МЕГЕМЕТ-АЛИ. – Второго Августа, в половине двенадцатого часа по полуночи, Мегемет-Али, окончивший свое политическое существование уже несколько месяцев тому назад, испустил наконец дух, после упорных предсмертных страданий. Египетское министерство дало знать циркуляром всем иностранным консулам, чтобы они явились на другой день, при восхождении солнца, к перенесению тела умершего Паши из дворца Рассетин лежащего на узкой полосе земли, что между обоими гаванями, на судно, дожидавшееся его в Махмудовом канале. Почти все Европейцы разных состояний, сколько их ни находилось в Александрии, явились, с рассветом дня, вместе с иностранными консулами, в назначенном месте. Глубокая, безмолвная грусть изображалась на лицах Европейцев, особенно с давнего времени живущих в Египте; для них крайне прискорбна была кончина человека, которого милостью они так долго пользовались, и благосклонности которого они одолжены всем имуществом своим и состоянием; может быть, в некоторых несколько пробудилась долго дремавшая совесть, и они почувствовали сознание, что употребляли во зло столь великодушно оказанное им доверие, пользовались им не ко благу страны, а к своему личному обогащению. Такие ли, иные ли мысли возникли в умах присутствовавших – как бы то ни было, но вид бренных [34] остатков Мегемета-Али произвел на всех присутствовавших Европейцев сильное впечатление. Гроб был накрыт весьма просто, только куском пестрого кашемира; сверху лежали кривая сабля и Коран; а в головах, на небольшом возвышении, находилась чалма. Даже катафалка не было воздвигнуто; гроб лежал по середине приемной залы на составленных стульях; в головах и в ногах гроба стояло по большой серебряной курильнице, откуда неслись благовония. На диванах сидели, поджав под себя обнаженные ноги, 22 шейха (улема); головы их были покрыты большими белыми тюрбанами; они читали нараспев различные стихи из Корана. Когда вошли Саид-Паша, старший из оставшихся в живых сыновей умершего Паши, и Измаил-Бей, главный правитель города Александрии, то гроб был поднят на плеча, несколькими белыми невольниками, теперь отпущенными на волю и занимающими разные должности, и вынесен на двор; тут улем прочел еще молитву, в заключение которой все присутствовавшие магометане воскликнули: «Аллах!» Затем печальная процессия потянулась вперед между рядами солдат, расставленными в виде шпалер на обе стороны, в следующем порядке: сначала шли пятнадцать верблюдов, навьюченных хлебом, сушеными финиками и другими предметами, назначенными для раздачи убогим; за верблюдами шли улемы, а за ними несколько человек несли серебряные сосуды и кропили из них народ благовонною водою; позади двенадцать отпущенных на волю рабов несли гроб Паши, который сопровождал Саид-Паша с Измаилом и Шеримом-Беями, наконец следовали консулы, каждый с своею свитою, множество Европейцев, к ним присоединились в значительном числе и жители Леванта. Бесчисленное множество жителей Александрии и других окрестных мест теснилось по обе стороны рядов, составленных из солдат. Из лежащего насупротив дворца гарема, где накануне скончался Мегемет-Али, раздался раздирающий слух, если не сердце, оглушительный вопль женщин. Три часа с половиною [35] продолжалось шествие печальной процессии чрез город до Махмудова канала; во всё это время не прекращался страшный вой и визг женщин, раздававшийся из всех окон и террас улиц, по которым несли гроб; эти изъявления скорби были довольно однообразны; текстом им служили главным образом следующие фразы: «О Мегемет-Али, Отец наш, он идет от нас и уже более никогда к нам не возвратится! О благодетель нашего города, зачем ты хочешь нас покинуть? О ты, который осыпал моего мужа почестями и богатствами, зачем ты с нами разлучаешься? Если мы проживем и еще сто лет, то другого Мегемета-Али не увидим более! Увы! Лев наш, отец нашей земли умер!» Произнося эти фразы, женские