-

ИЗВЕСТИЕ О ДЕСНИЦЕ СВ. НИКОЛАЯ МИРЛИКИЙСКОГО В ГРАМОТЕ БРАТИИ НИКОЛЬСКОГО МОНАСТЫРЯ ГРИЛИЦЫ

1648 года

Памяти Тамары Настурель

В январе 1648 г. на русскую границу в Путивле приехал игумен Иона со спутниками из Никольского монастыря в «Мутьянской земле», т.е. в Валахии, представив русским властям славянскую грамоту с просьбой о милостыни. Эта грамота была опубликована еще в начале XX в. румынским ученым С. Драгомиром [1. Р. 9, 108-109; 2. Ф. 52. Оп. 4. № 38]. В ней сообщается о «великой нужде» монахов, претерпевших преследования от некоего сборщика хараджа, паши, пришедшего от «константинопольского царя» — султана, и вынужденных заложить свои святыни: три Евангелия в золоченых окладах и другую церковную утварь, облачения, а также святые мощи — «руку святому Николаи» и частицу от главы св. Иоанна Предтечи, «позлащени златом от Михаила воеводы» ¹.

Декоративные элементы, украшающие грамоту монахов Никольского монастыря — крест и фигурный инициал, — повторяют украшения, встречающиеся на славянских грамотах того времени. Несколько странно выглядит, впрочем, подпись, место для которой явно не было предусмотрено писцом изначально: она написана очень неловкой рукой иными (коричневыми)

чернилами, крест перед ней выходит на левое поле, а сама подпись, не уместившаяся на нижнем поле, заходит на декоративные элементы, выступающие за пределы текста на нижнее поле. Несмотря на то, что, казалось бы, грамоту от братии должен был подписать монастырский игумен, подпись принадлежит самому унгровлахийскому митрополиту Феофилу (1637-1648). Однако ее исполнение заставляет усомниться в подлинности автографа владыки на письме. [55]

Ниже текста письма Никольских монахов имеется оттиск печати (диаметр 38 мм) с изображением св. Николая Чудотворца и круговой легендой: + ПЕЧАТЬ И[.....] ХРАМЪ СТГО НИКОЛИ ВЪ МЕ[сте?] РЕКОМЪ ГРИЛИЦЕ. Обитель Girlita (Grilita?), по предположению В. Пускасу, находилась в Молдавии (в грамоте действительно указано, что монастырь «г(лаго)лемый Грълиц въ Вла(ш)ский зе(м)ле», т.е. в отличие от «Мунтянской земли», в Молдавии), а не в Валахии [3. № 2084. Р. 329] и до сих пор была известна лишь по этому обнаруженному С. Драгомиром документу. Он, по-видимому, предполагал, что речь в ней идет о селении Гырлица (Girlita/Garlita/Garlita) в Валахии недалеко от Calarasi (в одном случае исследователь называет его Gruita) [1. Р. 9, 108]. Пока, впрочем, локализовать Никольский монастырь «в месте рекомъ Грилице» или «Грьлиц» не удается.

Грамота, попавшая в Москву в числе многих других просьб о пожаловании материальной помощи («милостыни») от разных обителей Христианского Востока, привлекает внимание в первую очередь из-за упомянутых в ее тексте мощей святых. Десница св. Николая Мирликийского и часть главы св. Иоанна Предтечи — известные в Румынии реликвии. П. Ш. Настурель предполагал, что десница св. Николая, позже оказавшаяся в церкви св. Георгия Нового в Бухаресте, была вложена воеводой Михаем Храбрым в монастырь св. Николая Пылков (Palcov), основанный и отстроенный этим правителем неподалеку от Бухареста. Мощевик был изготовлен, как это следует из текста надписи, в 1599/1600 г. при митрополите Унгровалахии Евфимии. Воевода Михай Храбрый, княгиня Станка и их сын Николай упомянуты в надписи на драгоценном реликварии в форме руки, заказчиками которого стала княжеская семья (f Сiю руку с(в?)тому Николае wкова сь златомь г(осподи)н||ъ iw Михаил коевод||ь и г(оспо)жда Станга и с(ы)нь их || iw Некула воевода; в л?т || _хзри. Ис (правникъ) митроп||олит Евфим||iе f) [4. Р. 12-76] ².

В статье П. Ш. Настуреля, посвященной культу св. Николая Мирликийского, рассмотрены несколько сложившихся в румынских княжествах легенд о появлении в Валахии десницы чудотворца, которая дублирует мощи святого архиерея, почитаемые в итальянском городе Бари ³. В соответствии с собранными им известиями об этой реликвии, десница то ли была выкуплена на польско-литовских землях у некоего «руського» священника ⁴, то ли привезена неким «боярином из Крестового похода», то ли передана правителю княжества александрийским патриархом Мелетием Пигасом. В соответствии с еще одной из таких легенд, десница св. Николая некогда была вложена в монастырь Комана (Comana), из которого ее забрали представители влиятельного в Валахии рода Кантакузинов, чтобы передать в церковь св. Георгия Нового в Бухаресте [4. Р. 1277-1278; 5. Р. 719-721].

