городки у турка поставлены для воинского дела: не льзя кораблям то место пройти, тут море узко. И от того городка, поднявши паруса в пол-дерева, и поидохом версты с две; опустили паруса, в сандал (?) сели матросы и побежали ко брегу, отдали письмо проезжее, а ко брегу не приставали, опять на корабль возвратились. И поднявши парус, поидохом мимо городка, а сей городок, Новые Костели, также по обе [227] стороны; от тех городков море уже расшиблось островами и шире: в право пошло под Святые горы. От Царяграда до Костелей полтораста верст; а мы поидохом в лево, и от тех городков видишь Афонская гора по захождении солнца; в день не видать.

И в 29 день приидохом в град Сакиз; град зело хорош, старинный христианский; жильем пространен; а городовые стены все от Француза разбиты, как он его брал; ветренных мельниц зело много, все каменные. Тут наш раиз отдавал сухари на каторги невольникам; в Царьграде брал. Полатное строение все каменное; садов много зело всяких, и виноград дешев зело, вино дешево: по паре око; арбузы дешевы; лимоны по 20 за копейку; дыни дешевы. А стоит, как во Иерусалим идешь, на правой стороне, на брегу моря, низко под горами высокими; невозможно пешему человеку взойти; а горы все каменные; тут наши товарищи пошли в город за харчем, так их горачники засадили за горачь; так приехавши нам сказали, что ваших де турки посадили за горачь; так седши в сандал да и поехал их выручать: аж их турка и выпустил; сказались, что Москов — так они и отпустили. А когда я вышел на брег ко граду, тогда меня обступили невольники; спрашивали про всячину: ради миленькие; делают тут город, стены каменные из земли ведут. Тут мы гуляли по городу и всякий харчь покупали, и вино, и виноград, и арбузы, и дыни, всячину на путное шествие. Тут в городе зело много грек; и митрополит тут живет; и тако мы ходихом по граду, а [228] меня уже горачники не брали и не спрашивали; а когда наших турки брали — тогда они сказали, что у нас де на корабле указ у папаса. И пришедши на корабль ночевахом и утре поднятом парус и поидохом.

Августа в 1 день приидохом в городок Сенбяки; в том городку живут все греки, а турок нет ничего; а все корабленники до одного человека; когда они пойдут на море, так у них одни бабы дома останутся; а то и попы все на короблях ходят в промыслу; у иных попов свои корабли. Городок Сенбяки стоит на горе зело высоко, а за ним еще втрое горы выше. Тут монастыри есть по горам, да я в них не был. Тут раиз корабль с запасом выгружал; и стояли мы тут семь дней; всех тут матросах домы и жены, так они из Царяграда всякий припас годовый привезли да выгружали всю семь дней и тоскали на себе на гору; чудное дело, каковы их жены сильны; одна баба пщеницы полосминки в мешку несет в городок; а такая нужда на гору итти: мы бывало порожены, то пятью ⁴ отдохнешь на гору идучи, а они без отдышки да еще босы, а такие острые что ножи торчат; мы подивились тем бабам: богатыри!

Лиман под городком, сиречь завод или пристань видехом. На острову школа греческая; прежде сего бывало тут греки учивалися, а турок ныне не дает тут учиться греком. И того дня мы стояхом; ветру нам не было; весь день мотались и туда и сюда; и тако весь день не было ветру попоснова; а от того места море пошло бесконечно [229] широко; в право пошло под Египет, а в лево под Иерусалим. А мы пошли к Египту. И утре на первом часу рано подняли паруси все и поидохом в путь свой, и бысть ветр зело добр, и плыхом мы тою пучиною трое сутки день и нощь: зело было нужно: все блевал.

И Августа в 11 день приидохом к Нилу-реке, что из рая течет; зело мутна; море все смучено с глиною верст на тридцать всюду кругом; и недошед устья Нила реки верст за пять стахом на якори, для того что тут от реки море мелко: песком нанесло; а корабль всем грузом в устья не пройдет, так пришли из Египта малова (а имя ему Рахит) малые корабли, да и взяли весь корабль что в нем грузу было, в малые выклали, а карабль назаде порозжий повели; а нас арапы взяли на малом корабле да и привезли нас в Рахит город. Рахит зело хорош; пристань великая, а от устья моря Нила до Рахита — пристани верст с десять будет, а строенье в нем лучше Царигородского. И когда мы пристахом ко брегу и увидехом арапский род, зело ужасохомся; необычно таких людей видать что звери; кажется, тебя съесть хотят; а иные наги что мать родила, а все изуверные; иной крив, иной разноок, иной кривонос, иной криворот, иной слеп; а язык грубой что псы лают. Так мы смотрим, что будет; языка не знаем, а где стать, Бог весть? а есть ли тут греки или нет, Бог весть! спросить не у кого; что делать? Тут-то уже горесть-та была; кажется, на он свет пришли и мнили, что конца дошли. А они арапы вскочили на корабль да [230] рухлядь нашу долой волокут; работники у них такие; обычай таков: с веревками пришли; они тянут, а мы им не даем для того что куда с рухлядью-та итти. Потом прииде в разум, что у меня была грамотка в Рахит ко игумену, так я стал кричать арапам метоха — мол, туда нас отведите. Так они сказали: знаем де, да взявши нашу рухлядь да и понесли: так тут стали юмручники досматривать, и я показал указ салтанский; они и смотреть не стали. Так нас арапы повели до метохи сиречь до монастырскова подворья; и привели нас не в тое метоху, во Александрийскую, а мы не знаем. Подали игумну грамотку; игумен нам сказал: не ко мне де грамотка; но к Иерусалимскому игумну; так мы пошли искать. Повел нас гречин; пришли в метоху, ан игумна нет; все беда! мы тут его ждем, ан ему там на бозаре про нас сказали; так он, нанявши арапов под нашу рухлядь, да и принес в метоху, а мы только смотрим; мы же игумну поклонились; игумен наш нам рад; я ж ему подал грамотку; он же прочел да и сказал: добро-де, все что писано в грамотке, я де вам сделаю. И услышал, что он трошки ⁵ по русски натяковает, и я зело обрадовался; слава Богу, что хоть маленько языка русского знает. Потом нам молвил: не печальтесь-де, да нас стал и хлебом кормить, да потом дал по рюмке вина церковного; так нам поотраднело; мрак-ат стал сходить; добрый человек миленькой был этот игумен; грех его добродетель забыть; бывало, без меня пяди не [231] пойдет; гулять ли на бозар? взявши за руку меня да и пойдет: добре де, не печалься, я де тобою уже буду радеть; в Иерусалим я де тебе корабль добуду, да не печалься; дело де твое все будет у меня сделано. Такая была ужасть от арапов, боимся с двора сойти; страшны; ходят наги; девушки лет по 12, по 15 ходят нагие; так как не ужас! а как уже присмотрелись, так и с ними нет ничего; все сперва всякое дело с приступа лихо, а потом оборкаешься — так и знакомо станет; а когда мы пришли в Палеевшину, так нам те казаки беси казались; а как пришли в турки — так и ума не стало, вот мол су то-то беси та; а когда с турками опознались — будто русские стали; а когда пришли во Египет, так мы смотрим на арапов, да меж себя говорим: вот мол су то-то прямые-та бесы; а хошь и опознались, а таки что от бесов опасались; эти люди не разнились с бесами и нравами, и поступками, и видением, и лихостию; и слава про них лежит во всю вселенную, что они люди добрые; стоят хороших бесов.

