СОЛОВЬЕВ М.
ПО СВЯТОЙ ЗЕМЛЕ
I.
От Яффы до Иерусалима
В ясное, безоблачное утро 24 сентября пароход стал в виду Яффы. Голубое море лежало как зеркало. Пред нашими глазами лежали желтые стены и дома с плоскими крышами, тонувшие в массе темно-зеленых апельсинных садов, среди которых высились стройные стволы пальм, увенчанные густооперенными ваиями. Несколько невысоких минаретов и круглых куполов подчеркивали мусульманский характер страны. Позади города синели Иудейские горы, отделявшие нас от Святого Града. Благодаря полному затишью, мы и не заметили той гряды подводных камней, через которые приходится переплывать едущим на берег. Современные большие корабли не могут подходить ни к одному из портов Сирии и Палестины вплоть до берега, как делали древние мореплаватели на своих утлых судах. Яффский риф, равно как Бейрутский, Родосский и Хиосский, вероятно, составляет остаток древнего разрушенного мола. Теперь приходится перескакивать через него в лодке, что сопряжено с немалыми опасностями в неспокойную погоду и нередко сопровождается гибелью лодочников и пассажиров. Нас же Святая Земля приняла в своем первом городе ласково и кротко, волны бережно несли консульскую шлюпку к порогу Святой Земли и тихо лизали каменную набережную города. Неизменная внимательность русского вице-консула в Яффе, Влад. Ник. Тимофеева, столь известная всем [599] русским паломникам в Яффе, устранила все береговые затруднения. Багаж тотчас перенесли в агентство Русского Общества Пароходства и Торговли, экипаж был нанят, и мы, горя нетерпением узреть Св. Град, решились пожертвовать сомнительными священно-историческими древностями Иоппии и отправились на рынок, на краю города, где ждали нас лошади. Улицы Яффы так извилисты и узки, что по ним можно только ходить пешком, или ехать верхом. Серые каменные дома высоко поднимались по сторонам улицы, чернея редкими окнами с частыми решетками и узкими дверями. Среди арабских построек настроено уже много европейских гостиниц, торговых помещений, консульских домов, монастырей. Город заметно европезуется. Утром и днем по улицам беспрерывно толкутся люди и идут гуськом караваны верблюдов, привязанные к передовому маленькому ослику. Умный ушастый ослик обдуманным и уверенным шагом идет рядом с погонщиком, который нередко взлезает на него, доставая ногами землю; сзади величаво шлепают мягкими, тяжелыми ступнями «корабли пустыни», презрительно бросая взгляды на проходящих и считая, по-видимому, своего осла — предводителя за наемного проводника — мальчишку или пажа. Все лавки были давно открыты. Пестрая толпа Феллахов и Бедуинов, сильно уже разбавленная Греками и Европейцами, представляет оригинальное зрелище. Хотя еврейская иммиграция идет через Яффу и ротшильдовские колонии лежат почти у ворот города, жидов в городе, покамест, незаметно. Космополитические пиджаки и котелки сталкиваются с широкими бедуинскими плащами, сшитыми из полос коричневой или черной и суровой, небеленой шерстяной ткани, с маленькими сирийскими чалмами, фесками, ярко-красными у мусульман и темно-красными у турецких христиан, и белыми шапочками Арабов-христиан, Феллахов. В толпе осторожно скользят мусульманки, закутанные в черные и синие чадры и христианки в убогом платье, с открытыми лицами, все пожилые и некрасивые. Иногда важно проходят тучные муллы в обычных серо-голубых широких кафтанах и белоснежных чалмах. В неопрятных улицах, усеянных камнями, изборожденных рытвинами, покрытых сводами, держится еще утренняя прохлада и тень. Неведомо зачем глухие арки висят над головами, соединяя противоположные дома. Из осененных улиц вы попадаете на площадку, [600] залитую солнцем. В лучах его темные, бронзовые лица туземцев, сухощавые фигуры, широко задрапированные плащами, или скудноприкрытые грязно-белыми и синими хитонами, приобретают живописность и колоритность, возможную только при палестинском солнце: оно бросает яркие и темные пятна на серые и черные ткани, на темные обнаженные части тела. Черномазые ребятишки пытаются выпросить бакшиш, но не особенно назойливо. Испитые женщины робко идут за вами и потихоньку молят о милостыне. Разгруженные верблюды с обычною монументальностью расположились на отдых. Никем нетревожимые собаки, стаями и в одиночку, спят среди улиц. На Востоке домашних собак нет. Они составляют особый класс городского населения, очищающий города от помоев и отбросов: они не лают на проходящих и никогда не бесятся. Вот, наконец, и экипаж. За 27 франков нам доставили четырехместный шарабан, на рессорах, с навесом и непромокаемыми занавесками с трех сторон, запряженный тройкой лошадей. Захватив, корзинку с виноградом, бананами, зелеными апельсинами (очень сладкими и прохладительными), мы скоро выехали за городские ворота и, вступив в пояс садов, окружающий Яффу, покатили среди кактусовых изгородей. Восточные сады не похожи на наши. Восточный человек не любит движения, не признает прогулки и не нуждается в гладких, укатанных дорожках. Газон и трава немыслимы в стране, полгода сожигаемой палящим солнцем. Палестинские сады не что иное как огороженные места, густо засаженные пальмами, бананами, миндальными, лимонными и апельсинными деревьями, смоковницами и маслинами, или огороды с грядами дынь, тыкв и огурцов, с ползучими по земле длинными перепутанными лозами винограда. Между насаждениями вьются тропинки для рабочих и садовника и канавки для воды, которая берется из домашней цистерны или проводится из общественного водопровода, буде таковой имеется. Хозяин наслаждается садом или принимает гостей, сидя на ковре в тени дерева. Сорные травы или сухие колючки, обыкновенно, занимают пространство между деревьями, столь же каменистое и неприбранное, как улицы и пустыри. Вообще, слово сад имеет на Востоке иное значение, чем у нас. Одна Левантинка рассказывала мне, что у них в Яффе большой дом и при нем большой сад, но в нем, вследствие морских ветров, не растет [601] ни деревьев, ни винограда, ни цветов. О таких садах мне говорили и в Грузии. Яффские сады огорожены высокими кактусами. Раз посаженный, кактус неистребим и широко распускает свои безобразные колючие лапы во все стороны. На его серо-зеленых, водянистых отростках появляются мелкие желтые и красные цветки, а потом ягоды, покрытые жесткою шелухой, употребляемые туземцами как прохладительная пища, но, по отзывам Европейцев, невкусные. Оторванные лопасти кактусов подвергаются быстрому гниению. Из-за стенки кактусов мы видели густую массу деревьев, покрытых тяжелыми гирляндами апельсинов и, выехав за пределы садов, надолго, до Иерихона и Хеврона, простились с древесного зеленью.
Дорога шла по превосходному шоссе, устроенному между Яффой и Иерусалимом по повелению султана, благодаря Великой Княгине Александре Иосифовне. Посетив Константинополь на возвратном пути из Святой Земли, в 1858 г., Ее Императорское Высочество обратила внимание падишаха на ужасное состояние дорог в Палестине, и он немедленно приказал устроить нынешний путь, не уступающий ни южнобережскому, ни военно-грузинскому шоссе по своему удобству и порядку и представлявший почти такие же трудности для инженеров. По гористой местности, пересеченной глубокими, сухими протоками, уади, шоссе идет прихотливыми зигзагами, то поднимаясь, то опускаясь незаметными уклонами. На всем протяжении шоссе от Яффы до Иерусалима устроено 17 сторожевых башен на расстоянии 25 минут езды одна от другой. Прежний путь шел по горам, между обрывами, круто спускаясь и поднимаясь из глубоких долин на каменистые холмы. Бедуины, это отребие человечества, выпущенное арабскими завоевателями из пустынь Аравии в мирную земледельческую Палестину, разорили страну и делали всевозможные насилия над паломниками — до сороковых годов нашего столетия. Знаменитый наш паломник, Барский, ходивший в Святой Земле в 1726 году, потрясающими чертами изобразил возмутительные угнетения, которым подвергались тогдашние паломники. За пропуск из Яффы миряне платили паше по 7 1/2 талеров, а иноки — по 3 1/2; за это паломники получали конвой. Путешествовать можно было только караваном. Несмотря на турецкую охрану, за воротами Яффы путников уже стерегли «Арапи, скитающиеся по полям в худих и раздранних одеждах, взимающе коний за брозди и [602] не пущающе далей шествовати, искаху от всякаго нечто от пинязей, глаголище Арапским языком альбакшиш, то есть, даждь дарь и роздаяху сребренники на многих местех; аще же кто не хотяше дати, то бияху жезлием, во след гоняще осла или коня; искаху же и от мене, но не даях им ничтоже и попихаху мя, посмевающе». 1 Выйдя из Рамли, Барский был избит такими же Бедуинами. Такое же грабительство ожидало караван при входе в Иудейские горы. Во второе путешествие, в 1729 г., Барский был ограблен донага и едва остался жив. Бедуины разбойничали у самых стен Иерусалима. Путь был не безопасен еще в 1858 г., когда ехал в Иерусалим покойный арх. Леонид. 2 До сих пор разбойники шныряют около ежегодных русских караванов, но почти всегда жестоко платятся за покушения. Два раза они разоряли приют, устроенный протестантом Шпеллером за стенами Иерусалима для малолетних сирийских сирот, родители которых были избиты во время резни на Ливане. Когда были устроены частые караулы на иерусалимской дороге, бесчинства почти прекратились.
