-

Извлечение из путевых записок, из Одессы в Иерусалим и обратно князя Константина Аркадьевича Италийского графа Суворова-Рымникского.

(В то время как безъименное письмо русского офицера, из Иерусалима, печаталось в 11-м No Москвитянина, приехал сюда и сам его сочинитель, и доверив нам сделать сие извлечение из Путевых его записок, придал им новую цену, для всякого Русского читателя, дозволив не скрывать более имени его, от такого отечественного журнала, который всегда принимал живейшее участие во всем, что относится к его знаменитому деду. — Он надеется, что принесет сим некоторое удовольствие и тому почтенному сослуживцу знаменитого Генералиссимуса, которого воспоминания о сем летописном муже были помещены в Москвитянине. — Суворов, Поклонник и Витязь Св. Гроба, приносит ветку горы Масличной на гроб Суворова — незабвенного Стратига. — М. М.

Приносим глубочайшую благодарность! Как мы рады, что к этому же нумеру поспело продолжение рассказов Старого Воина о великом полководце. Победа при Нови деда вместе с путешествием ко Св. Гробу внука — Москвитянин почитает себя счастливым, представляя друзьям отечества такое разительное сближение имен и действий. — Ред.)

....Октября 1842. Простясь с моими Одесскими приятелями, выехал я в желанное мною путешествие, сухим путем, в Константинополь, — вечером.

Проскакал несколько станций, миновав три Немецкие колонии, в которых виднелись деревья, так приятные в окрестности пустынной. — При сильном жаре и сквозь туман увидел я Тирасполь. — Тут начинаются уже места холмистые и деревья. — С переездом чрез Днестр, природа видимо переменяется. — Перелески и пригорки заменяют необозримость степи. — За Бендерами увидел я дубовую рощицу с пожелтелыми и полуотпадшими листьями. Дорога в Кишинев, идет по широкой долине. — Город стоит в конце ее на возвышении, он окружен садами и приятно рисуется блистающими главами церквей. — До въезда в него, проехал я несколько садов и красивые домики. [371]

Самый город очень украсился с 1829 года, когда я его видел. — Тамошний Полицеймейстер Лансберг, говоря со мною о Рымнике, так для родителя моего славном и вместе гибельном, рассказывал мне, что когда он проезжал эту реку с Начальником своим Генералом Желтухиным, во время ее мелководия, Генерал, пораженный мыслью о погибели отца моего, коей он был свидетелем, разговаривал с ним о ней. — «Да, были дожди,» сказал ему Лансберг. — И едва выговорил Генерал: «ну если вдруг хлынет вода и на нас» — с ревом и пеною она показалась — яростно хлынула и опрокинула коляску! — Лансберг успел спасшись; а Желтухин, придавленный экипажем, вытащен израненный и чрез несколько часов умер.

По мере приближения к Молдавии, становится чувствительною перемена места и климата. Иное небо и другая земля, гористая и с лесами.

Мне указали в большой пустынной долине, два домика у подошвы пригорка, на котором белелась каменная колонна, и в нескольких шагах от ней хижина. — То был памятник, воздвигнутый на том самом месте, где скончался — великолепный Князь Тавриды! — Он окружен плетнем, и бедный инвалид живет подле, на страже сей славной пустыни. — Печальная окружность совершенно прилична роду памятника. — Мы подъехали к одному из домиков. — Это род корчмы, содержимой каким-то Болгарином, и в которой нельзя найдти даже и хлеба.

