-

УМАНЕЦ А. А.

ЗНАКОМСТВО С АЛЕКСАНДРИЙСКИМ ПАТРИАРХОМ ИЕРОФЕЕМ,

В КАИРЕ.

(Из путевых записок Русского на Востоке в 1842-43).

(Сообщено из Феодосии).

Вскоре но приезде нашем в Каир, Генеральный наш Консул в Египте, Г. К., познакомил нас с тамошним Генерал Штаб-доктором, Председателем Главного Совета Здравия (Conseil general de Sante), — Клот-Беем. 5-го Декабря 1812 мы сделали ему визит, а дорогою от него заходили к агенту нашего Консульства в Каире, старику Бокти, куда пришел в то же время Викиль (Викарий, наместник) Александрийского Патриарха Иерофея и сказывал, что ищет трех недавно приехавших в Каир Русских, дабы, по поручению Патриарха, пригласить их на завтра в тамошнюю Соборную церковь, к Литургии, по случаю храмового праздника, Св. Николая, и вместе тезоименитства Российского Императора. Бокти отвечал ему, что эти Русские перед ним, познакомил нас с ним и мы дали слово быть завтра в обедни.

6 Декабря в 8 часов утра мы отправились с двумя молодыми людьми, — чиновниками нашего Консульства, и одним Русским купцом, производящим здесь довольно значительную торговлю, — в соборную Греческую церковь, построенную пред тем за четыре года на Русские деньги, присланные из С. Петербурга Святейшим Синодом. Находится она на особом дворе, в одной из самых тесных улиц Каира, близ Гурийского базара; архитектуры она хотя простой, но [147] весьма приличной, а обширностию своею уступает на всем Восток только храму Гроба Господня в Иерусалиме; перистиль поддерживается шестью или осьмью каменными колоннами Дорийского ордена, церковь внутри светла, красива и прилична, хотя без лишнего блеску; стены просто выбелены известкою; деревянные в два ряда колонны поддерживающие потолок, выкрашены белою краскою; пол из Малтийских белых мраморных плит, гладкий, чистый, приятный для глаз; в верху за частою зеленою решеткою галлерея для женщин, которые, следуя Восточному обычаю, даже и при Божественном служении должны быть отделены от мужчин; скромный иконостас в Греческом вкусе весь одет образами Русской работы, присланными сюда из С. Петербурга Графинею Орловою-Чесменскою ¹. В церкви находилось довольно много народа, но было еще просторно. Чтобы соблюсти порядок и соответственное настоящему случаю приличие при служении, дети Каирских Греков, мальчики от 6 до 12 лет, просто но чисто одетые в белое однообразное платье, поставлены были в две линии, один за другим, от алтаря до западных дверей, и таким образом составляли широкий путь для церковных церемоний. Патриарх служил сам в полном облачении, но когда он уставал, по случаю своих преклонных лет, то Викиль, также в полном облачении, тут же заменял его. При выносе Даров и везде, где только следовало, упоминаемо было имя Его Императорского Величества, как Государя Православного и как строителя Храма. По [148] раздаче просфоры с Патриаршего места, Викиль, в знак своего внимания к Русским, сошел с места и сам поднес нам по целой просфоре.

Было время, когда ни один из Патриаршеских престолов не имел столько могущества и духовных преимуществ, как престол Александрийский: отсюда некогда разливался обильный свет христианства во все стороны и более ста Епископов было в непосредственном его заведывании. Теперь нет из них ни одного и Александрийская Патриархия ограничилась самым ничтожным количеством подведомственных ей церквей. Их всего пять или шесть: в Каире одна, носящая имя собора, о котором теперь идет дело, в старом Каире две: кладбищенская и находящаяся в Патриаршем дом; в Александрии одна, Дамиэтте одна и, если не ошибаюсь, одна в Розетте. Но не смотря на эту ограниченность Патриархии, громкий титул Александрийского Патриарха при многолетии, пред чтением Апостола, уцелел до сих пор неизменным. Вот он: «Блаженнейший, величайший, святейший Господин, Князь и Владыка Папа и Патриарх великого града Александрии, Ливии, Пентаполии, Эфиопии и всей земли Египта, отец отцов, пастырь пастырей, Архиерей Архиереев, тринадцатый из Апостолов, и судия вселенной». Тринадцатым из Апостолов называется он, как наместник Евангелиста Марка, установителя сего престола. Но Патриархия сия при упадке ее в духовном отношении, достаточно сильна в отношении вещественном: доходы с принадлежащих ей в Молдавии и Валахии обширных земель еще довольно значительны, чтобы Патриарху поддерживать себя прилично его званию; а при лучшем на месте управлении, они еще бы более возвысились. Вся же беда в этом та, что у них много хозяев, дающих отчет едва ли не одной своей совести.