Экипаж катился по широкой и плодоносной Саропской равнине, бывшей морским дном в незапамятную древность. Неглубокий слой красноватой земли, перемешанной с крупнозернистым камнем, дает прекрасные урожаи. Кругом все поля были возделаны. Кукуруза и пшеница уже были сняты. Желто-бурая равнина разнообразилась только группами зеленоватых маслин, тощих и невысоких. Почти рядом с дорогой тянулось полотно строящегося рельсового пути, соединяющего Яффу с Иерусалимом; на нем копошились кучки Феллахов и Арабов в белых и синих рубахах. Работы идут деятельно под надзором европейских десятников. Ожидали открытия движения до Латруна, на полпути к Святому Граду, в июне сего года, но это не состоялось. Самая трудная часть постройки — впереди, от Латруна, среди обрывистых холмов Иудеи. Построение дороги совершенно изменит прежний характер паломничества. Режущим ухо диссонансом звучать свистки, возгласы кондукторов, остановка у буфетов, пыхтенье паровозов на Филистимской равнине, среди пещер, в которых [603] обитал Самсон, между которым бродил гонимый Давид, в местах, освященных воспоминаниями об Иосифе Аримафейском, благоразумном разбойнике, Эммаусской вечери Спасителя. Последние следы древнего, трудного паломничества исчезают. Материализм плотоугодной цивилизации открывает всем, достойным и недостойным, широкие врата и удобный путь к святыням Палестины. Коммерческое значение дороги представляется крайне сомнительным. Конечный пункт ее — Иерусалим. На огромном протяжении от него страна кругом пустынна, лишена мало-мальски значительных поселений, не обладает естественными произведениями для выгодного вывоза за границу, а в то же время бесчисленные овраги, безводные и безлесные, каменистые пустыри, кольцом окружившие Иерусалим, в высшей степени затруднят инженерную работу. Сам Иерусалим и его ближайшие окрестности не производят ничего. Заиорданье снабжает Иудею пшеницей, но от Иордана до Св. Града около 60 верст трудного пути. Около Вифлеема и Хеврона развивается значительное виноделие и производство елея; вино и масло прекрасного качества; но это производство только-что начинается, и нельзя ожидать, чтоб оно развивалось очень быстро: подготовка почвы для культуры в такой каменистой стране сопряжена с большими затруднениями, а податная система так несовершенна, что разоряет земледельца, отнюдь не обогащая казначейства. Немецкие колонии, еле-еле сводящие концы с концами, свидетельствуют, что не одна восточная лень мешает процветанию Палестины, а между тем колонисты успели занять лучшие места Св. Земли. Неужели может окупаться содержание дороги передвижением какой-нибудь сотни тысяч пассажиров в течение года? Тем не менее, две французские компании взялись за дело и проложили рельсы почти на половине пути. Ожидали даже открытия движения до Рамлеха нынешним летом, но, однако, это не состоялось. Рамле или Рамлех находится в двух часах пути от Яффы. Издали уже видны его тополи, кипарисы и минареты. Это обычная первая станция паломников по дороге в Иерусалим. Городку, одинаково приветливо манящему путника среди дня и к вечеру, старались найти определенное приурочение к какому-нибудь библейскому городу, но напрасно. Своим развитием он обязан арабским властителям в смутное время распадения халифата на полунезависимые области. Тогда здесь появились [604] значительные сооружения, развалины которых стоят среди города до сих пор. Вероятно, тогда же полнилась высокая пашня, перестроенная крестоносцами, известная под именем башни сорока мучеников. Мусульмане, по удалении крестоносцев, удержали христианское название, построив на этом имени легенду о каких-то сорока сподвижниках пророка. В полдневный зной город казался вымершим. Белые стены католического монастыря, серые развалины, белые куполы мечетей, беловатая пыльная почва дышали огнем. В тени молчаливо сидели черные фигуры мусульман. Какой-то негр сладко спал в канаве у монастырской ограды. С наслаждением мы вошли в прохладную и чистенькую залу немецкого приюта, пока наши лошади пользовались передышкой. Немецкая гостиница содержится одним из яффских колонистов-храмовников. Они вышли в начале сороковых годов из Виртемберга, увлеченные проповедью некоего Гартмана. Учение их составляет странную смесь крайнего рационализма и мистицизма. Их храм — не храм Соломона или Гроба Господня, но сам человек, как вместилище Духа Божия, подлежащее усовершенствованию, которое, однако, достигается в соответственном общественном устройстве. Современное социальное положение в Германии непригодно для достижения целей сект. Само христианское учение не представляет достаточных основ для социального переустройства, имея в виду преимущественно богословские истины. Ветхозаветный закон в этом отношении дает более определенные указания для общественной организации. Осуществление своих идеалов храмовники задумали на священной почве Палестины. Две колонии, в Яффе и Иерусалиме, в настоящее время насчитывают до 700 душ. Священников у них нет. Община собирается по воскресеньям для пения гимнов, проповедей и конфирмации. Конечно, среди общины возникли разные ферейны, без которых немыслима немецкая жизнь: ферейны девиц, холостых, детей. В гостинице Рамлеха хозяйничает немецкое семейство, но на стенах развешаны английские листки с назидательными изречениями из Библии.
Часа через полтора от Рамлеха начинается «восхождение к Иерусалиму». Евангелие с удивительною точностью употребляет выражение «восходя к Иерусалиму» вместо «приближаясь к Иерусалиму». Откуда ни идти, с Иордана, из Галилеи, с юга или с запада, приходится сначала идти в гору и почти у [605] стен Иерусалима нужно спускаться вниз. С правой стороны от шоссе виднелась прежняя дорога, шедшая по крутым отлогостям Иудейских гор, недоступным для колесных экипажей, мучительным для пешеходов. По сторонам пути бродили хищные разбойники Бедуины, грабившие странников и земледельцев. Теперь все гарнизоны выведены из всех сторожевых башен. Опыт немногих лет дал вполне удовлетворительные результаты: на яффской дороге бедуинские бесчинства прекратились. Знаменитые разбойники, вроде Абу-Гоша, которые разыгрывали роль каких-то независимых владельцев, и собирали дань с проходящих караванов и бесчинствовали в нагорной стране до стен Иерусалима, отошли в область истории. Эти трусливые шакалы постепенно отодвигаются к востоку и в настоящее время лишь изредка встречаются по сю сторону Иордана. Пребывание Бедуинов оказывало и оказывает развращающее влияние на мусульманское оседлое население Палестины, поддерживая хищнические инстинкты относительно христиан и среди оседлых жителей. До сих пор случаются грабежи одиноких или невооруженных путников по дороге в Вифлеем и Хеврон. Нападения чаще в пустыне между Иерусалимом и Иерихонскою долиной. До сих пор признается необходимым, чтобы шейх Вифанский посылал кого-нибудь из своих, или ехал сам провожать идущих к Иордану. Но до какой степени трусливы эти разбойники видно из того, что одному из русских паломников совершенно достаточным оказалось взять с собой одного пехотинца из четырех, держащих стражу в Иерихоне, для того, чтобы переехать поперек 40-верстную пустыню, в которой, но полученным известиям, рыскали Бедуины, перебравшиеся из Заиорданья. Можно с уверенностью сказать, что несколько хороших и беспощадных уроков укротили бы навсегда бедуинскую сволочь на всем протяжении Святой Земли. Усиленный наплыв Европейцев делает свое дело. Мусульманское арабское население впадает в какое-то оцепенение. Европеец господином разъезжает по Палестине, заставляя туземцев усвоивать необходимые слова чуждых им языков, не выказывая никакого страха пред туземцами, смеясь над их кремневыми пищалями и ятаганами, пугая их своими револьверами. Всякий Европеец в глазах местных мусульман и христиан-хаваджи, знатный господин, у которого можно только просить подачку, да и подачки даются теперь гораздо реже. [606]
Дорога поднимается в гору до Латруна. Лошади уже не бегут, но тащат шагом нашу колымагу. Перевал идет за перевалом. Давно уже горы заслонили голубую поверхность Средиземного моря. По мере восхождения, небо теряет свою бледную окраску, становится синее, приобретает полную силу густого ультрамарина, возвышаемую яркими белыми и желтыми скалами. Только редкими клочками в глубине балок и по уступам каменных гор видны возделанные поля, нередко подпертые каменною кладкой от стремительных дождевых потоков в зимнее время. Пальмы уже прекратились и, за исключением трех или четырех в Иерусалиме и финика Св. Саввы, встретятся снова только в Иерихонской долине, на другом склоне иудейской возвышенности. Из деревьев видны только с трудом разведенные маслины, корявые, скорченные, с толстыми расщепленными корневищами, сливающимися в общий ствол высоко над землей, так что будто бы несколько стволов срастаются в одно дерево. Красноватые горы во многих местах размыты до твердокаменных слоев, ступенями нагроможденных один на другой. Силой воды и эти несокрушимые породы изборождены, продырявлены, и нередко кажутся заглохшими развалинами древних зданий, или чернеют глубокими впадинами и пещерами. Немало попадается и настоящих развалин. Там и сям замечаются руины мелкого бурого камня, залитого цементом, составлявшего сердцевину стен, снаружи обложенных плитами, или тесанным камнем, который давно растащили мусульмане для своих построек. Еще чаще попадаются бесформенные груды древних руин. На гребнях гор видны средневековые замки, или запустелые, или занятые мусульманами. Такой, например, стоит около Латруна. Глядя на обнаженную скалу, на этот обширный замок, к которому так затруднителен доступ, едва верится, чтобы когда-то люди меняли тучные поля северной Франции или пышный и богатый Прованс на эту безлесную, безводную Палестину, и жили под этим раскаленным небом, среди ежечасных опасностей от мусульман, среди населения, христианство которого крестоносцы считали схизматическим, приниженного в политическом отношении хуже, чем при мусульманах, и потому враждебного феодальным пришельцам. В библейских урочищах завелась совершенно неподходящая средневековая рыцарская жизнь с авантюрами, о которых дает понятие история Андроника Комнина. Явившись [607] чужеядным растением на ветхозаветных руинах Святой Земли, Франкское королевство было самым кратковременным из чужеземных владычеств в Палестине, вечно изнывающей в ожидании смены своих повелителей. 3 Три поколения западных крестоносцев прожили здесь, плодились, множились и смешивались с туземцами, выродившись, наконец, в расслабленное и изнеженное племя пулланов, с которыми уже нетрудно было справиться египетским султанам. Освежившись у Латруна, двигаемся далее. Горы растут, балки становятся глубже. Старая дорога идет гораздо выше, прямее, но доступна только всадникам. Новое шоссе, сопровождаемое сторожевыми башнями, делает широкие зигзаги, вьется змеей по склонам гор, показываясь внизу многими прихотливыми извивами. Начинает вечереть. В воздухе чувствуется свежесть. Мы делаем большой спуск и подъезжаем к Кялоние, когда солнце уже скрылось за пройденными горами и опускается в нагретые волны моря.
