-

НАСТОЯЩЕЕ СОСТОЯНИЕ ТУРЕЦКОЙ АРМИИ.

Все историки, говорящие о нынешнем состоянии турецких регулярных и иррегулярных сил, не согласны между собою, не смотря на то, что делают самые подробные исчисления состава их, указывая даже на округи, из которых каждая часть турецкой армии избирается; согласуются только в материальном и административном разделении армии на действующую (низамие), на регулярную резервную (редиф), на вспомогательную и иррегулярную или ополчение, которое было известно [385] прежде сего под общим названием неферам-аскер.

Излишне указывать здесь на составные части этих армий: ограничусь только указанием на разногласия, встречаемые в определении их числительности. Так, например, Убичини и Скен с подробностью описывают состав турецких военных сил, и оба в одно и тоже время представляют чрезвычайную разницу в цифрах. Первый, исчисляя с тщательностью все корпуса и полки, полагает регулярной армии действующей 138,680 человек, резервной столько же, т. е. 138,680, что составит регулярных войск всех родов 277,360; вспомогательных из Египта, Туниса, и т. п. 110,000 человек; наконец иррегулярных, волонтеров и т. п. 61,500 человек, а всего 448,860 человек. Другой, вдающийся в такие же подробности исчисления, увеличивает цифру одной регулярной армии до 480,000 человек, присоединяя же вспомогательные и иррегулярные, возводит силу турецких армий до 664,000 человек, — цифры, которая, по его мнению, может быть выставлена Турциею во время войны, не считая особенных ополчений, которые, по его словам, она может еще легче и скорее, чем все другие государства, вызвать на свою защиту.

Числительность, даваемая турецким силам этими двумя и другими им подобными туркофилами, [386] основывающими свои показания на произвольных и необдуманных выводах, может быть правильна, если разуметь предположения Порты; но между тем, что предполагается, и тем, что бывает на деле, столько же разницы, сколько между цифрами Убичини и Скена. Самое мусульманское народонаселение государства, ими же самими довольно правильно исчисляемое, доказывает невозможность полумиллионной регулярной турецкой армии. В европейской Турции считается только 3,800,000 мусульман, в азиатской 12,980,000, да в африканских владениях Порты 3,800,000, что составит всего подвластных Порте магометан (из коих исключительно составляется турецкая регулярная армия) 20,550,000. Следовательно, если даже предположить полное единодушие между этими магометанами трех частей света, то и в таком случае цифра 480,000 будет уже нелепая, ибо она требует рекрута только в одну регулярную армию из 42-х человек!

Но здесь должно обратить еще внимание на следующее:

1) В числе этих 20,550,000 только 11,800,000 Османлиев, которые, если и не все совершенно покорны султану, то, по крайней мере, более других магометанских племен ему послушны.

2) Остальные затем, около 8,750,000 магометан, составлены из 2,700,000 Славян, [387] принявших исламисм, и 6,050,000 Магометан разных турецких племен Азии и Африки, более или менее враждебных Османлиям, и не всегда безусловно подчиняющихся распоряжениям султана.

3) В европейской Турции, из числа 3,800,000 могометанского исповедания, считается Османлиев только 1,100,000, а остальные 2,700,000 Славян, принявших магометанство, преимущественно Босняков и Албанцев, немного Греков, а еще менее Болгар.

4) Не только эти Славяне-магометане всегда составляли и поныне, составляют, и почти всегда с оружием в руках, оппозицию всем распоряжениям Порты, но и самые европейские Османлии не всегда беспрекословно ей покорствуют. Примеров тому приводить не нужно.

Нельзя не заметить здесь и того, что собственно эти-то европейские магометане, т. е. 1,100,000 Османлиев и 2,700,000 славянского происхождения, и составляют главную основу силы Турции в войне, когда она переносится в пространства, ими занимаемые, по тому уже одному, что они свычны с климатом, часто чрезвычайно суровым, между тем, как переводимые сюда из Азии и в особенности из Африки недолго могут переносить, климат и несвычные им условия местности. Лошади же их переносят их еще менее. Затем заметим еще, что Босния и [388] Албания, включающие в себе до 2,700,000 магометан славянского происхождения, находятся в беспрерывной оппозиции, как мы видели в войне 1828 и 1829 годов, в продолжение которой они не принимали никакого участия, в особенности Босняки, не выходящие на войну по найму, подобно Албанцам. И последние, являвшиеся в малом числе (около шести тысяч человек) под Шумлу, Варну и Виддин, были преимущественно мирдиты, т. е. Албанцы-католики. Следовательно остаются почти только Османлии, числом 1,100,000, из которых должно еще исключить многочисленный класс улемов, дервишей, рыджалов и других высших классов и чиновников, исключить тимариотов, займов, бегов, которые, по, закону, хотя и должны участвовать в войне, ведя каждый известное число людей за собою, но закон этот с тех пор, как султаны перестали лично предводительствовать армиями, пришел в упадок и постепенно исчезает. Довольство, в котором живут они в своих чифликах, в настоящее время не вызовет их к единодушному содействию. И так, что же остается? Какая масса представляется к набору рекрут для регулярных войск?

