-

РАФАЛОВИЧ А. А.

ЗАПИСКИ РУССКОГО ВРАЧА,

ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО НА ВОСТОКЕ

Статья первая.

Карантинная система Турции. — Устройство Константинопольских больниц. — Медико-хирургическая школа в Галата-Серае.

Константинополь. 22 мая 1846 г.

Я прибыл в Константинополь прошлого марта месяца. Внимание мое преимущественно обращено было на изучение оттоманской карантинной системы, которой управление сосредоточено в здешней столице. Сверх того, я старался, по возможности, вникнуть в состояние практической стороны врачебного искусства, и для этой цели тщательно посещал и посещаю здешнюю медико-хирургическую школу в Галата-Серае, госпитали турецкие и христианские, и известнейших врачей константинопольских, чтоб таким образом получить точные и основанные на личном опыте данные касательно свойства господствующих здесь недугов, влияния климата на характер и образ распространения болезней, и т. п. Оставляя подробную обработку собранных материалов до будущего, более-свободного времени, довольствуюсь изложением главного результата сделанных мною до-сих-пор наблюдений.

А. Карантинная система в Турции.

По изъявленному мною г. посланнику нашему при Оттоманской Порте желанию, я был представлен его высочеству Ахмет-Фети-Паше, зятю султана и главному начальнику здешних карантинов. Этот сановник, обещав мне всякое с его стороны содействие и визирские письма при выезде моем из Константинополя, для посещения других подчиненных ему заведений, в то же время предписал здешнему карантинному правлению сообщать мне все сведения, которые [84] понадобятся мне по этому предмету, что и было исполнено доброохотно членами того правления. Получив экземпляр всех изданных в разное время карантинных постановлении, пользовавшись сверх того архивом здешнего Office de sante и другими достоверными источниками, я мог составить себе точное понятие о нынешнем состоянии здешних карантинов, которого сообщаю теперь главный очерк; дальнейшее пребывание мое на Востоке позволит мне дополнить собранные сведения.

Устройство в здешнем крае карантинных учреждений должно отнести к началу 1838 года. В это время вызван был сюда правительством директор австрийского “Лазарета” в Семлине, г. Минас, положивший первое основание заведениям, которых правильное развитие о прочное установление уже имело, и в-последствии будет иметь еще большее влияние на ограждение оттоманских владении, и вместе с тем прочей Европы, от вторжения чумы, и на облегчение торговли и международных сношений. В-продолжение девяти лет, истекших с основания их, здешние карантинные учреждения должны были бороться с многочисленными и многоразличными препятствиями, противопоставленными им столько же вследствие врожденных предубеждении мусульманских властей, сколько и из видов денежного интереса, и даже политических мнений министерств, часто сменяющих здесь одно другое. Борьба эта и поныне не кончена; но, благодаря ревности здешнего Совета Народного Здравия (Conseil de sante), опирающегося на предстательство иностранных посланников, карантины достигли развития более самостоятельного, которое обеспечивает существование их и на будущее время.

Учреждениями этими во всей Оттоманской-Империи, под председательством вышеупомянутого паши, управляет Верховный Совет (Conseil superieur de Sante), состоящий из семи депутатов главнейших европейских миссий в Константинополь (России, Австрии, Англии, Греции, Пруссии, Сардинии и Франции) и из семи членов со стороны турецкого правительства (трех мусульман и четырех Европейцев, докторов медицины). Совету предоставлено право: 1) учреждать и закрывать карантины в разных местах, по своему усмотрению; 2) определять и отрешать карантинных чиновников; 3) составлять правила, исполнение которых может прекратить появившуюся чуму, или препятствовать вторжению ее, и 4) на него возложено сохранять неприкосновенными дарованные от правительства карантинам преимущества, и предлагать необходимые улучшения по этой части.

Совет — место совещательное, и решает дела по большинству голосов, а в некоторых случаях посредством балотировки. Исполнительная же власть предоставлена другому месту, подчиненному Совету и получившему наименование Intendancegeneralede Sante. Оно занимается непосредственным надзором за действиями карантинов и чиновников при них; приводит в исполнение решения Совета о доносит ему об успехе, равно как и обо всем, могущем иметь важность в кругу его занятий, и т. п. Интендантство составлено из [85] четырех членов (в том числе три европейские врача), получающих жалованье от турецкого правительства, и заседающих в Совете наравне с прочими его членами.

Меры, положенные в Совете, исполняются во всех оттоманских владениях посредством местных карантинов (offices de sante), которых ныне устроено 59; а именно 13 на разных пунктах европейских берегов; 13 на берегах Азии, и 16 во внутренних местах, в той же части света; 4 приморские и 4 сухопутные карантина в Сирии; 7 на разных островах (Хио, Родосе, Кипре, и т. п.), и 1 на острове Самосе, неподчиненный Совету, и наконец 2 на берегах Африки — в Триполи и Бенгази.

Каждый частный карантин управляется директором, постоянно назначаемым из Турков, и медиком из Европейцев; им по местности подчиняется большее или меньшее число несших чиновников, и сверх-того надзиратели (preposes de sante), употребляемые для разъездов и надзора за исполнением карантинных правил. Директоры и медики частных карантинов зависят непосредственно от Совета, и посылают чрез каждые 15 дней, и чаще, если нужно, донесения в главное интендантство в Константинополь. В Сирии и в Эрзерумском-Пашалыке, бейрутский и эрзерумский карантиннные директоры именуются главными директорами, а медики — инспекторами. Им, по удаленности этих мест от центрального управления, вверено начальство над карантинами не только означенных двух городов (местопребывания генерал-губернаторов), но и над существующими во всей области, им подчиняемой. Сами же они, впрочем, зависят от Верховного Совета и посылают донесения в интендантство, наравне с соответствующими чиновниками прочих карантинов.

До 1843 года, на азиатском берегу Босфора, в Кулели, против Коистантинополя, существовал карантин, в котором суда и пассажиры могли “очищать” свои сроки. Но в означенном году, здание, занимаемое им, и служившее прежде казармою, опять обращено было на помещение двух конно-гвардейских полков, а карантин переведен в Дарданеллы, где суда, следующие из сомнительного места в Константинополь, ныне выдерживают свои сроки. В самой же столице осталась только опросная, в предместье Галате, в которой шкипера, идущие в карантинном положении мимо Константинополя, без намерения остановиться тут, предъявляют свои “патенты о здоровье”, и берут на борт гвардиона, до ближайшего карантинного места.

