КРЕСТОВСКИЙ В. В.

В ДАЛЬНИХ ВОДАХ И СТРАНАХ

(Продолжение. См. Русский Вестник № 1.)

V. Клочок Египта.

Первое впечатление африканского берега. — Развалины старого дворца. — Историческая Александрия. — Парадные встречи и приветствия. — Отель Абат. — Гулянье на набережной большого канала. — Александрийский beau-monde и demimonde. — Гаремные дамы на пути цивилизации. — Хедив на прогулке. — Способ сбора общественных подаяний у феллахских женщин. — Увеселительные лодки на канале. — Сады и дачи. — Что значит вода в Египте. — Таракан-исполин. — Одна из местных причин офтальмии. — Парадный консульский выезд. — Особенности мусульманской части Александрии. — Расэльтинский дворец и его парадная приемная. — Наш визит к хедиву.. — Чем обязан Египет хедиву Измаил-паше. — Политическое будущее Египта. — Визит к патриарху Александрийскому. — Монастырь и церковь Св. Саввы. — Благовещенский собор. — Коптская православная церковь и замечательная икона Св. Евангелиста Марка. — Католический монастырь и костел Св. Екатерины. — Вероисповедные и церковные дела Египта. — Кафе. — Русские и русско-подданные в Египте. — Чувства туземцев к Европейцам и положение сих последних в этой стране. — Кто здесь симпатизирует России. — Наша торговля с Египтом. — Нечто о египетском флоте и армии. — Меры против торговли невольниками и фарисейское лицемерие Англичан. — Школа Измаилие и состояние народного просвещения в Египте. — Ученые учреждения и журналистика.

13 июля.

С рассветом вышел я на палубу.

— Доброго утра! приветствовал меня капитан, который, несмотря на столь раннюю пору, был уже на своем посту на мостике. — Ступайте сюда, предложил он, — к Александрии подходим.

Я поднялся на мостик и с недоумением стал вглядываться вперед. Где же Александрия? Где же берега? На первый взгляд как будто ровно ничего, кроме моря, не [539] видно. Но вскоре, приглядевшись, различил я впереди на горизонте какие-то одиноко торчавшие развалины высокого каменного здания, какой-то белый фасад с двумя круглыми тонкими башнями по углам, светившийся насквозь рядом своих пустых больших окон, и эти развалины, казалось, будто выдвигаются из недр самого моря: берег был столь низмен и уходил в глубь материка такою ровною плоскостью что полоска его почти не отделялась на горизонте от черты спокойного моря. То были развалины старого дворца египетских пашей, брошенные на берегу среди безлюдной, мертвой местности, и около них хоть бы один кустик, хоть бы малейший клочок какой-нибудь зелени!... Оригинальная идея — выстроить роскошный дворец среди безжизненной пустыни: пред ним — пустыня моря, за ним — пустыня солончаков, и обе так плоски и так сливаются между собою что не различишь где кончается одна и где начинается другая, да и сам он, обреченный на разрушение, среди всей этой мертвенности стоит каким-то оскалившимся скелетом. Далее к востоку, в левой стороне виднелась в море стройная белая башня Рас-эль-Тинского маяка, окруженная стенами каменного форта. Очень высокая сама по себе, она казалась еще выше вследствие замечательной низменности берегов и всей окрестности.

В шесть часов утра Цесаревич бросил якорь на западном Александрийском рейде.

Так вот он каков город Александра Македонского, построенный за 332 года до Рождества Христова! Выдавшаяся в открытое море коса, в форме буквы Т, образует две обширные бухты которые дают Александрии значение одного из лучших портов Средиземного Моря. На этой косе находится магометанская часть города, а европейские Кварталы, называемые вообще Новою Александрией, раскинулись на материке в глубине берегов обеих бухт. Сколько грандиозных воспоминаний! Сколько великих исторических деятелей и событий! — Александр, Птоломеи, Клеопатра, Антоний и Цезарь, потом Омар, наконец Наполеон I и сотни других имен более или менее знаменитых... Александрия — средоточие торговли, промышленности и наук древнего мира, с ее знаменитым музеем и библиотекой в 900.000 свитков, с ее самостоятельною школой ученых оказавших столько незабвенных услуг науке и искусству, [540] с ее великим значением для христианства, учение коего здесь возведено было на степень мировой религии... С таким великим прошлым, что же такое он, этот город, являет собою в настоящее время?... Я с нетерпением ожидал минуты когда ступлю наконец на его почву.

Едва мы стали на якорь, как к правому борту пристал придворный 18-весельный катер, драпированный богатыми коврами и парчовым наметом с массивными золотыми кистями; на носу его развевался гюйс, а на корме большой египетский флаг из алой шелковой материи, полоскавшийся в море. Из этого катера поднялся к нам по трапу адъютант хедива, в парадной штаб-офицерской форме, присланный приветствовать принца Ахмет-бея с благополучным приездом. Вышедший из каюты принц в застегнутом партикулярном сюртуке и темно-краповой феске был с большою помпой встречен хедивским посланцем и лицами своей свиты, которые почтительно проводили его с палубы до трала. Не успел он отъехать, как к тому же борту подошел другой военный катер, но уже безо всяких особенных украшений, и высадил к нам двух чиновников, статского и военного. Первый был церемонийместер двора хедива Тонино-бей, Левантинец, а второй — флаг-офицер египетского адмирала Гассим-паши. Оба явились за тем чтобы передать С. С. Лесовскому приветствия, первый от имени хедива, второй от имени своего начальника. Наш адмирал еще почивал, и потому эта последняя депутация была принята А. П. Новосильским. Вскоре после того приехал на русской консульской шлюпке наш александрийский вице-консул, г. Свиларич, и привез нам письма из России (к сожалению только одному Новосильскому!) и политические новости, помещенные в местной газете Moniteur Egyptien, где впрочем мы не нашли ровно ничего о России, а на словах узнали от вице-консула что накануне нашего приезда оставили Александрийский рейд и направились в Порт-Саид наши военные суда: клипер Забияка, крейсер Африка и доброволец Россия.

Не прошло и получаса со времени прибытия нашего на рейд, как Цесаревич уже был абордирован множеством всяких лодок и челноков, из которых высадилось к нам множество всякого люда, левантинского и арабского, белого, бронзового и черного как сапог. Тут были разные [541] коммассионеры, гады, кельнеры городских отелей, биржевые маклера, таможенные досмотрщики, хамады или носильщики, перевощики, греческие, коптские и католические монахи с крестиками, образками и браслетами из какой-то темной благовонной массы, английские миссионеры с карманными Библиями в черных переплетах, газетные разнощики и зоркие репортеры, мальчишки кокетничающие глазами, продавцы скабрезных фотографических карточек и других подобных же «секретов», продавцы разной дряни в роде курительных мундштуков, портсигаров, тросточек и грецких губок, торговцы янтарем, филигранными вещицами, сердоликовыми печатями и перстнями, бирюзой, жемчугом, кораллами и подозрительными рубинами, торговцы египетскими скарабеями и поддельными древностями, роговыми и черепаховыми изделиями, продавцы хлеба, овощей, ягод, фруктов и сластей; вертелось тут же и несколько зорких подозрительных личностей, специалистов по части чужих карманов и исчезновения дорожных саков; появился наконец даже какой-то оборванный фокусник и змеезаклинатель с кобрами и аспидами в кожаных мешках и деревянных лукошках. Весь этот пронырливый люд назойливо лез и приставал к пассажирам со всех сторон со своими услугами и предложениями, между которыми первую роль постоянно играло предложение познакомить вас с «una persona bellissima» или с «une dame du harem du Khedive». Каждый из них настойчиво мозолил вам глаза своим товаром, убеждая купить у него ту или другую ни на что не нужную дрянь, торговался, переругивался с другими, мешавшими ему продавцами, выпрашивал «бакшиш», галдел, сновал, толкал и метался по всей палубе, как угорелый. Все это на первый раз очень любопытно, но в то же время и очень противно: есть во всем этом нечто жадное, подлое и пакостное, невольно возбуждающее в вас какое-то брезгливое чувство; но это несомненный продукт европейской индустриальной цивилизации, явление обычное во всяком восточном порте, чуть лишь приходит с моря новое пассажирское судно, и избавиться от наплыва наших посетителей нет никакой возможности.

В одиннадцать часов утра съехали мы наконец на берег в двух шлюпках под парусами: в первой сел наш адмирал с супругой и вице-консул, а во второй весь [542] его штаб с ручным багажом, в сопровождении консульского драгомана; крупный же багаж направился особо, под охраною консульского каваса, ради того чтобы самим нам избежать таможенной «волокиты», задержек и придирок. Высадились мы пред неуклюжим каменным зданием таможни и едва ступили на землю как сторожа в ту же минуту арестовали наш ручной багаж для осмотра, да спасибо вице-консул выручил. Досмотрщики возвратили саки, но с наивною откровенностию потребовали за это «бакшиш», и когда мы дали им сколько-то мелочи, они повидимому остались довольны. У ворот таможни вас ожидал уже заранее нанятые коляски, но пройти к ним оказалось не так то легко: между нами и экипажами стояла целая толпа таможенных и портовых хамалов, которые тот час же кинулись на нас с протянутыми закорузлыми ладонями, громко галдя и вопия о бакшише. Каждый из них убежденно доказывал что это именно он выносил наши вещи, он один и никто более, другие де все врут и верить им не стоит, ему же бакшиш принадлежит по праву. Все мы уже ранее поблагодарили деньгами тех хамалов которые действительно переносили наши вещи, и потому были вполне убеждены что ни один из обступивших нас носильщиков не оказал нам ни малейшей услуги. При этом они атаковали вас так решительно что в каждой другой стране полиция наверное сочла бы прямым своим долгом немедленно вмешаться в дело и освободить мирных иностранцев от туземного нахальства; тут же как нарочно ни одного полицейского не было. Чтобы проложить себе путь к коляскам, пришлось по совету драгомана бросить в толпу несколько мелочи. Этот маневр удался: хамалы гурьбою бросились ловить и отымать друг у друг деньги, благодаря чему мы получили возможность сесть в экипажи. Но этим дело не кончилось. Едва лошади тронулись, как гурьба снова кинулась к нам и цепляясь в крылья, дверцы и рессоры бежала с воплями о бакшише рядом с колясками. Грозные крики и жесты драгомана, замахивание бичом арабаджи и работа кулаками одного из хамалов, усевшегося зачем-то на козлы, ничто не помогало, пока арабаджи не выехал на более просторное место где ему представилась возможность погнать лошадей во всю прыть. Только после этого толпа хамалов стала редеть и [543] мало-по-малу отстала найдя должно быть не особенно приятным бежать по ужаснейшему солнопеку.

Еще на пароходе все мы было условились остановиться в Hotel d’Europe, но г. Свиларич отсоветовал, предупредив что там и грязь и мириады насекомых. Он рекомендовал нам Abat’s Hotel, куда мы теперь и направились. Гостиница эта очень удобно расположена в центре города близь Консульской площади (Place des Consulate) и устроена весьма оригинально. С подъездного крыльца, украшенного цветущими растениями в кадках, вступили мы в большие полутемные сечи, где после знойной улицы так приятно обдает вас легкою прохладой. Отсюда такой же полутемный корридор ведет в очень изящный внутренний садик с журчащим фонтаном и увитыми зеленью беседками, служащий летнею столовой. Стены его покрыты ползучими растениями, маленькие клумбы и бордюры пестреют душистыми цветами, и подвижной тент когда нужно защищает его от солнца. По другую сторону садика находится обширная полусветлая зада, где обедают зимой, а по сторонам корридора расположены домовая контора, европейская гостиная, восточная диванная, читальня и тому подобные комнаты, предоставленные в распоряжение квартирантов для приема своих гостей и послеобеденного кейфа. Но этим и кончается вся изящная или показная сторона заведения. Верхний этаж занят «нумерами», которые по своей мизерной обстановке и отсутствию необходимых удобств очень напоминают наши заурядные гостиницы заурядных губернских городов, и вот в один-то из таких «нумеров» привел меня вместе с Федором Егоровичем Толбузиным сам управляющий или «monsieur le directeur» этого отеля. В комнате две железные кровати, стол, комод и два-три стула. Спрашиваем у monsieur le directeur сколько такой нумер будет стоить в сутки.

— По 12 1/2 франков с постели, объявляет он решительным, безаппелляционным тоном.

