ФЕЛИКС КАНИЦ

ОЧЕРКИ БОЛГАРИИ

(Из второго тома сочинения Каница).

Donau-Bulgarien und der Balkan. Historisch-geographisch-ethnographische Reise-studien aus der Jahren 1860-1876.

II Band, von F. Kanitz.

Наступившие сумерки и проливной дождь вынудили нас искать убежище на ночь в соседнем монастыре, так как в блокгаузе негде было поставить наших лошадей. На следующий день, рано утром, я отправился на вершину Балкана, для осмотра прохода Шибка. Поднявшись на 200 метров по размокшему от дождя глинистому грунту, мы повернули на юг по узенькой тропинке, поросшей по обеим сторонам кустами, вскарабкались еще на 200 метров вверх и достигли, наконец, площадки Марко-Ералъски — град-Баир, откуда открывается великолепнейший вид на север. Несколько ниже стоит караулка, пикет которой вышел при нашем появлении, предлагая свои услуги; благодаря этому обстоятельству, в моем распоряжении оказалось весьма достаточное число проводников при поверке карты местности и горных профилей.

Чем ближе я знакомился с окружающею меня местностью, тем яснее понимал важное значение прохода Шибка-Балкан, как в мирное, так и в военное время. Следя глазом по натуральной рельефной карте за линией большой дороги, так подробно описанною мною и тянущейся вдоль по течению реки Козерицы, вплоть до Габрова, я мог прекрасно рассмотреть, как она за этим городом разделяется на две ветви: одна, через Сельви, Ловец (Ловча) и Плевень (Плевна), велеть прямо к Дунаю и в Малую Валахию, другая же, проходя через Дроново и Тирнову, образует прямую соединительную линию между Рущуком и Бухарестом, Осман-Базаром и Эски-Джумайей и Шумлой.

С высоты моего обсервационного пункта, я имел возможность любоваться: с восточной стороны на бассейн реки Янтры, на Курвину [149] Планину, на высокий Бедек, на Иелов-Чуку и Дебелорад; с северо-западной — на широкий хребет Кутелия-Планина, находящийся за сельви-грабовским большим трактом; с южной — на Планины Бузлуджа и Святой Николай. Две последние горы, равно как и две предшествующие им, увенчаны редутами, с довольно неверными профилями; в глубокой лощине между ними идет дорога к седловине прохода Шибка.

Предание говорит, что юго-славянский народный герой Марко Крадевич выстроил себе замок именно на той вершине Балкан, где мы находились, и сторожил отсюда свои владения. Найденные нами остатки стен на площадке Марко-Кралъски-Оазан-баир отчасти подтверждают это предание. Пробираясь по мягким залежам из красной шиферной глины и мергеля и держась извилистой дороги, обозначенной телеграфными столбами, мы поднялись еще на 200 метров выше, до седловины прохода Шибка, по прозванию Дикая Роза. Буэ предполагает, что этот пункт возвышается на 1,665 метров (слишком 5,800 футов) над уровнем моря; Барт же считает тут только 1,444 метра (слишком 5,000 футов). Не успели мы ступить на узкую, острую вершину этого хребта, как перед нами, точно по волшебству, развернулась очаровательная долина Роз, города Казанлыка, прозванная фракийским Ширазом. У болгар она известна под именем Туловско-полъе.

(Третий переход через Балканы).

Из всех известных мне путей через Балканы, бесспорно, самый замечательный проход Шибка. Взобравшись на высоту почти 1,000 метров, вы с неописанным изумлением видите себя очутившимся между двумя противоположными мирами. На север от вас такая природа, где человеку на каждом шагу приходится выдерживать тяжелую борьбу за существование: горы и долины здесь почти сплошь покрыты одно-образным лиственным лесом; между дубовыми и буковыми деревьями с трудом разглядишь крыши из известкового плитняка на белых, кое-где стоящих болгарских хуторах. Но обернитесь к югу — и вам представится совсем другая картина. Под вашими ногами обширная, знаменитая своей красотой, казанлыкская долина; волнообразные холмы защищают ее от юго-западных ветров; целые сады роз, золотистые хлебные поля, серебристая, извилистая речки, роскошные группы столетних ореховых деревьев, среди них красные черепичные крыши [150] домов и стройные минареты бесчисленных турецких селений и городков. Все это вместе составляет восхитительный ландшафт!

Чтобы взобраться по северному склону Шибка-Бадкан, от Габрова до верхушки гребня, на высоту 600 метров, для всадника потребно не менее 4 1/2 часов, тогда как для спуска к селению Шибка, лежащему на 700 метров глубины, у южной подошвы горы, потребно не более одного часа; но при этом следует заметить, что проехать здесь в экипаже нет никакой возможности.

В деревне Шибка 800 болгарских домов, две церкви и новенькая одноэтажная школа. Северная часть этой деревни спускается от подошвы Балкана вниз, в лесистое ущелье; южная часть ее покрыта садами роз, которым жители преимущественно обязаны своим благосостоянием. В одной Шибке добывается ежегодно от 40 до 45 килограммов розового масла, что составляет двадцатую часть всего количества выделки его в долине Казанлыка. Впрочем, обыватели усердно занимаются, сверх того, и другими ремеслами; я видел несколько лавок с произведениями слесарей и токарей; а на постоялом дворе, где мы остановились, женщины ткали на нескольких станках тонкое полотно.

Казанлыкская долина, кроме живописной природы своей, приводившей в восторг и Мольтке, который, в записках 1837 года, называет ее благословенной ханаанской землей, представляет еще исторический интерес своими бесчисленными курганами. По всей вероятности, эти курганы насыпаны над могилами умерших народных героев. Так, например, по дороге из деревни Шибка в деревню Баской бросается в глаза трупа из пяти курганов, самый высокий между которыми называется Шишманец. Сейчас является мысль, не происходит ли это название от имени болгарского царя Шишнана.

Воздух Казанлыкской долины напоен ароматом роз. Оно и не мудрено: эти цветы разводятся здесь в неимоверном количестве, потому что для выделки одного килограмма масла нужно употребить 3,200 килограммов роз. Мороз и град самые страшные враги их; в урожайный 1866 год в одной Фракии добыли 3,000 килограммов розового масла; за то в 1872 году, когда была суровая зима, его, получили только 800 килограммов. Розы, растущие по откосам Балкана, заключают в себе на 50% более масляного эфира, чем розы долин; первые дают, сверх того, более душистое масло, которое ценится гораздо дороже. Турецкое правительство обложило это производство двойной податью: первая взимается в мае, во время сбора цветов, а вторая в конце лета, по выделке масла. Десять лет тому [151] назад этот налог до такой степени был увеличен правительством, что розовому промыслу грозил серьезный упадок, потому что крестьяне решились уже вместо цветов сажать кукурузу; тогда турки нашлись вынужденными понизить цифру налога. В настоящее время, австрийский фунт розового масла первого сорта продается на месте, средним числом, за 185-200 флоринов.

Казанлык носит на себе печать чисто мусульманского города. Он основан около 270 лет тому назад и стоит при впадении прозрачного горного источника Кечидер в реку Тунджу; благодаря своему центральному положению, он чрезвычайно развился в этот довольно короткий срок. Две большие дороги соединяют его с водоёмом реки Марицы; первая дорога проходит, вблизи от города, через реку Тунджу, через западные высоты Караджадага, хребта гор, идущего параллельно с Балканом, и достигает Филипополя; вторая дорога, направляясь по мосту реки Тунджи, через Чанакчи и восточный высоты Караджадага, ведет в Эски-Зару. Единственным путем сообщения между Дунаем и вышеназванными торговыми пунктами служить проезжая дорога из Габрова и Шибка в Казанлык, чрез Балканские горы, что именно и придает ей такое важное значение.

По собранными мною сведениям, в городе Казанлыке 2,500 болгарских, 1,500 турецких, 30 еврейских и 50 цыганских домов; жителей 21,000 душ. Из 15-ти городских кварталов, самый древний туркменский; это, так сказать, колыбель Казанлыка. Турки занимают восточную часть города, где 16 мечетей и множество садов со столетними ореховыми и каштановыми деревьями; болгары занимают западную часть, которая, поэтому, носит на себе более европейский характер и насчитали здесь четыре православный церкви, один женский монастырь, одно училище высшего разряда для мальчиков, одну школу для девочек и четыре нормальные школы, где мальчики и девочки учатся вместе.

В нескольких часах езды от Казанлыка на запад, река Тунджа вытекает из самой возвышенной части Балканского хребта; под городом русло ее уже значительно расширяется; но судоходной она не делается даже и ниже, не смотря на то, что до города Ямболи принимает в себя множество речек, берущих начало в южном склоне Балкан, да сверх того реку Марицу под Адрианополем.

Трудно мне было расстаться с очаровательной Казанлыкской долиной; но мои топографические занятия требовали, чтобы я немедленно ехал на Балкан Трявна и в городок того же имени, о промышленной деятельности которого я много слышал. Туда ведут две [152] дороги; я выбрал кратчайшую, чрез деревню Маглиш, на реке Маглишке, где находится православный монастырь. Выбравшись из узкого дефиле, которое тянется на север, мы увидали крыши первых домов и высокие минареты этой деревни.