Все это, повидимому, не было принято в соображение туркофилами, ибо, в противном случае, они бы крайне затруднились преувеличить так цифру турецкой регулярной армии. [389]

Они не взяли также в соображение, что магометане далеко еще не сочувствуют введенной в турецких войсках регулярной системе, во-первых потому, что они во главе ее видят яуров и ренегатов; а во-вторых, что и самое обмундирование низама кажется им не только тягостным, но и совершенно противным исламисму. При введении регулярной системы в войсках, Босняки первые оказали упорство, продолжающееся у них и у Албанцев до сих пор. Увидев европейскую обмундировку, в которой перевязь и портупея, переброшенные через плечи, пересекаются крестообразно на груди и спине, они вскричали: «Как! нас хотят таким образом керстити (крестить); на что же нам султан? Царь московский или кесарь венский будут лучшими для нас крестными отцами, чем сын Османа!» Этот вывод Босняков поразил умы всех магометан, и в их глазах ныне Турок, Швабо и Москов, в этом отношении, почти равны между собою. Если мы теперь встречаем покорность к новой системе в некоторых высокопоставленных Турках, то покорность эта основывается единственно на коренной пословице Турок: «Надо целовать ту руку, которой нельзя еще отрубить». Но все они преданы старому порядку.

Частные случаи, в которых регулярные турецкие армии имели успех при самом, так сказать, [390] рождении своем, для магометан не довольно сильное доказательство, чтоб восторжествовать над фанатисмом массы и обуздать враждебное ее своевольство, не подчиняющееся необходимым условиям дисциплины, без которой регулярные войска ничтожны. Существовавшие у них первоначально иррегулярные массы, более или менее, имели свой порядок в общих действиях, который не стеснял личных порывов легко воспламеняющихся мусульманских голов; введение регулярных войск видимо изглаживает у них молодечество, наездничество, которым Турки, во все предшествовавшие войны, часто приводили в изумление.

Притом же, мусульмане видят и чувствуют, что общий исход всех войн их, после введения регулярных войск, был для них более чем когда либо пагубен, так, например, война греческая, война с Мехмет-Али, нашею египетским, укрощение восстаний в Боснии и Албании, где регулярные полки истреблялись несколькими сотнями ускоков и арнаутов, и где Решид-паша, этими (конечно только временными) успехами своими, в особенности в Албании, обязан был иррегулярным войскам, а еще более золоту, и в особенности ужасным предательствам. То же должно сказать и об укрощении частных местных восстаний некоторых округов западной Болгарии с 1834 по 1841 год. В этих случаях [391] высылаемые из Виддина, Софии и других мест регулярные войска оказывались всегда недостаточными, и были рассеваемы несколькими болгарскими гайдуками. Тогда прибегали к наемным Албанцам, и дела принимали другой оборот. Наконец, что сделал пресловутый Омер-паша, в 1853 году, с своею регулярною армиею в Черногории? Если что и было сделано, то он обязан иррегулярным Албанцам-католикам (мирдитам); регулярные же его баталионы были в самом жалком состоянии, и, не дойдя до неприятеля, почти все расстроились, и больше чем на половину погибли.

Нельзя отвергнуть, чтоб турецкие войска не были храбры, в особенности при приближении явной опасности; но с тем вместе нельзя не заметить, что введенный у них регулярный строй не упрочил еще между ними той дисциплины и повиновения, которые одни составляют условие прочности фронта, и если, может быть, ныне они и достигли (в чем я однако сомневаюсь) несколько до искусства удерживать ряды, под ядрами, за то личное удальство, отвага, не стеснявшиеся прежде, регулярностью, явно у них ослабели, и, по моему убеждению, в настоящее время главная сила Турок будет состоять не столько в регулярной их армии, сколько в ополчении на прежнем основании, в особенности если Порта успеет подвигнуть к [392] прямому участию в этой войне Босняков, и будет иметь средства нанять Албанцев.