Русский человек при этом, по-настоящему, должен бы сконфузиться в душе за такую наглость, но безусловно подчиниться требованию, тем более что оно выражено столь «просвещенным» с виду Европейцем, таким внушительным тоном который не допускает сомнений ни в его «благородстве», ни в том что «monsieur le directeur» [544] делает нам еще как бы честь уступая помещение в своем отеле. Но мы, вспомнив о курсе русских бумажек и прикинув что это придется почти по пяти рублей в сутки на брата, предпочитаем заслужить себе во мнении этого Европейца репутацию варваров и решаемся поторговаться. Как, мол, так? За одни голые стены с двумя кроватями 25 франков в сутки?! Возможно ли это?

— Совершенно возможно! Впрочем, если кто-либо из вас займет комнату один, то будет платить половину, то есть 12 1/2 франков.

— Это не утешение, возражаю я ему, — в сущности, для каждого из нас сумма остается все та же.

— О, да, вы совершенно правы, согласился он с любезною снисходительностью и прибавил что советует нам занять комнату вдвоем, потому что иначе, если все нумера будут заняты и приедет какой-нибудь новый постоялец, то «администрация отеля» должна будет отвести ему половину этой комнаты, так как в ней две постели.

— Я думаю, продолжал он, — вам не совсем приятно было бы жить с совершенно незнакомым человеком.

Довод вполне основательный и потому, нечего делать, приходится согласиться.

— Да вы постойте; может быть это вовсе не так дорого, замечает мне Федор Егорович: — в этой цене он вероятно разумеет не только комнату, но и все наше содержание, спросите-ка его лучше.

Но monsieur le directeur сам предупредил этот вопрос.

— Вам, без сомнения, понадобится прислуга чтобы чистить сапоги и убирать комнату? спросил он.

Мы подтверждаем полную основательность сего предположения. Просвещенный Европеец отвечает на это благосклонным кивком.

— Кроме того, продолжает он, — вам, вероятно, было бы удобнее пить утренний чай или кофе у себя в комнате, а также иметь завтрак и обед за табльдотом.

— Разумеется это было бы самое удобное.

— О, в таком случае вы все это можете иметь за очень сходную цену: все это будет стоить по два фунта с персоны.

— Батюшки! Да это ведь почти по двадцати рублей с носа выходит! развел руками Федор Егорович. — У нас [545] в Твери такому нумеру красная цена полтора рубля в сутки. Ведь это, что называется, живодерство!

Мы уже решили было оставить Abat’s Hotel и искать себе где-нибудь более дешевое помещение как вдруг на наше счастие вмешался в дело г. Свиларич, только что вышедший в общий корридор от адмирала. Увидев что мы удаляемся со своими саками, он поинтересовался узнать у нас в чем дело и тут же обратился к управляющему совсем иным тоном как человек отменно знающий местные цены и которого поэтому не надуешь. В полминуты повернул он дело так что за ту же самую комнату с постелью, прислугой, утренним и вечерним чаем, завтраком из пяти и обедом из шести блюд, «monsieur le directeur», все с тем же видом подавляющего благородства, объявил цену по 12 франков в сутки с человека.

— Это нормальная цена всех здешних порядочных гостиниц, пояснил нам г. Свиларич при нем же; но уличенный Европеец ни мало от этого не смутился, его апломб и благородный вид остались все те же.

— Как вы это устроили? спрашиваем мы у вице-консула.

— А очень просто: сказал ему что заявлю об этом собственникам гостиницы. Это обыкновенная проделка подобных «администраторов» с новичками: 12 франков он записал бы на приход, а остальное положил бы в свой карман. Они здесь таким образом целые состояния себе наживают.

Итак, цены слажены, можно, значит, располагаться на житье. Хамалы тотчас потащили из сеней на верх наши чемоданы. При этом я просто диву дался глядя как худощавенький поджарый Арабчик небольшого роста ловко взвалил себе на плечи мой большой сундук, весивший с кладью 10 1/2 пудов и с какою легкостью потащил его вверх, на второй этаж. Я крикнул было другому Арабу чтоб он помог моему хамалу, но тот только усмехнулся на это и на ломаном французском языке ответил что помощи вовсе не требуется, снесет и сам, ему де нетрудно. Положим, наши так называемые «мужики» в гостиницах таскают и не такие тяжести, но ведь за то же там и народ какой, — чуть не Геркулесы! Я поблагодарил хамала за такой вербдюжий труд одним франком, и мой Арабчик принял его даже с изумлением, словно глазам [546] своим не веря; он не рассчитывал получить более одного пиастра.

Первым делом до завтрака спустилась мы вниз чтобы тут же в гостинице взять холодную ванну. К этому так соблазнительно приглашало выставленное в корридоре печатное объявление, гласившее что цена сему наслаждению всего два франка. Но увы! Эпитет «холодной» мог быть применен к ней разве в насмешку: вода оказалась совсем теплою как из полуостывшего самовара (говорят что это ее естественная температура летом) и не только не освежила, но еще более размаяла вас, в особенности при этой ужасной духоте, которая в низеньких и тесных ванных каморках была такова что хоть бы русской бане в пору. Затем, едва успели мы докончить свой туалет, раздался звон колокола призывавший постояльцев к завтраку.

Кормят здесь очень не дурно, и завтраки, равно как и обеды, всегда сопровождаются обильным десертом из разных свежих фруктов и ягод. Наша водка или вообще какой-либо другой из крепких напитков, какие мы привыкли у себя дома употреблять пред закуской, становятся при этих убийственных жарах окончательно невозможными, так как с ними рискуешь получить или удар, или воспаление желудка, что случается довольно часто с новоприезжими Англичанами, которые ни под какими географическими широтами не желают ни на йоту изменять свой привычный образ жизни: уиски и херес в этих климатах зачастую сводят их в безвременную могилу. При самом легком французском столе здесь употребляется почти исключительно легонькое винцо «claret», да и его-то льют большею частию с водой. Но за то истинною роскошью является при этом лед, ежедневно производимый искусственным способом, и надо отдать справедливость хозяевам гостиницы, льду они не жалеют: прислуга то и дело накладывает его в стаканы, чуть лишь заметит что предшествовавший кусок успел растаять. А таяние происходит очень быстро, и достаточно оставить стакан с растаявшим льдом на какую-нибудь четверть часа чтобы вода уже значительно потеплела; со льдом же и подкрашенная кларетом она кажется восхитительным, ни с чем не сравнимым напитком и пьется с наслаждением доходящим чуть не до жадности. [547]

После завтрака я хотел было отправиться в город чтобы поближе познакомиться с его наружностью и уличною жизнью, но это оказалось делом превосходящим всякое добровольное рвение. С десяти часов утра и до трех с половиною пополудни в европейских кварталах прекращается всякая внешняя деятельность: улицы и площади совершенно пусты, тенистые бульвары и скверы тоже, банкирские и коммерческие конторы, присутственные места, магазины и лавки все заперты, повсюду наглухо спущены зеленые жалюзи, в ресторанах и кофейнях ни души; весь город отдыхает или, лучше сказать, томится физически, переживая в полном бездействии самое жаркое время дня в полутемных комнатах, приспособленных почти всегда таким образом чтобы в них постоянно продувал легкий сквозной ветер. Разве уж самая крайняя, безотлагательная нужда выгонит в эту пору Европейца из дому на улицу, да и то он не пойдет пешком, а постарается сейчас же захватить первого попавшегося арабаджи и заберется к нему в самую глубь фаэтона с поднятым верхом, либо же садится верхом на маленького ослика и рысит на нем, прикрывая себе голову и спину большим белым зонтиком.

Преуморительное зрелище представляют иногда эти ослики когда на них неумело едут Европейцы, причем комичнее всего является самый костюм Европейца с засучившимися к верху штанами. Не редко на осликах катаются и мусульманские дамы в своих черных широких фередже наброшенных на голову и это выходит гораздо красивее: восточный костюм как-то более гармонирует с этим патриархальным, библейским животным чем какая-нибудь жакетка английского покроя. Ослики заменяют здесь наших легковых извощиков, и на известных углах улиц их всегда можно найти по нескольку штук в ожидании седока. Погоньщиками их служат исключительно Арабы, и чаще всего мальчишки от десяти до пятнадцатилетнего возраста. Здешние ослики необыкновенно ретивы и редко когда идут шагом, а больше все трусят быстрою побежкой и иногда пускаются в скач, и как быстро ни бежал бы ослик, погоньщик его никогда не отстанет; он всегда бежит тут же сбоку или сзади и время от времени подбодряет своего кормильца [548] хворостинкой, либо взмахом рука, а то та просто словами. Погоньщаки положительно разговаривают со своими ослами, и эти последние повидимому отлично понимают их речи; по тому или другому слову, или по крику поворачивают направо, налево, останавливаются, идут шибче или тише и движением ушей и хвоста выражают свое удовольствие когда их ласкают или просто хвалят. В этот день особенно много встретили мы их на набережной большого пресноводного канала, что протекает между озером Мариут и южною окраиной города, куда от пяти до семи часов вечера съезжается на прогулку все европейское и отчасти мусульманское население Александрии. Здесь место предобеденной прогулки и общих встреч местного beau-monde’а и demi-monde’а. Кровные английские лошади в шорах, прелестные парные лошаки и мулы и потешные карлики-пони со стрижеными гривами, управляемые кучерами Арабами в белоснежных куртках и красных фесках или европейскими джентльменами одетыми по последней модной картинке, бойко мчат сотни щегольских легких экипажей, ландо, фаэтонов, колясок, тильбюри и шарабанов взад и вперед по шоссе вдоль аллеи обрамляющей берег канала. Здесь выставка парижских нарядов и левантинского тщеславия. Все у кого есть хоть какой-нибудь орденок, являются сюда не иначе как с его бутоньеркой на сюртуке и даже на жакете; а у кого нет, тот затыкает себе в петлицу какой-нибудь алый цветочек чтоб издали походило на ленточку «Почетного Легиона». Из дам одни только Англичанки да временно приезжие туристки из европейских стран одеваются просто, но элегантно; местные же Левантинки видимо стараются, как говорится, пустить пыль в глаза и поразить не только роскошью своих нарядов и затейливостью фантастических шляп с чудовищно большими страусовыми перьями, но и блеском своих бриллиантов, что твои замоскворецкие купчихи! Супруги же их, кроме орденских бутоньерок, щеголяют еще массивностью золотых цепочек с целыми коллекциями брелоков и множеством драгоценных перстней, надеваемых даже поверх перчаток. Здешние дамы вообще не дурны собою, есть между ними и красавицы, но все они отличаются чрезмерною наклонностью к полноте, которая у многих переходит даже в тучность. Это надо приписать, по всей вероятности, их сидячему [549] образу жизни: при здешнем зное весь их моцион заключается только в прогулке по набережной канала и то не иначе как в экипаже.

Здесь же встретили мы а нескольких мусульманских дам в довольно прозрачных ясмаках надетых по стамбульской моде, а стамбульский ясмак — это та же европейская вуалетка; разница только в способе ношения: Европеянки спускают ее сверху вниз, а стамбульские мусульманки подымают снизу вверх до половины носа, предоставляя всем возможность свободно любоваться их прекрасными глазами. Дамы встреченные нами на канале были жены разных либеральных пашей, старающихся перенимать европейские обычаи. С веерами или парасолями в руках затянутых в парижские перчатки, они совершенно по-европейски сидели развалясь на эластичных подушках своих венских и парижских колясок, и только шелковые фередже, прикрывая своими широкими складками их платья, сшитые по европейским фасонам, отчасти напоминали еще о Востоке; но об остроносых златошвейных туфельках, например, уже нет и помину: их всецело заменили европейские ботинки и туфли на высоких кривых каблуках. Впрочем, восточный характер сказывался еще в одной особенности: на козлах экипажей этих дам или «паших», как прозвал их Федор Егорович, рядом с кучером непременно сидел губастый, обрюзгло ожирелый негр-евнух, но и тот редко уже появляется в своем живописном костюме, променяв его на черный сюртук и крахмальные воротнички европейской сорочки.

