-

ФЕЛИКС КАНИЦ

ОЧЕРКИ БОЛГАРИИ

(Из второго тома сочинения Каница) ¹.

Donau-Bulgarien und der Balkan. Historisch-geographisch-ethnographische Reise-studien aus der Jahren 1860-1876.

II Band, von F. Kanitz.

(Статья первая).

В № 1-м «Военного Сборника» за нынешний год мы поместили краткое извлечение из I-го тома интересного сочинения г. Каница, в котором автор описывает северо-западную часть Болгарии с прилежащею к ней местностью Сербии, а также приводит исторические и этнографические сведения о болгарах, их религиозном, гражданском и домашнем быте, их отношениях к другим племенам Балканского полуострова и к турецкому правительству.

В настоящее время мы приведем, также в виде извлечения, ряд статей из недавно вышедшего II-го тома труда того же автора, в котором г. Каниц описывает свое путешествие по средней и западной Болгарии и Балканам, в период времени с 1871 по 1876 год. В извлечении мы останавливаемся лишь на сведениях, могущих представить интерес для наших читателей, обходя специальные исследования автора, носящие по преимуществу археологический характер.

Ред.

I. Чрез Виддин в Рущук.

Летом 1871 г. я предпринял путешествие с научною целью — исследовать центральный и западный Балканы, равно как и области, прилегающие к нему с севера и юга.

17-го мая прибыл в Виддин, откуда на пароходе выехал в Рущук.

Чтобы добраться до пароходной пристани, нам пришлось идти цыганским кварталом, где мне на каждом шагу попадались в высшей степени характеристичные физиономии мужчин, женщин и детей. Драгоман ждал уже меня на берегу; пароход, на [384] котором мы должны были плыть, приближался к пристани на всех парах. Когда мы отчалили, я долго стоял на палубе, любуясь роскошною рекою и высотами Калафата, обагренными потоками крови турок и их противников. Заходящее солнце обливало весь пейзаж палевыми, багровыми и фиолетово-голубыми красками; наконец, белые, зубчатые крепостные стены Виддина начали представляться глазу в виде каких-то неясных очертаний; затем, сумерки заволокли всю картину и с мачт парохода полетели вниз флаги.

Через три, часа мы пристали к Лом-Паланке. При ярком свете луны я издали мог рассмотреть громадный силуэт горы Св. Николая. В течение ночи мы проехали мимо пристаней в Рахове, Никополь и Систове (Свистов). На следующий день, перед обедом, мы достигли Рущука, главного города Тунскаго вилайета. Пароход причалил очень близко от каменного откоса набережной, постройка которой начата несколько лет тому назад, по распоряжению Мидхата-паши. Эта набережная, равно как линия рущук-варнской железной дороги в Константинополь, до сих пор не конченные, служат подтверждением той истины, что в Турции многое начинается, и ничто не доводится до конца.

Пока пассажиры второго класса с шумом и гамом перебирались на берег, мы, пассажиры первого класса, употребили это время на осмотр издали города. Подобно всем придунайским городам Болгарии. Рущук, возведенный, по ходатайству Мидхата-паши, в главный город вилайета, стоит при р. Ломе, одной из многочисленных речек, берущих начало в северном откосе лесистого балканского хребта и впадающих в Дунай. Лом омывает только западную часть города; по обоим берегам реки скучились самые не благовонные, нуждающиеся в воде, заведения, как-то: бойни, кожевенные заводы, рыбные лавки и проч. Центр Рущука, с губернаторским домом, казармами, присутственными местами, 29-ю мечетями и 20-ю минаретами, составляет турецкий квартал и возвышается заметно над береговыми частями. На восточной стороне, на крутом откосе, идущем прямо к Дунаю, мы увидели несколько изящных новых зданий, в чисто европейском стиле, между прочим, большой отель «Isle Hane» и дома консулов, с разноцветными флагами, развевающимися над ними. Вправо от нас тонули в зелени только что отстроенный бани с куполообразной крышей, мечеть и форт, защищающий пристань; у подножия кирпичной стены его, на самом берегу реки, расположены таможня, складочные магазины для товаров, мастерские компании наемных карет и здания австрийских и турецких пароходных компаний. Последняя компания [385] основанная Мидхатом, владеет семью пароходами и несколькими транспортными судами; но, благодаря беспорядочному турецкому хозяйству, она неминуемо должна рушиться. На востоке, в расстоянии четверти версты от пристани, видны постройки дебаркадера рущуко-варнской железной дороги, а на западе, при самом устье реки Лома, устроена небольшая корабельная верфь и гавань для турецких парусных военных судов. Оба эти пункта находятся под защитой пушек крепостной стены, окружающей весь город, кроме части, обращенной к Дунаю, где она срыта до основания по приказанию Мидхата-паши. Говорит, что он, со свойственной ему энергией, в течение одного года, снес на этом месте целый квартал, пробил новые улицы к центру города и заложил, до сих пор не оконченную, прекрасную набережную.

