РАФАЛОВИЧ А. А.

ЗАПИСКИ РУССКОГО ВРАЧА

ОТПРАВЛЕННОГО НА ВОСТОК

(ДОКТОРА А. А. РАФАЛОВИЧА)

ДОКТОР МЕДИЦИНЫ АРТЕМИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ РАФАЛОВИЧ И ЕГО ВКЛАД В ИЗУЧЕНИЕ СИРИИ

(вступительная статья И. М. Смилянской)

«Записки русского врача, отправленного на Восток» — так называются двенадцать статей А. А. Рафаловича, опубликованных в «Журнале Министерства внутренних дел» в [91] 1847-1849 гг.; пять из них, посвященных пребыванию в Сирии, мы переиздаем в этой книге.

Общее название статей достаточно точно передает содержание всей работы. Перед нами не облеченные в изящную литературную форму воспоминания о Сирии, каковые представлены в сочинении О. И. Сенковского, и не литературно-публицистическое описание страны, как у Н. Ст-на, но непривычный для русского читателя жанр путевых заметок естествоиспытателя — врача-гигиениста. И маршрут его путешествия был определен не интересом к Святым местам или восточным древностям, а медико-санитарной программой, предложенной доктору Рафаловичу Министерством внутренних дел России: он был «отправлен», т. е. командирован, на Восток для изучения чумы. «Предписано мне было, — пишет он в “Кратком отчете о занятиях на Востоке учено-врачебной экспедиции..." — в исследованиях моих обратить особенное внимание на местные условия, при которых чума возникает и распространяется». И таковую инструкцию он понимал, как предписание обследовать все местности Ближнего Востока, «в коих зараза самопроизвольно возникает или коим общее мнение медиков и неврачей приписывает зарождение ее» ¹. С этой целью он и объехал почти весь арабский мир.

Главным предметом внимания Рафаловича было состояние общественного здоровья населения (или, как он пишет, «населений») арабских стран. Свою задачу он понимал очень широко и соответственно требованиям социальной гигиены тех лет — медицинской дисциплины, едва еще утверждавшейся в мировой науке. «Во время пребывания и путешествий моих на Востоке, — пишет он в том же отчете, — я посвящал свою деятельность на тщательное изучение топографии, климата, естественных произведений и общественного здоровья посещаемых мною местностей, не упуская также нигде из виду: образа жизни и способа пропитания населений, их обычаев, физического и духовного развития, состояния земледелия, промышленности и торговли; одним словом, я старался обнимать все стороны народной жизни, которые только в совокупности, а не поодиночке рассматриваемые позволяют наблюдателю составить себе основательное понятие о свойственных Востоку болезнях» ².

Конечно, большинство затронутых Рафаловичем вопросов интересовали и других путешественников, но уникальность трудов Артемия Алексеевича состоит в том, под каким углом зрения эти вопросы изучались.

Важен и нов его метод исследования: Рафалович изучает страну, не опираясь на приемы гуманитарных наук, еще подчиненные литературным канонам и вкусам, а заимствует принципы описания из естественнонаучных трудов. Отсюда следует строгая фиксация фактов в их временной «и пространственной определенности, максимально реалистический взгляд на вещи, так раздраживший О. И. Сен.ковского, ценившего художественное восприятие действительности. [92]

Небезынтересно процитировать отрывок из «остроедкой», по словам В. В. Григорьева, рецензии Сенковского на книгу Рафаловича «Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты» — первую и оставшуюся единственной обработку автором путевого дневника, который лежал в основе его «Записок русского врача». Порассуждав о том, что Нижний Египет не представляет никакого интереса для путешественника, и высказав удивление по поводу объема книги, посвященной этому району («Четыреста сорок страниц об одной пустой области всепустейшего Египта, о той части Нильской долины, где даже и следа древностей не осталось!»), Осип Иванович иронично продолжает: «Но древностями эта книга и не занимается: она объективно изучает, только в строгом смысле, нынешнее состояние Нижнего Египта, в котором ровно ничего не состоит нынче. Что же такое необыкновенное и любопытное открыла она в этой яме? Какими важными наблюдениями обогатила кладовую сведений вселенной? Какими достойными памяти подробностями наполнила эти сотни страниц? Чем именно потчует читателя? — Ничем! Дневником поездок по селам и городишкам египетской Дельты, в каковом ,дневнике" с неумолимою точностью показывается по порядку: сколько в таком-то селе жителей мужска и женска пола — сколько дворов в нем развалилось и сколько еще держится на фундаменте — где находится мелочная лавочка и где живет мясник — кто в ней староста, кто цирюльник, кто писарь — в которой стороне помойные ямы — какая в тот день стояла пагода — откуда дул ветер — у кого автор завтракал — где пил кофе — с кем курил трубку — и все разное прочее, тому подобное. Тут же находятся наблюдения над тем, как лепят горшки — как делается кунжутное масло, диковинка, привозимая из Тульской губернии в Милютины лавки, как ткут холст и так далее».

Тем не менее Сенковский не удерживается от того, чтобы не процитировать десятка два, по его мнению, любопытных страниц дневника, которые читаются и сегодняшним читателем с неослабевающим интересом (как, впрочем, и вся книга), и завершает рецензию словами, так огорчившими Артемия Алексеевича, в то время уже безнадежно больного: «А дневник-то его и есть сухость сухостей, а всякая сухость — бесполезно исписанная бумага и египетская скука!.. Нам хотят сообщить еще несколько томов такого же изучения Туниса, Сирии и Константинополя» ³.

Здесь следует вспомнить замечание А. И. Герцена: «...как только в литературе проглянуло что-то новое, Сенковский убрал паруса и вскоре совсем стушевался» ⁴. B случае с книгой Рафаиловича Сенковокому изменило чувство нового, и он еще не успел «убрать паруса».

