-

Чем слабее и расстроеннее бывает какое нибудь государство, чем более управление им зависит от личности и произвола царствующего государя, тем резче обыкновенно бывает переход от правления одного государя к другому. Самое лучшее доказательство тому мы видим, в настоящее время, на примере Турции, где, со смертию Абдул-Меджида и со вступлением на престол нового султана, Абдул-Азиза, все уже обещает, что теперь же начнется для Турции новый порядок дел, совершенно не похожий на прежний. А, между тем, как прежний, так и новый правитель государства одинаково желали добра своим подданным, хотели развить и упрочить благосостояние, силу и значение Турецкой империи; но разница только в том, что прежний султан не имел достаточно энергии для того, чтобы приводить свои благие намерения в исполнение, новый же правитель империи своим характером, как кажется, совершенно не похож на своего предместника. Конечно, теперь еще трудно сказать, каково будет новое [528] царствование, но, тем не менее, нельзя не видеть того, что новый султан энергически принимается за дело и воодушевлен самыми прекрасными намерениями. Поэтому-то все его подданные ожидают от него многого, и, что всего страннее, на него равно надеятся как христиане, так и мусульмане, несмотря на то, что интересы тех и других совершенно противоположны. Собственно Турки, считая его истинным мусульманином и не вполне доброжелательным Европейцам, надеятся, что Абдул-Азиз возвысит упадающее магометантство и освободит Турцию из-под влияния и опеки Европейцев; христиане же полагают, что он употребит всю энергию на то, чтобы сравнять их права с Турками и восстановить спокойствие и порядок в империи. И действительно: первые распоряжения нового султана и особенно изданный им гатт (манифест) вполне могут служить к оправданию надежд христиан. В последнем, между прочим, сказано:

«Я дорожу тем, чтобы все знали, что я всего более желаю увеличить, с Божией помощию, благоденствие государства и составить счастие всех подданных моих, без различие, и что я утвердил вполне все основные законы, которые до сих пор обнародованы, с целью достигнуть этого счастливого результата и упрочить за всеми жителями моих владений жизнь, честь и пользование имуществом».

Затем, в заключение гатта, еще раз сказано:

«Объявляю также, что желание мое поддерживать благосостояние моих подданных не допустит никакого различие и что иноверные и иноплеменные мои подданные найдут во мне то же правосудие, ту же заботливость и готовность упрочить их благоденствие. Постепенное развитие богатых средств, отданных Богом в распоряжение нашей империи, истинные успехи благоденствия, которое возникнет из него для всех, под сению моего императорского могущества, и независимость моей великой империи будут предметом ежеминутных моих помышлений. Да дарует нам Бог, верховный раздаватель милостей, могущественную Свою защиту».

Приведенные нами выписки из императорского гатта ясно свидетельствуют, что новый султан, относительно христианских своих подданных, намерен считать их совершенно наряду с Турками, не оказывая последним никаких особых [529] преимуществ. Правда, что таковы же были намерения и его предшественника; но разница только в том, что прежний султан был слаб, излишне доверчив, а потому при нем законы и постановления его вовсе не исполнялись, новый же султан требует точного исполнения законов и, при своей энергии, вероятно, будет неуклонно следить за этим. В своем гатте он говорит: «Поддержание и увеличение славы и блогоденствия всех государств зависят от повиновения каждого существующим законам и от старания всех, больших и малых, никогда не выходить из сферы своего права и долга. Пусть те, которые будут следовать этому пути, знают, что будут предметом моей императорской заботливости, а те, которые станут от него уклоняться, подвергнутся заслуженным наказаниям. Положительно повелеваю всем улемам, должностным лицам и чиновникам различных отраслей государственной службы исполнять свои обязанности с полным прямодушием и верностию».

Главные предметы, на которые, естественно, прежде всего должно было обратиться внимание нового султана, это — финансы и вооруженные силы империи. Вследствие расточительности двора прежнего султана, а также и вследствие страшных злоупотреблений со стороны многих ближайших к нему лиц, финансы государства за последнее время пришли в страшный упадок; почти все государственные доходы и суммы, приобретаемые посредством самых тягостных займов, шли на удовлетворение потребностей двора и самым бесцеремонным образом расхищались лицами, стоявшими во главе управления империи; налоги и подати, взимаемые с жителей, особенно с христиан, были громадны и страшно тягостны. А, между тем, на развитие благосостояния страны не делалось никаких расходов; даже самая армия не получала следующего ей содержания: бывали примеры, что войска иногда не получали жалованья по целым годам и более! Что ж удивительного, если в них не было никакой дисциплины и были постоянные побеги! Слава Богу еще, что текущее довольствие войск предметами, необходимыми для их пищи, выдавалось еще исправно; но и выдача его иногда прекращалась, так как правительство часто не платило денег подрядчикам, взявшим на себя поставку этих предметов. Вследствие таких беспорядков в хозяйстве войск, солдаты [530] исчезали десятками и сотнями, удалялись в трудно доступные местности, грабили и опустошали христианские селения. При беспечности же турецких властей да, притом, при дурном состоянии войск, грабежи эти почти всегда оставались совершенно безнаказанными. Дурное содержание войск непременно должно отразиться на степени состояния их здоровья, которое находится в самом неудовлетворительном положении: госпитали обыкновенно бывают переполнены больными; а это тем более ощутительно, что число докторов в армии слишком незначительно в сравнении с ее числительностию. Наконец, если обратить внимание на корпус офицеров этой армии, то представляется еще более неутешительная картина. Все высшие и лучшие места в армии заняты обыкновенно сыновьями пашей — людьми без образования, без знаний, необходимых в военной службе, и обязанными своим возвышением единственно только протекции, интригам и своему происхождению. Они занимают все лучшие места в армии и только заграждают дорогу тем офицерам, которые приобрели свои эполеты военными отличиями или же получили их вследствие полученного ими в западной Европе образования. Последние, весьма естественно, с завистию и презрением смотрят на этих недостойных любимцев счастия, и, таким образом, в армии разрушаются совершенно всякое единодушие и взаимная связь между различными ее элементами.