Не весело мне было расставаться с австрийским пароходом, где я наслаждался полнейшим комфортом; впереди меня ожидало продолжительное, неприятное путешествие по стране, лишенной всякой культуры и нисколько не подготовленной к приему иностранных гостей.

Так как в 1866 году я поверхностно ознакомился с Рущуком, то теперь мне хотелось вознаградить потерянное. Главную прелесть его, как и всех вообще городов Турции, составляет этнографическая, а не архитектурная сторона.

В Рущуке только две три улицы носят на себе европейский характер, и в числе их та, которая ведет к дебаркадеру железной дороги. Все они находятся в квартале, населенном, преимущественно, христианами и иностранцами. На основании турецких источников, из 23,000 жителей Рущука, 10,800 турок, 7,700 болгар, 1,000 евреев, 800 армян, 500 цыган и 1,000 турецких солдат; из иностранцев здесь 800 валахов и сербов, 200 австрийцев и венгерцев, 100 греков, 100 русских, немцев, англичан, поляков, итальянцев и т. д., которые состоят под покровительством своих консулов.

В турецком квартале заслуживает внимания только та часть, где находится губернаторский дом с обширным садом; здесь, по праздникам, играет музыка и собирается праздный люд. Боковые флигеля этого дома заняты канцеляриями, судом и типографией официального турецкого листка «Туна», — единственной газеты в целом вилайете. Далее идут: полиция, почтамт, телеграф и, наконец, тюрьмы. Вправо от губернаторского дома возвышается здание городской ратуши, влево стоит сиротский дом, а напротив, тянутся обширные казармы для пехоты и кавалерии. Несколько стройных минаретов придают этому кварталу особенный, живописный характер; но об [386] изящной, строго-правильной я прочной европейской архитектуре здесь и помина нет.

Болгары имеют в Рущуке две православных церкви; из которых одна, во имя св. Георгия, самая древняя; она перестроена в 1840 году. Свято-Троицкий собор, воздвигнутый здесь сто лет тому назад, до половины врыт в землю, как того требовал существовавший в ту эпоху закон; вследствие этого, он очень, походит на погреб или на пещеру, хотя внутри довольно обширен и богато украшен.

Болгарские школы не процветают, не смотря на усилия людей достаточных дать им большее развитие; кроме двух народных школ, содержимых за счет доходов вышесказанных двух православных церквей, у болгар есть еще, на берегу Дуная, четырехклассная мещанская школа, где преподают семь учителей, и школа для девочек, с одной учительницей и тремя учителями.

Во время моего пребывания в Рущуке, я успел осмотреть единственный находящийся там книжный, магазин Данова, в котором нашел множество учебников и книг для детского чтения с картинками, географические карты и немецкие фотографии, В Рущуке достойны внимания местные произведения из черной глины с серебряными украшениями.

В городе имеется несколько мебельных магазинов, где продается довольно красивая, хотя странной формы, мебель, непременно раскрашенная; по ней можно составить себе приблизительное понятие об обстановке комнат турецких красавиц. Здесь же вы найдете огромный запас безобразнейших игрушек, на которые вряд ли отыщется много покупателей. Есть еще несколько лавок серебряных дел мастеров, занимающихся продажею поясных дамских пряжек, браслетов и серег, усердно разбираемых женским населением города. В базарные дни, главная улица турецкого квартала бывает запружена народом и возами с равными сельскими произведениями. Кроме скота, хлеба и овощей, привозимых в громадном количестве, в эти дни идет бойкая торговля турецкими туфлями, башмаками и платьем; в глаза бросаются целые ряды лавок, где лежат груды желтых и красных бабуш, для турецких женщин, и черных башмаков для городского и сельского мужеского населения. Поразительная длина и ширина обуви объясняется тем, что болгары носят чрезвычайно толстые и непременно пестрые чулки. Часовщики, меховщики, седельники, ткачи и оружейники — преимущественно туземцы; они ведут свои дела очень успешно. Много зарабатывают также и золотошвеи, так как турки и [387] болгары любят носить расшитые одежды. Оптовая торговля сельскими произведениями составляет почти монополю сельских жителей; иностранцы, большею частью, бывают арендаторами фирм, аптекарями, трактирщиками и содержателями наемных экипажей. Модные магазины и конечно, все принадлежат иностранцам, в особенности австрийцам, которые здесь сильно наживаются.