По тропинке, ведущей на гору, взошел я на маленький дворик, на котором стоит памятник Таврического и домик инвалида. Тут напали на меня новые стражи минувшей славы, от которых освободила меня вышедшая из хижины старуха, жена инвалида. — Отогнав собак, сказала она мне, что муж ее болен и весь опух. — Войдя к нему, увидел я седого старца лет 70, который едва стоял на распухших ногах, с опухшими руками. — Давно не высылали бедному страдальцу его жалованья, и ему с старухой не чем содержать себя. — Они в ужасной нищете. Рассказывая мне сие, старик заплакал. Я положил, что мог, ему в руку и пошел к памятнику. — [372] Сел у его подножия и думал — все то, что можно думать — и чувствовал все то, что можно чувствовать на пустынном одре роскошного временщика, внезапно пораженного смертью, среди дикой степи; при могильной тишине, прерываемой завывающим ветром и в виду хижины, где умирает с голоду беспомощный страж памятника славы! — На нем нет и не нужно надписи. С одной стороны, чем-то красным, написано: К. М, а с другой: 1830. Я сошел по той же тропинке через двор инвалида; но собаки его на меня уже не лаяли, как на знакомого. — Под этою колонной, в пять саженей вышиною, погребена внутренность и вероятно сердце Таврического. — Место, где стоить корчма, называется — не громче как: Конести.

Приехав на границу России, увидев последнюю заставу Русскую, въехав в землю, где говорят другим языком, где пограничные солдаты одеты иначе, возникает какое-то безотчетное чувство печали, которого ни назвать, ни определить не умею. — Я ощутил его во всей силе.

Но миновав все ощущения, и пограничные, и перезда через Прут, и пестроты тех двадцати верст, которые разделяют Россию от Ясс — взглянем на огни ее, передо мной заблиставшие, по мере моего к ней приближения. Они усиливаются и, показываясь полосами, одна другой выше, предваряют путешественника, что город стоит на возвышении, что домы в несколько жильев и расположены амфитеатром. И действительно, въезжая в город, мы поднимались в гору, с которой виден был освещенный бок ее. — Это мне напоминало вечерний вид Тифлиса. После долгих поисков, остановился я в Петербургской гостиннице. — Я отъискал дом нашего Консула и нашел в Г. Коцебу человека любезного и обязательного. — Узнав, что я пробуду в Яссах только один день, он взялся показать мне все достойное примечания.

Повез меня по городу. Мы остановились у Греческой церкви, за двести лет застроенной Молдавским Боярином Голлиа и довершенной Госдодарем Стефаном. Она в Византийском вкусе, высокий иконостас весь вызолочен и покрыт иконами, равно как вся внутренность сводов и впадин. — Живопись [373] поразительна свежестью красок. — Нам показали тут Библию, принесенную 160 лет тому от Татар. — Древность ее неизвестна. — Оттуда поехали мы в церковь Св. Василия, за 300 лет построенную. Она покрыта снаружи каменною резьбой. — В ней показывают место, где погребено сердце Князя Таврического. — На повешенной над ним доске написаны все его титла и названо место его кончины. — В этой церкви почивают мощи Св. Параскевы. — На возвышенном у стены катафалке стоит свинцовый гроб, который открывают один раз в год; но для меня его открыли и я приложился к мощам. — Она жила, за 300 лет, в Константинополе, — княживший тогда в Молдавии Господарь Василий, в награду за важные его услуги Порте, получил сию святыню и привез ее в Яссы. — Живописное изображение сего происшествия повешено на стене, подле раки. — При входе в церковь стоят облики древних Молдавских Господарей, с их супругами, в одежде того времени, которая весьма красива: длинное платье, подбитое дорогим мехом, сверх узкого подпоясанного, желтая обувь и шапка.

Окружность Ясс со всех сторон красива и живописна. — Из загородного замка царствующего Господаря Князя Стурдзы, который окружен садом, виды очаровательны.

Фокшаны 17/29 Октября 1842.

В странном экипаже выехал я из Ясс. Он называется Баржаванка, заложен в 12-ть лошадей, маленьких и худых. На коренной сидит один, а на предпоследней паре другой Молдаван; ибо у дышла две лошади, потом четыре вряд; а прочие опять попарно. — Упряжь состоит из связанных веревок. — Кучера в крестьянском платье, почти Русском, но с длинными развевающимися, из-под шапок, волосами. — Можно себе представить вид моего поезда, в странном экипаже, заложенном целым табуном, который погоняют такие кучера. — Это называется почтою в Молдавии и Валахии. — Далее, смотря по росту и сытости, лошадей впрягали мне 8, 9, но не более 10-ти. Вдруг кучера мои вскричали разными голосами, и табун мой, задергавшись в разные стороны, понесся вихрем. [374]

Бухарест 19/31 Октября 1842.

