Записки графа Н

ИГНАТЬЕВ Н. П.

ЗАПИСКИ

Записки графа Н. П. Игнатьева. [616]

(Известия Министерства Иностранных дел. Записки графа Н. П. Игнатьева (1864-1874). Спб. 1914 г. Кн. III.)

1864-1874.

(См, ”Русская Старина”, февраль 1915 г.)

Решение Греции подчиниться постановлениям парижской конференции нанесло критскому восстанию смертельный удар: с прекращением подвоза продовольственных припасов критяне не могли более держаться.

”Народы”, говорить гр. Н. П. Игнатьев, редко дают себе ясный отчет в ходе событий; они судят о них по достигнутым результатам и осуждают того, кого постигнет неудача. Так точно и греки, видя, что все принесенные нами жертвы оказались бесплодны, с присущей южанам страстностью и непоследовательностью, воспылали злобой и ненавистью против России, на которую они возлагали прежде все свои надежды”.

”Я предвидел это с самого начала восстания и указывал министерству на возможность такого поворота в общественном мнении Греции, считавшей печальный исход критского восстания результатом нашей измены по отношению к Греции. Пользуясь этим настроением, наши противники поспешили завоевать утраченную нами позицию. На Востоке влияние есть нечто весьма деликатное и зависит от стольких зачастую совершенно неуловимых и скорее моральных, нежели материальных причин, что утратить его легко, а восстановить чрезвычайно трудно”.

”Наши противники спешили использовать против нас возможно шире настроение умов, создавшееся в Греции”. [617]

”Последние события оказались особенно полезны Англии, которая действовала все время в высшей степени последовательно. Она с самого начала высказалась открыто против аннексии Кандии к Греции и против вмешательства держав в пользу этой последней. Ход событий убедил греков в бесполезности всех попыток, которые шли в разрез с советами Англии, и в безусловной необходимости подчиниться воле этой державы”.

Что касается политики Венского кабинета, то судя по всему, что передает гр. Игнатьев, она была во время критского восстания как всегда двойственна, и в результате Австрии удалось не скомпрометировать себя в глазах турок и вместе с тем сохранить добрые отношения к грекам.

”Уловить нить двуличной политики, которую граф Бейст вел в Константинополе, довольно трудно”, говорить граф Игнатьев. ”То возбуждая недоверие к славянам, то восстановляя Европу против Румынии, то стараясь поднять греческий вопрос, когда не удавалось посеять смуту в ином месте, — Венский кабинет, руководимый гр. Бейстом, как бы умышленно старался вызвать осложнения, которых, ему казалось бы, всего более следовало избегать. Образ действий австро-венгерского канцлера дает повод думать, что он хотел сохранить группировку держав, возникшую в 1856 г., на почве недоброжелательства к России”.

Когда разрешился греко-турецкий конфликт, посланник Наполеона III в Константинополе говорил, что ”влияние России на Востоке потеряно лет на пятьдесят и что на ее счет усилится влияние Франции” (Удивительное непонимание взаимных интересов замечалось тогда между Россией и Францией. Ред.).

Быть может, с точки зрения Франции, ”Буре имел основание делать это пророчество, но благодаря обстоятельствам и непрестанным усилиям нашей дипломатии оно не оправдалось”. Между тем Наполеон III, не прекращая переговоров с нами, долго еще старался повлиять на турок и заставить их провести реформы в духе, диаметрально противоположном нашей программе, которая соответствовала жизненным интересам христианского населения Турции, отвергала мысль западных держав о слиянии христиан и магометан, ”элементов, взаимно друг друга отталкивающих” и стремилась ”создать на Балканском полуострове такой социальный, политический [618] и административный порядок вещей, который соответствовал бы интересами как христианских, так и мусульманских подданных Турции и обеспечил бы их совместное существование и дальнейшее развитие под властью султана” (Меморандум министерства иностранных дел от 6 апреля 1867 года).

”Мехмед-Руджи-паша, стоявший во главе управления в то время, когда обсуждался проект реформ, решил (в январе месяце 1867 г.) выйти в отставку, заявив султану, что ”только такие люди, как Фуад и Али-паша, в состоянии нести бремя управления страною, так как они пользуются доверием западных держав”. Али-паша был назначен великим визирем, а главный сторонник реформ, Фуад-паша, занял его пост, вступив в управление министерством иностранных дел”.