В среде греков, армян и валахов — отъявленных мошенников и шарлатанов, занимающихся лечением и ходатайством по делам, с дипломами, ими же самими сфабрикованными — можно встретить докторов и адвокатов, получивших основательное образование за границей. Впрочем, в ученых врачах здесь нет и потребности, так как турки из фатализма, а болгары из скупости никогда не лечатся; притом, климат в Рущуке бесподобный, и потому больных почти не бывает, minimum температуры 18°, a maximum 31° в тени, по Реомюру.

Лучшее украшение города, как мы уже сказали, это его местоположение. Любимыми развлечениями образованного европейского общества служат катанья на пароходах в Журжево и в экипажах или верхом в очаровательную долину Лома, а также в виноградники и фруктовые сады Вули и Бесарбовы. Зимой у консулов бывают вечера, балы, любительские спектакли с благотворительной целью или концерты какого-нибудь заезжего артиста, а не то странствующего оркестра богемских и венгерских музыкантов. Последние играют, обыкновенно, летом в общественных садах. Болгарская молодежь начинает, мало по малу, получать вкус к европейским удовольствиям.

Рущук принадлежит к длинному списку турецких придунайских крепостей. Граф Мольтке, в своем сочинении: «Русско-турецкая кампания, 1828-1829 г.» совершенно верно описал турецкие крепости на Дунае и на берегу Чёрного моря; с тех пор они нисколько не изменились. «С европейской точки зрения, говорит он, оборонительные средства всех этих крепостей весьма ничтожны. Бастионный фронт их недостаточно командует над впереди лежащею местностью и не прикрыт наружными верками; рвы сухие, малой ширины и глубины, хотя эскарпы и контрэскарпы хорошо одеты; крепости эти снабжены запасами провианта, пороха и снарядов; пушек много. Внутренность их загромождена мазанками. Вот особенности почти всех придунайских турецких крепостей».

В крепостном вале Рущука издавна пробито пять каменных ворот и устроено 16 бастионов, вооруженных 5-12 орудиями [388] различного калибра; вал к стороне Дуная частью разрушен; с южной же стороны над ним господствуют соседние горы.

По уверению венской газеты «Presse», Рущук будет укреплён несколькими отдельными фортами и будет иметь казармы на 6,000 человек. Очень возможно, что в Константинополе, действительно, было такое намерение и даже сделано распоряжение привести его в исполнение; но в Рущуке и по сию пору ждут начала работ, так как в Турции почти все ограничивается газетными известями.

II. Вдоль берега реки Янтры.

Все, что я слышал, о путях, пролегающих через Балканы, представлялось мне чем-то смутным. Очень немногим туристам удалось перейти эти горы; большая часть видела их только издали; но именно эти-то последние, с необыкновенной самоуверенностью, сообщали мне разные сведения: одни с ужасом описывали трудности пути, другие, напротив, говорили, что переезд через горы отличный. К счастью, я в своих путешествиях, то же, что солдат в походах: никогда и нигде не рассчитывал на комфорт. Так и в настоящем случае, я взял с собой как можно менее поклажи.

На знаменитой конной ярмарке в Ракосицах близ Тернова, я и мои спутники запаслись лошадьми, и, заручившись нужными рекомендательными письмами к начальникам округов, пустились в путь.

Повозка моя катилась по пыльной большой дороге. Далеко впереди, на северо-востоке от нас, серебрился Дунай, охватывая несколькими рукавами необозримую валашскую долину. Вскоре тучи заволокли небо, скрыв от меня ландшафт, и теплый, мелкий дождик прибил дорожную пыль. Когда он кончился, я, чтобы сократить скучное время, развернул бывшие со мной различный карты. Проверив, в течение двух часов; направление дорог, свойство почвы, течение рек и ручьев, названия гор, сел, деревень и местечек, попадавшихся на пути, я убедился, что карты Киперта, Шеда, Барта, австрийских и русских топографов полны промахов и отличаются большими пропусками.

