СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ОСМАН-БЕЙ

ЗАМЕТКИ О ТУРЕЦКОЙ АРМИИ

¹

Пехота.

Свойства турецкого солдата. Турецкий пехотинец одарен от природы качествами хорошего солдата: он силен, крепок сложением, спокоен, воздержен и терпелив. К этим качествам присоединяется также столь необходимое всякому военному послушание, которое, однако, имеет своим основанием страх и инертивные свойства души, а не высокое сознание чувства долга. Это пасивное послушание нередко переходит в апатию, служит причиной рабских отношений к высшим и должно считаться источником многих зол, жертвою которых делается сам солдат.

Турецкий солдат, воинственный от природы, легко одушевляется в битве, но одушевление это быстро проходит, так как оно не поддерживается в настоящее время ни фанатизмом, ни жаждой добычи, — двумя могучими двигателями старинной мусульманской отваги. Отсутствие добычи в новейших войнах много послужило к охлаждению воинственности турецких солдат и вообще Турецкой нации.

Единственный способ битвы, признаваемый и желаемый турками, состоит в беспощадной резне, и затем, в ограблений побежденного неприятеля: без этого ни его жажда мести, ни его алчность не могут быть удовлетворены. Справедливость моих слов подтверждается тем, что даже в настоящее время, для воодушевления солдат, начальники нередко обещают грабеж после победы и по 50 пиастров за каждую представленную голову. Такие приманки легко воодушевляют турецкого солдата.

В войнах против русских, турки обращают внимание, прежде [339] всего, на ноги убитых, так как они знают, что русские солдаты прячут деньги в сапоги, а не за пояс, как турки; во-вторых, турецких мародеров сильно привлекают сапоги русских солдат; сами они так дурно обуты, что пара хороших сапогов считается ими сокровищем.

Другой, столь могучий в прежнее время, двигатель турецких полчищ — фанатизм, почти совершенно угас в наши дни и, отчасти, обратился в фатализм. Вся турецкая нация, а с нею и солдаты, глубоко верят в судьбу и убеждены, что дни их сочтены, и что человек рожден не на радость. «Iboumi-el-better» (все идет от дурного к худшему) — изречение корана — появляется на всех устах, когда приходит какая нибудь печальная весть.

Понятно, как подобное настроение убивает нравственные силы солдат и на сколько оно мешает правильному развитию военных учреждений.

Пагубные следствия фатализма, конечно, могли бы быть, задержаны в известной мере, строгим и разумным приложением военных законов; но в Турции равномерное применение закона встречает непреодолимые препятствия в постыдном фаворитизме и взяточничестве, которые доканчивают деморализующее влияние, начатое фатализмом.

Результатом такого положения вещей является то, что военная служба никого не привлекает; солдаты несут свои обязанности неохотно, без увлечения, без сознания чувства долга, и случаи вторичного поступления на службу с каждым днем становятся реже. ²

Хороших солдат и унтер-офицеров удерживала прежде в полку надежда на производство в офицеры. Теперь и этот путь к повышению прегражден фаворитами (людьми с протекцией) и воспитанниками военной школы.

Хотя, на основании последних постановлений, третья часть офицеров может быть производима из нижних чинов, но почти все эти ваканции занимаются фаворитами, что и заставляет людей, выслуживших срок, возвращаться домой.

Случается даже, что офицеры, произведенные из солдат, отчасти вследствие тоски по родине, отчасти вследствие отвращения к порядкам службы, оставляют ряды войск. Я знал некоего Гусейна, [340] подпоручика, произведенного из рядовых, отличного учителя и инструктора, любимого солдатами, который решился оставить службу и возвратился на родину, не смотря на все мои усилия удержать его на службе.

Тоска по родине сильно развита между солдатами и низшими офицерскими чинами. Вообще известно, что болезнь эта сильнее развивается при совершенно пасивном положении армии, в каком, в настоящее время, находится турецкая армия; напротив, в случае объявления войны, а особенно при наступательных действиях, она почти совершенно исчезает, дух войска поднимается до такой степени, что почти нельзя узнать солдат, которые видимо чахли в казармах и лагерях.

Затруднения, с какими солдаты получают известия о своих семьях и родине, много способствуют к развитию этой болезни и придают ей мрачный характер. Должность почтальонов в лагерях исполняется гражданскими чиновниками или через посредство специальных агентов, известных в турецкой армии, под именем саизов (Sahis — счетчик, специальное его назначение состоит в учете людей, умерших от ран или болезней). Саизы занимаются передачей своим землякам известий об их родных и знакомых, а также доставкой посылок, денег и писем, которыми снабжают их родственники и родители находящихся на службе солдат. Для поддержания кореспонденции саизы иногда совершают тяжелые путешествия на родину и обратно в лагерь.