На набережной канала вообще толклось множество гулящего люда. Кто не имел собственного экипажа, тот старался захватить наемную коляску, а в крайнем случае удовольствовался скромным осликом. Англичане, эти типичные долговязые представители Альбиона, в своих шотландках, с неизменными пледом и гидом, ради оригинальности даже предпочитают осликов всем другим способам передвижения на здешней прогулке, и что за уморительные фигуры сплошь и рядом встречаются между подобными спортсменами! Но особенно забавен был один толстяк-Баварец с непомерным брюхом, из-под которого виднелась только ослиная голова с ушами. Казалось что на бедного ослика взгромоздилась целая пивная бочка, к [550] которой кто-то ради шутки приставил руки с оттопыренными локтями и болтающиеся ножки. Тут же гарцовали на кровных арабских лошадях кавалерийские офицеры египетских войск и полицейские жандармы с карабинами «на изготовку», выставленные там и сям для порядка, а также разные английские прикащики и конторщики на наемных россинантах. Арабская молодежь, на половину в европейских, на половину в туземных костюмах, тоже трусила на осликах целыми компаниями, весело перегоняя друг друга. Неутомимые погонщики, разумеется, бежали тут же и криками или ударами старались подбодрить своих животных. Европейские, значительно уже поблекшие кокотки, с окрашенными в рыжий цвет волосами, нагло лорнировали из своих колясок дам местного общества и посылали дружеские кивки разным банкирам и негоциантам. Не мало народу сидело и около кофеен под платанами и гуляло пешком по аллее, а группы более чем полуголых феллахов, аборигенов земли Египетской, сидя на корточках под деревьями, с равнодушием каменных сфинксов глазели на всю эту сновавшую пред ними тщеславную и суетную толпу нахожих «Франков».

Вот показались несколько полицейских которые озабоченно и торопливо старались очистить в толпе место для проезда кого-то. Вслед за ними спокойно ехали рядом два кавалериста с карабинами на «изготовку», за ними легко, в припрыжку бежали два скорохода в алых бархатных куртках залитых золотом; за скороходами шталмейстер хедива на светло-сером жеребце, а за шталмейстером сам хедив в роскошном ландо четвернею цугом, с жокеями. Светло-серые кони его экипажа подобраны были просто на диво. За ландо скакали толпою адъютанты, паши, камергеры и несколько человек кавалерийского эскорта. Выезд был вполне помпезный. Хедив сидел в ландо один и приветливо отвечал на поклоны, но только «Франки» мало обращали на него внимания и далеко не все спешили приподнимать ему свои шляпы. Это, конечно, очень независимо, но за то и очень невежливо.

Между тем по ту сторону канала, на самом берегу, шла своим чередом повседневная туземная жизнь в среде пригородных бедняков-феллахов, которые ютятся в маленьких, жалких глинобитных клетушках, похожих более [551] на хлевы или навозные кучи чем на жилище человека. Там толпа феллахских девочек и женщин с открытыми лицами, в длинных черных балахонах, переходила от хижины к хижине сопровождая свое шествие продолжительным голошеньем, которое удивительно как подражает урчанью болотных лягушек. Одна женщина, впереди прочих, несла на руках что-то покрытое платком или куском какой-то материи. Нам объяснили что это общественный сбор доброхотных пожертвований либо на похороны, либо на свадьбу, так как и в том и в другом случае он у феллахов совершается одинаковым образом, а именно: собирается толпа подруг и соседок той женщины или девушки которая нуждается в пособии и отправляется вместе с нею вдоль по селению с одного конца до другого и всем хором урчит при этом на лягушечий лад, останавливаясь пред каждою хижиной. Если у матери умер грудной ребенок, то она несет его на руках в корзинке под покрывалом; в других же случаях под таким же покрывалом находится или миска, или плетеная плоская кошелка, куда всякий кладет какое-либо денежное, хлебное или вещевое пожертвование.

В самом канале, погружаясь в воду по шею, спасались от жару и мух рабочие мулы и буйволы и плескались бронзово-темные феллахские ребятишки, тогда как другие их собратья валялись нагишом вместе с собаками на пыльном берегу, между опрокинутыми челнами. Вот под косыми парусами, напоминающими крылья чаек, проплыли одна вслед за другой две «дахабие», увеселительные лодки с широкими белыми рубками на палубе. Корма и нос и мачты у обеих лодок были изукрашены зеленью, цветами, коврами и какими-то пестрыми лоскутьями, а из окон рубок неслися звуки торбанов и бубнов и слышались гортанные женские голоса напевавшие какие-то песни. Такие дахабие ходят по Нилу и по каналам, предлагая свои услуги желающим совершить легкую увеселительную прогулку. Пользуются ими преимущественно туземцы, к услугам которых в каждой лодке, кроме местной музыки, имеются еще кальяны, кофе, шербеты и альме, иначе называемые «гавации», то есть публичные танцовщицы, певицы и гадальщицы, в роли коих подвизаются почти исключительно местные Цыганки. Стоит лишь махнуть кормщику, и [552] дахабие тотчас же пристанет к берегу, чтобы захватит нового желающего повеселиться пассажира. Зажиточные люди, по случаю какого-нибудь семейного или иного праздника, иногда нанимают себе дахабие на целый день и приглашают туда своих друзей и знакомых.

На набережную канала выходят сады и палисадники некоторых дач, нередко весьма красивых. Мы посетили здесь два сада. Из них один принадлежит хедиву, другой какому-то Греку (фамилию позабыл), бывшему русскому подданному, который убоясь введения в России общей воинской повинности, будто бы угрожавшей его сыновьям, поспешил вместе с ними перейти в английское подданство. Россия, впрочем, не в убытке от потери, как и Англия не в выигрыше от приобретения такого «подданного». Но сад у него действительно прелестен, равно как и сад хедива. Оба они полны роскошною растительностью, и под сводами своих ветвей доставляют много приятной тени. Здесь вы встречаете большие олеандровые и жасминовые деревья в полном цвету, оливы, смоковницы и лавры, гранатные, лимонные и померанцевые деревья, финиковые пальмы и широколиственные бананы, огромные фантастические кактусы и цветущие алое, виноградные и орхидейные аллеи и беседки и массу роз пунцовых, чайных и белых, и множество других душистых цветов и красивых растений. — В обоих садах устроены бассейны с фонтанами, и целая сеть мелких арыков разносит из них живительную влагу во все концы того и другого сада. Во все такие дачи вода проводится посредством подземных труб из канала, где для этой цели постоянно работают несколько водокачален, при помощи мускульной силы феллахов. Кроме того, в некоторых бассейнах идет работа чигирями, для чего употребляются буйволы и верблюды, ходящие с завязанными глазами по кругу.

Вода здесь, это жизнь со всею ее силой и роскошью; без воды же — смерть. Так, например, к тому же каналу ведет из города шоссе, проложенное по жесткому известковому грунту; по бокам его тянется аллея солидных тамарисковых деревьев, которые живут лишь благодаря прокопанной у их корней маленькой канавке с ничтожною струйкой проточной воды, а рядом с ними тут же менее чем в двух шагах расстояния уже полная [553] смерть, где на пепельно-белой почве не встретите вы ни травинки. И этот вид жизни и смерти рядом, без промежутка, без малейшего сглаживающего перехода от одного к другому, эти два резкие контраста производят на свежего человека с непривычки какое-то странное по своей новизне и жуткое впечатление. Нам, жителям умеренного пояса, совсем незнакомы в нашей природе подобные контрасты и... я думаю поэтому что ваша природа лучше, — лучше потому что она мягче, ровнее, — нет в ней такой поразительной резкости, такого избытка роскоши и скудости рядом, нет этой вечной борьбы между жизнью и смертью, этих завоеваний каждого клочка земли жизнью или культурой у смерти, и этих вырываний того же самого клочка, при малейшем недосмотре или небрежности человека, смертью у жизни и культуры.

Вечером, ложась в постель, я только что приподнял легкое одеяло, как из-под него вдруг выбежала пара каких-то черных насекомых около вершка длиной. Батюшки, уж не скорпионы ли?!... Но нумерной Араб объяснил что это египетские тараканы, без которых тут ни один дом не обходится. Он поймал одного из них и показал вам. Оказалось что это так называемый таракан-исполин (Blatta gigantea), величиной вдвое больше нашего обыкновенного черного таракана, только тельце его отличается более вытянутым и плоским видом. Он жрет не только мясо, хлеб, кожу и книги, но имеет привычку нападать и на спящих людей, а в особенности любит у умирающих и у трупов грызть на ногах пальцы. Нечего сказать, приятно сожительство с таким малым насекомым!

Араб тщательно осмотрел наши постели под подушками и простынями и только после такой обстоятельной ревизии решились мы наконец улечься. Здесь, как и на всем Востоке, над каждою кроватью устроен кисейный мустикер в предупреждение от ночных нападений мустиков. Араб со всех сторон подоткнул его полы под тюфяк чтоб уж никакая мерзость и гадина не могла к нам забраться, и мы очутились как бы в прозрачных клетках. Но опять беда: под мустикером гораздо душнее чем в комнате, так что просто дышать не чем, а тут еще гляжу, Араб закрывает ставнями окна. [554]

— Это зачем? протестует Федор Егорович. — Скажите ему, дураку, чтобы хоть окна-то оставил настежь! Ведь мочи нету в этой бане проклятой!

Но оказывается что и окна нельзя оставлять открытыми: здешние ночные росы в летнее время очень вредны, пораждают лихорадки и еще, как ни странно казалось бы, — уверяют будто они в особенности вредно действуют на глаза и являются одною из главных причин весьма распространенной в Египте офтальмии. Объясняют это таким образом что с поверхности земли вместе с испарениями поднимаются в воздух микроскопические частицы весьма злокачественной известковой и солончаковой пыли, которая растворяется в росе и попадая на глазные веки, сильно разъедает их, последствием чего бывает воспаление, нередко имеющее исходом полную потерю зрения.

В Александрии, действительно, встречается много слепых, и говорят будто преимущественно от этой причины; мне же кажется что для офтальмии совершенно достаточно и просто пыли здешних окрестностей, без растворения ее росой. А впрочем, местным жителям про то лучше знать.

Итак, хочешь, не хочешь, а спи в двойной духоте, но какой же тут сон возможен!

— Экая мерзость! ворчит мой сожитель, в истоме ворочаясь с боку на бок: — днем факторы да бакшиши на каждом шагу, а ночью тараканы с офтальмиями, да песьи мухи какие-то, да при этом еще и температура в тридцать градусов. Фу, ты, батюшки!.. Скажите пожалуста и это у них «благодатными странами» называется!.. а?.. Верьте после этого людям!

14 июля.

С утра все мы облеклись во фраки с белыми галстуками, при орденах, и поехали представляться хедиву. Прием назначен был в одиннадцать часов утра во дворце Рас-эль-Тин. На козлах коляски в которой поместился адмирал с нашим генеральным консулом в Египте, Иваном Михайловичем Лексом (Ныне покойным.), уселся рядом с кучером консульский кавас (телохранитель) в блестящем [555] парадном костюме с целым арсеналом оружия: саблей, ятаганом, пистолями и револьвером, да еще и с длинною булавой в руке, а шагах в пятнадцати впереди экипажа бежал босоногий консульский скороход, красивый молодой Сириец в залитой золотом куртке, держа пред собой длинную, тонкую трость. Таков всегда бывает здесь парадный консульский выезд сообразно требованиям местного придворного этикета, которому следуют в официальных случаях также и приезжие высокопоставленные лица.