В Молдавии поля засеяны кукурузою, табаком, капустой и рожью. — Казаки похожи на наших. — Земские чиновники отличаются образованностью и учтивым обхождением, и вообще жители помнят свои обязанности к России и ей преданы.

Рымник.

Приближаясь к реке горестных для нашего семейства воспоминаний, я чувствовал какую-то грусть, которую не могу иначе назвать, как безотчетным голосом природы, говорившим в сердце сына, приближающегося ко гробу отца, которого не знал он. — В истории, громок Рымник славою моего деда; но в душе моей воспоминание о тех лаврах, кои взросли на берегу его и осенили мое имя, ничто пред зрелищем той гибельной гробницы, которая поглотила в волнах его злополучного моего отца. — Эта последняя мысль господствовала над первою в то время, как показались колокольни Рымника. — Вскоре въехал я в город, и иду прямо в древний монастырь, которого печальная наружность, пустынный двор, треснувшие стены и ветхая живопись согласовались с чувствами моего сердца. Я отслужил панихиду, и в сопровождении монаха поехал к тому месту, где погиб мой отец. — Из четырех детей его один я приведен был к нему. — Русло реки обширно; она похожа на небольшой ручей, очень мелкий и который мы проехали почти не замочив колес, и — этот ручеек, весною, от внезапного прилива горных вод, делается ужаснейшим и свирепым потоком. — Мы остановились на средине сухого теперь и каменистого его ложа, и в том месте, где на дороге неровная впадина, старец сказал мне: «вот здесь опрокинулась коляска вашего родителя!» А шагов пять далее, продолжал он: «здесь вытащили тело его!» — Помолясь на сем ужасном для меня месте, я поспешно от него удалился и, проехав Рымник, думал, что по этой самой дороге и также скоро ехал и отец мой, беспечно предаваясь приятным надеждам семейственных свиданий и — низвергся во гроб!.... [375]

Въехав в Бухарест, скоро я удостоверился, что улицы его еще хуже вымощены и освещены, нежели в Яссах. — Вкус построек в Европейском роде. Бухарест стоит в долине. — Каммер-гер Дашков, наш Консул в Валахии, человек отлично образованный и любезный, с которым я познакомился, указал мне некоторые примечательности города. — Население его вдвое более Ясс (12 т. человек), но жители беднее и живут уединенно. — Проезжая по улицам, я заметил очень красивые разноцветные домы. — Большое движение в колясках, с Венскою упряжью. — Митрополия представляет прекраснейший вид, на возвышении. — Она состоит из церкви Византийского зодчества и из монастыря.

Дорога из Бухареста до Журжи довольно хороша, заселена деревнями, засажена плодовитыми деревьями и кой-где лесом.

