ЗАПИСКИ БАРОНЕССЫ ПРАСКОВЬИ ГРИГОРЬЕВНЫ РОЗЕН

РОЗЕН П. Г.

ЗАПИСКИ

ЗАПИСКИ БАРОНЕССЫ ПРАСКОВЬИ ГРИГОРЬЕВНЫ РОЗЕН, В МОНАШЕСТВЕ МИТРОФАНИИ

VI.

(Предыдущие части воспоминаний опущены как выходящие за рамки сайта - Thietmar. 2015)

Путешествие в Иерусалим.

Дальнейший рассказ о путешествии Митрофании в Иерусалим изложен ею в письмах к Марии, игуменье Балашовского монастыря, и в таким виде мы и печатаем его. Ред.

9-го мая 1896 г. Харьков.

Пишу тебе, друг души моей, из Харькова, куда приехала 4-го. Завтра еду вечером в Полтаву, но волею Божиею маршрут мой изменился: еду прямо в Одессу. Человек располагает, а Бог определяет. Перемена случилась следующим образом: Филарету я застала здесь в Харькове, возвратилась она из Одессы с следующими известиями: первое: мне следует поспешить в Одессу, для восстановления срока на получение заграничного паспорта, так как для следования в Одессу четырехмесячный просрочен уже два месяца. Нужно поспешить, дабы успеть сесть на круговой пароход, который идет в Иерусалим 29-го числа сего месяца. Монахи афонские советуют мне не мешкать, так как теперь время самое удобное: море тихое и пароход благонадежный, т. е. покойнее других. Второе: [594] Сухум-Кале в 1892 г., но только не в мае месяце. Время теперь самое благоприятное, именно, конец мая, и в июне путешествие по морю оставляет самое приятное впечатление: не жарко, море настолько тихо, что не чувствуешь, движется ли пароход или стоит на якоре. Пароход «Россия» лучший; он солиден, устойчив и очень покоен. У меня во ІІ-м классе отдельная каюта, пассажиров мало, а потому я одна, могу спокойно заниматься, отдохнуть и помолиться в совершенном уединении. Ночь прошла настолько спокойно, что я положительно отдохнула и телом и душою. В 7 часов встала, помолилась и призвала своих спутниц напиться чаю со мною. Они также устроились в ІІІ-м классе очень хорошо, на палубе на верху, а не в трюме. На этом пароходе устроены нары очень удобные, и спать там хорошо и не сыро.

Капитан добрый человек, официанты и горничная также снисходительны (конечно, за рубль, другой), а потому для ухода за мною, т. е. под видом ухода за мной, Филарета и Ольга имеет право ходить ко мне пить чай, завтракать, обедать и со мной сидеть на палубе I-го класса, так что я за них покойна. Завтра, в 8 часов утра, мы будем в Константинополе, пробудем там полтора дня. Я остановлюсь на Андреевском подворье. Цель моя помолиться в Влахернской церкви и у живоносного источника, и после осмотреть все замечательное в Царьграде. Обо всем тебе напишу в свое время, а теперь пойду любоваться на палубу. Море светится, как чистое зеркало. После обеда напишу тебе о том, что было в Одессе и что не успела тебе сообщить.

Вечер 6 1/2 часов.

К вечеру ветерок поднялся, и теперь в моей каюте чувствуется качка, но я могу еще писать; в 10 часов вечера мы станем на якорь и будем ночевать в виду Босфора. Утром рано, в 6-м часу, надо будет идти на палубу, чтобы полюбоваться, как говорят, дивною картиною при вступлении в Босфор, который прельщает путешественников.

31-го мая, 8 часов утра, Константинополь.

Продолжаю письмо, друг мой, уже в Константинополе на Андреевском подворье, где встретил меня посланный отца Виктора на монастырском ялике. Погода великолепная, жарой я не страдаю, ночи меня не беспокоили. Я проснулась в 5 часов и пошла на палубу, пароход стоял на якоре; мы были в Босфоре, в этой дивной крепости, созданной Творцом Небесным и затем умом человеческим. [595] Никакое описание не сильно передать это величие природы, которое помогло уму смертных возвести те укрепления, те великолепные здания на берегах Константинопольского залива, — нужно их видеть лично. Невольно мысли о величии Божием поразят и атеиста. На верхнем балконе палубы собрались все пассажиры и ждали посла из Порты с дозволением вступить в залив. В 6 часов пропуск был сдан капитану; пароход снялся с якоря, все было готово, и мы поплыли скоро, обозревая с той и с другой стороны залива ту прерывающуюся цепь гор, покрытых кипарисами, кедрами и каштанами, которые поражают глаз путника. Все пассажиры с биноклями жадно смотрят в даль, передавая их близоруким. Я же, слава Богу, в бинокле не нуждаюсь и видела все очень хорошо. На палубе я познакомилась с двумя французами и двумя англичанами, с двумя священниками, один из Петербурга, а другой из Сибири. С ними мы в эти полтора дня подружились. Иностранцы, узнавши, что я говорю по-французски, вступили со мною в разговор о величии коронации, которую они ездили смотреть. Мы простились с ними, желая друг другу всего лучшего, а с пастырями церкви мы и вчера ездили поклониться и обозревать древнюю святыню. Они (священники) с нами поедут до Афона, и там распростимся. О моем впечатленип при въезде в Константинополь не могу умолчать. Флот турецкий, броненосцы султана, его мраморный дворец, здание гарема, войсковые казармы, все здания европейских посольств, — все возведено на берегах залива, т. е. Босфора. Сады замков, место, называемое Золотой Рог, минареты, мечети, — все это поражает глаз живописца, но, причалив к Царьграду, вид совершенно противоположный: улицы узкие, здания высокие, грязные и проч., о чем поговорю завтра. Теперь, я посылаю тебе в этом письме, в знак моей о тебе непрестанной памяти, лавровый лист из места, где течет живоносный источник, розу, сорванную при входе во Влахернскую церковь, и листок из сада, который окаймляет палисадник Патриархии. О Софийской ныне мечети тебе также завтра напишу.

