-

ЧАЙКОВСКИЙ А.

ЗАМЕТКИ

О ТУРЕЦКИХ ВОЙСКАХ ВООБЩЕ И В ОСОБЕННОСТИ О КАВАЛЕРИИ.

(Из воспоминаний бывшего турецкого кавалерийского офицера).

Турецкая кавалерия делится на регулярную и иррегулярную, известную под именем «баши-бузуков». Численность первой из них весьма не велика. Но, в данном случае, нас займёт не численность турецкой кавалерии, а боевые ее качества и организация — вопросы, с которыми мы имеем возможность познакомить читателей довольно основательно.

Когда-то блестящая турецкая кавалерия утратила теперь большую часть своей прежней ценности, и причиною тому были те реформы, которые за последнее время вводились в армии без малейшего основания, зачастую без всякого толка и смысла. Вначале кавалерия состояла из спагов, тимариотов и других, получавших от правительства известный участок земли, так называемый «военный удел», и обязанных за это службою в военное время, причем все снаряжение и вооружение они должны были иметь свое. Кавалерия эта имела правильную организацию, отличавшую ее от других иррегулярных полков, выставляемых некоторыми провинциями, и хотя она не маневрировала по образцу европейских кавалерийских войск, но вследствие этого скорее выигрывала, чем теряла. Так как лица, получившие крупные военные уделы, обязаны были содержать большие конские заводы, то в кавалерии никогда не ощущалось недостатка в отличных лошадях, и даже простой солдат мог всегда и везде достать нужную ему лошадь. С введением же реформ султана Махмуда, когда были уничтожены крупные военные уделы, прекратился и источник комплектования кавалерии лошадьми, что, конечно, не могло не отозваться гибельно и на боевых качествах этого рода оружия. Мало того, кавалерия окончательно потеряла свой оригинальный характер, свой национальный [179] костюм, и одной только ей свойственные приемы рубки и верховой езды, составлявшие е главную силу.

В настоящее время турецкая кавалерия организована по образцу французской; реформа эта была выполнена нарочно присланными для этой цели французскими офицерами. Кавалерийский устав был буквально переведен с французского, который хотя и не отличался особенной сложностью, но вполне заслуживал упрека в излишнем педантизме и в совершенно ненужных подробностях. Эти последние (как, например, различные формы развертывания и перемены фронта в прямом и обратном порядке) необыкновенно пришлись по душе высшим турецким начальникам, которые видели в них всю суть тактики кавалерии, изучение которой избавляло их от необходимости заботиться о чем-нибудь действительно полезном, но требующем большого труда и, главное, большей работы мысли. Мне не раз случалось видеть, как в учебных лагерях под Шумлой, Монастырем и Константинополем, в продолжение часа и более бились над одним построением. Не говоря уже о том, что при этом даром тратится много времени, подобный способ обучения привел высших турецких офицеров, — членов различных военных советов, — к тому убеждению, что лошадь Востока мало годна для регулярной кавалерии, главная задача которой состоит в действии массами. Действительно, турецкие лошади вообще среднего или даже малого роста, притом большинство из них кровные жеребцы, чрезвычайно горячие и неутомимые в движении, управлять которыми весьма затруднительно, так что все сложные построения, требуемые уставом, не могут быть выполнены ими с надлежащей чистотой. Все это заставило правительство покупать более массивных и смирных иностранных лошадей, которым стали везде отдавать преимущество. Я сам был свидетелем, как командир 3-го гвардейского полка, Галиль-бей, в настоящее время паша и дивизионный начальник в нишской армии, просил и получил разрешение обменять великолепных туземных лошадей своего полка на плохих лошадей, только что купленных правительством в Венгрии и Трансильвании. Правда, после этого Галиль-бей чрезвычайно гордился своим полком, который довольно согласно исполнял все сложные построения и недурно ходил церемониальным маршем рысью, чего никак нельзя было достигнуть с горячими восточными жеребцами, срывавшими на карьер; но мне кажется, причина такого успеха лежала не в лучшей выездке венгерских лошадей, а просто в том, что они, по своей тяжести, не склонны ходить галопом; [180] что же касается до искусства выезжать лошадей, то оно почти неизвестно в Турции.