Прибытие саиза приводит в движение весь лагерь; к несчастию, они приходят не часто, и целые месяцы солдаты остаются без известий о своих родных. В таких случаях ностальгие (тоска по родине) принимает весьма резкий характер. Я помню ординарца одного генерала, который до такой степени страдал тоскою по родине, что не мог ни пить, ни есть; не смотря на крепкое сложение и на энергический характер, этот бравый солдат подчас плакал как ребенок и бросался к ногам своих начальников, умоляя дать ему отпуск.

Увеселения. Лучшее средство против указанной выше болезни, — это доставлять солдатам возможные увеселения и удовольствия. Поэтому офицеры, принимающие близко к сердцу судьбу своих солдат, поощряют их, например, к гимнастическим упражнениям. Упражнения эти делаются обыкновенно вечером, и состоят в борьбе, беге и бросании больших каменьев; прыганье, нелюбимое турками, производится редко. [341]

Ночью солдаты собираются групами и проводят время в разговорах, пении и танцах. Такие сборища называются «ельва согбети», в буквальном переводе «беседа с сладостями», так как «ельва», — особенный род сладости, приготовляемый солдатами и употребляемый в компании.

Пение также весьма распространено в войсках: обыкновенно один из солдат поет под акомпанимент мандолины, а товарищи слушают его в апатическом молчании. Такое пение, большею частию заунывное, не только не разгоняет тоски, но, напротив, часто усиливает ее, вызывая в солдатах воспоминание о родине. К тому же, турецкое пение весьма монотонно и сильно действует на нервы.

Единственное средство развеселить солдат, это — заставить их плясать. Танцуют обыкновенно танец горцев цеибек (горцы окрестностей Смирны), туркменский танец и кёчек (танец греческих мальчиков). В каждом баталионе можно найти несколько солдат, знающих какой нибудь из этих танцев. Солдаты собираются в кружок возле бивачных костров, офицеры подзадоривают их к пляске, которая, раз начавшись, идет потом сама собою к общему увеселению.

Здесь кстати сказать несколько слов о том пагубном влиянии, которое производит на солдат полное отсутствие женщин. При расположении войск в лагерях или в казармах, военные и гражданские власти употребляют все усилия для того, чтобы устранить от солдат всякий повод к соблазну, имея в виду поддержать нравственность солдата на надлежащей высоте. Нечего и говорить, что указанные меры приводят к результатам совершенно противоположным тем, которых от них ожидали; отсутствие женщин вело к тому, что солдаты впадали в ипохондрию или идиотизм, или предавались тем противоестественным порокам, которые так развиты на Востоке.

Значительную часть популярности, которою пользовался в войсках Омер-паша, надо отнести к тому, что он, свободный от мусульманских предрассудков, считал необходимым для солдата удовлетворение его физической природы, а на замечания, делаемые ему по этому поводу, он отвечал: «откройте ваши гаремы, и я прикажу закрыть все подозрительные места».

Веротерпимость. В Европе считают турецкого солдата проникнутым мусульманским фанатизмом и нетерпимостью, но такое мнение ошибочно или, по крайней мере, преувеличено. Я бы мог [342] привести множество доказательств, вполне подтверждающий мой взгляд на этот вопрос, но ограничусь только двумя примерами, достаточно выказывающими дух веротерпимости, которым проникнуты турецкие солдаты. Во-первых, почти никогда не случалось, чтобы солдат отказался служить европейскому офицеру или христианину. Солдаты не только не выражали неудовольствия служить гяуру, но даже предпочитали быть на службе у христианина, так как они знали, что с ними будут лучше обращаться. Во-вторых, я напомню о том, с какой охотою солдаты вербовались в организованные англичанами, в 1854 году, части войск, и замечу при этом, что, с помощию хорошей организации и лучших условий быта, англичане успели образовать из турецкого солдата лучшего солдата в мире. После нескольких месяцев, проведенных под командою англичан, этих солдат нельзя было узнать: так изменился их тон, осанка и даже нравственное настроение.

Неспособность к ремеслам. Прекрасные качества турецкого солдата затемняются весьма капитальным недостатком — неспособностью к искуствам и ремеслам, происходящею, преимущественно, от социального строя мусульманского народа. Воины по призванию и по природе, мусульмане с давних пор представляли деятельность по части искуств и ремесл покоренным племенам. По этому, мусульманское население, поставляющее рекрутов, дает хлебопашцев, дровосеков, кузнецов и изредка портных или сапожников. Но за то вы не найдете в нем ни землекопа, ни каменьщика, ни плотника, словом, ни одного мастерового, столь необходимого в каждом лагере.

Турецкие солдаты так несведущи и неловки, что нет возможности заставить их исполнить работу, требующую малейшего искуства или тщательной отделки. Когда, в 1861 году, надо было построить в Сенице и Ташлидже (Герцеговина) блокгаузы и магазины, мы принуждены были нанимать поденно плотников сербов и австрийцев. Во всем отряде не нашлось людей, которые могли бы прилично исполнить малейшую плотничную работу. Мне самому понадобилось однажды построить в Котуре небольшой мостик, и точно также в отряде не нашлось ни одного способного к этому человека.