Яффа 11-го июня, 8 ч. вечера. Греческий монастырь.

Слава Богу: я в Яффе. Никто не помнит такой тихой погоды на Яффской всегда бурной пристани. Консул мне прислал своего каваса, с двумя лодками, в каждой по шести гребцов. Пароход, по случаю тишины моря, пристал к так называемой бурной пристани за сто сажен, тогда как он обыкновенно кидает якорь за одну или две [596] версты от берега. Я спокойно опустилась с лестницы, т. е. с трапа, как в Константинополе, Салониках и Смирне, влезла сама в лодку, поддерживаемая кавасом. Ялик тронулся, я перекрестилась, прося у Бога помощи, и вообрази все переданное мне до сего дня страшное оказалось для меня гуляньем. Не только волны меня не забрызгали, но мы их даже не видали; лодка шла плавно и не перекидывалась, как рассказывают паломники. Приехали прямо в таможню. По милости консула все было сделано: меня не остановили, наших паспортов мы не заявляли; из багажа осмотрели пустой коробок для проформы, и все было сделано в 5 минут. Я пошла в соседстве находящийся Греческий монастырь св. Великомученика Георгия. Игумен мне дал два номера (комнаты) к морю, и в виду моем пароход «Россия» простоял до 4 часов дня. Услужливый кавас разменял мне деньги и завтра привезет мне квитанцию багажа, подписанную турецкнм консулом. Завтра в два часа отправится поезд, и я опять увижусь с нелюбимою мною железною дорогою.

Утро 12-го июня.

Море волнуется; мой кавас пришел ко мне за приказаниями.

Сейчас, ехавши на вокзал, заеду к русскому консулу, чтобы его поблагодарить за внимание. Он прислал мне сказать, что желает быть у меня, но если я хочу быть у него, то очень рад меня принять.

Ночь провела хорошо; но жаль, что остановились у греков, хотя они и очень приветливы, но хитрый и лукавый народ. У Филареты со стола украли серебряные часы.

Прощай до Иерусалима. Сердце бьется от радости, что еду к Гробу Господню!

13-го июня, 10 ч. утра,
Св. град Иерусалим.

Слава Богу: я в Святом граде Иерусалиме: С чего начну, что тебе скажу? Сердце полно умиления, слезы льются, не могу успокоиться от радостного биения сердца; одним словом, Господь сотворил милость свою надо мною. Люди опозорили невинно, а благость Милосердного Отца на склоне лет наградила меня вполне за все мои долголетние страдания. Вчера в 5 часов вечера поезд подъехал к вокзалу; за 5 минут я встала и, стоя, впервые поклонилась Священному граду, перекрестившись, мысленно облобызала Святую Землю, и стоя доехала. Добрая моя Лиза Мазараки (Жена доктора, жившая в Иерусалиме) встретила меня с букетом роз, спутницы [597] мои передали кавасу наш ручной багаж, и я села в хорошую открытую коляску, и доехали мы до города, т. е. до Яффских ворот. Тут мои спутницы пошли с кавасом и тремя носильщиками-арабами в приготовленную мне квартиру, а я пошла с Лизой под руку по Иерусалимским улицам, к главной святыне Иерусалимской, — Животворящему Гробу Господню и Храму Воскресения. Улицы узенькие, не более 5 аршин ширины; верблюды, навьюченные ослы непрестанно встречаются; арабы, греки, турки, европейцы, снуют по тесным улицам, которые все замощены камнем. Вспоминая свою болезнь в Балашове, не могла я, друг мой, идти к Гробу Господню, не поминая непрестанно тебя в моей умственной молитве. Прошли мы с версту без отдыха и дошли до Храма Воскресения и взошли на двор. Слава Богу, храм отперт, я пошла с Лизой в храм, а мои спутницы пошли с кавасом и вещами на мою квартиру, которая у самого Гроба Господня.

