-

ЕЕРОПЕЙСКАЯ ТУРЦИЯ В НЫНЕШНЮЮ ВОЙНУ

Турецкая империя еще и теперь частию населена и повсюду управляема народом, который всем своим значением обязан только прежнему воинственному духу и настоящему кровавому деспотизму, и который притом окован законами такой религии, к какой, до сих пор, не принадлежала ни одна истинно-образованная нация. Не смотря на мнимые свои притязания на реформу, Турция для всякого беспристрастного наблюдателя представляет явные признаки своего упадка, и в этом не могут не сознаваться и самые ревностные туркофилы. Явно, что народонаселение турецкое быстро уменьшается, и самые плодоносные страны областей древнего мира, который заняли или покорили эти народы, поражены тою же карою. Султаны, смягчив свое грубое и жестокое владычество, подали повод лишь к большей безнаказанности и испорченности нравов и к злоупотреблениям своих наместников. С другой стороны, на северных границах разрушающейся империи, от берегов Прута до плоскостей Колхиды, есть могучий народ, которому по предвещанию, сделавшемуся почти верованием Оттоманов, назначается наследовать их владычество в Европе. Два европейские народа, как будто испуганные тем же пророчеством, и не доверяя никаким миролюбивым представлениям Русского Монарха, пошли защищать независимость Турции, и с тем вместе будто бы восстановить права христиан, которые между тем очень хорошо знают, как ничтожны, и мнимы будут все эти права, до тех пор, пока власть [2] над ними останется в руках их злейших врагов и иноверцев. По этому, не полагаясь на громкие, но пустые обещания Англичан и Французов, области славянские стараются пристать к Сербии, а племена греческие, от Артского залива до Воло, стремятся сделаться независимыми.

Говорили иные, что сохранение турецкого statu quo должно быть обеспечено, даже ценою пожертвования самой цивилизации и христианства. А между тем и сама Турция прибегла к оружию, предпочтя сомнительный успех независимого образа действий, состоянию покровительствуемого государства, видевшего существование свое явно ослабленным самыми мерами своих союзников, взявших его на помочи.

И вот, к великому удивленно Европы, Турки открыли кампанию. Но мы признаемся, что, по нашему мнению, и самое это обнаружение духа мужества ни мало не изменяете силы приговора, произнесенного нами этому государству. Мы даже готовы спросить: изменили ли существенно Турки свои гражданские постановления и свой национальный характер? уничтожились ли причины, которые привели оттоманское могущество на скользкий спуск постепенного его упадка; и таковы ли эти причины, чтобы реформы Махмуда и его сына, могли действительно их уничтожить? Судя по отзывам писателей, наиболее благосклонных к Порте, эта попытка не была ни искренна, ни способна привести к какой-либо цели. Конечно, некоторые из пашей, заимствуя частно и вкусы и образ мыслей европейский, поддерживаемый, впрочем, на самом месте, влиянием европейских же дипломатов, — покровительствуют введению начал европейской образованности. Прусские офицеры не безуспешно образовали артиллерию султана, и исправили, хотя и несовершенно, укрепления Босфора; — французские способствовали к учреждению искусственной политехнической школы, и превратили блестящую неправильную кавалерию Востока в корпусы драгунов и уланов, но увы! не очень-то грозных! Искусные английские моряки пытались было ввести порядок морской английской службы, но это довольно трудно было сделать на кораблях, где служили матросы, никогда не [3] видавшие моря. Все возможные опыты в деле промышленностей: горной, земледельческой и мануфактурной, были также поочередно испробованы своенравным турецким правительством, и потом, после бесплодных и значительных издержек, вновь оставляемы; — а где и были кое-какие частные успехи, то их нельзя приписать действительным успехам Турков в какой-либо отрасли познаний, но скорее смышлености Греков или Армян, а чаще всего прямому содействию Англичан или Французов, поселившихся в Константинополь. Ни одно государство не пользовалось столь хорошими элементарными наставлениями в детстве своей образованности, или более нежными попечениями в лета своей дряхлости. Так спросите же тех, которые хотели воспитать его или обновить его кровь, оскудевшую от старости, и они вам скажут, что напрасно трудились. Конечно, материальный быт Турции улучшился, но в нравственном значении Турки остались тем же, чем были. Величественное местоположение их столицы, неисчерпаемые источники богатства их провинций и смышленость и энергия христианского народонаселения Турции таковы, что этому государству необходимо лишь получить дозволение ее властителей, чтобы сделаться страною цветущей: но оно никогда не получит этого дозволения до тех пор, пока форма политического правления останется тою же, какою она теперь, — до тех пор, пока гражданские ее постановления будут те же; короче, до тех пор, пока коран будет основным законом этой империи.