Пока лошади, измученные переходом, едят и пьют, мы сидим на террасе чистенького хана, где толстый Турок подносит нам холодную воду и зеленые апельсины. Прохладное ущелье все засажено маслинами и апельсинными деревьями, между которыми, как бесформенные кучи сухой грязи, стоят хижины Феллахов. Направо поднимается Горняя — высокая гора, с обширными францисканскими садами и виноградниками; выше их белеют среди зелени маленькие белые домики русских монахинь, поселившихся на землях архимандрита Антонина, принадлежит им же значительная масличная плантация, сад. Налево, в уходящем вдаль ущелье, потянулись виноградники Феллахов. Сбор винограда еще не кончен, и жители проводят время в летних помещениях среди своих садов. Огоньки теплятся по склону горы как светляки. Небо уже темнеет и зажигаются в вышине чудные звезды Палестинской тверди. Они разгораются все ярче и ярче, по мере того, как мы с освеженными силами поднимаемся на последнюю ступень иерусалимского восхождения. Еще час езды — и все погружается в глубокий мрак. Млечный путь беловатым, искристым [608] поясом перехватывает темное небо, усаженное блистающими бриллиантами. Свет звезд так силен, что небо становится черным, но сохраняет свой оттенок. Начинают встречаться какие-то постройки, ограды, сначала поодиноче, потом чаще, теснее и обращаются в непрерывную улицу; ровное шоссе сменяется непроходимою восточную улицей. Показываются ряды огней. «Вот и Иерусалим!» — говорит моя спутница. Конец нашего пути. Еще несколько поворотов, — и у ярко освещенного крыльца, в широких сенях огромного русского подворья нас уже радушно встречает уполномоченный Палестинского Обществ Николай Григорьевич Михайлов.
II.
Иерусалим
Оглядываясь на пройденный путь, дойдя до врать Св. Града, я испытывал чувство неудовольствия и самоуничижения: так ли нужно идти во Святую Землю? Так ли ходили и ходят паломники? Говорю: паломники, потому что турист в этой священной стране представляется чем-то уродливо неестественным. Размыкивать скуку, освежаться после утомившего труда дома, любуясь красотами природы, произведениями искусства, входя в веселый круговорот бойкой, пестрой иноземной жизни, в Палестине невозможно. Для туриста нет страны более скучной, неприветливой, неблагоустроенной. Научных задач у меня не было никаких. Свойственное образованным людям любопытство увидать места событий, известных ему с раннего возраста, здесь удовлетворяется крайне условно. В научном отношении Палестина такая страна, в которой что ни шаг, то спорное предположение. В Риме и Афинах, например, чуть не каждый камень имеет документальную историю; в Иерусалиме можно спорить даже о подлинности нынешней Сионской горы, а между тем нет вершка земли, в глубине которой не нашлось бы древних развалин, нет клочка земли, к которому не приурочивалось бы то или другое событие. Всемирно-исторические события сокрушительным вихрем проходили по Святой Земле, обращая бренные дела рук человеческих в бссформенные груды мусора, превращая в прах пышные создания [609] монументального искусства, истребляя письменные памятники, разбрасывая коренное население с его историческим сознанием за пределы страны и сменяя его новыми пришлыми насельниками. С трудом добираешься до древнейших преданий, ибо в смене народных верований коренного, господствующего населения предания, нарастая слоями, неминуемо подвергались опасности утратить свою определенность и точность. Легендарные циклы густою павиликой, или вернее — ползучими колючками Палестины, обвили все урочища и руины Святой Земли. С первого шага на Филистимском поморье путника окружает облако великих теней прошлого; их неуловимые образы преследуют его своими именами, своими деяниями; но прикрепить то и другое к видимой местности нельзя иначе, как при полной вере в предание. Настоящий паломник идет с душой, отверстой для веры во всякое предание. Для него нет сомнений и контроверсов. Историческое событие для него есть оболочка вечной нравственно-религиозной идеи и потому не отходит со своею эпохой на кладбище истории, а живет и совершается вечно и непрерывно, притягивая и его к участию в себе, оживотворяя, вдохновляя и умиляя его душу, размягчая его сердце. Среди священных мест, в кругу священных гробниц живее чувствуется благодать и божественная сила, избравшая эту страну местом своего непосредственного проявления. Никто не идет в Иерусалим со своими радостями: ими наслаждаются дома, они тесно связаны со своею родиной, ради их зачем бежать оттуда, где они обретены? В Иерусалим несут с собой бремя скорбей и печалей, идут с наболевшею душой, с изъязвленным сердцем; к Святому Гробу, на Голгофу, в Гефсиманию и Вифлеем несут свои жизненные недочеты с упованием сложить свою жизненную тяготу у святых мест, смыть в волнах Иордана житейскую истому и вернуться с утешенным, примиренным духом. Хочется верить, что в священной стране Дух-Утешитель осенит настрадавшуюся душу и здесь именно зажжет новым огнем путеводный светоч правды и терпения на дальнейшее жизненное поприще.
С такими побуждениями ходили и ходят наши и вообще восточные паломники. В древних народных былинах, в новейших хождениях наших священников и монахов читаются одне и те же мысли, намерения, душевное настроение. Их влечет душевное томление, духовный глад и жажда, и не нужно [610] смешивать их искренних сказаний с расплывчатыми жанровыми набросками вперемежку с библейскими цитатами у заправских, присяжных туристов. Самый путь паломника был приготовлением к заветной цели странствования. Чем тяжелее он, тем ярче вдали светится Сион и Святой Гроб. Чего-чего не перенесет странник на длинном пути из какого-нибудь медвежьего угла, прежде чем доберется до железной дороги и парохода! Наши отвратительные третьеклассные вагоны уже кажутся ему местом отдохновения. А путешествие на палубе или в трюме, в ближайшем соседстве с перевозимым скотом, непривычный морской путь, лишение теплой пищи, крайне бесцеремонное отношение к серым паломникам наших мореходов — все это составляет ряд испытаний, которые продолжаются и по высадке на берег в Яффе. До сих пор слышалась русская речь, жилось при знакомых русских порядках, тут является чужая, назойливая толпа иноязычных и иноверных людей, хозяев страны; среди них приходится совершить долгий путь, в 60 слишком верст, пока доберешься до просторных и чистых палат русского подворья, если, при этом, удастся там вовремя захватить койку или уголок, а не то — новые испытания в сырых и темных подвалах греческих монастырей. Проходя эти искушения, паломник совершает подвиг и, как венец, добытый тяжкими усилиями и трудом, бесконечно сильно чувствуется отрада помолиться и поплакать у Гроба Господня. Такая награда вполне заслужена. Елей яркой лампады, зажженной в душе странника, куплен праведною ценой. Подъем духа ниспосылается благостно и справедливо. Спокойно, с уравновешенною душевною силой возвращается он домой. 4 Духовное просветление озаряет его сказания о виденном, по возвращении на родину, и могущественно действует на внимательных слушателей в долгие зимние вечера, в далеких селениях и городах, занесенных снегом...
Думая об этих верующих идеалистах, я чувствовал стыд и угрызения совести, когда сопоставлял с их подвижничеством комфорт своего путешествия, праздничное плавание по прекрасному морю, населенному изящными созданиями античного гения («ты виргилианин, а не христианин!» — упрекала св. Иеронима иудейская пустыня), приятный переезд по иудейской [611] возвышенности, вкусную пищу и снежно-белую, прохладную комнату свою на русском подворье. Современные удобства, бывшие в моем распоряжении, мне казались несогласимыми с посещением Святой Земли. Они подрывают внутренний смысл паломничества. Элемент подвижнического приуготовления совсем не показывался. В нем не было никакой внешней, принудительной необходимости, а коль скоро не было необходимости, он становился неискренним, выдуманным для показа, для оригинальности и возбуждал бы только соблазн или тщеславие.
______________________________
В Палестине встают рано, с восходом солнца, дорожа утреннею прохладой. В сентябре и октябре хотя и не так жарко, как в мае — августе, но все-таки средняя температура не спускается ниже 20°, а при мне все время стояла гораздо выше, доходя на солнце за 40°. Даже ночи давали только сравнительную прохладу. Летние мошки жужжали всю ночь, пролезая даже сквозь мустикеры, без которых спать почти невозможно. Поднявшись рано я поспешил на плоскую крышу гостиницы взглянуть на вожделенный город. Русские постройки, справедливо удивляющие иностранцев своими обширными размерами, красотой строений, благолепием храма миссии и нового собора, еще неосвященного, лежат за стенами города, на Яффской дороге, с.-з. от Иерусалима. Они заложены на том месте, где находилась главная квартира Тита. Отсюда он распоряжался осадными работами. Отсюда мы ведем нашу борьбу за православие в Палестине против закоснелых злоупотреблений святогробцев и инославной пропаганды. Около русских построек возникает теперь Новый Иерусалим, населенный Франками и жидами, расширяющейся к западу и близко подошедший к городской стене, которую в 1536 году выстроил из древнего материала султан Сулейман вокруг города, причем исчезли двойные стены, защищавшие город в нескольких местах. Судьба этой стены — исчезнуть в свою очередь под напором развивающейся жизни города. С террасы предо мной открылся обширный вид, обрамленный вблизи бурыми каменными возвышенностями, а вдали голубою стеной Моавских гор по ту сторону Иордана. Выше всего поднималась на Елеонской горе, прямая как стрелка, колокольня русской церкви Вознесения, [612] увенчанная блистающим золотым крестом. Внизу, по Сиону, Мории, Акре громоздилось множество серых зданий, серых куполов, мечетей, башен. Ни одним клочком зелени не нарушал серо-пепельный тон картины. Длинная серая стена с массивными башнями отделяла широкою полосой Старый Иерусалим от белых домов нового предместья, которое выросло в последние пятнадцать лет около русского подворья за стенами города, но и предместье сохраняло общий каменный тон. Среди серой массы Святого Града я стал различать знакомые каждому по рисункам куполы Святого Гроба, Воскресения и купол Скалы, Куббет эс-Сахра, которую всегда смешивают с Омаровою мечетью, Эль-Акса, стоящей рядом. Некрасивым пятном, возвышалось массивное здание католической семинарии, подавляя своею тяжелою, неразчлененною массой храм Святого Гроба; немного далее к югу на самом Сионе виднелись круглые, византийские куполы двух обширных синагог. Горячий свет обливал всю эту каменную громаду. Глаза, утомленные печальным однообразием серых и коричневых тонов, невольно обращались к чудному сапфировому небу, единственной красе, которой не мог лишить Иудею человек.