Проехав карантин, отправился я Дунаем в Рущук, — в эту роковую твердыню, столько крови некогда нам стоившую. — Вид ее живописен, по высоте и крутости берега, на котором стоит она. — Комендантом Рущука Сеид Паша. — Гарнизон состоит из 3-х т. человек. — Мы проехали то место, где ловят в Дунае осетров и вообще красную рыбу, и после многих затруднений от сильного течения, ветра и стоявших пред Рущуком больших судов, я вышел на берег под его стенами, и пошел, поднимаясь в гору, на которой стоит город амфитеатром, по тесной улице, к почтовому дому, мимо лавок и мечетей. — Положение города прекрасно. — Некоторые домы высятся почти над рекою, верхними жильями, кои выдаются вперед, держась на утвержденных в воде сваях. — Встречавшиеся на берегу Турки меня приветствовали. — Один из них проводил нас к Почтовому двору. — Тут нашел я, по счастью, человека, который говорить по-Французски, он взял мои бумаги, изъяснил все нужное и способствовал мне получишь 6 лошадей, которые были нужны для моего переезда до следующей перемены; мне дали 2 под мои пожитки, одну для меня, одну для служителя моего Стефанаки, одну для Ахмета и одну [376] для Сураджа, т. е. проводника, который должен был, доставив вьюки до следующей такого же рода почты, возвратиться с лошадьми. — Ахмет был моим постоянным проводником до Константинополя. — Он Татарин, лет 60-ти, с седою бородой и выразительным лицем. — Говорит несколько слов по-Русски и с другим Татарином составляет нашу почту в Турции. — Их должность состоит в провожании курьеров и проезжих наших из Рущука в Константинополь. — Он Офицер Турецкой армии и в настоящей должности уже 30 лет.

— Здесь рубли наши более не ходят и счет начинается пиастрами. — Есть монеты в 5, 6 и 10 пиастр. — 55 пиастр, составляют червонец. — Наш рубль стоит 5 пиастр.

— В Рущуке и его, окружности живут до 1.300 Болгар. — Услышав странную музыку и барабанный бой, пошел я смотреть Турецкое войско, выступавшее на встречу Паше, ехавшему послом Порты в Вену. То был Ахмет Паша, Министр торговли. — Не дождавшись этого зрелища, отправился я далее в таком виде Турецкого поезда: мой Сураджа, красивый мущина, в Турецкой одежде, ехал впереди, держа за веревку вьючную лошадь, с моими пожитками. Вторая лошадь была привязана к хвосту первой. — За ним Ахмет с своими вьючными лошадьми; а потом я и за мною слуга мой. — Из Рущука выезжали мы узкими и грязными улицами, которые напомнили мне города Персидские, с их стенами на улицу и окнами на двор. — Укрепления Рущука простираются на полторы версты. — При выезде из города спуск в долину очень живописен. Она простирается между пригорками, которые к западу покрыты садами и виноградниками, равно как и вся долина, по которой протекает, под тенью тополей и плодоносных деревьев, река Лом, на берегу которой рисуется деревня, окруженная прилеском. — Мы проехали между двух великолепнейших каштанных дерев, и въехали в теснину между двух обнаженных утесов, которые с обеих сторон дороги поднимаются прямою стеной, в двести футов. — Река Лом протекает параллельно с этою дорогой, пустынной и дикой, среди садов и деревьев, которые [377] смотрятся в ее волнах. — Тут оглянулся я на Рущук, который стоит живописно в глубине долины, как бы прислоненный к синеве протекающего за ним Дуная. — При выезде из этой долины открылись голые возвышения, налево виноградник, плодовитые деревья и мавзолей какого-то Паши, убитого Русскими. — Между пригорками показалась деревня Сердешт. — Здесь Рущук с своими минаретами опять рисуется в новом виде. — В этой прекрасной пустыне, где благодатная природа вся как бы отдыхает, не встретил я никого, и мне казалось, что мое прибытие нарушаешь ее покой. — Здесь живут Болгаре и Турок мало. — Тут увидел я первый каменный водоем, и, остановясь подле него, писал мои записки, что очень удивляло наших проводников, которые все спрашивали у Стефанаки: «что такое он все пишет?» — Ночь застигла нас на дороге, и наконец лай собаки известил, что мы подъехали к деревне Вретеник, где, по предложению Ахмета, и остановились ночевать. — В этом Болгарском селении, которого домы мелькали в темноте мимо нас, как привидения, виднелась мечеть, и с минарета ее нестройный вопль Муллы уныло прерывал великолепную тишину прекраснейшей звездной ночи. — Поезд наш остановился, и мой Сураджа, у ворот одного дома, завыл громче Муллы, во услышание гостеприимства. — Этот выразительный и жалостный клик Востока, начинается обыкновенно тихо, возвышаясь понемногу до нестерпимой резкости, и потом постепенно ослабляется, до какого-то жалостного и болезненного стона, в котором и исчезает, как последний голос умирающего. — В голосе моего Сураджи было, сверх того, что-то погребательное и отчаянное, которое сжимало сердце, как зловещее предчувствие. — Два сии завывания — Муллы и Сураджи сменялись, повторяясь эхом, в то время, как перед нами явилась проводница, и повела нас под кров гостеприимный, в хижину Болгарского крестьянина, которого семейство сидело около разведенного в камине огня. — Меня провели в другую комнату — темную и низкую, где я лег, и уснул на скамье, покуда Стефанаки готовил мой ужин. — Когда похлебка с курицей поспела, меня разбудили, я поел и улегся на [378] ночь. — Встав рано, я отправился в Тырново. — Домы в Булгарии сделаны из плетней, обмазанных известкой. На иных крытки черепичные, а на других соломенные. — Окон мало и те, которые есть, без окончин, вместо коих вставлены деревянные палочки. — Опять въехали мы в Булгарскую деревню, опять закричал мой Сураджа и опять вошли мы в хижину, где горел огонь. Ко мне пришел тутошний Священник; мы оба говорили; но не могли понять друг друга.