И стали мы тамо в Рахите жить, а со арапами осматриваться, и по Нилу реке гулять. Нил река будет с Волгу шириною, а бежит быстра и мутна, а воды пить не льзя ни по коему образу; а так наливают в сосуды, да миндальные ядра кладут, так она отстоится и хороша станет; а Нил река три месяца мутна бывает; потом и счищаться станет. В великой Ефиопии, когда у нас бывает зима, а у них лето; от нас к ним солнце де забежит — так у них в месяцех в тех лето бывает; а когда настанет месяц Май, [232] так у них станет зима становиться, а от них к нам солнце в северные страны зайдет; так у них Май, Июнь, Июль, зима, морозы, снеги глубокие; а когда настанет Август месяц, тогда у них бывают дожди и зима пойдет долой; так та вода полая прийдет во Египет, Успеньев день и идет мутна три месяца, и рыба не ловится в те поры; а исчистится в Ноябре: тут уже лов рыбной пойдет. В реке Нилу рыбы много зело, а рыба все тарань, иной мало. В Рахите по Нилу зело садов много и фиников; финики не дороги: фунт копейка сушеных. Во Египте дождя никогда не бывает; все рекою всю Египетскую землю напояют, везде борозды проведены да воду по нивам пущают. А Нил река низка, берега низки, бежит в ровен с берегами. Овощ всякий в Египте дважды в год поспевает, и хлеб такожде дважды снимают, а лимоны что месяц, то плод. От усть Нила реки до большего Египта Нилом рекою пять сот верст, а кораблем в верх, как добрый ветр, в три дни поспевают. По Нилу реки до Египта такие комари сильные, что сказать нельзя; невозможно быть без полога, единой ночи не уснешь без полога, а когда мы пришли, так нас комари объели, так рожи наши стали что пьяные, угреваты, друг друга не опознаешь, а на них знаку ни какова нету, хошь их и едят. И жихом мы в Рахите семь дней; и нанял нам игумен корабль до Домят, до другой пристани, а иттить верх по Нилу реке; а корабль арапский был, и игумен нас отдал арапом в руки и приказал, чтобы никакой налоги нам не [233] было, так раиз очистил нам корну и мы в корну поклали рухлядь свою, да и сами сели и убрались всякою харчью.

И Августа в 17 день седохом в корабль и поидохом вверх по Нилу реке к Домятину, к другой пристани Египетской, а дали с человека извозу по талеру. И той ветр бысть зело поносен и добр до полунощи, а с полунощи престал, и стояхом тут до полудни, и видехом тут по Нилу реке городков арапских и сел бесчисленное множество, невозможно исчести, что песка морского, городок от городка верста да две версты, а селы также, а жилье все каменное и селы узоричистые вельми. А земля около Нила добрая и черная и ровная, будто нарочно делана, нигде нет ни бугорчика, хоть яйцо покати, такова гладка, а людей многое множество, а вода во всю землю Египетскую пущена из Нила. Ино как с корабля поглядишь, по всей земле только что небо да вода везде. А где берега высокие, так тут волами воду тянут, а колеса сделаны что мельничные, да кушины навязаны, да так и наливают: а инде кошелями люди льют. Зело земля Египетская довольна всем, и людьми и жильем. Что говорить! эта земля у Турка золотое дно, всячина из Египта в Царьград кораблями идет. Нил река что выше то шире, к Египту инде есть верст на пять шириною. И шли мы Нилом рекою вверьх три дни и не дошед Египта верст за двадцать, поворотихом в другую проливу вниз по Нилу под Домятино. Тут Нил река от Египта росшиблась двема гирлома: одно гирло пошло под Рахит, а другое под Домять. Удивительная [234] земля Египетская, как посмотришь по берегу-то, везде арбузы горами лежат, дыни, арбуз дать копейка велик, и дынь такожде в подъем. А когда мы с моря пришли под Рахит, так от усть Нила реки видить Александрия, а мы в ней не были, верст с десять только мы от нее стояли. А когда мы поворотихом вниз три дни, и на четвертый день пришли в Домять. Пристань Домять место хорошее, добро бы не больше Рахита и строение такое ж. Зело этим у Турка пристани велики, и корабли египетские велики. А когда мы шли на корабли со Арапами, горько было сильно, люди то что беси видением и делы, а мы трое нас что пленники, языка не знаем, а куда нас везут, Бог весть, а хотя бы нас куда и продали — кому нас искать и на ком? Да спаси Бог игумена! он радел миленькой и приказал нас беречи, так нас хозяин арап сильно снабдевал и берег. А когда мы пришли в Домять, так он арап кликнул греченина, да и отдал меня в руки: на де, отведи его в метоху, так греченин нанял арапов под нашу рухлядь да и пошли в метоху в монастырское подворье. Тут нас игумен принял с любовию и трапезу добрую учредил, а языка не знает, да старец у него повар Сербин, он спасибо язык Русской знает, так нам отраднее стало. Слава Богу! тут от печали поутешились, подали игумну грамотку, так он прочел грамотку, да и сказал мне: добро де, корабль готов есть во Иерусалим, утре готовься со всем; так мы ему поклонились, а сами обрадовались, слава Богу, что без задержки Бог дал корабль идет. [235]

И Августа 24 дня седохом мы в малый каик и поидохом вниз по Нилу реке на море, а корабль в те поры грузили на море, и когда мы стали выходить во усть Нила реки на море, тогда нас взяла погода великая. Зело мы убоялися, уже отчаяхомся своего спасения и друг с другом прощахомся, только уже всяк молком ⁶ Бога в помощь призывает, а в сандал воды много налилось, и пришли на то место на устье самое, тут река мелка, а волны к мели, что горы высокие, с моря гонит, а мне грешнику пришло в разум про отца Спиридона, и я начал Богу молитися: Владыко человеколюбче, помилуй нас грешных за молитв отца нашего Спиридона! О дивное чудо! как косен Бог на гнев, а скор на послушание: видим как волна хощет пожрать совсем сандал, ин недошед за сажень да и рассыплется; другая также напряжется, хочет пожрать да и рассыплется, а я су тож да тож: Господи помози за молитв отца нашего Спиридона. Да так та нас Бог Свет спас, а уже до конца известно, что в том месте нас Бог спас за молитв отца Спиридона. А когда перешли лихое место, вышли уже на море, тогда наши извощики окаянные арапы не везут нас на корабль, дай-де нам талер, мы де было от вас пропали, потонули было, а им собакам там наперед за извоз дали, а их врагов обычая-то не знали. Мы су то так, то сяк, а они и веслы покинули, да и гресть перестали. Ох беда! что с собаками делать? а до [236] корабля будет еще с версту добрую, а видим, что корабль готовится к подему, а они не везут, дай-де талер так и повезем, так стали переманивать: у меня мол денег нет, раиз мол тебе за нас даст, так они собаки едва повезли; а когда привезли к кораблю, так нас матросы тот час приняли и рухлядь нашу, а Арапы и стали просить дай талер, так я раизу сказал, что мол мы им за работу, что рядили, то в Домяти наперед и дали, они мол нас без денег и не повезли, так раиз ухватя рычаг да кинулся на них, а они и отпихнули скорей от корабля да и поехали на море: люты собаки злодеи арапы.

