Депеша графа Орлова Нессельроде, 11 марта/28 февраля 1856 г., № 31.

Господин канцлер.

Со времени моей экспедиции от 2 марта/19 февраля работы конференции заметно продвинулись к своему окончанию. Я об этом вкратце доносил в моих телеграммах.

Теперь я считаю своим долгом представить императорскому кабинету полный отчет о переговорах.

Я начну с тех спорных вопросов, которые нам удалось разрешить; затем я перейду к тем вопросам, которые еще предстоит уладить, и закончу этот отчет общим описанием положения в том виде, как оно мне теперь представляется.

1. Пятый пункт прелиминарных условий, обозначенный как особые условия.

Изо всех вопросов, обсуждавшихся в Париже, вопрос, касающийся пятого пункта прелиминарных условий, несомненно самый трудный и самый важный. Таково же было мнение о нем у нашего августейшего государя. Отсюда его желание — с самого начала устранить этот V пункт, так как его двусмысленная и неопределенная формулировка давала нашим противникам возможность предъявлять чрезмерные требования, на которые нам пришлось бы ответить решительным отказом, что с самого начала положило бы конец всяким переговорам.

Австрия, правда, с целью побудить императорский кабинет принять V пункт как, одну из основ прелиминарного проекта, подала нам надежду, что особые условия, выдвинутые Англией и Францией, не зайдут так далеко, что представят угрозу делу мира. Но эти неясные и нерешительные заверения не являлись определенным обязательством, данным западными державами. Венский двор ограничивался тем, что давал нам простое обещание на словах. Его поведение в прошлом показывало, как мало на него можно полагаться.

Объяснения, данные Францией о значении V пункта, были более удовлетворительными. Эвентуальное применение его они ограничивали двумя специальными вопросами, а именно:

1. Аландскими островами.

2. Рассмотрением положения в азиатских областях, расположенных на восточном побережье Черного моря.

Но неясная редакция этой последней статьи оставляла под сомнением точное значение предмета спора, который Англия казалось выдвинула специально для того, чтобы предъявлением требований, неприемлемых для России, сохранить за собой возможность помешать успеху переговоров.

Нам важно было, г. канцлер, прямо подойти к этому вопросу и не давать нашим противникам повода думать, что мы опасаемся прений по этому вопросу и потому откладываем их. [32]

Мы начали с того, что сами их вызвали. Поступая таким образом, мы тем самым получили то существенное преимущество, что были в состоянии проникнуть в намерения наших противников и совершенно точно установить, в чем взгляды Англии отличаются от взглядов Франции.

Это привело нас к открытию чрезвычайно для нас важному. В самом деле, от графа Валевского мы узнали, что дело идет ни о чем другом, как о желании Англии поставить под сомнение вообще наше право на территории, лежащие за Кубанью. По мнению Англии, следует или заставить нас признать независимость и нейтралитет стран, лежащих южнее Кубани, или же снова передать их под номинальную власть Порты.

Император Наполеон не дал своего согласия на поддержку комбинаций такого рода. Противодействие, оказанное им в этом вопросе, несомненно имело для нас большое значение. Я должен признать это по всей справедливости.

Раз это стало нам ясным, то, казалось, вступив в дискуссию по вопросу, в котором Франция не была склонна поддерживать Англию до конца, мы могли бы с успехом оспаривать доводы этой последней.

Результат вполне оправдал наши ожидания. Дискуссия началась на заседании 1 марта. Опираясь на трактаты, мы установили, что положение наших владений в Азии, ясно определенное в наших договорах с Портой, а именно IV статьей Адрианопольского трактата и I статьей С.-Петербургской конвенции 1334 г. ²³, не давало повода к каким-либо сомнениям или спорам.

Это выступление, основанное на документах и на неопровержимых фактах, дало нам перевес над нашими противниками англичанами. Лорд Кларендон пустился в туманные разглагольствования то касательно Мингрелии, то Абхазии, то черкесов. Мы его опровергли по всем пунктам, обратившись непосредственно к самим турецким уполномоченным с просьбой заявить, правда или нет, что границы обеих империй установлены прямыми договорами.

Великий визирь Али-паша это признал. Он и не пытался оспаривать вышеупомянутую пограничную линию в том ее виде, как ее определяет конвенция 1834 г. Он высказал лишь предположение, что с того времени могли произойти отклонения от этой линии, и сказал, что было бы желательно произвести обследование на местах; что еще до перерыва сношений Порта имела намерение сделать императорскому кабинету предложение в этом смысле, и что теперь ему поручено заявить о желании назначить специальных комиссаров для проведения этой проверки границы и для исправления ее, буде если таковая понадобится, но исправления без ущерба для интересов обеих сторон.

Мы формально установили, что такое исправление не должно быть сопряжено с какой-либо безвозмездной уступкой территории. После установления этого обстоятельства оставалось лишь условиться относительно назначения обоюдных комиссаров. Выбор их мы намеревались предоставить только России и Турции.

Граф Валевский выразил желание присоединить к ним английского и французского комиссаров. Он предупредил нас доверительно вне конференции, что это личное желание императора Наполеона. Взамен той поддержки, которую он нам оказал во время главных дебатов по поводу пятого пункта, а также ради той реальной пользы, которую нам приносит его хорошее расположение к нам, я признал необходимым принять его совет. Но принимая этот пункт эвентуально, я сделал [33] оговорку, что представлю его на одобрение нашего августейшего государя.

Депешей вашего превосходительства от с марта/23 февраля я был уведомлен о его согласии. Я счел своим долгом довести об этом до сведения конференции.

Таким образом дискуссия по этому предмету окончательно закончена. Для завершения работ комиссии принят восьмимесячный срок. Она соберется после заключения мира.

Это обстоятельство даст нам возможность обратить вышеупомянутое обследование в нашу пользу: Порта, вернувшись в свое нормальное положение, почувствует необходимость восстановить с нами добрососедские отношения.

Давая отчет об этой главной части наших дискуссий, я не могу умолчать о той настойчивости, которую выказал лорд Кларендон, стараясь вырвать у нас обязательство, что мы не будем строить заново на азиатском побережьи укреплений, в данное время покинутых или разрушенных. Я категорически высказался против этого требования. Я заявил, что император сохраняет за собой полную свободу вновь строить или не строить этих укреплений, сообразно тому, как он это найдет нужным сделать. Я поддерживал это право, как принцип, с точки зрения абсолютной суверенной власти, которой наш августейший государь обладает на протяжения всей территории, находящейся под его владычеством.

Лорд Кларендон после очень оживленных споров, которые он несколько раз возобновлял, закончил тем, что покинул позицию, которая не нашла поддержки у французских уполномоченных.

Но дело приняло иной оборот, когда речь зашла о возвращении Карса и территорий, занятых в данное время нашими войсками в Азии. Тут представители Англии и Франции действовали заодно. Оба они заявили, что их обязательства, данные Порте, заставляют их поддерживать целость и неприкосновенность Оттоманской империи.

Инструкции императорского кабинета предписывали мне в особенности воспользоваться оккупацией нами Карса, как средством добиться у наших противников, в качестве компенсации, желательных нам изменений других прелиминарных условий, уже в принципе принятых нашим августейшим государем.

Я сообразовался с этими инструкциями, ведя дискуссию в этом направлении. Для этого я и заявил, что императорский кабинет не будет возражать против возвращения Турции областей, занятых нашими войсками в Азии, но что взамен я вправе ожидать, что это будет учтено при обсуждении других прелиминарных пунктов.

С подобной же оговоркой я заявил о согласии, которое император приказал мне выразить на заключение эвентуального соглашения о невосстановлении Бомарзунда. Кроме того, я определенно заявил, что это постановление не должно являться статьей главного мирного трактата, а должно составить предмет отдельного акта, который имеют заключить между собой Россия и те две воюющие державы, которые одни только и принимали участие в военных действиях на Балтийском море.

Соглашение, достигнутое сейчас и по этому пункту, находится в соответствии с инструкциями императорского кабинета.

Итак, дискуссия о пятом пункте предварительных условий была закончена. С этого момента переговоры, с устранением главной помехи, которая могла бы привести к разрыву, если бы было проявлено меньше твердости и решительности, стали развиваться правильно. Надо было [34] покончить с неизвестностью, чтобы подойти к уже известным затруднениям. Они состояли в том, чтоб изменить, если возможно, самые основы, и исправить формулировку четырех пунктов прелиминарных условий, принятых за базу для переговоров.

Граф Валевский предложил нам рассматривать эти различные статьи по темам и письменно изложить в самом заседании особые постановления, которые в своей совокупности и составят текст мирного трактата.

Мы изъявили согласие на этот способ ведения переговоров, который делает невозможными всякие бесполезные отступления, сокращает продолжительность конференции и таким образом обещает быстро привести нас к окончательному заключению, если, конечно, вообще возможно будет согласовать различные сталкивающиеся здесь интересы.

2. Нейтрализация Черного моря.

Заседание 4 марта занято было обсуждением статей, трактующих этот вопрос, который является предметом III пункта прелиминарных условий.

В него входило условие, которое с самого начала, казалось, требовало более точной редакции.

Австрийский проект в том виде, в каком он был принят, гласил, что на Черном море не разрешается ни строить вновь, ни сохранять каких бы то ни было военно-морских арсеналов.

Императорский кабинет в свое время в справедливой предусмотрительности озаботился внести в это условие поправки и предложил формулировать его в следующих выражениях: «На побережья Черного моря никаких военно-морских арсеналов не разрешается ни строить, ни сохранять».

Русский контрпроект, вводя эту поправку, имел в виду не подвергать обсуждению наш морской арсенал в Николаеве.

Наш контрпроект не был принят, и вопрос остался открытым.

Редакция, принятая ныне на конференции, устраняет это неудобство тем, что возвращается к тексту русского контрпроекта. Болей того, она представляет то преимущество, что мотивирует приличествующим образом решение, принятое прибрежными державами, не возводить на побережьи военно-морских арсеналов.

В виду чего статья в проекте изложена так:

«Так как по объявлении Черного моря нейтральным, содержание или учреждение на берегах оного военно-морских арсеналов не имеет цели, то е. в. император всероссийский и е. в. султан обязуются не заводить и не оставлять на сих берегах никаких военно-морских арсеналов».