Рас-эль-Тинский дворец находится на западном отроге Александрийской косы, близь маяка того же имени, и ехать к нему надо чрез мусульманскую часть города. Улицы здесь гораздо уже чем в европейской части, но те по которым мы теперь ехали были вымощены также как и европейские триестскими плитами. Здесь тянулся почти непрерывный ряд глинобитных и каменных домов, и многие из них были в три и четыре этажа. На плоских кровлях устроены в виде балдахинов навесы, украшенные цветами и растениями, а иногда коврами и цветными завесами. Древесные сторы и камышовые ценовки защищали от солнца ту или другую сторону этих возвышенных веранд, где мусульманские семейства очень любят проводить свое время, так как на высоте и воздух чище и более провевает морским освежающим ветром. Там же обыкновенно вялится виноград и сушится выстиранное белье. Верхние этажи нередко выдаются несколько вперед над нижними, так что два противоположные дома иногда образуют как бы свод над улицей, благодаря чему прохожие пользуются благодатною тенью. В двухэтажных домах весьма оригинально устроен верхний этаж: он в отношении к нижнему располагается под углом, зигзагами, вследствие Чего на кровле нижнего этажа образуется несколько трехугольных площадок служащих верандами и балконами. Такие площадки нередко украшаются зеленью ползучих и вьющихся по стенам растений. Окна во всех мусульманских домах не имеют ни рам, ни стекол, но взамен их они снабжены вставными мелкоклетчатыми решетками, составленными из выточенных деревянных частиц. Это так называемые мушараби, и во многих случаях они останавливают на себе внимание изяществом и оригинальною красотой своего мавританского рисунка. Почти в [556] каждом доме, на высоте второго этажа и выше, есть красивый шахнишин, то что у нас называется бельведером или фонариком: составленный из решетчатых мушараби, он обыкновенно является лучшим украшением наружности дома, особенно если завит по карнизам зеленью винограда или повоев. Входные двери во многих домах украшены узорчатою резьбой и бронзовыми или железными скобами с массивною серьгой, либо с кольцом которым желающий войти должен стукнуть о скобу; это то же что наши дверные звонки. Над входом обыкновенно красуется какая-нибудь вязевая арабская надпись, чаще всего благочестивое изречение или стих из Корана, и нередко такие надписи бывают высечены горельефом на беломраморных досках. Нижние этажи почти сплошь заняты лавками, где торг зачастую идет просто чрез открытое окно. Тут множество табачных, бакалейных, москательных, зеленных, мясных, фруктовых и мелко-галантерейных лавчонок со всякою всячиной, которую невозможно ни усмотреть за раз, ни тем более перечислить. Кроме того, чуть не в каждом доме или восточная кофейня, или цирюльня, или продажа содовой и свежей «нильской» воды. Множество продавцов последней и просто шатается себе по улицам, выкрикивая и выхваливая свой товар, навьюченный либо на ослике в бочонках, либо на самом продавце в бурдюке из козлиной шкуры, а то и просто в глиняном кувшине, и надо испытать здешнюю жару чтобы понять как велика потребность в свежей воде для утоления жажды. Продавцы воды никогда не остаются в убытке, и торговля ею повидимому составляет здесь довольно видную отрасль мелкой уличной промышленности. Процесс бритья правоверных голов также совершается большею частию на улице бродячими цирюльниками, которые возвещают о своем приближении боем в медную тарелку или тазик. Кроме того, тут же бродят мороженщики и продавцы подсахаренного мелкого льда, лимонада и гранатного сока, пирожники с жареными пышками, хлебники с коржами и лепешками, кальянщики предлагающие за самую мелкую монету покурить или затянуться из своего дымящегося кальяна, фруктовщики с нарезанными кусками сочных арбузов и дынь и грудами винограда, другие с бананами, апельсинами, гранатами и персиками, цветочники с букетами и букетиками [557] продавцы собачьих ошейников, падок и тросточек, сокольники с дрессированными для охоты соколами и кречетами, знахари с «жизненными» и возбудительными элексирами и талисманами ото всех бед и недугов, уличные писцы с медными колямданами (Чернильница соединенная с пеналом для письменных принадлежностей; обыкновенно затыкается за пояс.) за поясом, факиры и дервиши обвешанные амулетами, с длинными посохами и тыквенными баклагами, гороскопщики и гадальщики с билетиками предсказывающими будущее, нищие с учеными обезьянами и нищие сами походящие более на обезьян чем на человека, калеки и паралитики-идиоты, фокусники и змеезаклинатели и множество иного люда, белого, черного и бронзового всех оттенков и всяческих профессий, перечесть которые я отказываюсь... Движение народа по улицам весьма велико и отличается восточною пестротой и южно-европейскою юркостью: Александрия как-то органически соединяет в себе и то и другое. Белый миткаль и яркие ситцы, шелк и отребья и постоянно мелькающее пред глазами полуобнаженное человеческое тело, закутанные в черные покрывала фигуры женщин, ослы, верблюды, лошади и собаки, ослепительное солнце, резкие тени, пряные восточные запахи, гортанный говор и гомон снующей толпы — все это заставляет как бы прыгать, перескакивать с предмета на предмет и ваши взоры, и ваше внимание, так что в конце-концов у вас остается только смешанное впечатление какой-то необычайно жизненной, подвижной пестроты, тесноты, духоты и оригинальной красивости зданий.

Рас-эль-Тинский дворец занимает на косе довольно обширную четырехугольную площадь и смотрит южным своим фасадом в западный порт, а северным через сад, прямо в голубой простор Средиземного Моря. Он окружен обширными дворами с разными флигелями и мелкими пристройками и снаружи весь выбелен. Может быть я ошибаюсь, но мне кажется что стены его или по крайней мере некоторая часть их построены из сырцового кирпича, если даже не просто глинобитные; заключаю это по выдающимся кое-где наружу потолочным балкам. Сад при дворце наполнен финиковыми и иными пальмами, бананами, лаврами, олеандрами и другими деревьями и растениями [558] свойственными этому климату; в нем много цветов и воды, без которой впрочем и не мыслима была бы вся его растительность.

Наши экипажи остановились на обширном дворе, пред широким подъездом северного фасада, где стояли несколькими группами военные офицеры и придворные служители в роскошных ярких костюмах. Церемониймейстер Тонинобей встретил вашего адмирала в растворенных дверях, и после взаимных приветствий мы вошли в высокие обширные сени, откуда сразу пахнуло на нас живительною прохладой и где караульный взвод хедивской гвардии саблями отдал честь адмиралу. По широкой лестнице поднялись мы во второй этаж и вошли в обширную и прохладную приемную залу. На стенах ее местами виднелись фрески изображавшие вазы с цветами и фруктами; роскошно тяжелые шелковые драпировки на дверях и окнах ниспадали от высокого потолка и ложились пышными складками на мозаично-узорчатом паркете. Большие окна глядели прямо на север в море, и в них продувал порою приятный сквозной ветер. Европейская мебель была покрыта белыми чехлами, — предосторожность необходимая летом при здешней едкой и микроскопично-мелкой известковой пыли. Громадный смирнский ковер застилал всю середину залы.

Через минуту, в одну из боковых дверей с левой стороны, вошел хедив в темно-вишневой феске и черной венгерке, сходной покроем с французскою военною жакеткой. Это был молодой еще человек, на вид лет около тридцати, довольно рослый, плотный, румяный и красивый, со светло-каштановыми волосами, — тип скорее славянский чем арабский или тюркский. Наш генеральный консул представил ему адмирала, а адмирал в свой черед всех лиц своего штаба. Хедив очень любезно подал всем руку и затем предложил садиться. Сам он занял место на диване, адмирал же подле него на кресле рядом с консулом. Остальные разместились полукругом на — стульях. Официальный толмач нашего консульства, г. Менотто, остался стоя пред хедивом и адмиралом.

Разговор (как и надо, впрочем, было ожидать) не выходил из сферы общих мест и взаимных любезностей. Хедив осведомился: благополучно ли совершил адмирал свой путь до Александрии, в первый ли раз ему [559] приходится быть в Египте, как нам понравилась Александрия, долго ли намерены мы прогостить в этом городе, и т. п. Менотто каждую фразу передавал очень отчетливо и при том не «своими словами», как делают обыкновенно почти все переводчики, а дословно, именно в той самой форме как фраза была сказана. Так, например, вместо того чтобы сказать что хедив де выражает свое удовольствие видеть у себя и пр., Менотто говорит дословно: «мне весьма приятно видеть у себя во дворце столь знаменитого и почтенного гостя»; затем в точно такой же форме передает хедиву ответ адмирала: «я счастлив что могу засвидетельствовать» и т. д. Затем хедив стал говорить уже без посредства толмача на французском языке, которым владеет довольно порядочно.

Во время всех этих экспликаций один черный слуга внес на серебряном подносе зажженную свечу, гаванские сигары и большие папиросы с длинными мундштуками, другой — целую башенку медных блюдечек поставленных одно на другое, а третий — большой кофейный сервиз. Этот последний был покрыт пеленою из лиловой с золотом и золотою бахромой парчи, которая одною стороной своей лежала на груди и плечах слуги, а другою несколько ниспадала с круглого подноса. Когда первый слуга обнес гостей папиросами, а другой поставил на пол пред каждым гостем по медному блюдцу для сбрасывания пепла, оба они сняли с третьего парчовую пелену, и тогда пред нами открылся роскошный сервиз в восточном вкусе сверкавший драгоценными камнями. Один из слуг приступил к разливанию ароматного кофе из богатого серебряного кумгана в маленькие фарфоровые чашки вставленные в серебряные, тонкой филигранной работы, подчашники, по которым вперемежку с бирюзою сверкали алмазы, сапфиры, рубины и яхонты. Когда наконец кофе был разлит, слуга с сервизным подносом, стоявший все время как истукан, с замечательною неподвижностью, почтительно приблизился к хедиву и с видом благоговения полусклонил пред ним колено, выдвинув вперед свою ношу. Хедив взял с подноса чашку и любезно передал ее адмиралу, а затем следующую поставил на стол пред собою. Таким же образом только без склонения колена были обнесены остальные гости. [560]

Хедив в разговоре сообщил, между прочим, что не задолго до нашего прибытия в Александрию здесь на рейде был контр-адмирал Асланбегов, тоже представлявшийся со своими офицерами, причем хедив имел удовольствие пожаловать их орденами (В ответ на эту любезность С. С. Лесовский исходатайствовал хедиву орден Св. Александра Невского.).

Вслед за первою чашкой кофе прислуга уже стала было наливать по второй, после которой по мусульманскому этикету из вежливости не следует оставаться долее; но О. С. Лесовский предупредил эту вторую чашку и поднялся с места чтоб откланяться хозяину. Последовало новое пожатие руки всем представлявшимся, после чего хедив, сделав общий поклон, повернулся и пошел вон из залы в одну, а мы в другую сторону, и этим маневром, употребленным весьма кстати, он с большим тактом избавил нас от неуместной необходимости пятиться пред ним спиной к дверям, что подобало бы только в отношении к особе коронованной.

Мы видели хедива как любезного хозяина, который держал себя очень просто, естественно и любезно, безо всякой натяжки. Что же касается его характеристики как правителя, то в этом отношении нахожу не лишним сказать о нем несколько слов, основываясь на замечаниях И. М. Лекса, который знал его еще совсем молодым человеком. Но для этого необходимо наперед обрисовать в нескольких штрихами положение какое застал он в Египте при своем вступлении в управление страной, равно и то что было сделано для этой страны его отцом, Измаил-пашой.

1879 год отмечен в истории Египта важным переворотом: «блистательная» Порта одним почерком пера свергла Измаил-пашу и посадила на его место старшего его сына, Мехмед-Тевфик-пашу. Произошло это безо всякого протеста со стороны местного населения, хотя право прямого престолонаследия в мусульманских странах до тех пор еще не применялось. Без протеста же обошлось дело более всего потому что народ чересчур уже был обременен тяжелыми налогами ради европейских затей хедива прогрессиста. Но как бы то ни было, а за время своего шестнадцатилетнего управления [561] Измаил-паша сделал для внешнего благоустройства страны более чем кто-либо из его предшественников: им построены почти все местные железные дороги; прорытие Суэзского канала точно также не могло бы последовать столь быстро и успешно без его прямого и энергического содействия; триста новых оросительных каналов и четыреста мостов (каменных и железных) построены все им же. Количество годной к обработке земли увеличилось при нем почти вдвое. Каир из грязного арабского города преобразился в великолепную европейскую столицу с широкими, хорошо мощеными улицами, красивыми дворцами, бульварами и скверами, величественными арками и театрами для оперы и балета, загородными шоссе и водопроводами, которые устроены также и в Александрии, и оба эти города осветились газом. Площади их украсились монументальными памятниками: в Александрии — главе династии Мехмеду-Али, в Каире — Ибрагим-паше (деду и отцу хедива Измаила). Александрийский и Суэзский порты приведены в полное благоустройство, воздвигнуты в них маяки, громадные молы и брекватеры; учреждено общество пароходства Хедивие, впервые открывшее правильные рейсы между Александрией, Константинополем, Порт-Саидом и портами Красного Моря; устроена по-европейски почтовая часть, пересоздано народное образование, учреждены смешанные суды международного характера, значительно расширены пределы государственной территории на побережье Красного Моря, в Абиссинии, Араре, Дарфуре и в Стране Озер, почти до экватора. Во всем этом, бесспорно, было много существенно полезного, но не мало также и эфемерного, бьющего только на внешний трескучий эффект, который и был завершен наконец какою-то, можно сказать, шутовскою конституцией. Для всей этой деятельности требовались громадные суммы денег; займы следовали за займами; Измаил-паша не на шутку воображал себя Наполеоном III в Египте и старался во всем брать примеры со своего идеала, который ему и покровительствовал сколько было возможно. Но идеал кончил Седаном, а Измаил после того еще целые восемь лет держался. Все шло, повидимому, прекрасно пока европейские банкиры давали ему взаймы под обеспечение землями и всевозможными доходными статьями земли Фараонов. Но вот благодетели-банкиры, наконец, нашли что [562] пора там прибрать к своим рукам все эти обеспечения, и кредит Египта пошатнулся. Тут Измаил-паша как-то сразу растерялся, стал бросаться то в руки Англии, то в руки Франции, то к Порте, и кончил тем что Турция, по требованию первых двух держав, сместила его с должности. И. М. Лекс говорит что в этом деле Порта поступила с полною неблагодарностью, так как Измаил-паша за время своего управления переслал в Константинополь огромные суммы денег и он же увеличил дань платимую Египтом Порте с 400.000 лир до 700.000; он спас Турцию во время Кандийского восстания когда у Порты не было ни денег ни войск; он же и в последнюю вашу войну при самом ее начале отправил в Константинополь 800.000 лир, потом 15.000 войска и все свои пароходы, которые до самого Сан-Стефанского мира занимались перевозкой турецких войск и военных припасов. Что до России, то, по словам И. М. Лекса, Измаил-паша любил ее и в особенности любил Русских, но в политике боялся Англии и до 1870 года Франции. Со времени же Франко-Германской войны он действовал безусловно так как хотела Англия и только в последнее время понял свою ошибку. Тогда он сошелся с так называемою национальною партией и сделал нечто в роде государственного переворота (coup d’etat) направленного против Нубар-паши и иностранных министров, но это было уже поздно и повело только к тому что Англия, соединясь с Францией, вовсе удалила его из Египта и запрещает вернуться в страну даже частным человеком.