За Балканом природа чувствительно переменяется; ореховые, каштанные деревья и сады живописно наполняют долину, между тем как пограничные с нею утесы поднимаются до облак. — Поля засеяны перцем и цветною капустой, видны шелковицы и множество каштанов. — Направо от дороги, на высоком и крутом утесе, высечен в камне монастырь Преображенский; а на лево, на высокой горе и тоже в скале — монастырь Троицкий. — Положение Тырнова самое живописное. — Он построен амфитеатром от самой вершины горы до самого ее обрыва, у реки.

Проехав Тырново, Драново и множество предгорий, возделанных долин и деревень, с их мечетями, садами, виноградниками, и отчасу красивейшую своими произрастениями природу, въехали мы в собственно так называемый большой Балкан, усеянный деревнями. — Тут стоить Габрово. — Узкие улицы его наполнены лавками и народом. — Жители кажутся богатее; их жены, в синем платье, носят монисты и поясы серебрянные, а на голове платки. — Тут ехал мне на встречу Русский курьер, который привел меня в отчаяние ужасным описанием предлежавшей мне дороги, и сказав, что я не доеду до Константинополя прежде осьми дней. — Ничего не мог он сказать о времени, когда отправляется оттуда пароход в Бейрут.

Оставя Габрово, въехали мы на ту дорогу, по которой переезжают вершину Балкана. Она открывается очень живописною долиной между лесистых гор, увенчанных облаками, проехав два каменные моста, под которыми течет шумящая река, увидели мы на возвышении три хижины, и тут остановились. — Здесь хребет Балкана! — [379] Солнце то показывалось из-за облак, то скрывалось в них и за снегами гор. — Среди гор и пропастей въехали мы в царство зимы и вихрей. — Лошади скользят по ледяной дороге, покрытые инеем, деревья гнутся от ветра; но в этой полярной степи мы встретили несколько Болгар и Турок, пеших и верьхами. — Целые два часа поднимались мы на хребет Балкана. — Наконец начали спускаться с него. — Снег уменьшался, ветер утихал и по скользкой дороге съехали мы на сделанную нашим войском. — Крутой спуск продолжался два часа, и мы въехали, у подошвы гор, в деревню Шибка. — Тут ожидала нас теплая погода. — Мы отогрелись, увидев зеленые поля, покрытые стадами. — Там виделись могилы героев последней нашей войны. — Мы въехали в большую деревню, окруженную плодовитыми садами и деревьями. — Балкан гораздо ниже не только Швейцарских гор, но и Кавказа. Он не выше Юры. — В этой деревне показались Турчанки, в длинных, темных платьях, с закрытыми лицами. — Здесь вообще Магометан более, нежели Болгар. — Домы Турецких хлебопашцев сделаны из назема, обложенного землей. — Почти все без окон на улицу, кой-где видно окно над каменною стеной ограды, во втором жилье. — Я видел это на первой Турецкой станции. — Там же прогнали мимо нас Турки табун небольших ослов, с повешенными на них бочками. — В лесу паслись лошади и волы. — Дорога окружена зелеными полями кукурузы, гороха и арнаутки. — Мы въехали в деревню Казанлык. — Сады и виноградники смотрели на нас чрез стену оград, между коими идут улицы. — Тут остановился я для перемены лошадей и в первые увидел Турецкую почтовую станцию. — Меня ввели, через двор, в