Здесь достаточно будет указать на некоторые наиболее резко выдающиеся злоупотребления, которые присуждают Турцию на постепенный упадок, и против которых нет никаких спасительных средств, — на злоупотребления, пустившие корни в самом сердце мусульманского владычества. Ни одно из данных не бросает столь яркого света на условия общественного быта какой-либо страны, как законы или обычаи, которыми она управляется в отношении к праву собственности, — и мы очень жалеем, что в этом значении так мало изучали Турцию писатели и путешественники, изображавшие эту империю. Данные, в этом одном [4] отношении, если мы не ошибаемся, достаточны бы были к объяснению тех странных причин, в следствие которых эти прекраснейшие области древнего мира, будучи осуждены на бесплодие, приводят правительство, учрежденное там с столь давнего времени, в состояние государства, подверженного гибельному банкрутству, зависимости заимодавцев-ростовщиков, или подаянию иностранцев. Не аномалия ли такое общество, где все приносится в жертву господствующему сословию и исключительному вероисповеданию, хотя в этом сословии и в этом вероисповедании едва встретишь человека богатого или с независимым состоянием? «Земледелие» — говорят нам, ни мало не размышляя — «находится под теми же условиями, как за тысячу и более лет тому назад»; но «лет за тысячу назад и более», эти самые земли, напротив того, питали богатое народонаселение: там, где теперь разбросанные турецкие селения подвергаются всем ужасам периодического голода, — блестящее государство Мидян извлекало сокровища из земель его. Народонаселение и до того везде разбросано и малочисленно, что некому возделывать почвы, между тем как все жители мужеского пола, магометанского закона, почти исключительно подлежат военной службе; все мусульманское народонаселение может быть призываемо к укомплектованию армии, а из 35-ти человек на сто, взятых в рекруты, возвратится ли хотя один? Земледелец там совершенно без капитала и обыкновенно бывает принужден запродавать свой хлеб на корне, теряя половину его ценности. Правительство пробовало было, в прошедшем году, спустить, в хлебопашных провинциях, денежный курс на 8 проц. ниже, но попытка эта не удалась. Происшедшее от этого оскудение металла в деньгах, еще более увеличило зло. Непроходимость же дорог составляет почти непреодолимое препятствие к перевозу земледельческих произведений; и хотя Турки продолжают перевозить все на ослах или на верблюдах, начиная от лопатки каменщика до витой веревки, но не менее того в этой земле, где не знают не только телеги на колесах, но даже простой [5] одноколесной тележки — вы не найдете ни самых первых орудий сельской промышленности. Но самый значительный факт в отношении к владению землей в Турции есть тот, что две трети, или, как утверждают иные, три четверти земель находятся в состоянии владения вакуф (main morte), и пользуются ими или мечети, или какие-либо богоугодные заведения, употребляя их или в свою собственную пользу, либо владея ими в качестве прикащиков. Такого рода собственности не подлежать ни налогам, ни конфискации, и потому-то частные владельцы прибегают к хитрости, передавая земли свои мечетям и предоставляя себе и своим прямым наследникам лишь их произведения, а по уничтожении их рода по прямой линии, земли эти переходят в собственность мечетей. Собственность поземельная (каковы: поля, дома, руды), в Турции, может принадлежать только турецким подданным. По закону, ни один вакуф нельзя ни продать, ни заложить, и лишь играя двузнаменательностью законнических выражений, можно заменить его другою, сходною с ним, собственностию, которая не была бы вакуф. Турок может уступить лишь Турку свое владение, меж тем как земля райя подвержена разного рода ограничивающим кляузам, так что не возможно почти ее продать другому владельцу, кроме как Турку. Таким образом число владельцев очень не видно; и так как они принадлежат не к богатому сословию, то и ценность земли от того упадает; между тем как в некоторых местностях, где Франки находят средства владеть какою-либо собственностию (по виду, под именем Турка, а в сущности, под своим собственным), данность земли необыкновенно и неимоверно возрастает: земля в Пере и в Галате дороже чем в Лондоне!

Такое разделение прав собственности можно полагать в основание системы поземельной и Финансовой в Турции. В период завоевания, земли империи были разделены на три участка: один принадлежал мечетям, другой частным лицам, а третий государству. Но второй участок — имений наследственных — был материально ограничен, [6] меж теме как участок духовных особ поглотил в себе все, благодаря преимуществу быть избавленным от налогов и конфискаций земель, принадлежащих мечетям, как мы уже сказали выше. Опасение конфискаций всего более преобразовало три четверти земель во владения вакуф, и они задерживаются двоякою властию — и духовенства и законнических кляуз, ибо в землях магометанских мулла — законоведец. В условии вакуф, собственность перестает содействовать к общественному доходу, кроме как разве под формой известных косвенных налогов, взимаемых с произведений земель, и она становится непродажной (inalienable). Одно сословие общества, которое имеете возможность приобретать себе капиталы промышленностию, не имеете права обращать его в поземельную собственность. Таким-то образом земля упорно предохраняется от всякого обновления и улучшения в отношении к ее возделыванию. Нужно ли присовокуплять, что везде, где господствуют такие законы, не может существовать сословия владельцев, которые бы содействовали к общему благу государства и доставляли правительству должностных людей, не зависящих от своего положения. Таков, однако, же быть Турции, основанный на незапамятных обычаях страны и на религиозном кодексе корана; таковым он, вероятно, и останется и будете неподвижен и неизменяем до тех пор, пока падишах будете властителем, а исламизм господствующею религиею, т. е. «законом и пророком». Если мы изложили с точностию общественный быт Турок в этом отношении, то чего можем надеяться от их политических учреждений?