”Этот дуумвират”, говорит гр. Игнатьев, ”обладал всеми необходимыми качествами если не для искусного проведения реформ, то по крайней мере для инсценирования их с целью обмануть общественное мнение Европы. Под напыщенными разглагольствованиями о новой эре, которая должна была наступить с осуществлением реформ, чувствовалось, что в глубине души министры хотели только прикрыть в глазах иностранцев тогою либерализма свои личные виды и свой административный произвол, и отделаться хотя бы на время от докучливых напоминаний представителей держав, которые требовали все новых и новых реформ”.

”События, совершившаяся на о. Крите, и бессилие турецкого правительства подавить восстание поколебали авторитет Порты и султана в глазах населения. Разоренное налогами, ожесточенное произволом властей, отчаявшись в осуществлении обещанных реформ, возбуждаемое тайными обществами оно едва сдерживало свое озлобление. Весною 1868 г. недовольство приняло такие угрожающее размеры, что восстание, казалось, готово было вспыхнуть с часа на час. Раздражение против турок и страстное желание добиться улучшения своей участи овладело не одними только христианами; среди мусульман — албанцев, боснийцев, курдов и т. п. также шло глухое брожение.

Какие-либо осложнения на Балканах были в то время весьма нежелательны для России в виду ее внутреннего [619] положения, поэтому наш представитель в Константинополе считал необходимыми заблаговременно всесторонне обсудить, какое положение займет Россия при данных обстоятельствах. Надобно было решить вопрос, следовало ли ей руководить движением, возникшим на Балканах, и в каком духе мог бы быть решен Восточный вопрос, если бы эта дилемма предстала перед европейскими кабинетами. Соображения, высказанные на этот счет гр. Игнатьевым в ряде депеш на имя канцлера князя Горчакова, свидетельствуют о том, что он остался верен своему взгляду, а именно, что России следовало избегать всяких манифестаций, которые дали бы повод думать, что она намеревалась принять участие в движении или хотя бы хотела руководить им. Но при этом граф все-таки считал необходимым оказать нашим единоверцам нравственную поддержку и содействовать сближению народностей Балканского полуострова, чтобы они могли в известный момент оказать друг другу взаимную поддержку. Особенно важно, по мнению графа Игнатьева, было способствовать сближению Греции и Сербии (Как был прав в этом гр. Игнатьев, предугадывая будущие события истории балканского союза. Ред.) в виду той роли, какую им предстояло сыграт в дальнейшей судьбе Балканского полуострова; а в Белграде мечтали привлечь к союзу против Турции и Румынию, которая предпочитали тогда действовать особняком и даже находила для себя выгодным сохранить вассальную связь с Турцией. До какой степени Порта была встревожена, узнав о переговорах, происходивших между ее вассальными княжествами, и как она боялась, чтобы между ними не состоялось соглашение, показывает ниже следующий разговор с Фуад-пашею, записанный гр. Игнатьевым.

”Мы знаем наверно о существовали союза между Сербией и Румынией, сказал однажды Фуад-паша гр. Игнатьеву, мы знаем что, они хотят привлечь к этому союзу Грецию и Чорногорию. Этот союз может быть только оборонительным, так как обоим княжествам не угрожает никакой опасности извне.

”Он имеет в виду будущее... сербы и румыны выжидают удобный момент, чтобы напасть на нас... но когда перед мусульманской Турцией встанет вопрос ”быть или не быть”, она подымется как один человек и ежели ей придется [620] погибнуть, она оставит за собой одни развалины (События союзной войны 1912 года не оправдали предсказаний Фуад-паши. Ред.). Неужели Сербия и Румыния серьезно считают возможным жить самостоятельной политической жизнью, продолжал паша. ”Я решительно отрицаю это. Они, подобно двум спутниками, вращаются вокруг нас. Ежели они уклонятся от своей орбиты, они либо погибнут и затеряются в пространстве, либо будут притянуты другим более компактным и могущественным политическим телом и будут им поглощены. В том и в другом случае они потеряют более, нежели выиграют, между тем как на нас это не отразится заметным образом”.