Для руководства при исполнении карантинных мер, изданы Советом в разное время на Французском языке уставы, правила и инструкции для медиков, директоров и надзирателей. Основный устав утвержден в Совете 27 мая 1840 г., под названием reglement organique. Вот статьи его, наиболее заслуживающие внимание:

Ст. II принимает для судов троякого рода свидетельства о здоровье (patente de sante), по примеру европейских учреждений. Судно, предъявляющее patente nette, т. е. свидетельство, выданное 30 дней [86] после последнего чумного случая в месте отправления, тотчас допускается в свободную практику, с пассажирами, экипажем и грузом. Свидетельство, выданное 15 дней после появления последнего чумного случая, называется patente suspecte и подвергает судно пятнадцати-дневному карантинному термину, если оно с грузом, и десятидневному, если пришло без груза. Свидетельство, выданное до истечения 15 дней после чумного случая, считается brute, и судну назначается двадцати и пятнадцати-дневный срок, смотря потому пришло ли оно с грузом, или нет. Равномерно и все пассажиры, выезжающие из турецкого города или порта, должны запастись “билетом о здоровье “(bulletin de sante, теекере), подлежащим той же классификации, как и судовые свидетельства. (Сравни ниже.)

Ст. III. Судно без свидетельства относится к категории patente brute, если шкипер не докажет совершенно достоверно благополучное состояние места, из которого он выехал.

Ст. IV. Карантинный срок для судов начинается со дня брошения ими якоря пред “Лазаретом”; но они не могут быть выпускаемы в практику раньше 10 дня по совершенной выгрузке товаров.

Ст. VII. Срок для судов без груза считается со дня приставления к ним гвардиона. Впрочем судно, нагруженное хлебом в зерне, или другими товарами, неприемлющими заразы, считается судном без груза (Ст. VIII). Срок для товаров считается со дня выгрузки их в карантин, и определяется двадцати-дневный для provenances brutes, и пятнадцати-дневный для prov. suspectes.

Ст. IX. Шкипера, следующие в Константинополь чрез пролив Дарданельский или Босфор, обязаны предъявить свои патенты о здоровье надзирателям тех проливов (preposes sanitaires).

Ст. X. Они, кроме имеющих patente nette, берут оттуда с собою гвардиона, который провожает их до Константипополя, и пополняет во время рейса туда меры очищения, так-что судно без груза, успевшее кончить дорогою карантинный срок, может быть допущенным к практике тотчас по прибытии в Константинополь. Но суда, везущие хлеб в зерне, в сем случае не считаются пустыми, и для них, как и для всех судов с грузом вообще, срок начинается со дня прибытия их в порт.

Ст. XI. Суда с грузом и без оного, следующие из сомнительного места Среднземного-Моря и назначенные в Черное-Море, могут пройдти без задержания в Константинополе, взяв с собою гвардиона в Галиполи или Дарданеллах, который (наблюдая за несообщением их во время рейса с прибрежными местами и жителями) остается на судне до ближайшего к Черному-Морю карантина; там он выходит на берег и, выдержав свой срок, возвращается в Галиполи или Дарданеллы, а судно продолжает путь свой в Черное-Море.

NB. Подобное карантинное учреждение прежде находилось в Селви-Бурну на азиатском берегу Босфора; но с некоторого времени оно переведено в Анадол-Ковак, на том же берегу, поближе к [87] Черному-Морю. Я посетил этот карантин и нашел его вообще хорошо-устроенным.

Ст. XVIII. Судно, на котором открывается чумный случай в порте, не может отплыть не кончив полного карантинного срока и не исполнив всех мер очищения, предписанных местным начальством карантина.

Ст. XX. Для пассажиров назначается пятнадцатидневный срок при patente brute и десятидневный при patente suspecte, считал со дня поступления их в карантин. Если на судне, следующем без груза из сомнительного места Срсдиземного-Морл, не более шести пассажиров, то им дозволяется кончить свой срок не оставляя судна; и в таком случае этот срок считается со дня поступления на судно гвардиона в Галиполи или Дарданнеллах.

Ст. XXII. Военные корабли, оттоманские и иностранные, подвергаются очищению наравне с судами без груза, и срок назначается им двенадцати и семидневный, смотря но качеству их “свидетельства о здоровье”. Если же корабль не имеет такого свидетельства, то командир должен объявить, откуда он прибыл, о состоянии здоровья на корабле, и т. п., ручаясь “честным словом “за истину своих показаний, на основании которых назначают ему срок, или и допускают корабль к свободной практике.

В главных инструкциях для карантинных директоров и врачей, изданных Советом 15 мая 1840 г. в 64 статьях, сказано между прочим:

Ст. 12. Что свидетельства о здоровье судов и билеты (тескере) пассажирам выдаются за общею подписью директора и врача.

Ст. 13. В случае открывшейся где-либо в городе, деревне или другом месте подведомственного карантину округа, болезни повальной или заразительной, директор отправляет в место появления ее врача для определения качества недуга, и на основании донесения медика принимаются надлежащие предохранительные меры.

Ст. 22–31 содержат в себе правила для очищения товаров, заразу приемлющих, и оберток, посредством проветривания, омыванил или погружения в воду на 6 часов. Животные тоже погружаются в поду, и если на них шерсть длинная, то она остригается (ст. 31).

Ст. 36. Пассажиры и их пожитки, равно как и работники, занимавшиеся очищением товаров, три раза подвергаются окурке: в день поступления их в карантин, по миновании половины срока, и в третий раз, накануне выпуска их в практику. Подобной окурке подлежат и судовые экипажи.

NB. Для окуривания употребляется смесь из серы и селитры, по одной части, и из двух частей отрубей. Окурка товаров и пассажирских пожитков продолжается 6 часов.

Ст. 42. Умершие от чумы зарываются в ямы, глубиною в шесть футов. Пожитки и вещи, бывшие у них в постоянном употреблении, сжигаются; все же прочие проветриваются в-течение 20 дней и три раза окуриваются (ст. 44). [88]

К этой инструкции проложен список товарам, заразу приемлющим, сомнительным, — куда относятся товары, заключающие в себе приемлющие заразу примеси или содержимые в такого рода обертках, — и товарам, неприемлющим заразы. Вообще, классификация почти тожественна с принятою в нашем карантинном уставе 1841 года.