Но окончании обедни, Патриарха в полном облачении повели под руки со всею следующею его сану [149] церемониею и с пеньем священных гимнов, чрез всю церковь, в Западные врата и чрез двор, в его покои. Народ толпился к его благословению; в числе прочих и я подошел. Викарий пригласил меня следовать за собою. Все почетные посетители также туда последовали. Патриарха провели во внутренние покои, начали разоблачать; а все следовавшие за ним остались в двух приемных, довольно обширных, комнатах. На диванах вдоль стен сели пришедшие сделать визит Патриарху, но моему непривычному глазу показалось то странным, что все гости оставались в шинелях и шапках, не исключая и одетых по европейски. Я снял ту и другую. Но в церкви были все с обнаженными головами и если кто носил чалму или тарбут (фес) то на голове оставлял только такие — (род маленького колпака, надеваемого непосредственно на бритую голову). При этом замечу, что в церкви обнажали голову, вероятно из уважения к особе Патриарха; а там, где его не видят, — об этом мало заботятся. В бытность мою в Александрии, я отправился в тамошнюю Греческую церковь в первое же воскресенье. — Обедня началась в ней с восходом солнца. Не говоря о чалмоносцах — Греках, из которых многие не заботились снимать свои чалмы, — я видел здесь, как многие Греки в Европейском платье, также следуя обычаю страны, в шляпах входили во внутрь, покупали свечи и в шляпах же разхаживали по церкви и у алтаря от образа к образу, чтобы расставить свечи, и шляп своих до тех пор не снимали, пока не оканчивали этой операции. Признаюсь, это не могло не показаться мне крайним неуважением святыни. Хорошо еще, что собак, врывавшихся в церковь с хозяевами, об них вовсе не беспокоившимися, выгоняли вон церковные прислужники! но в тамошней Католической церкви не обращают на них никакого внимания и они разгуливают там, как дома, между скамейками и по всем углам. [150]

В приемных комнатах Патриарха всех гостей усадили в один ряд на диванах, не забыв при этом и бывших со мною двух карантинных Унтер-офицеров. Потом началось угощение разными сластями, водою, трубками и кофеем. Тут подошел ко мне с приветствием на русском язык один довольно еще молодой человек: это был Серб, племянник Георгия Черного (Кара-Георгия), Сербского Князя. Он жил долго в России в разных местах, а в последнее время в Бессарабии, которую оставил пред тем только за несколько месяцев.

Патриарх скоро вышел из внутренних покоев, сел в приготовленном для него угле на диване, на котором расположился с ногами, по обычаю страны. С появлением его, все посетители сняли шапки и спешили к его благословению, хотя получили уже оное в церкви или на дороге; некоторые же старики, одетые попроще, клали Патриарху при этом земные поклоны; следуя примеру других, я также снова подошел к благословению Его Святейшества (как его титулуют), и он пригласил меня сесть подле себя. Раздача благословений продолжалась еще несколько минут; когда же все вокруг успокоилось, подали Патриарху трубку с длинным черешневым чубуком и богатым янтарным мунштуком; взяв ее из рук прислужника, он передал мне, — и это было большим знаком внимания с его стороны. Для себя он взял другую трубку. Унтер-офицеров наших усадили по другую его сторону в креслы и поднесли также по трубке с длинными чубуками, равно как и многим из гостей. Кофе и варенье с водою следовали вторично своим чередом.