порядочную комнату, в верхнем жилье, где нашел я почтового смотрителя, грубого и крикливого Турка. — Он предложил мне Турецкий обед, и уговаривал у него ночевать, но так как мне наскучили и он и вошедшие Турки, усевшиеся на поджатых ногах с закуренными трубками, то я, не смотря на дурную погоду, я решился ехать далее, тем более, что не мог есть Турецких кушаний, покрытых жиром, и от [380] которых пахло каким-то лекарством. — Не смотря на дождь, я пустился в дорогу. — Мы ехали прелестнейшими лесами. — Везде сады, виноградники, плодовитые деревья, прилески и липовые рощицы. — Настигнутый ночью и чрезвычайно усталый, хотел я остановиться в ближайшей деревне: но проводники ни за что не согласились, говоря, что это такое разбойничье гнездо, в котором все останавливающиеся путники исчезают. — Тут дорога гористая и совершенно пустынная. — Мы приехали на третью от Рущука станцию, Искилиарну. — Это большая деревня, окруженная садами, где мы ночевали в комнате похожей на сарай. — Во всех деревнях встречались мне неприятные лица, свирепо смотревшие. И даже в кофейных их домах, где иногда мы останавливались, неприятно на нас смотрели самые служители, поднося кофе. — Мы приехали в Болгарскую деревню Конелия, где я ночевал. — Из нее виден еще Балкан.

Адрианополь 28 Октября.

Четыре высокие минарета, показавшиеся через лес и сады, как мачты, возвестили мне приближение к Адрианополю. — Прекраснейшая растительность и высокие тополи окружают дорогу, с которой еще видны назади горы. — Окрестность становится от часу красивее. — Вдоль садов протекает река Меричь. — Въезд во второстепенную столицу Турции, по узкой и бедной улице, ничего доброго не возвещают. — Тут вышел полуодетый Турок и отобрал наши паспорты. — Этот род заставы можно узнать по высокой жерди, на которой развеваются клочки какого-то разноцветного флага. — Сады подходят к самому городу. — Я заметил в особенности множество тутовых деревьев. — Этот въезд в Адрианополь называется Гермекан. — Грязная мостовая сделана из крупного булыжника. — Греческие домы, со вторым жильем, выходящим вперед, на деревянных подставках, перемешаны с домами Турок, которые все из кирпича до половины, с деревянным верхним жильем и без окон на улицу. — Крыши плоские покрыты, черепицей. — Встречающиеся со мною Турки приветствовали меня [381] гостеприимным своим Гиауром. — Проехав по узкому и довольно красивому мосту, чрез живописную реку Меричь, мы увидели большую и великолепную мечеть Селима II, со множеством ее Минаретов. — Показались Турецкие солдаты на часах и по улицам. — Множество калек, нищих. — В самом городе впадают в Мерич две реки: Тонда и Арда. — Мы проехали каменный водомет, похожий на Константинопольский. — Кой-где встречались нам Турчанки с белыми покрывалами на лице, в длинных зеленых платьях и желтых туфлях. — Я проехал множество больших и малых мечетей. Наконец доехали мы до хана (постоялого двора), который содержит христианин Франкини. Мангал (деревянный сосуд с горячим угольем) посреди комнаты, для нагревания ее, сальная трескучая свечка для освещения, дадут довольное понятие о сей Адрианопольской гостиннице.