голоса оканчивали их столь продолжительными и резкими завываниями, что страшно было слушать. В Европе нет возможности составить себе понятие о той оглушительной музыке, которая сопровождала Мегемета-Али в его последнее жилище: разве если в продолжение 2 1/2 часов заставить беспрерывно петь тысячу или полторы старых и молодых петухов, собранных на небольшое пространство. – Беспристрастный наблюдатель печальной церемонии мог бы сделать весьма любопытные наблюдения о некоторых из лиц, принимавших в ней участие; так напр., известно, что еще недавно и в течение долгого времени французский врач Клот-Бей пользовался совершенною благосклонностью Мегемета-Али; теперь и Клот-Бей явился при перенесении тела своего благодетеля на судно, долженствующее отвезти его в Каир, но явился уже изгнанником из столицы Египта. Печально и смиренно этот, некогда могущественный, сановник присоединился к толпе сопровождавшей тело Паши, и шел за ним до Махмудова канала. Sic transit gloria mundi! Нынешнее Египетское правительство видит в Клот-Бее одного из главных начальников так называемой французской партии, которая, будучи устранена от дел со времени впадения Мегемета-Али в умственное расстройство, высказывает свое неудовольствие статьями в разных французских газетах [36] и журналах, в которых чернит нынешних правителей Египта. Они за то предписали Клот-Бею, уже несколько месяцев тому назад получившему отставку от всех должностей, оставить совсем Египет; впрочем Клот-Бею предоставили ежегодный пансион в 15.000 франков, с которым он и располагает поселиться в Марселе. Притом Клот-Бей скопил уже себе порядочное состояние; он оставляет теперь Египет, увозя с собою 80 сундуков, исправно набитых, а у того же Клот-Бея, когда он, лет двадцать тому назад, прибыл в Египет, был всё на всего один чемоданчик с платьем.

В продолжение длинного ряда годов, имя Мегемета-Али было известно не только на Востоке, но и всему Европейскому свету. Если бы Мегемет-Али умер в 1839 или 1840 году, то кончина его, при тогдашнем положении дел, была бы великим историческим событием; но ныне, когда внимание Европейского света обращено главным образом на внутренние дела, оно прошло бы малозамеченным и в том случае, если бы Мегемет-Али до последней минуты пользовался всеми своими умственными способностями. Не удаляясь от истины, можно сказать, что роль Мегемета-Али совершенно окончилась уже в 1841 году. Суд Истории над поступками Паши Египетского, как владетеля земли, можно считать уже окончательно произнесенным; никто не откажет признать за ним необыкновенные способности духа, смелую предприимчивость и решительность; но он не разбирал путей и средств, какими мог достигнуть своих целей, и при [37] осуществлении своих замыслов поступал постоянно с жестокостью и бесчеловечностью, которые надолго сделают имя его грозою Египта. Впрочем жестокость и корыстолюбие так обыкновенны между Турецкими Пашами, что вовсе не удивительно, если многие Европейцы, которых Паши Египетские охотно вызывал к себе и осыпал наградами, считали его за человеколюбивого повелителя и таким выставляли его в глазах Европы. Притом, с удалением Мегемета-Али от дел, Египет едва ли что-либо выиграл; новые его повелители не уступят умершему Паше в суровости, уничтожив почти все его полезные нововведения. Мегемет-Али, хотя на короткое время, восстановил было царство фараонов, и притом в пределах, каких оно не имело ни в Греческую, ни в Римскую эпоху и даже в самое блестящее время господства Арабов. Особенная заслуга Мегемета-Али в Истории та, что он спас владычество Турков в Азии от угрожавшей ему великой опасности; без него Вехабиты Арабские были бы ныне, может быть, повелителями Египта и Малой Азии. Но Мегемет-Али сдержал только на время разрушительный поток этих пуритан Исламизма; рано или поздно, он снова может выступить из берегов. Победа над Вехабитами