Когда я взошла на паперть, не могла удержаться от слез благодарности. Жгучее, непреодолимое желание скорее облобызать Гроб Господень не могу словом выразить: это надо чувствовать на самом месте. Здесь все забывается, кроме любви и молитвы. В преддверии, при входе в храм, я поклонилась «Камню Помазания», на котором было умащено ароматами тело Богочеловека. Камень этот покрыть каменною плитою, т. е. мраморного розовато цвета; над ним балдахин на четырех столбах, под ним висят неугасимые лампады всех христианских вероисповеданий, имеющих в храме Воскресения свои алтари. Помолившись, Лиза повела меня к месту, где стояла Богоматерь, когда сняли со креста тело Христово и умащали оное; место это отделяется решеткою. Поклонилась и облобызала самый камень, где она крестоносица-мать плакала, взирая на умершего Сына своего Спасителя мира Иисуса Христа; над оным малый балдахин, и под ним лампада, которою это место освещается. Прямо от этой святыни мы пошли к Кувуклии и приделу Ангела, отвалившего камень от гроба. То, что я почувствовала, войдя в оную, словами передать не возможно; я забыла все, свою немощь, приложилась к камню, на котором сидел Ангел Господень; поклонилась опять и стала молиться за тебя, моя дорогая Мария. Успокоившись немного, пошла во внутренность пещеры, согнувшись, опустившись на колена пред Святым Гробом Жизнодавца. Тут я плакала радостными слезами, облобызала Святой Гроб; твое имя и имена всех близких мне я от души в этот час помянула. Никого поклонников не было, мы были с Лизой одни. Мой букет передала я при Гробе стоящему монаху; он его принял, доставил на Св. Гроб, а взамен дал мне большой букет из мелких цветов, который стоял на Гробе несколько дней, и оросил меня грешную ароматом, и я, [598] дорогая моя матушка, паче всех грешников удостоилась такой несказанной благодати.

Кувуклия, или часовня Гроба, которая вмещает в себе святыню всех христианских вероисповеданий, сделана из желтого мрамора; над нею легкий купол. Когда вышла, то напротив оной села на скамеечку отдохнуть, т. е. дала отдохнуть моим слабым ногам. О чувствах моих не могу объяснить, ты сама сочувствуешь мне и вполне понимаешь, что я счастливей всех счастливейших. Прошло пять минут, и, отдохнувши, пошли на Святую Голгофу, которая находится в юго-восточной части храма. На месте, где был водружен крест Христов, стоит престол из белого мрамора; под ним сделана выемка, тут самое отверстие, в которое был водружен Святой крест Христов. Оно обложено по обводу серебряной круглой доской, вычеканенной с изображениями Страстей Христовых, запрестольное большое распятие с предстоящими Матерью Божиею, Иоанном Богословом, вырезанными по контуру. По обеим сторонам означены на мраморном помосте два черные, круглые места, где были водружены два креста разбойников. Здесь же на скале видна широкая и глубокая трещина, о которой сказано в Егангелии: «Се завеса церковная раздрася на двое с вышняго края до нижняго». Облобызав эту святыню, ты поймешь, что чувствовала душа моя! Много лет желала я выплакаться на Голгофе и по милости Божией облила слезами место распятия Христа. Высокая лестница не утомила меня; мое сердце спокойно переносит все трудности путешествия; болезнь, которой столько лет страдала, понемногу облегчается. Под нижней частью Голгофы, принадлежащей грекам, по православному преданию погребен Мельхиседек, царь Салимский. Престол тут стоит во имя Св. Иоанна Предтечи и праотца Адама, за ним сквозь железную решетку, при свете неугасаемой лампады, видна нижняя часть Голгофской расселины.

На первый раз я слишком устала, чтоб обозревать прочую Святыню. Лиза повела меня домой, т. е. в приготовленную мне квартиру в доме Св. Гроба. Здание очень хорошее, здесь живет архимандрит Евфимий, настоятель этого подворья; лестница мраморная, коридор широкий, по обеим сторонам номера, у меня два номера, хорошая постель железная с пологом, по другую стену тахта восточная, т. е. длинный диван. Комната моя высокая, со сводом, двери и окно пшрокие и высокие, камин, шкаф, письменный стол и стол для умывания, составляют обстановку моей комнаты Иерусалимской келии, в другой (комнате) помещаются мои спутницы Филарета и сестра Ольга.

Вечером, в 10 часов, кавас привез на ослах весь мой багаж с вокзала. После этого я заперлась и с неизъяснимою [599] радостью в сердце помолилась и улеглась, не забывая имя дорогой Марии и имя доброй Серафимы, усердие которой забыть не могу. В 12 часов я уснула и встала в 6 часов, потому что Лиза Мазараки обещала ко мне зайти утром в 7 1/2 часов, дабы идти к обедне в церковь Св. Александра Невского, недавно освященную, где служит по-русски священнослужитель нашей миссии.

Вставши, я написала те имена, за которых желала помолиться в первую литургию, которую здесь в Иерусалиме буду стоять. Забыла сказать, что мои спутницы тоже обходили вышесказанные святые места, и мы все вместе пили чай и беседовали о том, что пришлось испытать при путешествии по железной дороге называемой «Отомания». Французская компания построила оную, но, признаться сказать, наша Харьково-Балашовская железная дорога менее опасна, чем Отоманская; об этом скажу тебе после. Сегодня вышедши из квартиры, мы пошли с Лизой Мазараки к архимандриту: у него есть для приема келия при самом храме, при входе в оный. Прием был самый внимательный, я тотчас же передала ему 25 руб. на разрешающую обедню, которую будет служить сам патриарх; имена будут написаны мною завтра, обедня будет в воскресенье 16-го июня, в день Тихона, т. е. в день вступления моего в монастырь. Это все устроилось само собою. Ночь буду ночевать у Гроба, а завтра в 3 часа вечером с пением будут водить паломннков по всей святыне и мне советовали не уклоняться от этого обычая, и потому пойду, несмотря на то, что сегодня утром мы ходили по всему храму во всех приделах, была также и в Кувуклии, поставила к Гробу свечку. Завтра понесу богатую пелену на Гроб Святой — пожертвование моих благодетелей Лабзиных и в воскресение будут на ней служить обедню. Слава Богу, Господь все совершает. Сегодня я была в приделе «Поругания» и «Тернистого венца», в пещере «Обретения животворящего креста», удостоилась быть сегодня в «Темнице Христовой», в приделе «Разделение риз», в приделе Лонгина сотника, была опять и на Голгофе, была на месте уз Христовых, т. е. в приделе Богородицы, также на месте явления Спасителя Марии Магдалине между часовней Гроба Господня и церковью. Это место устроено на полу и имеется два круга мраморных: один выше другого. У первого делают поклон, ко второму прикладываются, так как на этом месте стоял Спаситель.