До Яффских ворот ходьбы не более десяти минут. Дорога идет среди строящихся домов армянских, французских, еврейских. Но этой новой улице, усеянной обломками камня, покрытой белою пылью, происходит беспрерывное движение. Феллахи в широких абах, Греки в пиджаках, жиды с пейсами, ослы, верблюды, экипажи придают месту очень оживленный вид. Кавас, с бичом в руках, внушительно покрикивает на встречных, но, на самом деле, без необходимости, потому что при всей толкотне люди и животные движутся очень осторожно, никого не задевая, даже собак, которые разгуливают и лежат на дороге. Меня всегда удивляло согласие, в котором живут на Востоке люди и домашние животные. Никогда я не видал, чтобы покупали ослов, верблюдов или лошадей иначе, как криком, особым для каждого из этих животных, или грубо обращались с бездомными псами, наполняющими улицы. В свою очередь разнородные животные не дичатся и не пугаются друг друга. В замечательной сметливости ослов и лошадей убеждаются все с первого шага внутрь страны. Если кому создана совершенно несправедливая репутация глупости, то это без сомнения рассудительному, выносливому и [613] безконечно терпеливому ослу. Нельзя не почувствовать искренней симпатии к этому милому животному. При этом осел очень изящно сложен и голова его, с большими, кроткими и умными глазами, очень красива, гораздо привлекательнее, чем у мулов и лошаков. Езда на крупном осле, на широком и мягком восточном седле чрезвычайно покойна и приятна, а вынослив он чуть ли не более лошади.
Толкотня усиливается по мере того, как подходишь к городским воротам. Здесь уже магазины с европейскими товарами, с произведениями Вифлеема и других мест, назначенными для поклонников. Налево от ворот массивная «башня Давида», массивный четвероугольный замок, бывшая башня Фазаэль, крепкая цитадель, выстроенная Иродом. Она имеет до двадцати метров вышины, и массивные выпусковые камни свидетельствуют об ее древности. Тит при разорении Иерусалима оставил эту башню в целости, как обращик тех сильных укреплений, с которыми ему пришлось иметь дело. При взятии Иерусалима крестоносцами эта башня защищалась долее всех. При разделе добычи она досталась Пизанцам, вместе с Яффскими воротами. Она была реставрирована в XIV и XVI столетиях. Теперь Турки содержать там стражу. В казематах стоят ржавые пушки, очень опасные для стреляющих из них, и хранится порох, грозящий ежечасным взрывом вследствие крайней небрежности хранения и неосторожности турецких солдат. Внутри укрепления сохранились только древние цистерны. Не подлежит сомнению, что Фазаэль, как и другие Иродовы постройки, был соединен подземным ходом с дворцом, Антонией и храмом, но это сообщение пока еще не обнаружено. Ров около Фазаэля ныне засыпан и густо порос кактусами и колючками.
Тотчас за воротами начинается запутанный лабиринт иерусалимских улиц, настолько узких, что движение экипажей по ним невозможно. Улицы идут прихотливыми ломаными линиями, то спускаясь, то поднимаясь среди высоких серых домов, в стенах которых видны крупные древние камни, непохожие на остальной жалкий строительный материал, колонны с искалеченными капителями коринфского и византийского стиля, заложенные арки, глубоко ушедшие в землю. Иногда узкий, как щель, переулок уходит сбоку вниз, зияя по сторонам черными дырами тесных ворот или дверей, с крошечными окнами в [614] стенах, заделанными массивною железною решеткой. Сверху, на синем небе яркими пятнами светятся арки, переброшенный через улицу, восточные балконы, непроницаемые для посторонних взглядов, или дома, неожиданно оказавшиеся над крышами улицы на высотах естественных или наносных. Внизу лавки, цирульни, кофейни, тень и сырость в домах, заставляющая Иерусалимлян даже летом кутаться в теплую одежду. Монахи, обитатели греческих монастырей, даже летом носят под рясой шубку. Вблизи греческой патриархии, в одном из проходов к Святому Гробу, Латиняне и Греки воздвигают обширные постройки. Блаженнейший владыка иерусалимский отстраивает большую гостиницу, которая, надеемся, будет более удобна для православных паломников, нежели нынешние греческие странноприимницы.
Западная часть города населена преимущественно христианами, теснящимися около своей величайшей святыни. Храм находится в середине четыреугольника, ограниченного четырьмя улицами, стороны которого на севере (турецкая госпитальная улица) имеет около 165 метров длины, на востоке (базар Хан ец-Цейт) — 120 м., на юге (Ед. Доббагин) — 140 м. и на западе (Христианская улица) 110 метров. Большая часть Христианской улицы, по правой стороне, напротив греческой патриархии, и с.-з. угол по Госпитальной занят мусульманскими постройками: на углу — Саладинова больница (Ханка), в середине — частное владение, смежное с часовней Сириан, самым западным выступом ротонды Святого Гроба, и южнее — небольшая мечеть. Мусульманам принадлежит самая ничтожная часть упомянутой четыреугольной площади. В средине западной половины ее лежит самый храм, облепленный греческими, латинскими, коптскими, абиссинскими и русскими постройками настолько, что лишь метров пятнадцать южной стены его, с единственным входом, свободны от заграждений. Кроме этого клочка стены только купол Ротонды и купол греческого собора Воскресения видны снаружи. Грекам принадлежит львиная доля в этой площади: вся ю.-з. сторона и обширный Харлампиевский монастырь на с.-в. С ю.-в. угла, отделяя храм от базара, подходит к храму русское место, застроенное гостиницей и базиликой. От крайнего восточного отделения храма — придела Обретения Креста — русское здание отстоит только на пять метров, запятых стенами абиссинского монастыря. Латиняне и [615] Армяне владеют наименьшим пространством, но их постройки имеют непосредственное сообщение с храмом. Таким образом, от христиан зависит освободить храм от окружающих построек, окружить его значительною площадью, восстановить на ней величавую постройку Св. Елены с прежними дворами и пропилеями. Даже сохранение маленькой турецкой мечети на Христианской улице не мешало бы делу, тогда как отчуждение турецкого дома у сирийской капеллы составляет только вопрос денежный. В 1865 году императрица Евгения обратилась к императрицам и королевам Европы с приглашением восстановить храм Гроба Господня в его прежнем величии. Предполагалось расширить его, предоставить правую сторону Латинянам, левую — православным, средину же оставить в пользовании всех христиан без различия. Конечно, имелась в виду реставрация не в стиле константиновской эпохи, а в готическом, XII века. Хотя предоставлялось конкурсу всех европейских художников выработать лучший проект, но вопрос уже был предрешен в том смысле, что реставрация поручалась Виолле-ле-Дюку, величайшему знатоку средневековой архитектуры. Конечно, никто не отозвался на этот призыв, обнаруживающий полное неведение палестинских отношений. Хотя храм и был обстроен крестоносцами в готическом стиле, чему свидетельством остался нынешний портал, но нет никакого основания придерживаться готики при реставрации константиновских сооружений, до сих пор еще заметных внутри. Обновление храма по общему соглашению всех совладельцев православных, Латинян, Армян, Сирийцев, Коптов никогда не состоится. Это важное дело может совершиться только сильною государственною властью, которая отменит вековые права представителей различных вероисповеданий и установит их отношения к святыне на новых основаниях.
После нескольких поворотов мы пришли к лестнице в узком проходе между старою греческою патриархией и мечетью и, спустившись по ней, неожиданно очутились пред вратами храма на небольшой площадке. Базисы колонн указывали, что от улицы она была отделена некогда аркадой из пяти арок: широкой в средине и четырех более узких, по две с каждой стороны, составляя открытый церковный двор. От бывшей аркады три ступени вниз ведут на упомянутую площадку, на которой справа стоят высокие греческие часовни (в одном [616] здании) Св. Иакова. брата Божия, Марии Магдалины и Сорока Мучеников; слева — греческий Авраамия монастырь, коптская и армянская церкви. Над Сорока Мучениками высится колокольня: готическая башня, верхний этаж которой разрушен, но по старинным рисункам башня имела еще в XV столетии три этажа, зубчатый карниз и восьмигранный купол; она стояла отдельно от храма, ныне же вошла в составь его. Время построения ее определяют в 1160-1180 годах.
Невзрачен единственный фасад храма. Высокий прямоугольник, почти квадрат, стены, сложенной из неровных тесаных камней на толстом слое цемента, пересечен сильно выдающимся карнизом на половине высоты. Внизу и вверху по двойной готической арке, почтя круглой, опирающейся на тройным колонны с коринфскими капителями. Колонны вверху обрублены в капитальной стене из тех же камней, внизу они мраморные. В верхних арках, в особых нишах, украшенных небольшими колонками, два окна, по одному в арке, готической формы; им соответствуют внизу широкие двери, занимающие все пространство арки в ширину, а в вышину не более 3/5, наравне с колоннами, подпирающими арку, внутри которой виден мраморный фриз с изображением различных моментов воскрешения Лазаря, входа Господня в Иерусалим и Тайной Вечери; над второю (правою) аркой фриз представляет растительную волюту, в которой находятся люди, птицы, плоды, цветы, может быть имеющие символическое значение. Фризы изваяны из мрамора во времена латинских королей. Верхняя часть арок над фризом состоит из глухой стены. Только в левой арке находятся массивные двери, единственный проход в храм, правая арка заложена камнями. Пыли и другие двери в храме, следы которых существуют на западной и восточной стене: они заложены Турками, когда храм был, обращен в мусульманскую доходную статью, чем отчасти остается и до сего дня. Такой же карниз, который разделяет верхние арки от нижних, венчает фасад. Наружный вид храма Святого Гроба, по-видимому, не изменился с конца Сретдних Веков. Древнейшее изображение храма находится в напечатанном в Майнце в 1486 году путешествии Брейденбаха, который посетил Св. Град в 1483 году. Мы воспроизводим гравюру этой редкой книги.