Для пассажиров, прибывающих в карантин сухим путем, изданы Советом, 8 апреля 1840 г., особые правила. На основании их каждый пассажир обязан предъявить “билет о здоровье”, выдаваемый или из карантина в месте отправления, или, буде там нет карантина, от местного начальства. Эти билеты бывают, как уж сказано было выше, или nets, или suspects, или brutes. В первом случае, пассажир немедленно выпускается в практику, во втором, выдерживает десятидневный срок, а в последнем случав пятнадцатидиевный (ст. 2). Вещи и пожитки пассажиров проветриваются в-продолжение этих сроков и три раза окуриваются (ст. 9–11). Пассажир, прибывший вовсе без “hulletin de sante”, подвергается плтнадцатидневному сроку, наравне с provenances brutes (ст. 5).

Пассажиры с buletin brut могут, если пожелают, подвергнуться spoglio, т. е. принять ванну в-продолжение четверти часа, и надеть потом чистое платье, доставленное им из города. В таком случае они, вместо 15 дней, остаются в карантине только 9 дней. Два пассажира не могут купаться в одной ванне вместе, и вода, служившая для одного, не может быть употреблена для другого пассажира. При spoglio присутсвует надзиратель или женщина, назначенная от карантина, если пассажиры женского пола. Платье пассажиров окуривается или погружается на 48 часов в воду, смотря по качеству его (Reglement concernant le spoglio; du 8 Avril 1840, в 13 статьях).

В особом наставлении карантинным врачам (25 марта 1840 г.), вменяется им в обязанность присылать два раза в месяц главному интендантству, в Константинополе, подробный список о всех умерших в округе, подведомственном карантину, с показанием вмени и фамилии, возраста, месторождения и причины болезни каждого умершего. При обнаруживании где-либо болезни повальной или заразительной, врач должен тотчас известить об этом интендантство. Карантинным врачам также поручается надзор за состоянием общественного здоровья, за хорошим качеством хороших съестных припасов и напитков, за прививанием коровьей оспы, за здоровьем домашних животных и т. п.

Никакое мертвое тело не может быть похоронено прежде предъявления врачу билета от местного начальства, в котором показан род недуга. Если медик имеет подозрение на счет болезни, то должен лично освидетельствовать тело; женские трупы осматриваются особо для того назначаемою женщиною (ст. 8).

Врачу возбраняется входить в покои сомнительных больных: он должен свидетельствовать их в расстоянии двух или трех шагов (ст. 15).

Директор и врач должны засвидетельствовать “судовые патенты” [89] и билеты о здоровье пассажиров, и отмечать на них состояние общественного здоровья в их городе и его окрестности (ст. 18).

В наставлении относительно мер, которым подвергаются курьеры и почтальйоны турецкие, при следовании чрез сомнительные места (от 4 сентября 1840), сказано (ст. 5), что в городах, в которых нет карантинного начальства, почтовая экспедиция прекращается вовсе, и открывается не раньше, как через 30 дней после последнего чумного случая. Другое наставление излагает правила, наблюдаемые про проезде курьеров европейских держав.

13 октября 1841 г. Советом изданы особые правила касательно судов, действительно зачумленных. Им назначен 21 дневный срок для пассажиров и самого судна, и 31 день для товаров, заразу приемлющих, и этот срок считается со дня совершенной выгрузки на берег больных, экипажа, пассажиров и товаров, и для судна со времени омовения водою и выбеления известью интрюма, кают и лестницы и погружения в воду парусов и матросских пожитков (ст. II, III, XIII, 9). Вещи и пожитки, находившиеся в постоянном употреблении у чумных, сожигаются (ст. XVII). Пассажиры размещаются в отдельных покоях, и не более десяти в одном; к каждому покою приставляется особый гвардион, наблюдающий за несообщением их с находящимися в других комнатах (ст. IX). Пассажиры ежедневно свидетельствуются карантинным медиком (ст. XI). Срок для больных, одержимых чумою, начинается со дня совершенного их выздоровления и заживания язв, и продолжается 21 день со “spoglio” (ст. XIV). Лицам, коснувшимся чумных, дозволяется сделать “spoglio”, после которого они выдерживают 15 дневный срок; но пожитки их оставляются в карантине на 30 дней и окуриваются (ст. XVII). Судно окуривается шесть раз в-течение этого срока, и каждая окурка продолжается 12 часов (ст. XIII, 6).

Легко убедиться из приложенных здесь подробностей касательно механизма карантинного управления в Турции и правил, которыми оно руководствуется, что со стороны Совета и интенданства сделано в теории все, чтоб поставить оттоманские карантины на степень совершенства, могущую приобресть доверие европейских держав. В какой мере это постановления исполняются на практике и в частных карантинах, удаленных от центрального управления в Константинополе — это другой вопрос, который мне можно будет решить про личном обозрении важнейших из этих учреждений. Многие из здешних жителей-Франков отзываются с некоторым сомнением на счет действительного и точного соблюдения предписываемых теми постановлениями мер предосторожности; с другой стороны, нельзя также отрицать, что есть обстоятельства, в-самом-деле затрудняющие надзор столь же строгий, какой возможен в карантинах прочих государств, и сюда, кроме предубеждений и беспечности большей части турецких властей и чиновников, неверящих в прилипчивость чумы и в пользу предпринимаемых против нее мер, я отнесу еще, во-первых, чрезвычайное протяжение берегов турецких владений в трех [90] частях света, многочисленность портов и мест в странах, считающихся до-сих-пор сомнительными, и невозможность устроить повсюду береговые карантинные линии для воспрещения сообщении. Второе, слишком-значительное число карантинных учреждений, отчасти зависящее от предъидущей причины, и для совершенно-удовлетворительного устройства которых требуются издержки, далеко превышающие способы здешнего правительства. Третье, — употребление гвардионов-мусульман, и к тому вольнонаемных и невооруженных, которых действия и распоряжения, по-этому, не могут быть в надлежащей степени точны, и которые не находят со стороны шкиперов и пассажиров того слепого и беспрекословного повиновения, какое сопряжено с употреблением служителей и команд военных, привыкших к строгой дисциплине, и какое составляет необходимое условие для успеха карантинных мер. Наконец, четвертое, — несуществование в уставах никакой положительной и внушающей страх системы наказаний и взъисканий за нарушение карантинных правил: чиновникам за неисполнение обязанностей угрожается отрешением от должности, гвардионам и шкиперам арестом или преданием суду: этого недостаточно! Если, в карантинах образованных государств, не смотря на жестокие казни, встречаются злоупотребления, то чего должно опасаться в этих учреждениях в Турции?