За эту-то неумелость турецкий солдат получил репутацию варвара-разрушителя. Неспособный к сооружению, он, для минутного удобства, пользуется всем попавшимся ему под руку и, таким образом, повсюду оставляет за собой разрушение. Подобно перелетной [343] птице, он не думает о продолжительном удобстве, и ежеминутно, при первой тревоге, готов покинуть свое жилище. Такая неспособность солдат к ремеслам и мастерствам сильно парализует действия армии на войне. Так, например, турецкая армия никогда не могла бы расположиться с таким удобством под Карсом, как это сделала русская армия, и не могла бы продолжительное время и без больших потерь выжидать падения крепости.

Посетив вместе с другими русский лагерь под Карсом, я был поражен деятельностью и искуством русских солдат, построивших себе целый город, чуть ли не лучше самого Карса.

Образование. Что касается образования, то турецкий солдат выказывает много охоты к учению, хотя отсутствие войсковых школ лишает его самых элементарных познаний. Но, говоря по справедливости, нельзя упрекать в этом ни солдат, ни офицеров: причину бездействия этих школ надо искать выше; во-первых, в мусульманской религии, во-вторых, в арабской азбуке, освященной религией.

Чтобы понять всю важность последнего обстоятельства, надо знать, что арабские буквы представляют весьма неудобный материал для воспроизведения звуков турецкого языка, вследствие чего выучиться читать и писать по-турецки представляет для взрослого человека труд почти непреодолимый. Этот недостаток, заглушающий образование в самом зародыше, возбудил недавно вопрос о перемене азбуки и орфографии; по этому поводу представлялось множество проектов, но все они разбивались о непоколебимость религиозных предрассудков.

Один мусульманин, уроженец Дагестана, представил, несколько лет тому назад, турецкому правительству проект новой азбуки, в видах облегчения изучения грамоты турецкими солдатами, но проект этот не получил, сколько мне известно, никакого практического применения.

Продовольствие. По отношению к количеству, продовольствие солдата не оставляет желать ничего лучшего; что же касается до качества, то оно много терпит от различных спекуляций и от плутовства.

Рацион. Хлебный рацион состоит из двух хлебов, весом в 300 драхм (2,3 русских фунтов); этот рацион обильно дополняется пилавом. Благодаря рису, многие солдаты сохраняют вечерний рацион хлеба и продают его в городе, что дает им возможность истратить на свои нужды несколько лишних копеек. [344]

Во время похода хлеб заменяется сухарями, так называемыми «галетта». Сухари эти приготовляются в Галиполи. В 1870 году военное министерство выписало из Манчестера мельницу и печи и основало заведение, в котором приготовляется 60 000 сухарей в день. Сухарные рационы исправно выдаются только при начале действий, или когда войска находятся вблизи от своих магазинов; но когда война разгорается и администрация оказывается несостоятельною, войска начинают получать муку, носимую солдатом в маленьких мешечках: придя на бивак, он делает из нее тоненькие лепешки, которые жарит на железных сковородках, называемых сач; для приготовления такого хлеба достаточно нескольких минут.

Кроме хлеба, солдатский рацион состоит из известного количества риса, масла, соли, перца, сахара, растительного масла, дров, угольев, мыла и даже свечей. Все эти припасы разделены на бесконечно малые доли, цифры которых я не припомню в точности. Но в массе они составляют довольно большое количество, от которого, по удовлетворении потребностей войск, остается еще излишек. Ценность этих остатков доставляет деньги на покупку овощей и сладостей, которые выдаются солдатам два раза в неделю за ужином, вместе с пилавом. Мясо дают только два раза в неделю, и всегда баранину. Во время «рамазана», рационы войск значительно увеличиваются и улучшаются; в это время хлеба дается гораздо больше, масло лучшего качества и порции сладостей удваиваются и даже утроиваются: солдатам дают даже варенье и оливки. Заметим кстати, что солдатский рацион, со своими бесконечно малыми частями, составляет нормальную единицу, по которой рассчитывается продовольствие офицеров. Таким образом, офицер, соответственно своему чину, получает 2, 4, 16 и даже до 40 солдатских рационов.

Кухня. В казармах составные части солдатского рациона поступают в огромные баталионные котлы, — потомки известных котлов, употреблявшихся янычарами, — в которых производится утренняя и вечерняя варка.

За кухней наблюдает офицер, назначаемый в дежурство на неделю; на обязанности его лежит также представление начальнику части пробного кушанья; эта формальность, однако, исполняется только по отношению к ужину.