В данном случае, как и во многих других, касающихся службы, турецкие солдаты думали совершенно иначе и крайне сожалели о своих быстрых и неутомимых маленьких лошадках; тем не менее, в настоящее время почти вся турецкая кавалерия сидит на лошадях, купленных в Европе. При объяснении этого факта нельзя упустить из вида и материальной стороны дела. Покупкой лошадей для кавалерии заведует особая комиссия, составленная из пашей и высших офицеров, под главным руководством военного министра; все эти господа самым беззастенчивым образом нагревают руки на счета подрядчиков, что стало бы невозможным, если бы лошади покупались на месте без посредства комиссионеров. В виду всех этих причин совершенно забыли о развитии кавалерийских инстинктов у солдата и о подготовке, требуемой современным состоянием кавалерийского дела.

Тоже можно сказать и о правилах верховой езды турецкого кавалериста; они совершенно не согласуются ни с его привычками, ни с теми приемами езды, которые практикуются на всем Востоке. Так как Турция чрезвычайно бедна хорошими дорогами, то в ней обыкновенно переезжают из одного места в другое не иначе, как верхом, что совершенно вошло в привычку жителей. Отсюда следует, что большая часть населения может быть названа способною к кавалерийской службе, если в числе ее главных требований считать способность крепко держаться в седле, уменье обращаться с своим оружием и заставить лошадь исполнять то, что нужно всаднику, не вдаваясь при этом в различные тонкости манежного искусства. «Лошадь, как говорит одна арабская поговорка, должна знать только шаг и карьер; шаг — для путешествия и карьер — для поражения неприятеля». Конечно, это не безусловно верно, для лошадей всех пород, но не подлежит сомнению, что сильная лошадь сделает в неделю, проходя шагом от восьми до десяти часов в день, больший путь, чем та, которую заставят идти попеременно рысью и шагом от пяти до шести часов в день, и притом первая из них сохранится лучше, чем вторая. Это безусловно верно для всех пород восточных лошадей, удлиненный шаг которых позволяет им делать без большого усилия от семи до восьми верст в час. Арабы говорят также, что достоинство всадника узнается по шагу его лошади, и если это верно для отдельного человека, то тем более справедливо для массы людей, взятых в совокупности.

Когда турецкий рекрут, путем долгой практики усвоивший себе [181] все эти правила, является в полк, то ему, прежде всего, объявляют, что он должен забыть все знакомое ему с давних пор и выучиться новым правилам. Вместо турецких и арабских седел с короткими стременами его сажают на широкое, скользкое, без подушки, французское седло с длинными стременами, заставляющими его вытягивать непривычным образом ноги, так что он теряет несколько месяцев на то, чтобы выучиться держаться хоть сколько-нибудь устойчиво на новом седле. Да и самый курс обучения мало рационален; все манежные упражнения, столь необходимый для европейской кавалерии, здесь совершенно не имеют смысла, да и не могут быть усвоены солдатами, просто за неимением толковых учителей. Солдатам командуют «вольт на право», «вольт на лево» и требуют, чтобы эти команды исполнялись, а между тем, во всем полку не найдется двух или трёх офицеров, которые могли бы основательно объяснить, что нужно делать по этим командам, и какой смысл имеют все эти движения. Исполнить букву устава — вот цель всего обучения. Если солдат, вспомнив о своих прежних приемах, захочет иногда по своему распорядиться с лошадью, заставить ее сделать прыжок, словом, расшевелить ее, то его тотчас же останавливают и быстро отбивают охоту вспоминать прошлое; и делается это не из опасения, что лошадь спадет с тела или испортится, так как в турецкой кавалерии нет сытых лошадей, но единственно из боязни нарушить стройность и правильность движения. Во время ученья можно слышать, как офицеры ежеминутно повторяют: «агир, агир», что, в переносном смысле, значит: медленнее, правильнее, порядком ¹. Подобный же характер имеют и шереножное, эскадронное и полковое ученья. Таким-то образом, с большим трудом и издержками, успевают образовать полк, исполняющий довольно правильно построения, предписанные уставом, и вместе с тем уничтожают все то, что накоплялось веками для подготовки отличных кавалеристов. Казачьи полки, в которых я служил, представляли разительную противоположность при сравнении с регулярными турецкими полками. Солдаты, у которых вообще более практического смысла, чем у их офицеров, с завистью смотрели на нас; они знали, что мы ни разу не получали лошадей от константинопольской комиссии, а предпочитали покупать их сами в Европе и Азии, где за 25-30 рублей мы доставали отличных лошадей, между тем как комиссия платила за своих до 100 рублей. Насколько тяжел и не ловок турецкий солдат на европейской лошади и седле, настолько же он делается, быстр и поворотлив, [182] когда сядет на свою лошадь со своим седлом; тогда только делается он похож да настоящего восточного всадника, на старинного «спага». Хотя казачьи полки считались регулярными, но, не смотря на это, воспитание солдата велось так на совершенно иных основаниях, которые более подходили к характеру турецких солдат, так что они целыми толпами просили, чтобы их перевели к нам в качестве волонтеров; просьбы некоторых из них были уважены и волонтеры эти жили чрезвычайно согласно с болгарами, составляющими большую часть солдат казачьих полков; в тех столкновениях, которые случались иногда между турецким начальством или некоторыми фанатиками-обывателями и болгарами, волонтеры всегда держали сторону своих товарищей по оружию, что может служить доказательством, что если бы власти, беги, люди богатые и влиятельное духовенство не разжигали бы народный фанатизм, то турки могли бы жить в добром согласии со своими соседями — христианами.