Одновременно с движением, начавшимся в Греции и в Сербии, заволновалась и Болгария. Опасаясь, чтобы движение не разрослось, Порта решила подавить его в самом начале и в Дунайский вилает был послан Мидхат-паша, облеченный чрезвычайными полномочиями. Жестокость, с которой он действовал, была такова, что вокруг его имени создались легенды.

Западные державы поспешили использовать начавшееся в Болгарии движение против нас. Они преувеличивали его значение, чтобы придать в глазах Порты более цены своей поддержке и доказать ей коварство России. Появление мятежных банд приписывалось агитации панславистских комитетов; высказывалось даже предположение, будто болгарские четы были организованы нашими агентами, получили от них деньги и состояли под командой русских офицеров. Между тем, по словам гр. Игнатьева, было ”полное основание предполагать, что на болгар влияли польские агенты, которые находились в сношении с французским посольством”.

Что касается Румынии, то, не взирая на все уверения данные князем Карлом при вступлении на престол, Россия не могла быть довольна его политикой. Он опирался на либеральную партию, которая пресмыкалась перед Францией и относилась враждебно к России. Впрочем, князь вскоре убедился в недоброжелательности Франции и Австрии и понял, что император Наполеон III не задумался бы пожертвовать Румынией, ежели это понадобилось бы для упрочения его дружественных отношений к Венскому кабинету.

Недоброжелательство к нам императора Наполеона III, выражавшееся в противодействии его всем нашим [621] выступлениям на Балканах, что гр. Игнатьев особенно подчеркиваете в своих записках, сказалось и в отношении Черногории. Воспользовавшись пребыванием князя Николая черногорского в Париже в 1866 г., во время его путешествия по Европе, Наполеон III старался восстановить его против Сербии, соблазнял его несбыточными обещаниями относительна возможного увеличения его территории, обещал поддержать все его домогательства в этом смысле и старался сделать его глухим к нашим coветaм. Князь Николай, поддавшись этим соблазнительным обещаниям решил по возвращении в Цетинье послать в Константинополь уполномоченных и предъявить Порте свои требования.

Сенатор Пламенац и Станко-Раданич, на которых было возложено ведение переговоров, приехав в Константинополь, сразу увидели, что им нечего ждать поддержки со стороны западных держав и что мы одни сочувствуем Черногории. Они были очень изумлены конфиденциальными советами французского посланника Буре, который уверял их, что для благоденствия Черногории им необходимо признать сюзеренитет Порты. Полнейшее согласие его слов с тем, что говорили черногорским уполномоченным Фуад и Али-паша, не оставляло сомнения в том, что Наполеон III и Турция действовали заодно. Фуад-паша категорически заявил делегатам, что Порта не имеет никакого повода уступать Черногории земли, на которые она претендовала.

”Державы признали независимость Черногории; если ее территория слишком мала и не может пропитать население, Порте остается только пожалеть об этом”, говорил турецкий министр иностранных дел; ”иное дело, если бы Черногория была подвластна султану, как Сербия и Румыния, тогда ей могла бы быть уступлена известная территория без ущерба, для Турецкой империи”.

Черногорские уполномоченные поняли, какую роль их хотели заставить играть; они поняли, что им можно было расчитывать только на поддержку России, и заявив Порте, что их миссия окончена, поспешно стали готовиться к отъезду из Константинополя.

”Русская Императорская миссия в Константинополе пережила, по окончании, Критсхого восстания, очень трудное время”, пишет гр. Игнатьев. ”Исход дипломатической кампании, предпринятой нами в пользу наших единоверцев, отразился [622] на нашем собственном положении на Востоке: наше значение и влияние было сильно подорвано. Потеряв доверие христиан, не имея более в глазах турок того авторитета, каким мы пользовались прежде, мы не могли похвастать также и симпатиями западных держав", и представителям России в Константинополе пришлось выказать немало энергии и настойчивости, чтобы восстановить утраченное Россией положение, действуя в то же время сообразно с изменившимися обстоятельствами и оберегая интересы России и балканских христиан.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки графа Н. П. Игнатьева // Русская старина, № 3. 1915