А как же сам Артемий Алексеевич понимал метод научного описания? Он — естествоиспытатель и ценит суждение «о предметах, как они есть в действительности, объективно», хотя [93] отдает отчет в том, что «мы ... судим о них обыкновенно как они представляются нашему уму чрез обманчивый призм субъективного взгляда, зависящего от индивидуальных мнений, образа мыслей и вкоренившихся предубеждений. В том-то именно и заключается главное достоинство врача, чтобы он мог возвыситься до объективного изучения предмета» ⁵. Итак, личные беспристрастные исследования, лишенные «столь вредного для науки расположения систематизировать и подчинять факты односторонней теории», — вот научный девиз ученого.

Надо сказать, что эти установки отвечали новому направлению народоведения, развевавшемуся в географической науке 30-40-х годов XIX в. и оказавшему влияние на выбор предмета изучения (что Сенковскому еще представлялось «египетской скукой») и методы описания стран и народов. Вполне естественно, что первые же труды Рафаловича о его путешествиях по Востоку дали ему право стать действительным членом Русского географического общества.

Впрочем, «Записки русского врача, отправленного на Восток» отразили не только новые методы научного познания: на них наложили свою печать личная одаренность, широкая образованность, научное подвижничество Рафаловича, а также среда, в которой происходило становление личности ученого.

Артемий Алексеевич Рафалович родился 13 ноября 1816 г. в г. Могилев-на-Днестре на Подолии в обеспеченной еврейской семье. Возможно, его отец, купец I гильдии, принял христианство; во всяком случае, очевидно, что у него крещен был сын Артемий ⁶. Как известно, вероисповедная принадлежность в России определяла и принадлежность национальную, но еврейское происхождение «русского врача» Рафаловича до известной степени объясняет его внимание к положению еврейской общины и в Одессе, и в арабских странах, тогда как христианские сочинители обычно рассматривали еврейское население в числе маргинальных этнических групп, малодостойных специального описания.

Вскоре после рождения сына семья переезжает в Одессу, торговые дела отца идут успешно, в 1830 г. он основывает торговый дом, который впоследствии займет место в первой пятерке крупнейших одесских фирм, торгующих хлебом ⁷

Детство Рафаловича, таким образом, протекает в Одессе пушкинского времени, приморском городе, своей этнической пестротой напоминающем средиземноморские порты. Именно эта пестрота привлекла в свое время внимание А. С. Пушкина. В «Отрывках из Путешествия Онегина» читаем:

Я жил тогда в Одессе пыльной...
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой. [94]
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.

Первыми одесскими градоначальниками были пребывавшие на русской службе испанец адмирал Хосе де Рибас (Осип Михайлович Дерибас), французы Ланжерон и герцог де Ришельё. Только при графе М. С. Воронцове в Одессе несколько укрепляются русские культурные традиции; впрочем, Елизавета Ксаверьевна, жена Воронцова, происходила из польского рода Браницких. Польские аристократы Потоцкие, Ржевусские, Собанские жили в Одессе. Большую колонию, разросшуюся со времени бегства греков из Стамбула в 1821 г., составляли греки (Дестунисы, Палеологи, Стурдза и др.; здесь нашла приют и семья Базили); город населяли также немцы, итальянцы, евреи. Французский язык был едва ли не единственным языком общения деловых и аристократических кругов. Достаточно сказать, что первая в Одессе, к тому же коммерческая газета «Вестник Южной России» издавалась здесь (с 1820 г.) на французском языке — «Messager de la Russie Meridionale, ou Feuille Commerciale»; попытки же выпустить ее на русском языке не имели успеха: едва набралось пять подписчиков ⁸. А «Новороссийский календарь» для удовлетворения нужд всех одесских читателей ежегодно публиковал все христианские (православный, католический, армяно-григорианский, реформатский) месяцесловы, а также еврейский и мусульманский календари.

Одесса, ко времени рождения А. А. Рафаловича насчитывавшая всего два десятилетия своей истории (как г. Хаджибей основана в 1794 г.; в следующем году переименована в Одессу), интенсивно росла. В 1842 г. Рафалович писал, что она сочетала «юный возраст с обширнейшим развитием» ⁹. Объявление в 1819 г. города порто-франко дало Одессе преимущества беспошлинной торговли, способствовало экономическому подъему и быстрому увеличению населения (с 5 тыс. в конце XVIII в. до 76,8 тыс. в 1842 г.).

Город имел тесные связи с Европой, что отразилось на его культурной жизни («там всё Европой дышит, веет»). В 1810 г. в Одессе открылся театр, и два года спустя здесь начались гастроли итальянской оперы. К 20-м годам XIX столетия город располагал несколькими учебными заведениями, в том числе основанным в 1817 г. герцогом де Ришельё лицеем, первым директором которого был известный в Европе воспитатель аббат-иезуит Николь. (Впоследствии, в 1865 г., Ришельевский лицей был преобразован в Новороссийский университет.) В середине 20-х годов в Одессе был основан историко-археологический музей; несколько позже возникли Одесское общество любителей [95] истории и древностей и Императорское Общество сельского хозяйства Южной России, располагавшие своими печатными органами. Уже в 30-х годах город имел несколько типографий, книжные лавки, городскую библиотеку (открыта в 1829 г.). Среди частных была известна библиотека М. С. Воронцова, в которой В. В. Григорьев обнаружил редкую литературу по Востоку. Не без гордости он сообщал П. С. Савельеву о том, что получил возможность влиять на выбор Воронцовым востоковедной литературы, приобретаемой в Европе ¹⁰.