Обращаемся к туркофилам. Эти ревнители исламисма, восхваляя устройство и силу турецких армий, основывают все свои выводы на бумаге, не принимая в соображение ни народонаселения, из которого набирается регулярное войско, ни отношений различных областей к правительству и взаимных между собою, ни политической связи не только различных племен, но и самых магометан. Словом, их главная цель состоит только в том, чтоб выставить неистощимые, будто бы, материальные средства блистательной Порты, и тем обаять врагов России, и подвигнуть их к содействию этим мнимым средствам. Но довольно об этом: представим положительные данные.

Пред открытием войны 1828–1829 годов, по ближайшему распоряжению начальства, мы имели возможность получать не только подробнейшие сведения о характере и свойствах лиц, как в действующей армии, так и в крепостях, но приобретали из самых источников, как-то из фирманов и других распоряжений Порты, цифры предполагаемого сбора в разных местах войск для предстоящей войны, которая, в воззваниях Султана, названа была также религиозною.

Из этих положительных данных видно было, [393] что самые строжайшие приказания Султана были отданы для набора и сосредоточения войск на разных пунктах, и войска эти должны были непременно в начале марта быть на северной стороне Балканов, а в половине апреля неотложно занять назначенные пункты. Так, например, главная действующая армия, в Шумле, должна была состоять из 120,000 человек, под начальством Гуссейн-Аги-паши; в это число назначалось 40,000 регулярных войск, под начальством Галиль-паши. Правый фланг, под начальством Ибрагим-паши, должен был состоять из 60,000 человек, в числе которых 10,000 регулярных. Армия эта должна была собраться в Бабадаге и окрестностях. Левый фланг, в окрестностях Виддина, под начальством Мехмед-Паши, должен был состоять из 30,000 человек, с частию регулярных войск. Летучий отряд, под начальством Кучук-Ахмед-Паши, должен был быть составлен из 12,000 отборных всадников, которые, по первому известию о переходе нашем чрез Прут, обязаны были сделать набег на Букарест.

Цифра этой действующей армии, таким образом, заключалась в 222,000 человек.

Независимо от этой армии, назначались гарнизоны дунайских крепостей, под начальством сераскира их, Ахмед-Паши-силистрийского: в Силистрии 15,000, в Рущуке 25,000, в Журже 20,000, [394] в Никополе 4,000, в Виддине 10,000 и т. д. В других менее значительных крепостях Дуная цифра гарнизонов назначалась в 120,000 человек. Кроме того, в Варне долженствовал быть гарнизон в 25,000 человек, в Шумле, особо от действующей армии, 25,000 человек, в Кистенджи 5,000, и в разных менее значительных местах черного моря от Кара-Кармана до Бальчика до 15,000 человек, так что числительность всех войск действующей армии и гарнизонов всех помянутых крепостей должна была, по строжайшим повелениям, восходить до 440,000 человек.

Сверх всего этого, к концу мая должна была собраться в Адрианополе, под личным предводительством Султана, резервная армия из 80,000 регулярных войск и всех бегов, тимариотов, займов Европы, Азии и Африки, призванных фирманом и всеобщими воззваниями сражаться за веру, независимость и самостоятельность народа и государства, как сказано было в фирмане, «для войны, долженствовавшей продолжиться до Страшного Суда.» Вся эта резервная армия Страшного Суда должна была включать в себе, по исчислению, по крайней мере, 250,000 человек.

Таким образом, по фирманам и всем распоряжениям Порты, ополчение, которое предполагалось выставить против России, должно было [395] простираться до 700,000 человек. Здесь еще должно принять в соображение и сравнить твердую, так сказать, железную и испытанную волю Султана Махмуда, доказавшего силу своего влияния там, где он хотел того, с тою, которая действует ныне.

Но вот результат этих громадных цифр, столь строго предписанных, и еще тогда, когда головы визирей, беглербегов и пашей так легко падали за неисполнение воли падишаха и даже верховного визиря: правый фланг, вместо 60,000, долженствовавших собраться при Бабадаге к половине апреля, к исходу мая едва имел 10,000 человек, и сам Ибрагим-Паша заперся в Тульче с 1,500 чел.; остальные побежали частию в Шумлу, частию рассеялись, тотчас по переправе нашей армии чрез Дунай.