Впрочем, предположение П. Ш. Настуреля о возможном вкладе десницы, заключенной в реликварий, в монастырь св. Николая Пылков, противоречит весьма надежному источнику, позволяющему установить местонахождение мощей св. Николая (появление которых в румынских землях так и осталось непроясненным) в середине XVII столетия. Архидиакон Павел Алеппский, [56] описывая путешествие патриарха Макария Антиохийского по Валахии, упоминает о посещении им Никольского монастыря Калуи (Caluiu, Calui), куда патриарх и его свита попали, проехав Крайову. В этой обители святитель и его свита смогли поклониться святым мощам: «В праздник Успения Владычицы рано поутру мы совершили для монахов водосвятие и приложились к кисти правой руки св. Николая; она подлинно благословляет своими перстами: одни персты вытянуты прямо, а другие сложены, — о чудо! — как на руке у живого архиерея. Эта драгоценность обделана в золото. Приложились к частице главы Иоанна Крестителя, драгоценному сокровищу, обделанному в золото, в форме солнца» [8. С. 589]. Сведения Павла Алеппского о том, что десница святого находилась в Никольском монастыре Калуи, подтверждаются и указанием, содержащемся в «Описании Дакии» Константина (Кесария) Дапонте, упомянувшего о том, что этой важной реликвией обладали монахи одного из монастырей близ Крайовы, хотя и не уточняет, какого именно [9. Р. 254].

Казалось бы, текст сочинения Павла Алеппского и «Описание Дакии» позволяют с уверенностью предполагать, что десница в драгоценном реликварии была вложена княжеской семьей в монастырь Калуи. Однако эти данные, как оказалось, противоречат свидетельствам московского письма монахов из Грилицы. Ведь в тексте этого послания утверждается, что братия имела в монастыре те самые мощи, «позлащени златом от Михаила воеводы», которые видели Макарий Антиохийский и Павел Алеппский. Как можно объяснить еще одно удвоение мощей св. Николая Мирликийского, на этот раз — десницы из монастыря Калуи, причем в том же самом реликварии Михая Храброго?

Чтобы прояснить историю грамоты из Никольского монастыря и знаменитой реликвии, как представляется, следует обратиться к русским документам Посольского приказа, в которых зафиксирован приезд игумена Ионы с братией, и попытаться выяснить, откуда и от кого монахи Никольского монастыря приехали в Путивль. Известие о появлении на русской границе братии из Грилицы — «монастыря Мутьянские земли Николы Чюдотворца» игумена Ионы со священником и двумя служками — любопытно не только в связи с упоминанием в привезенной ими грамоте десницы св. Николая и мощей св. Иоанна Крестителя. Игумен Иона помимо монастырской грамоты привез вестовое письмо от хорошо известного к тому времени в Москве человека: «А сказал де у себя к тебе, государю, письмо греченина Костянтина Остафьева, а дал де, государь, ему, игумену, то письмо он, Костянтин Остафьев, в литовском городе в Киеве, а писано де, государь, то письмо о твоем государеве деле» [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 17. 1648 г. Л. 1]. В переданном письме, сохранившемся лишь в русском переводе Посольского приказа, сообщалось о готовящемся перевороте в османской столице, где многие недовольны правлением султана Ибрагима, о поражениях османского флота, наносимых венецианцами, и о предполагавшемся нападении крымских татар на Россию. Как указано в тексте, эти известия были получены греком во время личного участия в допросе с пыткой захваченных в плен татар, произведенном людьми краковского кастеллана гетмана Николая Потоцкого в городе Баре (см. публикацию письма в приложении).

Константин Остафьев (Евстафьев) из Касторьи [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 7. 1640 г. Л. 14] вряд ли доверил бы свою вестовую грамоту случайным письмоносцам. Этот богатый греческий купец был племянником другого купца и известного [57] политического агента Ивана Петрова Тафрали (Иоанна Варды) ⁵. В 1638 г. Константин Остафьев приехал в Москву через «Литовскую землю» вместе с дядей и Матвеем Андроновым Бранковым (Бранковяну), «слугой» константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, который привез от него грамоты [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 6. 1638 г. Л. 1-2]. В одной из них святитель прямо указал, что Иван Петров передаст в русской столице все новости, которые он не мог доверить бумаге, поскольку «в нынешние времена писать невозможно» из-за обысков, которым письмоносцы подвергаются в пути [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 6. 1638 г. Л. 9-11]. В 1641 г. Константин Остафьев вновь оказался в России, доставив на этот раз письма самого Ивана Петрова Тафрали из Ясс с сообщением о том, что польско-литовские власти пропустили османские войска к Азову, героически удерживаемому казаками [2. Ф. 52. Оп. 2. № 176. Л. 1-2] ⁷. В отписке воеводы Константин Остафьев был охарактеризован как весьма независимый и буйный гость: не желая ждать предоставления места для постоя, он самовольно занял тот двор, который был ближе к его только что вернувшимся из Москвы соотечественникам, а вечером устроил с ними вместе застолье, закончившееся пальбой из пищалей [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 14.1641 г. Л. 1-6].