Одесское дворянство было активно вовлечено в хлебную торговлю, что способствовало его большей открытости: во всяком случае, обладателями салонов, устраивавших приемы, были не только аристократические дома (и прежде всего М. С. Воронцова, Потоцких), но и купеческие (в их числе дом Рафаловича) ¹¹.

Одесское общество отличал живой интерес к Востоку, питавшийся соседством с театром русско-турецких военных действий и татарским Крымом, а также контактами с османскими подданными или жителями типа вполне исторической личности «корсара в отставке Морали» либо купцов (I и III гильдии): коммерции советника, владельца большого торгового дома в Галате (христианский квартал в Стамбуле) и судов для средиземноморской торговли грека 3. Захарова ¹², а также влиятельного представителя православной общины Антиохии араба Ж. Эдипа ¹³.

Знала Одесса и бедствия — нищету низших слоев общества, чуму, завозимую с Востока (Одесский карантин был открыт в 1794 г.), народные волнения, еврейские погромы.

(Все сказанное до известной степени объясняет, откуда у Рафаловича, выходца, казалось бы, из провинциального города, рано возникли серьезные интеллектуальные запросы и почему во время своего путешествия по Востоку он сумел довольно легко проникнуть в восточную среду и правильно обрисовать ее образ жизни. Полусредиземноморская Одесса подготовила его к встрече с Востоком.

По словам Григорьева, главного биографа Рафаловича, Артемий Алексеевич получил «тщательное домашнее воспитание». Надо сказать, что он свободно владел французским и немецким языками, беседовал по-итальянски, приобрел знания в древних классических языках, а в Османской империи овладел турецким и арабским. Четырнадцати лет, в июле 1830 г., он поступил в Ришельевский лицей. «Окончив здесь полный курс учения, в продолжение которого отличался постоянно способностями, прилежанием и нравственностью, решился он посвятить себя медицине» ¹⁴. Выбор профессии определялся, вероятно, гуманными наклонностями молодого Артемия Алексеевича, его способностью сострадать страждущим, что так отчетливо отражено в его трудах.

Летом 1834 г. Рафалович-отец отправляет сына в Берлин [96] для обучения медицине. В знаменитом университете столицы Пруссии юноша провел восемь семестров, прослушав лекции европейских авторитетов по логике и метафизике, медицинской антропологии, годегетике, физике, химии, минералогии, ботанике, зоологии, остеологии и синдесмологии, анатомии специальной, сравнительной и патологической (с упражнением «в анатомических трупоразъятиях»), сравнительной физиологии, токсикологии, фармакологии и фармакопее, рецептологии, патологии, терапии, общей хирургии, анатомии хирургической, костоправству, искусству перевязывания, хирургических операций и повивального дела, по судебной медицине, медицинской полиции, истории медицины.

Этот перечень дает некоторое представление об уровне медицинских знаний эпохи и объясняет наивную, с нашей точки зрения, аргументацию некоторых врачебных постулатов А. А. Рафаловича. Как мы видим, в медицинской подготовке того времени отсутствовали курсы микробиологии и бактериологии, ибо еще не были открыты возбудители болезней, а аускультация и перкуссия — выслушивание и выстукивание — были главными методами диагностики. Артемий Алексеевич имел все основания писать в конце 40-х годов XIX в. о «состоянии детства нашей патогении», т. е. изучения вопросов возникновения и развития болезненных процессов в организме ¹⁵.

В берлинских клиниках под руководством известных врачей Рафалович прошел практический курс врачебного обучения и получил степень доктора медицины и хирургии. Завершил он свое образование в терапевтической, хирургической и акушерской клиниках Дерптского университета, что, по словам Григорьева, давало право врачебной практики в России. Тема диссертации на звание доктора называлась «De syphilide ejasque curatione antiphlogistica, secundum observations in praxi nosocomials («О больных сифилисом и их излечении вплоть до исчезновения признаков воспаления; вторичные наблюдения в ходе госпитальной практики»). В Дерпте Рафалович удостоился степени доктора медицины и акушера ¹⁶.

В 1839 г. Рафалович возвращается в Одессу и поступает на государственную службу ¹⁷. Прием больных он ведет в собственном доме по Греческой улице (вначале в доме 2, затем 30). Как скажет в некрологе о Рафаловиче Григорьев, преподававший в 40-х годах в Ришельевском лицее и живший в Одессе, «любовью к делу, знаниями, довольно счастливыми излечениями (в “Херсонских ведомостях" говорилось, что “многих он спас от смерти» ¹⁸. — И. С.) и более всего внимательностью к своим больным и любезностью, которую покойный почитал одним из важных качеств медика, весьма скоро приобрел он себе значительную практику» ¹⁹ Его имя становится известным в Одессе.

Вместе с тем Рафаловича привлекает просветительская и педагогическая деятельность. Он — сторонник преподавания [97] судебной медицины на юридических факультетах и готов бесплатно вести курс на юридическом отделении Ришельевского лицея. При поддержке попечителя Одесского учебного округа Д. М. Княжевича (1788-1842) он обращается в» марте 1840 г. в Департамент народного просвещения Министерства внутренних дел с запиской «О преподавании студентам юридических факультетов медицины судебной», где доказывает необходимость и возможность такого преподавания для юристов, не имеющих специальных медицинских познаний. В октябре 1840 г. он направляет в этот департамент «Программу для руководства при преподавании судебной медицины воспитанникам юридического отделения Ришельевского лицея». В результате, согласно Положениям Комитета министров от 24 декабря 1840 и 7 января 1841 г., Ришельевскому лицею было разрешено ввести по проекту Рафаловича преподавание судебной медицины ²⁰. Артемий Алексеевич получает кафедру в лицее, должность профессора и право безвозмездно вести свой курс.