Маглиш очень богатая деревня; благоприятное положение у самого выхода из Балканского дефиле дает ей возможность пользоваться всеми выгодами, происходящими от соседства долины и гор. Жители ее ведут обширную торговлю розовым маслом, да сверх того получают большие доходы от скотоводства и продажи хлеба. В деревне 400 болгарских и 100 турецких домов. О степени умственного развития населения можно судить по тому, что при церкви устроены две школы, два учителя которых получают: один 3,500, а другой — 1,000 пиастров жалованья и, кроме того, даровые квартиры.

Монахи здешнего монастыря занимаются также торговлей; они продают превосходный розовый мед, белый воск, получаемый от домашних пчел, резные образа и кресты собственного изделия, чулки и перчатки, которые они вяжут с помощью особого рода деревянной машинки.

Из Маглиша мы отправились на юго-восток, ложбиной, поросшей прекрасным дубовым лесом, откуда поднялись на гору Побан (900 метров над уровнем моря). С нее открывается прелестный вид на долину, окруженную цепью Балкан, Караджадагом и Средней горой. С этого пункта я мысленно простился с райской долиной Казанлыка и, круто повернув на север, спустился в глубокое ущелье горы Побака; из него, по отвратительной дороге, я вскарабкался на гору Добрыня Могила. Дефиле реки Маглишки представляет целый ряд таких, почти непроходимых мест. Было уже довольно поздно, когда мы снова спустились к реке; мы переехали ее в брод в долине Сельцы.

Деревня Сельцы, с 35-ю домами, крытыми соломой, напоминает бедные пастушеские селения, встречающиеся на южном склоне западного Балкана. На улице не видно было ни души. Добившись с трудом, чтобы нас пустили в одну из хижин, мы в ней отдохнули и отправились к пункту моего третьего перехода через Балкан.

На левом берегу реки, где начинается подъем в горы, англичанин Ленокс открыл, в 1866 году, залежи каменного угля; после него, в 1870 году, Гогштетер сделал подробное описание их; но ни тот, ни другой не догадались, что эти залежи ничто иное, как тощие отпрыски богатейших угольных копей Трявны, на северном [153] Балкане. Они тянутся там на протяжении пяти с половиною миль от востока к западу.

Взбираясь по западному откосу горы Дубник, я залюбовался на бесчисленные балканские ущелья, поросшие лесом, по которым текут три главнейшие реки, впадающие в Маглишку. Горы Купен и Дубник на севере, с их однообразными скалами из светло-серого доломитского известняка, Демир-Хизар на юге, с его гранитной вершиной, и Дюдюкча-Планина на юго-западе, придают необыкновенно грандиозный и вместе суровый характер этой местности. Но отсюда не виден Бедек, высочайшая гора между Шибка и Трявна-Балканом.

После двухчасовой езды мы достигли Топуришт, поляны, примыкающей к проходу Трявна, седловина которого закрыта густой зеленью деревьев. Я измерил высоту этого прохода и нашел, что он ниже прохода Шибка.

Для спуска с него нам понадобилось не менее двух часов; обернувшись назад, я ясно различил горы Бузовец, Виза, Брестац, Малая и Большая Столишта и Блгарка-Планина, все до верху поросшие густым лиственным лесом.

Путь к Трявне представляет мало интереса. На восток от горы Ковачкаспорн находятся хутора: Крестовцы, Драгновцы, Брезницы (30 домов), Чакалы (28 д.), а на запад, за небольшой речкой, хутор Радевцы. Речку Сельку мы переезжали в брод два раза; во второй раз под хуторами Байовцы (7 д.) и Димиов-Хан (10 д.). Наконец, показался красивый городок Трявна, перерезанный рекой того же имени.

Долина Трявны, по своему открытому местоположению, составляет продовольственный и административный центр для населения прилежащих гор. Трявнинский округ входит в состав Габровской губернии; в нем, кроме города Трявны, насчитывается пять общин: Сельска-река (387 д.), с главным местечком Янчовцы; Белица (229 д.), с главным местечком Орушки-Хан; Дисколь (314 д.), с главным местечком Райковцы; Крпиврч (384 д.), с главным местечком Скурчити, и Барых (321 д.), с главным местечком Барых.

Жители всех городов и селений трявнинского округа занимаются различными ремеслами; больше всего тут кузнецов, затем, плотников, слесарей и бочарей. Деревянный резные вещи выделываются так изящно, что когда я привез на венскую выставку несколько обращиков этого рода произведений, то они обратили на себя общее внимание.

Мне очень хотелось познакомиться с иконописцами Трявны; но, к сожалению, все они, вместе с плотниками и двенадцатью [154] рещиками, отправились в дальние болгарские города и селения, где, в последнее время, проявилась страсть строить церкви и украшать их резьбой. Очень естественно, что там такого рода мастера находят много работы и получают хорошие выгоды.

Женское население Трявны исключительно занимается тканьем шерстяных и шёлковых материй и приготовлением знаменитых трявнинских одеял из красного сукна с выпуклыми узорами. Здесь есть позументный мастер Иванчу Стоев, который делает роскошнейшие чепраки, попоны для лошадей и башлыки из ярких сукон, богато расшитые золотом и шнурами. Он ведет обширную торговлю этими предметами. В Трявне замечательно хорошо прядут и красят тонкую козью шерсть.

Общественной жизни почти нет; улицы оживляются только в базарные дни: за то с утра до ночи, из каждого дома несутся самые разнообразные звуки, свидетельствующие о том, что обитатели их занимаются постоянно какими-нибудь ремеслами. Нет семьи, где бы сидели сложа руки; все работают, начиная со стариков и кончая детьми. Особенно процветает здесь кожевенное производство; отсюда в Тирнову отправляются целые транспорты барашковых и козьих шкурок, из которых выделываются всем известные шведские перчатки, так дешево и в таком огромном количестве продаваемые в Вене. Венские щеголихи и не подозревают, что материал для их изящных перчаток получается с дальнего Балкана.

Трявнинское многочисленное купечество, сознавая, что для большего развития торговли и промышленности их города, весьма полезно было бы провести железную дорогу через Балканы в Зигру и Казанлык, проектировало эту линию и предложило правительству выстроить ее на свой счет. Между прочим, в проекте было выставлено на вид, как много пользы в данном случае можно бы извлечь из богатых трявнинских угольных копей. Но все эти доводы оказались слишком слабыми в сравнении с более действительными аргументами богатого купечества Габрова и Сельви, которое, находя невыгодным для себя близкое соседство деятельных трявниотов, подкупило Гайдара-пашу и затормозило дело.

Большая дорога из Трявны в Драново проходить долиной, которая не представляет ничего замечательного. Гораздо интереснее другой путь, доступный для одних всадников и идущий постепенно в гору; отсюда открывается довольно живописный вид на боковые долины и на хутора, разбросанные по откосу западных гор. Постройка этих хуторов чрезвычайно однообразна; все они издали похожи [155] на копны сена; кой-где мелькнет домик, крытый черепицей иди известковыми плитами. Нам попались по дороге хутора: Гитовцы, Койчовцы, Бизовцы, с множеством ветреных мельниц; далее — Скурчицы налево, Бойницы направо, бедный хутор Буиани и, наконец, богатое, живописное село Вучуковцы, с церковью, школой и очень красивыми домиками. Скотоводство в больших размерах составляет главное богатство этого села. 12312Роскошными лугами достигли мы Царова Левада, — благоустроенного постоялого двора, расположенного у выхода из небольшого горного дефиле, где через реку Трявну перекинут мост. На этом месте большая дорога из Тирновы в Габрово пересекается неконченой ветвью дороги в Трявну.

Миновав Дольную Драгойцу, мы вскоре прибыли на тот пункт берега р. Трявны, где из известковой горы, поросшей виноградниками, вытекает река Дреновка. Мы перебрались через нее в брод и приехали в местечко Дреново (Дранова), состоящее из 512 живописно раскинувшихся домов. Подобно Трявне, Дреново снабжает все окрестности различными товарами; но близость главного города округа мешает его коммерческому развитию, и потому гораздо больше мелких торговцев сельскими произведениями, как-то: пенькой, вином и шелковыми тканями, чем зажиточных купцов.

После короткого отдыха, мы отправились в Тирнову. Дорога, идущая по левому, возвышенному берегу р. Дреновки очень хороша. В долине большего села Катранджи (163 д.) эта речка круто поворачивает на север, по направлению к Янтре, в которую она впадает. С этого пункта она течет между двумя рядами крутых известковых скал, много оживляемых хуторами, окруженными фруктовыми садами и виноградниками.

Переехав Дреновку в трёх местах по мостам, мы достигли роскошнейший долины города Килифара, белые минареты которого резко выделялись из зелени садов, на таком расстоянии от нас, что с помощью трубы можно было разглядеть все здания.

По откосу совершенно обнаженного горного хребта мы спустились по извилистой тропинке к реке Килифарке и переехали ее по красивому мосту о шести арках, перекинутому через нее в том месте, где она сливается с Дреновкой. Перед нами открылась очаровательная картина. Расположенное на откосе крутой горы село Дебелец, с ярко раскрашенными деревянными долинами и изящной церковью, тонуло в зелени дубовых рощ, виноградников, фруктовых садов и мимоз в полном цвету. Здесь болгарский элемент совершенно [156] подавил турецкий; из 268 домов села, только 28 турецких и 8 цыганских, все же прочие христианские; потому еще более тяжелое впечатление производит вид возвышающегося здесь белого минарета, напоминающего собой о турецком владычестве.