дала особенный вес и значение Мегемету-Али; дотоле он был не более как простым Пашою. Восстание Греков подало повод Мегемету-Али явиться на театре событий Европейских; но за участие в нём Паша Египетский заплатил дорого: в сражении Наваринском почти весь флот его был истреблен. С той минуты Мегемет-Али питал злобу на Турцию, полагая, что она умышленно ослабила его силы. Во время войны России с Турциею в 1828 и 1829 году, Мегемет-Али не только не помогал Султану, но и готовился к явной войне с ним. Со времени Адрианопольского мира главное событие Турецкой истории есть борьба Мегемета-Али с Султаном Махмудом. Предвидя, что Махмуд и Хозрев-Паша не оставят безнаказанным его поведения, Мегемет-Али, еще до окончания Русско-Турецкой [38] войны, вступил в союз с восставших на Султана Мустафою-Бушатли, Пашою города Скодры в северной Албании, и с Дауд-Пашою, правителем города Багдада, бывшим также в ссоре с Цареградским правительством, и помогал первому значительными денежными суммами, так, что тот собрал большое войско из Албанцев. Но Мустафа-Бушатли, в наследственном владении рода которого пашалык Скодрский находился более 200 лет, не имел ни надлежащей деятельности, ни решительности; таким образом он, летом 1831 года, вместе с своими союзниками, вождями племен южной Албании, был побежден высланным против него с войском Решид-Мехмедом, который в борьбе с Греками известен был под именем Кутай-Паши. Другое Турецкое войско было послано в Сирию против Дауда-Паши и усмирило его. Мегемет-Али увидел, что теперь очередь остается за ним; но, зная, что Решид-Мехмед, получивший между тем достоинство Великого Визиря, должен наперед собрать войско, Мегемет-Али уступил в борьбу с Пашою Птоломаиды (Сен-Жан д’Акра), Абдаллахом, и взяв крепость, которую без успеха осаждал Наполеон, овладел всею Сириею и Малою Азиею. Только присутствие Русского флота в Буюкдере спасло Константинополь и остановило успехи Ибрагима-Паши, который уже готовился переплыть пролив, низложить Махмуда и посадить на трон Султанов тогда малолетного Абдул-Меджида, разумеется, под опекою Мегемета-Али. Последнего можно по справедливости упрекнуть, что он не умел воспользоваться своим положением и, возгордясь успехом своего оружия, предписал Порте слишком тяжкие для неё условия. Следствием было то, что Порта ждала только случая, что бы унизить гордого Пашу Египетского. Конечно, и Мегемету-Али для прочного владения Египтом, нужна была Сирия, а чтобы ее удержать во власти, ему нужно было занять теснины Таврских гор. Порта же, уступив Таврские проходы, лишила Себя влияния на верхнюю Месопотамию, и провинция Багдада была совершенно отрезана от прочих её владений. [39] Оттого Турки и старались покорить непроходимый Курдистан, чтобы чрез Диарбекир и Моссул иметь сообщение с Багдадом. Попытка Мегемета-Али уничтожить и последнюю тень зависимости от Турецкого Султана, побудила главные Европейские державы смирить его замыслы. Махмуд, свидетель Низибийского поражения, не дожил до удовольствия – видеть, как гордый Египетский Паша просил о пощаде.

С той минуты могущество и гордость Мегемета-Али были навсегда сокрушены; своим гением и своими собственными силами он приобрел чрезвычайные успехи над силами Востока, ему противопоставленными; но все его усилия не устояли против малейшей части войск Европейских держав, и бессилие Востока при столкновении с Западом открылось вполне. Что касается до Европейских учреждений и гражданственности, перенесенных Мегеметом-Дли в Египет, то они утверждены здесь на слишком подвижной почве, и нет сомнения, что скоро изо всего, созданного Мегеметом-Али, останется очень немногое.

Текст воспроизведен по изданию: Разные известия // Москвитянин, № 19. 1849

© текст - Погодин М. П. 1849
© сетевая версия - Thietmar. 2017
© OCR - Бабичев М. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Москвитянин. 1849