Это нетерпение Константина и бурная вечеринка, перепугавшая среди ночи местных жителей, были вызваны встречей в Путивле с родственником, Афанасием Ивановым, который, если верить документам, был родным братом Константина (см., например, [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 7. 1640 г. Л. I] ⁷. В свою очередь, Афанасий Иванов в документах Посольского приказа назывался племянником известного персонажа греческо-русских и молдавско-русских связей, «молдавского боярина» или «молдавские земли греченина» Исая (Исара) Остафьева (Евстафьева, Стафиевича) (см., например, [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 1.1641 г. Л. 32; Д. 8. 1641 г. Л. 9; Ф. 68. Оп. 1. Д. 2. 1641 г. Л. 14]) ⁸. Указания этих родственных связей (даже если они в реальности могли быть не прямым, а более отдаленным родством или свойством, в то время как считавшие себя членами одной семьи греки продолжали обозначать себя «братьями» или «племянниками») представляются весьма интересными, поскольку позволяют выявить семейные кланы, сотрудничавшие с представителями русской политической элиты. Такие указания позволяют установить наличие семейных связей между столь важными агентами этих контактов, каковыми были в середине XVII столетия Исай Остафьев и Иван Петров Тафрали, осуществлявшими [58] сотрудничество с русскими властями при участии многочисленных родственников и свойственников (см. [12. С. 68]).

Письмо, написанное зимой 1648 г., не было первым, отправленным Константином Остафьевым в Москву от своего собственного имени. О сотрудничестве грека с Посольским приказом еще в 1646 г. русской администрацией была сделана подробная выписка, свидетельствовавшая о его почти ежегодных приездах с товарами и вестовыми письмами [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 22. 1646 г. Л. 9-10]. Именно Константин Остафьев должен был доставить царское жалованье для александрийского патриарха Митрофана Критопулоса, соратника константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, укрывшегося от преследований в Валахии после мученической кончины Лукариса, убитого янычарами, и возведения на патриаршество Кирилла Контариса Веррийского. Неожиданная смерть святителя Митрофана в 1639 г. (которую современники считали насильственной (см., например, [2. Ф. 52. Оп.1. Д. 2. 1640 г. Л. 5])) помешала Константину передать милостыню, возвращенную им в русскую казну [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 7. 1640 г. Л. 2], но тогда же он отправился назад из Москвы с жалованьем новому александрийскому патриарху Никифору (Кларондзану). В грамоте самого патриарха Митрофана, написанной накануне отъезда в Валахию и незадолго до гибели, Константин Евстафьев назван не только верным ему человеком, но и его собственным учеником [2. Ф. 52. Оп. 2. № 152. 1638 г.] ⁹. В фонде архива Посольского приказа РГАДА сохранилась и подлинная греческая вестовая грамота, присланная греком несколькими годами ранее, в 1643 г. [2. Ф. 52. Оп. 2. № 195. 1643 г.], в которой сообщалось о военных приготовлениях Порты. Еще одно письмо (датированное 20 ноября 1644 г.) осталось лишь в русском переводе Посольского приказа. В нем сообщалось о конфликте между Османской империей и Мальтой, слухах о возможном походе османских войск на мальтийцев и на Крит [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 19. 1645 г. Л. 14-22 об.]. Это письмо — одно из первых, содержащих предупреждения о готовящейся длительной Кандийской войне (1645-1669 гг.), противниками в которой стали, впрочем, не Османская империя и Мальта, а Османская империя и Венеция [13. Р. 115-116]. Вестовое послание было написано из Константинополя, но в нем упоминалось и о предыдущем, присланном ранее «из Литовской земли» — Речи Посполитой, где, видимо, постоянно бывал греческий купец.

Имя Константина Остафьева фигурирует в нескольких греческих документах архива Посольского приказа. В их числе — грамота кафигумена Неофита и братии Никольского монастыря [2. Ф. 52. Оп. 2. № 168. 1640 г.] митрополии Адрианополя царю Михаилу Федоровичу, написанная в мае 1640 г., с благодарностью за присланную утварь, церковные облачения и жалованье. Царская милостыня была получена через монастырского архимандрита Григория и грека Константина Остафьева, приезжавших в Россию осенью 1639 — зимой 1640 г. с письмами от братии, а также от константинопольского и иерусалимского [59] патриархов [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 5. 1640 г. Л. 1-10; Д. 7. 1640 г.] ¹⁰. Основной текст грамоты и подпись принадлежат руке писца, который был создателем большой группы греческих документов, написанных, предположительно, в метохах греческих обителей в Дунайских княжествах (в 50-е годы XVII в. — в монастырях, принадлежавших Святому Гробу). Этот писец, написавший или подписавший около 30 документов московских собраний (РГАДА и Государственного исторического музея), был предположительно отождествлен с архимандритом монастыря св. Иоанна Предтечи на горе Меникии близ города Серры Леонтием [15. С. 131-178].