Плоское плато из песчаника, идущее из Дебелаца к р. Янтре, превосходно обработано. Огромный гурт скота, который гнали в Тирново и какой-то обоз загородил нам дорогу на узком горном перевале Озун-Тшан-Копруси было уже совсем темно, когда мы въехали в тесное дефиле р. Янтры. В Маринополе и ближайшем турецком, лагере царствовала полная тишина; слышались только изредка оклики часовых. Город Тирнова спал, когда мы ехали по его опустелым улицам, и только не были погашены огни в отеле «Bella Bona», где я прежде останавливался.

Перед выездом моим из Тирнова, почти все мои знакомые советовали мне свернуть с дороги, чтобы взглянуть на Дикилиташ, — памятник, воздвигнутый, как гласит предание, генуэзцами, недалеко от Сельви.

Дорога из Тирнова в главный город округа, Сельви, проходит очаровательной местностью через Бажиджик и Леденик; но так как мне хотелось изучить русло р. Янтры под Шемши, то я свернул в сторону, на юго-восток от Тирнова. Продолжительные дожди вздули реку в этом месте, вследствие чего мы с большой опасностью перебрались через нее в брод, в тесном дефиле из высоких скал великолепного зеленого песчаника. Отсюда мы спустились к водоразделу р. Русицы.

На самой дороге нам попалась прекрасная болгарская деревня Леденик, сзади которой, на горе, стоят развалины древнего замка какого-то бега. Далее, на пологом холму, среди тучных пажитей, раскинулась турецкая деревня Кистамбул, где царствовала мертвая тишина, не нарушаемая даже обычным лаем собак. Турок, жавший, вместе с своими пятью женами, хлеб в поле, указал нам дорогу к памятнику Дикилиташ.

Сначала мы ехали хлебными полями, а затем начали подыматься в гору из обнаженных плит известняка. Мы были вознаграждены за утомительный подъем превосходным видом, открывшимся перед нашими глазами с вершины горы. На севере была видна на далекое пространство плодородная долина р. Русицы, а на юге сверкали снежные вершины центрального Балкана. [157]

После краткого отдыха на этой горе, мы отправились в деревню Музину, блестящие черепицы крыш которой и дымящиеся трубы манили к себе. Тутовые деревья, окружавшие почти каждый дом, свидетельствовали о сильном развитии здесь шелководства. В том доме, где мы остановились, все женщины были заняты разборкой кокон, которые они продают по восьми талеров за 10 ок. На обязанности болгарских женщин деревни Музины лежит воспитание куколок, сортировка кокон и продажа, как их, так и семян шелковиц. Кроме шелководства, здешние жители промышляют еще скотом; мы видели бесчисленные стада коз, баранов, буйволов и коров.

Нужно заметить, что все вообще южно-славянские деревни населены чрезвычайно густо и живут скученно. Так, например, семья того дома Музины, где мы пристали, состояла из 16 душ.

При помощи провожатого, мы отправились узенькими тропинками, проложенными в тенистом лесу, к цели нашего путешествия, памятнику Дикилиташ. Это была даже не колонна, а простой столб, сложенный из квадратных камней. В нем 10 метров вышины, в пьедестале же его 4 метра. Рядом с ним сохранился другой точно такой же пьедестал, столб которого обрушился; квадратные камни его с замечательной правильностью рассыпались по прямой линии и частью вдавились в землю. Несколько в стороне, в небольшой ложбине, я нашел груду обломков какого-то древнего, великолепного здания; изящные фризы, пилястры, колонны, гигантские плиты с выпуклыми надписями, — все это было покрыто репейником и вьющимися дикими растениями.

Считаю не лишним заметить, что г. Славейков (?), в своём описании этого памятника, сделал большие промахи, а именно: Дикилиташ стоит не на левом, а на правом берегу р. Русицы; не на слиянии ее с р. Янтрой, а в четырех милях от этого места; не на северо-востоке от Никупа, а на юго-западе от него; Дикилиташ не монумент, воздвигнутый турками в память какой-нибудь победы, а уцелевший столб одного из зданий времен владычества Рима; наконец, и то не правда, что на окружающих его развалинах не сохранилось никаких надписей.

Когда стемнело, мы отправились ночевать в местечко Ялар, на кладбище которого я нашел также много остатков древности, в виде саркофагов и могильных плит, да сверх того, обломки арки с богатыми орнаментами.

Из Ялара мы опять поднялись на высоты близ деревни Музины, [158] но на этот раз с юго-западной стороны. Под нашими ногами вилась отмеченная телеграфными столбами большая дорога в Сельви, а вдали, из-за густого леса, выступал постоялый двор Малкочу, куда мы впоследствии должны были приехать. Первая попавшаяся нам большая болгарская деревня называлась Новосело; она находилась уже в округе Сельви.

Я заметил резкую перемену в одежде женщин; довольно неуклюжий белый головной убор, который носят поселянки окрестности Тирнова, заменяется здесь ярким пёстрым платком, живописными складками падающим на спину, и венком из цветов. Дети носят расшитые шелками шапочки с длинной синей кистью.

Плоская возвышенность, по которой мы направлялись к Малкочу, принадлежит к числу самых плодородных и самых обработанных местностей дунайской Болгарии. Не смотря на то, что около Малкоча скрещивается несколько дорог, здесь мало движения. Характер местности изменяется по въезде в дефиле, ведущее к р. Русице. За мусульманской деревней Богатово снова открывается живописная равнина, расстилающаяся вплоть до Сельви. Переехав каменный мост о семи арках, перекинутый через р. Русицу, мы с стуком и громом покатили по отвратительной мостовой города и остановились в знакомой уже мне гостинице Иванчу-хане.

На следующий день мы отправились по дороге, которая вела на запад от Сельви, в город Ловчу. На этом пути замечательна только довольно богатая мусульманская деревня Корменча; на расстоянии одной мили от нее начинается дефиле из обрывистых, высоких скал, тянущееся вплоть до Бары. Это дефиле образует естественный соединительный путь между Балканом и Дунаем, через Сельви.

В течение всего утра мы ехали по великолепной плоской возвышенности; по картинности видов и по геологическому строению она, как я полагаю, должна составлять продолжение западного Балканского плато между Тирново и Сельви. По дороге нам попадись Острец, Биволь, окруженные лесом, плодородная долина Керечь-Павликана и роскошные луга и поля деревень Брестово, Какрины и Презека, в окрестностях которых паслись бесчисленные стада рогатого скота и отары овец.

Около трех часов, мы въехали в обширную долину р. Осмы и, сделав крутой поворот на юг, увидали, наконец, город Ловчу, перер?8анный этой рекой. Как живописны и красивы мусульманские города издали и как жестоко разочаровываешься, въезжая в них! По отвратительному мосту, соединяющему два квартала: Мустафа и [159] Дольни-Край, мы вступили в центр Ловчи и хотя с трудом, а все-таки нашли опрятную и даже изящно меблированную комнату в гостинице, выходящей окнами на базарную площадь.

Единственный источник, из которого я мог почерпнуть какие либо предварительные сведения об этом городе, заключался в отрывочном описании его, сделанном древним турецким географом Гаджи-Халфой, в переводе Гаммера, где сказано: «Ловча, на восточном склоне горы, окруженная полями и садами, была взята в 866 году (по нашему в 1449 г.) Магометом-завоевателем. Она отстоит на 12 суток езды от Константинополя, перерывается рекою Осмой и имеет большой мост; к ней принадлежат города Плевень, Уиварче и Рагова». Ami Bone говорит о Ловче только несколько слов: «В городе от 12 до 15 тысяч жителей, между которыми 300 семейств христиан; 9 мечетей и 8 или 9 минаретов».

По сведениям же, собранным мною лично, в Ловче немного более 12 тысяч жителей, 1,200 мусульманских домов и 800 христианских. Город разделён на четыре христианских квартала, восемь магометанских и один цыганский. Мусульмане составляют преобладающий элемент населения, и потому, начиная со зданий, все здесь носит совершенно восточный характер. В городе 3 православные церкви и 20 мечетей, 1 магометанское высшее училище и 10 магометанских же элементарных школ, 1 нормальная христианская школа, 2 элементарные и 2 женские. Ловча принадлежит к числу самых цветущих городов Тунскаго вилайета. Болгары ведут обширную торговлю кожами, который отправляются в громадном количестве в Австрию и Францию, где из них выделывают перчатки и обувь. Шелководство и виноделие сильно пострадали в последнее время от болезни шелковичных червей и виноградных доз, так что теперь этими двумя промыслами занимаются, преимущественно, жители более отдалённых городов Болгарии. Что в Ловче, при болгарских царях, было много христианских церквей, об этом свидетельствуют остатки древних стен и могильных плит, носящих общее название «черковиште».

Отпраздновав очень чтимый болгарами день св. Петра и Павла (29-го июня), мы отправились в Свиштово, держась на северо-восток. Это самая однообразная местность во всей Болгарии; не только почва, даже характер лесов совсем другой; кроме галок и изредка орлов; нам не попадалось никаких птиц.

Сильный ливень загнал нас в большую деревню Дреново, населенную турками и болгарами; отсюда мы направились в деревню [160] Вучитрен и в черкесское поселение Нерединцы, иначе Радоница. Дену мы переехали близ деревни Булгарени, по каменному, очень прочно устроенному мосту.