Население рущукского округа самое смешанное; деревни, собственно, принадлежать или болгарам, или туркам, но в них живет много татар и черкес. Замечательно, что оба последние племени не смешиваются с туземцами, а строят свои мазанки на краю селений и держатся своих обычаев, так, что в каждой такой общине существует как бы другая община. Меня крайне удивило то обстоятельство, что нам по дороге не попалось ни одного человека из этого пестрого [389] населения, вследствие чего, местность казалась необыкновенно пустынной; только стаи дятлов, унизывавших телеграфные проволоки, да дикие орлы, гордо восседавшие на верхушках телеграфных столбов, несколько разнообразили эту мрачную картину. Поднялся сильный ветер, от которого зашумела густая зелень кукурузы.

Чтобы не опрокинуться в глубоких колеях дороги, мы свернули в сторону и поехали полем; через два с половиною часа, мы спустились под гору и очутились перед уединённым постоялым двором. Мой кучер, принадлежащий к русской секте скопцов, которые исключительно занимаются извозом в Яссах и Бухаресте, попросил позволения покормить лошадей. Поневоле пришлось просидеть несколько времени в дымной, грязной лачуге, прозванной, не знаю почему, Гёль-Чесмэ (Дитя роз), хотя о розах тут и помину не было; кругом рос репейник и какие-то другие сорные травы. Вообще, местность эта была далеко не поэтична и даже, кажется, не совсем безопасна, чему свидетельством служила близь стоявшая караулка для жандармов. Она построена здесь, и, по-видимому, с тою целью, чтобы держать в страхе переселенцев черкесов, пользующихся дурной славой, и обезопасить от них проезд по пустынной дороге, ближе пяти миль от которой нет никаких селений. Когда мы снова тронулись в путь, дорога пошла зигзагами вверх, к прежней однообразной плоскости. Мы все более и более удалялись от цветущих берегов реки Лома и, наконец, под, Обретником потеряли их совсем из виду. Пять часов спустя опять показались хорошо обработанный поля, лесистые холмы, фруктовые деревья, виноградники, стада буйволов и овец и люди в живописных одеждах. Когда мы остановились у чистенького постоялого двора я обратился с расспросами к крестьянам об их виноделии, табачной торговле, состоянии черкесских поселений, числе проживающих в окрестностях цыган и т. д. Видя, что их ответы заношу в свою записную книжку, крестьяне начали подозрительно перешептываться, и я не мог уже после того ничего от них добиться, кроме неохотного: «А кто его знает?».

После краткого отдыха, мы поехали далее, и все с горы на гору. Когда мы начали спускаться к реке Янтре, заходящее солнце окрасило прихотливыми цветами обширную долину реки и могучие вершины окаймлявшей ее цепи Балканских гор. Не смотря на то, что они отстояли от нас на одиннадцать миль, мой драгоман уверял, что он простым глазом видит снег, покрывающий их вершины.

Глинистый грунт до того размяк от дождя, что для облегчения лошадей я вышел из повозки и пошёл пешком по длинной [390] ложбине из залежей известняка и мергеля; там и сям, мне попадались каменоломни: одни, очень древние, вероятно, снабжавшие строительным материалом еще римлян, а другие, менее изрытые, из которых добывали камень для моста через реку Янтру, под Белой. Полчаса спустя, выбравшись из дефиле, мы увидели этот превосходный обращик болгарской архитектуры, переехали его и сделали привал в жалком трактире обширного селения Бела.

Отсюда начинается прямая дорога в Тирново. На следующее утро нам пришлось проезжать виадуком с гигантскими арками, близ того дефиле каменоломни, по которому я накануне шел пешком. Прозрачный ручей журчал внизу, извиваясь по направлению к р. Янтре, в которую впадает.

Удивительно, каким это образом случилось, что на мутной грязной Янтре вздумали построить такой изящный мост из твердого известняка! Он длиною в 9 метров с 12-ю арками на красных столбах. Так как губернаторы в этом вилайете беспрестанно сменялись, то трудно решить, кому первому из них пришла в голову мысль воздвигнуть это роскошное произведение архитектуры. Вероятно, Мидхату-паше. Мост окончен в 1870 г.; строился он ровно три года, следовательно, был заложен в последнее время его губернаторства. В 1872 г., я встретился случайно со строителями моста, это был простой болгарин, наружностью и одеждой ни чем не отличавшийся от местных крестьян. С очень понятным самодовольствием он рассуждал о своем произведении, сильно напирая на то, что мост обошелся в 700 тысяч пиастров (70 тысяч гульденов) — сумма, громадная для болгар.