Таким образом до обедни я имела счастие поклониться всем местам, ознаменованным страданиями Спасителя мира. [600]

13-го июня, 9 часов вечера. Иерусалим.

В 4 часа были мы с Лизой у патриарха Герасима. Патриарх принял меня отлично хорошо, просил меня бывать у него во всякое время. Он говорить по-французски, а по-русски говорить не может. Подали нам варенье с холодной водой, потом по-восточному кофе; мы сидели у него около часу, и от него я вынесла самое приятное впечатление. Он очень добр и очень религиозен, также учен, ему не более 50 лет, высок ростом и очень красивой наружности. Величаю я его Votre beatitude (т. е. Ваше Блаженство). Обстановка его жилища роскошная, полы мраморные, где нужно покрыты коврами, мебель также роскошная. Уходя, я дала патриарху, собственно по совету Лизы Мазараки, 15 руб., чтобы поминать меня и всех моих во всех его служениях; он принял благосклонно и дал слово, что исполнит. Спросил меня, довольна ли я квартирой, обещал, что меня будут покоить, и поздравил меня неоднократно, что Господь привел меня поклониться Св. Гробу Господню, говоря, что это знак милосердия ко мне Божия и Царицы небесной.

10.

14-го июня 1896 г. Иерусалим.

Сейчас пришли от вечерни; после оной был обход по всем приделам храма Воскресения. Это шествие трогательно и назидательно. После вечерни всем дают свечи, и все идут к Кувуклии, становят богомольцев по правую и левую сторону к двери. К Кувуклии приходят служащие священник и диакон с хором певчих, но только одно жалко, что молебен служится по-гречески, только возгласы сказываются по-русски, после каждого возгласа. Архиерей из свиты патриарха, который тут присутствует, говорит паломникам слово о том месте, куда дошли. Четыре раза по всем четырем сторонам читается Евангелие по-русски. Шествие трогательное; на Голгофе поется канон страстям русскими паломниками довольно стройно. Все хорошо, все отрадно здесь, но деньги, деньги на первом плане. Я смутилась многим, не хочу отравлять сегодняшний день описанием моих впечатлений, а потому до будущего письма. Квартирой своей я очень довольна, так как она у самого Св. Гроба: сойду с лестницы не более 25 шагов, и я у дверей храма. Завтра пойду к настоятелю переговорить о цене, а от него пройду к Лизе Мазараки, найму [601] экипаж, и мы поедем к консулу заявить ему наши паспорта, потом к архимандриту Рафаилу. В 6 часов пойду в храм и там буду в уединении молиться, обедня будет на Гробе Господнем, слава Богу! Обет мой исполнен, и я в Иерусалиме, пишу тебе у открытого окна, гора каменистая в моих глазах, верх ее населен, дома в восточном стиле, все каменные; камень горы употребляется на постройку.

Каменщики здесь не хуже русских владимирских и отделывают дома великолепно, не хуже одесских. В моих глазах храм Александра Невского, а за ним большая пальма и один кипарис; среди некоторых домов деревья оживляют ландшафт. Вода здесь холодная, очень вкусная и во множестве, в нашем коридоре кран и везде по улицам краны; птички вроде воробьев стаями кружатся над нами. В 7 часов солнце садится, небо безоблачно, жары я не чувствую. Народ здесь очень не симпатичный. 50.000 евреев, 7.000 православных греков, русских, арабов, католиков 2.000, протестантов 300.

Ехавши в Иерусалим, мы ехали масличными рощами; дрова здесь из терновника, растущего на каменистых горах. Хлеб уже сняли, молотят; огороды, как у нас, в добром порядке, даже сердце радуется видеть, как арабы трудолюбивы. Кактусы здесь сажают вместо изгороди вокруг садов, изгородь из них вышиною от аршина до 3-х, не менее. Любят они глину, в глине их сажают отростками; маслины также растут на песке и глине; фунт масла деревянного здесь 15 коп., горит великолепно.

11.

15-го июня 1896 г. Иерусалим.

Сегодня была у консула нашего г-на Круглова, познакомилась с ним. Мой паспорт и спутниц моих он приказал прописать и сам подписал. Такой здесь порядок; прописывают на выезд в Россию, следовательно от меня зависит возвратиться или ехать путешествовать, куда вздумается. Могла бы жить и не прописываясь, но я, зная, что так лучше, подчинилась России, а не Турции, чтобы знали, где я пребываю, потому что живу не на русской постройке, не в палестинских русских номерах, а у Св. Гроба, в номерах, принадлежащих грекам. Из консульства прошли мы с Лизой к начальнику русской миссии, отцу архимандриту Рафаилу. Наше свидание было задушевное, он так мне обрадовался, как близкой ему знакомой. Пили у него чай, потом возвратились в час домой, чтобы до [602] повечерия отдохнуть. Волей неволей, а ноги мои приучаются ходить. Чтобы ехать куда-либо, нужно идти пешком с версту до дома Давыдова или до Яффских ворот; там стоят экипажи, и можно нанять коляску или карету; так сделала и я сегодня. К вечерне я не пошла, а пила в 4 часа чай; к повечерию пойду в 7 1/2 часов, и нас запрут до утра в церкви Воскресения.