Деятельность Константина Остафьева, его постоянные связи с румынскими землями и жившими там высшими церковными иерархами, его собственные письма, его семейные связи с Иваном Петровым и, видимо, Исаем Остафьевым, позволяют предполагать «разборчивость» в выборе письмоносца. В роли таких письмоносцев, доставлявших важные известия, достаточно часто выступали представители монастырей. Родственник Константина, Исай Остафьев, тогда же, в 40-е годы XVII в. способствовал передаче в Посольский приказ корреспонденции, которую отсылал из Молдавии через надежных людей из православных монастырей. Благодаря письмам Афанасия Ордина-Нащокина, «резидента» при молдавском дворе в начале 40-х годов XVII в., тесно сотрудничавшего с Исаем Остафьевым, известно, что именно благодаря связям «молдавского боярина» ему удавалось передавать шифрованные письма из Молдавии контролировавшему тогда русскую внешнюю политику боярину Шереметеву и его помощнику Дубровскому, посылая их с отправлявшимися в Москву людьми (в том числе и представителями духовенства) [16. С. 13-14, 47-50, 53]. Во многих из этих писем говорится о помощи в доставке важной информации из Молдавии и посреднических услугах при передаче разного рода посланий в Москву насельников Густынского монастыря, что не удивительно, ведь ктитором обители считался сам молдавский господарь Василий Лупу [16. С. 14,47, 50, 54; 17. Р. 96].

Роль монахов православных монастырей, расположенных на территории Речи Посполитой, была тем более важна, что, как писал Ордин-Нащокин, «в литовских де городех по дороге в Молдавскую землю заказ крепкой: велено руских людей перенимать». Зато сам же игумен Густынского монастыря предупредил московского посланца: «Только, де, государь изволит впредь посылать с своими государевы грамоты в Молдавскую землю, и указал бы, де, государь в монастыре мне отдавать, а яз, де, учну с своими людьми тайно посылать» [16. С. 14]. В свете этих известий весьма примечательно то обстоятельство, что именно монахи привезли вестовую грамоту Константина Остафьева, родственника того самого Исая Остафьева, который пользовался услугами братии Густынского и других монастырей для передачи писем в Москву и из Москвы. Видимо, и монахи из Грилицы были верными людьми, через которых также можно было передавать важные известия. [60]

Любопытное наблюдение позволяет сделать и изучение филиграней бумаги грамоты из монастыря Грилицы. Письмо написано на бумаге с водяным знаком «голова шута» [18. № 86-87. 1648 г.] голландского производства, чрезвычайно редко встречающейся среди других филиграней греческих документов московского собрания. Как правило, подобные документы происходят не из Дунайских государств и не с территорий Османской империи: в этих регионах обычно использовалась итальянская бумага ¹¹. Изучение бумаги греческих и славянских грамот 40-50-х годов XVII в. [22] позволило пока выявить лишь две присланные в Москву греческие грамоты, написанные вне России на голландской бумаге с «головой шута». В одной из них — письме великого архимандрита Венедикта, написанном от имени нескольких греческих архиереев (с подписями, имитированными рукой самого Венедикта), — сообщается об убытке, который потерпели греческие купцы от некоей клеветы, якобы возведенной на них Константином Остафьевым из Киева [2. Ф. 52. Оп. 2. № 267.1646 г.] ¹². Речь, видимо, идет все о том же Константине Остафьеве! Грамота была написана из Ясс, но великий архимандрит осенью 1646 г. возвращался из Москвы через территории Речи Посполитой, а до этого некоторое время прожил в Киеве и даже занимался там преподаванием [24]. Таким образом, использование им голландской бумаги, которая могла быть приобретена еще в Киеве, не вызывает удивления.

Еще один пример использования голландской бумаги являет собой грамота братии Знаменского монастыря на острове Мелосе царю Алексею Михайловичу, написанная архимандритом Иаковом с Мелоса в 1662 г. Иаков приезжал в Россию и ранее, получив по ходатайству антиохийского патриарха Макария в 1656 г. жалованную грамоту от царя Алексея Михайловича для своего монастыря [2. Ф. 52. Оп. 2. № 610] ¹³. Примечательно, однако, что грамота монахов Знаменского монастыря была написана самим же архимандритом Иаковом, а позже он сам приехал в Россию вместе со своим племянником Гаврил ом Юрьевым [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 7. 1676 г.], которого, возможно, следует отождествлять с племянником все того же Константина Остафьева, упоминавшимся в более ранних документах [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 14. 1641 г. Л. 27, 48-49; Д. 22. 1642 г. Л. 1-19]. Использование голландской бумаги с «головой шута» — весьма важный признак, позволяющий предполагать, что и грамота братии монастыря Грилицы могла быть написана не в Валахии, а на территории Речи Посполитой — там же, где было написано и письмо Константина Остафьева, переданное им через монахов. Сам же Константин Остафьев и его родственники, как можно заключить на основании приведенных документов, часто бывали в польско-литовских землях.

Монахи Никольского монастыря Грилицы оказались на русской границе вместе с сербскими старцами из Архангельского монастыря, также задержанными в Путивле, а позже получившими милостыню на русской границе, как и Никольский игумен [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 17. 1648 г. Л. 17-17 об.]. Старцы Архангельского [61] монастыря во главе с игуменом Иоанникием привезли грамоту от братии (датированную 5 ноября 1647 г.), в которой говорилось об обветшании и разрушении монастырских строений и стен и выражалась надежда на помощь московского царя как нового ктитора обители [2. Ф. 52. Оп. 4. № 37; 26. С. 206-208]. Монастырь свв. Архистратигов Михаила и Гавриила («сербьские земли монастырь Архангела Михаила»), видимо, следует отождествить с известным Архангельским монастырем Бешеново Фрушкой горы [27. С. 35-42]. Но там ли была написана грамота, присланная в Москву?