Кушанья разносят особые команды, посылаемые каждой ротой; в команду назначается от каждого капральства по два солдата, [345] снабженных широкими и низкими медными котелками, в которых помещается пища на десять солдат и на одного капрала. Такой котел называется «караван» (это слово не нужно смешивать с словом «караван» — обоз; настоящее произношение последнего — «керван», искаженное европейцами). Огромные баталионные котлы, без сомнения, весьма неудобны и могут употребляться только в мирное время. Как только войска уходят в лагерь, то большие котлы оставляются в печах, и солдаты должны обходиться «караванами», которые служат людям капральства и для приготовления пищи, и для мятья грязного белья. Однако, «караваны» на столько объемисты и тяжелы, что солдаты не носят их в походе, а помещают обыкновенно на вьючных животных, следующих за полком. Если вьюки отстанут от баталиона, или опоздают на ночлеге, то солдату приходится довольствоваться своей железной сковородкой и мукой.

Воду турецкий солдат носит в жестяной манерке, привязанной к ранцу; кроме того, в каждой роте есть лошадь, которая везет довольно большой запас воды в кожаных бурдюках; вожак этой лошади называется сакá и употребляется в ротах для всех возможных мелких работ.

Жалованье. Если турецкого солдата хорошо кормят, за то ему плохо платят. Номинальное жалованье его — 20 пиастров ³ в месяц; этого хватило бы на табак, баню и т. д., но вследствие несвоевременной уплаты жалованья, которая сделалась хроническою, он почти всегда находится в стесненных денежных обстоятельствах. Не смотря на это, небольшие деньги все-таки обращаются среди войска и служат хоть немного к оживлению жизни солдат и к удовлетворению их мелких нужд. Эти деньги имеют частный источник, и являются также вследствие мелкой промышлености, которою занимаются солдаты. При выходе в отставку, все недоплаченное выдается частью наличными деньгами, частью обязательствами казначейства.

Одежда. Одежда турецкого солдата состоит из рабочего платья, платья для ежедневного употребления и из парадного костюма. Рабочее платье состоит из старого, изношенного и кое-как заштопанного тряпья, с незапамятных времен сохраняющегося в баталионном цейхгаузе; обыкновенная форма надевается на смотры, ученья и в праздничные дни, а парадная покидает цейхгауз только в исключительных случаях, примерно, раз в два года; многие солдаты ее никогда даже и не видали. [346]

Обмундирование солдата состоит из шинели-пальто прусского образца, которая должна служить три года; но, вследствие плохого качества сукна, пальто уже через год теряет ворс и перестает хорошо защищать солдата от непогоды; затем, куртка и две пары шаравар в год, зимние и летние.

Обувь заключается в паре плохих башмаков в год. Стрелковые баталионы и гвардия в этом отношении находятся в лучших условиях, потому что, сверх башмаков, они имеют еще штиблеты. В походе солдаты принуждены заменять форменную обувь выделанною овчиной, привязываемой к ногам бичевками. Этот род обуви, так называемый «чарек», солдаты предпочитают всем другим.

Белье состоит из двух рубах, двоих подштанников, двух пар чулок и одного галстуха в год; белье весьма плохого качества. Полки, находящиеся в Константинополе, получают, сверх того, перчатки.

В ранце находятся принадлежности туалета: гребенки, щетки, воск и т. д.; поверх ранца можно заметить небольшой ковер, на котором солдат совершает свой намаз, а на биваке употребляет для подстилки.

Постель солдата в казармах состоит из соломенного тюфяка; в походе он довольствуется одной соломой.

Головной убор турецкого солдата состоит из феса (fez), но в некоторых корпусах недавно ввели чалмы в роде зуавских. Фес — весьма плохой головной убор: в дождь он прилепляется к голове, как катаплазма, в жаркую методу стесняет и жмет голову. Отсутствие козырька самый главный недостаток, как феса, так и чалмы, потому что это мешает солдату хорошо прицеливаться, когда солнце спереди. Ловкий противник мог бы воспользоваться этим обстоятельством, заставляя турецкого солдата, открыть огонь без уверенности в меткости стрельбы. Надо заметить однако, что турецкие войска никогда не согласятся принять козырек, во-первых, для того, чтобы сохранить отличие от гяуров, во-вторых, потому что козырек мешал бы земным поклонам во время молитвы. Поэтому, турку показалось бы отречением от своей веры, если бы он надел на голову шапку с козырьком.

Вооружение и снаряжение. Переходя к вооружению, я должен заметить прежде всего, что содержание в исправном состоянии нарезного оружия, какой бы то ни было системы, более чем сомнительно в руках турецкого солдата. Неспособность турецкого [347] солдата содержать в исправности свое оружие или, вернее, оружие нарезное, единственно происходит от недостатка хороших кадров и инструкторов. Унтер-офицеры и субалтерн-офицеры сами не в состоянии наблюдать за содержанием в исправости оружия. Турция рассчитывает выставить, в случае войны, 700 000 человек, вооруженных усовершенствованным оружием; но где возьмет она необходимое число сведущих офицеров, которые могли бы наблюдать не только за его употреблением, но даже за исправным его содержанием? Едва шестая часть офицеров состоит из воспитанников военной школы.