Правление Турецкой империи в наше время совершенно отличается, как по форме, так и по сущности, от того, чем оно когда-то было. Властители династия Оттомана, все, за очень немногим исключением, были мужи с сильною волей, внушаемые страстно деспотизма, и без излишней совестливости пользовавшиеся громадною вверенною им властию, — и если у них недоставало такого рода способностей, янычары, составлявшие как бы военную аристократию [7] государства, их устраняли. Уничтожение янычар в 1826 году было самым важным подвигом необыкновенного царствования Махмуда; — а с этого-то времени султан беспрепятственно пользуется своею властно, и имеет возможность не обращать внимания на возражения улемов и на предрассудки своих подданных. Но однакожь эта огромная власть ослабела в руках его, и он передал своему сыну лишь жалкие остатки великого имени. Абдул-Меджид — государь необыкновенно кроткий и добродушный, но он не имеел тех умственных и физических способностей, какие необходимы властителю такой огромной страны. И за то он скоро сделался государем только по имени, а вся власть перешла в руки пашей, которые, презирая закон и султана, и употребляя к тому орудием подкупы и интриги, образовали из себя владычествующую касту. За небольшим исключением (и мы именно назовем Реджида-Пашу и Фуад-Эффенди), все эти паши люди незначительные, незнатного рода, без независимого состояния, а всего чаще, без самых первых начал образованности. Случаю бывают они обязаны своим возвышением: одни начинали свое поприще игрою на флейте, или были любимыми невольниками; другие бросились в глаза султану, сидя у своих лавок на базар; а двое или трое отличились и воинскими своими талантами. Одна из самых характерических странностей турецкого общества — есть совершенное равенство людей: они полагают, что каждый способен на все; и европейские наши распределения по происхождению, воспитанию, врожденным способностям на Восток считаются непонятными утонченностями. Один человек — паша, другой — гамаль или носильщик по улицам Перы, — и пусть они переменяются званиями на лестнице общественной — и результат будет один и тот же: никто не удивится падению одного и возвышенно другого! В таком-то порядке вещей, мусульманин, пробивая себе дорогу в свет, не по личным своим талантам, обеспечиваемым богатством и уважением, как в прочих странах, — значительностью, и своим состоянием обязан только оффициальному своему [8] положению и происходящему от того доверию. Вот почему нет ни одного оффициального лица, которого бы не обвиняли в самом грубом взяточничестве. И действительно, каждый из них как можно более пользуется своим положением, чтобы грабить и, нажив себе огромное состояние, расплатиться се армянскими сераффами, которым он задолжал в менее счастливое для него время. И до такой степени ослабели власть султана и общественная нравственность, что редко наказываются эти знатные воры, между тем как иногда берут под стражу Армян, их сообщников. Даже самое открытие явного плутовства не приносить бесчестия виновному: он может в продолжение еще нескольких месяцев после того, занимать самое высокое место в государстве. По этой-то самой причине и каждый из этих счастливых выходцев, желая сохранить выгодную свою должность, ищет себе опоры в каком-либо иностранном посланнике, который бы поддержал его своим влиянием. Одним словом, каждый из них только и заботится о личном своем положении, хотя бы тут шло дело о самых важных выгодах государства. Хотите ли вы иметь доказательство системы этого грабительства, — взгляните на цифры оффициальных жалований и сравните их с общими издержками империи. Государство получаете дохода до 175 миллионов франков — налог очень умеренный на 36 мил. душ, и в такой стране, которой поверхность в два раза больше нежели поверхность Франции; но оклады людей должностных, по словам Михельсена, простираются до 48 миллионов, а штатная сумма султана до 20,850,000 франков; при этом надобно еще принять в соображение, что все почти должностные лица обкрадывают казну, так, что по всей вероятности, в их руках остается половина, сбора, прежде чем он поступит в государственную кассу. Г. Вайт полагает, что издержки на двор султана простираются до 27 миллионов франков, т. е. составляют почти шестую часть общественных доходов. Приводя эти Финансовые итоги, г. Михельсен, конечно уже вправе был сказать, что «хотя Оттоманская империя и существует [9] в продолжение пяти столетий, но никак не может, в полном значении слова, назваться государством. Правительство этих пяти веков, представляет систему, которую даже в Константинополе, определяют словами: низам альтьюда гаиидад, т. е. система организованного грабежа». Мы полагаем, что, несмотря на некоторые новейшие попытки реформы, система эта осталась одною и тою же — безо всякого контроля финансов и без личной ответственности со стороны людей должностных.