Августа в 24 день противу пятого часа в нощь поидохом по морю и поднявши парусы все бысть ветр добр, и идохом три дни и три нощи и не бысть нам ветру доброго во Иерусалим, но поидохом мимо выше. Нам же сказаша матросы, что Иерусалим минухом, так нам тогда бысть печально и скорбно зело, и тако в четвертый день придохом в град Птоломаиду, а турецкое именование Акрн, град бывал зело хорош и предивен бывал, а ныне весь разорен от турка. Тут живет митрополит Птоломаицкой; церковь в нем одна только христианская, а христиане арапы; добры миленькие сильно до нас были, а иные нас к себе и в домы зывали хлеба есть. От того града до Фаворской горы верст с тридцать, а до Назарета верст с двадцать. Тут под тем градом гора Кармилская, где Илия заклал жерцов идолских Езавелиных; зело гора узорична, брусом вышла в море, высока зело; тут и поток Киссов под [237] горою, рыбы в нем зело много; в той в полугоре монастырь Илии пророка, а живут в нем французы; турок им отдал, а от града до Кармилские горы верст с десять через затон, около затона верст с двадцать будет. Меж града и горы великий затон; тут корабли убегают от хартуны в затишие. Тут мы по граду ходихом гулять; видехом, прежнего царя как палатное было строение; зело узорично. Церковь была Иоанна Богослова зело предивна. А когда мы ходихом и увидехом в башне много плотей человеческих не в рассыпании целы, и саваны как теперьво положены; и мы вопросихом старца, кой нас водил, что мол это за тела лежат что они в целости и чего ради в таком месте и в презорстве? И он нам сказал: дивная де вещь над этими людьми сотворилась; уже де им близь трех сот лет; когда де турок под этот град приступил и не взял, так де изменщики, похотя турку град сдать, выстрелили письмо на стреле и указали, с которой стороны приступать. Так турки с той стороны стали приступать да и взяли град Птоломаиду; потом доведался митрополит, что стала из города измена, да в церкви и проклял их тех изменников и род их; и тот де весь род тут лежит: коего де не погребут, а земля и выкинет вон; так де потом и знаем, что тот человек того роду; да все де их от тех пор тут кладут: так де бывало ужас от них; мимо пройти нельзя, что живые лежат. А когда де патриарх Иерусалимский ехал в Царь-град и тут де к нам заехал, так де стали его граждане молить, чтоб их [238] разрешил; так де патриарх Досифей проговорил над ними молитву разрешальную, так де они рассыпались, а то де ужас был. Этакая диковинка, а теперво на них так ужас смотреть.

И жихом во Акрех четыре дня и поидохом еще выше, а нам сильно печально, что нас раиз не везет к пристани Иерусалимской; да нечто сделаешь, коли ему не в путь; он все наровит как назад пойдет во Египет, так так то хощет завесть. И добывахом проводников, ктобы проводил до Иерусалима; так нам сказали, что ни по коему образу этим де путем не пройдешь от арап, а всего хода четыре дня, да нельзя. Увы да горе! а хочется во Иерусалим, чтобы к Воздвижениеву дню, да уже так промысл Божий был. А в те поры в Иерусалиме не ладно было; арапы было весь Иерусалим разорили. Горько было нам; мы уже у раиза прощались, чтобы нас отпустил: в те поры корабль шел до пристани; а он нам сказал, что веть де спешите; ай де мой хлеб от вам надокучал? да еще де будет с вас, не отпущу де я вас, не поставивши у пристани; срамота де моя, что де вас на иной корабль отпустить; не будет де того. Добрый человек был раиз, спаси его Бог! Христианская душа миленький был. Бывало, приказывает всячину давать нам есть и пить, возил нас по морю четыре недели, поил и кормил, и за корабль не взял. А матросы что братья были родные; все без выбора были добры; да полно языка-то не знали, а тобы и лучше того было. Из Акрей поидохом в Вифсаиду-град и идохом день.

Сентября во 2 день приидохом в [239] Вифсаиду град. Вифсаида зело стоит при море красовито и пристань хороша корабленная. Тут мы поидохом во град; тогда про нас сказали митрополиту; так митрополит велел нас к себе позвать; и мы пришли; так он велел сыскать толмача с нами говорить; потом велел нам обедать дать; и мы обедали; рыбы было довольно; а митрополит родом арап; а голова у него обрита почитай вся. Потом пошли мы в церковь и митрополит пришел; а место у него сделано у царских дверей меж икон; так люди на него глядя и молятся; с иконами вряд стоит лицем на запад. Мы смотрим, что мол это еще за устав? ин глядим, так еще не видали. После вечерни мы спросили про него; ан сказали: да что де су он де христианства отступил; он де принял папежство; а патриарх Антиохийский и клятве его предал; он де и мясо ест в посты. А Вифсаида град епархии Антиохийского патриарха; так мы су от него уклоняться; пропади мол он окаянный. Опять за мною не единожды присылал, так я не пошел; ну он к Богу! А тут во граде церковь папежская, костел; так его французы обольстили в свою веру. Тут мы стояли пять дней; потом раиз корабль со пшеницею выгрузил, да иным тут товаром нагрузил, кой потребен во Египет, малым лесом. Потом поднявши парус пошли вспять ко Акрем и идохом с полдня; из дерева увидел караулщик и закричал, что идет голен разбойнический; так взметался раиз; велел парусы оборачивать; и поидохом вспять к Вифсаиде; и тако ночь всю бродили на одном месте; [240] ветр был нам противный, так по морю корабль шатался туда и сюда. А поутру поглядим, ан на том же месте все шатаемся. Потом стал ветр по нас, и к полудни приидохом опять в Вифсаиду; и тут мы стояхом еще три дни: прослушивали про разбойников; и в четвертый день поидохом под Акрн (что Птоломаида) и тут о полуночи пристахом. Тогда нощи бысть буря зело велика, а корабль наш от нужды волн зело разбивашеся, и тако та буря зело меня утомила, и бысть весь огнем палим; тако в одной свитке на корабле ночь всю валялся, а ветр в меня бил; да и забежал в меня ветр морской; так я и занемощевал, такова была болезнь: три дни ни сидеть, ни лежать, ни стоять, ни ходить; мат да и все тут. А корабленники миленькие кой что несет, из города купят, тот то, иный иное, да сидят надо мною да и заставливают есть; иной арбуз принесет да даст, иной алимонов, иной яблок райских, иной дыни, иной винограду; не опишешь их добродетели, каковы миленькие добры были; кажется ни сродницы таковы. Что делать? уже мне смерть ставится; так я лег, да шубами куцами меня укутали; так я вспотел, так полегче стало. В Вифсаиде дыни, арбузы зело недороги, винограду на копейку полу насыпать; райских яблок двадцать за копейку, яиц двенадцать, тринадцать за копейку; смоквины свежие зело недороги: ведро великое копейку дать; во Акрех все дороже.