Не менее того отдадим справедливость стараниям Совета и интенданства в Константинополе упрочить состояние и подвинуть вперед развитие оттоманских карантинов. Вникая глубже в здешния отношения, нельзя не удивляться тому, что уж сделано до-сих-пор. Душою всех предприятий и улучшении, впрочем, признан здесь единогласно депутат нашей миссии при Совете, ст. сов. Пеццони, действующий с неутомимою ревностью на этом поприще, которому он себя исключительно посвятил. Если отсутствие чумы в Константинополе с 1835 г. (немногие чумные случаи в кулелийском карантине, в июне 1841 г., не успели распространиться, благодаря предпринятым мерам оцепления) может быть приписываемо отчасти счастливому стечению случайных обстоятельств, то нельзя не признавать также, что ново-учрежденные карантины, при всей недавности их существования и неопытности служащих при них чиновников, не остались без влияния на это благополучное состояние общественного здоровья в-течение девятилетнего времени. Уже то чрезвычайно-важно, что правительство дало себе возможность узнать тотчас о появлении заразы на каком бы ни было пункте империи, и что оно убеждено в необходимости тотчас же принять нужные меры: при этих двух условиях, чума всегда и скоро может быть прекращена в самом начале. Если опыт докажет и впредь, что меры предосторожности неослабно исполняются в турецких карантинах, если в-особенности действительность их для отражения заразы при настоящем ее проявлении выставится несомненным образом, то, конечно, наше правительство будет тогда иметь достаточный и основательный повод, если не совершенно уничтожить, то, по-крайней-мере, значительно сократить карантинные сроки для [91] судов, прибывающих из оттоманских портов, и снабженных правильными свидетельствами о здоровье от местных начальств. Весьма желательно, чтоб правительство русское не отложило на слишком-долгое время эти облегчения, постепенно допускаемые по всей Европе. Из письма от 21 прошлого апреля, г. Сегюр-Дюпейрана, карантинного чиновника, посланного сюда французским министерством в истекшем году, и которого отчет был напечатан, я вижу, что Conseil superieur de Sante в Париже того же числа решил подвергнуть почт-пароходы (paquebots-posle) и военные корабли, приходящие из турецких владений, пятидневному карантинному термину, и что он занимается рассмотрением вопроса: “до какой степени можно сократить существующие ныне сроки для купеческих судов, оттуда же приходящих?” Мы могли бы допустить подобную меру в наших карантинах, коль-скоро окончательное введение ее во Франции останется в-продолжение некоторого времени совершенно удовлетворительным.

Было бы излишне присовокуплять, что из сказанного мною нельзя вывести никакого заключение касательно вопроса: Где место возрождения чумы, всегда ли она завозится только из Сирии и Египта в Турцию, или возникает тут первоначально? Это исследование я буду производить в-продолжение дальнейшего моего пребывания на Востоке, и особенно в Египте. Доклад французской академической коммиссии (напечатанный между-прочим in extenso, в Gazette medieale de Paris, нум. 11, 12 и 13, 1846), который решает, что чума бывает эндемическою в Турции, Сирии и Египте, вместо того, чтоб содействовать к объяснению существующих сомнений, еще 6олее запутал их, или, лучше сказать, этим изречением, равно как и прочими слишком-аподиктическими выводами вообще, абсолютным отрицанием прилипчивости чумы и т. п., коммиссия “а remis la question а son point de depart!” И какова, бы ни вышел результат предстоящих теперь в Королевской Медицинской Академии прений, согласится ли она с мнением докладчика или нет, — наука и практика этим ни на шаг не подвинутся вперед!

Весьма-любопытно, впрочем, сравнить с этим “ультра-либеральным” стремлением парижских врачей “консервативное” направление итальянских медиков. Так, наприм., в брошюре, изданной на итальянском языке в 1844 г. в Генуе, профессор А. Бо ¹ , возражая мнению доктора Жосса ² , в Женеве, говорит между-прочим: “Отрицать и теперь прилипчивость чумы, это упрямство (caparbieta) не многих врачей, заслуживающее строжайшее порицание; это не мнение, а вещественная ошибка! Впрочем, опасаться анти-контагионистов нечего: никакое правительство, никакое карантинное начальство никогда [92] не согласится с “сумасбродными утверждениями” немногих фанатиков!..” Но не подобною полемикою решатся спорные вопросы; еще менее пользы принесут произведения доктора А. Ф. Симона jun. в Гамбурге. Предо мною лежать три новейшие книжки его ³ : этот медик, не видавший никогда ни чумы, ни даже карантинного заведения, воображает и торжественно объявляет, что “он разбил наголову” анти-контагианистов, а между-тем весьма-наивно признается, что он сочинения Бюлара вовсе не читал, и что книга Клота-Бея “О Чуме”, изданная в 1840 году, досталась ему уже по напечатании его брошюры в 1845 г.!.. Ученая публика должна, следовательно, совершенно отвергнуть подобных незвавных писателей, которым ни теоретические труды, ни практические занятия не дают права вмешиваться в дело, чуждое им!

Но очевидно, что между этими диаметрально-противоположными мнениями врачей, европейские державы не могут остаться равнодушными зрителями: нет сомнения, что в непродолжительном времени они должны будут решиться на принятие разнообразных и общих для всех карантинов предохранительных мер, которые соединят в себе предосторожности, благоразумием предписываемые, с облегчениями, требуемыми торговлею и международными сношениями Европы с Левантом.

Так-как в-продолжение моего пребывания на Востоке, я неоднократно буду говорить еще об этом предмете, то теперь довольствуюсь сказанным, и перейду к краткому описанию других врачебных учреждений в Константинополь, слишком-мало известных в Европе.

б) Медико-хирургическая школа в Галата-Серае.

Султан Махмуд, занимаясь образованием регулярных пойск, по уничтожении янычар, чувствовала необходимость иметь туземных врачей для армии, и для этого основала заведение, в котором с тридцать молодых Турков, под руководством двух профессоров, обучались медицине и хирургии. Нельзя было ожидать успеха от столь ничтожного начала; но с восшествия на престол Абдул-Меджида, заведение это было преобразовано, или лучше сказать вновь создано. Перевели его из ветхого домика в Стамбуле в Перекое-Предместье, и поместили в большом корпусе ич’огланов (пажей); дали ему организацию военную, назначили выписанного из Вены доктора Бернара директором, распределили предметы учения по систематическому порядку, ввели французский язык, для преподавания на нем всех наук, и [93] увеличили число воспитанников до 500. Таким образом, и не смотря на противоборство фанатизма и темные нападения интриг, столь искусных и всемогущих в классической стране востока, заведение это с каждым годом усовершенствовалось и ныне достигло степени развития, делающего честь правительству и людям, которые, не удручаясь бесчисленными препятствиями, с бодростью шли к благородной цели.