Общественные подати собираются посредством самых ложных, преступных и невыгодных средств. Главный источник дохода — есть десятая часть с произведений — натурой, собираемых в Румелии и некоторых частях Азии, но обращаемых в деньги (commute) в других областях. За тем следует налог на доход (income taxe) от 10—25% на сто, собираемый с тех же самых произведены (produit), с которых взята уже была десятая часть. Поголовная подать (харач) платится только христианами, и они считают это оскорблением, принимая ее за выкуп своих голов, которые султан как бы имеет право отсекать. Таможни платят не более 5-ти или 6-ти миллионов, и составляют как бы придаточный доход к промышленной производимости империи, ибо между тем как все ввозимые товары платят пошлину от 5-ти % на сто (ad valorem), все вывозимые товары платят 12 %. Эти пошлины отдаются правительством на откуп, и сбор их находится в руках армян-спекулянтов, которые обогащаются, угнетая платящих и обворовывая государство. Много выдумывали законов против этих так называемых маликианов, но все эти законы или не исполнялись, или откупщики умели от них увертываться. Пять лет тому назад, пошлины одного большого города были отданы на откуп за 1,500,000 пиастров — и спекулянт сверх условленной суммы нажил себе еще миллион пиастров. На следующий год он хотел-было удержать за собой откуп за 2 1/2 миллиона: но какой-то член правительства перебил этот откуп, сняв его на имя одного из своих людей, за 1,700,000 пиастров; [10] а потом, желая тотчас же воспользоваться выгодами, уступили его прежнему откупщику за ту сумму, которую тот должен был внесть прямо в кассу, и таким образом обворовал казну на 800,000 пиастров. Такого рода злоупотребления повторяются во всех разрядах финансового департамента. Г. Убичини поименовывает целые селения, которых десятинный сбор отдается оффициально на откуп всякому, кто даст больше. За несколько дней до этой сделки, человек с сильным весом в области, объявляет, что он имеете намерение сделаться откупщиком, и угрожает своим гневом тому, который бы осмелился с ним состязаться. Не трудно угадать — кто одерживает верх. На другой день начинаются настоящие торги — и законный откупщик, уступая часть запрашиваемой им суммы, получаете чистой выгоды до одного, или до двух миллионов пиастров.

Один из писателей, рассуждавших о воинской защите Турецкой империи, очень справедливо заметил, что для поддержания обширных ее областей, ей нужно хорошее войско, но хорошее войско не можете существовать без финансов в хорошем положении, а финансы в хорошем положении невозможны без хорошего управления. Другой же, из защитников султана, начертив изумительный стратегический план обороны, присовокупляет, что для приведения его в действие, нужно только учредить хорошие дороги, — и в какой же стране? там, где едва протоптана тропинка для быков, у стен самой столицы! — Во всех этих предположениях возрождения Турции, улучшения начинались теме, чем их должно было оканчивать. До тех пор, пока законы и правительственный класс не изменятся, страна эта не может быть ни чем иным, как пустыней; общественные доходы не будут честно выплачиваемы или рассудительно издерживаемы, а права гражданские никогда не будут защищаемы. Настоящий порядок вещей — есть лишь самая низкая борьба частных выгод; и едва-едва в службе у повелителя правоверных сыщется хотя один представитель общественных выгод империи! [11]

На каком же основании можно утвердить такое правление, которое с идеей безусловной власти лишилось и права священного; когда различия в происхождении не существует; когда в Турции не знают даже: что такое значит иметь какую-либо фамилию! Пусть бы уже хоть было отличие родового богатства? Но как его установить в такой стране, где, в очень недавнее время, не было никакого обеспечения для собственности, и где обширные владения обыкновенно служили поводом к гибели и самого владельца и его дома? Все, участвующие в делах правительства, принадлежат к той многочисленной воровской касте должностных людей, которые пожирают доходы государства и все помогательные средства его: они или грабители, или расточители, если только пользуются властно; или заняты только тем, чтобы уплачивать сделанные ими на проценты долги, прежде нежели они поступили в класс лиц правительственных. В минуту настоящего кризиса, тогда, как каждый пиастр казны султана, казалось бы, должен быть сберегаем на приготовления к войне, — с достоверностью известно, что первый министр, пользуясь своим влиянием, женил сына на ком-то из фамилии своего властителя, и заставил султана платить свои частные долги, простиравшиеся до 22 миллион. пиастров (около 5 миллион. франков!).

Отличие, доставляемое хорошим воспитанием, опытностию или способностями — также редко в Турции, как мало там людей с воспитанием, ибо все, что преподается в новейших турецких школах, заимствовано от иностранцев, а на приобретенное таким образом превосходство мусульмане смотрят неблагоприятно. В настоящее время, один из самых способных в государстве людей — Али-Паша — уже более не в службе, а Фуад-Эффенди употреблен лишь в звании кригс-коммиссара (commissaire des armees). Дело все в том, что выборы министров зависят от перевеса слепой партии, от покровительства господствующая класса... Короче, здесь все основывается на интригах, и та или другая перемена, возбудившая ужас или изумление в других землях, могла [12] по всем правам быть приписана в Стамбуле самым ничтожным порокам и самым низким страстям человечества. В настоящем кризисе Порты, все эти интриги в полном действии. Султан апатичен, слаб и его легко обманывают; а между теме прошло уже то время, когда тому, кто был любимцем накануне, можно было на другой день срубить голову! Паши — настоящие властители. Они образуют собою роде побочной олигархии, ограничиваемой лишь фанатизмом улемов или законничьими кляузами, и как все олигархисты управляют, имея в виду лишь свои собственные выгоды.

Попытка водворить Танзимат в Боснии, произвела в 1850 году там возмущение, и если тогда Омер-Паша успел затушить бунт силою оружия, за то разрушил и последние следы Боснийских спагов, которые в продолжение целых столетий, служили лучшими рассадниками турецкой армии. Заем, о котором шли в 1852 году переговоры в Париже и Лондоне чрез посредство греческих агентов Порты, улучшил бы финансовое положение империи; но с падением последней партии, условие было уничтожено, деньги возвращены, и князь Каллимахи подпал опале, как будто это была вина этого искусного дипломата. В Диване власть переходила из рук в руки фанатиков, неспособных подкупных министров, и с месяца на месяц все более и более увеличивалось затруднение управлять империей, или даже только поддерживать жизнь в столь огромном и изнеможенном теле этого государства.