Сентября в 14 день, на праздник Воздвижения Честного Креста Господня, едши хлеба после полуден, поидохом из Птоломаиды на пристань [241] Иерусалимскую и в нощи приидохом ко граду Ионии, а по турецки преименован яфа, пристань Иерусалимская; тут апостол Петр пребывал у Симона, у сморя ⁷ град хороший да ныне весь разорен: прежде от турка, потом от француза. Иония стоит при море на горе красовито, а в нем жилья не много. Турки живут да арапы христиане. У христиан одна церковь, и та на поле; только стены, ато не покрыта; верьх сбит и дверей нет, а служит в ней черный поп, прислан из Иерусалима, тут таки живет на подворье Иерусалимском; а тут он живет для богомольцев; пришедши богомольцы тут и стоят на подворье том. А служит той поп в церкви по воскресеньям да по праздникам, а в прочие дни в кельи служит. А как мы с корабля приехали в город и пришли в метоху, и тот поп нас принял и место нам дал; потом учредил нам трапезу хорошую; а богомольцов еще никто на пристань не бывал, мы еще перьвые пришли. И преночихом тут два дни; прислал по нас бей турченин, кой тут начальник; он сбирает на турка дань, мы же приидохом к нему в палату; он же вопроси нас; что за люди? откуда пришли? давайте де горачь. Мы же сказалися ему, что мы люди Московские; мы, мол, тебе горачю не дадим. Для чего де не дадите? И мы сказали, что у нас есть ферман Салтанский, да и подали ему лист Салтана Турецкого, он же стал чести, а сами меж себя сидя друг на друга взглядываются да головами [242] качают. И прочетши лист, спросил у меня: бак папас, московский де царь бьется ли с вашим царем Турским? и я ему сказал: что у нашего царя Московского с Турецким мир, брани нет. И он Турчин молвил мне: бак папас, смотри де; и я на него гляжу, так он поднявши лист царский поцеловал, на главу положил, потом к челу приложил, а сам мне молвил: вот так де мы царский указ почитаем, все де тебе против указа сделаем; поидите де топерьво в метоху, по времени де тебе подводы дадим и отпущу де тебя во Иерусалим. Так я и пошел, чтобы подводы дал и проводников; и бей мне сказал: не отпущу де я тебя, нельзя де тебе итти во Иерусалим, там де за меня топерьво великий разбой де стоит на дороге. А в те поры в Иерусалиме паша Турецкий казнил арапов воров и бунтовщиков; лучших арапов паша казнил, да головы их на колья воткнул, да и поставил надь градскими воротами: так за то арапы возмялися, да и писали во все веси арапские, чтоб съезжались ко Иерусалиму; так потому арапы-дичь из пустыни, из Египта от Синайской горы съехалися; а паша в те поры в Иерусалиме не был; он ездил за разбойниками имать их; а воевода согласился со арапами да и пустил их в город; да заперся с ними; а иные поехали за пашей, лазят; так паша с ними бился, что с собаками. А в город его во Иерусалим арапы не пустили; так он ездил да улусы арапские разорял, а их имал, так арапы-то нас не пропустили; все собаки пути залегли; да так то паша-то с ними бился недель с семь, а мы [243] все тут сидели: грустно было сильно. Град Иония стоит убогая самая; только славен приходом Иерусалимским, что тут пристань из Иерусалима: везут мыло, бумагу хлопчатую, а из Египта приходит пшеница, пшено сарочинское, да во Иерусалим везут. А из Иерусалима всячину, дрова, товар — все велбудами да ишаками малыми возят, что ослята называются, все вьюками. Там нет да не льзя телегами; горы непроходимые и высокие. А когда мы жили в Ионии, видехом бедство великое, как разбойники разбивают корабли; а разбойники Малтиского острова немцы, люты злодеи; все море затворили; их отпущает разбивать папа Римской исполу да и благословение дает им; на всякий год отпущает по тринадцати голен; так они, как поймают корабль христианский, так товар, деньги поберут и сары (?) христианские всех отпустят, и корабль корабленнику порозжий отдадут; а турки прилучатся на христианском корабле, то всех в полон возьмут да и на каторги к папе пошлют; возмут так совсем, в свою землю отведут, а турок всех на каторгу отдадут. Горе от собак от Малтизов! все Белое море затворили; турок не может с ними управиться; они под самый Царь-град подъезжают да селы разбивают; таковы лихи Малтизы.

И жили мы в Ионии три недели; потом после Покрова пришел корабль из Царь-града, а на корабле были богомольцы разных вер, греки, армеи, французы, жиды. А на другой день турчин начальник прислал под нас подводы и повели нас арапы в городок Гомель, пятнадесять верст от [244] Ионии. И того же дни придохом в Ромель-городок, а когда богомольцы пришли во Ионию, тогда турки со всякого человека с грека брали по восьми талерей; а со армян и с французов, с жидов по шестнадцати талерей; вдвое кто не греческой веры; да и печатки всякому человеку дают; а куда пойдут из города, так печатки обирают, чтоб друг другу иным меж себя не давали; да так в воротех по одному человеку перебирают да печатку возьмут да и пропустят. А когда в кой день пришли богомольцы, так тутошний черный поп, кой в метохе живет, делал обед про богомольцев а на обед ходил с блюдом и брал с человека по червонному, по талеру; меньше не брал. В Ионию харчью сильно убого, нет никакой харчи; виноград дорог; хлеб также; яицы дороги; а рыба временем бывает дешева, а иногда дорога. Да тут же перед нами в Ионию шел из Египта корабль зело велик и разбойники Малтизы за ним гнали; так уж близь Ионии верст за десять корабелник подержался близь берега, а корабль весь и разразился о камень; а товар потонул весь, разнесло морем; так корабленники с корабля покидались иные в сандал, иные так совсем бросались в воду да выплывали; а прилучилось ночью; так раиз со всеми матросы прибежали пеши во Ионию; так бей с войском пошел до того места, да таскали кое что; а товар весь разнесло, ничего не нашли; только корабленные снасти побрали; а то все пропало.