В кампанию 1854 г. турки, опасаясь, чтобы русские не перешли Дунай под Рущуком и не пробились на дорогу из Тирнова в Филипополь, построили на различных пунктах вдоль берегов Янтры редуты, укрепив особенно тот из них, который находился под Косовом, где дорога поворачивает на Плевни. Этот редут, поставленный на высоком холме, далеко выступает в реку.

После этой кампании много болгарских семейств перекочевало в Крым и Валахию. Судя по цветущему состоянию местности, по которой мы ехали, видно, что край совершенно оправился после опустошительной войны 50-х годов. Впрочем, оба берега Янтры представляют разительный контраст между собою; на левом берегу почва превосходная; беспрестанно попадаются стада откормленного скота, необозримые поля кукурузы и пшеницы, роскошные пастбища с речками и ключевыми источниками, виноградные сады, целые рощи фруктовых деревьев, [391] где растут превкусные груши; на правом же берегу грунт глинистый и вся растительность ограничивается кустарникам и мелким дубом.

Полевое хозяйство в долине Янтры ведется по самой первобытной системе; мне случалось видеть плуги, запряженные 4-мя и 6-ю, а в горах даже 8-ю и 10-ю тощими волами. В Кочине, деревне, где очень много кирпичных заводов, я свел знакомство с одним земледельцем болгарином, который позволил мне срисовать его плуг.

Все деревянные части сделаны самим крестьянином, но сошник и косуля куплены им в ближайшем городе; первый стоит 25, а последняя — 10 пиастров. Мидхату-паше очень хотелось ввести в этом крае усовершенствованный австрийские орудия, так как, не смотря на существующее в Константинополе учреждение, носящее громкое название «министерство земледелия», во всей Турции не найдется ни одной земледельческой школы. Но усилия Мидхата-паши не имели успеха; новые плуги и другие полевые орудия чрезвычайно туго прививаются здесь.

В то время, когда мы проезжали через мост на Янтре, нам попалось на встречу много крестьян, возвращавшихся с ярмарки в Тирнове; почти все женщины были одеты с ног до головы, в темные цвета.

По ту сторону реки местность изменилась; на юге, все яснее и яснее, обрисовывалась характеристическая форма горы Стол, гордо выдающейся из всех Балканов; на юго-востоке живописно раскинулось большое селение Поликраиште, окруженное зелеными рощами и роскошными виноградниками. Этот ласкающий взоры ландшафт служил прологом к величественным картинам, которые ожидали меня впереди, в пределах Балканских гор.

III. Город Тирново.

Ущелья реки Янтры, пестро раскрашенные постоялые дворы у самых городских ворот, каменный мост о двух пролетах через реку Самоводу и местечко того же названия, — все это составляет как бы предместье Тирнова. Местечко Самовода, выглядывающее из целой рощи ореховых и шелковичных деревьев, имеет вид исполинской караульни, поставленной здесь для охранения разного рода религиозных памятников, как будто с намерением сгруппированных в ущелье Янтры.

Местоположение Тирнова удивительное; им восторгались еще древние византийские писатели. Мольтке в своих записках говорит, что он во всю свою жизнь не встречал такого романического города; [392] особенное внимание его обратили на себя известковый свалы, в который город как бы врублен.

Охватить глазом весь город с одного какого-нибудь пункта — вещь совершенно невозможная; лучшее для этого место — редут, поставленный на вершине одной из скал, по ту сторону моста Хази-Ферух-Бей. Путеводителем моим в этом месте были записки и планы генерала Мольтке, при помощи которых я очень легко находил дорогу в лабиринте поворотов, извилин, спусков и подъемов среди бесчисленных известковых террас. Мне стоит только раскрыть теперь панораму Тирнова, и в памяти моей ясно воскресает картина освящённого солнцем города с его стенами, башнями, мечетями, минаретами, церквами, мостами, островами, садами и речками.