Левый фланг в Виддине, вместо 30,000 (кроме гарнизона) едва к июлю мог сосредоточить 15,000 человек, беспрестанно возобновлявшихся новыми наборами вместо убегавших.

Летучий отряд в 12,000 чел. лучших всадников, в Журже, совсем не был собран.

Главная действующая армия в Шумле, долженствовавшая состоять, к половине апреля, из 120,000 человек, кроме 25,000 гарнизона, в начале июля едва состояла всего из 40,000 человек; но и эта цифра составилась тогда только, когда [396] присоединились гарнизоны Мачина, Исакчи и других мелких крепостей, сдавшихся нам на капитуляцию, по которой Турки были выпущены. Сверх того, около половины июля, Омер-Врионе привел до 6,000 наемных Албанцев к Шумле, и вскоре ушел оттуда к Варне. Таким образом, вместо 222,000, которым строжайшими фирманами Султана Махмуда (не любившего шутить, как это доказано истреблением янычар), велено собраться к половине апреля на назначенные места, было всего на все действующих войск во всю кампанию: в центре, Шумле, 40,000 челов.; на левом фланге, при Виддине, около 15,000, а с 6,000 Омер-Врионе всего только около 60,000 чел., следовательно почти в четверо менее, чем предполагалось. Убичини, Скен и им подобные должны были бы хотя несколько взять это в соображение, и обратиться к предшествовавшим войнам, чтоб еще более убедиться, каким образом в Турции считается войско на бумаге, и как оно оказывается в лагерях.

Из 120,000, назначенных для гарнизонов дунайских крепостей, пропорция в цифрах оказывается та же.

Резервная армия в Адрианополе, под личным предводительством самого Султана, долженствовавшая состоять из 250,000 человек, вовсе не существовала, не только в 1828 г., но и в 1829 году, [397] когда 12,000 Русских заняли этот город, и привели в трепет Стамбул, поспешивший заключить мир.

Несомненно, что эта цифра обозначалась Махмудом в соображении с летописями Мурада I, Магомеда II и Солимана; но те времена прошли вместе с воинственною и религиозно-фанатическою энергиею народа и с султанами-завоевателями, прельщавшими войска свои богатою добычею в странах, в которые они переносили свое оружие. Уже более века, Турки ведут войны в своих границах, а это перестало прельщать поклонников Магомета, подобно тому, как французы, стремясь за Наполеоном в Италию, Германию, Голландию, Испанию, Португалию и Россию, с жаждою добычи оказывали, можно сказать, чудеса храбрости; но едва театр войны был перенесен в их отечество, как энергия и все качества воина в них исчезли, и Наполеон два раза был ими оставлен и предан. Обращаюсь к предмету.

Грозное, баснословное ополчение Турции, предвещаемое Убичини, Скеном, Следом и другими им подобными, едва ли более основательно, как и приготовления Махмуда к войне 1828 года. В этом случае, конечно, в их описаниях заметен тот же анахронисм, ибо тщательное изучение, или, лучше сказать, беспристрастное изложение, не дозволило бы им почитать нынешних Османлиев теми [398] же, какими они были при помянутых прежних Султанах. Я заметил уже, что у Османлиев нет прежних двигателей, но тот дух завоеваний, и уже с давнего времени они ограничивают все воинские свои действия одною защитою того, что у них остается еще во власти, а наконец время более или менее смягчило их религиозный фанатисм, приучило к наслаждениям спокойной домашней жизни, к торговле, которую прежде почитали они унижением для правоверного мусульманина, в особенности Османлия, по их тогдашнему мнению, рожденного только для оружия, которым должно приобретать богатство и довольство.

В настоящее время Турция, конечно, будет почитать себя счастливою, если в мае месяце она будет иметь под ружьем 80,000 регулярных войск, да столько же иррегулярных, но и то с содействием Англичан, если эти наймут и будут исправно платить Албанцам. Но только в Турции, но и в государствах благоустроенных, когда в них переносится театр военных действий, пресекается возможность к правильным рекрутским наборам и другим необходимым повинностям. В европейской же Турции, где две трети Христиан, затруднения еще более увеличиваются, и увеличатся до неимоверной степени от безначалия, отсутствия дисциплины, недостатка правильного, а вероятно и необходимого [399] продовольствия, что все неминуемо произведет беспорядок, насилие, грабеж, побеги и т. п.