Гуляла я третьего дня в саду патриарха, там в грунту большие кусты леандры по 4 арш. вышины, все в цвету, роскошь. Цветы здесь не то, что в нашей России; сад архимандрита тоже хорош, но эти сады во дворе, а на улице камень справа слева, сзади, спереди и под ногами камень. Одно небо синее, безоблачное над нами; улицы грязны в восточном духе. Вся жизнь жителей на улице, и торгуют и ремеслом занимаются. Письма свои посылаю с русской почтой, т. е. через консульство; почта австрийская идет 4 раза в неделю, а наша один раз, но я считаю, наша будет верней. Здесь я нашла знакомых из Павловского посада Сокольских, они стоит в том же коридоре, где я живу теперь. Кроме того здесь Алексей Александрович Нейдгарт, от юности мне знакомый. Моя мать была дружна в молодости с его сестрами, приятно будет свидеться на дальнем востоке, он уж много раз спрашивал, когда я буду. Вообще рада, что я в Иерусалиме, и считаю это чудом, что я здесь ежедневно молюсь у Гроба Господня. Отдохну несколько дней, а потом поеду в Гевсиманию, в Горнее и к пр. святым местам, поеду и на Иордан. Теперь здесь пути сообщения улучшаются, всюду экипажи, а на Елеоне имеется porte-chaise, меня туда снесут, если сама не буду в силах дойти.

12.

21-го июня 1896 г. Иерусалим.

Прошло уже четыре дня с тех пор, как я к тебе писала; дневнику моему дала я отдых, по причине устройства моей квартиры, временной или постоянной, то знает один Бог. Пришлось выкладывать из сундуков в шкапы и комоды необходимое, а все теплое, начиная с шубы, ватошников и пр., укладывать на покой в опорожненный сундук. Иконы мои теперь я устроила на год времени, ежели доживу я до будущего года.

Я счастлива, что я удостоилась быть в св. граде Иерусалиме, что я живу у Святого Гроба, что имею утешение молиться на Голгофе и поминать моих незабвенных усопших, поминать здесь тебя и всех моих близких.

Да, все пройдет, минет, жизнь наша изменится, но правда и любовь никогда нас не оставят, а ложь неминуемо исчезнет. [603]

13.

22-го июня. Иерусалим.

Вчера я ничего не сообщила тебе интересного относительно моей жизни здесь, потому что в прошлую неделю сидела дома и берегла мою левую ногу, от сильной ходьбы она распухла. Слава Богу! болезнь уступила, все зажило, теперь могу ходить. Прости, моя дорогая, пришло время читать вечернее правило, и я оставляю перо до завтра, 23-го июня, дня Владимирской Богоматери. Думаю, что ты у всенощной и вспомнишь меня, убогую Митрофанию.

14.

23-го июня. Воскресенье 11 ч. утра.

Я встала по обыкновению рано в 6-м часу, в 7-м пошла в храм Воскресения Христова. Звон колоколов, здесь необыкновенно звенящих, разбудил меня в 5 час., но я, изнемогшая, опять уснула на четверть часа и успела в это время побывать во сне в домовом храме игуменьи Балашовского монастыря и слышала сладостное пение «Заступница усердная». Весело стало на душе, прихожу к граду святому и, там помолившись и приложившись к святыне, из Кувуклии пошла в храм; обедня только что началась, народу было много, архиерей Епифаний стоял в фелони на своим архиерейском месте, которое устроено на левой стороне против патриаршего. Литургию служил иеромонах и два диакона, с архиерейским посохом стоял какой-то игумен без облачения. Служба по-гречески, напев отвратительный, евангелие читают по-гречески, по-арабски и по-русски. Один диакон поочереди с другим читают евангелие. Для чтения они идут по внутренней алтарной лестнице на устроенное место по середине второго пояса иконостаса, там висят три паникадильцы золотых, в каждой одна свеча, и диакон, как бы на балконе. После чтения монах чередной загашает их (свечи), и диаконы сходят в алтарь. Удивительно то, что Царские двери открывает и закрывает чередной монах без облачения, завесу он же своевременно открывает и закрывает, но здесь завеса открывается с запада на восток, а не как у нас с востока на запад. Архиерей, стоя на своей кафедре, имеет некоторое участие в службе: к нему при выходе со Святыми Дарами диакон подносит дискос и священную чашу, и архиерей, сошедши с возвышения, поминает некоторые имена, потом благословляет на все три стороны народ золотым крестом. Митры у него тут нет, но, после выхода с Дарами, он надевает [604] камилавку и в конце обедна накрывает камилавку наметкой. Антидор он сам раздает народу, сходит с возвышения, два каваса с булавами, вроде того, как у наших аристократических швейцаров, стоит перед преосвященным и охраняют его от лавки; они в греческих красных фесках, народ подходит чинно. По окончании обедни он, т. е. архиерей снимает фелонь и выходвт из церкви без всякой свиты и идет с своим послушником монахом пешком на свою квартиру.