С западной стороны отсюда, на заднем плане, возвышаются, два ряда скал, между которыми скрыто ущелье с находящимися в нем Свято-Троицким и Преображенским болгарскими монастырями. На левом берегу Янтры, со скалой Орел довольно пологой седловиной соединяется высокий холм, на уступах, которого раскинулся христианский квартал; дома обывателей, магазины, лавки, трактиры и, между прочим, мой отель «Bella-bona» скучены здесь до такой степени, что удивляешься, как люди тут не задохнутся; улицы необыкновенно узки, дома попадаются не только двух, даже трехэтажные – явление очень редкое на востоке, вызванное чрезмерной дороговизной городской земли. Над этой массой домов возвышаются купола церкви во имя славянских проповедников Кирилла и Мефодия; рядом с нею стоит скромный дом владыки, тирновского епископа.

От подножия холма, почти сплошь покрытого с южной стороны строениями, тянется ровная плоскость, занятая вторым кварталом, где живут болгары и турки вместе; центр его — губернаторский дом. Отсюда, по направлению к востоку, подымаясь несколько вверх, начинается третий квартал, большинство обывателей которого состоит из турок. Здесь зданья не так скучены и тонут в зелени, что придает улицам очень веселый вид; перед каждым домом стена или забор: турок не любит; чтобы посторонней глаз заглядывал к нему. В этом квартале соединены все здания, замечательные по своей новейшей архитектуре.

Но замечательнее всех произведений человеческих рук я считаю натуральный мост из скал, ведущий из последнего квартала к горе Каревец, стоящей как раз против него. Самое название этой горы показывает, что тут, во время оно, была резиденция вождя карийцев, народа, бесследно исчезнувшего, от которого осталось одно [393] только имя. Турки называюсь эту гору Хизар-бер (Замковая гора), а мечеть, красующуюся на ее вершине — Хизар-Джалази.

Перейдем обратно пост Хази-Ферух-Бей; путь лежит по правому берегу реки, мимо маленькой мечети, через довольно обширный квартал, населенный, большею частью, магометанами. Строения его достигают первого уступа горы, поросшей роскошным лесом, с вершины которой я снимал описанный мною теперь вид Тирнова. Гора эта в древности называлась «Святой горой», потому что на вершине ее стоит церковь во имя Божией Матери. Нельзя себе представить ничего поэтичнее Святой горы, почти сплошь покрытой фруктовыми деревьями, роскошными цветами, рощами, между которыми струятся ручейки.

Я нисколько не удивляюсь, что живописное Тирново, с его укреплениями на горах Каревиц и Трепевиц, с древними церквами и монастырями, остается до сих пор самым священным и любимым городом в глазах болгар, не смотря на то, что главным городом вилайета сделан^: Рущун.

Не более ста лет тому назад, г. Тирново был самым промышленным пунктом в Турции; он особенно славился ткацкими произведениями; здесь работали тысячи станков. Но после того, эта последняя промышленность перешла в глубь Балканского полуострова: в Габрово, Беброво, Елену и Травну. Впрочем, на тирновском базаре и теперь вы встретите громадные склады местных и иностранных товаров; ими снабжаются все окрестные города и селения. Жители Тиртева ведут обширную торговлю по Дунаю; вот почему, до основания Тунского вилайета, Франция, Австрия и Россия имели здесь своих консулов.

Когда я приехал в первый раз в Тирнову, в 1871 г., Гайдар-бей, тогдашний мутешериф (губернатор), получил официальное уведомление из Рущука о моем прибытии. Он тотчас же прислал ко мне заптия, для того, чтобы под его защитой я мог безопасно осмотреть мусульманский квартал. Так как весь город расположен на уступах гор, то нет возможности ездить по его улицам в экипажах. Я и два мои приятеля, давно жившие здесь, отправились пешком по большой базарной улице в губернаторский конак; мы не застали губернатора и воспользовались его отсутствием для осмотра дома, стоящего на довольно длинном, четырехугольном дворе. Главное здание и боковые пристройки его самой разнородной архитектуры; в историческом отношении замечателен только павильон на юго-западной стороне. Он был выстроен на скорую руку для великого реформатора султана Махмуда, который, как второй Гарун [394] аль-Рашид — с тою только разницею, что его сопровождала, свита на 800 лошадях, — вздумали, летом 1837 г., лично обозреть все подвластные ему провинции.

Сквозь разбитые стекла окон нам очень удобно было рассмотреть роскошное убранство главной приемной залы; но, по обвалившейся штукатурке, резьбе и разным украшениям в восточном вкусе, сейчас сложно было угадать, что павильон выстроен в какие-нибудь две недели.