Мы нашли двери запертыми. Храм отворяется с восходом [617] солнца, то есть часов в 6-7, затем в 10 1/2 запирается до 2-3 часов, а в 6 часов опять запирается. Литургия при Гробе Господнем всегда совершается ночью, с полуночи до восхода солнца. Чтобы присутствовать при ней, нужно провести целую ночь в храме, под замком турецкой стражи. На площадке бродили греческие монахи и неподвижно, как статуи, сидели темнолицые Эфиопы, красиво драпируясь в черные и белые плащи из легкой шерстяной ткани. Мы не ожидали этого препятствия, совершенно забыв о здешних порядках. Я, впрочем, был доволен такою задержкой. Чем ближе я подходил к храму, тем более овладевало мной смущение. Я чувствовал себя неготовым приблизиться к Голгофе и Святому Гробу: не архитектурное же произведение пришел я смотреть! Поэтому я предложил моим спутникам познакомиться с русскими постройками, которые были открыты и освящены несколько дней тому назад.
III.
Древний городской порог. — Копты и Эфиопы.
Участок земли, занятый русскою базиликой и гостиницей, имеет громадное значение для топографии древнего Иерусалима и первостепенную важность среди святынь Иерусалима.
Голгофа и пещера Святого Гроба находятся внутри города, за стеной, реставрированной в 1536 году на фундаменте древней городской стены. Хотя Иисус Христос пострадал вне врат, хотя древние еврейские учители признавали необходимым не допускать мест погребения ближе 50 локтей от городской стены, нахождение этих святынь внутри города нимало не смущало верующих в течение пятнадцати веков. Непрерывная традиция определенно указывала место страдания, смерти и воскресение Богочеловека. Христианская община, порвав связи с юдаизмом, по разрушении храма, вернулась на Сион и, конечно, хранила память о местах искупительного страдания Спасителя. Враждебный христианам Адриан, преследуя их, стал невольным виновником еще большего ограждения подлинности христианской святыни: он повелел засыпать Голгофу и примыкающую к ней котловину с гробницами и построить на Голгофе капище Венеры-Астарты, а над пещерой — Юпитера-Сераписа. [618] Сохранились две монеты Антонина Пия, на которых изображена кумирня и в ней Астарта с черепом в руке; профессор Олесницкий полагает, что изображение относится к Голгофе. 5 Так как Серапис — воскресший Озирис, то и языческие памятники указывали на смерть и воскресение в этих местах. Равноапостольной царице Елене без затруднения указали место, и когда храм Астарты был срыт и снята насыпь, сделанная Адрианом, Гроб Господень и Голгофа оказались в совершенной целости. Тем не менее в наш век возникли сомнения в подлинности сих мест, именно вследствие нахождения их внутри города. Было известно, что Иерусалим три раза менял свою окружную черту, присоединяя к древнему городу Иевуссеев и Давида предместья, выроставшие с северо-западной стороны. Неемия восстановил вторую стену, которая существовала во времена Христа, а Ирод Агриппа, в 43 году, обвел новое предместье третьею стеною. В этом же северо-западном направлении растет Иерусалим и в наше время. Но если третья стена уцелела в общих чертах доныне, если существуют следы древнейшей стены царей иудейских, то нельзя того же сказать о второй стене, которая, казалось, исчезла бесследно под позднейшими городскими постройками. Определить направление второй стены значило решить вопрос о подлинности Голгофы и Святого Гроба. Единственное связное описание ее находится г. книге Неемии, подробно повествующей о возобновлении разрушенных стен Иерусалима в последовательном порядке участков стены, порученных отдельным товариществам из Иудеев, вернувшихся из вавилонского пленения, но топографичсские указания Неемии слишком неопределенны, чтобы на основании их можно было в точности проследить линию обновленной стены. Отдавая преимущество мусуру и камням, нежели церковной памяти, уверовав в лопату и кирку паче, нежели в живое свидетельство пятнадцативекового предания, английские и немецкие ученые протсстанты 6 утверждали, что и во времена Христа вторая степа захватывала внутри города нашу Голгофу и пещеру Воскресения. Достаточно взглянуть на предположенные ими направления второй стены, чтоб убедиться в полной произвольности таких гипотез. Отвергая традиционные [619] места страдания и воскресения Христа, протестанты должны были, однако, указать на истинную настоящую Голгофу: того требовал их религиозный принцип безусловного, исключительного доверия к писанию, из которого Голгофы и нового гроба Иосифа Аримафейского выкинуть нельзя. Приходилось искать оба места подальше и их нашли на севере от Иерусалима, сначала в так называемой пещере пр. Иеремии, а потом в недавнее время Кондер, командированный английским палестинским обществом (Palestine Exploration Fund), еще севернее. Приводилось в подтверждение этого предположения и то, что от претории к новооткрытой Голгофе ближе, чем к прежней, а претория полагалась там, где латинская традиция назначает исходную точку для крестного шествия по Иерусалиму, то есть в цитадели Антонии, где ныне турецкие казармы, в северной части Харама. Беда в том, что в писании и древних известиях нет определенных указаний о месте нахождения сей претории; таким образом одно предположение подкрепляется столь же недосказанным другим предположением и протестантская Голгофа все-таки висела на воздухе. Высказывались догадки о положены второй стены, которую все-таки нельзя же было отожествить со стеной Ирода-Агрпппы, но самой второй стены никто не видал. Казалось бы, дело решалось просто: стоило произвести раскопки, скупив для этого намеченные здания и разрыв местность до почвенной скалы, но в Иерусалиме, в особенности в окрестностях храма Воскресения, где сталкиваются взаимно враждующие интересы различных разветвлений христианского мира, где каждая пядь земли ревниво оберегается его владельцем, такое решение спорного вопроса, возбужденного протестантами, оказалось невозможным. Прошло 40 лет прежде, нежели дан был ответ на поставленный вопрос.
Равноапостольный царь Константин увековечил святыню Иерусалима великолепными сооружениями в 333 г., но они дважды были разрушены до основания, при Хозрое и Гакеме, никогда затем не возобновлялись в прежнем виде, и относительно их размера, расположения и форм царствует такая же неопределенность, как и в древних описаниях Иерусалимских стен: раскопки и в этом случае были одинаково необходимы и столь же затруднительны.
В 1859 году Русское правительство купило у коптского священника место, пространством в 200 кв. саж., отстоящее на [620] две сажени к востоку от придела Обреетения Креста в храме Воскресения, отделенное от сего последнего постройками абиссинского монастыря. Места оказалось мало для консульства и обширной странноприимници, и участок лежал впусте. В 1861 году гр. Мельхиору Вогюэ било дано нашим консулом разрешение произвести поверхностные раскопки, причем обнаружился угол древнееврейской стены и остатки византийской арки. За ним последовал целый ряд исследований Вильсона (1864 г.), Кондера (1872 г.). Клермона Ганно (1874 г.), найдены и исчезли бронзовые вещи, надписи на камне, каменная крестильня; увезены были в Дублинскую галлерею в Лондоне пращевые камни, следы осады Иерусалима Титом.
В мае 1881 года заглохший русский пустырь был посещен Великими Князьями Сергеем и Павлов Александровичами. Немедленно по открытии Палестинского Общества, Августейший председатель его дал необходимые средства для полной расчистки этого места. Нынешнею осенью Палестинское Общество отправило ученую экспедицию в Заиорданье. После долгих проволочек русское посольство не могло добиться даже султанского фирмана; пришлось удовольствоваться письмом визиря к дамасскому генерал-губернатору; этот сановник взвалил на бюджет коммиссии целую ораву ненужных чиновников, в качестве соглядатаев, и военный конвой разрешил только осмотр, запретив раскопки, и к довершению всего совсем не пустил в Заиорданье, под предлогом неспокойного положения туземных арабских орд. В результате — альбом фотографий и невозможность каких бы то ни было серьезных научных результатов, так как коммиссия проехалась по западному Хаурану, уже прекрасно исследованному иностранцами раньше нас. Мы уже касались в книге Святая Земля и Православное Императорское Палестинское Общество (М. 1891 г.) закоренелой враждебности греческого святогробского братства ко всякому русскому начинанию во Святой Земле и об этом пока распространяться не будем. В данном случае потребовалась огромная переписка, длившаяся почти год, прежде чем добились разрешения расчистить наш участок. Под наблюдением и руководством начальника русской духовной миссии в Иерусалиме, о. архимандрита Антонина и при непосредственном участии иерусалимского архитектора Шика, раскопки дали следующие результаты: [621]
1) Остатки принадлежат двум эпохам: к древнееврейской относятся стены и порог, к позднейшей: колонны, арка, остовы столбов и поперечные стены.
2) Древнееврейские стены составляют угол здания, обращенный лицевою стороной к городу, одна стена идет с севера на юг, другая с востока на запад, продолжаясь, после соединения с первою, на восток.
3) На этом продолжении она прерывается древним порогом из цельной плиты, на которой сохранились гнезда верей; после порога, к востоку, новый кусок стены.
4) От этого куска идет с севера на юг еще стенка древней постройки.
5) Супротив этой стены, несколько короче ее, параллельно ей возвышается ряд плит указывающий на возвышенный древний помост, прислоненный к южной стене, идущий с востока на запад, в которой открыты были три прохода.
6) Очищенная от мусора, до скалистой почвы, местность заметно повышается с востока на запад, по направлению к Голгофе.
Таким образом, было здание, от которого уцелели стены, обращенные к городу, мимо которых шел путь, проходивший возле помоста, пристроенного снаружи стен. Где же остальные стены, составлявшие угол северо-восточный, и находился ли этот угол внутри или вне города?