Адрианополь вмещает 85 т. жителей, в числе которых 30 т. Турок, 40 т. Греков, 5 или 6 т. Армян. — Город слишком обширен для сего населения. — Вблизи к дому нашего Агента стоит Христианская церковь без колоколов. — Гарнизон состоял из 4 т. Азиатских войск; но по нужде он усиливается до 12 тысяч. — Турецкие жители Адрианополя так дики и ненавидят Европейцев, что не только ругаются над ними, но даже сбрасывают шляпы с их голов, и никто не смеет показаться на улице в Европейском мундире. — Такова образованность Турецкая почти у ворот Константинополя.

Большой базар есть здание действительно примечательное своим великолепием. — 360 лавок расположены в крытой галлерее. — Христиане и Турки продают в них всякого рода предметы, и все это пространство оживлено движущимся во все стороны многолюдством. — Разнообразность товаров и одежд представляют живописный вид.

Дорогою в мечеть Селима II видели мы другую, в которую не пускают Христиан, ни под каким видом, потому, как говорят, что там хранится нечто особенно тайное. — Она кажется древнее Селимовой. — В ближайшей лавке от сей последней купил я, за 15 пиастр, красные туфли, для входа в мечеть, не разуваясь. — Мы [382] вошли в первые ворота на обширный погост и чрез другие — на самый двор мечети, с обеих сторон которой перед входом мраморные своды поддерживаются такими же столпами; а у самого входа столпы гранитные. — Мечеть сия хотя менее, но красивее Константинопольской. — Свежесть живописи, которою она покрыта снаружи, придает ей великолепный вид. — Среди двора бьет водомет, под каменною крышей, которую поддерживают каменные столпы. — Старый Турок, с седою бородой, привратник мечети. — Он отворил нам ее. — Несколько мальчиков хотели войти за нами, но он их выгнал. — Мечеть построена из дикого камня. — Пол покрыть циновками. Входящим запрещается плевать на них. — Посреди мечети сделан род амвона, для молитвы. Он окружен лампадами и весь покрыть раскрашенною резьбой. — На лево от него, в конце галлереи, огороженной решеткою, место молитвы для Султана. — Махмуд приезжал два раза в Адрианополь, а Абдул-Метшид еще не был. — На стене, против самого входа в мечеть, золотая надпись изображает имя царствующего Султана. — На право впадина, в которой хранится Коран. — Немного впереди кафедра для проповеди, окруженная осмью столпами и пестро раскрашенная. — Из мечети пошли мы на минарет, с которого открывается великолепнейший вид: — весь Адрианополь, с его садами и живописною окрестностью. — Видны развалины древнего Сераля и дорога в Царьград. — Мне указали путь, которым вступали победоносные войска наши в сию вторую столицу Оттоманской Порты. — Потом отправились мы к развалинам Сераля. — При самом выезде из города вступили мы в прекрасную дубовую и липовую рощу, выехали в долину к каменному мосту, на конце которого стоит полуразрушенная башня древнего водопровода. — Тут видел я прекраснейший Платан. — В этом лесу стоял лагерь наших войск. — Мы проехали другой мост, против самого Сераля и опять стоит Платан подле другой башни водопровода, к мосту приведенного. — Тут развалина того дома, где жил Фельдмаршал Дибичь. — У самого почти моста ворота в Сераль. — Но они были затворены. — Мы принуждены были обойдти всю окружающую его стену и на противуположной [283] от моста стороне, подле другого дома, вошли на двор и оттуда уже в отворенные ворота, из которых выезжала телега, запряженная волами, вступили в Сераль. — Старый Турок охраняет эту развалину величия и роскоши древних Султанов. У железных ворот сошли мы с лошадей. — На первом дворе лежат кучи камней, заросших деревьями, между коими устояли одни печные трубы, под которыми, кой-где, видны еще раскрашенные камины. — Тишина мертвая одна царствует в сем царственном вертепе — древнем жилище Азиятского величия, роскоши и ужасов. — На месте неги и сладострастия разбросаны мраморные помосты, и едва стоят стены бань, из которых осталась дверь, ведущая в другую кучу развалин, заросших травою и деревьями. — Полуразрушенные стены уже наклонились и едва держатся. — Мимо их взошли мы на другой двор и, идя к стоящему влево дому, видели большего оленя и двух коров. — На правой стороне стоят стены огромного здания. — Сквозь окно первого видел я прекрасную комнату, с мраморным водометом посреди ее. — Потолок из раскрашенных четыреугольников, в позолоченных рамах, еще сохранился. — Панели всей комнаты вызолочены. Но она заперта. На конце двора возвышается самое жилище султанов. В окошко видно сбоку деревянное возвышение, седалище, окруженное столпами, на коих еще приметно изображение луны, равно как и на позолоте покоя. С другой стороны этого Киоска возвышение видно с лица. Потолок весь из синих четыреугольников, с золотыми обводами. Тут во всем ужасе Азиятского величия сиживали Султаны. Оттуда взошли мы, по лестнице из черного камня, полуразрушенной, между стен, по которым всползает плющ, на возвышенность, с коей открывается прекрасный вид на Адрианополь.