Отсутствие шанцевого инструмента (лопат, кирок и топоров) тоже составляет недостаток, замечаемый в снаряжении турецкого солдата. При баталионах состоит лишь небольшое количество плохого инструмента этого рода, и каждый раз, когда в нем нуждаются, приходится прибегать к складам главной квартиры, где запасы эти тоже весьма жалки.

Унтер-офицеры. Унтер-офицеры турецкой армии принадлежат к двум разрядам, т. е. они или старые солдаты, или так называемые фавориты. Унтер-офицеры из солдат большею частию хорошие служаки, тогда как фавориты почти всегда народ неблагонадежный. Фавориты обязаны своим повышением тому, что они, или родственники, или любимцы, или слуги какого нибудь высшего офицера. Унтер-офицеры плохо обучены; в баталионе редко встречаются люди, способные для отдельной командировки. Унтер-офицеры получают тоже содержание, как и рядовые, но они живут в отдельных комнатах и обедают особо.

Субалтерн-офицеры. Офицеры вообще состоят из двух категорий: во-первых, бывшие воспитанники военной школы и, во-вторых, офицеры, вышедшие из рядов армии. Эти два разряда составляют две партии, которые взаимно от души ненавидят друг друга. Первые упрекают офицеров, вышедших из рядов армии, в невежестве и грубости; последние утверждают, что воспитанники школы выскочки, не имеющие никакой опытности. И те и другие правы; если офицеры старого закала слабы в теории, то выпускаемые из школы пользуются таким быстрым производством, что не успевают приобрести навыка и самоуверенности в военном деле; большая часть из них только играет в солдаты. Между офицерами, вышедшими из рядов, часто встречаются вполне надежные люди, которые, благодаря практике, сделались превосходными командирами, понимая это слово в тесно тактическом смысле. [348]

Недостаток вежливости в обращении со стороны высших начальников служит также к ухудшению положения и значения субалтерн-офицеров всех категорий. Так, полковник или паша обращается с поручиком или капитаном, как будто бы последние были немногим выше простого солдата.

Производство в турецкой армии бывает по праву старшинства и по выбору. Экзамен необходим, но протекция решает все; вообще, экзамен не более, как формальность. В деле производства полковые представления ничего не значат; все зависит от главной квартиры. Если главное начальство не имеет своей креатуры для замещения вакансии, то в таком только случае полковнику предоставляется свобода выбора.

Что касается военного образования, то большинство офицеров ограничивается изучением устава баталионного ученья и нескольких построений линейного; внутренняя служба отправляется машинально, не обращая внимания на устав; что касается устава о полевой службе, то его просматривают перед выступлением в поход.

Рационы субалтерн-офицеров различаются, смотря по чину, в таком размере: поручик и подпоручик один паек, капитан два пайка, маиор — фураж на одну лошадь и четыре пайка и т. д.

Неженатые субалтерн-офицеры обедают вместе, отдавая для общего стола свои рационы, и прибавляя к ним рационы полагаемых при них вестовых.

Женатые офицеры пользуются своими рационами отдельно, и каждый раз, когда они в карауле, им приносят обед из дому. Так как большая часть офицеров турецкой армии женаты, то ясно, что холостяки, которых мало, плохо едят, и что учреждение общих столов при таких обстоятельствах не может развиваться. В 1864 году Фуад-паша заставил всех офицеров константинопольского гарнизона образовать общий стол, но этот опыт встретил тогда большие затруднения; действительно, трудно заставить людей, рассчитывающих на свои рационы для содержания своих семейств, участвовать в общих столах. Отдавая часть своего содержания в пользу товарищей, они не в состоянии будут прокормить своих жен и детей.

Что касается жалованья, то было бы рисковано рассчитывать на него для содержания семейства, так как правительство часто не выдает его в течение многих месяцев. Жалованье субалтерн-офицеров увеличивается в следующей постепенности: подпоручик [349] получает 250 пиастров, поручик 300, капитан 400, маиор 600 пиастров.

То, что мы только что сказали о женатых офицерах, довольно ясно обрисовывает положение, в котором находятся они и их семейства. Чтобы верно оценить это положение, надо заметить, что ни закон, ни обычай не заставляет офицеров заботиться о приданом, которое могло бы служить их семействам резервным фондом. В Турции браки совершаются вполне патриархально: офицер, не имеющий ни гроша, торопится жениться на женщине без копейки. Результат тот, что, в течение всей своей жизни, они кое-как перебиваются, а по смерти мужа куча сирот остается на руках правительства.