Вот нынешнее устройство галата-серайской школы: число воспитанников доходит до 450; они принимаются весьма-молодыми и безграмотными, из турецких подданных, без различия звания и вероисповедания, так-что между ними человек до 100 Армян и Греков, весьма-мирно живущих с своими товарищами. Содержатся они все в школе на казенном иждивении, носят мундир (форменный, двубортный сюртук из темно-синего сукна, с зелеными бархатными обшлагами и воротником, украшенным с каждой стороны серебряным жезлом и змием Эскулапа) и сзываются в классы и к обеду посредством барабанного боя. Курс учения продолжается 10 лет, в 4 приготовительных и 6 медицинских классах. В первых преподается: чтение и письмо языков турецкого, арабского и французского, грамматика и синтаксис их, история всеобщая и Оттоманской Империи, арифметика; основания геометрии, географии и чистописания. Медицинский курс обнимает следующие предметы: химию, физику, ботанику, зоологию, анатомию и физиологию, материю-медику и частную терапию, всеобщую анатомию и патологию, гигиену, мелкие хирургические операции, клиники медицинскую и хирургическую, патологическую анатомию, производство операций и экологию ⁴ . Повивальное искусство преподается студентам 10 курса вместе с бабками. При школе находится фармацевтический институт, для образования аптекарей, в военные госпитали. Профессоров при заведении 17; это Европейцы, или образованные в европейских университетах Греки, и несколько Турков, кончивших курс в самой школе. Директором учебной части — профессор медицинской клиники, доктор Спицер из Вены (со времени смерти Бернара). Студенты, по окончании десятого курса, остаются еще на год в заведении для приготовления себя к экзамену и получив, по защищении тэзисов на французском и турецком языках, степень доктора (NB, слово, вновь введенное в турецкий язык), определяются на службу в армию и госпитали, с чином майора (бин-баши) и жалованьем 2700 руб. асс. в год.

Посещав весьма-часто это заведение и вникнув в состав его и преподавание в нем наук, я не мог не удивиться быстрым успехам, которые оно сделало в-продолжение семилетнего существования своего в нынешнем виде. Конечно, есть многие недостатки: надо бы увеличить число предметов учения, особенно в приготовительном классе, и денежные способы школы. Не менее того то, что уже [94] сделано, поразит всякого, знакомого с волканической почвой, на которой стоят все нововведения подобного рода в Турции. Я знаю молодых людей, вышедших из Галата-Серая (Салик-ЭФендп, Осман-Эфенди, Нури-Эфенди, Мехмет-Эфенди и мн. др.), из которых один служат профессорами при школе, другие врачами в больницах, и которых познания весьма-обширны и образование удовлетворительно. Медицинская клиника, заключающая в себе 100 кроватей, держится ежедневно доктором Спицером и очень-поучительна. Мне чрезвычайно-приятно было видеть воспитанников-Турков, свободно говорящих по-Французски, посредством стетоскопа распознающих болезни сердца и заслонок его (весьма-частые в Константинополе), или определяющих места нахождения туберкулезных накоплений и ямин в легких и т. п., прописывающих правильно составленные рецепты. В хирургической и офталмиятрической клинике 50 кроватей. В прошлом апреле месяце, в первый раз со времени существования Турецкой-Империи, вскрыты были (при мне) два трупа арапок, умерших на Базаре-Невольниц, и доставленных в анатомический театр по приказанию султана, который разрешил отправлять и впредь туда же всех умирающих на базаре невольниц-мусульманок. В Европе это обстоятельство должно показаться малозначущим; здесь в Константинополе это бесконечно-важный факт! Мужские трупы доставляются в школу из больницы каторжных в арсенале. Заведение имеет небольшие, но хорошо содержимые музеи — анатомический и зоологический, минералогический и физический кабинет; небольшой ботанический сад во дворь здания; свою аптеку с лабораториею, в которой заготовляются лекарстяа для госпиталей; библиотеку и литографию, для печатания бланкетов скорбных листов, сигнатур, реестров и т. п.

Ежедневно от двенадцати до четырех часов, медики заведения принимают больных, приходящих из города; это почти-исключительно турецкие женщины и дети, и студенты получают тут прекрасный случай изучать болезни их, которые здесь в больницах видеть нельзя. Я весьма-часто посещаю эту поликлинику, где имею недоступный для путешествующего Европейца источник многочисленных патологических и этнографических наблюдений, которые со временем, быть-может, обнародую. Число приходящих ежедневно больных, пользующихся безмездными советами профессоров, огромно, и в прошлом году доходило, по уверению доктора Спицера, до 17,500.

Султан правильно посещает публичные экзамены в школе и часто сам вынимает из урны вопросы, на которые должны отвечать докторанды. Получающие дипломы на ученые степени принимают присягу, мусульмане на Коране, христиане на Евангелии: в прошлом году молодой Грек, Константин Лемониди, первый из наших единоверцев выпущен был из заведения доктором медицины; он защищал свои тэзисы перед султаном, который сам назначил ему вопрос: о падучей болезни. [95]

Воспитанники, сверх полного и хорошего содержания, получают от казны и ежемесячное жалованье, которое с каждым высшим классом увеличивается, так-что дети первого класса получают по двадцати пиастров (4 рубля ассигн.), а студенты последнего курса по 150 пиастров (30 рублей) в месяц. Заведение состоит под главным начальством его превосходительства Измаила-Эфенди, геким-баши или директора военных и гражданских врачебных дел. Он по два раза в неделю приходит в школу, где принимает просителей, решает текущие дела и т. и. Для характеристики здешних отношений может послужить то, что этот сановник, имеющий 32 года от роду, чин генерал-лейтенанта (ферик’а) и 12,000 пиастров жалованья в месяц, кроме “рационных” по чину — прежде занимался в Константинополе мелкими хирургическими операциями, между которыми “обрезание” самая важная. Совершив эту операцию на наследнике престола, нынешнем падишахе, он послан был султаном Махмудом в Париж, где оставался пять лет. Путешествовав потом по Германии, Англии и Швейцарии, он возвратился сюда, и наконец в прошлом году получил нынешний важный пост свой.

b) Больницы и богоугодные заведения в Константинополе.

а) Турецкие.