Не думая, чтоб высадка вспомогательных французских и английских войск и учреждение лагеря при Адрианополе принесло существенную пользу Туркам. Между тремя помянутыми народами никогда не может существовать взаимного сочувствия, по верованиям религиозным, правам, обычаям, и преимущественно по самолюбию и самохвальству каждого из них. Положительно можно сказать, что общий лагерь их будет представлять из себя три части, тайно одна другой враждебные, которых политический союз не будет в силах укрощать. Одного распределения начальств будет уже достаточно для множества столкновений, в особенности Французов с Англичанами. Но сверх того, болезни скоро постигнут этих иноземцев в лагере при слияниях Марицы, Тунжи и Арды, а если к тому появится еще малая война посредством гайдуков, которую, при знании местных условий, породить не трудно, то несомненно этот лагерь будет в том же положении, в каком был Наполеонов под Москвою. К гайдукам присоединятся клефты, а за ними последуют и потомки кирджалей — Турки, в особенности Албанцы, а также и боснийские ускоки усилят шайки, и последствия могут быть неожиданные. Движение союзников к Балканам, если б они [400] отважились на то, будет с каждым шагом увеличивать их опасное положение. Достигнув берегов Дуная, числительность их уменьшится в неожидаемой ими степени; число умерших, заболевающие, остающиеся без призора от непреоборимых для них условий местности, потрясут в основании бодрость духа, первое качество воина, в остающихся еще до времени здоровыми. Употребление ими воловьего мяса, спиртуозных напитков и т. п. усилит гибель в рядах Англичан и Французов; малейшая же неудача в поле и необходимость отступить, чтоб достигнуть места высадки, будет сопровождаться тем же, что было в России в 1812 году. Баши-бузуки, дели-баши, Албанцы, жители дели-Орлиана, грабящие и своих среди самого мира, а наконец гайдуки, клефты, и из самых регулярных турецких войск образующиеся шайки, не упустят случая воспользоваться добычей. Тут будет играть важную роль религиозный фанатисм, раздуваемый дервишами, всегда в большом числе гнездящимися около войск. Здесь можно заметить еще и то, что французская армия более наступательная, и ее отступление сопутствуется обстоятельствами, которым не подвергаются многие армии, а русские никогда: в наших армиях дух и дисциплина никогда не ослабевают.

Конечно Французы и Англичане, постигнув это, [401] может быть, для своей безопасности, укроются в Константинополе, под предлогом защиты его и спасения. Но и это едва ли не ускорит событие, подобное тому, как граф Балдуин фландрский, под предлогом, чтоб успешнее действовать с крестоносцами, для освобождения Гроба Господня из-под владычества магометан, отнял у христианского государя Константинополь, и воцарился в нем. Ныне же, Французы и Англичане явятся в Константинополе уже не защитниками христианства, а поборниками Магомета. В таким случае очень легко может быть и повторение участи Балдуина, разбитого и взятого к битве в плен болгарским царем Иоанникием, в 1204 г. в габровских ущелиях и преданного смерти в Тырнове. Движение Греков в Эпире и Фессалии может быть только тогда гибельно для Турции и ее союзников, когда примут в нем участие Болгары, к которым в этом случае присоединятся и живущие между ними некоторые другие славянские племена. Одни же Греки Эпира и Греки Фессалии не опасны как сами собою, так и потому, что есть средства, которыми можно легко их успокоить. Один только славянский элемент в том краю имеет значение, и должно сказать, что элемент этот скорее соединится с элементом тюрко-татарским, чем греческим. Вражда Славян юго-запада Европы с Греками непримирима; она восемью или девятью [402] веками старше самого появления здесь Турок; но и при них Греки не переставали угнетать Славян, занимая у них главные места управления духовного и светского, как-то господарей придунайских княжеств и разных островов, великих и других драгоманов при разных министерствах, и, сопровождая турецкие армии в земли славянские, исправляли должности драгоманов, лазутчиков, примирителей, разумеется в пользу блистательной Порты, которой все они нижайшие и преданнейшие слуги. Предмет, о котором многое можно было бы сказать.