Указанный выше способ обучения, столь мало согласующийся с привычками турецких солдат, — большинство которых набирается из среды курдов, арабов и других восточных народов, свыкшихся с лошадью, — наоборот, приходится сильно по вкусу почти всем турецким офицерам. И это понятно; сыновья мелких чиновников и городских обывателей, офицеры эти получили образование в военных школах, которые, как известно, снабжают армию не офицерами, знающими свое дело, а фатами и пустомелями; не мудрено поэтому, что, явившись в полки, они торопятся, избегая сущности дела, сесть исключительно на устав.

Разведывательная служба мало обращает на себя внимания и основана на принципах далеко не рациональных, так что в случае войны турецкая армия весьма посредственно будет защищена от внезапных нападений. Аванпосты состоят из отдельных пикетов, выставляемых в расстоянии двух-трех верст от бивака, не подкреплённых резервом. Отдельные пикеты зачастую настолько удалены один от другого, что первый не видит второго; они соединяются между собою только патрулями, так что не представляется никаких затруднений прорвать цепь или даже пройти через нее незамеченным. Хотя о разведывательной службе и упомянуто в уставах и в сочинениях о кавалерии, переведенных на турецкий язык, как, например, в книге де-Брака, тем не менее, на нее никто не обращает внимание. Я никогда не видал, чтобы во время летних сборов кавалерия занималась этой службой настолько основательно, чтобы иметь возможность с пользою применить свои знания в военное время. В 1866 [183] году я стоял лагерем под Шумлой, где было собрано более 25,000 человек и в том числе 32 эскадрона; начальником лагеря был Мустафа-Мелеменли-паша, командир 2-го корпуса. От начала мая до средины октября войска стояли, лагерем и в продолжение всего, этого времени единственным занятием кавалерии были полковые и дивизионные маневры, да и вообще вся тактическая подготовка войск состояла только в том, что раза два или три в неделю их выводили на военное поле, расставляли правильными линями одну часть против другой, и когда все было готово, открывали невероятную пальбу залпами, а в заключение производили несколько кавалерийских атак.