Весьма естественно, что, в виду такого незавидного положения финансов и состояния армии, внимание нового султана более всего должно было сосредоточиться на эти предметы, и действительно: в императорском гатте сказано:

«Различные министерства и управления моей империи должны строго сообразоваться с особенными моими попечениями о том, чтобы в скором времени, с помощию всеблагого Провидения, положить конец финансовым затруднениям, возникшим с некоторых пор, по разным причинам. Проникшись убеждением, что я, лично, ничем так не дорожу, как восстановлением и усилением финансового кредита империи и благоденствия моих народов, повелеваю моему министерству постепенно представлять мне проекты законов, могущие восстановить полную экономию во взимании и употреблении казенных сумм и предохранении их от всяких злоупотреблений. Мои армии, сухопутные и морские, составляют одну из опор величие моей [531] империи; мое правительство будет наблюдать за поддержанием их дисциплины и увеличением их благосостояния, во всем и всегда».

Единовременно с этими обещаниями, сделанными на бумаге, Абдул-Азиз деятельно принялся и за исполнение их на деле. Одним из первых распоряжений нового султана было удаление бывшего сераскира Риза-Паши и, как говорят, даже предание его суду за все злоупотребления власти во время исполнения им должности военного министра. Есть слухи, что коммиссия, назначенная для следствия над бывшим сераскиром, уже приговорила его к уплате жалованья румилийской армии за последние 18 месяцев. На место же Риза-Паши назначен военным министром Намик-Паша, получивший воспитание в Париже, человек очень умный и деятельный, но известный по своей приверженности к старой мусульманской партии и имевший уже случай выказаться таковым при событиях в Джедде. Вслед за этим назначением, султан занялся преобразованием своего штата. Он распустил прежних каммергеров из молодых людей и заменил их пожилыми и серьезными слугами султана Махмуда; только секретари остались прежние. Слуг было во дворце слишком 100 человек, а гарем состоял из 200 женщин. Всех их распустили. В распоряжении свиты султана находилось 100 лошадей: Абдул-Азиз подарил их артиллерии, заметив, что не нуждается в армии во дворце своем. Большой театр в серале султан обратил в фабрику нарезных ружей. Наконец, он оставил при дворе только совершенно необходимое число слуг. Все алмазы, уборы, роскошные экипажи — ценою в несколько сот миллионов — и множество драгоценных вещей из золота и серебра запечатаны, после весьма тщательно сделанного, при нем самом, инвентаря. Султан намеревается, говорят, обратить все эти сокровища в казну, в виде звонкой монеты, которая заменит впоследствии бумажные деньги (коиме). Суммы на содержание императорского двора значительно сокращены, и, при всем том, султан обращает часть их в бюджеты военный и морской. Говорят, что, при прежнем султане, на его содержание было ассигнуемо ежегодно от 70 до 75 000 000; настоящий же султан назначил себе содержание всего только в 12 000 000, то есть уменьшив прежнее почти в шесть раз. [532]

Что касается до распоряжений нового султана, касающихся собственно армии, то из них пока можно указать только на два, как на наиболее замечательные и от которых можно ожидать значительных результатов. Это, во первых, уничтожение права для сыновей пашей поступать в армию офицерскими чинами без экзамена и увольнение всех тех лиц, которые, считаясь по спискам и получая часто очень значительные оклады, не занимают никаких штатных мест. Прежде в турецкой армии считалось много генералов, полковников и других военных чинов, получавших огромное содержание, но не приносивших малейшей пользы; теперь все те, которые не состоят в действительной службе, уволены от нее на половинном жалованьи, и эта мера, распространившись на 900 слишком человек, доставит военному бюджету экономию в 25 000 000 пиастров. В числе уволенных лиц находятся почти все иностранцы, предложившие в последние 15 лет, особенно со времени Восточной войны, услуги свои правительству Порты. Поговаривают даже о распущении всех этих лиц.