Помочь подобному положению дел невозможно, потому что коран дает каждому мусульманину право жениться, когда и как он хочет. При выступлении в поход, женатые офицеры оставляют своим семействам часть своего жалованья и рационов. Это содержание, известное в отчетах под названием сипариша, всегда в точности выдается по назначению, и в этом случае правительство заботится о семействах офицеров более, чем о них самих. Капитан, например, оставляет обыкновенно 300 пиастров, и два рациона своему семейству, а с остальным старается перебиться в походе, как знает. Этим объясняется, почему часто встречаются турецкие офицеры чуть не в лохмотьях. Для пополнения картины быта субалтерн-офицеров нам остается еще прибавить, что правительство дает каждому офицеру шинель на три года, а также ежегодно по тунике и по две пары шаравар.

Высшие офицеры. Большая часть высших офицеров и генералов отоманской армии, в настоящее время, воспитанники константинопольской военной школы. Между ними есть некоторые, серьезно занимавшиеся наукой; но их быстрое повышение не может служить ручательством в их способностях. Такии образом, воспитанники, выпущенные из школы семь или восемь лет тому назад, теперь занимают высшие военные должности, не видав никогда неприятеля.

Впрочем, надо сознаться, что между этими молодыми людьми есть некоторые не без способностей, которые требуют лишь случая, чтобы оправдать права, приобретенные ими немного поспешно.

На службе главная забота высших офицеров и генералов заключается в наблюдении за чистотой казарм и за хорошим видом войск. Что касается до администрации, то все усилия их [350] направлены к уменьшению, по возможности, текущих расходов; экономия их общий лозунг; если от этого страдает служба — тем хуже для нее.

Полковник, умеющий урезать от продовольствия солдат несколько тысяч пиастров, делается любимцем интендантства, и главная квартира торопится объявить его чуть не гением. Весь секрет в том, что чиновники главной квартиры нуждаются в деньгах, и всякий, доставляющий им таковые, делается человеком, вполне достойным поощрения.

Относительно военных познаний высших офицеров надо сознаться, что большинство познало тайну маневрирования на учебном плацу и на заранее изученной местности. Но немногие умеют согласовать движения трех родов оружия с топографическими условиями.

Кавалерия. Турецкая кавалерия плоха, потому что турки загубили превосходную местную породу лошадей и не умели сохранить своих боевых кавалерийских преданий и привычек.

Чтобы помочь недостатку в лошадях, правительство принуждено закупать лошадей заграницей (в Венгрии и в особенности в России), а также воспитывать лошадей на собственных заводах. Лет 20 тому назад, в окрестностях Афиун-кара-исара был учрежден конский завод, носящий название «Чифтелер-чифлиги» и прозводящий лошадей для кавалерии и артилерии. Ежегодный приплод этого завода не превышает, по моему мнению, 3 000 или 4 000 голов.

Плохому состоянию кавалерии содействует также то, что этот род оружия не пользуется особенным уважением. Действительно, все желающие быстро сделать свою карьеру, предпочитают службу в других родах оружия и нисколько не соблазняются прибавкой жалованья, которую правительство дарует субалтерн-офицерам кавалерии. По моему мнению, неудовлетворительное состояние турецкой кавалерии коренится преимущественно в той роли, которую принуждена играть в наши дни турецкая армия. Так как Турция перестала быть державой наступательной, то армия ее вынуждена ограничиваться обороной, роль, которая нисколько не благоприятствует развитию кавалерии. Впрочем, надо засвидетельствовать, что турецкая кавалерия настоящего времени много лучше той, которая была не раз разбиваема на голову русской кавалерией в Крыму. Этим успехом она обязана нескольким хорошим офицерам, воспитанникам военной школы.

Артилерия. Артилерия считается в турецкой армии оружием [351] национальным по преимуществу. Турецкая артилерия действительно наилучше устроенное оружие всей армии. Причины этого превосходства заключаются в увлечении, которое выказывают солдаты и офицеры этого оружия, и в обучении, которым они пользовались в течение полустолетия со стороны прусских офицеров. Сверх того, правительство всегда смотрело на артилерию, как на любимое детище, для которого оно приносило всякого рода жертвы.

Масса материальной части артилерии, собранной турецким правительством в арсеналах в Тофане и Зейтун-бурну, а также в разных крепостях, действительно изумительна. Подробности в этом отношении мне неизвестны, так как генеральный штаб положительно не касается ни артилерии, ни ее арсеналов. Офицеры этого рода оружия выпускаются из специальной артилерийской и инженерной школы, называемой «Мехендис-ане». То немногое, что я знаю о воспитанниках этой школы, не может послужить к возвышению репутации этого заведения. Воспитанники военной школы во многом превосходят их.