Если описанные мною до-сих-пор учреждения далеко еще не достигли того развития и совершенства, которые свойственны им в других образованных государствах, и если похвальные отзывы мои о них должны быть принимаемы в смысле более или менее относительном, т. е. соображаясь с недавним их существованием и с умственными и вещественными способами края — за то заведения, которых тотчас представлю очерк, смело могут состязаться со всем, что есть лучшего в этом роде в Европе. Турецкие госпитали не только составляют как-бы точку сияния (den Glanzpunkt, по немецкому выражению) здешней столицы, но, конечно, по объему зданий, по удобству помещения, по опрятности и даже роскоши внутреннего их устройства, по хорошему содержанию больных, могли бы быть украшением главнейших европейских столиц!.. Правительство, столь неохотно жертвующее деньгами на другие учреждения, особенно произведенные новейшим временем, не жалеет издержек там, где идет дело о госпиталях военных, ибо сказанное мною относится пока только к этим последним; из гражданских больниц, содержимых казною, до-сих-пор здесь существует только одна, и та кончена только нынешнею весною.

По этой же причине все почти здешние госпитали выстроены в соседстве казарм, из которых и получают большую часть больных своих. Таковы для гвардии — больница Гайдар-Паши, в Скутари, предместье, лежащем на азиатском берегу (на 700 кроватей); [96] Кулели’ская, на том же берегу, подле казармы, занимаемой до 1843 г. карантином (240 кроватей); артиллерийский госпиталь подле казармы и пушечного завода в Топ-Хане, на европейском берегу; армейская больница в Малтепе, за стенами Константинополя, на 1200 кроватей; госпиталь в Терапии на 100 кроватей; клинические больницы в здании галата-серайской школы (на 150 кроватей), получающие больных от военного ведомства. Сюда также отнесу и больницу каторжных при арсенале Адмиралтейства, у Золотого-Рога. Доступ во все эти учреждения дало мне предписание, которым меня снабдил геким-баши, Измаил-Эфенди.

Здешние больницы при первом взгляде поражают посетителя удачным выбором местности: почти все, оце выстроены на скатах холмов, образующих очаровательные берега Босфора, над морем, среди благорастворенного воздуха, в прекрасных местоположениях и удаленности от частных строений. Здания все, кроме малтепеского, каменные, и внутреннее расположение их довольно-однобразно. Большие, высокие залы открываются на просторный, светлый корридор, вымощенный плитками из бледно-желтоватого песчанника; пол устлан употребляемыми здесь везде, и в дворцах султана, египетскими циновками; вентиляция удобна. Кровати везде железные, в некоторых больницах с белыми занавесами; он поставлены в два ряда, в надлежащем расстоянии одна от другой. Постель состоит из двух тюфяков, набитых соломою или коровьим волосом, и третьего из хлопчатой бумаги; одеяло стеганое ситцевое на вате; подушек две. Белье бумажное, ослепительной белизны и переменяется не в положенные дни, а при малейшем пятне. Посуда, находящаяся на столике у каждой кровати — поднос, кружка и миска, из луженой красной меди, и блестит как зеркало. Пища разделяется на семь порций; первая состоит из одной рисовой воды и называется диэтою; вторая из 1/4 фунта полубелого хлеба и два раза в день супа; третья из 1/2 фунта хлеба и того же количества супа; четвертая из 3/4 фунта хлеба и 2/3 фунта баранины в супе; пятая из одного фунта хлеба и 7/10 фунта баранины (другого мяса в Константинополе вообще не употребляют); шестая, 3/4 фунта хлеба и 8/10 фунтов баранины, и наконец, целая порция, состоящая из 1 1/2 фунт. хлеба и 9/10 фунт. баранины. Сверх-того, больные получают хошав, или отвар изюма и других освежающих плодов в воде. Врачи посещают госпитали два раза в день. Служители (infirmiers) носят особый, коричневого цвета мундир, но берутся из людей вольно-наемных, часто из Армян и Греков; их положено по одному на пять больных. Скорбные листы, висящие над кроватями, пишутся на французском и турецком языках; рецепты на латинском. Нумера кроватей и значки, привешенные к ним для означения порции, даваемой больному, гравированы на досках из красной меди. При каждой больнице своя аптека, отлично-устроенная и получающая сырые медикаменты из галата-серайской-школы, но ежемесячным спискам, представляемым за общею подписью старшего врача и аптекаря. Отчетность точна и строга, и [97] контролируется ежемесячно Измаилом-Эфендием. При каждом госпитале, сверх-того, своя мечеть, своя турецкая баня, устроенная с теми же удобствами, изобилием воды, мраморными фонтанами, куполами и т. п., как и все заведения этого рода в Константинополе. Употребление бань, с разрешения врача, дозволяется больным, дошедшим до известной порции, впрочем, употребляется ими весьма-часто уже по религиозным причинам. Отхожие места, по турецкому обычаю, судна не имеют, а вместо его круглое отверстие в мраморной плите; вделанной в пол. Они содержатся весьма опрятно и обильно снабжены водою, необходимою для омовений, предписываемых мусульманам в этих случаях самою верою.

Хозяйственною частью распоряжает эконом (мудыр), постоянно военный. Провизия доставляется двумя подрядчиками (этмекджи-баши и касав-баши, или головы хлебников и мясников), которые продовольствуют все вообще казармы и госпитали в столице хлебом и бараниною. Вскрытий трупов не делают; тела хоронятся, исключая редких случаев сомнения в действительности смерти, чрез три часа после нее, и, по здешнему обычаю, без гробов, употребляемых только для женщин. Обращение врачей и прислуги с больными весьма-кроткое, и несравненно-ласковее того, которое мы встречаем во многих европейских больницах. Правительство печется не только об удобствах своих больных, но и о приятных развлечениях для них. Так, на-пример, по два раза в неделю, полковая музыка соседней казармы играет во дворе госпиталя; в каждой зале Больницы Гайдар-Паши и Кулелим-ской, стоят по два стола из красного дерева, и на них великолепные фарфоровые вазы с букетами искусственных цветов, покрытые большими стеклянными колпаками. Рядом с банею, в каждой больнице устроена своя кофейня, с казенными чубуками, наргиле и финжанами для кофе; выздоравливающие солдаты тут проводят время в беседе с товарищами: это прекрасная черта мусульманского филантропизма, конечно непростирающаяся на иноверцев, которые, впрочем, здесь в военную службу не принимаются. Жалованье и провизия больным за все время нахождения их в госпитали выдаются по выздоровлении.