Пришли сказать, что Гайдар-бей готов нас принять. В первой комнате главного здания стояла духота невыносимая; около 60 человек просителей и просительниц различных сословий и национальностей, в том числе несколько турецких женщин, закутанных в покрывала, и черноглазых цыганок, дожидались выхода паши. Нас пригласили в следующую комнату; молодой турок поднял портьеру, и мы очутились перед маленьким, преждевременно состарившимся человечком, который, при нашем появлении, встал с дивана и приветливо поклонился нам. Это был тирновский паша, правитель 6 городов, 6 местечек и 447 селений. Рядом с ним сидел Карагиозоглы, болгарин, с очень умным и самодовольным лицом, о котором я слышал еще ранее; он был не только обладателем паровой мельницы и филатурной шелковой фабрики, но вместе с тем, и уездным начальником; как человек тонкий, пронырливый и отлично знакомый с краем, он считался правой рукой Гайдар-бея.

Последнего, по-видимому, уже предупредили о цели моего путешествия, потому что лишь только я заговорил о плохом состоянии дорог, паша поспешил уверить меня, «что об этом теперь очень много думают и дороги будут скоро исправлены:». Затем, когда речь зашла о школах, церквах, разработке руд и вообще о местной промышленности, тот же уклончивый, дипломатический ответ паши: «да об этом теперь много думают.... уже начаты исправления», остановили мои попытки добраться до истины. Мне надоел этот однообразный тон беседы, и я чрезвычайно был доволен, когда визит кончился.

Весь следующий день я посвятил осмотру городских зданий и исторических памятников и, между прочими, знаменитого моста из скал, в котором около 60 метров длины. Мост этот, как уже сказано прежде, соединяет старый город со скалой Каревиц; он есть ничто иное, как натуральная известковая стена, вышиной в 12 метров (6 сажень), опоясывающая, в виде вала, конусообразную гору Хисар. При помощи человеческих рук, эта стена обратилась, в самое надежное укрепление Тирнова; она очень узка и неприступна в [395] том отношении, что может быть аффилирована из ближайших верков.

Существует легенда, что Тирново построен великанами. По словам турецких историков, в древние времена посреди города возвышался шестиугольный замок с пятью воротами; Янтра опоясывала его кольцом, но сообщался он с рекой только посредством двух башен. Теперь от замка не осталось и следов, а из башен уцелела только одна, чрез которую мы прошли, чтобы осмотреть укрепление, воздвигнутое на горе Хисар.

Прежде, чем расстаться с Тирновом, я съездил в соседний городок Маринополь, чтобы взглянуть на тамошние фабрики и заводы. Там я нашел множество мелких водочных заводов, но осмотрел подробно только замечательную по своему устройству шелковую филатурную фабрику, паровую мукомольную мельницу и паровой же винный завод, принадлежащие вышеупомянутому Карагиозоглы. Янтра снабжает водой все эти заведения.

Не смотря на вполне рациональное устройство двух последних заведений, произведения их никак не могут соперничать с иностранными; за то шелковая фабрика действует блистательно. По собранным мною сведениям, шелководства составляет самый богатый источник промышленности болгарского сельского населения.

IV. В Никополь на Истере и в Систов (Свистов).

Мы выехали из Тирнова 5-го июня. На расстоянии 17 верст, нам не попалось ни одного селения; мне показалось это тем более странным, что вся местность по направлению к северо-западу должна бы привлекать к себе земледельцев. Почва здесь, по-видимому, плодородна, лес не сплошной, известковые скалы постепенно исчезают и сменяются волнообразной равниной, по которой река Русица катит свои зеленоватые волны почти по прямой линии от запада к востоку. Мы перебрались через нее в брод при селении Никуп, в том месте, где река шириною около 35 метров (около 17 саж.), и верхом на лошадях вскарабкались на левый ее берег, круто подымавшийся на 10 метров.