Инженерные войска. Инженерные войска состоят из двух баталионов, прикомандированных к артилерии. Услуги этого корпуса ограничиваются устройством нескольких верков, сооруженных в последнее время близ входа в Черное море и в Галиполи. Деятельность инженерных войск, кроме указанной, сколько мне известно, не проявляется ни в чем; они даже нигде не показываются, ни в крепостях, ни при действиях армий.

Время от времени проходит слух, что такой-то бей, инженер, осмотрел такую-то крепость, и что там предпринимаются работы; но время проходит и крепость остается буквально в таком же состоянии, в каком она находится уже два или три столетия. Поэтому понятно, что обязанности инженеров поневоле исполняются генеральным штабом.

Генеральный штаб. Турецкий генеральный штаб состоит из 130-140 офицеров разных чинов; часть их остается при главном штабе, а другая часть распределена по штабам различных корпусов. Это распределение введено лишь с 1863 года; до этого времени армейские корпуса обходились без офицеров генерального штаба. Теперь значение этого корпуса возвысилось, благодаря тому, что некоторые его члены находятся, в настоящее время, во главе управления. Это обстоятельство несомненно, хотя и временно, способствует развитию военных учреждений. Однако не следует обманывать себя на счет прочности улучшений и реформ, производимых [352] в Турции, где они касаются лишь внешности; в сущности же правительственная машина остается прежнею. Таким образом генеральный штаб и его представители: Гуссейн-Авни-паша, военный министр, Эссад-паша, великий визирь, могут хлопотать сколько угодно об оживлении инертной массы старой машины, — это потерянное время. В конце концов они попадут под бесчисленные колеса этой самой машины, которая спокойно и безучастно раздробит их самих.

И так, влияние генерального штаба лишь временное и не прочное. Последние перемены министров доказывают справедливость моих слов. Военный элемент пытался было завладеть властью в лице Гуссейна и Эссада-паши и т. д., но бюрократия, поддерживая дипломатией, сумела возвратить свое влияние, заменив избранников военной партии, Махмудом-пашой, Мидхадом-пашой и, наконец, Ширвани-заде ⁴.

Влияние этих перемен на военные учреждения громадно; таким образом, всем, что было сделано хорошего в генеральном штабе и других частях, начиная с 1863 года, турки обязаны инициативе тех офицеров генерального штаба, которые сумели взобраться на министерские места. До этого армия была лишь послушным рабом бесчисленных чиновников Порты.

Но генеральный штаб может выполнить свои обязанности только на половину. Офицеры генерального штаба не допущены до многих отраслей управления, прямо подходящих к их специальности; так, в канцеляриях, не они, а гражданские чиновники заправляют важными делами; генеральный штаб не вмешивается ни в распоряжения о рекрутской повинности, ни в дела интендантства; всюду гражданские чиновники завладели наиболее важными делами. Согласно с господствующей системой, офицеры генерального штаба употребляются лишь в качестве второстепенных помощников; их гоняют по всем направлениям, для постройки казарм, мостов, дорог, для производства наборов, инспекторских смотров и т. д.; высшее же управление делами находится в других руках.

Главный штаб пользуется довольно обширным помещением, где находится небольшая библиотека в 300 томов, склад карт немецких и французских и несколько оригинальных турецких карт. Единственная сколько нибудь ценная карта, которую имеет [353] главный штаб, это стратегическая карта турецкой империи, на которой расстояния обозначены, приблизительно, в часах. Данные этой карты служат, как для составления маршрутов для походов, так и для исчисления прогонных денег, следуемых офицерам, отправляющимся в командировки ⁵.

При главном штабе есть литография и типография, в которой печатается выходящая раз в неделю военная газета.

Генеральный штаб комплектуется ежегодно восемью воспитанниками военной школы, которые причисляются к генеральному штабу с чином капитана.

Интендантство. Интендантство состоит из корпуса гражданских чиновников (писцов), которые работают по какой-то старой системе, передаваемой ими друг другу, как будто бы это была тайна философского камня. Эта система состоит из бездны бумагомарания, без начала и конца; все рассчеты с грехом по полам решаются посредством первых четырех правил арифметики.

Интендантство разделяется на целый ряд канцелярий, настоящих бумажных лабиринтов, в которых сосредоточено продовольствие, жалованье и снаряжение армии; даже штаты, пенсии и производство должно проходить чрез них. Эти факты объясняют ту громадную власть этой бюрократии, перед которой армия должна преклоняться. Генерал, которому дороги собственные интересы, не задумываясь заискивает у начальников канцелярий всемогущего интендантства.

Дисциплина и правосудие. Способ поддержания дисциплины в войсках довольно прост: если солдат совершит неважный проступок, его сажают под арест; если проступок более важен, его подвергают телесному наказанию розгами и тюремному заключению.