Другие думают, что если Англия может дать сухопутное войско, то оно будет действовать отдельно от Французов; именно, когда последние сделают высадку в Галлиполи, Константинополе, Эносе или Салонике, и направятся в Адрианополь, чтоб соединиться с резервною турецкою армиею, то Англичане, независимо от азиатского берега черного моря, высадят свое войско в нижней или южной Албании, в Эпире, имея точкою опоры Корфу. В этой Албании, имея деньги, они конечно найдут тысячи Албанцев, готовых пристать к ним; но что же могут они сделать оттуда против русской армии? Ровно ничего. Напротив, платя Албанцам исправнее, чем платила бы Порта, они отдалят только последних от театра действий русских войск. Сверх [403] того, как ни надежно албанское войско, но легко можно будет, посредством нескольких ловких людей, внезапно направить его против нанявших, если только возбудится славянский элемент, господствующий в Албании, в особенности ныне, когда тамошнее народонаселение начало уже колебаться. В таким случае и самые ионические острова не будут верным оплотом для Англичан, потому что острова эти в самом близком расстоянии от берегов этой части Албании, и давно, начали сочувствовать мысли об освобождении; да и самый флот, который перевез бы сюда десант, будет едва ли в безопасности, если взять в соображение беспримерную отважность акрокераунских химариотов в корсарстве, их жадность к добыче и употребляемые для зажигания судов способы, на которые наука смотрит ныне, так сказать, с презрением: это-то самое и будет содействовать их успеху. Впрочем положительно можно сказать, что Албанцы, находящиеся при армии на Дунае, узнав о восстании в их отечестве или о высадке Англичан, поспешат воротиться на родину или в массе, или по частям, и в этом случае весьма трудно и даже едва ли возможно будет удержать их в составе главной армия, действующей против нас, на правом берегу Дуная.

Наконец, говорят еще, что часть Французов [404] может сделать высадку в Антивари близ Скодры, в верхней Албании, где они встретят сочувствие в мирдитах, или албанцах-католиках. Но и это не нанесет вреда действию русских войск, ибо Французы не решатся выйти за пределы Албании по местам чрезвычайно трудным, с целию приблизиться к театру наших действий, и чрез то отдалиться от точки, которую изберут для высадки. Тем более это опасно, что в этой северной Албании славянский элемент еще сильнее, и каково бы ни было расположение правительств Черногории и Сербии, во всяком случае, при первой, вести из областей этих, добровольно, по собственной охоте, явятся тысяча отважных гайдуков для поживы; соседние болгарские гайдуки не отстанут от них, и тогда французской колонне, которая решилась бы на подобное движение, будет угрожать неминуемая гибель. Временное владычество Наполеона в Далмации еще памятно: тогда горсть Черногорцев поставила преграду намерениям Французов пробраться в Сербию.

По моему убеждению, всякое содействие Туркам на сухом пути Французами, Англичанами и Австрийцами, в помянутых местах, едва ли не будет для нас более полезно, чем вредно. Да и высадка этих союзных войск в Бургасе или Варне не может принести большого вреда нашим действиям, ибо, чтоб помешать им, должно [405] будет слишком отдаляться от точек десанта, в особенности из Варны, от которой путь до Шумлы еще сносен, но далее к западу, для Французов, которые естественно не будут иметь возможности привезти с собою достаточно конницы, едва ли возможен, независимо от многих других отношений. Из Бургаса будет им еще затруднительнее подвигаться на запад, чтоб достигнуть нашей операционной линии, ибо, следуя по этому направлению, также без конницы, они могут быть окружены болгарскими гайдуками.

Но если Французы будут действовать и отдельно от Англичан, для избежания неминуемого взаимного столкновения, то они ни в каком случае не могут избегнуть совместничества с Турками. Конница последних непременно должна будет войти в состав французского корпуса, ибо, как замечено выше, Французы не могут привезти с собою необходимое число ее, да еслиб и привезли, то лошади их не долго им послужат. Все, что в этом случае они могут сделать, будет заключаться в привозе пеших кавалеристов с седлами, с тем, чтоб запастись лошадьми в Болгарии. Но пусть они расчитывают на это, основываясь на описаниях своих путешественников.

Можно положительно сказать, что, без этой помощи, Турки действовали бы лучше, но, с появлением ее, дисциплина вовсе исчезнет в турецком [406] ополчении; побеги усилятся еще более, нежели бывает обыкновенно; взаимные отношения начальников послужат к раздорам, которые непременно отразятся на войске. Турок скорее сойдется с Русским, чем с Французом, не говоря уже об Англичанах, а тем более о Швабо, как они называют Австрийцев. Я убедился в этом на опыте (с 1820 по 1830 г.), преимущественно в 1827, 1828 и 1829 годах. Лагерь в Гункиар-Скелисси в 1833 году и пребывание в Букаресте в 1848 и 1849 годах также доказало это, а события настоящего года, конечно, подтвердят еще более.