Ответ на этот вопрос дали исследования Шика, произведенные ранее.
Иерусалим, как известно, расположен на отрогах возвышенности, понижающейся с севера на юг. Южные части его Сион, Мориа, Офел с трех сторон окружены глубокими оврагами. С северо-западной стороны такой естественной защиты нет и потому необходимо было укрепить стены города с этой стороны — рвом, который и был вырублен в скалистой почве. Если исчезла стена, то следы рва сохранились и при проведении водосточных и отводных каналов Шик напал на этот ров в многих местах, давших ему возможность определить общее направление его. Шириной он был почти в 17 метров, около 8 сажен. Ров в этом месте, идучи с севера на юг, поворачивал на запад, а потом опять шел на юг и затем снова принимал западное направление. Таким образом, делал на северо-западе угол [622] выходящий, а на северо-востоке угол входящий, равно как и на юго-западе. Соединяя входящие углы рва с остатками стен, получаем четыреугольник, обращенный северною и западною сторонами к городскому рву, то есть за город.
Юго-западный угол (входящий) был ближайшим к Голгофе и здесь находились упомянутые у Неемии ворота Ефремовы; от них до Голгофы около 17 сажен или около 80 еврейских локтей. Проходившие в город чрез эти ворота шли мимо возвышенного холма и кивали головами на распятых там.
Открытый четыреугольник был площадью привратного укрепления, вроде того, каким является цитадель Фазаэль у Яффских ворот, существующая доныне. Из города дорога шла через порог, огибала помост, пристроенный снаружи к цитадели — с южной стороны и, поворачивая к северу, направлялась к воротам Ефремовым, ближайшим к месту казни. Дщери иерусалимские (Лук. XXIII, 27), конечно, плакали на улицах Иерусалима, а не вне города, встречая Божественного Учителя, изнемогающего под бременем креста; всего естественнее представить при спуске в ров падение Спасителя под тяжестью ужасной ноши и встречу Симона Киринейского: обе эти подробности не требуют более подходящей обстановки, как путь, указываемый изложенною реставрацией обломков, найденных на русском месте. Все говорит в пользу того, что найденный порог был именно тем порогом, чрез который прошел Богочеловек на вольное страдание и крестную смерть. Заметим при этом, что Константинова базилика южною стороной захватила городскую территорию и при этом древняя стена или остатки ее вошли в состав храма вместе с Ефремовыми воротами. Предание о проходе Спасителя на Голгофу чрез эти именно ворота уцелело в известии арабского географа Идризи (1154 г.), который, описывая храм, называет южные врата — вратами распятия (al Salubiyah). 7
О значении помоста скажем в своем месте.
Открытие порога произвело в Иерусалиме глубокое впечатление. Иноверцы и православные не могли сомневаться в подлинности находки. Тут не было сомнения, которые всякому дозволительно иметь относительно, например, всех 12 станций латинского крестного пути или различных урочищ в храме [623] Cв. Гроба, в роде места стояния Марии Магдалины, не говоря уже о разных «святынях» иерусалимских окрестностей. Этот узкий, изъеденный временем, истоптанный проходящими древний камень был несомненно освящен стопами Спасителя в последний великий день Его земной жизни. Нужно заметить, что латинские палестиноведы первые признали решающее значение наших раскопок для топографии древнего Иерусалима. «Это одни из важнейших развалин в Иерусалиме, говорить аббат Монике. 8 Следует радоваться, что развалины эти достались в руки самых честных и самых ученых схизматиков Иерусалима. Им следует сохранить эту святыню неприкосновенною, и, кажется, они к этому расположены». Прошло слишком три года прежде, чем Министерство Иностранных Дел добилось от турецкого правительства разрешения выстроить на этом месте здание по представленному плану. 13 сентября 1887 года в день, когда 1554 года тому назад был освящен на этом самом месте первый христианский храм святою царицей Еленой, был положен первый камень первого русского дома, первой русской церкви в Св. Граде! Прошло еще три года. Преодолели массу технических затруднений, не щадили трудов и денег. Иерусалимский архитектор Франгиа вел постройку. На неправильной площади участка воздвигалась церковь в северной части, жилые помещения, отдельные комнаты 3 классов и общие палаты для поклонников, столовая, службы — в южной. Помост, прислоненный к стенам, послужил площадью для церкви, высокой, светлой, устроенной в форме базилики, без купола.
Черный Араб, сверкая великолепными зубами и послав нам на встречу воздушный поцелуй, ласково отворил нам двери нового русского дома. Инстинктивно, как бы сговорясь, мы оттягивали приближение к порогу и начали с осмотра жилых помещений сверху донизу. Из них мы спустились в базилику. Запустением веяло на месте святе. Она на помосте, но помост не имеет уже вида лифостратона: мраморный пестрый пол из черных и белых плит, как представляют себе лифостратон, если такой здесь и был, уже исчез; остался только помост, да и то отчасти, на котором находилась [624] александрийская мозаика (opus alexandrinum). Одноярусный иконостас уныло стоял у алтарной стенки. Образа — очень неважной живописи, значительно хуже тех, которые висят в верхнем ярусе по стенам. Особенно неудовлетворительна запрестольная икона Христа Спасителя, восседающего на готическом (!) троне. На восточной стене, в троечастном окне, на стеклах написано Распятие. Не отвергая эффектности подобного церковного украшения, нельзя не заметить, что православная церковь не одобряет священных изображений на хрупких материалах как стекло. Живопись была бы, сама по себе, недурна, если бы тело Христа не было так массивно. Этот недостаток в особенности заметен именно в живописи на стекле, придающей фигурам преимущественно воздушный, бестелесный характер. Мне кажется, что один из тех символических крестов, которые эмблематически напоминают Распятие и которыми так богато древнехристианское и средневековое искусство, в нашей базилике был бы уместнее.
Обойдя базилику, мы спустились к проходу и пошли на встречу к древнему городу по тому пути, по которому Спаситель нес крест. Повернув налево, между массивных обломков древней стены, мы подошли к решетке, ограждающей порог. «Он состоит из двух громадных плит, весьма потертых и как бы вылощенных от долговременной ходьбы по ним. Линия больших дверных створок видна совершенно отчетливо, обозначенная выбоиной в камне на протяжении 2,6 метра, с двумя по краям ямками неравной величины для утверждения пять бывших створчатых дверей. Средина порога, именно в месте соединения плит, несмотря на то, что глубоко выбита стопами людскими, представляет очерк четвероугольной ямки, в которой утверждался дверной засов, когда ворота были наполовину или совсем запертыми. После того, как ямка была не в меру разъедена железом, по соседству же с нею, но уже не в средине дверного поперечника, выдолблена была другая, имеющая вид пятки обыкновенного ключа». 9
12 нисана (4 апреля) 33 года густая озлобленная толпа саддукейских клевретов теснилась в этом узком проходе, наполняя воздух семитическим гортанным воем. Легионеры лонгиновой сотни грубо и презрительно осаживали наседающую [625] чернь копьями, охраняя осужденных, ведомых на место казни. Среди бесчувственных или искаженных злобой лиц один только лик, бледный и измученный, сиял кротким светом безропотной покорности Божественной воле, один только изо всех осужденных высшим, нечеловеческим и человеческим, здешним судом, помышлял не о себе, а о детях и женах, оплакавших Его уже на пути и через силу, изнемогая, влачил по пыльным камням тяжелое крестное древо до последней мучительной остановки на земном пути. Она была уже близка, она была возле...
Мы преклонили колена у серой плиты и молились, сотрясаемые воспоминаниями. Тот, Кого душа наша ощущает в момента величайших радостей и к Кому взывает в безвыходном горе, был близко от нас в эти минуты...
Мы вновь поднялись на кровлю русского дома. К востоку от нас, как на ладони, лежал двор Соломонова или Иродова храма, харам-эш-шериф с великолепною мечетью, осеняющею скалистое гумно Орны Иевуссея, святое святых, недоступное место кивота завета в древнем храме Давида и его преемников. Обложенная драгоценным мрамором, голубыми и желтыми изразцами, под раздутым тяжелым куполом из черно-синего свинца, мечеть была подернута горячею мглой жаркого осеннего дня. На широком, пустынном дворе были разбросаны кипарисы, виднелись портики, неведомо зачем построенные и массивное здание обширнейшего из иерусалимских зданий, — Омаровой мечети эль-Акса — великой базилики Ирода, в которой учил Христос, позднее — христианского храма в честь Богоматери, затем — монастыря рыцарей храма. Из-за домов поднимались на Сионе куполы ротшильдовских синагог. «Если в городе будут здания выше синагог, они должны быть разрушены»,— учит Талмуд. Прямо около нас к западу примыкают к нашей террасе кровля Авраамиевского монастыря и абиссинский монастырь.