Конечно, подобный бой был чрезвычайно эффектен издалека, но о пользе его не может быть и речи; тем не менее, он чрезвычайно нравился турецким генералам, которые смотрели на него, как на даровой грандиозный спектакль. Когда покойный генералиссимус Омер-паша был одно время назначен командиром 2-го корпуса, то он немедленно ввел более рациональные приёмы подготовки войск, причем в кавалерии главное внимание было обращено на разведывательную службу; но с его отъездом в Кандию все пошло по-старому. Естественно, что при таком ходе дела ни солдаты, ни офицеры не могли научиться многому. В 1865 г. я принимал участие в лагерном сборе под Константинополем на равнине Маслака и Левенд-Чифтлика, где был собран весь гвардейский корпус, войска других корпусов и 29 эскадронов кавалерии, в сложности более тридцати тысяч человек. Мысль устроить под Константинополем такой обширный лагерь принадлежала покойному великому визирю Фуаду-паше, который хотел занять и развлечь султана Абдула-Азиса, целиком отдавшегося своим попугаям и львам. Главным начальником собравшихся войск был сераскир Гусейн-Авни, без сомнения, хороший организатор, но плохой тактик и стратег. И здесь кавалерия вовсе не занималась тем, что требуется от нее в военное время, а принимала лишь участие в грандиозных спектаклях, которые давались и в лагере под Шумлой. Только спектакли эти имели здесь еще больший эффект, так как плато Маслака раскинуто на вершинах пригорков, окружающих Босфор, и гром пушек, отдаваясь в соседних долинах, становился еще эффектнее и величественнее. Накануне этих сражений, офицеры генерального штаба, состоявшие при военном министре, приготовляли программу того, что должно делаться на следующий день, и затем помощник Гусейна, дивизионный генерал Дели-Ахмед, собирал у своей палатки всех командиров полков, батальонов и других высших офицеров и объяснял им ход [184] действий по составленной программе. Прежде всего, он указывал каждому его место до начала действия, потом переходил к объяснению самого действия, для чего перед собравшимися развертывался на земле огромный ковер и на нем размещались маленькие палочки, изображающие отдельные части войск; затем, офицеры генерального штаба начинали двигать этими палочками в различных направлениях, так что каждый начальник мог наглядно видеть, как он должен поступать на следующий день.

Моя казачья сотня и один эскадрон драгунского полка предназначались для рекогносцировок, предшествующих маневрам, и для атак артиллерии, потому что лошади наши были несравненно лучше турецких. В одном из этих сражений генеральному штабу пришло в голову заставить исполнить следующий маневр. Тридцати-тысячная армия, теснимая неприятелем, принуждена отступить, но, желая еще раз удержать наступающего, она перестраивается в одно огромное каре, причем пехота образует фасы, а 60 орудий размещаются по углам. Как только построение каре будет закончено, то кавалерия, прикрывающая отступление армии, перестраивается во взводные или поду-эскадронные, колонны и на карьере влетает в интервалы, внутрь каре. Вслед затем интервалы немедленно закрываются и артиллерия открывает учащенную стрельбу залпами; неприятель расстроен; тогда фасы снова развертываются, кавалерия вылетает и доканчивает поражение неприятеля. Маневр этот действительно был исполнен, но не без затруднений. Артиллерия и часть фасов открыли огонь слишком рано, едва только кавалерия перестроилась в колонны, и лошади, испуганные страшным громом орудий и целыми облаками дыма, не шли в интервалы. Пришлось прекратить пальбу и дать возможность кавалерии укрыться. Маневр окончился страшным огнем артиллерии и пехоты. Султан и султанша-мать с толпою женщин из гарема, любовавшиеся спектаклем с вершины соседнего пригорка, пришли в такой восторг, что султан приказал выдать каждому солдату по половине турецкого ливра (3 руб. 35 коп.), а офицерам — смотря по чинам, так что мне, например, пришлось четыре ливра. Султанша-мать, с своей стороны, пожертвовала к празднику Мевлуд, наступившему через два дня после маневра, каждому солдату по фунту столь любимых турками сладостей и шербета для непьющих, а для тех, кто пьет, по стакану водки. Для нас Дели-паша, чрезвычайно довольный нашей службой, выхлопотал денег для покупки нескольких бочонков отличного и весьма дешевого местного вина.

Во всех лагерях, где мне случалось быть, например под [185] Монастырем, под Ларисой в Фессалии и т. д., везде тактическое образование войск велось по одной и той же вполне несостоятельной программе. Исключения из этого общего правила случались лишь тогда, когда начальником лагеря был покойный Омер-паша, или если решающий голос - принадлежал какому-нибудь паше европейского происхождения или, наконец, если следовали плану, выработанному иностранными офицерами, состоящими на турецкой службе. Поэтому-то мне случалось видеть, например у Чобан-чесмы, недалеко от Константинополя, чрезвычайно целесообразные совокупные маневры кавалерии, пехоты и артиллерии, производившиеся под руководством прусских офицеров, а равно и маневры у Вели-эфенди, тоже недалеко от Константинополя, которыми распоряжались Омер-паша и мой отец Садык-паша.