Стишаров, по-турецки Истишар, куда мы прибыли на следующее утро, очень богатое село, в котором 100 болгарских и 16 татарских домов, 1 большая христианская церковь и 1 мечеть. За этим селом, в горной седловине, где протекает тощий ручеек, раскинулось новое болгарское селение Бузурлук; жители его переселились сюда с Балкана-Елены, в 1868 г.; они очень довольны этой переменой места, хвалят плодородие почвы, но тоскуют по свежему горному воздуху и прозрачным горным источникам.

Когда мы перешли на правый берег ручья в Бузурлуке, над нашими головами пронеслись бесчисленные стаи водяных птиц — верный признак близости Дуная. Вскоре перед нами засверкала широкая полоса столь знакомой нам реки, а за нею показалась высокая башня католической церкви города Белины. Мы обогнули гору Бендер-Тепези, на вершине которой чернеют развалины римской башни. Под палящими лучами полуденного солнца мы ехали несколько часов, по самой скучной дороге, до свиштовского озера, отдаленного от ложа Дуная только узкой полосой наносной земли и изобилующего рыбами разного рода. Путь наш лежал все время вдоль берега озера, в местности, очень мало населенной; длинноногие цапли, журавли, прожорливые пеликаны и стаи диких уток, своим криком и гоготаньем, одни нарушали царствовавшее кругом нас безмолвие. За то с въездом в долину Царова-Нива характер местности совсем изменился; проявились движение и жизнь.

Держась восточного берега холодного, как лед, потока Елезова-Чесма, впадающего в Дунай, мы, наконец, увидели перед собой город Свиштов. В первом предместье его, Кекене-Магале, живут большею частью валашские рыбаки; затем, начинается Рыбный квартал, пропитанный запахом свежей и сушеной рыбы; последней были заготовлены целые груды, в виду приближавшегося поста.

Свиштов, называемый новейшими болгарскими писателями Свеештовым, а на западе Европы Систовым, считается одним из самых промышленных и торговых мест южного Дуная. Трудно определить время его основания; по уцелевшим развалинам древних стен на западном конце города и по некоторым историческим данным можно заключить, что он назывался у римлян колонией Novea.

Благодаря изумительной деятельности населения и чрезвычайно выгодному географическому положению, эта небольшая колония [161] превратилась в замечательный торговый пункт на Дунае. В течение своей исторической жизни Свиштов несколько раз подвергался страшным опустошениям во время войн русских с турками. Причем большая часть жителей переселилась в противолежащую деревню Симницу и маленький валашский город Александрию. С учреждением пароходства по Дунаю, для Свиштова началась новая эра, и он считается теперь почти центральным пунктом торговли для Болгарии, среднего Дуная, Фракии и Македонии.

Вид на город с Дуная — очень живописен; здания его раскинуты по откосу горы Кад-баир и окружены фруктовыми садами и виноградниками; развалины средневекового замка на вершине горы Чуки дополняют красоту картины. У подошвы этих двух гор, вдоль плоского берега Дуная, тянется ряд изящных одноэтажных зданий в европейском стиле, выстроенных после пожара 1870 г. На этом месте, летом, во время выгрузки хлеба, царствует необыкновенное оживление.

В настоящее время в Свиштове насчитывается 2,000 болгарских, 100 валашских, 1,532 турецких и 160 цыганских домов, три христианские церкви, в том числе одна очень древняя на горе Чуке, несколько мечетей и разных других общественных зданий. Город разделен на шесть кварталов.

К чести болгар надо сказать, что некоторые из них, живя даже вдали от родины, много заботятся об образовании своих соотечественников. Так, например, в 1870 г., в Вене умер богач Миланович, завещавший в пользу свиштовских школь все свое огромное состояние. Свиштов первый болгарский город, где в школах введен национальный славянский язык. В трех христианских кварталах находятся: 1 мужская, 1 женская элементарные школы и 1 высшее училище для обоих полов.

Осмотрев город, я поехал в монастырь Пресвятой Богородицы. В воскресные и праздничные дни это любимое место загородных прогулок для жителей Свиштова; прекрасные климатические условия привлекают сюда как христиан, так и магометан.

3-го июля, утром, при 31° Ц. в тени, я поднялся на гору Кад-баир, находящуюся на юге от Свиштова, с тем, чтобы измерить ее высоту. В ней оказалось 198,7 метров; по измерениям же австрийских топографов высота ее 214,2 метра. [162]

Время не позволило мне остаться подольше на ее вершине и я спустился по юго-западному склону в селение Ореш, состоящее под сильным влиянием миссионеров-пасионистов. Здесь 6 татарских, 30 турецких, 70 римско-католико-болгарских домов. Характером своей архитектуры все они сильно смахивают на близлежащие православные селения; резко бросается в глаза только вычурная постройка католической церкви и здания, занимаемого миссионерами-пасионистами.

Четыре католические селения: Ореш, Белина, Лашин и Тренчевица, расположенный очень близко от Свиштова, находятся под самым строгим управлением в католическом духе. При содействии австрийского правительства, здешним миссионерам удалось исходатайствовать султанский фирман на право возведения католических церквей, вследствие чего все вышеупомянутые четыре селения украсились церквами с высокими башнями, возбуждающими зависть в соседях. Денег на постройку их не жалели; их высылали из Италии и Австрии, из особого фонда (Redemption’s fond). Но вскоре все эти храмы начали быстро разрушаться; так, например, храм св. Михаила в Тренчевице, в настоящее время, почти совсем развалился, так что служба происходит в наскоро поставленном деревянном бараке. Причина этому та, что строители, итальянские архитекторы, жалели денег на устройство прочного фундамента и тратили их без расчета на наружные аляповатые украшения.

За то дома патеров и их хозяйственные постройки отличаются прочностью и удобствами. Отцы миссионеры видимо хлопочут больше всего о том, чтобы им было хорошо жить. Во всех четырёх селениях, из которых каждое содержит на свой счёт по два патера, в 1871 году не было ни одного грамотного человека. Школ не существовало там; молитвы читались наизусть. Оно и понятно: невежественное стадо гораздо легче пасти.

В каждом селении насчитывается от 30 до 40 взрослых девушек, носящих костюм, похожий на монашеский; они с раннего возраста дают обет безбрачия и посвящают себя на служение церкви. Эти скромные овечки, вместо того, чтобы работать на полях своих родителей, проводят будни и праздники в священных вертоградах, т. е. или в церквах, день и ночь отпертых, или в домах патеров.

Несколько лет тому назад, один молодой болгарин римско-католического исповедания приехал из венгерского Баната в Белину, с целью устроить там школу. Патеры сильно восстали против этого и, видя, что юный реформатор слишком усердно проповедует [163] крестьянам о вреде невежества и производить влияние на их умы, поспешили пустить в ход разные интриги, чтобы добиться от австрийского консульства и турецких властей изгнания опасного волка из их мирного стада. Их происки увенчались успехом, но верно, брошенное на свежую почву, принесло плоды. Началось с того, что деревенские парни энергически восстали против патеров за то, что они уговаривают молодых девушек обрекать себя на безбрачную жизнь; затем, родители стали громко роптать, что их дочери не помогают им в полевых работах и не готовят сами себе приданого, без которого ни одна болгарская девушка не найдёт жениха.

Наконец, в 1872 году, в самом большом селении, Белине, произошел долго сдерживаемый взрыв народного неудовольствия. Крестьяне подали общую жалобу на патеров, требуя прекращения их злоупотреблений. Дело это вплоть до 1874 года не подвигалось вперед; патеры закупали австрийское и турецкое начальства и распоряжались по старому, грозя отлучением от церкви каждому, кто осмелится идти против них. Поселяне отомстили по своему: они отказались платить патерам денежную и натуральную повинности. Тогда патеры прибегли к помощи турецкого правительства; но на этот раз оно отстранило себя от вмешательства в это дело, а все четыре селения объявили патерам, что они перейдут в православие, если те не изменят свой образ действий. Правда, их угроза до сих пор не приведена в исполнение, однако, все вышеизложенное ясно показывает, как ошибочно думают в некоторых кружках Австрии, и особенно в центральном пункте римской пропаганды, Адрианополе, будто болгарский народ весь поголовно готов перейти в лоно католической церкви.

Тяжелое, неприятное впечатление, произведенное на меня этой ареной римско-католического миссионерства, мгновенно изгладилось, когда перед нашими глазами засверкала гладкая поверхность величественного Дуная, на север от Ореша. Едучи по плоскому берегу реки, мы достигли большой дороги из Свистова в Белину, перебрались через речку Бузурлук, впадающую в Дунай, оставили влево от себя деревню Дьяково, населенную болгарами и черкесами и, после трёхчасового пути по жирному, черноземному грунту, достигли деревни Белины. Высокая, белая колокольня ее церкви служит, в некотором роде, маяком для дунайских пароходов, которые подвергаются в этом месте не малой опасности, пробираясь между бесчисленными островками из наносного песку от прибоя волн.

Белина принадлежит к числу деревень, отличающихся самым пестрым населением. Я насчитал, тут 157 католическо-болгарских [164] домов, 76 валашских, 12 турецких и 10 цыганских. Меня поразил контраст между жалким видом крестьянских хат и очень солидной, красивой постройкой церковных зданий, окруженных высоким забором из тростника, а в особенности изящной архитектуры церковью. Я позволю себе рекомендовать Белину, как богатый источник для археологических изысканий.