Послание братии Архангельского монастыря имеет «парный» к нему документ — тогда же, в начале 1648 г., привезенную грамоту от братии монастыря св. великомученика Феодора Тирона близ Филиппополя/Пловдива [2. Ф. 52. Оп. 4. № 39] ¹⁴. В грамоте монахов обители св. Феодора Тирона шла речь о некоем «пире», учиненном в монастыре «нечестивыми агарянами», во время которого был убит один из участников сборища, а монахи вынуждены были понести большие расходы из-за происшедшего убийства, вина за которое была возложена на них. Для того, чтобы выплатить требуемый османскими властями выкуп, они заложили все, что было ценного в монастыре. Любопытно отметить, что почерк писца этой грамоты и украшения разноцветными красками идентичны почерку и декоративным элементам грамоты из Архангельского монастыря, а печати, не исключено, были изготовлены одним мастером. Это позволяет заключить, что оба документа были написаны в одном месте, несмотря на то, что, судя по филиграням, письма были написаны на разной бумаге ¹⁵. Откуда же исходят две грамоты, доставленные одновременно с письмом монахов из Грилицы и письмом Константина Остафьева? В Филиппополе/Пловдиве или в монастыре на прославленной Фрушкой горе?

Возможное предположение о том, где могли быть написаны обе эти грамоты, высказал один из приехавших тогда же в Путивль греческих монахов. Представители монастыря св. Феодора Тирона и сербского Архангельского монастыря добрались до России одновременно, а несколько позже, в конце февраля того же, 1648 г., в Путивле к ним присоединился афонский пантелеймоновский архимандрит Никодим с келарем Никифором и спутниками, представившие русскому воеводе все жалованные грамоты московских государей [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 21. 1648 г. Л. 1-2]. Не пропущенные к Москве невзирая на имевшиеся многочисленные грамоты, просьбу о милостыне от братии афонского Пантелеймоновского монастыря и привезенные мощи св. Пантелеймона, в конце марта пантелеймоновские старцы получили царское жалованье там же, на границе [2. Ф. 52. Оп. 4. № 36. 1647 г.; Оп. 1. Д. 21. 1648 г. Л. 1-2, 5, 8,16-19 об.].

Это, впрочем, не вполне удовлетворило приезжих. Неожиданно пантелеймоновский келарь Никифор, уже получив жалованье, попросился остаться в России «на вечное житье», объяснив это тем, что «им, гречаном, от турок [62] великое гоненье, и дани правят большие» [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 21. 1648 г. Л. 12], поведя с путивльским воеводой Плещеевым еще и весьма любопытный разговор, касавшийся других монахов, оказавшихся вместе с ним в приграничном городе. Об этом разговоре воевода уведомил администрацию Посольского приказа: «Да он же, государь, келарь Никифор, извещал мне, холопу твоему, что де нынешнего 156-го году генваря в 29 день приезжали в Путивль сербские старцы, а в роспросе оне сказались бутто монастыря || Архангела Михаила игумен Ионикей, да с ним бутто тово ж монастыря строитель Никифор. И те де, государь, старцы теми имяны и монастырем волгались, а оне де, государь, старцы были простые, а не из Орхангельского монастыря, и не игумен, и не строитель, а написали де оне, государь, лист к тебе, государю, умысля собою воровски, и печать подделали в Волоской земли (в Молдавии. — В. Ч.), бутто монастырьскоя печать. Да и многие де, государь, такие ж старцы и бельцы плутают, взываютца архиморитами и игумены и грамоты пишут и печати подделывают в Волоской земли. А пишут де, государь, им, старцом и бельцом, и составливают всякие дела таким же плутом в Волоской земли чернец да белец. А хто де, государь, именем он те грамоты пишет им в Волоской земле, про то де он подлинно не ведает» [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 21. 1648 г. Л. 12-13].

В этой путивльской отписке воеводы Плещеева речь шла о той самой грамоте Архангельского Бешеново монастыря [2. Ф. 52. Оп. 4. № 37], которая была написана тем же писцом, что и грамота из монастыря св. Феодора Тирона [2. Ф. 52. Оп. 4. № 39]. По каким причинам келарь неожиданно сделал этот донос на таких же путешествующих монахов, как и он сам, — не вполне ясно. Кроме того, не совсем понятно и то, почему он захотел бросить тень сомнения лишь на архангельских монахов, а не монахов монастыря св. Феодора Тирона, находившихся в Путивле с грамотой того же самого писца. Впрочем, никакой реакции из Посольского приказа на заявления келаря Никифора не последовало.

Столь любопытная история то ли сербских, то ли болгарских монахов, приехавших, если верить пантелеймоновскому келарю, на самом деле из Молдавии, вместе с которыми прибыл в Путивль, а потом отправился назад, за рубеж, игумен Иона из Грилицы, а также все наблюдения, сделанные в отношении грамоты братии Никольского монастыря, позволяют предполагать, что вся группа привезенных зимой 1648 г. грамот не обязательно готовилась в тех обителях, о которых сообщается в их текстах. Но если грамоты монастыря Бешеново и св. Феодора Тирона представляют собой тексты, написанные на церковно-славянском языке сербского извода (ресавская орфография) ¹⁶ и, возможно, действительно готовились там, где указал Никифор, то грамота Никольских монахов написана совершенно другим почерком на голландской бумаге с «шутом». Нельзя ли в связи с этим предположить, что послание братии из Грилицы было написано одновременно с текстом не сохранившегося в подлиннике вестового письма Константина Остафьева и, возможно, служило «прикрытием» для проезда монахов в Москву и передачи там известий?