Главные врачи в больницах — Европейцы; они живут в самом заведении с младшими медиками, и получают жалованье, смотря по контракту их с правительством; а младшие медики по чину: доктора медицины Галата-Серайской-Школы, как майоры (бин-баши), пользуются окладом 1125 пиастров в месяц (225 руб. ассигнац.). Из них избираются старшие врачи в меньшие госпитали.

Одним-словом, воеиные госпитали здесь отлично-хорошо устроены, и в материальном отношении ничем не уступают лучшим заведениями этого рода в Европе, и даже далеко превышают, на-пример, все, что я видел в Берлине и других городах Германии. Гражданских больниц, кроме устроенных благотворительными лицами при мечетях, или самими основателями мечетей, до-сих-пор здесь не существовало. Но в нынешнем году султанша-валиде, мать [98] царствующего падишаха, на свой счет выстроила в Константинополе, на западном краю города, и недалеко от ворот, чрез которые Турки вошли в эту столицу в 1453 г., больницу на 350 кроватей для людей гражданского звания. Обозрев это заведение во всех его частях, я нашел, что оно по роскоши и удобству внутреннего расположения еще превышает военные госпитали! Я посетил также заведение ума-лишенных при мечети Сулимание, в Стамбуле. Оно устроено на 100 кроватей; но при посещении моем там было только 45 больных, и в том числе около 15 женщин, в половину которых, директор и врачи, принявшие меня (москов-геким, русского врача) с необыкновенною благосклонностью, позволили мне войдти. Содержание больных хорошо, палаты опрятны; к мерам строгости для укрощения беспокойных, а именно к цепям, прибегают как-можно-реже. Еще любопытнее было для меня обозрение небольшой колонии, состоящей из 25 или 30 душ обоего пола, одержимых проказою ⁵ и живущих в турецком монастыре, среди огромного кладбища в Скутари, на азиатском берегу. Болезнь эта является здесь со всеми характеристическими признаками ее, описанными в сочинениях древних врачей: передняя часть носа вваливается, в-следствие разрушения хрящей; роговая оболочка сперва одного глаза, потом и другого, покрывается желтоватыми туберкулозными наростами, совершенно лишающими глаз его формы и прозрачности; голос становится охриплым, вследствие подобного процесса в гортани; на суставах пальцев, рук и ног образуются с ладонной и подошвенной стороны узкие язвы в роде (stragades) трещин, занимающие сгибы и проницающие все глубже и глубже, разрушая напоследок суставы и производя отпадение пальцев; кожа теряет свою чувствительность; на шее, затылке и в лице [99] в ней развиваются бугорки (tubercula)... и все это без боли, почти без воспаления! Одержимые этим страшным недугом сидели преспокойно перед домом своим и курили трубки и наргиле; многие, лишенные почти всех пальцев на руках и ногах, безносые и безглазые, были очень-стары, с белыми бородами. Были и молодые люди. Они приводятся в это заведение, род богадельни, из разных частей Малой-Азии, женятся здесь и — странно! — болезни своей не передают потомству!

Я коснулся только вкратце всех виденных мною здесь больничных заведений; но собрал и собираю подробные о том сведения и материалы, чтоб обнародовать их по возвращении в отечество; в заключение же статьи скажу здесь еще несколько слов —

b) О христианских богоугодных учреждениях в Константинополе.

Важнейшие из них, которые я до-сих-пор успел обозреть, суть греческая и армянская больницы. Первая выстроена была в 1838 г. для чумных, но как с-тех-пор заразы здесь не было, то ее обратили в обыкновенную больницу, а существовавшую прежде в предместье Галате перестроили в лавки, дающие хороший доход новому заведению. Важный недостаток этого заведения в том, что оно находится слишком-далеко от мест и кварталов, занимаемых Греками, и совсем за городом, так-что больные приводятся туда уже тогда, когда недуг или повреждение достигли неисцелимого развития. Кроватей в этой больнице пока только 100, но при обширности здания предполагают увеличить число их. Сверх-того, тут содержатся до 120 умалишенных обоего пола. К-сожалению, это заведение не только не оправдало моих ожиданий, но по дурному устройству своему, по невыразимой неопрятности и отсутствию всяких удобств, оставило во мне самое печальное впечатление! Беспорядок, недостаток первых необходимостей, белья, посуды, бани; несуществование вовсе распределения порций пищи, и т. п., должны, по моему мнению, произвести самое вредное влияние на состояние больных, подвергающихся здесь новым лишениям и опасностям, вместо ожидаемого облегчения!.. Так, например, для больных, которым слабость не позволяет вставать для отправления необходимых нужд, сделано отверстие в средине кровати, и такое же в тюфяке, под которое подставляют сосуд: от того жестокая духота и испорченный воздух в палатах, от-того и госпитальцый антонов-огонь, поражающий все свежия раны и язвы. Посуды для воды и кушанья больных вовсе не имеется, равно как и нет столиков у кроватей, в которых несчастные больные лежат грязные и запачканные, по неимению бани. Кой-где на окнах расставлены разбитые винные бутылки, или глиняные кувшины для питья (в турецких госпиталях, на каждых двух больных отпускается графин из граненого белого стекла!). Больница имеет двух медиков; но в ней нет ни фельдшеров, ни хирургических инструментов, ни бандажей, ни снарядов для переломов костей. Я видел там старика с переломом (fractura comminuta) [100] левой голени: у него вся оконечность до колена была в антоновом-огне; бандажа никакого не употребили, а ампутации нечем и некому было сделать. Другой больной, молодой человек крепкого сложения, с раздроблением правой голени, лежал в ужасных корчах (trismus et tetanus), и ему давали умереть, по неимению нужных инструментов. Комната, в которой вскрывают трупы, находится рядом с покоями больных женщин: кто поверит, что в ней даже стола нет для трупосечений? Врачи, чтоб вскрыть при мне тело ⁶ , должны были положить его на опрокинутые вверх ногами носилки, употребляемые для перенесения больных. Кровь, капавшая из-под скальпеля, стекала на пол, покрытый старою циновкою, и всасывалась в нее!