Рассказывая мне, что в Мечети Селима 999 окон, меня уверяли, что есть в Адрианополе недостроенная мечеть, о которой сохранилось странное предание: она была названа: Клас-джамите; ее хотели поставить на месте, занимаемом прежде Христианскою церковью, несколько раз выводили стены, которые всегда падали, и строители наконец заключили, что строение мечети, на месте бывшего [384] храма, им возбраняется какою-нибудь сверх естественною силой; почему и оставили его неоконченным уже 200 лет. — Я ходил смотреть эту недостроенную развалину, с ее окнами и запертою дверью, с Турецким кладбищем против нее. —

От Адрианополя до Царьграда дорога приятна только берегами и видами Мраморного моря, впрочем природа, расцветающая красотами, по мере приближения к Константинополю, повсюду пустынна и бедна населением. — Везде изломаны мосты, кой-где развалины, и, вместо почтовых станций, бедные Турецкие кофейни.

Наконец въехали мы в деревню, в которой осмотрели наши паспорты. — Показалось море с Княжескими островами и высоты Олимпа — Но до Царяграда оставалось еще три часа езды. — Деревни с своими садами рисовались по берегу моря и по возвышенностям, с левой стороны. — Водометы шумели, под тенью огромных и густых Платанов, и наконец показались минареты Стамбула! — Во всякое время года окрестность его красива и воздух благоухает. Все зелено и цветет. — Вправо показались стены Семибашенного замка, куда заключались, в старые годы, посланники Держав, с коими открывалась война. — Там хранило их Турецкое Правительство от разъяренной черни, порывавшейся на их убиение. — За заставою Константинополя начинается кладбище, окружающее Булуклу. — Оно осеняется темным и густым лесом кипарисов, между коими видны надгробные из мрамора чалмы. — Потом стоит древняя стена Византии, живописно покрытая зеленью. Мы въехали, чрез первые ворота, в грязную, дурно вымощенную и узкую улицу. — Домы в два и в одно жилье, стены без окон и дверей, между которыми движется пестрое население Турок, Греков, Жидов и Армян. — Несколько Турчанок, с закрытыми лицами, ослы, с их ношею, несколько нищих, рыжие и тощие собаки, разваливающаяся башня, несколько лавок, перед которыми сидят, с поджатыми ногами, Турки и курят — вот картина Царяграда, при въезде из Адрианополя.

Одесса 1844.

М. М.

(Продолжение впред).

Текст воспроизведен по изданию: Извлечение из путевых записок, из Одессы в Иерусалим и обратно князя Константина Аркадьевича Италийского графа Суворова-Рымникского // Москвитянин, № 6. 1844