Но если локализация монастыря, из которого приехали монахи Грилицы, так и остается пока загадкой, то известия о деятельности Константина Остафьева и сам текст его письма позволяют высказать предположение относительно [63] того, представителем каких кругов греков он являлся, и кому, таким образом, помогала в контактах с Россией братия Никольской обители. Послание греческого купца является весьма ярким свидетельством сохранявшихся зимой 1648 г. надежд на возможное сотрудничество московского двора с польско-литовскими властями в противостоянии Крымскому ханству и Высокой Порте. Готовившийся польским королем Владиславом IV антиосманский поход не получил поддержки от польско-литовских магнатов на осеннем сейме 1646 г. Лишь запорожское казачество разделяло его военные планы и, в том числе, надежды на значительную финансовую помощь со стороны Венеции для организации похода. Несмотря на продолжение переговоров Речи Посполитой с Россией о совместной борьбе против нападений крымцев [31. Р. 139- 143], проекты антиосманского альянса, в которых были готовы принять участие правители Молдавии и Валахии не сбылись, подорванные неудачей на сейме. Однако вплоть до начала восстания казаков, возглавленного Богданом Хмельницким, который находился в Крыму как раз в то время, когда Константин Остафьев состоял при его будущем противнике, гетмане Потоцком, и даже участвовал в пытках захваченных крымцев, будущих союзников запорожского гетмана, в греческой среде сохранялись надежды на привлечение внимания России к планам совместного с польско-литовским государством выступления против османской державы.

Не только письмо Константина Остафьева внушало тогда надежды на то, что Порта уже дрогнула от наносимых ей венецианским флотом поражений. Именно в это время несколько известных греческих архиереев высказывали подобные же оптимистические взгляды на ход Кандийской войны в письмах, присылаемых ими в русскую столицу. В их числе следует в первую очередь назвать бывшего константинопольского патриарха Афанасия Пателара и дидаскала Гавриила Власия, ставшего в 1647 г. митрополитом Навпакта и Арты ¹⁷. Вплоть до смерти польского короля Владислава IV и первых побед Хмельницкого в этих кругах сохранялись надежды на возможность объединения сил христианских государств для оказания помощи сражавшейся против османской державы Венеции. Некоторые из греческих архиереев, представителей влиятельных родственных кланов из венецианских владений — Крита (Афанасий Пателар, Никифор Кларондзан), Корфу (Гавриил Власий), — в это время часто бывали в греческих монастырях Дунайских княжеств, где порой находили и постоянное пристанище.

Неудивительно, что инициаторы написания грамоты от имени братии монастыря Грилицы, печать которого, видимо, была в их распоряжении, хорошо знали о существовании известной святыни в драгоценном золотом мощевике, изготовленном по приказу «Михаила воеводы», описав ее и частицу главы св. Иоанна Предтечи в своем письме. Важная реликвия должна была привлечь внимание русских властей к путешествующим старцам, поскольку отправившиеся в Москву монахи рассчитывали и на получение большей царской милостыни. [64] По всей видимости, монастырь Грилицы никак не был связан с тем монастырем близ Крайовы, где хранилась десница св. Николая, а украшенная золотом реликвия тогда еще не покинула обитель, где позже ее увидел Макарий Антиохийский и его свита. Слух же об этой святыне был распространен по всему Христианскому Востоку, найдя отражение и в тексте послания монахов Никольского монастыря, приехавших от Константина Остафьева.

Комментарии

1. «А в грамоте ис того монастыря братья пишут ко государю, что учинилось им убытков от турского паши 1000 златых, и в том заложили они Евангелия и мощи, руку святого Николы, и мощи от главы Иванна Предотечи, и два киота, и четыре кадильницы серебряны, и иную святыню, и для того послали они бить челом государю игумена Иону, а с ним священника со двемя служки, чтоб государь пожаловал в их монастырь на окуп, как ему, государю, Бог известит» [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 17. 1648 г. Л. 7-8].

2. Издание надписи см. [5. № 10. Р. 713-722; 6. Р. 380. № 384].

3. О мощах св. Николая Мирликийского, почитаемых в одной из церквей на о. Лидо в Венеции, также дублирующих святыню из Бари см. [7. Р. 51-53].

4. «Русь», «руськие», «рутены»: православные, живущие в Речи Посполитой.

5. Об Иване Петрове Тафрали, сыгравшем выдающуюся роль в дипломатических связях между Москвой, высшим греческим духовенством, Дунайскими княжествами, Войском Запорожским и Портой см. [10].

6. Русский перевод Посольского приказа [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 14. 1641 г. Л. 20-23]. Еще одна грамота Ивана Петрова, не сохранившаяся в подлиннике, была адресована думному дьяку Ф. Ф. Лихачеву [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 14. 1641 г. Л. 24-26].