Точностью формулировки этой статьи должно быть ограждено существование нашего морского арсенала в Николаеве. Во время прений лорд Кларендон дал мне возможность констатировать этот факт с полкой очевидностью. Ваше превосходительство найдет тому доказательство при чтении IV протокола. Соблаговолите отметить то значение для будущего, которое имеет мое заявление, что «так как Николаев лежит вдали от берегов Черного моря, то чувство собственного достоинства не позволит России распространить на территории, лежащие в глубине империи, условие, относящееся исключительно к побережью».

Это заявление, формально занесенное в протокол, делает сохранение Николаева не подлежащим какому-либо оспариванию в будущей. Но желая быть верным выразителем воли нашего августейшего государя и дать блестящее доказательство той лояльности, с которой он [35] выполняет свои намерения, я считал нужным также заявить, что морской арсенал, остающийся в полной неприкосновенности в Николаеве, будет с этого времени приспособлен для удовлетворения реальных нужд нашей страны, а именно: там будут строиться лишь такие военные суда, право на постройку которых предоставляется нам трактатом и которые предназначены для надзора и охранения наших берегов.

Подчеркивая это решение, я воспользовался этим случаем для того, чтобы заявить, что государь император издал приказ перевести в Балтийское море те два линейных судна, которые строятся в Николаеве.

Это ясное и точное заявление, сделанное добровольно, произвело, смею сказать, на всех участников конференции самое сильное и самое благоприятное впечатление. Лорд Кларендон первым отдал должное прямоте намерений нашего августейшего государя, и я почитаю себя счастливым, что при моем посредстве нам удалюсь заставить замолкнуть несправедливые подозрения, которые часто высказывались за границей относительно политики России.

Упоминая об этом инциденте, считаю своим долгом обратить внимание вашего превосходительства еще на другое обстоятельство, имеющее также некоторое значение, а именно: отвечая во время дискуссии на интерпелляцию лорда Кларендона, я не преминул отметить самым ясным образом, что постановления трактата о нейтрализации Черного моря отнюдь не относятся к Азовскому морю.

Это изъятие, принятое и признанное всеми членами конференции, было формально подтверждено протоколом V.

Что же касается назначения иностранных консулов в порты, находящиеся на побережьи Черного моря, то необходимость выполнения требуемых формальностей, а именно exequatur'a, подкрепляется словами: «согласно принципам международного права».

В то же время мы сохранили принцип полной взаимности в вопросе о консульских преимуществах, твердо установив то правило, «что иностранные консулы могут требовать себе в России только такие привилегии, которыми взаимно наши консулы пользуются в других странах».

3. Закрытие Проливов Босфора и Дарданелл.

Этот принцип, будучи древним правилом Оттоманской империи, сохранит свою силу. Особая конвенция по этому вопросу будет приложена к главному трактату. Она заменит конвенцию, подписанную в Лондоне в 1841 году ²⁴.

4. Свобода плавания по Дунаю.

Эта статья — второй пункт проекта прелиминарных условий, принятых императорским кабинетом, подверглась подробному обсуждению еще на венской конференции.

Редакция, выработанная и парафированная в то время (добавление к протоколу V), была почти полностью, с небольшими только изменениями, воспроизведена графом Валевским.

Текст ее, ваше превосходительство, найдете в протоколе совещания 6 марта.

Статьи, относящиеся к этому вопросу, никаких возражений с нашей стороны не вызвали, в виду того, что императорский кабинет соблаговолил одобрить предыдущие работы венской конференции.

Однако довольно оживленные прения возникли между графом Буолем и графом Валевским.

Этот последний предложил, чтобы депутату от Баварии, в качестве [36] представителя одного из расположенных по берегам Дуная государств, разрешено было участвовать в работах исполнительной прибрежной комиссии, обязанной следить за выполнением правил речного судоходства и речной полиции, принятых для урегулировали службы в гирлах.

Граф Буоль оставил за собой право представить свои замечания по этому проекту. Вопрос остался открытым. С той и с другой стороны заметно было некоторое раздражение. Мы не приняли участия в этой полемике, которая ни в коей мере не касалась наших прямых интересов.

1. Линия бессарабской границы.

Предполагаемое разграничение входит в I статью прелиминарных условий.

Граф Валевский предложил посвятить разбору этого вопроса специальное совещание еще до обсуждения реорганизации княжеств.

Мы, не колеблясь, согласились принять этот порядок, так как уверены, что, выказывая готовность подходить прямо к трудным вопросам, мы производим самое благоприятное впечатление на наших противников; я хочу сказать, что доказываем им при всяком удобном случае наше твердое решение не уклоняться, не отступать, но подходить прямо к самой сути дела для того, чтобы притти, если возможно, к почетному соглашению.

Имея это в виду, мы согласились заняться обсуждением разграничения, хотя по порядку тем этот вопрос стоял не в начале, а в конце статьи I прелиминарных условий.

Этот вопрос касается таких важных интересов и изобилует такими сложными деталями, что, для большей ясности, мне приходится отложить разбор его до следующей депеши.

2. Княжества.

Граф Валевский только слегка коснулся этого предмета дискуссии на шестом совещании 8 марта.

В начале своей речи он заявил, что прежде чем приступить к назначению особого комитета, обязанного представить конференции подготовительную работу относительно будущей организации княжеств, находит нужным передать на наше рассмотрение предварительный вопрос, а именно:

Следует ли ради общей пользы и ради пользы самих княжеств объединить Молдавию и Валахию под управлением одного главы государства, господаря и князя, облеченного наследственной или пожизненной властью под верховной властью Порты. Граф Буоль, не высказываясь решительно против этой комбинации, попробовал ее отклонить, находя ее преждевременной.

Али-паша объявил, что его полномочия не позволяют ему входить, в обсуждение этого проекта, что он полагает своим долгом запросить, на этот счет предписания у Порты, но что Порта несомненно будет принципиально возражать против объединения обоих княжеств в одно.

Лорд Кларендон высказался в пользу французского плана, но сердечной поддержки ему не оказал.

Наши инструкции уполномочивали нас эвентуально присоединить к предложенному плану.

Граф Валевский с некоторой живостью опровергал мнение графа [37] Буоля. Затем он предложил великому визирю запросить по телеграфу Порту относительно ее распоряжений.

На этом дискуссия остановилась.

3. Прямое соглашение России с Турцией относительно их морских сил на Черном море.

Наши переговоры с визирем, начатые по этому вопросу, до сих пор не пришли к определенному результату. Мой отчет по этому предмету я откладываю до следующей специальной депеши.

4. Религиозные и политические привилегии христианского населения.

Этот вопрос, четвертый по порядку, в австрийском проекте прелиминарных условий, представляет для нас не только важнейший интерес, но и, смею добавить, является нашим первейшим долгом.

Сообщенные мне директивы нашего августейшего государя в отношении этого вопроса твердо мною усвоены. Доказательство этого его величество изволил заметить в моей предыдущей экспедиции, где я отдавал отчет о начале переговоров.

За этот промежуток, великий визирь получил уклончивый ответ из Константинополя.

Мы настаивали и продолжаем настаивать на необходимости выточить в текст трактата точное постановление относительно религиозных и политических прав христиан, находящихся под властью султана.

5. Сербия.

Особая статья трактата будет посвящена подтверждению тех привилегий, которые даны Сербии. Дискуссия относительно этой статьи должна быть отсрочена до тех пор, пока не закончится дискуссия относительно организации княжеств Молдавии и Валахии.

6. Обоюдная эвакуация территорий; амнистия; восстановление мирных отношений между воюющими державами.

Все эти различные статьи, получив окончательную редакцию, будут завершением трактата. То же можно сказать и о предисловии. Граф Валевский предложил отложить его рассмотрение до окончания работ конференции.

III. Беглый взгляд на положение.

Сравнительно с тем, когда мы впервые 25/13 февраля собрались на конференцию, при обстановке для нас очень неопределенной и невыясненной, положение наше теперь значительно прояснилось, и, я бы сказал, в нашу пользу.

Конечно, я не смею считать исход переговоров совершенно обеспеченным. Он зависит от стольких противоположных друг другу интересов, стольких непредвиденных обстоятельств и, в особенности, от стольких посторонних влияний, лежащих вне сферы моего воздействия, что, кажется, в такую серьезную минуту преждевременно делать хоть сколько-нибудь достоверные предположения.

Но для того, чтобы представить нашему августейшему государю теперь же по возможности самый точный отчет о моих личных впечатлениях, я их здесь сейчас кратко и точно изложу.

До сегодняшнего дня все поведение и речи императора Наполеона подтверждали его стремление к завершению мирных переговоров. Если [38] бы он этого не хотел, он не старался бы умерить требования Англия, относящиеся к V пункту прелиминарных условий. Тогда переговоры неминуемо постигла бы неудача. Наш отказ ответить согласием на несправедливые претензии британского правительства положил бы конец переговорам, причем ответственность за их разрыв не упала бы на императора Наполеона. Одним словом, если бы он хотел не мира, а войны, то ему достаточно было бы хранить молчание. Он не захотел этого.

Он активно, умело, настойчиво вмешивался, стремясь умерять как исключительные притязания Англии, так и корыстные расчеты Австрии. Свое посредничество он употребил не только для того, чтобы по мере сил содействовать восстановлению мира, но и для того, чтобы дать справедливое удовлетворение нашим непосредственным интересам.

Граф Валевский эту мысль его понял и осуществил ее с больший тактом и умением. На конференции я неоднократно замечал его стремление не вызывать неудовольствия английских уполномоченных, что объяснялось ясно выраженным желанием Франции не порывать резко своих связей с Англией. Вне конференции, в наших доверительных беседах, он всегда выказывал настроение неизменно миролюбивое, я бы сказал, даже дружественное. К нам он всегда, относился не как враг, а как пособник. Он сам употребил этот термин и соответственно держал себя в течение всех переговоров.