Нынешний хедив, как мы видели, человек еще молодой. И. М. Лекс говорит что он порядочно образовав, но, к сожалению, чересчур уж мягок и податлив на случайные влияния, а главное — всему на свете предпочитает тихую гаремную жизнь, избегая, по возможности, лично вникать в политику и дела правления. Потому-то и предоставил он все эти дела совету министров или, вернее сказать, двум входящим в состав сего совета европейским контролерам, Англичанину Берингу и Французу Блиньеру. Словом, для планов Англии (Франция тут не в счет, она только для виду), Мехмед-Тевфик есть самый подходящий человек на месте хедива, и потому-то благодаря ее настоянию он и назначен был Портой вопреки даже [563] мусульманскому праву престолонаследия. По примеру своего отца, Тевфик любит Россию и уважает наше правительство, но... пуще всего боится Англии. В его характере однако есть некоторая доля мусульманского фанатизма, в силу которого он питает симпатии к Турции, и Порта, еслибы только захотела, могла бы действуя разумно возвратить себе влияние утраченное ею в Египте вследствие ее подобострастия пред Англией и Францией при низложении Измаил-паши, но увы! Порта сама уже не в состоянии действовать самостоятельно и находится под теми же влияниями что и Египет. Поэтому судьба последнего — полная потеря самостоятельности в недалеком будущем. Египет постепенно, но верно, подготовляется к тому чтобы сделаться (замаскированно или явно, это в сущности все равно) английскою провинцией, с устранением всех прочих европейских влияний (Таково было в 1880 году мнение покойного И. М. Лекса.). Иван Михайлович свидетельствует что вся страна терпеть не может Французов и в особенности Англичан, и не любят их здесь именно за то что они вмешиваются в управление страны; Русских же уважают потому что мы остаемся в стороне ото всех этих дрязг, интриг и ростовщичества, и многие здесь надеются что мы, именно мы, когда-нибудь избавим их от непрошеного иностранного вмешательства; но сами Арабы для этого конечно ничего не сделают.

По возвращении из дворца, Степан Степанович поехал один с визитом к Гассим-паше, начальнику морских египетских сил, а потом в четыре часа дня со всем своим штабом посетил блаженного Софрония патриарха Александрийского. Это почтенный старец, лет за шестьдесят, но довольно еще бодрый. Живет он очень скромно в своем патриаршем доме, а дом у него небольшой, каменный, с наружною деревянною галлереей, увитою виноградом, где сидят в клетках разные певчие птицы. Приемная комната патриарха отличается в высшей степени скромною обстановкой: стены ее выбелены, в восточном углу висят иконы афонского письма и иерусалимские кресты из перламутра, а над диваном — портрет Императора Александра Николаевича писанный масляными красками, сбоку же на стене — литографированный портрет короля Греческого; [564] простой диван с овальным столом да дюжина гнутых буковых стульев, вот и все ее убранство.

Патриарх очень интересовался нашими китайскими делами и выразил твердую уверенность что Китай не отважится объявить войну России, в особенности в виду такого флота какой теперь готовится соединиться против него в Тихом Океане. «А впрочем, прибавил он, что бы ни случилось, молитвы и благословения восточной католической церкви всегда и впредь пребудут над Русскою державой, как пребывали доселе, и я глубоко верую что Бог дарует вам успех». Патриарх объяснялся по-гречески, а переводчиком служил г. Менотто. После угощения турецким кофе с холодною водой, мы простились с блаженным Софронием, который при этом дал каждому из нас свое благословение.

Тут же при патриархате находится монастырь Св. Саввы и помещается внизу небольшая патриаршая церковь, замечательная тем что в ней у одной из стен находится каменная плаха, на которой была обезглавлена Св. Великомученица Екатерина и колесо служившее орудием ее пытки. Снаружи патриаршая церковь не имеет никаких архитектурных украшений, а внутреннюю обстановку ее можно назвать более чем скромною. Дневной свет проникает туда сквозь небольшие окна с железными решетками, и потому под низкими тяжелыми сводами церкви всегда господствует полусумрак. Вдоль ее стен идет ряд узких деревянных перегородок предназначенных для «стояния» монашествующей братии, из коих каждая служит определенным местом тому или другому иноку во время церковной службы. Утомившийся во время продолжительного всенощного бдения может только облокотиться руками о верхние края стенок своей перегородки; других послаблений здешний монастырский устав не допускает. Иконостас низенький и довольно бедный; местные образа, по греческому обыкновению, украшены поверх венчиков тюлевыми вышивными убрусами и лентами; серебряных окладов на иконах мало; на некоторых только есть металлические венчики. Наиболее ценные вещи, равно как и лучшие облачения ризницы, пожертвованы из России.

От патриарха поехали мы с визитом к нашим дипломатическим чинам, а остаток дня, пока еще не [565] стемнело я посвятил осмотру храмов: греческого, коптского и католического.

Православный Благовещенский собор довольно большое белое здание с двумя колокольными башнями над углами главного фронтона. Внутри его, мраморные колонны; кафедра и иконостас то же украшены мрамором. Патриаршее место находится на возвышении с правой стороны и рядом с ним место русского консула, а напротив, по левую сторону, место консула греческого. Собор этот сооружен в 1855 году и никаких исторических достопримечательностей не имеет, в нем все новое. При соборе находятся библиотека и гимназия, где предметы преподавания распределены в значительной мере между лицами соборного духовенства. Преподавание идет на греческом языке, а из иностранных языков воспитанники изучают французский и английский.

Коптская православная церковь во имя Св. Евангелиста Марка находится неподалеку от Благовещенского собора и русского консульства. Она каменная, четырехсторонняя, с куполом обмазанным снаружи белою глиной, в роде тех что встречаются в наших среднеазиятских степях над киргизскими мазарками. Церковь не велика, человек на двести не более; иконостас местной живописи, иконы без окладов и иных украшений, стены просто выбелены; на всей обстановке лежит печать несколько суровой, скудости, но зато содержится церковь в замечательной для Востока чистоте и опрятности. В особом небольшом пределе с левой стороны находится могильное место Св. Евангелиста в роде саркофага и над ним икона местного древнего письма, где Апостол изображен стоя с лежащим у ног его львом. Местность на иконе представляет вдали современную Апостолу Александрию с колонной Антония и знаменитою иглой Клеопатры, и надо думать что изображение это довольно верно, потому, например, что с топографической стороны тетаобразная Александрийская коса представлена согласно с ее действительным положением. Внизу, в поле того же пейзажа, изображены в миниатюре мучения Св. Марка на самом месте их действия; так по крайней мере объяснял нам ктитор. В этой миниатюре Апостол представлен связанным по рукам и ногам и поверженным на землю; его волочат за концы веревок двое [566] нечестивых воинов. У этих последних лица и руки выскоблены совершенно в том же роде как видел я на образах болгарской церкви в Карлове, где уста и глаза на ликах всех образов были сцарапаны и выколупаны баши-бузуками. На мой вопрос, зачем это сделано, ктитор объяснил что сделано оно самими же Коптами из чувства благочестия, дабы лики нечестивых не оскорбляли святости иконы, невместно де их поганым ликам быть на одной доске и в одном поле со святым ликом Апостола.

Католический храм во имя Св. Екатерины находится в стенах мужского монастыря, в ближайшем соседстве с нашим отелем. Рядом с ним разбит прекрасный монастырский сад, наполненный пестрыми цветочными клумбами, фруктовыми деревьями и финиковыми пальмами. Впрочем, монахи не сами занимаются культурой своего сада, а держат для этого наемного садовника, равно как и все хозяйственные и черные работы по монастырю исполняются наемными людьми; себе же на долю святые отцы оставляют только труд пропаганды и обучение юношества. Живут они очень комфортабельно и не особенно постничают, так как монастырь имеет богатые средства доставляемые основным его фондом и приношениями пилигримов, а до 1870 года получал еще большие субсидии и от Французского правительства.

Храм Св. Екатерины — новый и довольно красивой постройки. Свет падает во храм из купола и больших боковых окон, которые составлены из цветных стекол и украшены живописью по стеклу; от этого внутри храма господствует мягкий и как бы таинственный полусвет, среди которого очень эффектно выделяется над главным алтарем большое мраморное изваяние Богоматери. Над некоторыми из боковых алтарей оригинальный и несколько странный эффект делают образа-статуи, или вернее сказать образа-манекены в нишах за зеркальными стеклами: их беломраморные и восковые фигуры резко выделяются на живописном фоне, но это соединение живописи со скульптурой и бутафорским гардеробом, которые здесь я увидел лишь впервые, не скажу чтоб удовлетворяло строго изящному вкусу; оно только озадачивает зрителя своею неожиданною оригинальностью, тем более что некоторые статуи одеты в богатые ризы и роброны из атласа и [567] бархата и в кружевные мантильи, ну так и кажется что вы попали не в церковь, а в какое-то отделение музея восковых фигур Лента. Но вот что красиво: один из приделов находится в совершенно темной часовне, где слабый луч золотистого света падает сверху из невидимого фонарика только на мраморное изваяние распятого Христа, оставляя все прочее в глубоком сумраке, и это действительно выходит очень эффектно. Вы не видите, откуда именно падает свет и потому вам кажется будто он исходит из самого тела Спасителя. На стенах храма находятся белые скульптурные изображения всех стадий крестного пути и страданий Христовых, и тут же помещаются восемь резных деревянных исповедален, где исповедь происходит на языках французском, итальянском, ирландском, немецком, польском, армянском, арабском и коптском.

Здесь кстати будет сказать несколько слов о вероисповедных и церковных делах Египта, познакомиться с коими благодаря И. М. Лексу я успел из дел нашего консульства.

В пятимиллионном населении Египта местная статистика насчитывает весьма немного христиан, а именно: Коптов около 200.000, православных Греков около 70.000, Армян православных 1.500, Армян католиков 700 человек; католиков, считая в том числе Коптов, Сирийцев и Маронитов, 10.000 человек; униятов 20.000, Евреев-раввинистов около 6.000, караимов 2.000 и протестантов 1.000. Наконец, иностранцев всех христианских исповеданий 7.000. Все остальное население мусульманское, из коего Турок насчитывается 120.000, а прочие все Арабы: гяджасские, нубийские, сирийские, тунисские, марокские и сомальские.

Так как со времени Мехмед-Али у мусульманских мулл были отняты имения и они перешли на жалованье от правительства, известного ныне своею веротерпимостью, и так как сами Арабы слишком трусливы чтобы нападать в открытую, то мусульмане здешние живут в весьма сносных отношениях к туземным христианам и никогда никаким преследованиям их не подвергают. Христиане разных исповеданий живут между собою тоже мирно; большинство из них православные. [568]

В Египте насчитывается пятнадцать христианских монастырей: 12 коптских, из коих 7 мужских с 500 монахов и 5 женских с 85 инокинями; 1 католический, во имя св. Екатерины, в Александрии, с особым подворьем в Каире; 2 греческих: Св. Саввы в Александрии и Св. Георгия в окрестностях Каира. В Каире есть еще подворье Синайского монастыря (Джувания), где почти постоянно живут архиепископ, два архимандрита и несколько монахов, но они никакого отношения к местному населению не имеют; самый же монастырь на Синае, где почивают мощи Св. Екатерины, существует на средства высылаемые из России и на приношения русских поклонников. Кроме того, как на предметы и места священные для христиан, указывают в Каире на дерево Божией Матери (Матария), под тенью коего отдыхала Пресвятая Мария со Младенцем Иисусом во время бегства в Египет, и пещеру в Старом Каире, где Святое Семейство спасалось от преследований.