Смею уверить, что я не преувеличил ужасов этого жилища страданий. Но кто может описать состояние отделения умалишенных? Тут беспорядок и лишения еще страшнее. В женской половине вовсе не имеется кроватей, и больные спят на куске циновки, на кирпичном полу. При малейшем беспокойстве, им надевают на шею тяжелое железное кольцо с висячим замком и длинною цепью, прикрепленною к поперечному бруску, вделапному в пол. Я видел там многих, лежавших в этом положении, и между-прочим женщину в 7-м или 8-м месяце беременности! Мужское отделение в таком же точно состоянии; женским управляет Гречанка, бывшая прежде прачкою в Пере. Попечители, выбираемые ежегодно из почетных Греков-фанариотов, не допускают медицинского пользования, говоря: “ведь помешанных вылечить нельзя!”.. Врачей, из которых один человек весьма-образованнный, воспитанный за границею, никогда не слушают, когда они предлагают необходимые улучшения и преобразования; никогда не спрашивают их мнения или совета, когда идет дело о перестройках, о покупке медикаментов и т. п., — все это делается попечителями, неимеющими никакого понятия о содержании и управлении больничного заведения. “Nos revenus sont gaspilles d'une maniere effrayante…” сказал мне один из служащих при этой больнице, на вопрос мой: “разве у вас нет денег на покупку всего того, чего не достает в вашем заведении?”

Греческая больница издерживает в год около 50,000 рублей [101] ассигнациями, получаемых ею преимущественно из доходов церкви во имя Пресвятые Богородицы, находящейся в небольшом расстоянии оттуда, в Балукли, и в которой имеется целебный источник (agiasma), славящийся искони веков у Греков, и даже у Турков, благотворною силою своей воды против разных недугов. Источник нанимается откупщиком, продающим кувшины с водою, и с этого, равно как с продажи церковных свечей, добровольных приношении благочестивых посетителей и пожертвований больных, к которым приносят на дом чудотворный образ Панагии, принадлежащий той же церкви, она получает от 250,000 до 280,000 пиастров ежегодного дохода (55 до 61,000 рубл. ассигн.).

Армянская больница устроена недалеко от греческой, в большом трех-этажном деревянном доме со многими флигелями. В ней помещается около 350 больных обоего пола, и в том числе около ста умалишенных. Ее, впрочем, собственно должно назвать богадельнею, и по-этому больных, одержимых острыми болезнями, из города, тут почти не встречаешь. Она содержится несколько-опрятнее греческой, но и тут нет порядка: больные носят свое собственное платье, спят по-большой-части на полу; палаты душны, во всех курят табак. Умалишенные отправляются сюда по одному распоряжению армянского патриархата, без всяких обрядностей и законных ручательств, могущих обеспечить личную свободу граждан и оградить невинных от долговременного, мучительного заключения вследствио частных интриг, вражды, или корыстолюбия родственников и т. п. Я имел случай лично убедиться, что эти опасения не без основания. Равномерно и греческий патриархат в Фанаре отправляет на заключение в больницу своей “нации” (где, как сказано выше, врачевания никакого не допускают) умалишенных, которых временные расстройства душевные или мозга там обыкновенно делаются решительно и навсегда неизлечимыми!

По приказанию нынешнего султана, обе эти больницы безмездно получают от турецкого правительства ежедневно по 16 ок (48 фунтов) баранины и по 100 полубелых хлебов каждая. Во время постов, за первую казна выплачивает деньги, считая по 64 пары (32 коп. медью) за ок.

Комментарии

1. Angelo Во, sugli attuali novatori in fatto di quarantina, et sui risultati delle esperienze della commissionc sanitaria russa in Egitto. Genova 1844.

2. Dr. L. A. Josse, sur la reforme des quarantines, Geneve 1843.

3. Dr. F. A. Simon jun.а) Pezzoni n. Oppenheim, oder die Pest isl also doch contagioes etc. Hamburg 1843. b) Auta-da-Fe der staalsgefaehrlichcn Ketzerschrift etc; ibid. 1844. c) Nathan der Weise, oder die Pest isl also doch contagioes, ibid. 1845.Все это verba, praeterque ea nihil!..

4. Наука о хирургических лекарствах.

5. Болезнь, которой ход так верно и отчетливо передал автор, есть Elephantiasis Graecorum, Lepra Arabum, Lepra tuberculosa, “бугорчатая проказа”; она встречается и ныне в Вест и Остиндии, в Турции и в некоторых других странах земного шара и в некоторых местах России, под именем крымской болезни, крымской проказы. Древние считали эту болезнь заразительною; так о ней отзывались и во времена крестовых походов. В наше время, допускают, что она может сделаться наследственною, но обыкновенно не считают ее заразительною. Так говорят о ней и ученые путешественники XVIII столетия, наблюдавшие ее в нашем отечестве: Гмелин, видевший ее в Астрахани, и Фальк — на берегах Урала. Паллас(Reise 1-г Th. s. 302) говорит: “es pflegt nicht alle Personen, welche mit denen Kranken umgehen, wenigstens nicht in denen ersten Jahren anzustecken”.Но приведенный Палласом тут же пример скорее свидетельствует в пользу наследственной передачи, нежели заразительных свойств болезни; а примеры, рассказанные на стр. 415 и 420, служат доказательством ее незаразительности. В 1841 году, покойный доктор Плахов, бывший оператором врачебной управы в Войске Донском, издал небольшое, но добросовестно-составленное сочинение под заглавием: “О бугорчатой проказе (Elephantiasis Graecorum) Войска Донского, именуемой на Дону крымскою болезнию или проказою”. В этом сочинении автор, руководствуясь собственным опытом и чужими наблюдениями, доказывает, что “крымская проказа” есть болезнь наследственная и отнюдь не заразительная, даже при близком сношении больных сь здоровыми. Примеч. Редакц.

6. Предметом вскрытия было тело матроса, весьма-крепкого сложения, которого турецкие солдаты прибили палками. Он принесен был в больницу чрез 5 дней после этого приключения, одержимый болью ниже левой лопатки, одышкою, сильным жаром и т. п., и умер на 4-й день. При вскрытии, мы нашли косой перелом 9-го и 10-го ребра левой стороны, и прободение pleurae costalis вострыми концами переломленных ребер. Вся левая половина груди была наполнена лже-перепонками и почти 4-мя фунтами светлой жидкости, совершенно-сплюснувшей легкое. Прочие все органы оказались совершенно-здоровыми. Я спросил у врачей — “не составят ли они протокола, чтоб настаивать у начальства о наказании солдат,нанесших матросупобои?” — “Этоник чемунеповедет” отвечалиони, “и мы только себя скомпрометтируем!..” — Тело в тот же день было предано земле, и с ним навсегда наглажены следы преступления.

Текст воспроизведен по изданию: Записки русского врача, путешествующего на Востоке // Отечественные записки, № 12. 1846