Путь наш в Никополь лежал на запад, вдоль самого берега Дуная. Нам пришлось перебираться через три речки, впадающие в него, при каждой из них раскинулось по одной деревне. В последней из них, Беловода, иначе, Турк-Белина, с 30-ю болгарскими и 45-ю татарскими домами, мы поднялись на плоскую возвышенность и продолжали ехать по черноземному грунту, покрытому роскошной травой, где паслись многочисленные стада рогатого скота. Черноземная полоса простирается здесь на 6 — 8 миль вглубь страны; по мере приближения к Никополю, чернозем сменяется залежами из известняка, песчаника и мергеля.

Довольно однообразная дорога по возвышенной плоскости тянется вплоть до речки Осьмы; отсюда она спускается пологим откосом, и под самым Никополем, входит в лощину, окруженную фруктовыми садами.

Город Никополь расположен в длинном ущелье, которое подходить к самому Дунаю. Я начал осмотр города с дунайского квартала, состоящего из плохих турецких домишек, грязных кофейных лавочек, рыбачьих хижин и т. д.; даже конторы пароходных обществ и здания для склада товаров помещаются в гнилых бараках, представляющих отличный материал для огня. Мертвая тишина на городской набережной поразительна в сравнении с кипучей деятельностью на противоположном валашском берегу. Там, на пристани Турну-Магурели, сотни телег привозят и отвозят грузы с товарами, то и дело находят дымящиеся пароходы и баржи с хлебом.

Турецкое правительство вовсе не заботится о процветании своих торговых портов. Никополь, равно как и прочие придунайские города, обложен тягостными налогами на все местные сельские произведения, что, главным образом, тормозит развитие промышленности.

Торговля зерновым хлебом и сырьем находится вся в руках испанских евреев. Квартал их, ближайший к полуразвалившейся католической церкви, заключает в себе самые красивые здания города; дома здесь почти сплошь одноэтажные, но устроены совершенно на европейский лад. Большинство городских жителей, как турок, так и болгар, кроме земледелия и рыболовства, занимается еще мелочной [165] торговлей. Вы найдете в Никополе множество лавок с шелковыми, суконными, стеклянными и золотыми товарами, привозимыми из Вены, Франции и Швейцарии; Англия высылает сюда фарфор, каучуковый, железные и медные изделия. Рядом с этими иностранными произведениями вы увидите груды филигранных браслет, разных мелочей из сафьяна, бронзы и стали, отличные ковры — все туземной работы. Не смотря на сильную конкуренцию, на эти последние предметы находится много покупателей, благодаря изумительной дешевизне их.

Ничтожное значение Никополя, как торговой пристани на Дунае, и резко проявляющийся восточный характер города объясняются преобладанием в нем турецкого элемента. Здесь насчитывается 900 магометанских, 25 еврейских и только 30 болгарских домов. Однако, не смотря на малочисленность болгар, в христианском квартале есть довольно красивая церковь и одна очень порядочная школа.

Крепость состоит из цитадели и, так называемого, Туна Калэ — род форта с земляным валом, стенами и рвами; внутри ее выстроено несколько домиков для гарнизона; в стенах пробито пять амбразура для орудий. С восточной стороны крепость сообщается с городом посредством ворот и подъемного моста. Никопольский форт примкнут к высоким скалам, на вершине которых орлы вьют гнезда, и издали кажется гораздо более живописным, чем грозным; а между тем, взять его штурмом весьма нелегко, до того труден подъем к его валу. Цитадель образует продолговатый четвероугольник, вполне совпадающий с линиями вершины скалы. Один из углов его восточной, узкой стороны защищен выдающимся полукруглым бастионом; обе длинные стороны на север и на юг защищены двумя бастионами, а вся крепость — семью. Орудия на них разного калибра, разных эпох и вывезены из разных мест.

Для опытного военного глаза европейца каждая турецкая крепость представляется не более, как игрушкой; но из истории войн России с Турцией нам известно, каким искусством обладают турки «сидеть» за стенами своих крепостей, куда они скрываются после поражения в поле.

В никопольском порте, как и во всех прочих турецких укреплениях, живет довольно значительное число людей не военного звания, исполняющих должность «топчи», т. е. канониров, во время защиты крепости, за что они пользуются известными привилегиями. Сто турецких домов и хижин составляют единственную улицу, пересекающую Туна-Калэ; над ними как бы лепятся около верков солдатские казармы. [166]

Осмотрев крепость, я вышел из нее через западный бастион на довольно обширное мусульманское кладбище, с которого открывается прекрасный вид на окрестности. По ту сторону Дуная, недалеко от широкого устья реки Алуты, вытекающей из Карпат, расположен Турну-Магурели, окруженный красивыми домами и белыми виллами; от этого, быстро развивающегося торгового городка идут радиусами дороги к пароходной пристани и к бесчисленным окрестным селениям. Следует заметить, что на всем этом валашском берегу Дуная лежит печать цивилизации и довольства; на турецком же берегу, напротив, самый беспристрастный зритель будет поражён грубым невежеством, в которое погружено население. Кругом все сонно и мертво, точно край еще не очнулся после погрома гуннов, единственные следы, пребывания которых сохранились здесь в развалинах замка Озем-Калези, черневших прямо перед моими глазами.

О том, где именно находились Большой в Малый Никополь спорили и чуть ли до сих пор еще не спорят многие историки. Этот город много потерпел, в разные эпохи, от венгров, французов, турок и русских; поэтому очень вероятно, что внешний вид его несколько раз менялся. На сколько я могу заключить по существующим признакам и собранным мною археологическим сведениям, Большой Никополь с его знаменитым полем битвы, на котором решилась судьба этого края, находился на том самом месте, где теперь стоит современный Никополь, а Малый — на другом берегу реки, т. е. на валашском.

6-го июля, после полудня, мы подъехали к полуразвалившейся насыпи железной дороги, на юг от Никополя, между Музелимом и Осьмой, несколько лет тому назад начатой Мидхатом-пашой с целью поднять промышленность этого края; сверх того, он было задумал соединить рельсовым путем по американской системе Дунай, с отстоящим от него в 36 километрах городом Плевнем, центральным пунктом земледельческого уезда, простирающегося на юг вплоть до Ловича. Но так как слишком крутой откос горы, на которой расположен Никополь, препятствовал кладке рельсов у берега реки, то Мидхат хотел положить основание новому торговому порту при устье реки Осьмы, в расстоянии часа езды от Никополя, и назвать этот порт Судтанье. Линия дороги должна была идти через селения Мечку, Куюловчу и Гревицу.

Двадцать тысяч крестьян работало над проектированной дорогой; лес, в котором чувствовался большой недостаток, привозился с Балкан. В самое короткое время, громадные дамбы, длиною [167] в несколько километров, протянулись около Никополя; но Мидхата-пашу отозвали из рущукского вилайета и окончание задуманного им предприятия перешло в другие руки; ни первый, ни второй преемнике его не просидели долго на этом месте, вследствие чего, постройка нового порта при устье реки Осьмы не осуществилась, а железная дорога, стоившая столько денег, трудов, а может быть и слез измученным крестьянам, осталась не оконченной: дамбы ее осели, насыпи обвалились, проектированная линия заросла сорными травами. Вот один от образчиков турецких порядков.

В никопольском округе очень густое население. К жившим уже тут туркам, болгарам и валахам присоединилось, в последнее десятилетие, 23 татарских и 14 черкесских колоний. В Джурно-селе, мимо которого мы проезжали, живут болгары, валахи, турки, татары и черкесы, а в Музелим-селе те же племена, кроме валахов. В последней деревне через реку Осьму перекинут очень прочный мост. Местность здесь вообще грустная и однообразная, растительность бедная, деревья попадаются очень редко; бесчисленные курганы не оживляют ландшафта, а, напротив, придают ему какой-то могильный вид.

При наступлении вечера, чтобы попасть в деревню Тренчевицы, избранную нами для ночлега, нам пришлось снова переехать Осьму, но уже в брод. Мы насилу рассмотрели дорогу в эту деревню, совершенно скрытую за облаками густого дыма от костров из соломы и хвороста, зажигаемыми поселянами для спасения скота от мириадов комаров, которые, как здесь, так в Венгрии и Сербии, отравляют жизнь каждого существа в первые летние месяцы.

Третевица, как я уже сказал выше, есть третье селение, подчиненное католическим миссионерам. Судя по приходским книгам, в нем 90 домов, с 811 душами населения; между ними, по словам одного патера, насчитывается 30 девушек, посвятивших себя служению святой Деве Марии. Ночью меня подняло с постели громкое перезванивание колоколов. Оказалось, что строгие патеры, вместо того, чтобы дать отдохнуть своим бедным духовным овцам после тяжелых дневных трудов, ежедневно сгоняют их около полуночи в церковь. Мимо моих окон прошла процессия с бумажными фонарями в руках.

Многое из того, что я видел и слышал в этих трех католических селениях, отняло у меня всякую охоту ехать в четвертое Лашино; но так как мне сказали, что я найду там очень много древностей, то я решился продолжать свой путь в Плевну через него. Один из патеров предложил мне свою хорошенькую колясочку с [168] парой бойких лошадей, и я покатил по прекрасной алее из деревьев к тому месту, где река Осьма, которая течет от Ловича по направленно на юго-запад, делает близ деревни Булгарени крутой поворот и вдруг начинает течь совершенно в противоположную сторону. Переехав мост через Осьму, мы, на расстоянии полумили, видели перед собой только необозримые дуга, покрытые густой, сочной травой, на которых паслись стада овец и коз. Наконец, показалась небольшая роща и из-за зелени ее деревьев сверкнул золотой церковный крест. Мы прибыли в Лашино.