Октября 7 день приидохом в Ромель град и стахом в метохе монастырской; тут один старец [245] Иерусалимский живет для богомольцев. Град Ромель побольше Ионии, а стоит в поле, нет подле его ни рек, ни колодезей, а от моря 15 верст; да от турка весь разорен; а приволен всячиною; много сел подлегло; два торга в недели бывает; винограду на копейку полу насыпать; финики дешевы; лимонов 30, 40 за копейку; смоквы зело не дороги: плетенка за копейку сушеных; яиц восемь и десять за копейку; масло коровье дорого: десять денег, два алтына; бумага хлопчатая дешева: фунт четыре деньги; а пряденая по осьми денег; то и торг, что бумага. И земля хлебородная и хлеб дешев печеный. А когда сошлись все богомольцы, тогда всякий харчь дорог стал, потому человек тысячи полторы было, а городина небольшая — так бывало и не добудешь хлеба купить. В Ромле одна церковь христианской веры, а другая армянская, третья францужзкая сиречь папежская. А мы жили с греками на Иерусалимском подворье у церкви святого великомученика Георгия; та церковь что пишется в чудесех святого Георгия; когда ее строили и как вдовица столп восхотела тут же в церковь поставити, и корабленник вдовицин столп не восхотел в корабль положити; и когда пришла вдовица ко брегу пристанища морского и увидела, что ее столп не взят, тогда она плакала; и пришед святый Георгий рек жене: помоги ми сей столп вкатити в море; и тако святый Георгий невидим бысть. А когда корабленник пришел ко пристанищу ко Ионии и увидел столп у пристанища лежит и тогда ужасеся; а на столпе подписано: сей столп да поставится в церкви, [246] входя в церковь на левой стране; а когда церковь состроили — тогда тот столп поставили в церкви святого великомученика Георгия, как войдешь в полуденные двери на левой руке, а в той церкви западных врат нет, только полуденные. А у того столпа стоит чудотворный образ святого великомученика Георгия в киоте, тот образ на который стрелял турченин, а после стал христианином, да и замучился, что в чудесех святого Георгия; мы же грешные тот чудотворный образ по вся дни лобзахом. В Ромли три подворья разных вер: первое греческое, второе армянское, третье французское и папежское. Французское и армянское подворье зело узорично, строение, палаты каменные, дивные, что городы; а греческое не таково; да у грек и все хуже еретиков; они злодеи богаты, так лучшие места у турка откупили; а грекам все худое дано для того, что греки оскудали и верою и имением. А когда мы жили в Ромли, видели свадьбы арапские, зело странные; неделю целую жених с невестою ходит по ночам по улицам, по рядам многолюдно со свечами, со смолою на железных козах носят; град весь осветят; а за женихом и перед женихом множество народа мужеска пола и женска кричат, верещат, а ходят по всем улицам; где приидут к большой улице и остановятся; да один кой-то колдун вышед наперед и станет приговаривать, а за ним помешкав мало да весь народ закричит: хананея; да там пойдут в иную улицу; до полуночи так таскаются; а что у них хананея, шайтан их знает. Да и христианские у них [247] свадьбы также тем же обычаем. А когда мы стояли в Ромли за арапами, тогда нам наместник присылывал грамотки утешные, чтоб богомольцы не печаловались; а принашивал нам грамотки чернец, родом арап; и прихаживал он мудро, надев железы святого Георгие, в которых он мучен; так арапы Георгия боятся, да того человека не трогают а железы целуют; а тому человеку дают хлеб и овощь. И тут нам живучи скорбно было сильно: Иерусалим близко, а арапы собаки не пропустят; только за горами не видать Иерусалима! Увы да горе! А иные поумышляли и назад итти; сколько бедства было на сухе и на море; на сухе было борение с мразами сильными, с водами, дождями, с грязьми, с лихими переправами; страхи были от варвар от турецких разбойников, франков бегали; а тут пришли под Иерусалим да назад итти! Увы да горе! А сами помышляем: Владыко человеколюбче, почто ты, свет наш, не допустишь нас видети своего святого града Иерусалима и живоносного твоего гроба лобзати? А сами думаем: уж-то мол не допустят нас грехи наши тяжкие; а сами от тяжкого воздыхания и хлеба лишились. И видя нас скорбных, того же града Ромли греческой веры подъячий арап и позва нас всех греков к себе в гости хлеба есть, учреди нам трапезу пространну и удоволи нас всячиною, брашном и питием, довольно; а нас гостей было человек двести; и ласковал нас словами, уговаривал: не печальтесь, Господа ради; вот де уже скоро пойдете во Иерусалим; мне де есть ведомость, что скоро будет со арапами мир. Когда мы жили в Ромли, [248] слышат арапы разбойники, что мы живем в Ромли, а во Иерусалим нейдем; а они нас на дороге меж гор засели да ждут; так они видят, что мы нейдем; так те разбойники сдумавши да и ударили на град среди самого дня в полдни, человек с двести конницы; и прибегши на самый базар в ряды да и почали грабить кто ни попался; а богомольцы, видя такую беду, да в монастырях и заперлись; а арапы и почали по улицам рыскать на конях с копьями; мы же взлезши на верх и смотрихом что будет; и учинился бой великий у разбойников с градскими людьми со арапами же да с турки, и граждане прогнали их в поле далече; разбились с ними близь часа; только Бог помиловал; со обоих сторон урону не было; только ранились меж себя; а они было собаки затем и приехали что нас было разбить; ведают, что идем с казною большою; как бы ночью, так, бы всех разбили; а оплошно сильно жили; едакое бедство от собак арапов; только с ними. И на третий день после побоища приехал к нам в Гомель паша с войском; все конница, а служивые были все болгары христианские дети, да турок нуждою потурчил, а люд зело крупен, да и храбры. Бывало к нам приходят в монастырь да говорят с нами; с болгарами богомольцы приветливы сильно; хоша басурманы, а таки искра-то христианская-то есть. И приехавши паша на третий день выкинул на базар двух арапов переводчиков удавленных, а в день люди ходят да на них каменьем бросают; да и закидали их каменьем. И мы спрашивали, что мол это за люди? так нам [249] сказали: были де толмачи папежские, а жители де Ромельские; да много де от них смуты было у паши со арапами; когда с пашою, тогда все на арапов вину говорят; а когда приедут ко арапам, так на пашу наговаривают; и от того двоязычества бедство бывало великое. А когда паша пришел в Ромель и сведал их двоязычество, тогда вскоре велел их удавить; так по малу мятеж стал переставать. А паша писал к турецкому своему салтану на воеводу Иерусалимского, что воевода сложился со арапами да его в город не пустил; а воевода писал на пашу, «что паша арапов напрасно казнит; так де стал бунт великий; хотели де град разорить, и я де видя арапов множество, приехали дись из пустыней, и стал де им снаравливать; а их де множество, а нас де малое число; и ты до пришли иного пашу; так де и мятеж перестанет». И так царь рознял у них вражду; Холепскова послал пашу в Иерусалим, а Иерусалимского в Халеп. Потом мятеж по малу стал утихать. Да тут же недалеко от Ромли град Лида, где Георгия святого тело положено; а та Лида от Ромли версты с три; а ныне место то разорено все; и церковь мученикова вся разорена; зело узоричиста была, а ныне только алтарные стены стоят. А где гроб его был, на том месте могила землею осыпана; а мощи его ныне где — про то Бог весть; никто не ведает про них. Да видели ж мы, в том же Ромле в церкви, как христианские арапские робята говорят в службе зело глумно ⁸, а нам не обычно; когда [250] начнет один говорить: Блажен муж — а другой отпихнув того да второй псалом станет говорить; да что псалом — то канарх; а стихиры также все по стиху сказывают; а у всякого ребенка, за пазухою носит и псалтырь и актаи маленькие: а когда они станут говорить, так друг перед другом в захват межу себя; кто сильнее, тот больше говорит. А учатся у них не по нашему: с утра до полден учит часовник пли псалтырь; а с полден до вечера стихиры во октаи, в минеи того дия прилучившегося; да и сказывает в церкви: таковы тщательны. А прежде учатся арапским языком грамоте, потом греческим; греческую грамоту добре умеют и поют; а языка простого не знают и разума книжного; не разберут греческих книг. И стояхом мы в Рамле полчетверты ⁹ недели; потом паша прислал ко всем богомольцам, чтоб были готовы итти во Иерусалим, а на другой день рано часа за три до света пригнали арапы велбудов, кони ишаки малые; и стали класть рухлядь на кони; под всякого человека по два коня. И была задуха великая; едва выбрались в поле; улицы все наполнены были, пройти нельзя было. И выбрались на поле часу в пятом дни; и сбирались тут всех вер; и паша сам выехал за город нас провожать. И как выбрались все в поле.