Таковы-то были следствия реформы турецких постановлений, начатой султаном Махмудом и продолжаемой его сыном. Но хотя эта реформа и не оправдала всех ожиданий, из того однакожь никак не следуете, чтобы должно было поддерживать древнюю систему турецкого правления. Борьба с Грецией была последним усилием этого безжалостного и злодейского правительства, пораженного насмерть истреблением янычар и битвой при Наварине. Не то уже тогда было время, когда Европа могла [13] оставить народ христианский под игом, напоминавшим ей все жестокости оттоманского завоевания. Царствующий султан сам принял и скрепил договор новой политики, поставлявшей христианских его подданных в разряд людей...

Им возвращена свобода Гатти-Шерифом-Гюльгане; и они, избавившись наконец от унижения, под игом которого стонали с половины XIV столетия, сделали быстрые успехи и в промышленности, и в отношении умственном. Но все еще им отказывают в самых главных преимуществах жизни гражданской: право владения землями подлежит ограничениям магометанского закона, и оно воспрещается и местным и всем иностранным христианам. Свидетельство христианина не принимается в процессах чрезвычайно сложных и запутанных в турецких судах; — и таким образом большинство народонаселения Европейской Турции унижено и поставлено наравне се кентукскими неграми. Харач, или поголовная подать, все еще собирается се христиан под предлогом самым ненавистным и оскорбительным, хотя сбор был бы в большом выигрыше, учредив налог на основаниях более благородных. Наконец, христианам не позволяется поднимать оружие в пользу правительства, между тем как турецкая армия не можете ступить шагу без помощи христианских офицеров или ренегатов. — Эта четыре оскорбительные пункта, на которые так вопиют христиане всех исповеданий, служат неиссякаемым источником всякого рода несправедливостей и угнетений; а Турки очень хорошо понимают свое положение в этом отношении, и тем, которые требуют от них, чтобы они расширили круг их терпимости, не без основания отвечают: «Зачем нам давать новые привилегии христианам? Как они ни угнетены, как ни исключены от прямого участия в правлении, но все находят средства процветать среди бесплодия и истощения нашей земли: они наши заимодавцы, а мы их должники». — Турки справедливы, говоря таким образом. Самые богатые дворцы на Босфоре, кроме тех, которые были у них отняты [14] конфискацией и отданы турецким правительственным лицам — принадлежат греческим или армянским семействам. Хотя презрение правоверных к гяурам уменьшается лишь по мере ослабления собственной веры, но они с году на год чувствуют как усиливается влияние христиан по всему лицу империи, напоминая ей, что все ее политическое здание опирается на опальных ее членах. Такое положение дел было очень хорошо схвачено г. Вайтом, в его книге: Три года в Константинополе, где он доказывает, что эдикт Гюльгане имел источником благородное внушение, но мало согласовался с политико-экономическими видами Турок, с их точки зрения.

«Народонаселение Турции,— говорит г. Вайт, — состоит из различных и отдельных поколений, противоположных друг другу и по обычаям, и по происхождению, и по всему, что производит антипатию между нациями. Ни что, в течение веков, не могло ни сблизить нравственно, ни сделать братьями Туркоманов, Турок, Гурруков, Арабов, Египтян, Друзов, Мутавеллисов, Маронитов, Албанцев, Боснийцев, Болгар, Греков, Жидов, Армян, живущих на одной земле и питающих друг к другу сильную ненависть. Над этими враждебными народонаселениями владычествует чистое поколение Оттоманов, старающееся поддержать равновесие и неутрализировать партии одни другими. Попробуйте отнять этот контроль, в одно время и политический и умерительный, поставьте высшее сословие наравне с другими — и вы произведете беспрерывные возмущения или междоусобные войны, которые будут продолжаться до тех пор, пока новое владычество не одержит верха, или пока все области одна за другой не отделятся от Турции, как это произошло с Молдавией, Валлахией и Сербией.

Но что касается до благонадежности настоящего правительства, то ему угрожают другого рода опасности. Уничтожьте демаркационную линию, разделяющую эти элементы [15] от целого с его неровными частями; найдите цемент для этих враждебных и ненавистных друг другу национальностсй, покорных Порте; поставьте в уровень и покоренных, и властителей, — и вам должно будет опасаться, что миг примирения их между собою будет сигналом их возмущения против власти, которая смиряет их и над ними владычествует. Мы до сих поре видели явные доказательства, что каждая новая уступка вела за собой новые требования, и что частные освобождения поведут ке освобождению всеобщему, т. е. к уничтожению Турецкой империи. Притом, когда торговля, промышленность, ум, образованность, деятельность, приращение в народонаселении, словом, все элементы прогресса и свободы находятся се одной стороны, а с другой — неподвижное народонаселение характеризуется сравнительным невежеством, предрассудками, апатией, отвращением от общения с иностранцами и от спекуляций, — то неоспоримо, что пройдете еще несколько лет — и партии усилятся, станут в главе — и переменяются своими ролями».