Вместе с тем, Абдул-Азиз положил, чтобы его племянники, сыновья покойного султана, тоже служили государству, а именно: старший из них, Мурад-Эффенди, должен заниматься общими делами империи, второй — следить за трудами Порты и присутствовать в заседаниях совета министров и большого совета; наконец, третий должен посвятить себя военному поприщу. Что же касается до четырехлетнего сына Абдул-Азиза, то он зачислен капралом в императорскую гвардию.

Говорят, что, вместе с преобразованием сухопутных войск, султан также думает и о преобразовании флота и что, в этих видах, несколько турецких морских офицеров будут посланы в Англию и во Францию, для ознакомления с тамошними морскими учреждениями.

Что же касается собственно до гражданского управления, то пока важнейшею мерою надо считать то, что новый султан отменил отдачу на откуп взимания податей в империи и намерен ввести финансовое устройство, основанное на французских началах.

Вообще, султан Абдул-Азиз энергически преследует все злоупотребления, вкравшиеся в различные отрасли [533] государственного управления. Рассказывают, что генерал Ахмед-Паша умер от испуга, потому что султан, отведав супа и хлеба его солдат, нашел их никуда не годными.

Все эти благие начинания ясно показывают, что Абдул-Азиз решительно хочет вывести Турцию из ее векового политического и административного усыпления. Но трудно ожидать, чтобы все эти благородные и энергические стремления увенчались успехом. Новому преобразователю постоянно не будет доставать людей, для приведения в исполнение его предначертаний. Людей, способных к известного рода делам, нельзя создать разом; небольшого же числа тех помощников султана, которые, подобно, ему понимают всю опасность настоящего положения Турции, будет слишком недостаточно для сообщения надлежащего толчка всем отраслям государственной администрации. Постоянно и везде они будут встречать не сочувствие к своим намерениям, а, напротив, полнейшее недоброжелательство, апатию и неспособность своих прямых подчиненных. Все это заставляет многих сильно сомневаться в возможности возрождения Турции. Большая часть европейских журналов и газет признают болезнь Турции неизлечимою и полагают, что все усилия и энергия Абдул-Азиза разобьются об апатию, фанатизм и глубокую нравственную испорченность его подданных. Легче всего можно надеяться еще, что новому султану удастся преобразовать армию, которая имеет в себе некоторые хорошие элементы и может быть приведена в удовлетворительное состояние, если улучшить ее благосостояние; через это самое непременно подымется в ней и самая дисциплина, упадок которой больше всего должен быть приписываем очень дурному и не обеспеченному содержанию армии. Но для этого прежде всего нужно улучшить финансы Турции; а это труд необъятный, перед которым могут поколебаться самая сильная добрая воля и энергия.

Точно также и предполагаемое преобразование морских сил империи главнейше зависит от состояния государственных финансов; но здесь могут встретиться еще и другие трудности, вследствие врожденной, как кажется, неспособности Турок к морской службе. Допустить христиан на флот Турки постоянно считали невозможным, как по религиозному предубеждению, так и по племенной недоверчивости. Турки же [534] сами, по сознанию Англичан, никогда не будут в состоянии сформировать хороший флот. «Целый год мучился я с людьми моего экипажа, стараясь приучить их к морским эволюциям — говорит английский командир одного турецкого корабля — они дерутся весьма хорошо; но я был бы не слишком доволен, еслиб мне пришлось выдержать с ними шторм». Конечно, в настоящее время, когда усилилось значение паровых судов, можно надеяться, что для Турции возможно обладание паровым флотом и что на нем турецкие матросы могут быть с пользою употреблены; но опять-таки приобретение парового флота требует громадных пожертвований и хорошего состояния государственных финансов.

Пока новый султан занят различными реформами в верховном управлении империею, положение турецких провинций остается до времени еще в совершенно прежнем состоянии, если даже не в худшем еще. В Сирии, с удалением оттуда французских войск, мусульманский фанатизм как будто бы снова начал пробуждаться, а когда было получено известие о вступлении на престол Абдул-Азиза, который считается Турками принадлежащим к старой турецкой партии, снова послышались и угрозы магометан против христианского населения. Вообще, не в одной Сирии, а и в других турецких провинциях, Турки как будто бы стали выходить из своего усыпления и считают, что близко то время, когда им будет позволено покончить с христианским населением. А, между тем, положение восставших Герцеговинцев становится очень затруднительным. По настоянию представителей европейских держав, черногорское правительство отказалось поддерживать Герцеговинцев, которые, будучи предоставлены своим собственным силам, хотя и продолжают еще одерживать повременам незначительные успехи над Турками, но всеж-таки, вероятно, скоро будут подавлены значительными силами, находящимися в распоряжении Омер-Паши. Впрочем, теперь еще совершенно невозможно предсказать, каков будет исход этой борьбы, так как и самые отношения между турецким правительством и черногорским не вполне еще установились. Омер-Паша должен иметь свидание с черногорским князем, и от этого свидания вполне будет зависеть, поддержат ли Черногорцы Герцеговинцев, или нет.

Текст воспроизведен по изданию: Военное обозрение // Военный сборник, № 8. 1861