Главное местопребывание Александрийского Патриарха находится в Южном предместии Каира, Старом-Каире, (некогда называемом Вавилоном — по племени строивших его пленников Сезостриса, или же быть [151] может, от поселившихся в нем воинов Камбиза). Здесь древний монастырь Св. Георгия служит Патриарху и его свите жилищем. В Каир же приезжает он весьма редко — собственно для торжественных служений, потому что приезд сюда для этого почти столетнего старца — крайне затруднителен, особливо если вспомнить, что ездить здесь, по неудобству улиц и обычаю страны, нельзя иначе, как верхом на муле, осле, лошади или верблюде, из которых на первом легче и спокойнее, чем на прочих. В карете же или коляске, которых во всем городе у главных сановников Правительства и некоторых Европейцев всего три или четыре, проедешь только по некоторым весьма немногим улицам, да и то с передовым саисом, (конюхом), для очистки пути от народа. К летнее время Патриарх Иерофей приезжает в Александрию, ища прохлады в воздухе и для пользования себя морскими ваннами. Чистое, светлое, убеленное сединами и истинно приятное лицо этого ветхого деньми и здоровьем старца, — речь его совершенно приличная его высокому сану, умная, самая теплая, приветливая, иногда шутливая, веселая, так, что подходишь к нему как к отцу, вас нежно любящему, совершению располагают с первого взгляда в его пользу каждого новопришедшего; а если послушаешь, что говорят об нем, привяжешься к нему всей душею. Художники наши братья Чернецовы, в бытность свою в Каире, в том же году, сняли портрет с него и, конечно, со временем мы увидим его вылитографированным. — Правильные и весьма приятные черты лица, прекрасный разрез карих глаз, Римский нос и хороший ( — несколько выше среднего — ) рост показывают, что почтенный старец был весьма хорош собою в свое время.

После обыкновенных приветствий, Патриарх спросил меня: «здоров ли Андрей, здоров ли Авраам, и где они теперь?» В пояснение к этому я просил [152] сказать мне их фамилии. — «Как! — разве ты их не знаешь?.... они из России и были здесь!....» возразил он — и старик не мог с-разу вспомнить фамилии; приближенные помогли ему в этом и сказали, что эти два лица суть: Андрей Муравьев и Авраам Норов. — Признаюсь, меня тронула эта простота, патриархальность нравов, при которой именуют человека не по чину или значению в свете, не по титлу его знатности, а по названию, данному ему при присоединении его к Церкви Христовой. На сделанный мне вопрос я отвечал, что знать их лично я еще не имею чести, но мне известно, что они находятся на службе в С.-Петербурге. Патриарх добавил: «когда воротишься в Россию и их увидишь, скажи, что я их помню, и кланяюсь им».

Преклонному старцу, святому жизнию и делами, память уже заметно начала изменять. — Продолжая разговор, он сказал, что Муравьев был здесь очень не давно, — не более 4-х лет пред сим, — и стоял в этом. Согласился он, что прошло этому уже 12 лет, тогда только, когда я напомнил ему, что был он здесь тотчас после Турецкой войны и Адрианопольского трактата. Для почтенного старца прошедшее начало сливаться в одну тесную рамку. «Стараниям Андрея, он сказал потом, Каирские Христиане обязаны тем, что имеют такой прекрасный храм: это он выхлопотал, что Русское Правительство прислало деньги на его постройку. А чрез старания Авраама присланы были нам из Петербурга ризы и иконы, украшающие храм наш. Спасибо Русским: они не забывают нас в нищете!» После этого Патриарх назвал по имени братьев Чернецовых и сказал, что они обещали ему портрет его, но еще не прислали, и что он будет ожидать его непременно.

Вскоре пришел от Консула Кавас с извещением, что пора ехать к Паше, которому и этот день мы должны были сделать первый визит. Мы [153] поспешили проститься с Патриархом, этим истинно заслуживающим самого глубокого уважения и по жизни и по делам святым отцом, просившим нас не забывать его. У него потом мы несколько раз бывали в старом Каире и всегда уносили от него какую-то неизъяснимую теплоту в душе, — и после того, если я хочу представить себе духовного отца святой жизни и наружности, внушающей благоговение, — вид Патриарха Иерофея представляется моим мыслям. В заключение об этом приятном знакомстве добавлю, что при разговоре моем с Патриархом имел любезность служить нам переводчиком помянутый выше Русский купец, Г. Аверов, торговавший в Одессе и Петербурге и получивший некогда золотую медаль за отправление в Петербург первого судна с грузом из Египта.

А. У-ц.

Комментарии

1. Потом, по возвращении в Россию, узнал я, что Александрийский Патриарх писал известному у нас своими сочинениями Г. Норову, о необходимости добавить еще образов, и что чрез посредство сего последнего, Княгиня П. заказала в С. Петербурге несколько хороших образов для Каирского Собора, из которых некоторые уже и отравлены.

Текст воспроизведен по изданию: Знакомство с александрийским патриархом Иерофеем, в Каире. (Из путевых записок русского на Востоке в 1842-43) // Москвитянин, № 7-8. 1845