Короче, во всем этом мы видим борьбу цивилизации с варварством, законных прав с самовольством, христианства с исламизмом, народов европейских с народами азийскими, — и равновесие, которое, в этом случае, можете быть только поддерживаемо деспотизмом, конечно, враждебно делу большинства, истине и прогрессу.

Слова: Целость и независимость Оттоманской империи обратились уже только в условную формулу, которую употребляли для выражения, не настоящего положения Турции, но терпимости Европы. Уже несколько областей было отторгнуто от Турции: Крым был первою; потом и Бессарабия присоединена к России, которой граница подвинулась до р. Прута; из Молдаво-Валахии были изгнаны трактатом и последнее остатки мусульманского поколения; Сербия находится под собственным правлением и конституцией; Греция стала королевством; Алжир — французскою провинцией. Сирия уступлена султану лишь чрез [16] посредничество европейских держав; Египет — скорее союзная, нежели зависящая от Порты область. Короче, Порта лишилась всего, чего не могла защитить, и потери ее были бы еще больше, если бы не помогла ей христианская Европа — но эта помощь была насчет ее независимости… Если бы дипломатия была лишь осмотрительностию, напоминающею завесу, за которую жрецы Изиды скрывали свою богиню, то мы спросили бы турецких дипломатов: сами ли они, или под диктовку иноземцев писали большую часть последних протоколов султана, и хорошо ли Диван сообразовался с своими собственными средствами, навлекая на себя войну, которая, какие бы ни были ее последствия, не воскресит умершего. Турецкое правительство есть лишь политическая ложь Это старая басня навыворот — лев на охоте под ослиной кожей. Союз Англии и Франции, кажется, во всяком случае гибельнее для нее самой войны с Россиею.

Мы невольно принуждены были рассматривать империю Оттоманскую в таком виде, в каком она находится, — и рассказываем не новую историю: мы видим в ней государство, некогда могущественное и сильное, пришедшее в крайнее расслабление, но еще целое, в постепенном упадке той господствующей нации, которая его основала, и одна его поддерживала. Если правительство султана прибегнет к защите христианских своих подданных, даруя им равенство гражданских прав и включая их в свои армии, — то они, превышая их числом и образованностию, скоро задавят Турок, и исламизма не будет уже в Европе. С другой стороны борьба с Россией и союз с западными державами ведут к тому же. За искусственною и неоспоримою целостию независимой Турции, скрывается интерес более важный для Европы, а именно — будущая независимость народов, над которыми владычествует еще Султан. Эти народы долго еще проживут после того, когда Луна перестанет блестеть на берегах Геллеспонта: они должны составить какое-нибудь государство, под каким бы то ни было именем, — государство, которое все [17] теснее и теснее будет сливаться с Европой. Какого оно будет рода? Какую будет иметь форму? В этом состоит величайшая задача нашего века, решение которой началось уже.

Вопрос этот осложняется еще многими неудобопримиримыми элементами. Христианское народонаселение Европейской Турции (ибо преимущественно к этой части империи относятся наши замечания) разделяется на два больших разряда: на Славян и Греков, совершенно независимых одни от других. Положение славянских областей, становится еще более затруднительным тем, что в Боснии наберется до 700 или 800 тысяче европейских мусульман, вначале еще обращенных к исламизму турецкими завоеваниями, но которые теперь причитаются к числу самых храбрых и отчаянных правоверных. Эта провинция представляет единственный примере магометанизма, привитого к христианскому корню: этот-то народе, родственный с Пандурами и Кроатами, отличается своим воинским пылом и жестокостью нетерпимой этой веры. Положение Сербии несравненно лучше прочих областей, платящих дань Порте. Кроме зависимости ее князя, ежегодной дани и гарнизона в нескольких крепостях, Турция, по трактату, лишена права вмешательства в дела этой страны, и ни один мусульманине не смеет поселиться на земле ее. Одним словом, успехи Сербии были быстры; постановления, которыми она управляется, согласны с обычаями и нравами Сербов, доходы в цветущем состоянии, в правлении много народности, и область эта представляет резкую противоположность с положением Турецкой империи. Народ неприязненно смотрит на все, что может возродить мысль о том, что он более Турок, чем Русский, и в том случае, когда ему нужно будет на что-нибудь решиться, он вполне готов передаться России.