Следует заметить, что согласно европейской традиции судебная медицина читалась на медицинских факультетах, где ее слушали и юристы, не имевшие для этого должной подготовки. В России же с 1839 г. специальный курс судебной медицины был впервые введен в Училище правоведения в Петербурге. Благодаря Рафаловчу Ришельевский лицей стал вторым учебным заведением, изменившим традиционному порядку. Выдвигая свой проект, Артемий Алексеевич руководствовался определенными правовыми представлениями, которые он высказал во вступительной лекции «О предмете судебной медицины для юриста», опубликованной затем в ЖМНП (1842, ч. 36, отд. II, с. 60-76). По его мнению, медик не имеет права вмешиваться в ход судебного следствия; его долг — установить причину смерти. На практике же из-за неподготовленности юристов в вопросах судебной медицины решение дела нередко переносится из суда в сферу медицины. И это Артемий Алексеевич расценивал как безусловное зло. В этой же лекции, следуя своим научно-критическим воззрениям, Рафалович предуведомляет слушателей о том, что читаемая им дисциплина — предмет новый, представляющий поле «мало еще приготовленное и обработанное», ибо этот предмет не достиг «в практическом приложении своих теорем того совершенства, той достоверности, той определительности и точности, которые мы привыкли встречать в других отраслях человеческих знаний».

Курс, читаемый Артемием Алексеевичем, начинался с общих сведений об анатомии, физиологии и патологии; и здесь должен был найти применение его талант ученого-популяризатора. Судя же по четкости, ясности и логичности построения вступительной лекции, этим талантом он обладал.

Одновременно с врачебной практикой и преподаванием Рафалович публикует по предложению одесских периодических изданий ряд врачебно-просветительских статей, как-то: «О [98] вредном влиянии употребляемых в хозяйстве и при туалете металлических приготовлений», «Об употреблении главнейших наружных лекарств, прописываемых врачами» ²¹, «О морских одесских купаниях» ²². В последней работе помимо практических советов о том, как осуществлять в лечебных целях купание, содержатся суждения Рафаловича о литературе: с суровостью едва ли не тургеневского Базарова он обрушивается на вред чтения молодыми девицами романов, не дающих правильного представления о жизни. Вынужденное безделье и столкновение идеалов, сложившихся из подобного чтения, с реальной действительностью — вот главные причины нервных расстройств, ожидающих этих читательниц, полагает Рафалович.

Статьи Рафаловича публикуют и петербургские издания. Так, ЖМВД (1843, ч. 1, с. 325-348) помещает его работу «О предубеждении публики против вскрытия мертвых тел в частной медицинской практике», в которой автор аргументирует свой призыв отказаться от подобной предвзятости ради развития медицинских знаний.

Вскоре Артемий Алексеевич сосредоточивает свое внимание на исследованиях в области социальной гигиены. Серия его статей открывается работой «Медико-статистические розыскания о влиянии климата и местности Одессы на здоровье ее жителей». Он констатирует хорошее природное положение города, благоприятные общественному здоровью принципы его градостроительства (например, широкие, прямые улицы, большие дворы) и неплохие экономические условия (относительно высокая заработная плата занятых в обслуживании хлебной торговли, хорошая пища). При определении же рассматриваемых им демографических показателей за 1841 г. (уровень смертности в целом, по сословиям, полам, вероисповеданиям и т. д.) он делает акцент на социальных причинах высокой детской смертности, малой продолжительности жизни, более высокой смертности среди евреев и т. п. ²³.

В последующие два года выходят статьи «Новые материалы для медицинской статистики Одессы (за 1842 г.)» ²⁴ и «Движение народонаселения и общественное здоровье в Одессе в 1843 г.» ²⁵. Теперь Рафалович получает возможность прибегать к сопоставлениям показателей по годам и не ограничиваться только сравнением с данными по Петербургу и европейским городам (а он знаком с европейской литературой вопроса). Ему удается выявлять ошибки в статистических сведениях; впрочем, большинство этих сведений ему приходится добывать самостоятельно по церковным, полицейским и врачебным записям. Рафалович вводит в исследование новые измерения, позволяющие более полно судить о социальных условиях городской жизни: число браков, детей, рожденных в браке и вне его, количество самоубийств, характер несчастных случаев, причины внезапной смерти и т. д. Одним словом, он успешно совершенствуется в своей работе, которую рассматривает как «лепту в [99] сокровищницу отечественного самопознания». Однако Артемий Алексеевич не спешит делать широкие выводы, поскольку отдает себе отчет в том, что наука еще только накапливает данные.

Эти статьи А. А. Рафаловича по-своему уникальны, являясь первым опытом обозрения медицинской статистики по провинциальным городам России. ЖМВД (1843, ч. 1, с. 314-319) поддерживает начинание Рафаловича, публикует результаты его исследования и выражает пожелание, чтобы у Рафаловича нашлись последователи и в других городах России.

Эта сторона деятельности Артемия Алексеевича интересует нас потому, что позволяет представить степень научной подготовки, с которой он приступил к исследованию Востока. И там, на Арабском Востоке, он изучает природные, экономические и социальные условия жизни «населений», намереваясь оценить уровень общественного здоровья. И там он стремится собрать все доступные демографические сведения и благодаря своему опыту более критически, чем его современники, их воспринимает. И там он видит свою задачу в полной фиксации (насколько это возможно) самых разнообразных сведений, что вызывало скуку у части тогдашних его читателей, но сделало его труды по Востоку бесценным историческим источником.