Здесь мы очутились на почве древнего Рима. Кругом нас были одни развалины; по моим соображениям, на этом месте непременно существовал большой город. Остатки крепостных стен тянулись на север, юг и запад; улицы, расположенные параллельными линиями и правильно перерезанные поперечными, были видны очень явственно; не смотря на толстый слой мусора и щебня, который покрывал их, [396] я легко угадывал пункты, где стояли главные здания. Подвигаясь к западу, мы выехали на обширную площадь, которая, судя по уцелевшим обломкам колонн и портиков самой изящной архитектуры, служила форумом города. На северной и южной сторонах городской стены мы увидели двое ворот, соединявшихся между собой широкой улицей; от третьих ворот на западной стороне уцелели даже величественные колонны. Мне кажется, что на этом последнем месте должен был находиться городской Praetorium или форт, так как здесь соединены все те условия, при которых римляне воздвигали свои укрепления.

И начали производить здесь археологические взыскания и были вполне вознагражден за свои труды любопытными открытием. Я нашел на одном камне четырнадцать строк греческой надписи, из которой было ясно видно, что мы находились среди развалишь древнего Никополя, основанного, как полагают, императором Трояном, в память его побед над сарматами и которого отнюдь не следует смешивать с Никополисом, построенными тем же императором на реке Барасу.

Ни один город древней римской эпохи не возбуждали столько споров и разногласий, как Никополь на Истере (древнем Дунае). К удивлению наших историков, о нём нет никаких сведений в археологических документах. Никто не может объяснить себе, какими это образом на римских картах, где обозначены гораздо менее важные пункты, пропущен такой значительный город. Наконец, странно и то почему древние писатели, упоминая о Никополе на Истере, всегда прибавляют, что он стоит далеко от Дуная, на реке Янтре, поблизости от Гемуса (Балкана).

Что древнего Никополя на Истере, основанного императором Трояном, не следует смешивать с существующими ныне Никополем на Дунае, с этими были согласны все древние и новейшие историки, убежденные в том, что прежний Никополь основан императором Гераклием в 629 году, в воспоминание побед над персами. Правда, в конце прошлого столетия, весь край на север от Балкан был также мало известен как и нам, однако, всегда трудно понять, почему в трудах ученых того столетия не сохранилось никаких сведений о развалинах, найденных мною близ селения Никуп, на Янтре.

Но мнению некоторых историков, провинция Никополитана, после падения царства гуннов, перешла во владение мезо-готфов, где проповедником христианства был епископ Ульфида; но я тщетно искал на этом месте кирпичей с клеймами или каких бы то ни было [397] следов первой христианской эры; все виденные мною развалины носят на себе печать более отдаленной эпохи.

Наступившие сумерки вынудили меня прекратить изыскания, и мы отправились верхом в селение Никуп. Здесь мы находили на каждом дворе какой-нибудь остаток древности, в виде капителей ионического стиля, мраморных плит, обломков колонн и проч., которые жители собирают не с археологическими целями, а для домашнего употребления.

На следующий день мы тронулись отсюда в дальнейший путь и, держась берега узенькой речки, ехали по направлению к деревне Текир. По дороге нам попалось несколько грязных деревень, населенных черкесами и длинный обоз с хлебом, который везли болгары. Я разговорился с ними и узнал, что они доставляют прошлогодний хлеб из Тирнова в Систово, и что каждый обозник за перевозку 400 ок хлеба, в течение четырёх суток и притом по отвратительной дороге, получает один наполеондор.

Деревня Текир населена турками и болгарами; местные болгары зовут ее Каровец, может быть, по имени находящаяся по близости монастыря. Мы не завернули в нее, потому что спешили, до наступления ночи, добраться до Систова. Лишь только мы переехали Границу систовского округа, как попали в «болотистую местность; от продолжительных дождей болота до того вздулись, что вода залила большую дорогу, воздух; был пропитан миазмами; лошади наши вязли по колена в размякшем грунте. Удивительно, как турецкое правительство не обратит внимания на это гнездо холеры и тифа.

Но вот, наконец, показались первые здания Горняго-Махала, гористые предместья города Систова. Переехав его по тряской мостовой, мы спустились в Дольний-Махал, главный квартал этого замечательного торгового пункта Болгарии. Я намеревался пробыть здесь не более суток, чтобы собрать только необходимые сведения о предстоящем мне пути в Габрово, где хотел определить водораздел между реками Янтрой и Осмой.

(Продолжение будет.)

Комментарии

1. Извлечение из I тома труда г. Каница о Болгарии помещено в № 1-м «Военного Сборника» за настоящий 1877 год. При чтении «Очерков Болгарии» может служить «Карта части Европейской Турции», составленная генерального штаба полковником Артамоновым.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Болгарии. (Из второго тома сочинения Каница) // Военный сборник, № 4. 1877