Но к несчастию, эти славянские племена принадлежат к числу наименее образованных племен этой части Европы (Не нужно напоминать, что статья принадлежит западному писателю). [18] Они нередко отличались наследственною храбростию в рядах имперских войск и под другими знаменами: но прошли уже века с того времени, как их национальность была угнетена потоком магометанских завоеваний, и им нужно еще силою снова занять свое место в мир новейшем. В отношении Греков, другое дело. Вопреки вековым рабству и преследованиям; вопреки унизительному угнетению, заставлявшему их нередко быть агентами и сихофантами своих властителей; вопреки порокам, заимствованным ими от худого правительства и привившимся к природным их недостаткам, — их еще можно считать несравненно более смышленым, предприимчивым и наиболее энергическим из всех народов восточной Европы; — и за то они со дня на день все более и более домогаются свободы и независимости. Едва минуло тридцать лет с тех пор, как внезапное восстание Греков возбудило изумление и энтузиазм во всем свете. Отважнейшие из наших воинов стремились под знамена Эллинов; самый романтический из новых поэтов писал и умер за них; общими мнениями увлечены были туда же и английские тори и французские роялисты. Греческая революция была признана Европой — и Европа обнародовала независимость Греции. Этою достопамятною декларацией решена была судьба Востока — и никакие современные политические обстоятельства не в состоянии уничтожить этого декрета. Конечно, Греки лишились многих партизанов в Европе и всего более в Англии, — но кто же виноват в таком перевороте? С другой стороны, и сами Греки не всегда осторожно вели себя: они нередко приводили в затруднение своих самых верных приверженцев, и правду сказать, Греческое королевство несравненно ниже, того, чем бы оно могло быть. Лишь двадцать лет как существует Греческое королевство, — а что значат двадцать лет в летописях народа, который ведет свое летосчисление от Кекропса? — Что они способны к прогрессу, в этом ручается их способность к торговле. Их негоцианты наполняют весь Левант своею деятельностию: Греками созданы были целые [19] города на островах, опустошенных войною; они строят корабли, основывают коммерческие домы, и все торговый дела проходить чрез их руки. Мало того, что у них есть фактории в самой Греции, они имеют у себя помощников на границах всего известного мира, — и мы коммерческую их деятельность не можем сравнить ни с какою другою, как с английскою. Более шестидесяти греческих домов и в стенах Лондона, составляют в наше время колонию самую значительную, которой Англия обязана 4/5 частями ввоза иностранного хлеба в ее землю. Не смотря на сомнительную честность левантских Греков, где всякая промышленность, как слышно, запятнана обманом, должно по справедливости заметить, что на британской почве дома их пользуются заслуженным правом честности: ни один из них, сколько нам известно, не нарушал своих условий. Из Лондона основались они в Манчестере, чтобы запастись хлопчатой бумагой, а в недавнем времени, и в Рио-Жанейре, Калькутте и Австралии. Такие же колонии основаны ими в Марсели, Триесте и Одессе, и коммерческие дела этих домов, сохранивших свои прибыльные отношения и с Грецией, будут играть очень важную роль в торговле всемирной. А чего можно ожидать от будущего поколения, когда дети этих торговцев, уже богатые от трудов отцов своих, и воспитанные в духе образованности и понятий Запада, не откажутся и от гелленической семьи своей в Греции? Банкиры этого сословия Греков уже много содействовали к улучшению финансовых обстоятельств своих соотечественников, и приготовляют запасы и для будущего, потому что Греки (не говоря о жидах) есть единственный народ, о котором можно сказать, что богатства у него в полном его распоряжении. Мы приписываем им не мнимый патриотизм: нет ни одного Грека, который бы равнодушно слышал о свободе Христианских племен Востока, или о превосходстве их церкви. В настоящее время они готовятся к великой борьбе, из которой выйдут победителями. Как наследственные враги Турок, они [20] пламенно желают успеха Русским... и ничто не удержит их под игом турецким. При первом невзгодье султана вы увидите как они потребуют возмездия за древнее свое поражение.

Есть еще другая характеристическая черта новых Греков, и вдвойне возбуждающая наше сочувствие, по сходству своему с героической историей прошедшего и как признак блестящих сделанных ими успехов, — именно то, что они единственный из народов Востока, который образование считал важным делом жизни. Мы видим, что попытки над Турками в желании сообщать им кой-какие сведения в науках и военном искусстве, кончались там, где должны были начинаться, и преподаватели, которых к ним посылали, не всегда находили в них прилежных воспитанников. Области славянские, говоря сравнительно, также недалеко ушли от варварства, и из небольшого числа Славяне, которым есть время для чтения, коммунистическая пропаганда сделала несколько адептов, сообщив им нравственные понятия из французских романов, — но в Греции, к образованности склонны все классы общества. Первоначальные школы превосходны, и в них много учеников. Афинский университет может почесться целым сословием отличных преподавателей: на новогреческом языке также пишут и говорят гораздо чище, и красноречивее, нежели лет двадцать тому назад. Эллины образованные не терпят уже порчи языка своего иностранными оборотами; но лучше всего то, что древний язык Гомера служит основанием в учении молодых людей. В Афины, как говорят, прихаживали из деревень крестьяне, наниматься в услуги, без жалованья, с условием, чтобы иметь возможность по два часа в день уделять на посещение школ. В правление короля Оттона сделано мало, и даже почти ничего, для одобрения этого похвального рвения.

И так, легко можно себе представить, какой будут иметь конец этот пыл и горячечная деятельность [21] характера Греков, когда эта смышленая нация увидит себя в соприкосновении с племенами, закосневшими в апатии и униженными самым глубоки м невежеством. Нет никакого сомнения, что самые выгоды христиан на Востоке заставляют их, сколько возможно, воздерживаться от преждевременной попытки к освобождению, потому что неудачный толчок отдалил бы только неизбежность переворота. С другой стороны постепенное преобразование Оттоманской империи едва ли возможно. Турки так хорошо понимают свое ничтожество во всем, кроме умения владеть оружием, что никак не дадут превосходства христианам над поклонниками Магомета; а райи между тем подвержены таким гонениям и оскорблениям, что не потерпят своего ига, представься лишь им случай его отвергнуть. Декреты равенства — лишь мертвая буква вне диаметра столицы, и в последние годы мы были свидетелями убийства многих христиан в Малой Азии. Торг невольниками, вопреки запрещение закона, продолжается еще более в обширных размерах, ибо слуги в Константинополе состоят из Негров, вывезенных из Северной Африки, а подлые купцы Тефаны торгуют и белыми невольниками, добываемыми ими от Черкесов. Но этого мало: домашний очаг греческих подданных Турции бессилен защищать своих дочерей от оскорблений еще более вопиющих: многие из юных христианок бывают осуждены на безнравственное рабство в гареме, под тем предлогом, что будто они отреклись от веры отцов своих и приняли веру, обрекающую к погибели их души: обращение же к исламизму насильственное или добровольное, разрывает связи самой природы.

