Из дневника русской в Турции перед войной в 1877

РАГОЗИНА Е. А.

Из дневника русской в Турции перед войной в 1877-1878 г.г.

II часть.

Глава XXXV.

(См. “Русская Старина”, март 1915 г.).

На следующий день, как я сказал Ону, наш посол вручил Блистательной Порте ультиматум князя Горчакова с требованием остановить немедленно движение турецкой армии к Белграду и заключить перемирие на два месяца с обоими восставшими княжествами, угрожая в противном случай разрывом дипломатических сношений.

Реагируя на событие такой необычайной важности, европейская пресса открыла свои шлюзы и затопила весь Царьград фантастическими рассказами об интригах “Московского правительства”. Но это прошло стороною мимо внимания уличной толпы и не омрачило ее приподнятого, радужного настроения, с которым она встречала еще накануне Абдул-Гамида, как победителя неверных...

Трещали ракеты; мальчишки с барабанами носились по улицам, оглашая воздух пением турецкого марша, звенели бубны и цимбалы музыкантов, реяли красные флаги над головами, и ликования городской черни, упоенной восторгами победы, стали принимать в конце концов характер дикой вакханалии. Для порядка разъезжали конные жандармы; но маневры их не задерживали напора демонстрантов в европейские кварталы.

Исторический момент вручения ультиматума, сводившего к нулю блестящие успехи оттоманского оружия, подхватили местные забавники, так называемые — “карагезы” и перенесли [91] его на сцену балаганов с явного одобрения высшей инстанции...

Слово “карагез” в буквальном переводе будет “черный глаз": его двойник итальянский “Пульчинелло”, а по мысли это ходячая народная сатира, жало которой метит всегда очень высоко, забираясь, таким образом, даже во дворцы сановников и европейских дипломатов...

К вечеру манифестации пошли на убыль; движение толпы было направлено в Стамбул, где с вышек минаретов уже звали правоверных на молитву; но в публичных местах для гуляний черноглазый шут карагез продолжал тем временем забавлять народ фарсами и комедиями собственной импровизации.

Случай занес меня в тот же день на представление этого жанра, и в моей памяти осталось довольно оригинальное впечатление: я ожидала видеть какую-нибудь прямо идиотскую арлекинаду с грубыми выходками по адресу нашей дипломатии; но оказалось совсем другое, и куклы, исполнявшая роли на подмостках турецкого балагана, вели себя, как джентльмены, если можно так выразиться, по сравнению с газетными писаками константинопольской прессы. Вот для иллюстрации первый акт этого фарса и вот обстановка театра: несколько связанных между собой дранок опираются на подставки, изображая таким образом сцену, под которой сидят живые артисты и управляют движением кукол. Представление идет на турецком языке; гаремные дамы, скрываясь за подвижными, деревянными решетками, громким смехом выражают свой беспредельный восторг; мужчины размещаются прямо на земле, где кому удобнее. Мы, европейцы, следим также за ходом действия.

Комедия начинается тем, что является портной и усаживается за работу.

Публика хохочет, наблюдая, как манекен действует иглой и ножницами. Но вот подпольный механизм выводит на сцену черномазого шута: гром аплодисментов и крики “аферим” (браво!) встречают его; овации ростут, а “великий” артист отвечает на это прыжками и визгом, что дает повод турчанкам вторить ему с исключительной энергией.

Затем, картина меняется, устанавливается тишина, и обе куклы развивают диалог в следующем порядке. [92]

Карагез. Ай, ай, ай! какой я стал теперь большой человек — прямо вельможа!

Портной. На то воля Аллаха и пророка Его! Но расскажи, как это могло случиться?

Карагез. Очень просто! Разве я не заслужил такой чести?

Портной. Ты шут гороховый и больше ничего! Убирайся, не мешай мне работать! Какая там честь?!.

Карагез. Нет! нет! смотри выше! Я не шут, а высокородный, прославленный бей!

Портной (насмешливо). А кто тебе дал чин?

Карагез. Я сам взял его!..

Портной (строго). Ну, и дурак! разве чины валяются на мостовой? Их надо заслужить у падишаха или же дать кому следует бакшиш, а за деньги можно купить даже место губернатора в раю Магомета.

Карагез (визжит и прыгает). Нельзя так разговаривать со мной: я не чобан (Презрительная кличка, а буквально — пастух) какой-нибудь! Это я поднял на ноги весь дипломатический корпус, а иначе москов — гяур захватил бы вчера Босфор и Дарданеллы...

Портной. Как?!. русский флот уже прорвался из Черного моря? Да хранить нас Аллах от вражеской силы!..

Карагез (в тоне глубочайшего негодования). Что ты говоришь? разве может какой бы там ни было европейский флот проникнуть в Босфор — один выстрел с нашего берега, и он идет ко дну. А вот станционер русского посольства — это уже другой вопрос!..

Портной (заливается хохотом). Станционер?!. Станционер?!. Аллах! Аллах! - родятся же такие, и земля их носить! Уходи, пожалуйста, рассказывай кому хочешь твои басни, а мне надо закончить работу... Уходи!