Исправительных заведений в Турции не существует. За [354] проступки, влекущие за собою ссылку на каторжные работы или смерть, подсудимые судятся военным министерством. Офицеры не подвергаются телесному наказанию; наказания для них установленные: арест, разжалование, ссылка и смерть.

Военное правосудие находится в руках армейских судов, а в последней инстанции в руках верховного суда, заседающего в военном министерстве. Когда представится какой либо случай, армейские суды назначают сначала следствие и, по рассмотрении последнего, уже решают дело по существу.

Не смотря на указанные выше учреждения, при царствующей повсюду распущенности нравов, нельзя и мечтать о равном для всех правосудии, отчего, конечно, страдает и дисциплина. Развращение так велико, что между людьми, нередко считающими преступление добродетелью, трудно найти нелицеприятных судей. Противоестественные пороки кажутся делом до такой степени обычным, что офицеры и солдаты без стыда и совести выставляют на показ свои извращенные вкусы.

Здесь мы коснулись той язвы, которая разъедает все учреждения в Турции, как политические, так и военные. Язва эта глубоко лежит в прошедшем и всецело захватывает нынешнее поколение. Таким образом, воспитанники военной школы, которые принимают на себя роль преобразователей, на столько же развращены, как и старики. В лагерях, а также в военное время, порок этот вызывает всякого рода скандалы и нередко бывает причиной прискорбных катастроф.

Обоз. Необходимость обоза пока еще не сознается в турецкой армии. Артилерия и госпитальные учреждения имеют фургоны и повозки, но они редко трогаются из главных квартир, по недостатку дорог. Поэтому, на походе, всю материальную часть, а также пожитки, приходится перевозить на вьючных лошадях и мулах. Для устройства обоза собирают со всех сторон вьючных животных и волов, которых только можно добыть реквизицией. Все эти животные и их проводники подчиняются гражданскому начальнику, которого называют «текиареджи-баши». Выступая в поход, каждый корпус посылает к текиареджи-баши за необходимым числом лошадей или подвод, и дает своему обозу в прикрытие отряд войска. Обозные колонны соединяются потом вместе и образуют общий обоз, начальство над которым принимает высший офицер.

Так как в Турции специального рода войска для правильного образования обозов и для сопровождения их согласно с [355] требованиями службы и ходом войны не существует, то очевидно, что малейшая случайность или помеха достаточны для того, чтобы поставить обоз на край гибели. По первой тревоге проводники убегают и оставляют конвой и лошадей в состоянии неописанного замешательства. Достаточно тогда горсти людей для захвата всего обоза. В день битвы под Граховом обоз наш был захвачен таким образом черногорцами, не смотря на целый баталион босняков, которые его сопровождали.

Санитарная служба. Военные госпитали суть образцовые заведения в Турции и не оставляющие желать ничего лучшего. Константинопольские в особенности хороши и могут соперничать с лучшими заведениями этого рода в Европе. Но санитарная служба в походе весьма плоха; походным лазаретам недостает ни материальной части, ни личного состава, ни энергического и просвещенного руководства. Можно подумать, что управляющие госпиталями становятся другими людьми с выступлением в поход. Очевидно, что виною тут не исполнители, а руководители, идущие по ложной дороге.

В Турции нет инвалидного дома. Подобное учреждение не могло бы возникнуть в стране, где каждый предпочитает собственный очаг удобствам казенного помещения. Инвалиды ни за что на свете не покинут своих лачуг и деревень, и вполне довольны скромным содержанием, которое дает им казна.

Осман-бей,
бывший маиор ген. шт. турецкой службы.

Комментарии

1. Предлагаемые заметки написаны на основании личных наблюдений, сделанных автором во время девятилетней службы его в турецких войсках.

2. Чтобы не расстроить хора, начальство того полка, в котором я служил, предлагало значительные деньги музыкантам, выслужившим сроки; но, не смотря на это, остались в строю только весьма немногие.

3. Пиастр равняется пяти, шести копейкам.

4. Гуссейн-паша назначен в настоящее время великим визирем вместо Ширвани-заде; вследствие того военный элемент получил некоторое преобладание, что, вероятно, поведет к значительным переменам к лучшему в военной системе Турции. Авт.

5. Прогонные деньги выдаются в размере трех пиастров за час (полтора пиастра на наем лошади и столько же в виде прибавки офицеру). Такса в полтора пиастра, конечно, слишком мала для тех, которые должны поставлять лошадей, но цена эта была выговорена правительством при отдаче в аренду эксплоатации больших дорог. Смотря по чину командированного офицера, положение определяет более или менее значительное число следующих ему лошадей. Таким образом, маиор имеет право на две лошади, следовательно, на шесть пиастров в час прогонных денег. Полковник, кажется, имеет право требовать три лошади, а бригадный генерал пять. Отчетность допускает требования прогонных денег только тогда, когда эти требования основываются на документах, подписанных властями различных местностей, чрез которые, по показаниям офицера, он проезжал.