Опубликованные в начале 40-х годов XIX в. работы приносят А. А. Рафаловичу широкое признание. Он, как и О. И. Сенковский, не достигнув еще и 30 лет (впрочем, в ту эпоху зрелость наступала рано), становится членом многих научных обществ в России и за границей: Императорского Общества сельского хозяйства Южной России, Общества русских врачей в С.-Петербурге, Общества киевских врачей, Берлинского медико-хирургического (Гуфлендова) общества, Германского общества врачебной науки в Берлине, Общества для разрабатывания естественных и врачебных наук в Дрездене.

К середине 40-х годов, по замечанию Григорьева, «беспокойная деятельность Рафаловича ударилась преимущественно на изучение чумы» ²⁶. И в этой области Артемий Алексеевич оказался на уровне передовых запросов общественной и научной жизни.

Чума была достаточно животрепещущей темой для Одессы и юга России, переживших за три первых десятилетия XIX в. три губительные эпидемии этой болезни. К началу же 40-х годов вопрос о чуме стал предметом всеевропейского обсуждения: с развитием мирового рынка и пароходного сообщения длительные стоянки судов в карантинах Средиземного и Черного морей наносили заметный ущерб торговле, и в европейском обществе возникло стремление избавиться от стеснительных карантинных мер. Стали создаваться комиссии по изучению карантинного дела и методов обработки «зачумленных грузов». В 1843 г. российское правительство направило в Египет комиссию с целью проведения испытаний действия «усиленного тепла» на зараженные вещи. Заметим, что в комиссию входил [100] директор Одесского карантина А. А. Уманец, который оставил описание медицинского училища в Стамбуле и своего путешествия к синайским святыням, удостоившееся высокой оценки О. И. Сенковского ²⁷.

А. А. Рафалович также начал свою работу с изучения карантинной службы ²⁸, однако знакомство с мировой литературой вопроса привело его к выводу о том, что, прежде чем приступать к реформированию карантинного дела, должны быть решены главные вопросы, касающиеся причин и форм распространения чумы. Между тем в науке не существовало единодушия даже по поводу степени «заразительности», или «прилипчивости», этой болезни. Врачи-лоймографы (лимографы), т. е. специалисты в области чумы, разделились на контагионистов (Рафалович принадлежал к их числу), полагавших, что чума передается через контакт с заболевшим, и антиконтагионистов, считавших, что болезнь не заразна, поскольку заболевали не все, находившиеся в контакте с больным, да и вообще они видели в ней злокачественно протекающую лихорадку или тиф (среди активных антиконтагионистов был французский врач, находившийся на египетской службе, известный Клотбей). Не были достаточно хорошо изучены первоначальные признаки этой болезни, неизвестен инкубационный период. Существовали разногласия и относительно районов (Египет, Сирия или Турция) возникновения и распространения болезни. Неясно было также, через какие товары и предметы личного пользования переносится инфекция.

Надо сказать, что аргументированный, научный ответ на эти вопросы был получен только полстолетия спустя, после открытия в 1894 г. чумной палочки — возбудителя чумы. А в 40-х годах XIX в. врачи строили свои заключения лишь на весьма шаткой эмпирической основе, в частности на том материале, который с таким старанием добывал Рафалович. Впрочем, Артемий Алексеевич это понимал и по возвращении из экспедиции писал: «Окончательное приведение в ясность всех спорных о чуме вопросов должно предоставить будущему времени и соединенным стараниям наблюдателей всех образованных наций» ²⁹.

Но в 1845 г. Артемий Алексеевич был настроен более оптимистично и надеялся на возможность разрешения многих спорных вопросов. Он составил обширную докладную записку и направил ее в Министерство внутренних дел. Часть этой записки («Взгляд на важнейшие вопросы, относящиеся до чумы») была опубликована в ЖМВД (1845, ч. 11, с. 337-374). Результатом деятельности Рафаловича был вызов его в Петербург весной 1845 г.; в январе 1846 г. он был переведен из Департамента народного просвещения в Медицинский департамент и назначен старшим членом ученой экспедиции, направляемой на Восток для «ближайшего исследования чумы». Таковы те обстоятельства, которым обязано востоковедение появлением в свет [101] «Записок русского врача, отправленного на Восток», Теперь предоставим слово самому Артемию Алексеевичу:

«Выехав 2 февраля того же года (1846. — И. С.) из С.-Петербурга, я прибыл 22 марта в Константинополь, где провел четыре месяца с половиною ³⁰, потом посетил Смирну, Сиру,Александрию, Каир и Нижний Египет, обозрел деревни по обеим ветвям Нила, Розет и Дамьят и по возвращении в Каир 14 апреля 1847 г. отправился чрез пустыню Суейского-Перешейка я эль-Ариш в Палестину и Сирию. Тут исследовал я между прочим Газу, Яфу, Иерусалим, Вифлеем, долину Иордана и Мертвое-Море, Назарет, Тивериаду, Хайфу, С. Жан-д'Акр, Сур, Сайду, Бейрут, Триполи, Дамаск, Дейр эль-Камар, Латакие, Александретту, Антиохию, Алеп, Хаму, Хомс и Захле и 8 сентября лрибыл обратно из Сирии в Александрию ³¹.

Затем 2 октября отправился я вверх по Нилу для изучения местностей, лежащих к югу от Каира: в Среднем и Верхнем Египте и Нижней Нубии обозрел область Фаюм и ее столицу, города Бени-Суэф, Маниэ, Гиргэ, Сиут, Манфалут, Кеннэ, Эснэ, Аосуан, Дер и большую часть деревень по обе стороны Нила, до второго порога сей реки при Уади-Халфе в Нубии.