Александрийский патриархат и Синайский монастырь владеют в Египте некоторыми имениями, весьма впрочем незначительными и не приносящими почти никакого дохода. Вообще, как православная греческая, так и православная армянская церкви находятся здесь скорее в бедности чем в каком-либо достатке. Католическая церковь в Египте пользуется покровительством всех католических держав Европы, между которыми даже и республиканская Франция до недавнего времени играла еще выдающуюся роль; протестантская церковь находится под покровительством Германии, англиканская — Великобритании, иудейская — Австрии и, наконец, православная (греческая и армянская) состоит как бы под оффициальным русским покровительством. Протестантская и англиканская пропаганда действует во всем Египте, но без успеха, хотя в стране, особенно внутри ее, много английских и американских миссионеров. Успех католической пропаганды тоже не особенно велик; но в последнее время завелось в Александрии, Загазиге и Каире несколько иезуитских школ, которые рассчитывают действовать удачнее.

Что до Евреев, то их в стране немного, и группируются они преимущественно в Александрии и Каире. Есть здесь так называемые «испанские Евреи» которые сохранили лишь семитический тип, но во всем остальном, в [569] одежде, нравах и образе жизни совершенно сходны с Арабами; потом Караимы, большею частию выходцы из Крыма, и наконец польские и немецкие Жидки, преимущественно «цыбулизованные» и сполна состоящие в иностранном подданстве.

* * *

Вечер провели мы в Cafe de Paradis, на самом берегу моря, у восточного рейда, где шумный прибой морских валов мерно бьет в стену террасы. Едва мы вошли в залу, как большой оркестр составленный из немецких девиц (преимущественно венских и чешских), словно каким-то чутьем угадав что мы Русские, грянул вдруг марш скомпонованный из мотивов жизни за Царя. Это очевидно было сделано «в нашу честь», в виде «комплиментарного приветствия», так как улыбки и взоры артисток во время исполнения пиесы как бы с некоторым подчеркиванием устремлялись преимущественно на нашу скромную группу, а по окончании марша одна из наиболее смазливых «Fraulein» направилась прямо к нам с тарелкой покрытою чайною салфеточкой и вызывающе любезно сделала пред нашим столом коротенкий книксен с прискоком. Мы конечно вознаградили оркестровых дам за их «комплимент» по силе возможности несколькими франками, и тем приобрели себе между ними репутацию «весьма щедрых русских господ», так как здешняя публика не только европейская, но и левантинская, вообще очень скаредна и платит за подобные музыкальные любезности много-много если пятью сантимами.

В этом «райском кафе» в открытую процветает рулетка, около которой вечно толпятся искатели счастия и легкой наживы, исключительно Европейцы, а в соседней зале к услугам более скромных игроков находится чуть не до десятка биллиардов и множество отдельных столиков с домино, трик-трак и шахматами. Здесь специально мужское отделение, и потому любители играют без сюртуков, для большей легкости и прохлады. Мы однако предпочли удалиться из душной прокуренной залы на прибрежную веранду, где разбит очень миленький цветник, и прохлаждаясь мороженым с холодною водой слушали музыку грохочущего прибоя, мешавшего свой шум с гармонией оркестра, любовались видом беспредельного моря и [570] городского набережной с ее коническим шпилем протестантской кирки и громадами высоких каменных домов слабо озаренных мелькавшею в облаках луной. Вскоре пришел сюда И. М. Лекс и повел нас в другой приют того же рода, но только более скромный и не столь музыкальный, Cafe de Triest, где за конторкой буфета восседала дебелая еврейская «мадам» из Ломжи или из Слонима и где встретили нас такие же белокурые дщери Германии, только без скрипок и тромбонов, а с пенящимися кружками венского пива. Впрочем, это все та же вульгарная «Европа» знакомая всем и каждому вдоль и поперек и (для меня, по крайней мере) ни мало не интересная. За то крайне интересны были рассказы И. М. Лекса, который исподоволь в живом разговоре успел сообщить нам много самых разнообразных сведений о здешней жизни и быте, об общественных и политических отношениях европейского и туземного элементов, о взаимных интригах европейских «дипломатов» и т. п. Более всего заинтересовал нас вопрос «о Русских в Египте», об их положении в этой стране и о нашей торговле с Египтом.

По словам И. М. Лекса, Русских здесь всего 350 человек, что весьма немного на общую цифру проживающих в Египте иностранцев, простирающуюся до 70.000. Но в числе Русских считаются и все проживающие здесь под нашим покровительством Сербы, Черногорцы, Болгары и уроженцы Средней Азии. Замечательно, что даже Кашгарцы и Текинцы попадая в Египет сами отдают себя под покровительство России, хотя казалось бы, как независимым мусульманам, им всего естественнее было бы искать непосредственного покровительства у Турок, но таков уже престиж России в глазах Средне-Азиятцев: думают что под нами понадежнее. Число собственно Русских весьма незначительно, так как даже русско-подданные имеющие в Египте постоянную оседлость большею частию принадлежат по происхождению к другим национальностям и нашим инородческим элементам. В большинстве это все Греки, из коих восемьдесят если не девяносто процентов никогда и не бывали в России и даже имеют о ней крайне смутные понятия, но для своих торговых дел и общественного [571] положения им выгодно числиться русскими подданными. При неудовольствии за что-нибудь на русское консульство или из страха пред общею воинскою повинностью они легко переходят в подданство какой-либо иной державы, преимущественно Англии, до нового какого-нибудь неудовольствия, после которого зачастую, не успев даже дождаться натурализации, награждают своим подданством Францию или Германию, или вообще какую-либо из влиятельных европейских держав, если только та согласна принять их. Такие подданные, кроме лишних хлопот и неприятностей для консульства, обыкновенно ничего не приносят принимающим их державам, и есть ли они, нет ли их, для нас в сущности совершенно безразлично, даже пожалуй выгоднее когда их меньше. Затем, после Греков, в числе наших подданных следуют Армяне, Евреи, Ташкентцы, Самаркандцы и Черкесы.

(По сведениям русского генерального консула, все русско-подданные и состоящие под русским покровительством в Египте распределяются следующим образом: в Александрии русско-подданных 48 человек. Кроме того, проживающих под нашим покровительством Болгар 47, Бухарцев и Коканцев 15, а всего 110 человек. По вероисповеданию они разделяются на православных (63), лютеран (2), Армян-грегориян (6), Евреев (24) и мусульман (15). В Порт-Саиде проживают двое русско-подданных, из них один православный, другой мусульманин. В Мансуре находятся на постоянном жительстве русско-подданных 3 и проживающих под нашим покровительством 7 человек, из них 8 мусульман и 2 Еврея. В Танте русско-подданных 5, под покровительством 10, из коих 1 православный, 1 католик, остальные мусульмане. В провинции Гарбиэ подданных 5, под покровительством 11, из них 1 православный, прочие мусульмане. В Провинции Менуфиэ подданных 3, под покровительством 1, из них 1 православный, 3 мусульман. В провинции Бехере подданных 3, все мусульмане. В Каире подданных 32, под покровительством 31, из них православных 17, Евреев 13 и мусульман 33 человека. Некоторые из числа этих русско-подданных снабжены паспортами от губернаторов из России; те же которые приобрели русское подданство не быв в России, паспортов не имеют, так как встречают затруднения в приписке их к каким-либо обществам в Одессе и других городах Черноморского побережья.) [572]

Крупных коммерсантов и торговых фирм между русско-подданными насчитывается всего одиннадцать (А именно, в Александрии: 1) Амбургер и К°, посылает в большом количестве хлопок в Россию; 2) Антониадис (греческий уроженец), более занимается банкирскими делами; 3) Бустрос и (сирийский уроженец) К°, торгует с Сирией и Англией и ведет банкирские дела; 4) Ашикдан (уроженец Армении), занимается более банкирскими делами; 5) Сиаг и 6) Кардахи (сирийские уроженцы); оба ведут внутреннюю торговлю и кроме того занимаются торговлей с Сирией. В Каире: 7) Григорий д’Элда (Армянин), занимается внутреннею торговлей; 8)Богос Карабетов и сын — более банкирскими делами и 9) Али-Баба (уроженец Александрополя), внутреннею торговлей. В Танте: 10) Кардахи (Сириец), внутреннею торговлей, и в Суэзе, 11) Коста — торговлей со странами прилегающими к Красному Морю.). Временные же торговцы в небольшом числе приезжают иногда из России в зимнее время для закупки хлопка. Русско-подданных паломников-мусульман проходит чрез Египет весьма много, но они большею частию следуют по Суэзскому каналу нигде не останавливаясь, и потому число их в консульстве неизвестно. Православные же русские паломники едут чрез Египет на Синай, но в последнее десятилетие число их ежегодно уменьшается и едва ли доходит до двухсот в год. Из оседлых на месте русско-подданных и покровительствуемых Россией уроженцы Средней Азии занимаются большею частию мелкою уличною торговлей, Болгары продают молоко и вообще молочные произведения, Черногорцы служат сторожами при банках и торговых домах, один из коренных Русских состоит околоточным надзирателем в составе Александрийской полиции (он из бывших военных) (В состав египетской полиции в Каире и Александрии частию входят и иностранцы, и только в этих двух городах она может назваться посредственною; в других же городах полиция вообще плоха, а в провинциях почти не существует. Поэтому здесь очень развиты мелкие кражи; разбои тоже бывают, но редко, более вследствие трусоватого характера Арабов.), Греки с Армянами банкирствуют и ведут более ила менее крупную отпускную и внутреннюю торговлю, а Жидки ростовщичат, маклерствуют, рекомендуют дам полусвета и вообще, как всегда и везде, занимаются мелким и темным [573] «гешефтом». Некоторые из русско-подданных имеют здесь процессы, но вследствие судебной реформы дела их решаются теперь в смешанных трибуналах безо всякого участия консульств. В числе судей в смешанных судах находятся по назначению нашего правительства трое Русских: гг. Шпигельберг, председатель одного из гражданских отделений, и гг. Абаза и Фредерикс. Смешанные трибуналы судят все дела между египетскими подданными и иностранцами и между иностранцами различных национальностей; консульская же юрисдикция остается для дел между иностранцами принадлежащими к одной и той же национальности.

Русская консульская часть в Египте, за исключением гг. Лекса и Свиларича, представлена следующим персоналом: вице-консулы: в Каире — Григорий д’Элия, в Дамиетте — Улличи Бенедучи, в Порт-Сайде — Генрих Бронн (германский консул), в Суэзе — Григорий-Никола Коста; агенты: в Танте — г. Кардахи, в Мансуре — г. Бутари, в Ассиуте — Бутрос Фалтаус и в Луксаре — Мустафа-ага. Все они по-русски, разумеется, ни в зуб толкнуть, но... надо же иметь каких-нибудь агентов, тем более что при всем их несовершенстве и чуждости всему русскому они все-таки приносят некоторую пользу как для торговли, так и в оказании покровительства если и не странникам-богомольцам, то некоторым интеллигентным русским путешественникам каких ежегодно бывает довольно много в Каире и Верхнем Египте. И. М. Лекс говорил что чувствуется надобность учредить вице-консульство в Измаилии, необходимое в торговом отношении, и агентство в Загазиге для торговли хлопком; затем агентство в Гирге для путешественников по Верхнему Египту, так как около Гирге находятся развалины древнего Абидосского храма, и все путешественники останавливаются там для его осмотра; потом агентство в Суакиме для торговли на Красном Море и с Суданом и, наконец, агентство в Массове для получения торговых и иных сведений из христианской и весьма сочувствующей нам Абиссинии. Все главные европейские державы имеют гораздо более нас агентов в Египте, и все эти агенты, разумеется, достаточно владеют языком той державы которая удостоивает их такого почетного назначения. [574]

Замечено что в последние годы из иностранцев более всего прибывают в Египет Греки, Итальянцы и Сирийцы, а Французы, Болгары, Турки и Армяне, напротив того, в гораздо большем количестве оставляют Египет чем прибывают в него. Араб вообще терпит Европейца, потому что этот последний дает ему порядочный заработок, но из этого еще не следует чтоб он любил Европейца и не был бы готов свернуть ему шею еслибы только это не представляло опасности. Больше всего претят Египтянам Европейцы состоящие у них на государственной службе, и действительно, министерство финансов, например, окончательно заполонено ими; в смешанных трибуналах, их на две трети более чем туземцев; в военном министерстве тоже, но тут они гнездятся более в администрации и в канцелярии чем во фронте. За то управление железных дорог, министерство публичных работ, министерство народного просвещения, почтовое ведомство, управление портов, управление государственного Общества пароходства Хедивие, все эти учреждения переполнены Европейцами, преимущественно Англичанами. По замечанию И. М. Лекса, настоящее управление края быть может и несколько честнее старого, но между служащими иностранцами бросается в глаза отсутствие практических знаний и незнакомство со страной которою они взялись управлять. Более всего мешает и им самим, и их служебному делу незнание местного языка. Население не только мусульманское, но и христианское, даже иностранное, смотрит на все последние реформы весьма недружелюбно, так как из-за них множество Турок, Арабов и Коптов лишились своих мест и теперь голодают; местный же иностранный элемент недоволен реформами, потому что центральное правительство, у которого он вообще не пользуется доверием, предпочло вызывать на административные места иностранцев из Европы, за что и платит им бешеные деньги. Впрочем, для местных иностранцев кроме биржи никаких в сущности интересов не существует, и если они дуются на правительство за его реформы, так это единственно потому что не в их карманы перепадают те крупные куши какими оплачиваются реформированные должности.