Таким образом, многочисленные лагерные сборы турецкой армии далеко не приносят той пользы, которую можно было бы извлечь из них, как для солдат, так и начальников, не научающихся там решительно ничему полезному для себя в военное время. Особенно бесполезны они для кавалерии, так что не будь турецкий солдат по природе своей отличным кавалеристом, турецкая кавалерия была бы в еще более жалком состоянии, чем находится теперь. Впрочем, есть одно обстоятельство, благоприятное для ее развития, именно: частые и весьма отдалённые передвижения. Дело в том, что редко какой-нибудь полк остается боле двух или трех лет на одном месте; из Шумлы его посылают в Дамаск, где расположен 5-й корпус, а оттуда в Боснию, входящую в район 3-го корпуса; эти передвижения хотя и имеют свою невыгодную сторону, так как они нарушают тактическую связь частей войск одного и того же корпуса, приносят, однако, несомненную пользу тем, что не позволяют войскам привязываться к данной местности и приучают их к продолжительным походам, во многом напоминающим походы военного времени, так как отвратительные пути сообщения не позволяют брать с собою ничего, сверх строго необходимого для содержания полка и его администрации.

Не вдаваясь в подробное рассмотрение внутреннего управления кавалерийского полка, что не представляет особенного интереса, замечу только, что вся турецкая кавалерия однородна, что там нет ни драгунов, ни гусаров, ни других подразделений. Форма обмундирования отличается только кантами, красными, желтыми или зелеными; вооружение одинаковое для всех полков; в мое время четыре средних эскадрона были вооружены пиками и револьверами, а фланговые — [186] короткими карабинами дальнего боя; теперь же, если не ошибаюсь, передняя шеренга вооружена пиками, а задняя — мушкетами; седла принадлежать к разряду тех, которых турки называют «уарем имрихор» и напоминают французские; у 1-го гвардейского кавалерийского полка седла, а равно и сбруя арабские. Каждый эскадрон разделяется на четыре взвода при следующем числе унтер-офицеров: один взводный (чауш), его помощник (векиль-чауш); два он-баши и два их помощника, векиль-он-баши; взвод состоит из двенадцати рядов; эскадронный вахмистр называется чаут-бей, а лицо, заведующее Эскадронной отчетностью — бейлюк-эмини. Офицеров в эскадроне шесть, считая в том числе юз-бати, командира эскадрона в чине ротмистра, его адъютанта, векиль-юз-баши, и еще четырёх субадтерн-офицеров. В каждом полку имеется три штаб-офицера: двое командуют дивизионами, а третий заведует хозяйственною частью; первые называются бимбаши, второй алай-эмини. Кроме того, между чинами бимбаши и капитана есть еще два чина: саг-кол-агасси и сол-кол-агасси или адъютанты правого и левого флангов; у каждого из них есть по адъютанту, алай-чауш, которые в строю исполняют должность жалонерных офицеров и имеют определённые обязанности по хозяйственной части. Производства в штаб-офицеры подписываются султаном; производства же в остальные чины утверждаются военным министром. У командира полка, мир-алай, есть помощник — кайма-кам. Счетной частью в полку заведуют два чиновника, старший — алай-киятиб и его помощник — киятиб-сони. По закону лица эти не могут быть производимы в офицерские чины, но, тем не менее, есть много пашей и полковников, бывших прежде счетными чиновниками, а в том полку, где я служил, помощником командира полка был прежний имам (мусульманский священник), правда, вполне достойный человек, основательно знающий сложный механизм турецкой полковой администрации. Кроме вышеозначенных лиц, в каждом полку есть свой имам, главный доктор (геким-баши) с помощником, хирург (джерах) и ветеринар (палбант-баши), в ведении которого находятся полковые кузнецы (палбантдары). Затем, каждый полк имеет своего знаменщика, юз-баши байрактар, в чине капитана, на обязанности которого лежит, кроме того, наблюдение за исправностью полкового обмундирования. В каждом эскадроне полагается иметь пять трубачей или боруджи с унтер-офицером во главе; музыканты состоят только при пехотных полках. В эскадронах имеется четыре кузнеца, которые получают жалованья немного более чем простые рядовые, но вооружены так же, как и они. [187] Затем в каждом эскадроне, а равно и в каждой роте, ость особый солдат (сока), носящий кожаный мех с водою. Полковой обоз состоит из четырёх вьючных лошадей на эскадрон и двух на роту.

Подобная же организация существует в полках пехоты, артиллерии и в стрелковых батальонах (шишане).