Так как храм еще был заперт, мы отправились к Абиссинцам и Коптам, нашим ближайшим соседям. Мы ровно ничего не делаем для них, но едва ли кто-либо из иноверцев и даже единоверцев в Иерусалиме относится к России с большим почтением и дружелюбием, как эти бедные африканские еретики: Копты и Эфиопы — монофелиты, последователи Евтихия. Не взирая на общность вероисповедания, обе [626] народности держатся друг от друга особняком, вследствие различия в богослужебном языке. Фактически эфиопская церковь пользуется полною независимостью и, вследствие уединенного положения Эфиопии, одичала и отличается многими особенностями. Обособлению Эфиопии от Коптов способствует и различие в языке. Коренные Египтяне, Копты давно подверглись полной арабизации. Коптский язык, имевший уже во втором или третьем веке полный перевод священного писания, в настоящее время известен только ориенталистам и коптскому духовенству, хотя, по-прежнему, богослужение совершается на коптском языке. Жестокое угнетение было постоянною и неизменяемою судьбой туземцев Нильской долины. Из пятимиллионного коптского населения Египта только 408.903 души, 10 утратив язык, остались верны христианству, и не поддаются даже прельщениям западной пропаганды. В X веке с их помощью патриархи восстановляют храм Гроба Господня, разоренный Арабами-мусульманами. 11 Коптский монастырь, примыкающий к храму Гроба Господня, упоминается уже в XV веке. Приниженные и обнищалые Копты с египетским терпением удержались при Гробе Господнем, сохранив даже маленькую часовню при самой пещере. Коптский дом удивил нас солидностью постройки, просторными залами и сравнительным благолепием церкви. Устройство ее почти ничем не отличается от православного храма. Алтарь отделен иконостасом, пред которым такие же высокие подсвечники, как у нас. Против северных и южных врат клиросы с аналоями, на которых лежат книги, писанные крупными коптскими буквами, с киноварью, на толстой лощеной бумаге. Царские врата были открыты и завешаны красною завесой. На иконе за клиросом был изображен евангелист апостол Марк, первый епископ Александрийский, в архиерейском облачении. Живопись вообще чрезвычайно аляповата, безвкусна и бесхарактерна. Все иконы писаны здесь греческими иконописцами. Древних икон нет. Коптский епископ живет в Яффе, но здесь собирается синод, и приемные комнаты хорошо меблированы и украшены в арабском стиле стенною живописью. Здесь же находится и ризница. Коптских церковнослужителей немного. Я не видал ни одного монаха в [627] этом монастыре. На лестнице, ведущей в монастырь, в стене видны остатки византийской арки и капитель византийского стиля.
Несравненно беднее и характернее эфиопский монастырь. Эти темноликие христиане не любят, чтоб их называли Хабеси, Абиссинцами, — слово придуманное Арабами, и сами себя именуют Эфиопами. Но прежде чем говорить о том, что мы встретили у них, не лишнее будет сказать несколько слов об Эфиопах. Они заслуживают нашего внимания во многих отношениях. Без благожелательного отношения к Русским этих христиан, нам не пришлось бы ни купить приобретенного места, ни произвести раскопок, ни возвести построек. Тяготение восточных христиан к России, явно идущей на смену Грекам в качестве первенствующей православной национальности. давно уже проявилось среди Коптов и воздерживается только жестоким давлением мусульманских властителей страны. Симпатии к далекой России зарождаются и в тропической Эфиопии. Новейшая история втягивает в свой круговорот отдаленнейшие страны, до сих пор жившие изолированною жизнью, в качестве живых политических факторов, а не как предмет одной экономической эксплуатации. Черед пришел и для Эфиопии, с тех пор как Суэзский канал обратил Красное Море в одно из наиболее посещаемых морей земного шара, и придал его побережьям важное значение; из стран же, прилегающих к водам Красного Моря, Эфиопия, щедро наделенная природными богатствами, с превосходным климатом, занимает, вероятно, первое место. Египетский вопрос, приобретающий с каждым годом большее значение и, быть может, составляющей начало окончательного решения вопроса о мусульманском владычестве в древнехристианских областях восточной империи, придает еще более значения христианскому государству в тропической Африке, для России отнюдь не безразличного.
Эфиопия может быть по справедливости названа африканскою Швейцарией. Горная возвышенность в 9.000 ф. над морем круто обрывается на востоке, к знойной низменности, отделяющей ее от моря, и постепенно понижается к западу. Внутри страны проходят хребты снеговых гор и глубокие долины, орошаемые быстрыми речками. Пространством Эфиопия более Франции (244 т. кв. миль). Горы разделяют страну на пять главных провинций, политическая связь которых довольно [628] неустойчива. Население достигает 6—7 миллионов весьма смешанного происхождения, откуда и арабское название страны — Хабаш, смешение. Коренное население родственно древнеегипетскому, и ему приписывают туранское начало, но оно в значительной степени восприяло в себя негритянский и семитический элементы. Семиты из юго-запада Аравии принесли в страну язык, политическое устройство и религию. Эфиопия получила христианство из Египта в IV веке. Об этом повествуется так. Тирский философ Меропий отправился путешествовать в Индию (вероятно в Южную Аравию), взяв с собой племянников Эдесия и Фрументия. На возвратном пути, во время остановки у западных берегов Красного Моря, на корабль напали туземцы, ограбили корабль, избили всех бывших на нем и пощадили только Эдесия и Фрументия, которых продали царю Элоаду в Аксуме. Царь вскоре заметил даровитость юных Сириян, приблизил их к себе, а по смерти его им вверено было воспитание и попечительство над малолетним преемником престола. Воспитатели обратили отрока-царя в христианскую веру. Аксум в то время часто посещался египетскими купцами из Греков. По их ходатайству, Фрументий выстроил храм и принял на себя обязанности священнослужителя. Церковь начала распространяться. Когда царь достиг совершеннолетия, братьям даровано было право возвратиться на родину, по Фрументий, преисполненный ревностию о церкви, не пошел далее Александрии и, явившись к великому Афаиасию, поведал ему о состоянии христианства в Эфиопии. Афанасий и епископы решили, что никто, кроме Фрументия, не в состонии рассеять грубое неведение народа и озарить его светом евангелия, и посвятили Фрументия во епископы Эфиопии, куда он и вернулся продолжать начатое дело. Пользуясь благосклонностью царя, Фрументий стал проповедывать и под конец жизни имел утешение видеть торжество креста во всей Эфиопии. Христианство бескровно утвердилось в этой обширной стране, и до сих пор тамошняя церковь прославляет подвиги Фрументия, именуя его «Вратами Мира» — Абу-Салама. Все книги Св. Писания в IV веке были уже переведены на эфиопский язык, вместе со многими святоотеческими писаниями и апокрифами, из коих многие сохранились только в этом переводе. Христианство распространялось в окрестных странах, в Нубии и Кордофане, укрепило царскую власть в Эфиопии и дружественные отношения [629] могущественных негусов с восточными императорами. Интересным эпизодом этих отношений является поход эфиопского царя в Южную Аравию при Юстине старшем. 12 Южная Аравия в это время находилась в некоторой зависимости от Эфиопии, которой, по-видимому, принадлежали оба берега Красного Моря, следовательно и территория Массавы, захваченная ныне Итальянцами. При Констанции, сыне Константина Великого, в области города Неджрана (Награна, Негры) утвердилось христианство. Этот город, лежавший на пути между Сааной и Меккой, с областью входил в состав Гимиаритского (Омиритского) царства, некогда сильного, но в V веке пришедшего в упадок и раздираемого религиозно-политическими междоусобиями. Евреи составляли могущественную партию и с помощию их узурпатор Дунаан, или Ибн-Ноуас, ревностный прозелит и свирепый враг христиан, овладел властью и начал жестокое гонение против Христовой веры. Овладев обманом Неджранскою областью, он без милосердия избивал всех, непожелавших отступить от веры, и разорил все церкви. В это время пострадал и св. Арефа, старец, стоявший во главе местной аристократии. Одному из гонимых удалось бежать и он представил Юстину старшему полусожженное Евангелие, как свидетельство еврейских гонений. Император обратился к негусу с просьбой вступиться за христиан. Царь Эласбаан (Елезвой) переправился с великими затруднениями в Аравию, победил врагов и собственноручно умертвил пленного Дунаана, тщетно призывавшего на помощь персидского царя-огнепоклонника в общей борьбе с христианством. Христианство было восстановлено такими же крутыми мерами, какие употреблялись против него. На престол Омиритский был посажен христианин Авраамий, не принадлежавший к местному царскому роду, который, по-видимому, уже прекратился. Помощником и руководителем ему явился св. Григорий, епископ Омиритский, пришедший из Верхней Италии. Они восстановили храмы и возвратили в лоно церкви отпавших в жидовство. Неджранская область вновь была подчинена эфиопским царям, сам же Эласбаан, совершив свой подвиг, по обету отослал свой [630] царский венец в дар Гробу Господню и, по возвращении в Эфиопию, отрекся от престола и затворился в монастырь, назидая всех своим иноческим по подвижничеством. Абиссинская церковь до сих пор прославляет неджранских мучеников в следующем тропаре: «радуйся красота звезд неджранских, камни многоценные, мир озаряющие! Да будет краса ваша миром и успокоением» Когда явятся грехи мои пред Божественным Судией, укажите Ему кровь свою, пролитую во свидетельство имени Его!» После этого героического подвига историю Эфиопии покрывает непроглядный тысячелетний мрак. С появлением Магомета исчезает христианство в Египте, Аравии, Нубии и Судане. Полудикие орды наводняют Нубию и отрезают Эфиопию от моря. Среди магометанского потопа, среди взволнованных черных язычников, Эфиопия, подобно Грузии, во многом напоминающей ее, стойко обороняет свою христианскую самобытность, веками борьбы закаляя свою веру, отражает могущественных Арабов и не поддается католическим и протестантским миссионерам, изгоняя их без снисхождения из страны и строго карая отступников от народной веры и церкви. Со времен Фрументия Эфиопия хранит связь с Александрийскою церковью и вместе с Коптами уклонилась в монофелитство. Эфиопский примас, абуна, посвящается Коптским патриархом, причем патриарх сообщает дар Св. Духа посредством дыхания в уста абуны. Говорят, что при перерыве сообщений между Египтом и Эфиопией, патриарх посылает избранному абуне в Эфиопию свое дыхание в герметически-закрытом кожаном мехе. Обряды церкви содержат много иудейского. Обрезание во всеобщем употреблении. Богослужение совершается на древнем языке. Посты занимают 192 дня в году. Новый год начинается 1 сентября. Воздвижение Креста. 14 сентября, празднуется как и в православной церкви, и в Эфиопии считается одним из главнейших праздников. Духовенство владеет обширными поземельными имуществами и пользуется большим влиянием в народе. Продолжительная изолированность и тяжелый политические условия остановили рост эфиопского просвещения. Есть следы древних отношений к Грузии и Армении чрез грузинских и армянских монахов, живших в пустынях Египта. Некоторое сходство замечается в начертании церковных письмен Грузии с эфиопскою азбукой. По словам священников, в каком-то монастыре, стоящем [651] среди озера на западе от Абиссинии, хранятся их древнейшие святыни и книги, но никто из европейских путешественников не проникал туда. 13 Хотя Эфиопы упоминаются при Гробе Господнем уже в XV веке, но, вероятно, они уже ранее имели участие в пользовании храмом. В конце ХVІ века им принадлежало участие в Голгофе и капелла сзади греческого собора Воскресения. Значительное место, которое они занимают у храма над церковью св. Елены, также указываете на давность их оседлости в святом граде. Одно время, в ХVІІ веке эфиопским монахам принадлежало право избирать абуну, 14 утверждаемого потом Коптским патриархом.