Из местных элементов расположение к России более всех выказывают православные Армяне и православные [575] Арабы, Копты, Абиссинцы и бедные Греки; симпатии ко Франции питают, по старой памяти, Сирийцы-католики, Армяне-униаты, отчасти Греки и униаты-Арабы. Что до Англии, то расположение к ней замечается только между богатыми Греками и Евреями. Средний и маленький Еврей сочувствует Австрии за ее покровительство ему; Турки же в отношении как нас, так и Англии с Францией, держат себя безразлично и, наученные горьким опытом, никому, кажется, больше не верят, даже собственному правительству, как Египетскому так и Стамбульскому.

Что касается нашей торговли с Египтом, то она для нас гораздо менее выгодна чем для Египта, как показывают следующие цифры:

В пятилетний период, с 1874 по 1878 включительно, из России привезено в Египет на сумму 26.745.009 египетских пиастров (Египетский пиастр составляет немного более 25 сантимов.), а вывезено из Египта в Россию за тот же период времени на сумму 235.992.529 пиастров. Стало быть разница в пользу Египта 209.247.520 пиастров; а переводя это на металлические рубли, получим вот что: ввоз на 1.671.813 руб., вывоз на 14.749.533 руб., разница в пользу Египта 13.077.970 руб., то есть сверх наших товаров мы еще приплачиваем Египту более чем в 7 1/2 раз против их стоимости. Вывоз в Россию увеличился преимущественно в последние годы, потому что хлопок, который мы прежде покупали в Англии, идет теперь прямо в Россию чрез Одессу или Триест.

(Для наглядности привозку перечень наших ввозных и вывозимых товаров:

Порты ввоза и вывоза для России суть преимущественно Александрия и отчасти Порт-Саид. Таможенные пошлины со ввозимых в Египет товаров взимаются, как и во всей Турции, по 8%, с вычетом из оных 10%, что составляет 7 1/5%. Оценка товаров делается по цифре фактур представляемых в таможню, согласно с настоящею ценностию товара; но в случае протеста со стороны торговца, он может уплатить пошлину натурой или потребовать переоценки товара коммиссией арбитров.

Товары вывозимые из Египта платят 1% с их ценности.)

Таким образом, покупая этот продукт почти из первых рук, мы имеем на нем ту выгоду что не переплачиваем лишних денег английским посредникам, но все же разница между нашим ввозом и вывозом слишком еще велика, а между тем она могла бы быть хотя и не совсем уравновешена, то все же значительно понижена еслибы мы расширили круг предметов нашего ввоза, что вполне возможно. Вся торговля между Египтом и Россией [576] производится на пароходах Русского Общества Пароходства и Торговли и на иностранных: австрийского Ллойда, французской Messagerie Maritime и наконец на частных [577] торговых судах под иностранными флагами, так как собственно русских коммерческих судов, кроме принадлежащих Русскому Обществу Пароходства и Торговли, [578] в последние годы в египетских портах вовсе не видно, тогда как до 1870 года в Александрийский порт а в Порт-Саид довольно часто приходили наши финляндские суда, с грузом английского угля. Но в последние годы пар совершенно вытеснил в Средиземном Море парус, почему и наша парусные суда в Египет более не приходят. Во внешней торговле с Египтом Англии одной [579] принадлежит почти 70%, потом идут Франция, Австрия, Италия, Германия, Россия, Соединенные Штаты, Индия, Япония, Греция и др. В 1874 году мы занимали шестое место во внешней торговле Египта; в 1878 заняли уже третье место, вслед за Англией и Францией, а с 1879 года второе; по ввозной же торговле пока все еще продолжаем занимать только восьмое место, а вышеприведенные данные, кажется, достаточно убедительно говорят что в этом отношении пора нам стать на более высокий нумер, так как в выборе предметов вашего ввоза есть к тому полная возможность.

15 июля.

В десять часов утра поехали мы осматривать Махрусу, яхту хедива, и для этой цели прибыли сначала в здание морского Египетского управления, находящееся в порте, на берегу Западного рейда. Морской министр встретил нашего адмирала у подъезда управления и предложил ему своего адъютанта в качестве проводника. У пристани ожидали нас два военные катера, под тентами, устланные на кормах богатыми коврами. Разместились мы в них и поплыли по заштилевшим водам рейда. Оригинальна манера гребли у египетских военных матросов: взглядывая друг на друга, они все в раз делают плавный, медленный гребок и затем «сушат весла», выровняв их как по струнке в слегка приподнятом положении; между каждым гребком проходит шесть или семь секунд времени, когда катер скользит по воде сам собою, словно птица парящая с неподвижно распростертыми крыльями. Эта манера гребли называется здесь «парадною» и употребляется только для оказания военно-морской почести. Пристали к правому борту яхты, которая представляет самое большое судно египетского флота; оно достаточно красиво в общем своем виде, хотя и несколько широко в поперечном разрезе. На верхней палубе встретили нашего адмирала командир судна, контр-адмирал Гамиль-паша, и взвод почетного караула с военно-морским оркестром. Люди были одеты в белые матроски с широкими отложными воротниками алого цвета и в алых фесках, а на начальнике караула красовался расшитый снурами и позументами жакет, скорее кавалерийского чем морского характера. Все судно глядит щеголевато и устроено очень комфортабельно. На верхней [580] палубе расставлено несколько салютационных орудий, но более сериозной артиллерии Махруса на себе не носит. На стенках под мостиком и в корридорах составлены очень красивые арматурные медальйоны из ружей, магазинок, кортиков, палашей и интерпелей. Но верх роскоши представляет собою вторая палуба, где находится помещение самого хедива, его салон, столовая, уборная, кабинет, спальня и ванная. Видно что Измаил-паша, строивший Махрусу между прочим для приема императрицы Евгении, не жалея убил в нее сумашедшие деньги. Гаремный отдел еще роскошнее: здесь вы встречаете на драпировках изумительные ткани, созданные по особым рисункам исключительно для Махрусы, гоблены, бронзы, мозаики из редких сортов дерева, инкрустации из золота, серебра, перламутра, черепахи и слоновой кости, севры и саксы, словом, все что только могло придумать самое тонкое искусство современной индустрии в соединении с изящным вкусом и роскошью не знающею меры деньгам. Никакой Клеопатре конечно и не снились такие триремы как эта Махруса, с такими «храмами сладострастия», как эти гаремные будуары. Кухня хедива, помещения для его свиты, кают-компания для судовых офицеров, командирская рубка, жилая палуба для команды, машинное отделение, все это не только комфортабельно, но изысканно роскошно. Не забыты изящною отделкой даже стойла для хедивских лошадей. Пока мы осматривали и любовались, переходя из одного помещения в другое, оркестр на верхней падубе не переставая наигрывал арабские мелодии, которые мне очень понравились своею оригинальностью: в них есть что-то порывистое, щемящее грустью и какая-то лихорадочная нервность. Осмотр окончился командирскою рубкой, где вам предложили угощение разными сластями и кофе, а Гамиль-паша в это время, при помощи нашего переводчика Менотто, сообщал адмиралу разные сведения о египетском флоте. Впрочем, те же самые сведения, только гораздо полнее, получили мы еще ранее от нашего консула.

На основании фирмана Порты, Египетское правительство не имеет права владеть броненосными судами. Во избежание увеличения бюджета, здешнее морское министерство держит в плавании только мелкие суда, стоящие в разных портах Красного Моря, что конечно не требует больших [581] расходов. Более крупные суда, снаряжение коих в плавание обошлось бы дорого, стоят на половину только вооруженные на Александрийском рейде, и на них находится лишь самое необходимое число команды собственно для поддержания на судах чистоты и порядка. По бюджету морского министерства на 1880 год, было определено число всех военно-судовых команд в размере 25% полного комплекта, так что в случае надобности пришлось бы дополнять их новобранцами. Вся численность морских команд при комплекте доведена здесь до 3.152 человек; в настоящее время, при сокращенном бюджете, считается налицо всего 800 человек.

Для образования рулевых, комендоров, машинистов и пр. нет никаких учреждений. Все они, так же как и унтер-офицеры, вырабатываются временем и службой на судах военных и на пароходах общества Хедивие; в кочегары же и машинисты берутся преимущественно иностранцы. Образование морских офицеров предоставлено также на произвол судьбы. Морского училища не имеется, учебных судов тоже. Некоторые офицеры получают образование в Англии и Франции, но большинство приобрело себе офицерский чин обладая лишь самою слабою подготовкой. Кораблестроение здесь неизвестно, так как все суда, даже самые мелкие, строятся в Англии и Франции и исправляются там же. Хотя имеется хороший пловучий док приведенный из Англии, но он служит только для очистки и окраски подводных частей судов и для самых мелких исправлений. Впрочем, размеры этого дока таковы что он поднимает Махрусу. Египетский военный флот состоит из десяти судов разного размера; на них общее число орудий — 132, различных систем. Общая вместимость судов равняется 12.645 тоннам; самое большое судно имеет 3.924 тонны, а самое мелкое 288 тонн.

По возвращении домой, наш адмирал с супругой и все лица его штаба получили приглашение на завтрашний день на обед к хедиву. Приглашение это сообщено адмиралу чрез церемониймейстера Тонино-бея.

16 июля.

Желая видеть строевые занятия здешних войск, я отправился рано утром на восточную окраину города к казармам пехотного полка, находящимся непосредственно у сухопутных городских верков. Батареи этих верков, [582] скажу мимоходом, вооружены весьма плохо: старинные чугунные пушки, конечно, не представят ни малейшего сопротивления противнику вооруженному нарезною дальнобойной артиллерией. Тем не менее, военное министерство, кажется и рассчитывает на их защиту, потому что иначе не зачем было бы обучать на этих орудиях артиллерийскую прислугу боевым приемам по всем правилам отжившего устава. На плацу я застал уже пехотный баталион выведенный на ученье. Вид чернолицего строя в красных фесках, одетого в белые куртки и широкие панталоны с гамашами, был красив и на первый взгляд производил действительно «военное» впечатление, но приглядевшись к нему поближе, пришлось несколько разочароваться. Народ молодой, но жидкий и не столько рослый сколько долговязый; выправка неудовлетворительна, и люди глядят как-то сутуловато, от арабской привычки гнуть наперед шею; во фронте мало тишины: после команды «смирно» в рядах все-таки продолжают кое-где перекидываться неоконченными разговорами; унтер-офицеры делают поправки и замечания слишком громко, и рядовой нередко возражает на обращенное к нему замечание унтера; иной солдат почешется, другой поправит на себе сумку или феску, а обучающие офицеры, повидимому, пропускают все это без малейшего внимания и продолжают себе покуривать папироски. Судя по тому что я видел, мне кажется строевые занятия идут здесь спустя рукава, и хотя обучение ведется по прусскому уставу, но я думаю что любой бранденбургский фельдфебель пришел бы в ужас увидав такую профанацию своей «строевой святыни». Впрочем, корпус офицеров здесь очень плох: субалтерны из туземцев не имеют почти никакого военно-образовательного ценза и производятся в офицерский чин в наилучшем случае за усердие к делу службы, исполнительность и расторопность или же за беспорочную выслугу в унтер-офицерских должностях известного числа лет, а в большинстве случаев просто по протекции того или другого паши, которые нередко выводят в офицеры даже своих конюхов и лакеев. Командирские же должности заняты преимущественно всяким сбродом из европейских авантюристов. Здесь найдете вы Англичан, Австрийцев, Французов и Итальянцев, по большей части вышвырнутых за [583] борт из армий своего отечества. Эти господа, viveur’ы по преимуществу, любят «жуировать» жизнью и заботятся не столько о своем прямом деле сколько об «урывании лишних кусков», благо Измаил-лаша не скупился для них на подачки. Военная школа в Каире, где профессорствуют Европейцы, в особенности же Американцы и Немцы, только в последнее время начала выпускать в ряды египетской армии молодых офицеров со сколько-нибудь сносным военным образованием, и надо думать что со временем они поставят обучение и дисциплину своих войск на надлежащую ногу. Египетские регулярные войска состоят из восемнадцати полков пехоты, четырех стрелковых баталионов, четырех полков кавалерии, четырех полков артиллерии, десяти рот негров и двух эскадронов бедуинов на дромадерах. Все это в общей сложности составляет около 18.000 человек, но в мирное время, ради сокращения бюджета, едва достигает до 15.000. Кроме того, имеются кадры еще на 30.000 человек и войска иррегулярные. В состав сих последних входят арабские конные контингенты пустыни до 50.000 человек и 5.000 человек пехоты выставляемой Суданом.