Селение это делится на четыре квартала: католическо-болгарский, с 50 домами; православно-болгарский с 40; турецкий с 10 и цыганский с 15 домами. Из древностей, хранящихся здесь, замечательны только каменные плиты с римскими надписями, сложенные грудами по обеим сторонам церкви, и еще одна рукопись, заключающая в себе краткую хронику всех католических миссионеров в Мизии. Из нее видно, что первые миссионеры присланы были сюда из Рима в 1745 году, в числе шести епископов и 39 патеров.

Переночевав в Лашине, я отправился, 8-го июля, в дальнейший путь. По-моему, кроме дороги в Добруджу, во всей дунайской Болгарии нет дороги скучнее той, которая ведёт в Плевну. Обширная возвышенная плоскость покрыта, как сплошным ковром, роскошными пастбищами, где, не смотря на совершенное отсутствие деревьев и недостаток воды (мелкие ручьи и колодцы попадаются очень редко), несметные стада мелкого скота находят обильный и сочный корм. Замечательно то, что в этой местности развелся особого рода репейник, неизвестный здесь прежде; старожилы уверяют, будто семена этого растения занесены сюда в 1829 году, при следовании через Валахию обозов русской армии. Новая большая дорога почти вся заросла таким репейником вышиной в метр. Это произошло оттого, что турки усыпали дорогу, вместо щебня, крупными осколками плита и каменьев, сделав, таким образом, невозможною езду но ней ни на колесах, ни даже верхом, вследствие чего, все избегают ее, предпочитая старую. На протяжении четырех миль нам не попалось ни одного человеческого жилья; деревни разбросаны вдали.

В одном углублении высокого мелового холма, господствующего над всей плоскостью, за грудой каменьев, мы увидели притаившегося человека довольно подозрительной наружности, с двумя громадными собаками; а так как окрестности Плевны вообще не пользуются хорошей славой относительно безопасности, то наш заптий схватился уже за ружье. Но на этот раз все обошлось благополучно и только в [169] следующем году мне пришлось познакомиться со знаменитым турецким разбойником Балкан-Шелеби.

Наконец, мы добрались до постоялого двора в Гривице. Вид этого небольшого селения, окруженного свежими деревьями, произвел на нас очень приятное впечатление. Мне сказали, что на юго-восток отсюда, в горах, по ту сторону шумного потока, на котором стоит несколько водяных мельниц, я найду много «латинских камней» и обломков стен; но вместо их я нашел только несколько старинных могильных плит, с полустертыми болгарскими надписями.

Последняя миля пути перед Плевнем идет по очень красивой местности. По дороге, обсаженной деревьями, нам беспрестанно попадались встречники пешком, верхом и в телегах; это все были болгары, возвращавшиеся с субботнего базара в Гривицу и соседние с нею деревни.

IX. Из Плевны через Троян и Калофер-Балкан.

(Четвертый переход через Балканы.)

Море невылазной грязи, отделявшей от центра города ту гостиницу, куда меня привел мой заптий по приезде в Плевну, вынудило меня перебраться в другую, поближе к главным улицам; но тут я должен был занять крошечный флигель на заднем дворе, с окнами, обращенными на реку Тусевичу, потому что в самой гостинице я нашел грязь и зловоние, возможные только в Турции.

Отдохнув немного, я отправился верхом в городскую больницу, для передачи письма главному ее доктору. Проезжая по городу, я видел на каждом шагу следы неусыпной деятельности Мидхата-паши. Проведение широких улиц, устройство школ, сиротских домов, ссудных касс, — вот цели, которые постоянно преследовал этот паша. Летом 1865 года, военный врач Ла-Брюс, с которым я познакомился в Нише, писал ко мне, что Мидхат вызывает его телеграммой в Рущук, с тем, чтобы ехать вместе с ним в Плевну, для закладки там проектированной им народной больницы. Турки недоверчиво покачивали головами, пока производились работы; но когда в городе воздвиглось изящное здание, с роскошным цветником перед главным фасадом, они принуждены были отдать справедливость гяуру-паше.

Больница устроена прекрасно; вентиляция, чистота, расторопность прислуги — не оставляют желать ничего лучшего; но горе в том, что после смещения Мидхата казна сократила расходы по содержанию заведения, вследствие чего, недостаток хирургических инструментов [170] бывает причиной самых прискорбных случаев. Так, например, я сам был свидетелем, как очень хорошенькая молодая цыганка, сломавшая себе накануне ногу, кричала и билась в конвульсиях, причем госпитальный доктор заметил мне, что ей следовало бы сделать ампутацию, но вот уже несколько лет казна не отпускает денег на покупку хирургических инструментов.

Хотя Плевень, по-турецки Плевна, заключает в себе 13 мусульманских и 5 христианских постоялых дворов, 18 мечетей, 9 минаретов, одну башню с городскими часами, две христианские церкви, 1,627 магометанских и 1,474 христианских домов, при 17,000 жителей, но Лежан упоминает о нем вскользь. Совесть не позволила мне так легко отнестись к нему и я, не взирая на непроходимую грязь на улицах, отправился верхом осматривать православные церкви и остатки древних исторических памятников, о которых мне писал Ла-Брюс; затем, я сделал визит каймакаму (губернатору) Мех-медубею, арнауту по происхождению, вызванному из Кандии.

Ближайшее знакомство с Мехмедом-беем убедило меня, что, по развитию своему, он стоял несравненно выше всего городского общества. Он с особенным удовольствием говорил по-гречески, на языке своей матери, и даже блеснул передо мной несколькими французскими фразами, подхваченными им в Кандии. В городе одно высшее училище, восемь элементарных турецких школ и пять христианских, для детей обоего пола. Мехмед строго следит за тем, чтобы родители ежедневно посылали своих детей в школы.

Узнав, что мы отправляемся для геологических исследований в дефиле реки Тучевица, Мехмед дал нам конвой. Грунт долины, на которой расположен Плевень, состоит из залежей крупнозернистого, плотного, белого известняка; с северной стороны он образует целые стены, доставляющие отличный строительный материал.

По мере того, как мы поворачивали к юго-востоку, дефиле реки Тучевицы суживалось, известковые стены делались все обрывистее и, наконец, совсем подошли друг к другу. Направо от нас, на совершенно голой скале, возвышались мрачные развалины стен какого-то укрепления, а налево слышалось громкое журчанье воды. Это шумело подземное озеро, скрытое, по мнению туземцев, в Каяликской пещере; наши проводники уверяли, будто озеро так глубоко, что по нему можно ездить на пароходах. Но исследования Лежана доказали почти неопровержимо, что это вовсе не озеро, а один из бесчисленных подземных каналов, столь свойственных известковой почве.

Осмотрев находившиеся на горе развалины древнего римского [171] укрепления, мы выехали из дефиле и поднялись на возвышенную плоскость, поросшую буковыми и дубовыми рощицами; но, по мере приближения к долине Осьмы, они стали сменяться тощими кустарниками, придававшими очень грустный вид всей местности. Наконец, на юг от одной деревни, населенной болгарами и цыганами, перед нами открылась во всем блеске долина Осьмы, окаймленная величественной цепью Балканских гор. За деревней Сякова начинается новый почтовый тракт, ведущий из Плевня в Ловчу, через Брестовец, Учундоль, Ральово, Ласкар и Пердилово. В Ловчу мы прибыли еще до захождения солнца.

Самый интересный из всех моих переходов через Балкан ожидал меня впереди, и потому надо было приготовиться к нему как следует. К нам примкнуло несколько почетных горожан Ловчи и один фотограф, так что на следующий день, на заре, мы в числе девяти всадников переехали в брод реку Осьму. Гора Хизар совершенно закрыла от нас город. Следуя по течению этой извилистой реки и переезжая несколько раз c одного берега ее на другой, мы достигли, наконец, открытой, живописной ее долины, по которой шла отличная большая дорога в Троян, проведенная на средства одного богатого турка из Ловчи. В продолжение целых двух часов глаза наши отдыхали, на мирном сельском ландшафте; тщательно обработанные поля, фруктовые сады и луга с пасущимися на них стадами свидетельствовали о трудолюбии и довольстве поселян этой местности.

Во время краткого привала на постоялом дворе в деревне Абланица, мне удалось нанести на карту водораздел Вида, Осьмы и Русицы. До этого пункта нам изредка попадались притоки Осьмы; но вслед за крутым поворотом ее на юго-восток за деревней Лешницей, горы, мало-помалу, отступают от ее русла, и отсюда начинается равнина, служащая настоящим ее бассейном.

Осмотрев, близ деревни Ломец, развалины древнего римского замка, мы снова спустились к прихотливо извивающейся Осьме, достигли болгарской деревни Длбогдол, повернули на восток к деревне Дебнево и въехали в долину Русицы. Далее нам попались два турецких селения, Борима и Добродан, служащие, так сказать, передовыми форпостами Турции в северо-западной части Балкан, вследствие чего, верховье реки Осьмы может считаться пограничной чертой турецких владений, так как немногие мусульманские деревни, находящиеся по ту сторону этой реки, населены помаками, т. е. болгарами, исповедующими магометанскую веру.