Ко всему сказанному нельзя не припомнить обстоятельства, замеченного уже мимоходом в других местах, что ныне Турция уже не то, что была прежде; ныне столько новых, не существовавших прежде средств для легкого, окончательного потрясения нравственной организации составных частей турецких армий, и всегда сшитых на живую нитку, а теперь беспрестанно, если можно так выразиться, распарывающихся по всем швам. Возбужденный в настоящую войну фанатисм исламисма, электризующий массу магометан, именно и служит первым средством к разъединению частей и решительной потере воинской дисциплины и всякого повиновения. Этот религиозный энтузиасм исчезнет скорее, чем он был возбужден. Логика, для того необходимая, конечно не была бы достаточною [407] для убеждения в ее истине какого бы то ни было европейского народа, но Турок она заставит следовать ей слепо ¹. Надобно долго обращаться с турецким простонародием, совершенно отличающимся от обитателей Константинополя, чтоб познать и уловить их слабую сторону вообще и различных сословий или классов порознь, и уметь [408] затронуть в них ту сторону, которая решает все. Мы и европейцы вообще судим о Турках по их нравам и обычаям в Константинополе; но это все равно, что судить о русском народе по обществам Петербурга. Наполеон пал жертвою этого заблуждения.

В продолжение нашей войны 1828 и 1829 г., регулярная пехота Турок конечно имела некоторые успехи; но если рассмотреть их внимательно, то увидим, что все они более произошли от нашей неосторожности, чем от турецкого преобразования. Так, например, в 1828 г., 14-го августа, под Шумлою, регулярная пехота Галиль-паши, нечаянным нападением, ночью, на оконечность правого фланга нашей позиции, овладела редутом № 5-й и бывшими в нем шестью орудиями, обезглавив весь гарнизон, вместе с бригадным начальником, генерал-маиором Вреде. Но известна бывшая на этом пункте, с нашей стороны, оплошность. Цепь, расположенная под возвышением, на котором стоял редут, в нескольких только шагах от него, имела ружья не заряженные, и из этих людей лишь несколько человек успели спастись. Ружья в редуте были вычищены и в полунагалйщах внесены в палатки, чтоб на назначенном на утро смотру представить их чистыми; фитили у орудий не были зажжены и т. п., а потому турецкой регулярной пехоте и не [409] трудно было овладеть им, без одного против себя выстрела, даже ружейного. Почти в этот же самый момент левый фланг наш, при Мараше, был также аттакован. Из укрепленного лагеря поспешили послать (в с. Мараш, лежащее в одной версте от лагеря и где находился госпиталь) баталион уфимского полка, без предварительного обозрения пути, который, по всем соображениям, должен был быть осмотрен. Посланный баталион внезапно был окружен, и, вместе с командою: строй каре! был истреблен. В 1829 году, 30-го мая утром, под Кулевчею, баталион муромского полка, выдвинутый вперед без обозрения местности, а главное никем не подкрепленный, имел ту же участь, хотя и был уже построен в каре, из которого никто жив не остался.

И так, вот частные случаи торжества турецкой регулярной пехоты и конницы, купленные единственно оплошностью противников; а потому здесь нет места тем выводам, которые делаются, будто бы эти успехи, которым примера (чтоб Турка брали редуты вооруженные артиллериею так сильно, как № 5-й, и истребляли каре) во всех предшествовавших войнах не встречается, должно приписать регулярному образованию турецкого войска. Столь же нелепо приписывать убыль наших генералов нововведенной системе. Если мы [410] потеряли в ту войну более генералов, чем в сложности во все предшествовавшие пять войн, то этому были совершенно другие причины, о которых здесь длинно было бы распространяться.

Теперь посмотрим, везде ли Турки имели тот же успех там, где наблюдаема была необходимая предосторожность.

В 1828 году, 28-го августа, вся регулярная пехота, под личным предводительством главнокомандующего Гуссейн-Аги-паши, за час до света, напала на ваши центральные редуты №№ XII и XXVII; отбитые раз, они, вновь побужденные своею картечью, бросились вторично, и имели тот же успех, не смотря на то, что в двадцать раз были сильнее гарнизонов помянутых редутов. Алишах-паша, показавшийся с регулярною и иррегулярною конницею на левом фланге, и увидев готовность генерал-лейтенанта (ныне генерал-адъютанта и графа) Ридигера встретить его, стремглав обратился в бегство.