Ноября в 28 день в шестом часу дни мы, помолившеся Господу Богу и Пресвятей его Богоматери, и поидохом из Ромли ко святому граду Иерусалиму всем караваном: было человек тысячи полторы разных вер. Потом [251] арапы стали нас бить, грабить; осыплют, что пчелы; рвут за ризы, трясут долой, с лошади волокут; дай пара, обушком межи крыл дубиною, иной в груди сует, дай пара; дать беда, а не дать другая; только кто кошелек вынел, ан другой с стороны и вырвал совсем; а не дать, так бьют; а станешь давать — так с одного места четверть часа не пустят, что от собак не отобьешься. Посмотришь: везде стоит крик да стон, бьют, грабят; иной плачет убит, иной плачет ограблен, везде гоняются за одним человеком арапов по десяти, по двадцати; многие коней и рухлядь покидали да так от них собак бегают; а больше псы извощики тут же воруют; тут же мотаются межи тех; да извощики-то из тех же сел разбойнических, так им кстати воровать-то собакам; теже разбойники: перебегаючи грабят передний назад, а заднии наперед; баб-то миленьких бьют; пришедши возмет бабу-ту или девку за ногу, да так с лошади долов волочет да бьет: дай пара! Бедство великое! от арапов пощади Господи, подобно что на мытарствах от бесов; истые бесы! зело насилие великое творят. А паша окаянный только славу-ту учинил что за город выпроводил да деньги обобрал с человека по гривне, алтына по два, да пхнул меж гор к арапам; а за нами проводники и назад. А я грешник и лошадь покинул да все бегал пешком; так они не так нападали; а когда набегут арапы созади или встречю и хотят грабить и бить, так я нашел на них ружье острое: Бога света призову на помощь да беспрестани кричу к Богу-то: [252] Владыко человеколюбче, помози за молитв отца нашего Спиридона; так они и прочь от меня; да паки они набегут арапы — так я таки тож да тож; а они иной в глаза заглянет, а сам заворчит да и прочь; а я сам удивляюся человеколюбию Божию; знать мол, что Бог любит Спиридона. Да спаси Бог арапа моего извощика; много им отбивался; где набегут арапы станицею, хотят грабить и бить, а он наровит дубиною самих; они станут с ним шуметь, а я в те поры уйду у них; потом иная станица набежит, а он опять с ними драться станет, а я таки уйду; да так то весь день калюкал; а я су выневши да ему пар пять шесть дам; так он за меня и лучше стоит; а сам мне ворчит: ей папас, не бойся де; я де тебя не дам грабить и бить; а сам таки злодей: спир пара, дай-де пара; видишь де как я за тебя со арапами бьюся! а я су ну, он провались, вынувши по шти денег по два алтына; да так то ему днем-то с рубль передавал, и хлебом-то ему даю; ну он к Богу! только бы дал Бог здоровья, не о деньгах слово, увечье то пуще денег. А они собаки не разбирают и милости у них нет; хоть по голове, хоть по глазам куды зря. И то мы день весь шли ни пили, ни ели от них собак; такое бедство чинят арапы; уже невозможно такой беды человеку от рождения своего видеть. Только ты вынешь хлеба кус да к рогу, а иной заскочи с стороны да и вырвет; а сами меж себя и подерутся за кусок хлеба. И того дни доидохом до села Еммауса, где Христос явился Луце и Клеоне; и тут мы стали ночевать; а сами сгорели от жара; день [253] весь со арапами бились; что с собаками а бегали, что от бесов, и так угорели, а день был жаркий, пить хочется, а воды-то нет нигде на пути, место безводное. И пошедши тут в пруде у арапов купили на грош воды, так напились да опочили; немного повалялись будто поотраднило, слава Богу свету! ну сто смотри же, не та беда ин другая; извощик наш арап стал у меня просить денег, дай де пара чем вельбуда кормить; и я выпевши дал ему гривну, а он меня и стал бранить по турецки: мало, дай де еще да поднявши камень да ко мне суется; а я су также противу его поднял; так он окаянный рассвирепел, поднявши камень да суется в зубы ко мне. И видя наш крик, греки пришли к нам да стали разговаривать: деспота, дай де ему собаке. Еще я су выневши гривну да еще ему дал, и он окаянный зубы скрегчет; ходячи ему чел ягрек, греки сказали ему, что папас Москов, у него де ферман патыша турча; так он посмирнее стал баить.

Село Еммаус стоит под горою; церковь христианская зело была хороша, а ныне турки коней запирают; церковь та поставлена на том месте, где Христос Луце и Клеоне познася в преломлении хлеба и на том месте та церковь стоит; зело узорична была, еще построения царя Константина. А когда мы стали ночевать у села Еммауса, тогда лишь ужас по табарам, да стон стоит: иной без глаза, а у иного голова проломлена, иной без руки, иной без ноги, бабы-то плачут, иной сказывает: у меня пятдесят талерей отняли, иной скажет двадцать, иной тридцать, у иного одежду отняли, у [254] инаго книги, у черного попа, шел из Царя-града, так у него сказывает пять сот талерей отняли; ходит миленький что черная земля от печали, плачь да крик стоит по таборам, ужас, пощади Господи! Утре рано поидохом на первом часу из села Еммауса, а поднимались бораною (?), как арапам не грабить! отнюдь друг друга не ждут, как кто сел и пошел да и все тут: меня бьют, а другой мимо пошел; а того стали бить, так я мимо пошел; да так то всех и переберут по одному человеку. Потом мы поидохом из села Еммауса, тогда на нас арапы опять напали и почали грабить и бить по прежнему; всего от Иерусалима верст с пять, а насилу от них собак выбились; и я таки за прежний промысл, да также: Боже помози за молитв отца нашего Спиридона, так так то меня грешного Бог и спас от плотных бесов. А когда взыдохом на верьх горы, тогда увидехом святый град Иерусалим; тогда арапы все пропали, что провалились под землею. А когда увидели святый град Иерусалим версты за две, больше не будет, тогда мы зело обрадовались и сседши мы с коней и поклонихомся святому граду Иерусалиму до земли, а сами рекли: Слава тебе Господи, слава тебе святый, яко сподобил eси нас видети град твой святый. А когда увидели нас турки с стены градской наш караван, тогда воевода выслал к нам турок-арап, конницу с ружьем; и турки-арапы выехали в поле а сами стали скакать, винтовать, копья бросать: ради собаки что мы пришли; скачут по полю противу нас, а сами нам говорят: салам алик; а мы им противу [255] такожде говором алики салам, здравы ли живете? как де вас Бог милует? как де вас Бог пронес от курсанов (?), от разбойников сиречь? да и поскакали назад за нас к каравану, да и поехали назади каравана всем полком, будто все нас провожали. А мы уже все пеши шли до врат градских, а из Иерусалима вышли на поле христиане, греки, армяне, кафти, французы, иноки, мужы и жены, все встречают нас, а сами плачут: как де вас Бог пронес от арапов; а мы также плачем; никто тут не может удержатися, ужас и радость! уже в радости всю беду забыли, которую приняли от арапов в путном шествии.