Позиция английских уполномоченных, как мне казалось, колебалась в зависимости от влияний то Лондона, то Парижа. С самого начала они предпочли бы посовать переговоры, а не довести их до конца. Продолжение войны было, по-видимому, в то время более популярно, чем восстановление мира. Постепенно намерения английских уполномоченных претерпевали некоторые изменения, это объясняется чисто парламентскими соображениями. Лорд Пальмерстон, по-видимому, убедился, что будет в состоянии удержать власть даже в случае заключения мира, если однако ему удастся доказать, что условия этого мира соответствуют ожиданиям страны. С этой целью лорд Кларендон приложил все усилия, чтобы добиться такта условий, которые могли бы польстить самолюбию англичан. Это особенно проявилось в той настойчивости, с которой он добивался провозглашения независимости черкесов, очищения нами фортов на азиатском побережьи, а также в его возражениях против сохранения нами арсенала в Николаеве. Эта тактика не дала ожидаемого результата. Он везде наталкивался на противодействие с нашей стороны, противодействие сдержанное, но твердое. С другой стороны, он не встретил у французского правительства, и в особенности, лично у Наполеона, той помощи, на которую он надеялся. Разочарование, которое он испытал, привело его в смущении, а временами вызывало даже раздражение. Но как только он понял, что он не в силах изменить обстоятельства, он в конце концов им подчинился. Для оправдания своего поведения в глазах парламента ему придется удовлетвориться доводами, которые он почерпнет в актах конференции, причем значение достигнутых результатов будет им сильно преувеличено.

Граф Буоль, лишившись роли, какую он играл, будучи председателем венских конференций, не мог скрыть огорчения, которое ему причинило это падение его политического влияния. Более того, его видимо раздражают те отличия и тот прием, которые оказываются нам, а также чувства симпатии, которые проявляются, как это он мог видеть, по отношению к представителю нашего императора при дворе, в свете и в армии. Это его беспокоит и создает неуверенность за будущее. [39] кажется, что это является предзнаменованием более интимного сближения между Россией и Францией. Он знает, что Австрия ничего от этого не выиграет. Это предчувствие — вполне заслуженное наказание для этого государственного деятеля за содеянные им ошибки. Он в одно и то же время испытывает раскаяние за прошлое и боязнь за будущее. Под влиянием этих чувств он в последние дни выказывает как будто желание сблизиться со мной. Я жду первых шагов с его стороны. Я не буду его отталкивать, но не доверяю его искренности.

Уполномоченные Порты так ничтожны, что вызывают чувство жалости.

Таково, господин канцлер, правдивое описание положения. Можно с определенностью сказать, что близится мир. Мы с своей стороны сделали все возможное, чтобы добиться наиболее удовлетворительного результата, какой только оказался возможным, принимая во внимание то серьезное положение, в котором мы находились. Император сам будет судить, насколько нам удалось выполнить его предначертания и оправдать его доверие.

Примите и пр.

Орлов.

Депеша графа Орлова Нессельроде, 11 марта 28 февраля 1856 г., № 32.

Господин канцлер.

Прения о линии бессарабской границы во исполнение статьи I венских прелиминарных условий открылись на пятом заседании, 6 марта.

Дабы поставить обсуждение на наименее невыгодную для нас почву, нам казалось полезным вынудить наших противников представить план разграничения ясно обозначенным на карте, оставляя за собою возможность изменить его, насколько то было в нашей власти, сообразно инструкциям императорского кабинета.

Наши противники, упорно отказываясь взять на себя инициативу, ограничились формальным заявлением, что линия, подлежащая проведению от Хотина до озера Сассык, достаточно определена текстом статьи I прелиминарных условий; что она должна итти по направлению горной цепи, пересекающей Бессарабию с севера на юго-восток: что этот план, предложенный Австрией от имени воюющих держав, был безоговорочно принят императорским кабинетом; что, следовательно, конференция не призвана возвращаться к соглашению, рассматриваемому ею как совершившийся факт.

Мы с твердостью оспаривали эту аргументацию. Мы установили, что речь идет не об обсуждении каждой из прелиминарных статей в отдельности; что переговоры составляют одно целое; что, обсуждая статью V, мы определенно оставили за собою право потребовать, чтобы было учтено данное от имени нашего двора эвентуальное согласие на возврат Карса; что мы сделали ту же оговорку в отношении не восстановления Бомарзунда; наконец, что наше согласие, на эти условия станет окончательным лишь при условии, что нам будет дано справедливое удовлетворение по всем другим пунктам переговоров.

Эта дискуссия велась с обеих сторон с большим оживлением. Граф Буоль и лорд Кларендон обнаружили явное недоброжелательство. Граф Валевский воздержался от оказания нам активной поддержки.

Дебаты принимали оборот, который становился очевидно невыгодным для нас. Тогда мы сочли полезным внести предложение об отсрочке заседания. По нашей просьбе было решено, что в протоколе не будет упомянуто о начавшемся обсуждении впредь до того, пока оно не приведет к окончательному заключению. Таким образом мы избегли того [40] неудобства, чтобы категорические заявления наших противников были занесены в письменной форме, что могло бы составить препятствие к соглашению, более благоприятному для наших интересов.

Предлагая отсрочку, я получал ту выгоду, что имел возможность апеллировать непосредственно к императору Наполеону, чтобы побудить его оказать свое личное влияние на английского и австрийского уполномоченных, дабы склонить их притти к более справедливому соглашению с нами.

События оправдали эти ожидания. Император Наполеон оценил мотивы, заставившие меня прибегнуть к его непосредственному влиянию, и подал мне надежду, что оно будет использовано, дабы умерить требования Англии и Австрии. Но он не скрыл от меня, что обязательства, взятые им на себя перед этими двумя державами, не позволяют ему пойти так далеко, как бы он того желал. Он в частности объявил мне, что не в его власти высказаться за нас в вопросе об Измаиле. Но он добавил, что приложит все свои усилия, чтобы внести в предполагаемое разграничение исправления в наших интересах.

Эта беседа, о которой я уже имел честь дать отчет нашему августейшему государю, дала мне уверенность, что поддержку императора Наполеона можно в пределах возможного считать обеспеченной, и я поручил барону Бруннову представить на рассмотрение графя Валевского различные проекты разграничения, основанные на инструкциях императорского кабинета.

Ваше превосходительство найдете их на прилагаемых картах № № 1, 2 и 3 ²⁶.

Рассмотрев их, император Наполеон поручил графу Валевскому поддерживать третий.

После этого было условлено с этим министром, что мы будем выставлять последовательно проекты № № 1 и 2, дабы избежать видимости соглашения, достигнутого между нами изолированно, без ведома других членов конференции. После отказа принять первые два проекта, граф Валевский представит бы и поддержал третий.

Этот план был согласован между нами 7 марта, накануне шестой заседания.

К моему большому сожалению, эта комбинация встретила упорное сопротивление со стороны уполномоченных Австрии и Англии. Перед тем, как итти на конференцию, граф Валевский имел с ними очень оживленное объяснение. Правда, они отказались от первоначальной австрийской трассы; они отказались от претензии на проведение прямой линии от Хотина до озера Сассык; но они не захотели дать свое согласие на проект № 3, который было поручено поддерживать графу Валевскому.

Вместо этой комбинации они выдвинули два новых плана.

Первый имел бы исходной точкой Липканы и оттуда по прямой линии, проведенной через страну, в направлении к озеру Сассык.

На случай, если бы этот первый проект встретил с нашей стороны непреодолимое сопротивление, они договорились с графом Валевским предложить нам вторую линию, начинающуюся в окрестностях Гуша в Молдавии и доходящую до озера Сассык.

Принимая этот план, уполномоченные Англии и Австрии настаивали однако на необходимости мотивировать отказ от первоначальной трассы, и предложили с этой целью, в виде компенсации, продлить демаркационную линию за озеро Сассык, до озера Алеиби.

Эта компенсация, не имеющая никакой ценности, должна бы послужить некоторым образом оправданием отказа австрийских и [41] английских уполномоченных от приведения в исполнение первоначальной трассы, указанной в прелиминарных условиях.

Перед заседанием граф Валевский поставил нас в известность относительно изменения, которое он вынужден был внести в план действий, согласованный с нами накануне.

Либо желая облегчить нашу задачу, либо по забывчивости, он совершенно упустил предъявить на конференции первый австро-английский проект, имеющий своим исходным пунктом Липканы. Он перешел прямо ко второму проекту, идущему от Гуша.

Это упущение вызвало очень резкие возражения со стороны лорда Кларендона. В протоколе не упоминается об этом инциденте. Я должен просто отметить это обстоятельство для большей точности моего рассказа.

С той же целью я представлю на рассмотрение императорского кабинета различные планы разграничения, скомбинированные нашими противниками.

№ № 4, 5, 6.

В первом из них указана демаркационная линия, которая должна была бы являться полным исполнением статьи I прелиминарных условий, начиная от окрестностей Хотина и до озера Сассык.

Здесь я должен отметить, что, по свидетельству графа Валевского, выражение — окрестности Хотина — первоначально скрывало за собою заднюю мысль австрийцев включить и крепость Хотин в пределы молдавской границы. Расчет, на котором основывался этот проект, очевиден. Он бесспорно имел задачей обеспечить военную позицию Австрии по соседству с Буковиной. Результат, которого мы достигли, разоблачив эту заднюю мысль и сохранив нашу границу с этой стороны, императорский кабинет оценит по всей справедливости.

Второй австро-венгерский проект, идущий от Липкан, перерезал бы наш торговый путь между Бельцами и Скулянами и оттуда — на Кишинев. Кроме того, он отнял бы у нас плоскогорье Могура, которое в наших инструкциях указывалось, как имеющее важное значение для оборонительной системы страны.

Наконец, третий проект, от Гуша до озера Сассык, был направлен на то, чтобы отнять у нас почти целиком наши болгарские колонии и разделить пополам часть наших немецких колоний ²⁶; они отмечены на карте, которою нас снабдил императорский кабинет.

В виду этих соображений мы пришли к мысли о необходимости не высказываться на конференции относительно нового плана разграничения, не запросив предварительно решений императорского кабинета.

С этой целью я имел честь направить вашему превосходительству телеграфную депешу от 8 марта/25 февраля.

Ответ поступил ко мне 11 марта/28 февраля ²⁷.