Все войска вообще размещаются по городам, так что стоянки по деревням встречаются только в виде исключений. В Шумле, Рущуке, Никополе, Софии, Виддине, Нише, Адрианополе и других городах есть казармы для одного или двух кавалерийских полков; там же, где казарм нет, войска размещаются в так называемых ханаос, т. е. местных, весьма многочисленных гостиницах, за что хозяевам гостиниц полагается известная плата. Подобное расквартирование весьма удобно с точки зрения правильности занятий в войсках и поддержания дисциплины. Но дисциплина в турецких войсках не основана на рациональных принципах, принятых в европейских армиях. Турецкий солдат служит единственно потому, что он мусульманин и один имеет право носить оружие и защищать империю султана-халифа и мусульманскую веру. Идея о необходимости службы сознается всеми солдатами и заменяет собою строгую дисциплину европейских войск. Собственно, наказания в турецкой армии весьма не значительны, но при каждом проступке к солдату обращаются с поучительною речью, которая действует на него сильнее всяких лишений. Ему говорят что он мусульманин защитник ислама, и уже но одному этому неизмеримо превосходить христианских райев, что, только оставаясь терпеливым и послушным, он может сохранить свою силу и независимость среди христианской Европы. И турецкий солдат действительно терпелив и послушен; он никогда не ропщет, не возмущается и точно исполняет все приказания офицеров, стоящих зачастую ниже его во всех отношениях. Штаб-офицеры пользуются в его глазах особенным значением, так как их назначает сам султан, верховный глава религии. Но необходимо, чтобы это врожденное у мусульман чувство уважения к своим начальникам было очень сильно, чтобы они действительно могли уважать своих офицеров, отличающихся крайнею неспособностью, всевозможными восточными пороками и полнейшим нерадением по службе. Разумеется, никакая дисциплина не могла бы внушить им этого чувства, в котором кроется причина того, что плохо одетый, часто голодный и дурно руководимый солдат все-таки хорошо дерется. Нужно сознаться, что это патриотическое и религиозное чувство не менее развито и у офицеров, так как положение их, особенно в военное время, [188] чрезвычайно ненадежно; хотя пенсии и существуют на бумаге, но на деле они почти никогда не выдаются; затем, положение раненого или больного офицера во время войны совершенно отчаянное; турецкие доктора или сведут его в могилу, или оставят на всю жизнь калекою. Я знаю не мало фактов, что больные умирали, единственно благодаря; крайнему невежеству хирургов, не умевших сделать самой простой операции.

Кавалерийская дивизия, фурка, состоит из четырех полков, а бригада, лива, из двух. Впрочем, деления эти не имеют ни тактического, ни административного значения, и служат только для маневрирования мирного времени, так как в военное время полки никогда не соединяются в более крупные части.

Иррегулярная кавалерия, известная под именем баши-бузуков, набирается исключительно среди курдов, азиатских и африканских арабов, как народностей, наиболее свыкшихся с лошадью. Племена эти, как известно, делятся на колена, во главе которых стоять начальники и влиятельные лица; по приказу правительства, каждое колено или известный округ выставляет известное число всадников, причем отряды носят название своих колен или округов, или, наконец, называются по имени начальника. Несколько подобных отрядов причисляются к корпусам или состоят в распоряжении отдельных специальных пашей. Баши-бузуки имеют отличных лошадей, но вооружены весьма плохо, иногда, просто, дубинами. Впрочем, за последнее время правительство снабдило их револьверами, и назначила для заведывания ими офицеров регулярной армии. Нечего и говорить, что войскам этим совершенно незнакома дисциплина; мало того, даже та особенная, религиозная дисциплина, замечаемая у турецких солдат, не имеет у баши-бузуков ни малейшей силы; большинство этих племён постоянно враждует с правительством и имеет чрезвычайно смутное понятие о власти султана и его нравственном влиянии. Если они и выступают на защиту ислама, то, во-первых, потому, что это дает им удобный случай пограбить и, во-вторых, они действуют по приказанию своих природных начальников, получающих за это от Порты чины и значительный суммы денег. Темь не менее, как кавалеристы, они имеют много достоинств: их лошади быстры и выносливы, сами они неутомимы, ловки и не лишены храбрости, но совершенное отсутствие рациональной организации и правильного обучения делает их опасными не регулярным войскам, а беззащитным жителям. [189]

____________________________

Турецкая пехота, как по своему составу, так и по обучению, стоит гораздо выше турецкой кавалерии. При организации общей системы строевого образования пехоты за образец были приняты также французы, так что турецкие уставы буквальный перевод французских. Корпус офицеров, как мы уже знаем ², комплектуется исключительно воспитанниками военных школ, причем в пехоту выходят лучшие из них. Главнейший недостаток, как здесь, так и в кавалерии, состоит в том, что действующий устав местами слишком устарел, и так как турецкие генералы вообще чрезвычайно любят действовать массами, то не мудрено, что два эти условия оказывают нередко гибельное влияние на успех боевых операций турецких войск.