По окончании этого путешествия, 20 декабря 1847 года, я предпринял поездку сухим путем во внутренность Дельты и Нижний Египет, а потом с разрешения Вашего Высокопревосходительства (министра внутренних дел — И. С.) 30 апреля 1848 года приступил к обозрению северо-западного берега Африки и карантинных учреждений Средиземного моря, на что посвятил шесть месяцев, в продолжение которых посетил Алжир и равнину Митиджи, города Блиду, Деллис, Бужи, Жижелли, Филипвиль, Бону, Тунис, карантины в Мальте, Марсели, Барцелоне, Пальме, Генуе, Равиньяке и Ливорне. Наконец 21 сего ноября прибыл обратно в С.-Петербург после тридцатичетырех-месячного отсутствия» ³².

Это путешествие было своего рода подвигом ученого: 34 месяца почти непрерывного передвижения на барке, верблюде, верхом на лошади или муле в изнуряющую жару, хамсин, в дождливый сезон; постоянные тщательные наблюдения и ведение дневника, посылка в Петербург пространных отчетов, тотчас же публиковавшихся в ЖМВД ³³ и, по словам Григорьева, без промедления перепечатывавшихся в журналах заграничных ³⁴.

Кратковременные передышки наступали только во время пребывания в карантинах, но и там Рафалович занимался приведением в порядок своих записей. Постоянны его контакты с больными: посещение больниц, военных госпиталей, карантинов, лепрозориев, вызовы к заболевшим. Как истинный врач, он не отказывает в помощи, навещая больных и ночью. Он пользуется авторитетом: его приглашают принять участие в консилиуме, собранном ради осмотра правителя Египта Мухаммеда Али, у которого нашли признаки психического расстройства ³⁵. [102]

К счастью для членов врачебной экспедиции, чума не обнаружилась во время их пребывания на Востоке. Хотя Артемий Алексеевич себя не щадил, ставя опыты на собственном организме, «Провидение, — писал он, — сохраняло меня от припадков и болезней, угрожающих европейцу, особенно в знойнейшее время года». Однако два участника экспедиции — штаб-лекарь Коробка и фельдшер Молочков, измученные «всевозможными лишениями», погибли от болезней один на второй, другой на третий год путешествия ³⁶.

Нелегкий труд А. А. Рафаловича увенчался успехом.

Перед отъездом из Египта 17 апреля 1848 г. он выступает с пространным докладом «О Нижнем Египте в медицинско-административном отношении» на Александрийском совете здоровья. Этот доклад был опубликован по-французски в «Courrier de Marseille» 21 июня 1848 г. ³⁷. В выступлении Артемий Алексеевич подводит итоги своим медицинским исследованиям. Он убежден, что только Нижний Египет является районом эндемического возникновения чумы, что этому способствуют неблагоприятные геологические и климатические условия, плохое санитарное состояние края, а главное — крайняя бедность населения. Организм местных жителей, тысячелетиями испытывавших действие всех этих факторов, истощен и склонен к заболеванию чумой. Но самопроизвольное развитие болезни в предрасположенном организме в конечном счете происходит под воздействием еще не выявленных «космических явлений» (солнечного излучения и т. п.).

Эти выводы не могут удовлетворить современного эпидемиолога, но для своего времени они были шагом вперед в изучении вопроса. И Григорьев не слишком преувеличивал, когда писал, что в это время на Рафаловича были обращены «глаза всего медицинского мира» ³⁸.

В представленном министру внутренних дел «Кратком отчете о занятиях на Востоке учено-врачебной экспедиции» А. А. Рафалович утверждал, что чума заразна, что болезнь передается через контакты с больным и через его «пожитки», при этом, вопреки мнению Парижской медицинской академии, «закупоренные пожитки» еще долее остаются «заразительными». Инкубационный период у чумы, по Рафаловичу, длится не более восьми-десяти дней, поэтому при обнаружении где-либо болезни карантин должен сохраняться не менее десяти дней, при ее отсутствии — до трех дней. Таковы были практические заключения доктора Рафаловича.

Во время путешествия наблюдения экономической и общественной жизни посещаемых стран неожиданно приобретают для Рафаловича самостоятельное значение. Конечно, Артемий Алексеевич имел неплохую предварительную подготовку, изучив наиболее известные путешествия XVIII — начала XIX в. и труды античных авторов, однако весьма придирчивый в этом отношении О. И. Сенковский не смог упрекнуть Рафаловича в [103] заимствованиях из чужих сочинений, разве что в использовании рассказов европейцев, живших на Востоке.

Таким образом, труды А. А. Рафаловича по Востоку являются вполне оригинальными произведениями. Эти сочинения отличаются широтой охвата материала: они содержат сведения! по ботанике, зоологии, геологии, климатологии, данные об экономической деятельности, особенно сельскохозяйственной культуре населения (возделываемые растения, орудия труда, севооборот, навыки и т. л.), а также демографические заметки и этнографические наблюдения (в частности, в области народной медицины). К материалам Рафаловича мы можем отнестись с немалым доверием, зная добросовестность его естественнонаучных опытов, хорошую ориентированность в статистических данных, привычку подвергать критическому анализу полученные из чужих рук сведения.

Труды Рафаловича имеют и востоковедный, в том числе чисто арабистический, аспект: помимо того, что он сделал попытку составить словарь языка племен Нижней Нубии, он ввел в работу полезный диалектологический арабский материал (ценность которого, правда, частично была оспорена О. И.Сенковским). Он внес свой вклад в формирование русской географической терминологии, пытаясь передать принятые арабские названия в их местном звучании и избегая влияния французской традиции. Маршруты его путешествий, содержащие описание или перечисление не только городов, но и деревень, — источник для изучения арабской исторической географии. Определенный вклад вносят его работы и в развитие исторической демографии. Наконец, они предоставляют историку возможность ввести в описание состояния общества особый критерий — уровень общественного здоровья.