После обедни я опять приложилась к великой святыне, облобызала камень скалы Голгофской, где по преданию православной церкви лежал череп праотца нашего Адама, так что драгоценная кровь Спасителя протекла на него. Этот камень как бы в углублении за открытым окном в аршин квадратный. В воскресение камень для всех открыта, а в будничные дни он за медною решеткою; между камнем и решеткою теплится лампада, а потому он всегда виден глазу, но не доступен к лобзанию богомольцев. Придел этот именуется приделом праотца Адама, камень на Горнем месте за престолом, отсюда-то и видна Голгофская расселина.

Еще особенность при большом входе: кадит Святым Дарам монах без облачения; кто он, неизвестно: иеромонах или иеродиакон. Заамвонную молитву читает служащий священник пред иконой Спасителя; а не за амвоном, как у нас в России; фелонь висит спереди; и не на пуговицах; вообще служба у греков далеко не та, что у нас в России.

Завтра день св. Иоанна Крестителя; в Горнем праздник, я же поеду в среду, дабы избегнуть тесноты; экипажи здесь хороши, фургоны вроде карет, но до Яффских ворот нужно идти пешком с версту, а для моих ног это нелегко.

После обедни напившись чаю, я сегодня в 9 часов пошла одна опять к Св. Гробу и так была счастлива, что при мне соглядатая не было; мои не знали, куда я пошла. В Кувуклии пришлось мне быть одной с 1/4 часа, отрадно мне было облобызать Св. Гроб без свидетелей, тут я от души помолилась за тебя, моего доброго, Богом даннаго мне друга и сестру, также и о всех близких мне живых и усопших. Потом пришел монах, окропил меня ароматами и дал мне три цветка из букета, стоящего на Св. Гробе; один цветок тебе посылаю в благословение от Св. Гроба. На Голгофу я сегодня не ходила, боялась ради моей ноги; завтра, надеюсь, пойду. Зная твою ко мне любовь и участие, желаю поделиться с тобою и тем, что все дивятся на удобства моей квартиры, что здесь весьма редко; первое: у меня две хорошие комнаты и кухня, в которой стоят наши сундуки, вода великолепная и во множестве, в коридоре кран, кухонная [605] печь имеет четыре конфорки, которые, вроде плиты, затапливаются по мере надобности углем из терновника; тут же очажок, куда ставится самовар и керосиновая печь, постели с тюфяками куплены в Триесте очень хорошие, коридор освещается лампами — квартира барская, очень благородно, тихо, все очень уважительны и что ж ты думаешь? Пошла я нынче к архимандриту Евфимию, настоятелю при храме Свят. Гроба Господня, спросить, какую он цену положит с меня за год времени? Он с любовию ответил мне: «Матушка, не беспокойтесь, вы заплатите за квартиру не мне, а Святому Гробу, по мере усердия и средств ваших. Я счастлив буду только тем, если вам будет у нас жить покойно и хорошо». Я хотела ему дать в задаток 25 руб., но он отказался, сказав мне, что время терпит, чтобы я о деньгах не беспокоилась бы до времени, когда они будут мне не особенно нужны, а теперь говорит: «Вам вначале, знаю, деньги более нужны, чем впоследствии», — одним словом, его деликатность меня удивила. Сочувствие отца архимандрита принимаю за указание ему воли Божией, чтобы меня утешить. Все это я получаю не случайно, а за мою веру в милость Божию. Слава Богу! во всем сопутствуете мне милосердие Божие и владычицы нашей Пресвятой Богородицы……

15.

24-го июня 9 часов утра.

С праздником св. Иоанна Предтечи поздравляю тебя, моя дорогая. В 5 часов встала, оделась, убрала мою комнату и позвала Филарету, чтобы идти в церковь. Было 6 1/2 часов, когда вышла, приложилась к камню миропомазания Спасителя. В то время праздничный орган католиков оглашал весь храм; обедня шла у Св. Гроба, храм Воскресения был заперт, и потому я только приложилась к окну Св. Гроба, потому что приложиться к Гробу во время службы нельзя. Духовная музыка отрадно повлияла на мою душу. От Кувуклии пошла я на Голгофу и там поплакала, молившись за тебя и всех моих близких и дальних. Приложившись к отверстию камня, где был водружен Крест животворящий, и совершивши мой крестный ход, пошла в монастырь св. Иоанна Предтечи, где началась уже обедня, которую совершали один иеромонах по-гречески и по-русски одновременно; одна эктенья по-русски, другая по-гречески. Пение здесь очень не стройно, но я придумала взять с собою молитвы при Божественной литургии, а потому я себя утешила и читала вместо того, чтобы слушать непонятное пение. После обедни я приложилась к чудотворной иконе главы св. Иоанна Крестителя, при которой есть большая часть оной, т. е. святые его мощи. Получивши антидор, пошла я [606] через базар ко Гробу Господню и, приложившись к оному, вернулась домой. Пока самовар еще не готов, а письмо не запечатано, пишу тебе эти последние строки. Обнимаю тебя.

16.

26-го июня, вечер.