Переправясь через маленькую речку Налету, текущую с запада и изобилующую форелями, мы вступили в чисто-болгарский округ [172] Троян. Здесь нам попалась еще речка Макараска, а за нею слившиеся в одну реку Белая и Черная Осьмы; отсюда уже недалеко было до города Трояна.

Этот чистенький торговый городок расположен в обширной волнистой долине, орошаемой рекою Балабанкой и опоясанной с юга цепью гор, вышиной в 456 метров над уровнем моря. 600 домов Трояна раскинулись полукругом по откосам гор; 3,500 жителей его гораздо охотнее занимаются земледелием, скотоводством и садоводством, чем торговлей и ремеслами. Впрочем, между ними есть хорошие кузнецы, ткачи и замечательные резчики из дерева.

Климатические условия всей местности у подошвы высокого центрального Балкана, по-видимому, самые благоприятные, потому что я нигде не встречал таких рослых, здоровых, подвижных и ловких мужчин, женщин и детей, как здесь. Вы сейчас заметите, что это другая раса южных славян, лучший тип которых выразился в черногорцах.

На следующий же день по приезде в Троян, я отправился осматривать известный монастырь Пресвятой Богородицы, расположенный в обширной долине среди гор, между Белой и Черной Осьмой, пользующийся особенным почетом у всех болгар. По историческому своему значению этот монастырь имеет мало равных себе в Придунайском крае, а по богатству, бесспорно, занимает первое место. Стоимость принадлежащих ему полей, лугов и лесов очень велика.

Роль, которую играл этот монастырь в народном восстании 1867 года, недостаточно еще выяснена современными писателями. Судя по слухам, он служил центральным пунктом сбора четы (отряда) инсургентов, образовавшейся из 350 молодых людей из Севдиева, деревни, где все население было страшно возмущено жестоким обращением турок при обыске скрытого в домах оружия. Соединившись с другими отрядами из Елены и Габрова, троянская чета забралась в неприступные горы, куда турки не посмели за ними следовать.

Сорок пять человек братии живет в монастыре, вокруг которого зеленеют роскошные фруктовые сады, ореховые рощи и виноградники. Поля монастырские прекрасно обработаны; на тучных лугах пасется сытый и многочисленный скот, который кормится, сверх того, молодой листвой ореховых деревьев. Мы медленно подвигались вперед вдоль берега Черной Осьмы; по другую сторону от нас тянулись отлично возданные огороды, за ними появилась большая мельница. Наконец, на откосе горы открылся самый монастырь, обнесенный с северной стороны высокой стеной. [173]

Архимандрит-наместник и старцы-монахи приняли нас очень радушно; прочая братия занималась в этот час полевыми и садовыми работами и домашним хозяйством. Благочестие сильно развито между жителями Прибалканской области; по воскресным и праздничным дням они усердно посещают церкви и не жалеют трудовых денег на свечи, масло и ладан. Местом особенного их поклонения служит склеп под главной церковью монастыря, где хранятся черепа и кости давно умерших свитых отшельников, спасавшихся в горах.

Убранство келий весьма незатейливо; мебель, состоящая из низеньких диванов, с вышитыми шерстями и полинялыми подушками, шкапы с посудой, несколько чубуков в углу для посетителей, плохие фотографии друзей и родных на стенах, гравюры религиозного содержания, — вот все, что вы увидите здесь. Книг я почти не видел, за то оружия у монахов очень много; без него они, кажется, не выезжают за пределы монастырских владений, особенно, когда им приходится навещать подвластные их монастырю три мелкие обители. Между братией, как я убедился в этом, есть своего рода Немвроды.

Центральный и западный Балканы очень изобилуют дичью; дикие козы, олени, лисицы водятся там, в большом количестве; сверх того, нередко попадаются медведи, волки и кабаны. Один из монахов показал мне шкуру собственноручно убитого им чёрного медведя громадной величины. Почти в каждой келье перед диваном лежит волчья шкура. Домашнее хозяйство братии ведется отлично; у них множество разных птиц, много меду, выделывается свое вино из винограда, заготовляются запасы сыра, разных сушеных ягод и плодов. Самыми доходными статьями считаются скот и молодые ореховые деревья, продающиеся в большом количестве.

Во время пребывания моего здесь, я близко ознакомился с методой обучения в монастырской школе для мальчиков, где преподавателями были два иеродиакона. Летом обыкновенно собирается не более 30 учеников, так как родители посылают своих детей пасти скот в горах; но зимой, не смотря на мороз и снег, число их доходить до 100. О розгах и помину нет; стороннего начальства — никакого; дети учатся не по принуждению, а по собственной охоте. За то весело смотреть, как они оживлены, развязны, с какой любовью и уважением относятся к наставникам, с каким жаром стараются отличиться друг перед другом. Им преподают старо-славянский язык, пение, чтение, письмо, арифметику и краткие очерки истории и географии.

Как только погода поправилась, мы простились с нашими [174] гостеприимными хозяевами и отправились в Новосело. Дорога из Троянского монастыря, по которой можно ехать только верхом, идет сначала вдоль реки Черная Осьма, затем, по берегу реки Белая Осьма, пересекает последнюю близ устья реки Кнежамы, круто вьется вверх к троянскому Беклеме, достигает троянского прохода, где до сих пор уцелели развалины древнего, вероятно, юстиниановского форта, незаметно спускается за балканский Корнар и тянется лентой по долине Дриопцы, по направленно к Филипополю.

Я намеревался исследовать сначала притоки Русицы и проход через Калофер-Балкан, — пункты, лежащие на восток от Осьмы с ее притоками. Переехав в брод пониже мельницы эту последнюю, мы свернули за монастырским селом в горы, покрытые лиственным лесом. Полчаса спустя, живописный Троянский монастырь, все это время видимый нами сверху, a vol d’oiseau, внезапно исчез из глаз, и мы вступили в великолепный дубовый лес.

Медленно подвигаясь вверх по отлогому подъему, мы достигли вершины горы Браньево, откуда открылся прекрасный вид на запад; там тянулась гряда гор Вавилова-Планта, пересекаемая бесчисленными долинами, которые служат главным западным резервуаром реки Осьмы. К сожалению, густой туман застилал отчасти картину, а когда мы начали спускаться с горы, над нами разразился ливень; лошади скользили по размякшему, вязкому грунту, так что мы не совсем безопасно перебрались через реку Купенку, чтобы укрыться в ближайшем постоялом дворе. После небольшого отдыха мы отправились далее; дождь продолжало лить, как из ведра, и по милости его, два горные потока, Скандало и Видимо, чрез которые нам предстояло переехать, вышли из берегов. Усталые, промокшие до костей, мы кое-как дотащились до деревни Новосело, где нашли теплый и сухой приют.

Не смотря на то, что в Новоселе всего 112 домов, деревня эта представляет очень важный торговый пункт для тринадцати окрестных горных селений, так что, по настоящему, ее давно бы следовало обратить в уездный город, и тем более, что в настоящее время крестьяне Новосела и держащих за ним деревень принуждены за каждым ничтожным делом пройти огромное расстояние до окружного города Сельви.

Характер построек в Новоселе и в прочих деревнях северного Балкана в высшей степени оригинален. Крестьяне приготовляют деревянный сруб, пробивают в нем отверстие для дверей и окон, затем, подводят его под крышу, которую кроют тонкими [175] известковыми плитами, складывают трубу очень странной формы и начинают украшать домик резными, очень изящными, колонками, балкончиками, навесами, витыми лестницами, что делает его похожим, на альпийское шале. Рам и стекол вовсе нет; их заменяют филенчатые, раздвижные ставни; летом воздух свободно разгуливает по всем комнатам, а зимой окна заклеивают наглухо бумагой. Жители Новосела славятся своими резными деревянными изделиями, лучшими образцами которых служат изящные иконостасы в церквах.

Народ, здесь вообще красивый, рослый, мускулистый, с темными волосами и глазами, тонким, острым носом, густыми бровями, сильно развитым, выпуклым лбом и выдающимися скулами. Я нигде еще в Болгарии не встречал типа, так ясно свидетельствующего о скрещении финно-уральской расы с местной.

Следующее утро было посвящено мною осмотру женского монастыря св. Иоанна, исследованию водораздела рек Видимо и Русицы и небольшой экскурсии в горы Острая-Планина. Когда я вернулся домой в тот же день, меня встретили известием, что каймакам прислал в Новосел из Сельви отряд заптиев, для поимки шайки разбойников в горах Кадофер-Балкана. Хороша перспектива для людей, собирающихся на другой день ехать через такое опасное место! Но турецкий фатализм обращает иногда робкого человека в самого смелого; мои провожатые уверяли меня, что если судьбой предопределено нам погибнуть от руки разбойников, то никакая сила нас не спасет, и что если нужно ехать, то нечего откладывать поездку.

На следующее утро я влез на церковную колокольню, служившую мне во всех селах обсервационным пунктом, чтобы еще раз полюбоваться на высокие снеговые вершины Балкан. Один из проводников, пастух Венко, указал мне оттуда на остроконечный пик горы, над которым висело белое облачко, и заметил, что это именно тот проход Розалита, который был целью моего путешествия. Дружески распростившись чуть ли не со всей деревней, мы выехали под прикрытием небольшого отряда заптиев. Дорога шла по прекрасной местности; трудно себе представить, как роскошна еще зелень всей растительности на возвышенных пунктах Балканских гор под конец лета; за то весной она гораздо позднее распускается здесь, чем в низинах. Когда прибалканский крестьянин возвращается домой, получив расчет зa жнитво и молотьбу от какого-нибудь богатого землевладельца в долине, он всегда поспевает во-время для уборки своего хлеба в горах. Этими заработками на стороне крестьянин уплачивает подати в казну; обработка собственных полей и все [176] домашнее хозяйство лежит на жене; дети пасут скотину; топлива вдоволь, потому что лес под боком и истребляется без всякой жалости. Крестьяне селятся деревушками от 8 до 20 домиков, сложенных из очень прочного, белого камня, образовавшегося из сланца, извести и серого мергеля.