После возвращения на родину деятельность А. А. Рафаловича протекает по двум руслам: он продолжает медицинские занятия, но в равной мере отдает свое время и силы географическим и этнографическим работам.

Спустя месяц после приезда в Петербург, 20 декабря 1848 г. Рафалович завершает свой «Краткий отчет о занятиях на Востоке учено-врачебной экспедиции» и подает его в Министерство внутренних дел. Он награжден и оставлен на службе при министерстве. Рафалович работает над пересмотром прежних карантинных уставов и составлением нового; он имеет также поручение привести в порядок свои путевые записи и их издать.

Большим признанием для него становится его включение в члены Медицинского совета — высшего врачебного учреждения России.

26 января 1849 г. А. А. Рафалович избран в действительные члены Русского географического общества, а 2 марта на заседании общества он изложил свои наблюдения относительно этнографии нубийцев, представив при этом на рассмотрение привезенные им предметы их одежды и обихода ³⁹. В [104] «Отечественных записках» выходят упомянутые «Этнографические очерки Константинополя» Рафаловича; в том же году публикуются его критические обзоры географических трудов ⁴⁰. Для Парижского географического общества он составляет очерк об успехах географической науки в России за 1849 г. Артемий Алексеевич берет на себя и организационные функции и в» марте 1850 г. становится «делопроизводителем» Этнографического отделения ИРГО. В 1850 г. в свет выходит «Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты» (кн. 1-2) и мы имеем возможность убедиться, сколько бесценных сведений, не вошедших в его «Записки русского врача», хранят дневники Рафаловича. Он еще предполагает издать на французском языке свои медицинские изыскания, а также сравнительный анализ культуры арабов Сирии и Египта.

Книга «Путешествие по Нижнему Египту...» имела отклик в русских журналах, но этот отклик не соответствовал значению труда. Рафалович как бы опередил интересы читающей публики. К огорчениям ранее «необстрелянного критикою писателя» (В. В. Григорьев) присоединились «болезненные припадки»: «с разрушительной быстротой» стала прогрессировать обнаружившаяся еще в Берлине чахотка. Со 2 на 3 мая 1851 г. Артемий Алексеевич скончался. Он был похоронен на Волковом кладбище.

В Петербурге у Рафаловича не было близких, и его бумагами распорядились друзья, передав их в Медицинский департамент Министерства внутренних дел. Среди этих бумаг находился и дневник Артемия Алексеевича, написанный на французском языке. К сожалению, еще до 1917 г. из папки А. А. Рафаловича, хранившейся в Архиве Сената и Синода (ныне — ЦГИАЛ), бумаги были изъяты, и, следовательно, их поиск осложнен.

Комментарии

1. Краткий отчет о занятиях на Востоке учено-врачебной экспедиции, посланной от Министерства внутренних дел. Представлен господину министру доктором Рафаловичем. — ЖМВД. 1849, ч. 26, с. 161.

2. Там же, с. 162.

3. [Сенковский. Рец. на:] Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты А. Рафаловича. СПб., 1850. — Библиотека для чтения. 1850, т. 101, ч. 2. Отд. V. Критика, с. 25, 54.

4. Герцен А. И. Литература и общественное мнение после 14 декабря 1825 года. — Собрание сочинений в тридцати томах. Т. 7. М., 1956, с. 221.

5. Рафалович Л. А. Взгляд на важнейшие вопросы, относящиеся до чумы. — ЖМВД. 1845, ч. 11, кн. 9, с. 352-353.

6. Г. Геннади пишет о том, что А. А. Рафалович — сын русского купца (Справочный словарь о русских писателях и ученых, умерших в XVIII и XIX столетиях, и список русских книг с 1725 по 1825. Т. 3. М., 1905, с. 238). В. А. Яковлев называет А. А. Рафаловича в числе врачей-евреев (Кое-что об иноплеменниках в истории г. Одессы. Сб. статей. Сост. Л. М. де-Рибас. Одесса, 1894, с. 384). В то же время по своему служебному положению — в феврале 1851 г. Рафалович получил за выслугу лет чин статского советника (иными словами, был в ранге генерала) — он принадлежал к дворянскому сословию.

7. Одесса. 1794-1894. К столетию города. Одесса, 1895, с. 206.

8. Воспоминания протоиерея Матфея Веселовского. — Из прошлого Одессы..., с. 192-193.

9. Рафалович А. А. Медико-статистические розыскания о влиянии климата и местности Одессы на здоровье ее жителей. — Новороссийский календарь на 1843-й год. Одесса, 1842, с. 320.

10. Веселовский И. И. Василий Васильевич Григорьев по его письмам и трудам. 1816-1881. СПб., 1887, с. 43.

11. Чижевич Ф. Город Одесса и одесское общество. Воспоминания одесского старожила. — Из прошлого Одессы..., с. 81.

12. Уманец А. Поездка на Синай с приобщением отрывков о Египте и Святой земле. Ч. 2. СПб., 1840, с. 64; АВПР, ф. Посольство в Константинополе, д. 892, л. 242.

13. АВПР, ф. Посольство в Константинополе, д, 780, л. 332.

14. Григорьев В. В. А. А. Рафалович [Некролог]. — Вестник ИРГО на 1851. СПб., 1851, ч. 1, кн. 1, отд. X, с. 73.

15. [Рафалович]. Путешествие по Нижнему Египту... Т. 2, с. 420.

16. В литературе нет полной ясности, где Рафалович защитил диссертацию: В. Григорьев полагает, что защита состоялась в Берлине, Г. Геннади — в Дерпте. Поскольку Рафалович получил звание доктора и в Берлине и в Дерпте, можно полагать, что он дважды защищал свою диссертацию.