Сегодня день Тихвинской Божией Матери, это мой праздник, а потому я сегодня встала в 6 часов, пошла с сестрой Ольгой к Яффским воротам, там взяли извозчика и к 7 ч. были в церкви на русских постройках. Филарета вчера отпросилась ехать в Горний, с одной поклонницей, с которой она познакомилась. Архимандрит сам служил, постригал одного монаха, которого привез с собой. После обедни я просила мне отслужить молебен. Узнавши, что у архимандрита закуска, я к нему не пошла, а отправилась в больницу, где старшая сестра милосердия аптекарша, Палагея Зобина, из моих петербургских покровских сестер, мною в 1869 году принятая. Ее уважение и сердечность ко мне я в эти недели испытала вполне; она была у меня два раза, а потому я прямо от обедни пошла к ней пить чай.

17.

28-го июня, вечер.

С преддверием праздника тебя поздравляю. Думаю, ты, вероятно, в Пензе у твоего старца и благодетеля. Поздравляю с именинником, дай Бог ему пожить еще много, много лет. Сегодня я решилась идти пешком в Гевсиманию, встала в 5 часов, в 6 часов с Филаретой и Ольгой пошли в путь; считается 3 1/2 версты, взад и вперед 7 верст и все по горам, что довольно для меня трудно, но я очень утешена, Господь благословил меня и дал мне силу совершить мой обет: в 7 часов утра мы достигли Гевсимании. Греческая обедня, к сожалению, отошла, то я отстояла армянскую, после которой приложилась к Гробу Бого-Матери, поклонилась и гробам св. Иоакима и Анны и Иосифу Обручнику. Вход в пещеру широкий, имеет 48 мраморных ступеней. Сердце сильно потрясено и, входя в эту усыпальницу, мрак подземелья и блеск лампад наполняют душу непонятным торжеством. Свет этих лампад указывает дорогу к Гробу Бого-Матери. Сегодня тишина, богомольцев нет, мы одни с греческим монахом обходили всю пещеру и на все со вниманием смотрели; тут же и коптский престол. После армянской литургии совершается в другом углу коптская, но следует сказать: нет должного благочиния. Наши российские монастыри имеют другую обстановку, и [607] русскому паломнику нельзя умиротвориться с неистовством арабов, коптов и абиссинцев. Пещера Гевсиманская унизана разноцветными лампадами, других украшений нет, своды массивны, здание бедное, углубленное в скалах. Подходя к оному, из вне нельзя себе представлять, что в этой скале вся слава Честнейшей; что в этих мрачных сводах есть место погребения Той, к Которой мы непрестанно взываем: «радуйся, радосте наша». Нет, дорогая моя матушка, Россия устроила бы тут лавру великую, а теперь Гевсимания в смирении своим не гласит путнику о том, что внутри этих скал сохраняется такая великая христианская святыня. Помолившись за себя и за тебя со всеми о Христе сестрами, мы пошли в Гевсиманский сад, принадлежащей католикам. Здесь рука образованная сделала все то, что требует любовь и вера. Это место — роскошный, хорошо содержашийся сад. Патер дежурный с любовию указывал нам то дерево, под которым молился Иисус, — это роскошная маслина, окруженная высеченным камнем: от ствола до камня не менее 1 1/2 аршина и в этом круге растут великолепные цветы, из которых он сорвал букетик, а также поднял упавшие с маслины листья и дал нам в благословение. За несколько шагов, тройная маслина, также вековая, окаймленная также камнем, хранится, как место, где стояла апостолы, когда взят был Иисус Христос. В этом саду есть и еще несколько маслин и кипарисов вековых, по всем дорожкам клумбы, роскошные леандры, и все это огорожено железною решеткою; вокруг этого четырехъугольная каменная ограда, дорожки же в 3 аршина ширины от решетки до стены, и через несколько сажен воздвигнуты каменные киоты с живописными изображениями крестного пути. Обходя этот достопамятный сад страстного томления Христа, нельзя удержаться от слез. По всем лестницам я отдыхаю; сяду и думаю, где я? Сама себе не верю, что в моих глазах дерево, орошенное кровавым потом Богочеловека... Я была от него в двух саженях, не более, я недостойная паче всех грешнейшая Митрофания. Неужели же после этого можно кому-либо усомниться, что Бог не близ меня? что страдалец Иисус, видя веру мою и труды в пользу страждущего человечества, не воздаст мне еще в жизни сей ту награду, которая для меня выше всех наград на земле — идти по крестному пути его.

Из сада Гевсиманского я долго смотрела на гору Елеон, у подножия которой я была и куда думаю быть скоро, если Бог благословит. Мы были и на месте избиения архидиакона Стефана. Стояла я у крестного пути и думала, как возвратиться. Я мысленно робела, как мне идти в гору, т. е. обратно в Иерусалим, думала послать нанять коляску и доехать до католического монастыря, что на [608] половине пути до Гроба Господня; другой помысел мне нашептыва: не смущайся, дойдешь. Перекрестилась и пошла в гору, куда шел Спаситель с крестной ношею своей, окруженный толпою злодеев. Вспоминала я, как Спаситель мира, измученный, падал в изнеможении, а все-таки шел, и шел до места казни. Слезы невольно капали из глаз, я шла бодро, призывая в помощь страдальца Иисуса Христа, то Филарета, то Ольга вели меня, и я, опираясь на мою палочку, даже не чувствовала боли в ногах. Зашли в католический монастырь — на том месте, на котором, говорят католики, св. Вероника отира с лица св. кровь Богочеловека: на этом месте костел. Там, в сторожке, мне дали свежей воды, и я, отдохнувши, пошла далее, прямо на Голгофу и к Гробу Господню. Вернулась около 10 1/2 часов, сейчас легла отдохнуть, и пока самовар не кипел, с полчаса лежала. Напившись чаю, я опять на полчаса легла, в 12 часов пришел ко мне архимандрит Мелетий от имени его блаженства патриарха Герасима передать мне его благословение и спросить, как я себя чувствую, здорова ли я и довольна ли своей квартирой. Велел мне сказать, что он будет рад, если буду его хоть изредка навещать. Спасибо его блаженству, его внимание для меня очень дорого, на днях поеду в Горнее, а затем буду и у него. Пообедавши в 4 часа пошли к празднику в храм Петра и Павла, архиерей Поликарп служил сегодня вечерню с благословением хлебов, после которого он благословил меня одним артосом, как они их здесь называют. Пели греки, отвратительно кричали, стихиры пели в роде плясовой; удивляюсь, как это до сих пор в Иерусалиме такое неистовство.