Тем временем император Наполеон, узнав о результате заседания 8 марта, без обиняков высказав испытываемое им неудовольствие. Он обратился по этому поводу к графу Валевскому с собственноручным письмом. Министр обещал мне его прочесть после подписания мира. В письме ему предписывалось вернуться к трассе, указанной на карте № 3.

В частной беседе в Тюльери, 9 марта, император был так добр сообщить мне о своих положительных намерениях по этому вопросу. В тот же вечер его величество высказал их лорду Кларендону и графу Буолю. [42]

Это прямое вмешательство решило, смею думать, вопрос в нашу пользу. Мы имели случай убедиться в этом по явно смягчившейся, я сказал бы, почти униженной, позиции наших противников.

Принимая предложенную нами линию № 3 и отказываясь от своей трассы № 6, они принялись мелочно торговаться, чтобы получить наше согласие на два изменения.

1. Вместо того, чтобы исходить, как мы предложили, из того места, где Сарацика впадает в Прут, они потребовали, чтобы линия была проведена от Катимор на Пруте и доходила до Сарацика. Минимальная разница, вытекающая из этого изменения, указана на карте № 7.

2. Они предложили продлить линию от озера Алеиби до озера Бурна-Сола. Это изменение тоже отмечено на карте № 7. Со своей стороны, мы позаботились исправить ныне проектируемую линию так, чтобы сохранить обладание Болградом, указанным в наших инструкциях в качестве центра наших болгарских колоний. Наши противники согласились с этим предложением, не понимая, мне кажется, значения этого согласия.

После установления этой трассы в заседании 10 марта, я заявил, что принимаю ее под условием одобрения моим двором.

Я имел честь просить о нем моей телеграфной депешей, написанной тотчас же по окончании заседания.

Резюме, которое я представил императорскому кабинету, дает вам отчет, г. канцлер, о крупных трудностях, с которыми нам пришлось бороться, об упорстве, с каким мы боролись с ними, и наконец о результатах, которых мы добились для уничтожения большей части плана разграничения, составлявшего одну из основ прелиминарных условий, уже принятых императорским кабинетом,

Сравнивая первоначальную австрийскую линию с той, к которой мы пришли, благодаря труду, рвению и упорству, вы изволите заметить, что наши усилия не остались без результатов.

Первый и важнейший из них — это то, что мы заставили Австрию отступить от плана, который, доводя молдавскую границу до Хотина, и лишал нас территории, соприкасающейся с Буковиной.

Второй результат тот, что осталась неприкосновенной наша граница вдоль Прута до Катимор.

Третий состоит в ограждении от всякого посягательства на торговый путь, который наши инструкции предписывали нам рассматривать, как главную артерию внутреннего процветания Бессарабии.

Четвертый обеспечивает нам не только стратегическую позицию Могура, но сверх того, полное обладание цепью высот, которая пересекает северную часть и центр Бессарабии и которую австрийский план стремился отнять у нас.

Наконец, пятый результат наших усилий состоит в сохранении большей части наших болгарских колоний, включая их центр Болград, и в сохранении в неприкосновенности всех наших немецких колоний.

Эти соображения дают нам основание надеяться, что, несмотря на несовершенство линии, представляемой в настоящее время на одобрение императорского кабинета, она имеет, по крайней мере, то достоинство, что она лишила наших противников двух третей территории на которую они уже смотрели, как на свою, в виду нашего согласия на прелиминарные условия.

Они поминутно выдвигали этот аргумент, упрекая нас в возвращении снова к соглашению, на которое уже дано нашим кабинетом принципиальное согласие. Несмотря на эту невыгодность нашего положения, мы принудили наших противников отступить шаг за шагом, [43] заставив их отказаться от их плана и подписаться в конце концов под нашим.

Когда будет получено утверждение императорского кабинета, то главные трудности, которые мы должны были разрешить, окажутся улаженными, и заседания конференции приблизятся к концу. Граф Валевский смотрит на это, как на дело ближайшего будущего. Он указал нам на 20/8 марта, как на день, предполагаемый императором Наполеоном для подписания мирного договора.

Примите и пр.

Орлов.

Нессельроде графу Орлову, 15/3 марта 1856 г.

Государь император с большим интересом прочитал ваши подробные донесения от 2 марта/19 февраля, а равно и последующие телеграммы, в которых вы даете отчет о переговорах.

Наш августейший государь не мог не одобрить направления, которое вы придали ходу переговоров, заручившись благорасположением и поддержкой императора Наполеона. Такое же одобрение государя заслужили искусство и твердость, с которыми ваше превосходительство и ваш коллега так умело отстаивали, среди постоянно возникающих трудностей, порученные вашей защите жизненные интересы.

Для того, чтобы дать вам возможность и дальше итти по избранному вами пути и чтобы облегчить ваши сношения с императором Наполеоном, одновременно посылается вам другая депеша, также доверительная, но тем не менее предназначенная для прочтения, если это может оказать пользу для дела, графу Валевскому или даже самому императору Наполеону. Во всяком случае вы почерпнете из нее указания относительно ответа, какой вам надлежит дать на затянутые вопросы.

Из переданных вами слов императора Наполеона, мы должны вывести заключение, что одной из причин, побудивших его твердо взять в свои руки дело восстановления мира, была надежда на установление более близких отношений с Россией.

Итак, думается нам, что чем больше будем мы поддерживать в нем веру в успех этого, тем сильнее будет его желание предотвратить неудачу переговоров из-за тех непредвиденных затруднений, которые, быть может, поднимет Англия.

Для того, чтобы вы могли при случае действовать в этом смысле, мы считаем необходимым дать вам здесь несколько дополнительных указаний.

В конфиденциальной беседе с вами по вопросу о пересмотре венского трактата император Наполеон вскользь упомянул лишь об Италии и Польше. Мы думаем однако, что не эти два вопроса являются истинными мотивами, по которым он желал бы этого пересмотра. Не следует ли скорее искать эти мотивы в желании укрепить положение своей династии, как внутри страны, так и вне ее, добившись устранения из венского трактата особых статей ²⁸, оскорбительных для Франции и семьи Бонапартов.

Предоставляем вашему превосходительству выяснить, до какой степени это наше предположение основательно.

Если же оно подтвердится, вам предоставляется самому решить, насколько может способствовать успеху переговоров намек с вашей стороны, что мы благожелательно относимся к этому вопросу.

Примите и пр.

Нессельроде. [44]

Депеша графа Орлова Нессельроде, 1 апреля/20 марта 1856 г., № 61.

Господин канцлер.

Весьма доверительная депеша вашего превосходительства от 15/3 марта предоставила мне самому решить, может ли способствовать успеху настоящих переговоров намек, сделанный нами французскому кабинету, о поддержке, которую мы готовы оказать в вопросе об уничтожении особых статей 1814 и 1815 гг., оскорбительных для Франции и семьи Бонапартов.

Однако в течение мирных переговоров, которые ныне уже привели к заключению мира, мне не пришлось воспользоваться свободой действий, предоставленной мне в этом отношении.

Если бы и сейчас еще шла речь об этом, то мне думается, что инициатива, проявленная нами в этом вопросе, будет иметь в глазах Франции далее больше значения после заключения мира, чем если бы это имело место с нашей стороны до окончания мирных переговоров.

По странному совпадению комбинация, о которой шла речь в депеше от 3 марта, также возникла и у венского кабинета. Граф Буоль сказал мне доверительно об этом за несколько дней до подписания трактата.

Я ему ответил, что намерения Вены в этом отношении совершенно совпадают с намерениями императорского кабинета, если осуществление этой мысли выразится в форме акта, заключенного между сторонами, непосредственно заинтересованными.

Так как, граф Буоль внушает мне чрезвычайно мало доверия, я не нашел возможным положиться на его точность при передаче им моих слов графу Валевскому.

Посему я и не преминул в дружественной беседе с графом Валевским коснуться этого вопроса, по природе своей весьма щекотливого. В беседе с ним я высказал наше желание открыто выразить наше доброжелательное внимание личности императора Наполеона и содействовать устранению тех статей в прошлых договорах, которые потеряли свое значение, как это неопровержимо доказывают современные события.

Граф Валевский принял это дружественное заявление с тем же доверием, каким оно само было проникнуто. Я не сомневаюсь в том, что он доложил о нем в этом именно духе е. в. императору. Впечатление, произведенное этим шагом, несомненно будет соответствовать тем доброжелательным настроениям, которые его продиктовали. Доказательство тому я вижу в тех знаках внимания и расположения, которые император Наполеон оказывает мне все больше с каждым днем.

С той целью его величество изволил отложить до подписания мирного договора большой парад, который состоится сегодня на Марсовом поле. Император желал, чтобы я на нем присутствовал. Чувство тонкого такта подсказало ему, что мое положение военного не дозволяло мне присутствовать на параде: Франция пока еще находилась в войне с Россией. В свете было замечено внимание, оказанное мне. Смею обратить на это ваше внимание, так как, оно является данью уважению, которое в данном случае император Наполеон проявил к чести русского мундира.

Примите и пр.

Орлов. [45]

Записка о политическом положении России после заключения мира ²⁹.