17. См.: А. А. Рафалович (некролог). — ЖМНП. 1851, ч. 71, № 7-9, отд. VII, с. 97; «Новороссийский календарь» называет имя А. А. Рафаловича в числе служащих врачей, а не «вольно-практикующих». — Новороссийский календарь на 1842-й год. Одесса, 1841, с. 271.

18. Артемий Алексеевич Рафалович. Некролог. — Херсонские губернские ведомости. 1852, № Ю, с. 71.

19. Григорьев В. В. А. А. Рафалович [Некролог], с. 74.

20. ЦГИАЛ, ф. 733, оп. 78, д. 357, л. 3-12, 21-27

21. Записки Императорского общества сельского хозяйства Южной России. 1841, № 3, с. 213-219; 1844, № 2, с. 121-141.

22. Новороссийский календарь на 1842-й год, с. 314-325.

23. Рафалович А. Медико-статистические розыскания... — Новороссийский календарь на 1843-й год, с. 319-340.

24. Новороссийский календарь на 1844-й год, с. 361-372.

25. Новороссийский календарь на 1845-й год, с. 323-340.

26. Григорьев В. В. А. А. Рафалович [Некролог], с. 74.

27. Уманец А. Медицинское училище в Константинополе (Из путевых записок русского на Востоке в 1842-43 годах). — ЖМВД. 1845, ч. 10, с. 148-160; он же. Поездка на Синай. С приобщением отрывков об Египте и Святой земле. Ч. 1-2. СПб., 1850. Рецензию Сенковского см.: Библиотека для чтения. 1850, т. 101. Отд. V. Критика, с. 1-22.

28. Рафалович А. Одесский центральный карантин. — ЖМВД. 1843, ч. с. 3-48.

29. Краткий отчет о занятиях на Востоке..., с. 163.

30. Обнаружив в Стамбуле детей, заболевших после оспопрививания легкой формой оспы, он продолжил опыты медиков Генуи по выяснению степени нагревания «оспенной материи», необходимой для уничтожения «действенности болезни», — как бы мы теперь сказали, для уничтожения бактерий оспы (Рафалович А. А. Испытание действий усиленной теплоты на коровью оспенную материю, произведенное русским врачом в Константинополе. — ЖМВД. 1846, ч. 15, с. 568-573). Там же, в Стамбуле, он обследовал больницы, участвовал в анатомических вскрытиях, присутствовал на приеме больных в клинике при Галата-Серайской школе, что дало ему материал для любопытных этнографических заметок. См.: Рафалович А. А. Больницы и богоугодные заведения в Константинополе. — ЖМВД. 1846, ч. 15, с. 363-373; он же. Этнографические очерки Константинополя (Из записок русского путешественника). I-II — Отечественные записки. 1849. Отд. II. Науки и художества, т. 63, с. 261-282; т. 67, с. 115-132.

31. Таким образом, он пробыл в Сирии чуть менее пяти месяцев в самый жаркий для нее сезон.

32. Краткий отчет о занятиях на Востоке..., с. 160-161.

33. Записки русского врача, отправленного на Восток (Доктора А. А. Рафаловича).

Александрия (Местоположение и климат; Больничные заведения; Общественное здоровье и болезни). — ЖМВД. 1847, ч. 18, с. 494-519.

Александрийские контагионисты; Прибытие в Каир. — Там же, ч. 19, с. 152-163.

Дельта; Розетт; Дамьят; Образцовые деревни. — Там же, с. 481-507.

Поездка из Каира в Палестину — Эль-Ариш, Газа, Яфа, Иерусалим. — Там же, ч. 20, с. 145-160.

Окрестности Иерусалима; Путь от Иерусалима до Бейрута. — Там же, с. 325-339.

Сирийские карантины. — Там же, с. 506-515.

Поездка из Бейрута в Дамаск чрез Триполи и возвращение из Дамаска в Бейрут чрез Дейр-эль-Камар. — Там же, 1848, ч. 22, с. 426-477.

Поездка из Бейрута в Алеп чрез Латакие и Александретту и возвращение оттуда в Бейрут чрез Хаму, Хемс и Захлэ. — Там же, ч. 23, с. 532-555.

Общие заключения о Сирии и Палестине в отношении их к чуме. — Там же, ч. 24, с. 167-173.

Путешествие из Александрии в Уади-Халфу, до второго нильского порога — Там же, с. 329-349.

Средний и Верхний Египет в административном и медико-полицейском отношении; Путешествие из Каира в Александрию сухим путем чрез внутренние области Дельты. — Там же, 1849, ч. 25, с. 143-167 и 279-315.

Карантины Испании; Посещение Алжирии и Туниса; Карантины сардинские и ливорнские. — Там же, ч. 26, с. 296-303.

34. [В. В. Григорьев.] Русская учено-врачебная экспедиция, отправленная на Восток от Министерства внутренних дел. — Географические известия, выдаваемые от РГО. 1848, вып. 4, с. 96.

35. Там же, с. 111.

36. Краткий отчет о занятиях на Востоке..., с. 161.

37. См.: [Рафалович]. Путешествие по Нижнему Египту... Т. 2, с. 412.

38. Григорьев В. В. А. А. Рафалович [Некролог], с. 76.

39. См.: Географические известия, выдаваемые от РГО. 1849, вып. 2, с. 53. Работа А. А. Рафаловича «Этнографические заметки о жителях Нижней Нубии (Из письма В. В. Григорьеву)» была опубликована в «Записках ИРГО» (1850, кн. 4, с. 168-223). К статье был приложен составленный Рафаловичем Словарь языка барабара.