Карагез. Нет, это не басни, а факт.

Портной. Какой там факт — одна чепуха, только и всего...

Карагез. Ну, ладно, по дружбе я открою тебе секрет: вчера московский генерал перевез свои пожитки на станционер! Я стоял на берегу и видел собственными глазами, как несли чемоданы, ящики и 100 пудов халвы... [93]

Портной. Аллах! на что ему столько?!. Ну, купил бы 2-3 ока (Единица веса в Турции, приблизительно 3 наших фунта) на всю компанию и довольно — каждый день в лавках продают свежую...

Карагез (хватается за бока и отчаянно визжит). На что ему столько — ах, ты деревянная башка, и этого понять не может! Известно каждому, что у них там в Московском царстве кроме водки и самовара ничего другого не найдешь в лавках.

Портной. У меня все перепуталось в голове! Объясни же мне, наконец, при чем тут халва, дипломаты, станционер?..

Карагез. А при том, что сердитый генерал и сам теперь не знает, как повернуть дело: везти ли халву в Россию или же вернуться обратно на Перскую улицу в свою квартиру — вот задача, которую он никак не может решить...

Портной. Но в газетах пишут, что он предъявил какой-то ультиматум?

Карагез (презрительно). Не знаешь даже, что такое “ультиматум”?

Портной (делает головой знак отрицания). Бешеный хохот публики наполняет воздух. За ширмами турчанки визжать, как поросята, и артисты получают, таким образом, дань восхищения своему удивительному мимическому таланту.

Карагез (обращаясь к зрителям). Господа, если кто из вас также не знает, что такое собственно “ультиматум" в его прямом, а не переносном значении, то я с величайшим удовольствием могу вам ответить на этот вопрос..

Аферим! аферим! несется к нему из толпы.

Карагез (делает отчаянное сальто-мортале, а затем важно и торжественно). Господа! “ультиматум” есть обыкновенный лист бумаги, на котором от времени до времени Московское правительство пишет Высокой Порте разные комплименты: сегодня утром, например, генерал Игнатьев от имени князя Горчакова поздравил его величество султана Абдул-Гамида с блистательным разгромом Черняева у Алексинаца!..

Финала комедии я не видела, так как мы ушли прежде чем закрылся балаган; но и этого было достаточно для [94] иллюстрации настроения турецкого общества, безусловно верившего, что Европа никогда не позволила бы России остановить движение Керима-паши на Белград. Однако, случилось именно то, чего никак не ожидали: Абдул-Гамид подписал на два месяца перемирие и отозвал свою армию с левого берега Моравы.

Надо было видеть, что произошло, когда в мусульманских кварталах узнали об этом...

На утро 21 октября крики разносчиков газет: “ультиматум московской дипломатии принять! Оттоманские войска уходят из Сербии”! послужили сигналом для бурных демонстраций народной массы: точно лавина обрушилась на Константинополь и потрясла его до основания.

Тогда на арену пропаганды священной войны против гяуров выступило духовенство: опять зареяли красные и зеленые флаги над толпой, и опять столица падишаха изменила свой облик.

Софты, как бешеные, понеслись к зданию сераскерата (Военное министерство), чтобы требовать наступления к Белграду.

В мечетях улемы и шейхи звали правоверных к борьбе с московскими варварами; муллы ходили по казармам, благословляя именем Аллаха оружие Полумесяца и разжигая огонь фанатизма; важные, степенные имамы собирали вокруг себя городскую чернь и возбуждали ее речами, лозунгом которых было: стереть с лица земли непокорных вассалов и объявить хазават против ненавистной Московии с ее “казаками”. Широкое эхо Стамбульской печати разносило эти страстные речи, и вот почти дословный перевод одной из них для иллюстрации красноречия мусульманского духовенства.

“Владыка миров сотворил небо и землю только для мусульман, а гяурам по Его божественному определению еще до начала времен устроено жилище в безднах ада, где вечно горит пламя дьявола. Об этом сказал нам Пророк и дал завет уничтожить их племена на земле. Но прежде всего, о верные сыны Аллаха, мы должны победить огнем и мечем кровожадную, нечестивую Московию. Она протягивает сейчас руку к нашему достоянию; она сама, как известно, затеяла резню в Болгарии, а теперь уверяет всех, что этим занимались наши храбрые аскеры; ее [95] ужасные казаки истребляют на Кавказе аулы черкесов и пожирают их младенцев прямо живыми! Вот какая эта Россия! Вот какой этот московский народ! Правоверные, Сам Великий Аллах призывает нас к хазавату”!..

В летучих воззваниях, ходивших по рукам, нас обвиняли в дипломатических шантажах, в мародерстве якобы за ширмами кровавых событий в Болгарии и проклинали, как злейших врагов цивилизации. Самые нелепые, вздорные слухи передавались из уст в уста, и злоба висела над головами христиан.

Е. А. Рагозина.

(Продолжение следует)

Текст воспроизведен по изданию: Из дневника русской в Турции перед войной в 1877-1878 г. г. // Русская старина, № 4. 1915