РАГОЗИНА Е

РАГОЗИНА Е. А.

Из дневника русской в Турции перед войной в 1877-1878 г.г.

II часть.

Глава XXIV.

(См. ”Русская Старина”, февраль 1915 г.)

На другой день был назначен торжественный выезд султана в мечеть на селямлик.

Из посольства нам прислали билеты для входа в палатку дипломатического корпуса. В 10 часов утра мы были уже там. Войска в парадной форме стояли шпалерами, охраняя путь между дворцом и мечетью.

С высот Тотан-ханэ доносились выстрелы в честь победы турецкого оружия над маленькой, злополучной Сербией. Но здесь, конечно, центр вопроса лежал не в Алексинаце, а дальше, у берегов Невы, и это понимал каждый...

Ликованию мусульманской толпы, находившейся за линией охраны, не было границ: вся она, полная жизни и огня, трепетала и горела в порывах дикого восторга. Слова: ”Алексинац, Белград, Черняев” так и резали воздух, окружавший ее, а протяжное эхо повторяло их на тысячу ладов.

До начала церемонии осталось более часа; но мы не теряли времени, занимаясь приятными разговорами. Макеев, всегда и везде неистощимый в остротах, привлекал к себе общее внимание. Гринев забавлял дам сценами из Горбунова. Маленький, розовый, как майский день, Вурцел декламировал что-то из ”Демона”. Желчный Максимов, размахивая во все стороны руками, громил политику князя Горчакова, с чем никто и не спорил.

Казначей Теплов, Лишин, Базили, Яковлев и другие атташе громко смеялись, не замечая странных улыбок [503] иностранцев. Словом, русская колония имела такой вид, как будто с падением Алексинаца ровно ничего дурного не произошло, а все, наоборот, обстояло благополучно.

В другом конце палатки серьезные люди, в том числе наш Ону и его коллеги обсуждали вопрос о кредитном обращении турецкого банка. На эту тему рассказывали тогда массу анекдотов. Один из них заслуживает быть отмеченным, и я передаю его здесь. ”Однажды нищий-калика поднял на мостовой кошелек, туго набитый кредитными билетами. ”Аллах!” воскликнул несчастный, заливаясь горькими слезами, отдай их лучше нашему падишаху, он твоя тень на земле, а мне пришли сюда хотя два пиастра, чтобы я мог купить себе хлеба”. Но молитва его не дошла к небесам, а голод терзал его желудок. Тогда нищий направился к морю и стал звать Посейдона.

— ”Чего тебе надо? спросить грозный бог, выплывая наверх. ”Да вот принес тебе это богатство, гарантированное всем достоянием Оттоманской империи, — бросая ему кошелек, говорил бедняк, — купи себе новый трезубец, а мне заплати всего лишь два пиастра комиссионных”.

— ”Ах ты, жулик, чего захотел?! в моем царстве металлическое обращение, так и скажи своему падишаху, но не бумажное, которое размокает в воде”. С этими словами он выбросил обратно кошелек на берег и скрылся в глубине морской, а нищий умер с голоду, обладая громадной суммой оттоманских кредитных билетов. Такова мораль этой сказки, автором которой считали тогда Юсуф-Изедин-Эфенди, брата Абдул-Гамида.

Ждали генерала Игнатьева; но раньше явился Нелидов, его заместитель. Он был непроницаем и на вопросы любопытных отвечал: не знаю... увидим... кто может это знать и т. д., как полагается, вообще, серьезному дипломату. Наконец прибыл и наш посол. В толпе, стоявшей за цепью солдат, пробежал точно ветерок, и все глаза устремились к нему. На лице каждого словно написано было: — ну, что скажешь нам теперь — Алексинац то взят!..

Моложавый, быстрый в движениях, генерал Игнатьев взошел на площадку, торопливо обменялся рукопожатием и отвел в сторону барона Каличе.

Улучив момент, мой дядя спросил Ону: ”Ну, что? будем воевать”? [504]

— Не знаю, но вернее всего, что нет: завтра мы предъявим ультиматум с требованием отозвать войска из пределов Сербского Княжества и с угрозой дипломатического разрыва.

— Кажется, вы опять надели розовые очки? улыбаясь, спросил дядя.

— Ошибаетесь! — возразил ему собеседник, — Абдул-Гамид уже делает нам авансы: сегодня утром, например, по его личному распоряжению манифестанты были удалены из Перы...

— Блажен, кто верует, — получил он насмешливый ответ, — а затем уводим!..

Раздалась команда: штыки и сабли отразили яркое солнце; ряды сомкнулись, барабаны забили и музыка грянула марш.

Вот показалась голова шествия: главный телохранитель в красном одеянии и вооруженный секирой; за ним отряд гвардии в голубых мундирах, расшитых золотом с длинными откидными рукавами и в страусовых перьях на торбушах; албанцы в белых накрахмаленных юбках; саперы в кожаных фартуках и с топорами на плечах. Далее вели под уздцы лошадей султана чистейшей арабской крови.

Безконечная золотая лента турецких сановников, на великолепных аргамаках, тянулась в порядке шествия, сверкая бриллиантами в лучах полуденного солнца.

Войска сделали на караул. И вот к мраморным ступеням мечети, окруженный принцами крови, на белом, как снег, арабском коне, подъехал сам повелитель Ислама, тень Аллаха на земле, брат солнца и луны, убежище света и мира (Это существует в титуле султана) Абдул-Гамид II.

”Падишахимиз бин яша”! (да живет наш государь тысячу лет) понеслось к нему навстречу.

Его худощавая фигура сутуловато держалась в седле; бледное, как алебастр, лицо и черные, нежные глаза были точно задернуты пеленой каких-то неведомых страданий, что придавало ему вид крайней усталости.

Затем он сошел с лошади и медленным шагом направился ко входу в мечеть, ни разу не взглянув на окружавших его, а также не отдавая чести даже войскам. [505]

Когда моление было окончено, Абдул-Гамид вышел на площадку, пересел в карету и уехал другим путем к себе во дворец Ильдиз-Киоска.

Полки с барабанным боем разошлись в разные стороны, а в палатах дипломатического корпуса еще долго обсуждался вопрос, выступит ли Россия с оружием в руках или же ограничится ”ультиматумом”, пригрозив лишь отъездом своего представительства?..

Е. А. Рагозина.

(Продолжение следует)

Текст воспроизведен по изданию: Из дневника русской в Турции перед войной в 1877-1878 г. г. // Русская старина, № 3. 1915