7. Он же, очевидно, назван в документах также «Афанасием Остафьевым»: Константин сообщил, что «из Молдавские земли посылал нарочно во Царьгород для проведыванья всяких вестей, и к нему писал те вести из Царягорода брат его родной, Офонасей Остафьев». Далее в тексте говорится о приезде того же Афанасия в Москву с вестовыми письмами самого Константина Остафьева [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 22. 1646 г. Л. 9]. О приезде Афанасия Иванова см. [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 18. 1642 г. Л. 1-28].

8. Об Исае Остафьеве и занимаемых им должностях при молдавском господаре см. [11; 12. Р. 72-82].

9. Имя Константина Остафьева упоминается и в грамоте эпитропов александрийского патриархата Антония Грилло и великого скевофилака Христофора, написанной из Константинополя в 1642 г. Эпитропы благодарили царя за полученую ими для александрийского святителя милостыню, посланную с греческим купцом (см. [2. Ф. 52. Оп. 2. № 190. 1642 г.]. Манера письма этого писца была названа Б. Л. Фонкичем «стилем выпученных глаз» [14. Р. 291-292]. О других грамотах этого писца см. [13, С. 88-89, 143].

10. Константин Остафьев (Евстафьев) был отпущен в середине февраля назад [2. Ф. 52. Оп. 1. Д.7.1640 г. Л. 45], так что до мая, когда была написана грамота, мог успеть доставить жалованье монахам Никольского монастыря. См. расписку на греческом языке о получении милостыни, сделанную, впрочем, за Никольского архимандрита Григория и за Константина Остафьева одной и той же рукой: [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 5. 1640 г. Л. 23].

11. Голландская бумага с филигранями «голова шута» была использована также хиосским архиепископом Кириллом, писавшим на этой бумаге в Москве в 1660 г.: ГИМ. Син. грам. 2294 (Владимир. № 519); Син. грам. 2295 (Владимир. № 520). См. описания грамот [19, С. 163; 20. С. 61; 21. С. 66-68].

12. Филигрань плохо просматривается. Фотовоспроизведение письма см. [23. Р. 321].

13. О писце и датировке документа см. [25; разновидность филиграни: 18. № 447-448, 451].

14. Отождествить монастырь св. Феодора Тирона в Пловдиве или близ него пока не удалось. Возможно, речь идет о монастыре св. Феодора на Пловдивском поле (см. [28. С. 271].

15. Филиграни грамоты Архангельского монастыря: «якорь» в круге с трилистником. Тип: [29. № 2016]. Филиграни грамоты монастыря св. Феодора Тирона «три луны» довольно редкого вида, контрамарка «трилистник» с литерами GBЗ. Идентичные водяные знаки имеются на грамоте братии Иверского монастыря архимандриту Никону [2. Ф. 52. Оп. 2. № 308]. На обеих грамотах совпадают расстояния между понтюзо. Тип [30].

16. Сердечно благодарю А. А. Турилова за консультации относительно почерка и других особенностей документов.

17. Так, в 1646 г. бывший константинопольский патриарх Афанасий Пателар прислал несколько грамот, в которых извещал русское правительство о ходе боевых действий венецианцев против османского флота [2. Ф. 52. Оп. 2. № 266, № 270; Оп. 1. Д. 7. 1647 г. Л. 1-7]. Описание грамот см. [20. № 36; 21. С. 26]. Для Афанасия Пателара Константин Остафьев получал в Москве царское жалованье [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 7. 1640 г. Л. 37]. Грамота Гавриила Власия [2. Ф. 52. Оп. 1. Д. 7. 1647 г. Л. 19-25].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Dragomir S. Contribute privitoare la relajiile bisericii romanesti cu Rusia in veacul XVII // Extras din Analele Academiei Romane. Bucuresti, 1912. Ser. II. Memoriile secjiunii istorice.

2. Российский государственный архив древних актов.

3. Puscasu V. Actul de ctitorire ca fenomen istoric in Tara Romaneasca si Moldova pana la sfarsitul secolului al XVIII-lea. Bucuresti, 2001.

4. Nasturel P.S. Note sur le culte de saint Nicolas en Roumanie // La Chiesa greca in Italia dairVIII-o al XVI-o secolo. Padova, 1973. (Italia Sacra. Vol. 20-22).

5. Demetrescu Dr. Mana Sfantului Ierarh Nicolae // Biserica Ortodoxa Romana. 1914. Anul 37.

6. Inscriptive medievale ale Romaniei. Vol. I. Orasul Bucuresti / Ed. Al. Elian, C. Balan, H. Chirca, O. Diaconescu. Bucure§ti, 1965.

7. D’Antiga R. Guida alia Venezia bizantina: Santi, reliquie e icone. Padova, 2005.

8. Павел Алеппский. Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским / Пер. с арабск. Г. Муркоса. М., 2005.