Октября в 30 день приидохом ко святому граду Иерусалиму, и когда мы внидохом во святый град Иерусалим и внутрь града, подле дома Давидова, множество народа турок, арапов, христиане, армяне и разных еретических вер стоят; все миленькие ради; встречают нас, всяк своей веры своих смотрит; тут в караване всех вер шли; а караван наш шел верст на пять и больши, зело многолюдно. А вшедши во святый град Иерусалим, все пошли по разным монастырям; а мы со греки пошли в великий монастырь патриарший греческий; армяне пошли в монастырь Иакова брата Божие. А когда мы стали в монастырь въезжать во врата, тут нас во вратех стретил наместник со всеми старцами; ради зело, потому что отчаялись нас; жили на пристани полсемы недели. И старцы наши кони расседлывают и рухлядь нашу в келью несут; с горелкою и с вином старцы стоят, а иные на [256] блюдах закуски, изюм сухой, держат, и стали всякому человеку по два финжала ¹⁰ подносить горелки, и радостно и плачевно! Потом раздавали кельи; мы же в кельях мало опочихом; начали бить в доску за трапезу, и пришед старцы стали нас звать за трапезу. Трапеза зело велика; только жены себе ели в кельи. Потом ударили в кандию и стали Отче наш говорить и сели хлеб ести, и трапеза была зело довольна всячиною, и вином довольна была, поили не скупо; уже пространней тоя трапезы быть нельзя, большую часть долой несли. И восставши изо стола воздали благодарения Богу. Из за трапезы повели нас гулять на верьх монастыря; по верьх кельи около великой церкви на гору Голгофу, и падше поклонихомся и лобзахом святую гору Голгофу; потом стали нам указывать святые места: Елеонскую гору, Вифлеем, обитель Саввы освященного и Содомское море, Иордан реку. И тогда мы увидехом с горы Голгофы места святые: гору Елеонскую, иные святые места, и от слез не могли удержатися от радости; падше поклонихомся на землю и от радости той всю беду арабскую забыхом и хвалу Богу воздахом, а сами все единогласно рекохом: слава тебе Господи! слава тебе святый, яко сподобил еси нас грешных видети святый твой град пресвятый! святый владыко, что воздадим тебе? како нас недостойных допустил со грехи нашими? И тако ходихом по крилу церковному великие церкви Воскресения Христова, и смотрихом здания церковного и дивихомся, како матерь нашу церковь и [257] таковую красоту отдал басурманам в поругание; и плакахом на такое строение глядя; немощно от слез удержатся! И приидохом к великой церкви ко окну, в ней же подают брашна братиям, кои в великой церкви сидят заперты для службы святых мест; по верви пущают к ним в церковь. Мы же смотрихом сверьху во окно внутрь церкви и видехом придел над гробом господним, и возрадовахомся радостию великою; а сами, как бы мощно, так бы вскочили в церковь; да невозможно от турок собак: они церковь запирают и печатают. И смотрехом внутрь церкви, и дивихомся, и видехом там старцев ходящих по церкви разных вер еретических; овые ходя кадят святые места, а иные службы поют; мы же дивихомся таковому бесстудию их; а франки поют на органе; а все те воры нарицаются христианами! что неть делать? Богу тако попустившу! И тако нам довольно ходившим и вся святые места смотревшим, и уже от радости вся бывшие скорби нам на пути на море от арап, всю уже тоя скорбь забыли. Слава Богу! А когда шли во святый град Иерусалим и видехом скорби всякие, всеконечно отчаяхомся видети святый град. И довольно ходихом по крылу церковному, и поидохом во своя келыи и мало опочихом. Приидоша старцы и позваша нас к записке; мы же все приидохом в патриаршу в келью; и тут стали всякого человека и меня в книгу записывать; а у записки сидел митрополит Птоломаидский да наместник патриарший; а от записки брали с богатых по десяти, по осьми, по пяти червонных; а с убогих по пяти [258] талерей. И как уже всех переписали, так питропос сиречь наместник позвал меня; так я к нему пришел, по обычаю поклонился, да и подал ему царский лист московский. Потом мне велел питропос сесть, и я сел; питропос, взявши государев лист (?) разгнул; а честь не умеет, только герб царский смотрели, да и поцеловал герб царский; потом митрополит поцеловал, а сам питропос так мне сказал чрез толмача: «Для ради де великого государя царя Петра Алексиевича и его ради царского здравия все тебе добро будет у нас; не печалься де ничем; дадим тебе келью добрую и станем де тебя водить по святым местам где де нам возможно; а где не возможно и коими местами басурманы владеют, а христиан не пущают, тут де и сами невольны». И я вставши да поклонился; и питропос мне молвил: иди теперьво в келью опочивать, а когда де будет время убравшися станем де вас водить по святым местам. А грекам завистно сильно, что питропос такую показал любовь. И тако поидохом в келью и препочихом; и бысть якобы о полуночи — стали клепать в доску ко утрени; мы же приидохом в церковь царя Константина и матери его Елены; и тут мало постояхом; когда начали на утрени кафизмы говорить, тогда нам стали свечи раздавать, и повели нас ночью со свечами по святым местам. Прежде привели тут, где Христос сидел на камени, когда явился Марии Магдалине; тут над тем каменем сделан чулан дощатый с дверьми, да и замыкают; а камень, что стол круглый; камень красный, кремень; а где [259] Христос сидел, то место сребром обложено и позлащено. Тут подле того каменя церковь Иакова брата Божие, а служат в ней греки. Тут мы тот камень целовавши пошли до церкви, где Мария Египетская плакала пред образом пресвятые Богородицы. Потом повели нас до Авраамовой церкви; пришед в тую церковь целовахом то место, где Исаак стоял связан, когда его Авраам хотел заклать: и то место обложено сребром и позлащено, величиною с большую тарелку. Потом возвратихомся в великий монастырь; идучи в монастырь, целовахом врата великие церкви. И тако возвратихомся в монастырь; и приидохом в церковь; а в церкви уже почти поют славословие великое, и отпели утреню; и тако поидохом в келии свои. Потом пошли до литургии; отпели литургию; вышли из церкви; пошли все до винной палаты: тут всем подносили раки ¹¹ по финжалу (а по русски горелка). Таков в том монастыре устав: после обедни все старцы вышед из церкви да и пойдут пить горелку, а винный старец подносит всякому человеку по финжалу; у грек не зазорно пить горелку; они все на тоще сердце пьют по финжалу; хоть кто церковного не пьет, а горелку пьет: тот у них в чести, кто вина церковного не пьет. И тако поидохом до кельи своей; по времени же позваша нас за трапезу, и такоже до прежнему нас удоволиша всем брашном и вином. Восстав из за трапезы, трапезу заперли, не пустили вон богомольцев, стали ноги умывать; а за умыванье брали с нарочитых по семи, по [260] пяти и по восьми червонных, а с убогих по пяти талерей; и тако умыв ноги и обрав гроши, отворили двери и выпустили вон. И переночевав ночь, утре на первом часу дни привели к монастырю арапы коней; к нам же пришед черный поп Дорофей, да старец арап возвестил всем, чтобы шли в Вифлеем. Мы же стали сбиратися, и вышли за градские врага Лидские; и тут все сбирались; тогда стали коней разбирать: а иже пеши шли, а арапы сильно сажают на кони, хошь кто не хочет. Мы же шли пеши для того, что они собаки сильно извозом грабят: на десять верст полтина станет извозу. И когда сожидались все, так и пошли к Вифлеему; и тут на пути на левой стороне минухом монастырь святого пророка Илии, где попалил огнем пятдесятницу; тот монастырь от Иерусалима версты с три мерных будет; да тут же на другой стороне дороги на правой руке, как в Вифлеем идешь, против монастыря лежит камень великий, а на нем спал Илия пророк; и как он на камени лежал, так пророк весь изобразися; все знать: где лежала глава, где ноги, где спина, что воск, вообразилась: а над тем каменем стоит древо масличное; и богомольцы то древо и тот камень лобзали все, и мы грешнии; и камень брали на благословение и древа ломали ветвие. И мало отыдохом, якобы с версту, тут стоит гроб Рахили, матери Иосифа прекрасного; когда она на пути умерла, тут погребена бысть.