(Подлинник без заголовка и без подписи. На полях карандашом поставлена Дата: «Март 1855 г.». На лицевой стороне первого листа помета Александра II: «Я прочел эту записку с живейшим интересом и нахожу в ней мысли очень верные и делающие честь автору»)

Заключение мира создаст для России новое и щекотливое положение. Это положение обрисуется не сразу, ибо пройдет, вероятно, некоторое время, прежде чем материальные последствия мирного договора смогут быть оценены во всем их объеме. Нейтрализация Черного моря является, например, неизвестным элементом, влияние которого не может быть с точностью определено, заранее. Многое будет зависеть от обстоятельств; многое от бдительности и от искусства правительства. Моральные последствия мира поддаются оценке теперь же, ибо они вытекают из войны еще больше, чем из мира, который послужит лишь к большему их выявлению. Они заставляют предвидеть уменьшение преобладания России, а также престижа, окружающего эту державу. Ее будут меньше бояться, в чем не было бы вреда, если бы одновременно научились больше ее любить. Страх не есть чувство, которое следует стремиться внушать, он никогда не приносил пользы какому-либо государству, так как всегда носит в себе зародыши враждебной лиги и угрозу ближайшей катастрофы. В этом отношении Россия, можно сказать, отделалась счастливо, потому что коалиция, которой ей приходилось опасаться и которую она, возможно, могла предвидеть, не была ни столь всеобщей, ни сталь опасной, какой бы она могла стать. Россия, избежав большой опасности, выходит однако из борьбы, умаленная в глазах общественного у мнения и ослабленная в своей политической деятельности. Надо, иметь мужество сознаться себе в этом результате, чтобы постараться найти средства, наиболее способные нейтрализовать последствия этого. Россия не может желать остаться бесконечно под ударом понесенной ею неудачи. Ей надо будет подумать о том, чтобы изгладить неблагоприятное впечатление, оставленное последними событиями, и потребовать для себя долю авторитета и влияния, принадлежавшую ей по праву. В этом отношении не может быть расхождения во мнениях; взгляды могут расходиться лишь относительно средств к достижению этой цели.

Могут представляться и казаться заслуживающими предпочтения различные комбинации; но прежде всего надо сказать себе, что самая ловкая, самая глубокая комбинация не даст никаких результатов, пока она не будет основываться на внушительной материальной силе. Одна лишь численность армии не составляет такой силы; поэтому лишь тогда, когда потери, понесенные войной, будут восполнены, когда ресурсы страны окажутся развитыми и когда будут знать, что Россия в случае надобности готова выступить на арену, — лишь тогда она окажется в состоянии вернуть себе прежний авторитет. До тех пор она не могла бы взять на себя слишком ясно выраженной инициативы, не подвергаясь риску ухудшить свое положение. Ей надо уметь примириться и ждать; а так как подчиненная роль ей также не может подходить после того, как ей долго приходилось исполнять первую роль, то надо еще, чтобы она сумела стушеваться и изолироваться впредь до того момента, когда она будет иметь возможность возвысить свой голос с уверенностью в том, что ее будут слушать. Чем больше Россия проявит нетерпения, требуя [46] того влияния, которое ей должно принадлежать, тем больше будут склонны оспаривать его у нее. Наоборот, чем больше она проявит безразличия в этом отношении, или незаинтересованности в вопросах, которые будут возникать, тем больше будут стремиться прибегать к ее влиянию (Последние две фразы отчеркнуты и на полях помета Александра II: «Очень верно»).

А что еще больше должно побуждать Россию к сдержанности — это уверенность в том любопытном и мало-доброжелательном наблюдении, которому она будет подвергаться. Будут следить за всеми ее шагами, за всеми ее проявлениями, будут стараться толковать их на разные лады, задевать ее каждый раз, когда она будет давать повод к этому принимая слишком повышенный тон. Мелкие державы будут, вероятно, наиболее рьяно показывать свою независимость по отношению к ней. Нет никаких мотивов уступать им в этом и вообще нежелательно, чтобы сопротивление видам России считалось делом легким. Лучшим, а в течение некоторого времени единственным средством избежать подобного сопротивления будет — не вызывать его и, следовательно, держаться в стороне. Итак, положение требует большой сдержанности, большого такта. Прежде чем думать о том, чтобы, так сказать, заявлять о своем присутствии, России придется рассеять остатки несправедливых предрассудков и разъединить моральную лигу, которая, быть может, появится вслед за вооруженной лигой, против которой ей уже пришлось бороться. Ее политическая система будет сперва возможно более проста (Последняя фраза отчеркнута и на полях помета Александра II: «Да»), ибо она будет состоять в том, чтобы ее не иметь (Последние слова подчеркнуты и на полях помета Александра II: «Это нет»), не связывать себе рук, не выдвигаться вперед и сохранять свободу действия во всей ее полноте (Против последних слов помета Александра II: «да»).

Моральная изоляция составит ее силу (Против этой фразы на полях помета Александра II: «Однако без крайности»), ибо она будет добровольной; и как только увидят, что Россия не ищет никого и не нуждается ни в ком, ее будут со всех сторон побуждать выйти из этого положения. Как бы щекотливым не было это положено, во многих отношениях, оно все же не будет лишено выгод, так как, великим благом является отсутствие связанности каким-либо обстоятельством и наличие свободы выбора (Против этой фразы помета Александра II: «Совершенно несомненно»). Эта свобода тем более драгоценна, что в настоящий момент не существует решения, которое было бы вполне хорошим. Политическое положение Европы недостаточно ясно и в результате заключения мира оно, вероятно, подвергнется изменениям. Начинается новая глава, и нельзя еще сказать даже, какое она будет носить заглавие.

Если при нынешних обстоятельствах, может быть, преждевременно принимать определенную политическую систему, то тем менее возможно возвращаться к системе, проводившейся до сих пор (Против последних слов помета Александра II: «Это также и мое мнение»). Полезно убедиться в этом, чтобы противостоять влияниям, которые не преминут толкать в этом направлении. Этой системой была система солидарности. Она состояла в том, чтобы бесповоротно связать политику с принципом власти, чтобы поддерживать этот принцип вплоть до его крайностей, провозглашать его непогрешимость, подчинять ему все интересы, одним словом — установить тесную солидарность между правительствами и предоставлять им постоянную и безусловную [47] поддержку России. Так как этой последней не приходилось опасаться революционных потрясении, то для нее в этой солидарности не было никакой взаимности. Единственной выгодой, которую ей могла давать эта система, было то, что к словам России прислушивалась одна только партия или одна группа; да и эта выгода с полным основанием могла считаться проблематичной, там как она более чем уравновешивалась враждебностью всех остальных партий (Против последних слов помета Александра II: «И мы имели достаточно доказательств этого»). Невыгода же состояла в перенесении на Российское правительство моральной ответственности за ошибки и за малодушие других правительств. Каждая неудача, понесенная этими последними, являлась, моральной и политической неудачей для России, осужденной служить пугалом, — она даже не оставляла себе возможности руководить этими правительствами и предотвращать их погибель. Осуждая их поведение, она даже в случаях явной нелояльности побоялась бы нанести ущерб принципу. Она служила им, и только. Надо ли после этого удивляться, что общественное мнение дошло до приписывания влиянию и подстрекательству России всех произвольных или несправедливых актов правительств, а в конце концов и всех разногласий, возникавших между правителями и управляемыми. Россия таким образом совершенно отвратила от себя общественное мнение. Обеспечила ли она себе, по крайней мере, доброе расположение правительств? Ответ на это дали события. Требуя признания непогрешимости масти, становясь в позу защитницы этого принципа, во что бы то ни стало, Россия, очевидно, зашла дальше цели. Она стала фокусом всяческой ненависти, а в час опасности она оказалась покинутой как раз теми, относительно кого она думала, что может на них рассчитывать с полной уверенностью. Дело в том, что нет принципа, каковы бы ни были его абстрактные достоинства, который бы мог быть доведен до своих крайних пределов, не приводя к гибельным результатам. В этом отношении история показывает памятный пример на судьбе Испании, которая, в прошлом могущественная и разумная, оказалась в очень короткое время погруженной в невежество и ничтожество из-за того, что сделала себя олицетворением принципа власти в религиозной области и усвоила и применила у себя все вытекающие отсюда выводы. Принцип может быть хорош сам по себе, и может тем не менее привести, при слишком абсолютном применении, к злополучным результатам по той простой причине, что несовершенны орудия, призванные дать ему преобладающее господство. Принцип власти в религиозной области, отданный в руки духовенства, стремящегося использовать его к своей выгоде, повел к умственному и материальному обеднению всех тех стран, которые испытали его (Вся последняя фраза подчеркнута и на полях помета Александра II: «Пусть это служит нам уроком»), принцип власти в политической области, предоставленный в конечном счете применению и усмотрению агентов власти, привел бы к таким же последствиям.

Эта система — бесплодная по своим результатам, так как она не помешала революциям разыграться, если отчасти даже не вызвала их, ожесточив умы более, чем сдержав их; эта система, делавшая добрые и честные правительства солидарными с правительствами, не бывшими ни добрыми, ни честными, и отбрасывавшая на всех то неуважение, которое могло быть заслужено только одним из них; эта система [48] оказала самое прискорбное влияние на политику России, так как она помешала ей взять на себя ту роль, на которую ее призывали и ее положение, и потребности общества. Эта роль есть роль морального арбитра, которую никакая другая держава не могла бы осуществлять с таким же успехом, как Россия, ибо ни одна из них не имела средств для того, чтобы в той же степени быть умеренной и справедливой (На полях против последней фразы, по-видимому, рукой Нессельроде вписано: «Эта часть меморандума мне представляется немного утопичной. Моральный арбитраж есть расплывчатая идея, эластичность которой может увлечь. Не следует становиться в позу арбитра; но следует ждать, чтобы арбитраж был призван. Россия имеет огромные дремлющие силы. Это связанный силач. Святые намерений императора разовьют и освободят эти силы. Подождем пока это будет сделано, тогда мы сможем говорить голосом России». Вслед за этим помета Александра II: «Это также и мое мнение»). Очевидно эта роль представлялась императору Александру I, когда был задуман священный союз, но ему очень скоро извратили его идеал, и он отшатнулся от него. Австрия, которой, по-видимому, суждено быть злым гением России, постаралась вовлечь ее во все крайности выдуманной ею солидарности. Предоставленные ее внушениям, мы сами работали над тем, чтобы лишить нас самой великой и одновременно самой спасительной роли, которую какой-либо державе может быть дано выполнить, ибо эта роль пошла бы на пользу порядку, дав ему авторитет моральной силы, который во всяком случае был бы более действенным, чем периодические зажимы, за которыми регулярно следуют каждый раз все более сильные взрывы.

Говоря политически, больше всех потеряла Россия, дав себя вовлечь в эту систему солидарности. Можно сказать, что все осуждает эту систему. Она осуждена событиями, раз революционный дух под ее властью лишь возрос. Она осуждена тем злом, какое она причинила России. Она, сверх того, осуждена общественным сознанием. Кроме того, она стала невозможной со времени измены Австрии. Союз с этой державой при нынешних обстоятельствах был бы морально-чудовищным, а эта система требует большего, чем союз (Против последних слов помета Александра II: «Да»).