Мы поднялись на кровлю церкви св. Елены, где расположен эфиопский монастырь. Среди обширного мощеного двора выступал круглый купол церкви, находящейся внизу, в храме Святого Гроба; по сторонам стояли одиночно и по нескольку вместе каменные кубические низенькие кельи. Темнолицые мужчины, безбородые и бородатые, в белых повязках, темных хитонах и черных мантиях меряли пшеницу, мололи ее на ручных мельницах, или сидели в открытых кельях с книгами. Между ними были такие же черные старухи. Нас встретили ласково и приветливо и предоставили полную свободу рассматривать помещение. Справа от входа виднелась в стене часть красивой разрушенной арки, которую Тоблер относит к временам крестоносцев. Мы прошли узким коридором в небольшую длинную церковь. Идя с востока, нужно пройти вдоль по церкви, огороженной железною решеткой, для того чтобы, повернув налево, войти в огороженное пространство, изображающее церковь в собственном смысле слова. Здесь также есть алтарь, иконостас, инкрустированный по-арабски перламутром по дереву, солея и клиросы, как и у Коптов, только живопись еще неискуснее и вся обстановка гораздо беднее. Между иконами были изображения пр. Макария Египетского, Георгия Победоносца и старинный образ Вседержителя, греческий. Зато, несмотря на отсутствие богослужения, церковь была накурена прекрасным иерусалимским ладоном. К решетке были прислонены трости с длинными поперечинами, на которые опираются во время чрезвычайно продолжительных [632] эфиопских молений. Из этой церкви, к западу, узенький коридор привел нас, и более светлую, просторную церковь Михаила Архангела, находящую окнами на площадку пред храмом Святого Гроба, столь же опрятную, бедную и наполненную фимиамом. Оригинальным в обеих церквах был крест, нашитый на зеленых алтарных завесах (катапетазмах). Он из красной шелковой материи, равноконечный, украшенный на каждом конце двумя квадратиками, пришитыми углом и окружен четырьмя маленькими крестами того же вида, но без квадратиков, по два с каждой стороны. Такой же крест мы видели в новом эфиопском храме, близь русских построек за Яффскими воротами и, если память не изменяет, и Palaeographie universelle Сильвестра. Чтобы не возвращаться к Эфиопам, скажем здесь же и о последнем храме. Он восьмиугольный, с круглым куполом, из прекрасного белого камня. Алтарь устроен посреди храма, имеет три входа с разных сторон и представляет круглое, обнесенное стеной пространство. В левые двери входят священники, прямо против престола причащаются мужчины, а в правых — женщины. Вокруг него идет галлерея из колонн. Внутри храм представляет таким образом две концентрические галлереи. Женщинам отведена задняя галлерея. Живопись на стенах отличается обычною иерусалимскою пестротой и безвкусием. Для иконостаса и алтаря петербургская покровская община подарила Эфиопам две прекрасные иконы Спасителя и Богоматери. Покойный Киевский митрополит Платон пожертвовал облачение для священнослужителей. Другой утвари нет, церковь бедна и ждет всего от Бога и добрых людей. Эфиопы строили ее на пожертвования царя Иоанна, который дал 800 золотых лир и на деньги, выручаемые из продажи смежных с церковью участков земли, уступленных Англичанами и Немцами. Тут же невдалеке порядочный дом архимандрита. Монах, показывавший нам эту церковь, отказался от обычного повсюду бакшиша и предложил опустить наше приношение в кружку у дверей церкви: единственную, которую мы видели в Иерусалиме.
Своею кротостью, нестяжательностью, непритворною набожностью и аскетизмом Эфиопы внушают глубокое сочувствие во всех приезжих чужеземцах. В храме Святого Гроба зачастую видишь, где-нибудь в уголке, за колонной, черную фигуру Эфиопа, погруженного в безмолвную беседу с Богом, иногда [633] Эфиоп неожиданно выступит из темной пещеры, молча протягивая вам свечку, которою вы забыли запастись, и отходит, ничего не требуя. Пред праздником Пасхи многие из них, захватив немного хлеба, старую рукописную книгу и баранью шкуру, удаляются на пустынные берега Иордана и постятся в тамошних пещерах, предаваясь уединенному созерцанию. Не проходит года, чтобы кто-нибудь из них не погибал там от руки Бедуинов.
Бедных Коптов и Эфиопов, крепких стояльцев за свою веру против мусульманских изуверов, против искусителей Франков, я назвал еретиками: но справедливо ли возлагать на них всю тяжесть последствий, сопряженных с этим наименованием? В большинстве случаев осужденное лжеучение само по себе увлекает за собою крайне незначительное число людей своим догматическим содержанием; масса или слепо следует за своими пастырями, или руководится соображениями недогматического свойства. Да и самое лжеучение не всегда имеет исключительно религиозную подкладку, без примеси личных, эгоистических поводов, честолюбия, корыстолюбия и т. п. Эпоха вселенских соборов была временем неудержимого крушения римского государственного порядка. На Западе варвары силой меча дробили единую империю на национальные области, на которых сверху лежал тонкий слой объединяющего латинизма; в то же время на Востоке, в странах древней, высокой и самостоятельной культуры, народности сами стремились стряхнуть с себя гнет второй государственной национальности, которая, овладев церковною силой, выражалась в форме эллинизма и, взяв знамя единоспасающей веры, проникала в глубокие области народного духа, в дохристианскую эпоху представлявшие удовлетворение сердцу и совести народностей в образе его национальных богов. К эллинистической религии, культу, служителям церкви ни Сириец, ни Копт, ни Эфиоп, ни Араб не могли относиться с тою теплотой и родственною любовью, как к прежним идолам; требовать быстрого душевного переворота в этом отношении от массы невозможно, кроме исключительных случаев. Кроме того, распадение империи обусловливалось крупными несовершенствами администрации и тяжкими злоупотреблениями правительственных лиц. Ересь становилась политическим знаменем протеста против империи, великие удобства которой более не искупали наличных злоупотреблений. При [634] появлении Арабов, Копты и Сирийцы еретических исповеданий отшатнулись от законной власти, пассивно и активно стали на сторону врагов империи, обманувших эти народности обещанием веротерпимости и экономической неприкосновенности. Долгий и мучительный гнет, поздно раскрыл глаза обманутым христианам. Призрак империи с ее христианскою цивилизацией снова поднялся пред их очами среди беспросветного мрака мусульманского ига. Навсегда исчез мираж универсального эллинизма, но чувство веры, очищенное в горниле страдания, указало на зарю возможного, хотя и далекого будущего христианского царства под единым, как некогда, христианским царем. Христианский Восток робко вздохнул и пробуждается в инстинктивном ожидании с выступлением России в качестве мирового исторического деятеля.
Но теперь благовременно было бы испытать, сохранили ли мнения Нестория, Евтихия и т. п. прежнюю притягательность дал восточных еретиков? Мы убеждены в противном на основании тех успехов, которыми увенчивается пропаганда латинян и протестантов, пошедшая навстречу утомленных устарелою догматическою рознью христиан Востока. Последние ищут воссоединения, ибо даже среди заблудших христианство оставило глубокое впечатление своим вселенским, единым характером и стремление не порознь, а вкупе любить, уповать и верить, сознавать, что пред лицом Бога все люди равны, все человечество — одна семья детей Божиих. Что же делается в этом отношении со стороны восточной православной церкви? Ничего. Достойно высшей похвалы крестить Коряков и Юкагиров, но нельзя забывать древнейших христиан, отпадших по недоразумению от вселенского единства. Мы дипломатически корректны и сдержанны относительно гибнущей коптской церкви. Мы неразумно и возмутительно зубоскалим насчет нуждающихся сношений с Эфиопией, простирающей к нам закаленную в боях за христианство руку.
Распростившись с этими чернецами в простоте духа искренно спасающими душу и среди нашей грубо-материалистической эпохи, живущими идеалистическою жизнью древних египетских аскетов, мы пошли к Святому Гробу и двери храма открылись пред нами.
М. Соловьев.
Комментарии
1. Странствования В. Гр. Барского по святым местам Востока с 1723 по 1747 г. Т. I, стр. 285 и сл. Издание Пр. Пал. Общества, Спб. 1885 г.
2. Старый Иерусалим и его окрестности. Москва. 1873 г.
3. И во днех царей тех восставит Бог небесный царство, еже во веки не рассыплется и царство его людем инем не останется, истнит и развеет вся царства, тое же станет во веки. Даниил, 2, 44.
4. Прекрасно выражено это настроение духа у Барского, т. I, 300 сл.
5. Святая Земля, ч. I, стр. 420.
6. Робинсон 1841 г.. Фергюсон 1847 г., Тоблер 1876 г., Шик 1876 г.
7. См. Le strange, Palestine under the Moslems. London, 1891 r.
8. Прекрасная статья аббата Монике переведена в 7 выпуске Православного Палестинского Сборника, 1884 г., стр. 185 сл.
9. Прав. Палест. Сборник, выпуск 7, стр. 26.
10. The Encyclopaedia of Missions. V. 1, 10, New York, 1891.
11. Пал. Сб., XI. 265.
12. См. Гиббон, гл. 43, Encyclopaedia of Missions, Четьи-Минеи, житие св. Григория Омиритского и страдание св. Арефы и иже с ним, под 20 октября и 12 декабря — главный источник для этих событий.
13. Розов, «Христианство в Нубии». Киев. 1890.
14. Tobler, Golgotha, 538.
Текст воспроизведен по изданию: По Святой земле // Русское обозрение, № 2. 1892
© текст -
Соловьев М. 1892
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR -
Андреев-Попович И. 2016
© дизайн -
Войтехович А. 2001
© Русское
обозрение. 1892