После двухчасовой езды мы оставили за собой последнюю избу и вступили в густой лес, изуродованный беспорядочными, частыми просеками. Турецкое правительство не обращает внимания на эту статью народного богатства, так что через несколько лет скаты Балканских гор совершенно обнажатся. Достигнув возвышенности 1,200 метров над уровнем моря и переехав в брод мутную Мрдну и прозрачную, как кристалл, Рыбну, мы встретили настоящий девственный лес у самого устья реки Студеная-Клоденица, берущей начало из лесного ключа, вследствие чего, вода ее холодна, как лед. Природа в этом месте необыкновенно живописна; но мой проводник, пастух Венко, оказавшийся в душе поэтом, сулил мне впереди еще лучшие картины. Действительно, через четверть часа до нас донесся шум падающей с утеса воды, и когда мы спустились в небольшое ущелье, направо от нас, среди зелени деревьев и серых скал, открылся великолепный каскад, катившийся с уступа на уступ по скалам из филлита и гнейса. Лёгкий, как дымка, туман застилал фон картины, где в отдалении возвышалась величественная вершина горы Мара-Гедюк.

До меня еще ни один исследователь не проезжал этим местом, поэтому имени водопада не встречается ни в одном сочинении; даже Венко, изучивший местность, как свои пять пальцев, и тот не умел сказать мне, какое навивание носит этот уголок Швейцарии.

Выехав из ущелья, мы начали подыматься на крутую гору и, взобравшись на высоту нескольких сот метров, достигли полуразвалившейся караулки Добрева-Гроб, где сделали привал. Тяжёл оказался этот подъем для наших лошадей, но за то лучшего обсервационного пункта для изучения бассейна Русицы нельзя найти. Спугнув несколько громадных орлов, раздиравших труп палой лошади, я вскарабкался на возвышенную площадку близ караулки и начал обозревать окрестности. На востоке зеленела цепь гор, покрытых роскошными пастбищами и трупами деревьев; между ними резко выдавались три острых пика: Поморьевец, Поморлевица и самый высокий из них Зелениковец. С запада на меня мрачно глядела голая, скалистая вершина Мара-Гедюка, мимо которой быстро проносились черные тучи. Между этими исполинами тянулась низкая гряда скал, похожая [177] на застывшее каменное море. Венко сказал мне, что это Селиште, Кревеник и Острец Планины. С того места, где я стоял, можно было разглядеть дорогу в Новосело и многие другие города и деревни округа Сельви.

Отпустив данных мне в Новосело проводников, мы поехали далее на юг, для исследования бассейна реки Янтры. Мы перебрались через водораздел Эгейского и Черного морей, оставили за собой Тунский вилайет и вступили в Адрианопольский. Перед нами тихо зажурчала фракийская речка Тунджа, которая образовалась из притоков, текущих с гор Мара-Гедюка и Веде-Гозерданика. Тунджа пробегает сначала глубоким ущельем и близ Буюкова вливается в богатую розами долину Казанлык, описанную мною выше.

Дорога наша шла на высоте 1,671 метра над уровнем моря, постепенно отдаляясь от ущелья Тунджи; вскоре она раздвоилась; следуя по одной из ее ветвей, мы подымались все выше и выше и, наконец, достигли такого места, где исчезли следы леса, а вместо него искривленный, цепкий кустарник покрывал сплошь всю землю. Термометр быстро падал; еще несколько метров подъема, и мы очутились на вершине высочайшего из всех балканских проходов — Розалита.

Холодом обдало нас на этом грустном плато из гнейсовых скал, над которым грозно высятся три горы: Мара-Гедюк, Поморьевец и Зедениковец, с их острыми, изрытыми профилями. По сделанному мною измерению оказалось, что проход Розалита лежит над уровнем моря на высоте 1,930 метров, а Мара-Гедюк еще выше его на 400 метров, из чего следует, что гора эта не только может быть поставлена на ряду с знаменитым Витошем близ Софии, но даже имеет право назваться самым возвышенным пунктом между Адриатическим и Черным морями.

Трудно себе представить картину более величественную и суровую, чем та, которая открылась перед нами с высоты прохода Розалита. Солнце прихотливо освещало острые выступы гор, где в глубине расщелин белел почти никогда не тающий снег. Вокруг нас царствовало полное безмолвие; прозрачный серый туман окутал точно дымкой бесчисленные обрывы, ущелья и террасы, образовавшиеся веками, и придавал ландшафту какой-то могильный характер.

Ни одного живого существа, кроме орлов, паривших над нами, не видно было в этом, точно забытом всеми миром, уголке Балкана. Близ небольшой котловины, наполненной грязным, талым снегом, я заметил несколько камней странной формы; мне сказали, [178] что они лежат на могилах нечастных путешественников, которые погибли здесь от рук горных разбойников или были занесены снегом во время метелей, свирепствующих тут со страшной силой.

За четыре века до нашей эры, как то свидетельствуют древние монеты и предметы, находимые при раскопках курганов, греческая цивилизация проникла в балканские области, вместе с языком эллинов. Позднейшие завоевания римлян не в состоянии были заглушить совершенно греческое влияние, так что в народе до сих пор сохранились обычаи, предания и верования их первых просветителей. Этнографическое положение прибалканских селений отчасти причиной той относительной независимости, которою пользуются крестьяне этого края; грозный вид здешних гор наводит какой-то непобедимый страх на турок, так что ни один заптий, как бы хорошо он вооружён ни был, не решится пуститься туда без товарища.

Не стану повторять, как прелестны картины природы, представившиеся нам на южной стороне прохода Розалита; это совершенно то же самое, что мы видели в проходе Шибка-Балкан, лежащем на запад отсюда. Сходство между долинами Карлова и Казанлыка объясняется очень легко, так как обе они результаты одинаковых геологических процессов. Их разделяет хребет Калофер-Балкан, идущий от севера к югу и служащий, в то же время, пограничной чертой между реками Тунджей и Джиопсой. Проезжая дорога лежит вдоль этого плоского хребта гнейсовых скал и потом начинает едва заметно спускаться к фабричному городку Балоферу, притаившемуся в гранитном ущелье реки Тунджи. По пути нам беспрестанно попадались стада овец и коз, которые паслись на тучных лугах, покрывавших откосы гор. На всем южном склоне Калофер- Балкана лесов вовсе нет, и стада беспрепятственно перекочёвывают с места на место.

Отдохнув немного в караулке, поставленной на берегу небольшой реки, протекающей по дну калоферского ущелья, мы продолжали следовать вдоль этого ущелья, по направлению к городу, который возвещал о своём близком присутствии гулом и треском от 700 веретен разных машин, выделывающих громадное количество золотых и серебряных шнурков и позументов. При въезде в город, я подумал, что очутился среди громадной фабрики; к каждому дому проведен небольшой канал от горной речки; вода приводит в движение колеса машин, которых в иных домах по три, а в других от двадцати до тридцати. Калофер известен своими позументными изделиями и особой тканью, называемой миндерлик, — род [179] штофа для мебели. Он стоит на высоте 608 метров над уровнем моря. Об истории его возникновения существует много интересных преданий; между прочим, рассказывают, что в числе привилегий, дарованных городу султанским фирманом, существует следующая: каждый мусульманин, подъехав к черте города, обязан расковать все четыре ноги своей лошади.

Несмотря на то, что в Калофере не более 500 домов, с населением в 7,000 душ болгары и небольшого числа цыган (прежние сведения, будто здесь 3,000 домов, совершенно ошибочны), в нем заметны явные признаки довольства и благосостояния жителей, вследствие сильного развития фабричной деятельности.

Утром, при солнечном освещении, Калофер похож на итальянский городок. Хорошенькие домики раскинулись амфитеатром под самым ущельем и тонут в зелени виноградников и фруктовых садов; немного выше, в горах, белеют церкви и уединенные монастыри; все это вместе, при темно-голубом небе и чистом, прозрачном воздухе, невольно переносит вас в Италию.

Турецкое правительство имеет в Калофере своими представителями мудира и нескольких заптиев; христианскому населению предоставлено самоуправление; невидимому, оно довольно своей судьбой, не смотря на тяжкие подати, с него взимаемые. Община очень заботится о распространении образования и устроила, в последнее время, две прекрасные школы для мальчиков и для девочек. Кроме собора, здесь есть еще три церкви и два женских монастыря, а за городом, на берегу реки Белой, у подошвы горы Джумрукчал, стоит знаменитый мужской монастырь Пресвятой Богородицы.

С.

(Продолжение будет.)

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1877 г., № 4.

2. Пасионистами называются члены иезуитского ордена Страстей Господних (Sacre Coeur или Coeur Jesus).

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Болгарии. (Из второго тома сочинения Каница) // Военный сборник, № 5. 1877

© текст - С. 1877
© сетевая версия - Thietmar. 2013
© OCR - Кудряшова С. 2013
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1877