Может ли тройственное единение, являвшееся как бы символом этой системы, быть в настоящее время заменено другой политической комбинацией? Какого союза должна искать Россия, и есть ли союз, который мог бы подходить для нее при нынешнем положении вещей? Существует сильно выраженная тенденция в пользу союза с Францией. Надо ли желать его? Едва ли. Эта тенденция является в конце концов лишь выражением общего и естественного желания взять яркий и быстрый реванш после перенесенной неудачи. Между тем нетерпение и поспешность были бы самой большой ошибкой, какая только могла бы быть совершена. Это было бы самым верным средством не достигнуть цели. До тех пор, пока нет готовности итти до конца, следует иметь мудрость воздерживаться, и бесконечно лучше пропустить случай, кажущийся удобным, чем подвергнуться риску затеять предприятие, которое нет уверенности довести до благополучного конца. Преждевременный союз с Францией мог бы заставить Россию связать себя раньше, чем для того наступит время (Против этого места на полях, по-видимому, рукой Нессельроде вписано: «Конечно, надо быть осторожными и сдержанными с Францией и обеспечить себе свою собственную деятельность согласно русским интересам. Но было бы неосторожно пренебрегать представляющимся случаем. Тот, который не был бы с нами или который, по крайне мере, не рассчитывал бы на нашу моральную поддержку в определенных обстоятельствах, обращался бы против нас, особенно, когда дело идет о столь авантюристическом уме, как Луи-Наполеон». Вслед за этим помета Александра II: «Да, но нам надо остерегаться авантюристических склонностей Луи-Наполеона, на которые мы уже имеем некоторые указания»). [49] Так как Россия еще не будет в состоянии воспользоваться событиями в той же степени, как Франция, то этой последней выпала бы первая роль, а между тем России, в особенности после последних событий, не следует появляться на вторых ролях. Очевидный интерес России состоит в том, чтобы ждать, чтобы дать наступить событиям и не искать союза ни с Францией, ни с какой-либо другой державой (Против последних слов на полях вписано рукой Нессельроде: «Такое государство, как Россия, не может политически находиться между небом и землей, — я избегал бы термина союз, так как он слишком связывает, но доброе и серьезное согласие, которое поддерживало бы надежду на содействие, не давая уверенности в нем». Вслед за этим помета Александра II: «Да»).

Политическая система, как она сложилась в Европе, делают бесполезным и лишенным разумного основания всякий союз, который не был бы заключен с какой-либо специальной целью. Желать заключить его с общей и неопределенной целью, значит рисковать стать орудием того союзника, который имел бы твердую цель. Такова была бы вероятно судьба союза с Луи-Наполеоном. Чем меньше Россия будет проявлять свое нетерпение и свое желание найти себе союзников, тем легче ей будет иметь их (Помета Александра II: «Очень верно»). Россия совершенно свободна в своем выборе. Она не имеет обязательств перед какой-либо державой, даже перед Пруссией, которая несомненно оказала ей услуги, но которая в своем поведении руководствовалась меньше чувством симпатии к России, чем своим антагонизмом по отношению к Австрии (Помета Александра I: «Это истина»). Пруссия не имела, смелости, даже если она того желала, стать на сторону России и эта последняя ничего не должна ей большего, чем взаимное доброжелательство (Против последних слов на полях вписано рукой Нессельроде: «Но очень искреннее. Великий монарх сохраняет даже память о полу услугах, оказанных во время несчастья». Вслед за этим помета Александра II: «Да»).

Если посмотреть на последние события беспристрастно и без предвзятости, то легко убедиться, что понесенная Россией неудача имеет главным образом моральный характер (Помета Александра II: «Совершенно согласен»).

Ей пришлось уступить потому, что она была покинута всеми, что мнение всех стран высказалось против нее. Война была делом общественного мнения, и продолжалась, пока это последнее оставалось враждебным. Россия проиграла партию именно на моральной почве и сможет обратно выиграть ее лишь на этой же почве. Это ей может удастся лишь при условии, что за нее будет общественное мнение. В наше время нельзя безнаказанно пренебрегать им. Можно плохо отзываться о нем, можно находить его ложным, лживым, каковым оно часто является; отрицать же его могущества нельзя. Правительства имеют настоящую моральную силу лишь тогда, когда они могут опираться на него. Это верно не только для настоящего времени, но теперь в этом отдают себе отчет лучше, тем в былые времена. Если Екатерина II могла совершить великие дела, то именно потому, что она сумела завоевать общественное мнение. Если Александр I был одно время арбитром Европы, то потому, что поддерживался общественным мнением. Если император Николай мог с успехом провести войну 1829 г., то потому, что общественное мнение было, [50] подготовлено и желало ее. Дело, разумеется, не в том, чтобы платить пенсии философам, как делала императрица Екатерина; дело также не в том, чтобы добиваться симпатий публики, чтобы делать себя рабом общественного мнения и отдаваться всем течениям. Было бы мало пользы в том, чтобы нанимать журналистов, создавать преданные газеты; все это лишь мелкие средства, которые сами по себе будут всегда недостаточны. Общественное мнение даст завоевать себя только теми же самыми средствами, которые могли бы обеспечить России положение арбитра и которые еще и теперь могут сделать это возможным. Как политическое, так и моральное положение Европы не переставало благоприятствовать установлению морального авторитета; можно даже сказать, что оно требует его. Луи-Наполеон чувствует наличие этой потребности и очевидно стремится выставить себе в качестве наиболее полного, наиболее возвышенного выражения общественного мнения.

Политический арбитраж может выпасть ему на долю, но ни истоки его власти, ни средства, которые он должен будет применять, чтобы удержаться, не позволят ему взять на себя роль арбитра в моральных вопросах, которые еще долго будут продолжать господствовать и давать событиям их окраску. Российский император один удовлетворяет всем условиям действительного арбитра, так как ему нет надобности рассматривать себя ни как судью, ни как сторону в вопросах, могущих волновать умы, и так как он более, чем какой-либо другой монарх, является незаинтересованным в вопросах исключительно европейской политики. Эта роль, по-видимому, предназначена ему провидением, и он, несмотря на все свои усилия, не в состоянии от нее уклониться. Однако между прошлым и настоящим есть та разница, что в прежнее время эта роль некоторым образом навязывалась России, между тем, как сейчас надо будет ее подготовить с большим тактом и терпением. Пусть Россия устраивается так, чтобы всегда быть на стороне справедливости и правды, и она будет повелевать общественным мнением. Становясь выше страстей, будь то монархических или революционных, сдерживая тщеславие, она приучит мир принимать ее решения и, олицетворяя собою моральный авторитет, она больше сделает для дела порядка, чем потворствуя одной какой-либо партии (Против последних двух фраз помета Александра II: «Очень верно»). Арбитраж предполагает всецело моральный авторитет, авторитет признанный, а не навязанный. От России будет зависеть обладать им тогда, когда она этого пожелает, и она найдет в нем славу и власть, равной которым не было в истории.

Случаи для осуществления этого арбитража либо на политической, либо на моральной почве не могут быть созданы по желанию. Надо, уметь выжидать их, предчувствовать и использовать их. При нынешнем состоянии Европы эти случаи однако не могут замедлить представиться, и более чем вероятно, с одной стороны, что политические осложнения наступят на Западе, с другой, — что религиозный гнет, за отсутствием революционных страстей, вскоре посеет смятение в умах. Наступление католицизма еще не дошло до своего предела, и оно не преминет повлечь за собою сильную реакцию.

В обстановке настоящего момента России, таким образом, не приходилось бы высказываться за какую-либо политическую систему (Против последних слов на полах вписано рукой Нессельроде: «Высказываться — нет, т.-е. не выставлять на показ; но конечно иметь ее, притом вполне отчетливую, которую император сохранял бы в тайном святилище своей мысли». Вслед за этим помета Александра II: «Да») или, скорее, за какую-либо систему союзов. Она не откажется от свободы действий, приобретенной ею столь дорогою ценою, для того, чтобы [51] пойти на обманчивые или недостаточные союзы. Она сделает так, чтобы всегда быть на стороне справедливости и, следовательно, на той стороне, которая в конце концов всегда одержит победу. Привыкнут итти за нею, так как она будет всегда права (Против последних слов на полях вписано рукой Нессельроде: «Какой человек может надеяться на это. Стремиться к этому конечно». Вслед за этим помета Александра II: «Да будет угодно богу, чтобы это было так»), и арбитраж образуется силою вещей и незаметно. Этот арбитраж она сможет затем поставить на службу своих интересов, если она найдет это нужным, и будет уверена в том, что восторжествует.

Нессельроде графу Орлову, 17/5 апреля 1856 г.

Мирный договор, заключенный в Париже, положив конец войне и, следовательно, коалиции, образовавшейся против России, оставляет нас — не надо скрывать это от себя — в неизвестности относительно наших будущих политических отношении.

После испытаний пережитого кризиса России нужно собраться с силами и стремиться к тому, чтобы, исправить бедствия войны совокупным развитием своих внутренних ресурсов.

В течение неопределенного периода времени внешняя политика России должна содействовать выполнению этой спасительной и благодетельной задачи, устраняя возникновение каких-либо препятствий извне.

Эта идея и должна быть по необходимости положена в основу нашей политики, и на ее осуществление должны быть направлены усилия всех агентов императора.

Какой бы простой ни казалась эта задача, она не будет легкой. Россия находится в новом положении по отношению к Европе. Кризис, пережитый ею, глубоко видоизменил ее прежние отношения.

Союз трех северных дворов, который так долго служил противовесом союзу морских держав, порвался. Поведение Австрии разрушило тот престиж, благодаря которому этот союз импонировал Европе.

С другой стороны, Швеция на севере, Турция на юге оказываются по отношению к нам в новых и щекотливых условиях.

Англия, наш настоящий и упорный противник, выходит из этой войны с чувствам недовольства и озлобления.

Причины, вызвавшие коалицию, продолжают существовать.