Египетский регулярный пехотный полк делится на четыре баталиона, каждый баталион на восемь рот, в каждой роте 80 человек в мирное и 100 человек в военное время; но этот состав существует только на бумаге, а в действительности он втрое менее. Военная служба с конца 70-х годов сделалась обязательною для всех египетских подданных, не исключая христиан и Евреев; но в ней допускается заместительство, вследствие чего ряды пополняются исключительно бедными классами населения. Сверх того, в силу старинных привилегий, дарованных еще султанами, население Каира и Александрии вовсе не привлекается к военной службе. Каждая провинция должна поставлять известное число новобранцев, набор коих вполне предоставляется усмотрению местных гражданских властей, обязанных во что бы то ни стало поставить требуемую цифру. Срок службы двенадцатилетний, причем на действительной службе полагается пробыть пять лет и в запасе семь лет; но в мирное время солдаты обыкновенно зачисляются в запас после трех лет службы. Пехота вооружена Ремингтоновскими ружьями, а полевая [584] артиллерия орудиями Круппа. Обмундирование и снаряжение войск не уступают европейским, и как содержание, так и все предметы довольствия выдаются всем чинам исправно. Обучение первоначально производилось по французским строевым уставам, но с 1871 года предпочтен устав прусский.

4 апреля 1877 года между Англией и Египтом был заключен договор, имевший целию уничтожить торговлю невольниками и тем самым дававший Англичанам косвенный, но довольно растяжимый предлог ко вмешательству во внутренние дела Египта. Вскоре по заключении этого договора, по требованию Англичан, был сформирован особый полк баши-бузуков, предназначенный исключительно для прекращения торговли невольниками. Командиром сего полка назначен был италиянский подданный граф Сала, его помощником — австрийский полковник Турнейзен. Район действий баши-бузуков графа Сала простирается от Каира вверх по Нилу до Ассуана, главная квартира в Ассиуте. Постами сего полка заняты все дороги ведущие из Дарфура в Египет, именно оазисы в Ливийской пустыне, и путь ведущий чрез Синах в Триполи. Баши-бузуки делают свое дело исправно: арестуют невольничьи караваны, освобождают невольников из колодок и доставляют их в Ассиут к графу Сала, который в то же время состоит и главным директором Освободительного Агентства. Освобождаемые невольники отправляются под конвоем баши-бузуков в Каир и там уже «отпускаются на свободу», то есть, разделяются между пашами и беями, которые в свою очередь раздаривают их своим подчиненным, а те продают их за деньги либо частным лицам, по знакомству, либо тайным скупщикам «живого товара», который из Египта выпускается уже свободно в пределы Аравии или на суда ведущие тайную торговлю невольниками в Персидском заливе. Делается все это в силу того же освободительного Англо-Египетского трактата, в одной из статей коего поставлена на вид невозможность будто бы отсылать невольников обратно на их родину, — именно третья статья сего трактата гласит что «в виду невозможности отсылать невольников обратно по домам, допускается дарить их». В переводе на обыкновенный язык это значит — конфисковать контрабанду для того [585] чтобы раздарить ее своим знакомым, или самому продать, а при случае, с выгодой. Дипломатов Беконсфильдовской школы менее всего можно обвинять в недостатке предусмотрительности и, стадо быть, вводя в трактат такую статью, они не могли не предвидеть что «освобождение» в этом случае будет только переменой формы рабства. Но для чего им понадобилось все это фарисейское лицемерие — Господь их знает! Разве для того чтобы действительно приобрести лишний повод вмешательства во внутренние дела Египта.

* * *

Возвращаясь с учебного плаца, на большой улице встретил я хедива, в коляске эскортируемой несколькими кавалеристами. Она подкатила к подъезду школы Измаилие, и хедив, спрыгнув на землю, быстро скрылся в распахнутых дверях. Он приехал один, без генерал— и флигель-адъютантов, и не в форменном костюме, а просто в европейском черном сюртуке и вишневой феске, безо всяких внешних знаков отличия. Я с моим гидом зашел узнать по какому случаю приехал хедив в школу. Оказывается, экзамены.

— Можно войти?

— Сколько угодно, экзамены производятся публично.

Мы тихо вошли и скромно сели на задней скамейке за учениками. Хедива очевидно здесь не ждали, потому что ни министра народного просвещения, ни кого-либо из начальствующих лиц, кроме экзаменационной коммиссии, налицо не оказалось. Министр прибыл уже несколько позднее, в полной парадной форме. Без сомнения, ему сию же минуту дали знать о приезде хедива, и он поспешил сюда в видимо переполошенном состоянии духа. Вслед за министром появились и еще какие-то почетные и начальственные лица в расшитых золотом мундирах и во всех регалиях. Хедив между тем сидел со сложенными на груди руками, откинувшись на спинку кресла, рядом с председателем экзаминационной коммиссии, и с благодушною терпеливостию выслушивал учеников, изредка кивая головой и приветливо улыбаясь на более удачные и бойкие ответы. Иногда он и сам предлагал ученику какой-нибудь вопрос, и когда тот несколько конфузился, то хедив видимо старался ободрить и поощрить его сбоим простым [586] приветливым обращением и благосклонною улыбкой. О провел здесь более часа, и когда поднялся с места чтобы выйти из залы, то вслед за ним хлынула вся толпа учеников и экзаминаторов, начальство школы и почетные лица с министром. Объявлен был перерыв экзамена до четырех часов пополудни, и через пять минут по отъезде хедива шумная школа почти совсем опустела. В зале осталось только три-четыре ученика, сосредоточенно углубившиеся в свои книжки. Вслед за другими направился было к выходу и я, как вдруг на площадке парадной лестницы ко мне подошел европейский педагог, — как оказалось потом, инспектор заведения, — и любезно осведомился: не иностранец ли я приезжий. Узнав что я Русский и что привел меня в эту школу интерес к дед египетского просвещения, он еще любезнее предложил: осмотреть все заведение и сам повел меня по классам кабинетам. Школа Измаилие помещается в хорошем, просторном каменном здании, устроенном соответственно всем требованиям современной педагогики и гигиены, и организована во всех отношениях по-европейски, в типе всем нам более или менее знакомом, а потому много распространяться о ней я не стану. Скажу только что учебными пособиями снабжена она прекрасно, и заведывание в ней учебною частью отдано в руки европейских педагогов. Но здесь, полагаю, кстати будет сообщить несколько сведений о состоянии народного просвещения в Египте, сведений которыми я обязан все тому же И. М. Лексу.

Хотя уровень образования в туземном населении и несравненно ниже чем в Европе, но изо всех стран Востока Египет все же занимает первое место по степени образования, в коем он сделал большие успехи, особенно в последнее время.

Первым насадителем общественного образования в Египте был Мехмед-Али, дед нынешнего хедива, но правильное устройство получило оно только во время управления Измаил-паши, который переформировал старые школы и устроил множество новых на современных началах. В настоящее время общественное образование распространено по всему Египту, но более всего обращают на себя внимание школы при мечетях в Танте и Александрии, а также знаменитая школа Эль-Азхар в Каире, где в иные годы число студентов доходило до десяти тысяч [587] человек. Кроме этих трех, не менее заслуживают внимания женские школы Сиуфие и Керабие; школа Хедивие для слепых и муниципальные школы в Каире, Александрии, Розетте, Бейхе, Таите, Бени-Суэфе, Ассиуте и пр.

Из числа гражданских школ Каира и Александрии на иждивение правительства содержатся: политехническая школа, школа счетоводства и межевания, школа правоведения, приготовительное училище, школа искусств и ремесл, медицинская и фармацевтическое училище, начальная школа, училище иностранных языков и школа акушерок (как видите и здесь не без них!).

В 1878 году первоначальных школ во всем Египте насчитывалось 5.370 и в них 137.545 учащихся. По числу жителей, одна школа приходится на 1.026 человек, а учеников на 100 человек = 2,49.

Чтобы показать движение образования во время управления Измаил-паши, не лишним будет упомянуть что в 1872 году во всем Египте насчитывалось только 2.696 первоначальных школ с 82.256 учениками; стало быть за пять последующих лет прибавилось 2.674 школы и 55.289 учащихся.

Первоначальные школы здесь двух родов: в одних, которые составляют большинство или преобладающий тип, учат читать и писать по арабски, арабской грамматике, арабской каллиграфии, турецкому языку и арифметике; в других же, сверх этих предметов, преподают еще французский или английский язык, европейскую каллиграфию, географию и историю. В муниципальных школах образование дается уже в больших размерах; там преподают арабскую грамматику и каллиграфию, турецкий, французский и английский языки, арифметику, алгебру, геометрию, географию, историю, рисование и черчение, Коран и его толкования. Этих школ всего только двадцать четыре, а именно: в Каире семнадцать, в Александрии две и в остальных провинциях пять. Все они были учреждены Измаил-пашой, и в них считается теперь 3.000 учеников. Правительственные гражданские школы, где дается высшее образование, все, кроме александрийской Излаилие (более приготовительной), находятся в Каире. Из одиннадцати школ этого разряда, девять были учреждены Измаил-пашой. Во всех одиннадцати воспитывается теперь более 1.000 человек. Школ при мечетях (медрессе) всего три: одна в Каире, [588] Эль-Азхар, в которой преподает 231 профессор и учатся 7.695 студентов; другая в Танте, Ахмади, с 4.385 учащимися, и третья в Александрии Ибрагим-паша с 312 учащимися. Всего в школах-медрессе, дающих высшее мусульманское образование, обучаются 12.845 человек. Шкода для слепых учреждена Измаил-пашой в 1874 году. В ней 46 учащихся (36 мальчиков, 10 девочек). Женских школ всего две, обе в Каире. Одна из них, Суфие, основана в 1873 году женой хедива Измаил-паши, и в ней находятся 248 учениц; другая, Керабие, учреждена правительством в 1875 году и воспитывает 142 ученицы. Всего, значит, получают общественное образование в Египте только 390 девочек.

Кроме вышеисчисленных, собственно мусульманских школ, в этой стране есть еще 152 школы иностранные и разных религиозных обществ, где воспитываются 7.622 мальчика и 4.625 девочек, всего 12.247 человек, из которых только 654 находятся в интернатах.

Таким образом, школ всех категорий в Египте 5.562 и в них учащихся 167.175 человек.

Что до ученых обществ, то их тут два: Египетский Институт в Александрии и Хедивиальное Географическое общество в Каире, но оба в упадке. В Каире же существуют весьма интересная для ориенталистов Публичная библиотека, учрежденная Измаил-пашой, и Египетский музей, директор коего, известный ученый, Мариетт-паша (Ныне уже покойный.), заведывал и археологическими раскопками; но с 1879 года все работы этого рода приостановлены за недостатком средств.

Относительно периодических изданий должно заметить что в Египте издаются 27 газет и журналов, из коих 7 арабских, 1 арабо-турецкий, 1 арабо-французский, 1 арабо-франко-итальянский, 9 французских, 3 греческих и 5 итальянских. Почти все они выходят в Каире и Александрии. Всего печатается нумеров: ежедневных газет 238.102, выходящих два раза в неделю 12.293 и еженедельных 34.505.

Таковы-то, вообще, итоги египетского просвещения.

ВСЕВОЛОД КРЕСТОВСКИЙ.

(Продолжение следует.)

Текст воспроизведен по изданию: В дальних водах и странах // Русский вестник, № 2. 1885

© текст - Крестовский В. В. 1885
© сетевая версия - Thietmar. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский вестник. 1885