18.

29-го июня, утро.

Была сейчас у обедни у арабов, в церкви св. апостола Иакова, брата Господня, первого патриарха иерусадимского, которая смежна со стеною храма Воскресения, там сохранилось его патриаршее место, в него только единожды в год входит иерусалимский патриарх, когда служит литургию. Рядом с этим местом имеется икона весьма древняя, писанная евангелистом Лукою, ручки сделаны серебряные, к которым прикладываются, литургия на арабском языке.

8 часов вечера.

Слава Богу! в 6 часов задумала идти на гору Сион, жара спала, нужно идти опять к Яффским воротам, и, вышедши из города, мы пошли на Сион на кладбище христианское. Боже Великий! Это ли воспеваемая царем-пророком св. гора Сион? Это ли есть гора Господня? [609] То, что во время Давида было верхом красоты, в настоящее время это пустырь, одни могилы, предвестники горя. Сион, прославленный в псалмах, оказывается теперь вспаханным много раз, по могилам пустота, нигде нет ни зелени, ни цветов, во всем кладбище я нашла только семь молодых кипарисов, недавно посаженных, т. е. не старше настоящего десятилетия. На одной могиле несколько горшков розанов, — все прочее пустырь, только две могилы с памятниками, огороженными железною решеткою; на них кресты высечены из камня; все прочие бесчисленные христианские могилы, которых тут десятки тысяч, не осенены знамением креста, и пришедшему на Сион христианину на сердце становится тяжко, тем более, когда убедишься, что через три года могилы разрывают, кости выбрасывают и других покойников зарывают без гроба и накладывают на могилы тяжелые камни без надписи и без креста. Вот это тот Сион, куда без почести и страха кладут смердящие тела. Те, который огорожены решеткою, тех не выкапывают, потому что места куплены. Всех их на кладбище до 10 могил. На южной стороне кладбища, у каменной кладбищенской загородки, выложен каменный помост сажен на 5 квадратных, к стене устроен каменный столик в три аршина примерно; под ним на камне высечен крест. На этом месте в Троицын день, не имея походной церкви, служат только вечером, т. е. патриарх, и молитвы читаются в день Пятидесятницы потому, что на этом месте было сошествие Св. Духа на апостолов. Около той двери есть железная калитка, которую я просила сторожа открыть и там сохраняется в ограде между прочими камнями большой камень из Сионской горницы, на котором высечен крест в 6 и 8 вершков. Вокруг пустырь, — это все воспеваемый Сион. Грустно, тяжко, сердце обливается тоской, поневоле призадумаешься, неужели и я здесь, странница, умру? Но опять мысль ободряющая мне говорит:

Не скорби, не унывай,
Бог видит сердца чистоту,
На Него ты уповай,
Гори любовью ко Христу.

Да, Друг мой, не скрою, что мне стало грустно, видя это безотрадное кладбище.

19.

30-го июня, воскресенье.

Чудо совершил со мной Господь. Я, не привязанная ни к чему и ни к кому из близких моих десятки лет, в последнее время моей жизни привязалась к Балашову. Думаю, это потому, чтобы я не оставалась навсегда здесь, в этом святом городе Иерусалиме, так [610] как здесь кроме святыни нет ничего хорошего, люди бедовые, paспри, междоусобия, и эти распри ничего доброго не приносят православию.

Сегодня мне пришлось простоять католическую обедню у Гроба Господня; хотела проследить за службою. Грустно сказать, но непросвещенному арабу или магометанину, конечно, служба католическая, благоговейно исполняющаяся с хором певцов и органом, гораздо привлекательнее нашей греческой, но не российской, конечно.

8 часов вечера.

Сейчас были в первый раз в часовне Гевсимании, рядом с моей квартирой. Здесь чудотворная икона Успения Божией Матери, также и Иерусалимской Божией Матери. Помолившись там, меня пригласил к себе архимандрит подворья Гевсиманского, который ежедневно служит в Гевсимании на гробе Богородицы. Он человек хороший, говорящий по-русски, а потому я была рада с ним познакомиться.

В Иерусалиме климат не хорош, мы дышем пылью и известкой; здесь вся почва — известковый камень. Сион, даже вся гора пепельно-кремнистая, а потому здесь все страдают глазами. В Яффе зимою лучше. Жарою я не страдаю, впрочем квартира очень хороша, окна закрываем в 8 часов вечера, а утром открываем в 6 часов.

Сообщил кн. А. Дадиан.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки баронессы Прасковьи Григорьевны Розен, в монашестве Митрофании // Русская старина, № 6. 1902