Единственной для нас охраной против возобновления осложнений, которым ныне положен предел заключением мира, и для обеспечения для нас передышки, в которой мы нуждаемся внутри, является благоприятное отношение императора Наполеона. На сохранение его и должны поэтому быть направлены все наши усилия, однако без вовлечения нас в предприятия, пойти на которые проявил бы склонность монарх Франции.

Вашей позицией в Париже, ваше превосходительство, вы заложили первые основы этой политики. Наш августейший государь оценил твердость, с какой, согласно вашей телеграфной депеше № 72 ³⁰, вы отклонили обсуждение на конференции всего, что касается польского вопроса, и сдержанность, которую вы сохранили в том, что касается Италии. Мы ожидаем дальнейших разъяснений, которые ваше превосходительство представите нам, чтобы судить, до какой степени мысли, выраженные графом Валевским, совпадают с проектами, которые будут исходить от Наполеона. В настоящий момент они, как нам кажется, направлены на идею укрепления его династии. [52]

В виду этого император не может не одобрить того, как вы использовали свободу действий, предоставленную вам конфиденциальной депешей от 15/3 марта, о чем вы дали отчет в донесении № 61. Его величество предоставляет вам самому судить, целесообразно ли уже в настоящее время обратиться к мысли об устранении из соглашений 1814 и 1815 гг. постановлений, касающихся семейства Бонапарта, или же было бы лучше оставить этот акт восстановления в качестве перспектив на будущее.

В первом случае его величество не возражал бы против того, чтобы, если на этот счет состоится соглашение с другими державами, вы приступили к подписанию декларации по этому поводу до вашего отъезда из Парижа.

Другим предметом, который его величество поручает вашим заботам, являются отношения Франции с Пруссией. Мы конечно не можем предать забвению тот факт, что из всех великих держав это — единственная держава, которая нам не была враждебна. С Россией ее связывают непосредственные интересы, и мы думаем, что каковы бы ни были наши отношения с Францией в будущем, они выиграли бы, опираясь на этот союз. Впрочем примирительные настроения, проявленные в последнее время со стороны Тюльери по отношению к этой державе, по-видимому, подтверждают только что высказанное здесь мнение.

Ваше превосходительство, имея лучшую возможность оценить это на месте, сумеете ознакомиться с намерениями французского правительства по этому поводу и сообразно с этим согласовать свои заявления и выступления.

Примите и пр.

Нессельроде.

Депеша графа Орлова Нессельроде, 30/18 апреля 1856 г., № 86.

(В подлиннике помета Александра II: «Это поведение Франции по отношению к нам не очень лояльно и должно служить нам мерилом степени доверия, которое может нам внушать Л.-[Наполеон]»)

Валевский дал мне знать о гарантийном договоре, заключенном 15/3 сего месяца между Австрией, Францией и Англией во исполнение обязательства, сообща принятого на себя названными державами в силу меморандума, подписанного в Вене 14 ноября прошлого года; этот акт предназначен оградить Турцию от всякого посягательства в будущем на ее независимость и целость. Подобная комбинация уже в прошлом году предвиделась нашим кабинетом, причем не в нашей власти было расстроить ее. Теперь, когда она осуществилась, я считаю долгом сообщить вашему превосходительству, как только я узнал о ней. Я потребую от французского кабинета сообщения мне текста подписанного им договора, дабы устранить из наших отношений в будущем всякую видимость недоброжелательной скрытности. Французский кабинет поступил бы более дружелюбно, если бы осведомил нас об этом за полмесяца вперед, и я не премину доложить об этом лично императору Наполеону. Однако, ставя ему это в вину, я должен добавить, что если бы у него и была недоброжелательная задняя мысль, он легко мог бы уклониться от признания перед нами. Если не ошибаюсь, Австрия и Англия, вероятно, выдвинули эту комбинацию нарочно с целью скомпрометировать перед нами Францию и тем самым испортить наши отношения, проявление сердечности которых уже начинало беспокоить венский и лондонский дворы. Мой курьер доставит вашему превосходительству самые полные подробности об этом инциденте, о котором спешу известить вас сейчас же.

Орлов. [53]

Депеша графа Орлова Нессельроде, 1 мая/19 апреля 1856 г., № 91.

Господин канцлер.

Барон Бруннов накануне своего отъезда в Лондон для выполнения миссия, возложенной на него императором, имел доверительную встречу с графом Валевским. Последний воспользовался этим случаем, чтобы просить его впервые передать мне сообщение о соглашении, заключенном 15/3 апреля между Австрией, Францией и Великобританией со специальной целью гарантировать независимость и целостность Оттоманской империи. Сущность объяснений, которые пожелал дать граф Валевский, с целью мотивировать происхождение и уточнить предмет этого соглашения, изложена в прилагаемом резюме.

Я получил эти сведения в тот момент, когда мой курьер был уже готов к отъезду. Я тотчас же поспешил известить об этом ваше превосходительство моей телеграфной депешей, дубликат которой здесь прилагается.

Позволю себе к этому добавить следующие соображения, которые возникли у меня после продуманной оценки инцидента, сообщенного мне столь неожиданным образом.

Сама по себе комбинация, согласованная между Австрией, Францией и Великобританией, не будет иметь для императорского кабинета ничего неожиданного.

Уже прошлым летом князь Горчаков указывал вашему превосходительству на ее первые зачатки.

Со своей стороны императорский кабинет признал, что не в нашей власти было бы воспрепятствовать трем державам заключить отдельно между собой обязательство, имеющее целью обставить специальной гарантией сохранность Оттоманской империи. Получив в Вене, еще в ноябре 1855 г., предварительную санкцию, теперь это обязательство облечено в форму договора.

Лондонский и венский кабинеты, приводя в исполнение эту идею, без всякого сомнения видели в ней ту выгоду, что, с одной стороны, она укрепляла союзные связи, начинавшие ослабевать, с другой — компрометировала перед нами Тюльери с целью, по возможности, создать препятствия непосредственному сближению между Россией и Францией.

Идея подобной политической комбинации конечно не нова. В данном случае гр. Буоль, вероятно, использовал традиции, шедшие из недр Венской канцелярии, где покоятся останки Тройственного союза, который возник в 1814 г., во время венского конгресса ³¹, благодаря изворотливому уму кн. Меттерниха и г. Талейрана. Но пытаясь подражать примеру устаревшей политики, принадлежащей к исчезнувшей эпохе гр. Буоль должен был бы не забывать, насколько непрочна была эта комбинация. В особенности он должен был бы вспомнить, как почившему императору Александру I удалось расстроить узкие расчеты своих противников, предав их великодушному, но презрительному забвению, когда секрет Тройственного союза попал в его руки.

Этот великий пример великодушно, а потому мудрой, политики, встанет, в этом я уверен, перед умственным взором нашего августейшего государя, когда он узнает о факте, о котором мне довелось узнать спустя немного дней после того, как он совершился.

Граф Валевский, решившись рассказать об этом барону Бруннову, обнаружил: смущение, смешанное с унижением. Он пытался умалить роль Франции в этой комбинации, подчеркивая, что она восходит к ноябрю 1855 г., т. е. во времени, когда тюльерийский кабинет не имел [54] никакой надежды на улучшение непосредственных отношений между Францией и Россией. В настоящее время, под влиянием новых обстоятельств, которых совершенно нельзя было предвидеть, если только гр. Валевский правильно передал свои впечатления, у императора Наполеона явились серьезные колебания на счет выполнения по отношению к Австрии и Англии обязательства, взятого им на себя в Вене в прошлом году в тревожной обстановке. Он, наконец, решился пойти на это под влиянием неоднократных настояний обоих союзных дворов, единственно, дабы не навлечь на себя упрека в нарушении данного им слова.

Какого бы доверия ни заслуживал этот рассказ министра иностранных дел, барон Бруннов, взяв на себя передать мне его устное сообщение, не преминул дать ему почувствовать, что это доверительное сообщение должно было бы во всяком случае предшествовать подписанию договора от 15 апреля, а не следовать за ним.

Гр. Валевский обнаружил готовность сообщить нам самый текст этого договора, намеренно составленный без всякого упоминания о России, дабы не давать ей законного повода к недовольству Францией за подписание его в тот момент, когда эта последняя придавала первостепенное значение тому факту, что вступила по отношению в России на путь примирения, соответствующий действительным интересам страны.

После того, г. канцлер, как я дал отчет о совокупности обстоятельств, изложенных в настоящей депеше, мне остается указать позицию, которую я занял, не имея специальных инструкций нашего августейшего государя.

Я уверен, что встречу его одобрение за тон всегда правдивый простой, но в то же время твердый. Я намерен воспользоваться своим первым свиданием с императором Наполеоном не для того, чтобы упрекать его за его неправоту, — да он и сам ее признал, — но для того, чтобы дать ему почувствовать последствия совершенной им ошибки. Я выскажу ему, что для того, чтобы отношения между монархами или между кабинетами стали дружественными, они должны быть основаны прежде всего на принципе постоянной откровенности и прямоты. Наш августейший государь со своей стороны подал пример этого. Я был верным выразителем его воли с самого начала переговоров, порученных нам. Я ничего не скрывал от императора Наполеона. Поэтому я был вправе ожидать, что по отношению ко мне и он проявит справедливую взаимность.

Не предъявляй обвинений, но и без излишней щепетильности, я представлю ему положение в истинном свете. Я не буду преувеличивать значение договора, который может быть сведен к нулю первый же стечением случайных обстоятельств. Но я скажу ему и то, что если его повседневная политика подвержена колебаниям, то все же доверие, которое монархи должны питать друг к другу, должно пребывать неизменно.

Я ограничусь этим предупреждением, выслушаю то, что он соблаговолит высказать мне в ответ, и в точности дам в этом отчет его величеству императору перед своим отъездом из Парижа.

Примите и пр.

Орлов. [55]

Резюме

(Приложение к предыдущей депеше)

14 ноября 1855 г., в Вене, представителями Австрии, Франции и Великобритании был подписан меморандум с целью определить порядок действий, согласованный между этими тремя державами в отношении восточного вопроса.

Первая статья этого акта устанавливала предварительные условия, которые венский двор обязывался предложить императорскому российскому кабинету в качестве основы будущих переговоров о мире.

Эти условия находились при меморандуме в форме приложения.