Мы же мало еще поидохом от того гроба Рахилина, на долу стоит древо масличное; а сказывают то древо когда Пресвятая Богородица бежала во Египет [261] от Ирода царя, так же под тем древом почивала с превечным младенцем, и то древо и доднесь зелено; невелико, окладено каменьем; мы же грешнии то древо ломахом на благословение. И от того древа поидохом к Вифлеему; и не доходя Вифлеема в правой руке в полу-горе стоит весь Евграфа, побольше жильем Вифлеема; только мы в ней не были. И тако приидохом к Вифлеему; Вифлеем стоит на горе красовито, в нем жилья не много, подобно селу; только церковь узорична, Рождества Христова, над тем местом поставлена, над вертепом, где Христос родился; в той церкви ясли христовы, а вертеп посреди церкви; в вертеп итти что в походной погреб; не глубоко, ступеней пять; и в пещере ясли каменные от мрамору белого; а где превечный младенец родился, и то место сребром обложено и позлащено и камением драгим унизано; а вертеп узоричисто сделан; стены все бархатом с золотом и всякими цветы украшены. А ныне ту церковь держут французы папежцы. Турок у грек отнял да французам отдал, а грекам дал предел с боку той церкви; а что было в той церкви строение греческое, то все французы вон выкидали; деисусы ¹², иконостасы резные позлащенные, то французы вон выкидали, и то строенье лежит топерево не в призоре; а то строенье грекам многие тысячи денег стало; а топерево преподает так ни за что; а крыта та церковь свинцом; длина тоя церкви пятдесять сажень, а поперек двадцать семь сажень; а в трапезе той [262] церкви пятдесят столпов аспидных, на стороне по 25 столпов. И тут на месте, арапы продавают лестовки; многие тысячи во весь год к тому числу спеют да богомольцев дожидаются; так богомольцы у них все покупят; и мы от части по силе купили про себя на Русь братии нашей для благословения; а те лестовки кладут на гробе Господни, так они освещаются гробом Господним, и так в свою землю развозят и в подарках раздают те четки. Потом я грешный пошел в пещеру, где младенцы избиены от Ирода-царя; зело удивительна та пещера; а земля в ней белая; а ход в нее из вертепа, где Христос родился. Потом позваша нас за трапезу, и трапеза была зело довольна, и вина было много. Потом поп Дорофей да старец арап, поп взял книгу, а старец блюдо большое и стали деньги обирать; и греки нарочитые давали по десяти червонных, по 8, по 7, по 5; а нижнего ступени по 5 талеров; ниже того не берут; а будет кто поупрямится да станет 4 талера давать, то так в глаза и бросит: какой де ты хужей ¹³(сиречь богомолец)! Таковы-то греки, будет кто хощет во Иерусалим итти, то сумма грошей велика надобет. И встав от трапезы пошли гулять по кельям; высоки кельи; и смотрихом и дивихомся; красовито сильно стоит Вифлеем на горе; как посмотришь к Содомскому морю, ужасно зело.

И утре поидохом из Вифлеема тем же путем в вышереченный монастырь святого пророка Илии; и тут игумен нас стретил того монастыря; ввел нас в церковь святого пророка Илии; [263] церковь зело узорична, а в ней письмо все стенное хорошо сильно. Тут лежит камень, в стене вделан, на котором сидел пророк, когда попалил пятьдесятницу; в той церкви трапеза была богомольцам; и той же поп Дорофей по прежнему взял книгу да запсывал, а гроши также брал, что и в Вифлееме. Вставши от трапезы и погуляв по церкви мало опочихом, поидохом из монастыря святого пророка Илии.

И приидохом в монастырь к честному Кресту, где честное древо расло. В том монастыре церковь зело предивна; письмо стенное в той церкви; под святою трапезою пень того древа, с которого ссечено животворящее древо, из которого и сделан Крест Христов, на нем же распят бысть Господь наш Иисус Христос, мы же грешнии тот пень ломахом. Да в той же церкви выносили часть от животворящего древа, на нем же распят Господь наш Иисус Христос; крест сделан; мы же грешнии лобызахом той крест. А сказывают про то древо, посадил Лот три главни по грешении с дщерьми, и поливал то древо по повелению Авраамову; и тогда Соломон стал строить Святая Святых, и то древо повелел ссечь тябло ¹⁴; и мастеры то древо смерили, и потянули вверх: оно и коротко стало; они же усумнишася и опустиша долу и смерили, оно и пришло в меру; потянули опять, а оно и опять стало коротко; так мастеры познали, что хощет быть некое таинство и положили его к стене: [264] и бысть седалище иудеям; и когда пришла Южесская ¹⁵ царица к Соломону, и Соломон нача ее водити по своим царским сокровищам и показывати ей все свои царские сокровища и церковное здание, и тогда Соломон введе царицу в церковь и показавши ей вся церковные здания внутрь ее; тогда Южская царица, когда пришла к честному древу и увидела его, и воспела: «о треблаженное древо», — и от того времени не велел царь Соломон на том древе садиться иудеям, и с того числа бысть то древо в чести у иудеев; а когда жидове стали Христа распинать и повелеша из того древа сделати крест Христов, на нем же распяша Господа Славы. И тот то пень в той церкви стоит и доднесь цел, он в серебром обложен и позлащен. И ходихом мы по церкви и смотрихом здания церковного; потом позвали нас за трапезу; и трапеза была пространная и вина много было для того, чтоб охотно богомольцам деньги давать; и тут Дорофей поп да старец арап брали деньги по вышеписанному, как и в прежних местах и в книгу записывали. И тут едши хлеба ночевали и гуляли по тому монастырю; вверьху ходили по кельям. Удивительный монастырь, а пуст весь; только два старца или три живут для ради службы и для богомольцев: водят по святым местам да деньги обирают. И утре рано на первом часу поднесли по финжалу раки; и поидохом во Иерусалим.

Продолжение впредь.

Комментарии

1. Начало этого путешествия см. в 1-м и 2-м выпусках Русского Архива.

2. В подлиннике пропущено, кто именно держит двор.

3. Торжаман или терджаман тоже что толмач, переводчик; до сих пор употребляется на востоке.

4. Пятью, т. е. пять раз.

5. Немножко.

6. Вместо молчком.

7. Усморь, или усмарь — кожевник.

8. Глумно, от глумиться — смешно.

9. Три с половиною.

10. Финжал — чашка.

11. Ракие — водка из плодов.

12. Деисус — изображение Спасителя на кресте с Богоматерью и Иоанном.

13. Вероятно: хаджа.

14. Тябло значит обыкновенно ярус иконостаса; но здесь вероятно в смысле просто доски (tabula).

15. У Лукьянова правописание и самое употребление слов чрезвычайно произвольны. Мы не сочли нужным делать поправок, дабы читатели могли видеть, как мешался у нас в старину разговорный язык с книжным.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Святую землю священника Лукьянова // Русский архив, № 3. 1863