9. Legrand Е. Bibliotheque grecque vulgaire. Paris, 1881. T. 3.

10. Грушевський М. С. Iсторia Украiни-Руси. Киiв, 1997. Т. IX. Ч. 2. С. 937-939; Исторические связи народов СССР и Румынии в XV — начале XVIII в.). М_м 1968. Т. 2 (1633-1673). С. 361; Заборовский Л. В. Экономические связи России с Балканами в первой половине XVII в. // Связи России с народами Балканского полуострова. Первая половина XVII в. М., 1990. С. 170-174; Заборовский Л. В. Католики, православные, униаты. Проблемы религии в русско-польско-украинских отношениях конца 40-80-х гг. XVII в. М., 1998. Ч. 1. Источники времени гетманства Б. М. Хмельницкого. С. 324-325.

11. Paun R.G. Les grands officiers d’origine greco-levantine en Moldavie au XVII ^e siecle. Offices, carrieres et strategies de pouvoir // Revue des etudes sudest europeennes. 2007. T. XLV (№ 1-4).

P. 168-169, 173, 191, 193, 195; Ченцова В. Г. Восточная церковь и Россия после Переяславской рады. 1654-1658. Документы. М., 2004. С. 146.

12. Ченцова В. Г. Иерусалимский протосинкелл Гавриил и его окружение: материалы к изучению греческих грамот об иконе Влахернской Богоматери // Palaeoslavica. 2007. Vol. XV. № 1.

13. Ченцова В. Г. Челобитная палеопатрского митрополита Феофана 1645 г. об организации греческого книгопечатания и греческой школы в Москве // Palaeoslavica. 2006. Vol. XIV.

14. Фонкич Б. Л. Палеография греческих грамот Львовского братства // Palaeoslavica. For Prof. I. Sevcenko on his 80 ^th birthday. 2000. T. X. № 2.

15. Ченцова В. Г. Материалы к описанию греческих грамот 40-60-х гг. XVII в. анонимного писца из Молдавии (архимандрита Леонтия?) // Пятые чтения памяти профессора Н. Ф. Каптерева. Россия и православный Восток: новые исследования по материалам из архивов и музейных собраний. Материалы. Москва, 30-31 октября 2007 г, М., 2007.

16. Галактионов И. В. Ранняя переписка А. Л. Ордина-Нащокина. 1642-1645 гг. Саратов, 1968.

17. Vacaru S. Contributia lui Vasile Lupu la dezvoltarea arhitecturii moldovenesti // Anuarul Institutului de istorie «A.D. Xenopol». 1994. T. 31.

18. Дианова T.B. Филиграни XVII-XVIII вв. «Голова шута». Каталог. M., 1997 (Труды Государственного Исторического музея. Вып. 94).

19. Фонкич Б. Л., Поляков Ф. Б. Греческие рукописи Московской Синодальной библиотеки. Палеографические, кодикологические и библиографические дополнения к каталогу архимандрита Владимира (Филантропова). М., 1993.

20. Фонкич Б. Л. Греческо-русские связи середины XVI — начала XVIII в. (Греческие документы московских хранилищ). Каталог выставки. М., 1991.

21. Фонкич Б. Л. Греческие документы и рукописи, иконы и памятники прикладного искусства московских собраний. М., 1995.

22. Ченцова В. Г. Филиграноведение в изучении греческих документов XVII в. // Историография, источниковедение, история России X-XX вв. Сборник статей в честь С. Н. Кистерева. М.; СПб., 2008.

23. Ченцова В. Г. Коринфский митрополит Иоасаф, гетман Богдан Хмельницкий и Россия (неизвестные документы фонда «Сношения России с Грецией» (ф. 52) Российского государственного архива древних актов) // Palaeoslavica. For Prof. I. Sevcenko on his 80^th birthday. 2002. Vol. X. № 2.

24. Харлампович К. В. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Казань, 1914. Т. 1. С. 119; Panaistescu P.P. L’influence de l’oeuvre de Pierre Mogila, archeveque de Kiev, dans les Principautes roumaines // Melanges de l’Ecole roumaine en France. Paris, 1926. Pt. 1. P. 64.

25. Ченцова В. Г. Писец Николай с Родоса и архимандрит Иаков с Мелоса: о некоторых документах, относящихся к пребыванию патриарха Макария Антиохийского в России в 1654-1656 гг. // Очерки феодальной России. М.; СПб., 2008.

26. Димитpujeвuh Ст. М. Граhа за српску историjу из руских архива и библиотека // Споменик. Српска Кральевска академиjа. 1922. Т. LIII. Други разред, № 45.

27. Кулиh Б., Среhков Н. Манастири Фрушке Горе. Нови Сад, 1994.

28. Иванов И. Български старини из Македония. София, 1931.

29. Mosin V. Anchor Watermarks. Amsterdam, 1973.

30. Велков А., Андреев С. Бодни знаци в Османо-турските документи. I. Три луни. София, 1983. № 134 (1649 г.); Станковиh Р. Рукописне кньиге манастира Свете Троjице код Пльевальа. Водени знаци и датиранье. Београд, 2003. № 458 (1640-1650 гг.).

31. Sysyn Fr.E. Between Poland and the Ukraine. The dilemma of Adam Kysil, 1600-1653. Cambridge (Mass.), 1985.

Текст воспроизведен по изданию: Известие о деснице св. Николая Мирликийского в грамоте братии Никольского монастыря Грилицы 1648 г. // Славяноведение, № 2. 2009