В случае, если они были бы отвергнуты в С.-Петербурге, Австрия обещала разорвать дипломатические отношения с Россией.

Вследствие этого разрыва она обязывалась согласовать с лондонским и парижским кабинетами вопрос об активном участии, которое ей надлежало бы принять в военных операциях.

Было условлено, что берлинский двор будет приглашен присоединиться к этому порядку действий, отозвав своего посланника из С.-Петербурга и согласовав затем с союзниками меры, подлежащие принятии против России для побуждения сей последней к заключению мира.

Венский меморандум содержал еще другие условия, содержание которых до сих пор неизвестно.

Последняя статья этого акта содержала следующее постановление: было условлено, что после подписания окончательного мирного договора, подлежащего заключению с Россией, австрийский, французский и великобританский дворы обязуются подписать между собой специальную конвенцию, с целью гарантировать поддержание независимости и целостности Оттоманской империи; заявить, что нарушение постановлений мирного договора будет рассматриваться тремя державами, как «casus belli», наконец установить, что в подлежащем случае договаривающиеся стороны условятся с Портой о мерах, долженствующих быть принятыми сообща для ограждения Турции от всякого посягательства.

Приводя в исполнение первое из условий меморандума от 14 ноября, венский двор начал с того, что сообщил императорскому кабинету предварительные условия, поставленные России.

Согласие на эти предложения открыло путь к парижской конференции.

Когда результатом последней явилось подписание трактата от 30/18 марта, то Австрии и Англия стали настаивать перед Францией на осуществлении последнего условия венского меморандума, а именно на заключении отдельного гарантийного договора в пользу Оттоманской империи.

Французское правительство сочло долгом не уклониться от исполнения этого, формально принятого в Вене, обязательства.

Вследствие этого через 15 дней после подписания общего мирного трактата, в Париже, во исполнение принятых ранее обязательств, было заключено отдельное соглашение между Австрией, Францией и Англией. Этот акт датирован 15/3 апреля. Он имеет своим предметом:

1) Поставить Турцию под общую гарантию трех договаривающихся держав.

2) Объявить всякое нарушение мирного трактата от 30 марта как «casus belli» для названных держав. [56]

3) Установить в подлежащем случае обязательство для них договориться с Портой о степени поддержки, долженствующей быть ей оказанной со стороны трех держав.

Французское правительство, подписывая этот отдельный договор, озаботилось тем, чтобы он был средактирован в общих выражениях, без упоминания о России, дабы не дать этой последней справедливого повода к неудовольствию.

Тем не менее французское правительство не могло не сознавать, что самое существование этого акта, если бы Франция пыталась окружить его тайной, могло бы представлять в глазах императорского кабинета недостаток прямоты со стороны французского правительства, когда об этом акте стало бы известно России.

Чтобы предупредить этот упрек, парижский кабинет счел, что не следует оставлять императорский кабинет в неведении относительно обстоятельств, побудивших Францию выполнить обязательство, вытекающее для нее из венского меморандума от 14 ноября, исполнения которого Австрия и Англия потребовали после того, как был заключен мирный договор.

Депеша графа Орлова Нессельроде, 3 мая/21 апреля 1856 г., № 92.

Имел у Наполеона аудиенцию, которой я не добивался. В интимном разговоре он сам затронул вопрос о секретном договоре. Он сказал мне, что сожалеет об обязательстве, взятом по венскому меморандуму, и в особенности о том, что был вынужден настояниями Австрии и Англии подписать договор, являющийся следствием этого меморандума, и который он признает бесцельным и не вызываемым необходимостью, так как, по его словам, общий договор предусматривает все возможные случаи. Я ответил, что мотив англичан и австрийцев очень ясен и заключается в попытке поссорить нас с Францией, чтобы предупредить возможность союза между обеими странами. Император добавил: «Когда я узнал через Валевского, что договор вам еще не сообщен, то я выразил ему свое недовольство этим, так как это похоже на хитрость, на которую я не способен. Я прошу вас уверить в этом вашего августейшего государя. Я впрочем приказал, чтобы вам сообщили все документы, о коих идет речь». Вследствие этого я буду завтра иметь свидание с Валевским. После прочтения этих документов я проверю то, что мне было сказано, и дам отчет об этом по телеграфу. Император был крайне милостив во время этой неожиданной аудиенции.

Орлов.

Депеша министра иностранных дел Горчакова графу Орлову, 4 мая/22 апреля 1856 г.

Телеграфной депешей вашего превосходительства от 30/18 апреля № 86 его величество был извещен о заключении гарантийного договора, подписанного 15/3 сего месяца между Австрией, Францией и Англией и предназначенного оградить Турцию от всякого посягательства в будущем на ее независимость и целостность.

Верно, что обязательство в этом смысле было принято тремя дворами меморандумом, подписанным в Вене 14 ноября прошлого года. Но это обязательство имело в виду совершенно другую ситуацию, чем та, которая открылась перед договаривающимися сторонами, благодаря миру, подписанному в Париже. В то время, при неизвестности относительно исхода войны, дело шло о том, чтобы достигнуть [57] поставленных себе целей, в случае, если державам, участвующим в войне, не удалось бы договориться об урегулировании 3 пункта. При таких условиях конвенция между тремя дворами восполняла бы гарантии, которых не удалось бы создать на Черном море. При нынешних же обстоятельствах, когда наш августейший государь великодушно предоставил все, что нужно было для обеспечения независимости Турции, поскольку ей могли бы угрожать наши военные силы в этом море, подобная конвенция утратила всякое основание для своего существования.

Мне излишне сообщать вам о впечатлении, вынесенном из этого его Императорским величеством. Оно вытекает из самой сущности вопроса.

Впрочем, каковы бы то ни были мотивы, побудившие Луи-Наполеона пойти на акт, столь мало совместимый с настроениями, проявляемыми им по отношению к нам, — вы отметили некоторые из них, которые наводят на след истины, — государь император не намерен делать этот акт, ввиду наличия совершившегося факта, предметом бесполезных обвинений. Его величество удовольствуется тем, что примет это как предупреждение и как преимущество для себя в случае надобности. Предупреждение, — поскольку мы черпаем в нем мотивы для большей сдержанности и осторожности при наших новых отношениях с французским правительством; преимущество, — так как если Луи-Наполеон, при развитии наших с ним отношений, будет пытаться увлечь нас в направлении своих авантюристических планов и могущих у него возникнуть вожделений, то воспоминание об этой конвенции должно заставить его поколебаться, причем умелый намек на ее существование доставил бы нашему представителю в Париже аргумент, который дан самим французским правительством и который не даст завлечь нас на пути, выходящие за пределы наших намерений и наших интересов.

Таково, г. граф, суждение, вынесенное нашим августейшим государем о конвенции от 15/3 апреля. Его величество поручил мне сообщить об этом вам.

Примите и пр.

Горчаков.

Комментарии

23. По Адрианопольскому миру, заключенному после русско-турецкой войны 1829 г., Россия получила все восточное побережье Черного моря от устья Кубани до порта св. Николая (статья IV). С.-Петербургская конвенция 1834 г. была заключена в целях урегулирования выполнения некоторых статей Адрианопольскою трактата. I статья конвенции подтвердила и уточнила азиатскую границу России с Турцией, установленную IV статьей Адрианопольского трактата.

24. Лондонская Конвенция, о Проливах 1841 г. была подписана Турцией, Россией, Англией, Францией, Австрией и Пруссией и устанавливала закрытие Проливов (Босфора и Дарданелл) для военных судов всех наций как во время мира, так и во время войны.

25. К депеше приложены 7 карт, соответствующих различным проектам разграничения, обсуждавшимся в Париже. На каждой из карт обозначена часть Бессарабии, подлежащая отторжению от России. Первые 3 карты соответствуют трем проектам, последовательно выдвинутым Россией. Карты 4, 5 и 6 австрийские проекты. Карта № 7 — принятый конференцией проект.

26. Болгары и немцы стали селиться в Бессарабии после присоединения ее к России (в 1812 г. по Бухарестскому трактату). Болгарские колонии расположены были в юго-западной части Бессарабии, немецкие — в юго-восточной части (Аккерманский уезд).

27. В телеграмме от 8 марта/25 февраля Орлов, сообщая о третьем австрийском проекте изменения границ и о невозможности добиться дальнейших уступок, просит телеграфных инструкций. В ответной телеграмме от 11 марта/28 февраля Несельроде пишет: «Если все средства в переговорах вами исчерпаны, то соглашайтесь на разграничение по линии Гуш — Сассык и озеро Алибеи. Само собой разумеется, что ваши оговорки относительно Карса и Бомарзунда останутся в силе до окончательного урегулирования всех пунктов».

28. Венский трактат 1814 г. содержит около 20 статей, касающихся Наполеона и его династии. Первая из них заключает акт отречения Наполеона и гласит: «Е. в. Наполеон отказывается за себя и своих наследников и нисходящих потомков, равно и за каждого члена своей фамилии, от всякого права на верховную власть и господство как над французской империей и итальянским королевством, так и над всякой другой страной».

29. Мирный договор подписан 30/18 марта 1856 г.

30. В телеграмме от 8 апреля/27 марта № 72 Орлов сообщает о попытках поднять на конгрессе польский вопрос. Благодаря однако объяснению Орлова с Наполеоном и Валевским в духе его первой беседы с Наполеоном (см. депешу от 2 Марта/19 февраля), ему удалось добиться того, что о Польше не было упомянуто на конгрессе. Далее Орлов сообщает о выступлении Валевского по вопросу об угнетенном положении Италии, о поддержке Валевского Кларендоном, о возражениях Буоля, утверждавшего, что обсуждение этих вопросов вне компетенции конгресса. Орлов сообщает, что он воздержался от выступлений по этому вопросу, равно как по другим, не относящимся к восточным делам.

31. 3 января 1815 г. (в депеше № 91 указан старый стиль) Австрия, Англия и Франция заключили на венском конгрессе оборонительный союз против России и Пруссии.

Текст воспроизведен по изданию: К истории Парижского мира // Красный архив, № 2 (75). 1936

© текст - Бессмертная М. Я. 1936
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Красный архив. 1936