Пехота состоит из полков действующей армии, стрелковых батальонов и батальонов редифов 1-го и 2-го класса. Ежегодный набор доставляет контингент для первых, остальные же комплектуются как вторично поступившими на службу, так и вынувшими при наборе дальние номера. Каждый территориальный округ имеет свой батальон редифа, причем на службе состоят только кадры его, т. е. ротные командиры, несколько субалтерн-офицеров и солдат, охраняющих магазины, где хранится оружие и снаряжение батальона. Солдаты редифа не уступают войскам действующей армии, так как они большею частью старые служивые, способные переносить лишения военного времени.

Пехотные полки имеют ту же организацию, как и кавалерийские, за исключением, разумеется, некоторых особенностей, присущих тому или другому роду оружия.

Иррегулярная пехота, или баши-бузуки, набираются среди албанцев и азиатских племен, населяющих гористые страны Казан-Дага и Гиоур-Дага. Про них можно сказать тоже самое, что было сказано о конных баши-бузуках.

Турецкая артиллерия в настоящее время вооружена круповскими нарезными пушками, заряжаемыми с казны, и делится на полки пешей и конной артиллерии; последние, однако, не присоединены к кавалерии, а несут ту же службу, как и пешая артиллерия. Образцом для организации и строевого обучения принята прусская артиллерия; в каждом артиллерийском полку есть один или два германских офицера, на которых была возложена обязанность организовать надлежащим образом эти полки. Константинопольские военные школы выпускают офицеров довольно сведущих по строевой части, но им недостает теоретического образования. Вообще, артиллерия, нужно отдать ей [190] справедливость, маневрирует хорошо, прекрасно стреляет и снабжена хорошими лошадьми. Кроме артиллерийских полков, есть еще отдельные горные батареи, крепостная и осадная артиллерия; эти части находятся в довольно неудовлетворительном состоянии.

Собственно интендантства в турецкой армии не существует. В крепостях и главных военных пунктах есть провиантские магазины, откуда продовольствуются только войска гарнизона; войска же, расположенный в других местах, получают от правительства деньги и должны сами заботиться о своем продовольствии. Провиантские магазины находятся в ведении корпусных начальников. Центральные константинопольские магазины доставляют обмундирование на всю армию; швален при полках не имеется. В военное время учреждаются особые провиантские депо; ими заведуют паши с несколькими помощниками. Перевозочные средства доставляются исключительно путем реквизиций.

В заключение, считаю не бесполезным сказать несколько слов о том, как отличаются в турецкой армии различные офицерские чины. Отличием вообще служит золотой или серебряный галун, нашитый на рукавах ниже локтя. Так, прапорщик имеет один серебряный галун, подпоручик и поручик по одному золотому галуну. Штаб-капитан имеет один золотой и один серебряный, кол-агасси — два золотых; бимбаши — три золотых; алай-эмини — два золотых и между ними один серебряный. Подполковник имеет четыре галуна; из которых два золотых и два серебряных; полковник — четыре золотых. Отличительными знаками пашей служат шитые на рукавах арабески; у лива-паши они вышиваются из одного золотого галуна; у ферика-паши — они двойные, у мушира-паши — тройные. Доктора и счетные чиновники имеют один, два иди три серебряных галуна, смотря по чинам. Унтер-офицеры, чауши и он-баши носят жёлтые и красные нашивки.

Адам Чайковский.

Комментарии

1. «Агир», буквально – тяжелее.

2. См. Заметку о турецких военных школах, «Военный Сборник» 1876 г. № 12.

Текст воспроизведен по изданию: Заметки о турецких войсках вообще и в особенности о кавалерии. (Из воспоминаний бывшего турецкого кавалерийского офицера) // Военный сборник, № 1. 1877