…… В деле Восточного вопроса Решид-Паша был всегда постоянным противником магометанских фанатиков. С этой-то точки зрения, он во все лето 1853 года, из всех министров был наиболее склонен к миру и к явной оппозиции с улемами, решившимися возбудить [22] войну. Во время этих-то переговоров, Решид, кажется, понял, что он не так-то силен, и не имел нравственной отваги противостать воздвигнутой на него буре. К концу сентября он собрал совет, какого, может быть, никогда и не бывало в Турции, ибо этот совет состоял из 172 сановников и толкователей закона. Нечего и сомневаться в решении такого совета: он был единогласен... потому что меньшинство — было безмолвно. Министры сохранили свои места — но лишь для того, чтобы исполнить то, чего хотели их противники, т. е. подвергнуть себя случайностям войны. Мечети открыли свои кассы на жалованье воинственным поборникам против неверных — и Омер-Паша выступил в поход с многочисленною армиею и самыми гордыми мечтами. Но уже один состав этой армии скорее истощил, нежели оживотворил Турецкую империю. Вызвали войска и из провинций, — и во многих уже местах, с ними вместе удалились и безопасность, и порядок... Если же произойдет общее восстание в христианских народах Востока, то невозможно будете двум образованнейшим государствам западной Европы поддержать права магометанизма, деспотизма и варварства против справедливых требований и увеличивающихся сил большинства нации.

Напрасно Оттоманская империя в течение стольких веков обладает самыми прекрасными странами и самым выгоднейшим местоположением в мире: она так мало умела воспользоваться и великолепными этими областями, что с полгода тому назад, существование ее, казалось, зависело от близости эскадры, скрытой в туманах одного острова Северного моря. В жилах Турции оскудеваете уже теплая кровь — и эта война есть последний слепой порыв отчаяния и ослепления, наведенного на Турцию западными державами.

События начинают уже доказывать, что Абдул-Меджид, слишком еще рано принял титуле Эль-Гаджи, т. е. [23] победителя. До сих пор еще турецкие войска ничем не доказали, что в последнее время они улучшены своими европейскими наставниками. Панический страх к Русским точно так же велик в них, как и прежде. Омер-Паша часто говаривал европейским офицерам, что, по его мнение, судьба кампании зависит от Шумлы. Бесспорно, что занимаемая им позиция, центр которой находится в треугольнике образуемом Шумлою, Силистрией и Рущуком, или Силистрией, Шумлой и Варной, чрезвычайно выгодна. Шумла сама по себе есть укрепленный лагерь, удобный принять в себя многочисленную армию, лагерь хорошо расположенный и хорошо защищенный искусством; но этот лагерь может быть и обойден…

Дунайские княжества, за вступление в которые русских войск, так горячились Англия и Франция, для самой Турции, со времени потери Крыма и Бессарабии, были скорее тягостным, нежели выгодным обладанием: она не набирает из них войска, и подать, всегда не аккуратно выплачиваемая, не покрывает издержек, употребляемых на их же защиту. Словом, княжества эти налагают на Турцию только все бремя властительных обязанностей, не принося никакой существенной пользы. Давно уже встретили мы это мнение, выраженное бароном Божуром, автором превосходного сочинения, под заглавием: Военное путешествие в Оттоманскую Империю. Независимая граница была бы полезнее для Порты, чем это владение, на которое столь легко напасть… Эти княжества могли бы быть изобильными запасными магазинами: ни что не сравнится с плодородием их почвы; но по недостатку дорог, доставка хлеба из Бухареста на ближайшую пристань на Дунае, в расстоянии 50 миль, стоит столько же, как отправка его в Англию. И при том эти несчастные провинции так часто служат театром войны и так много терпят от вторжения Турок... [24]

В заключение, мы желали бы спросить: неужели турецкое правительство не видало, как опасно было для него возбудить войну религиозную? неужели не понимало оно, что при первой вспышке мусульманского фанатизма отзовется и религиозная ревность подвластных ему христианских народов, в три раза превышающих числом своим мусульман? Они никак не поддадутся хитрым предложениям, содействующего султану Константинопольского патриарха, самое избрание которого было следствием причин политических. Прежде нежели мы поверим искреннему примирению турецких правителей с греческими их подданными, мы поверим скорей примирению оранжистов с ирландскими католиками, которых взаимные отношения представляют, в этом случае, некоторое сходство.

(Извлечено из Revue Britannique).

Текст воспроизведен по изданию: Европейская Турция в нынешнюю войну // Москвитянин, № 9. 1854