В том же году, в конце сентября, когда бригада 5-й уланской дивизии, генерал-маиора Набеля, пришла из Силистрии к Шумле, и, выходя из теснин, должна была присоединиться к правому флангу нашей позиции, большая часть регулярных войск вышла из Шумлы, чтоб тому препятствовать; но отважные и хорошо обдуманные аттаки этой бригады, едва ли не вдесятеро [411] малочисленнейшей Турок, отбили последних с значительною потерею.

В 1829 году, 5-го мая, полковник (ныне генерал-лейтенант) Белогужев, с своим охотским полком, направленный с позиции Эски-Арнаут-Лара в Праводы, выдержал, в двух верстах от нее, натиск всей армии верховного визиря, окружившего его два каре; и хотя полковник Белогужев должен был бросить подбитые четыре орудия и не раз отбивать, после сильного действия многочисленной артиллерии картечью, врезывавшихся со всех сторон в карей Турок, однако сохранил тот порядок, который один может противостоять яростным нападениям Турок. Они не могли подавить его кареев массою, в пятнадцать раз сильнейшею, с многочисленною артиллериею. Белогужев славно отделался: хотя он потерял половину своих людей, но не потерял порядка.

Ограничиваюсь этими тремя частными примерами, в которых соблюдена была испытанная осторожность, в противуположность тем, где она была вовсе упущена, а потому и дала турецкой регулярной пехоте возможность восторжествовать. Замечу мимоходом о действиях в больших размерах; умолчу о славной переправе чрез Дунай, но укажу лишь на сражение при Шумле, 8-го июля 1828 года: что сделала регулярная турецкая [412] пехота? Укажу еще на блистательный подвиг генерал-адъютанта барона Гейсмара, с четырьмя тысячами разбившего на-голову двадцать тысяч в Бейлештах, отнявшего почти всю артиллерию и знамена, весь лагерь и главную квартиру с канцеляриею паши. Что мог сделать весь шумлинский гарнизон корпусу генерала от инфантерии Рудзевича, когда его, с горстью солдат, так неудачно расположили на ночлег в глубокой долине Айд-Оглу? В 1829 году, при Кулевче, спустя несколько часов после истребления муромского баталиона, что сделала турецкая регулярная пехота, простоявшая в кареях на утесе Мадарды? Какую она оказала оборону против авангарда графа Ридигера, под начальством генерал-маиора Шереметева, в Айдосе? и т. д. Укажу на знаменитые подвиги князя Паскевича в Персии против регулярных войск, прежде образованных, чем турецкие; укажу на действие его в Малой Азии в 1828 и 1829 годах; из них, более чем из всех других примеров, нельзя не убедиться, что против Турок главное есть знание рода войны. Упустив это из вида, несомненным результатом будет то, что мы хотя конечно все-таки восторжествуем, но потери наши будут более чувствительны.

Нельзя согласиться, чтоб Турки сделались лучше чем они были. Это торжественно опровергается действиями против них в Малой Азии [413] генералов Бебутова и Андронникова. Там доказано, что Турки все те же, какими они были и прежде, и что для действия против них главное заключается в соблюдении необходимых условий, основывающихся на точном знании их свойств, не всегда согласных с теоретическими правилами стратегии и тактики. Примеров этому приводить не нужно: их так много, что исчисление их отвлекло бы от настоящей цели этой статьи.

Комментарии

1. Нет ничего легче как достигнуть, смело могу сказать, неожиданных результатов в нашу пользу и даже в пользу самих Турок, для внезапного освобождения их от ига, или, пожалуй, только от экзекуции Французов и Англичан, но в особенности от ренегатов и сброда мятежничьего навара западной Европы. Ныне, когда, на основании Курана, объявлена война религиозная, одно присутствие яура при армии, не только подчинение ему правоверного мусульманина, несбыточно в настоящем смысле слова. При первом неуспехе это будет первым поводом к распадению этой армии, разумеется, если посредством предварительно принятых мер, мусульмане будут наведены на эту точку зрения. То же самое должно сказать и о ренегатстве, ненавидимом у Турок. В Турции, во все времена, иноземцы христиане допущены были к участию в образовании некоторых военных частей. Не говоря о флоте, мы встречаем у них инженеров, строящих крепости, пиротехников, управляющих пороховыми заводами и приготовляющих снаряды, образователей артиллерии и т. п.; но никогда до сих пор иноземцы христиане не командовали войсками. Об этом предмете, особой по моему мнению важности, изложено самым удовлетворительным образом, с указанием непреложных данных, в другом месте.

Текст воспроизведен по изданию: Настоящее состояние турецкой армии // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 111. № 444. 1854