-

ВЗГЛЯД НА КОНСТАНТИНОПОЛЬ, МЕЛЬКОМ. — Приближаясь по волнам Пропонтиды или Мраморного моря к Босфору, перед вами открывается тройственный Константинополь: Стамбул, Скутари и Галата. С напряжением разрезывает пароход быстроту около Европейского берега. В золотистом тумане, влево, рисуется уже семибашенный замок, предместия, зубчатые ограды, отражающиеся и зыблющиеся в волнах; за ними здания, сады, куполы, минареты.

Вот, мы уже плывем вдоль стен Серая, этого таинственного дворца, прославленного в летописях жизни Султанов этого эдема наслаждений и джегеннема кровавых событий. С вершин его террас, из-под густых навесов зелени, венчающей его, много жертв погрузилось в волны.

Вправо, на берегах Азии, Скутари, древний Хрисополис, златой град, обширное складочное место товаров, свозимых в столицу изо всех главных городов Малой Азии. Тут, посреди волн, на отдельной скале возвышается фанал Киз-Кулеси, башня девы. Прямо, извивается Босфор, между цветущими берегами, по которым рассеяны живописные селения, сады, киоски. Рассекая лазурь моря, как будто окаймленную золотом, всё ближе и ближе к величественной пристани, где столпились стаи кораблей всех земель. За лесом мачт, влево, тянется картинно, волнуется по высотам Стамбул с его бесчисленными мечетями, статными минаретами, садами и зданиями.

Едва водяная колесница ваша вошла в пристань, остановилась, целое стадо лодок окружило ее: Тьма угодливых факторов предлагают вам свои услуги, адресы, и не получив еще ответа, оспоривают уже друг у друга право озаботиться о вашей поклаже, и особе.

Эта саранча, нападающая на путешественников, есть принадлежность всех южных стран.

По крайней мере час времени пройдет, покуда выгрузишься на берег, взберешься на высоту Перы и поместишься в гостинице. Если вы турист, заботитесь о том, чтоб всё видеть, не заботясь ни сколько о том, чтоб всё понимать, кружите по миру для собственных впечатлений, и, с позволения сказать, с уверенностью лжете о том, что видели, — то вы можете остановиться в какой угодно гостинице. Если же вы путешественник, [69] и хотите совестливо осмотреть и передать перу или кисти всё замечательное, то наймите отдельную квартиру, вам будет спокойнее, вы избавитесь и от излишних издержек и от нестерпимого шуму общественных обителей.

Приехав в Константинополь, прежде всего надо отправиться на базар, всё остальное можете видеть мимоходом. Первыми предметами очарования вашего будут восточная одежда и восточные благовония, а потом монументальные редкости.

Чтоб отправиться из Перы, Европейской части города, в Галату, надо переплыть залив. Тьма стеснившихся каик, перевозных лодок, готовы к вашим услугам; но каиджи насмешники, а каики коварны: если вы с налету прыгнете в эту лодку, а не ступите осторожно как раз по средине, то она перевернется, как скорлупа, а вы выкупаетесь в теплой и прозрачной воде Босфора. В продолжение двух минут переезда встречные и поперечные каики шныряют около вас, а белые чайки шныряют над вашей головой. Каика причаливает к пристани Балык-базара, или рыбного базара, одного из главных продовольственных рынков Константинополя. Посреди его, в бродящей толпе можно заблудиться. Глазея однажды на лавки и разнообразие одежд, я шел, не обращая внимания под ноги и наступил на обезглавленный труп — это был труп молодого Армянина, ренегата католической веры, который принял исламизм, обольстившись выгодами и правами, предоставленными правоверным; но, преследуемый угрызениями совести, снова возвратился в вере отцов. Улемы, судьи и главы религии, приговорили его к отсечению головы, и велели выбросить тело на позор, во франкской одежде его, положив иронически голову между ног. Это тело лежало, оставленное на посмеяние черни и на терзание диким псам, целые трое суток. Подобные ужасные события повторяются часто.

Багче-Капуси, ворота ведущие в город через двор мечети Иени, или Султанши Валиде. Величественные и живописные фасады входа и внутренность двора заслуживают подробного осмотра. Этот двор вмещает в себе рынок, где, под сению роскошных яворов и бьющих фонтанов располагаются продавцы ароматов и четок. Это пленительное поэтическое [70] убежище, куда сходится народ на гульбище и на отдых. Но поспешим далее на большой базар, взглянуть на диковинки, которые представляются нам, как превращения волшебного фонаря.

Пройдем верхнюю замечательную галерею пряностей; этот рынок так испещрен красками, так напитан благовониями гвоздики, перцу, корицы, ванили и других подобных продуктов Индии и Египта, что атмосфера его действует упоительно на непривычных. Улица, по которой мы следуем, окаймлена различными лавками. Представляются лавки кондитеров, пирожников и съестных припасов, за ними магазины жидов, продавцов несчетных, неописанных безделушек; за ними токари, которые тут же сверлят черешневые чубуки и точат великолепные янтарные муштуки, от 50 до 500 франков и более ценою. Эти производители, спокойно расположенные в тени под парусинными навесами, по которым вьются виноградные побеги, работают медленно, глядя по сторонам, развлекаясь окружающею суетою, и как будто наслаждаясь прохладою и отдыхая в занятии от палящего повсюду зноя. Они или сидят поджав ноги, иди покоятся на подушках. Вот забава-работа, в прекрасном климате, где почти не нужно одежды, где земля почти сама собою производит необходимую для человека пищу, где нет большой надобности в отопленном помещении. — Лавки их подняты на два по крайней мере фута над поверхностью улицы, так что покупщик, подходя, может тотчас же спокойно расположиться на приступке. Неспланированная улица постепенно возвышается и вечно полна собак, которые приподымаются только для тэго, чтоб укусить прохожего гяура и преследовать Европейское платье, которого не могут терпеть. Эти собаки выводятся и издыхают ни улице; они содействуют чистоте города, потому что пожирают всю выбрасываемую из домов нечистоту. Эта отвратительная пища порождает в них накожные болезни, от которых сами они делаются отвратительны. Все они рыжей шерсти и все выродились в одинакое безобразие. Иностранец должен непременно, выходя из дома в сумерки, запастись порядочной палкой, чего очень достаточно для защиты, потому что, не смотря на зверский вид [71] свой, эти животные очень трусливы. Каждое племя водворилось на известном пространстве улицы, за черту которой оно никогда не переступает. Если какой-нибудь молодой пес нарушит постановление, его беспощадно преследуют защитники границ, готовые загнать потерявшего след восвояси и даже в море.

Приближаясь к базару, под свежие и темные своды которого входишь с яркого и знойного света, издали уже ощущаешь в воздухе разлитое благоухание роз, мускуса и сандала. Самое любопытное место этого лабиринта, где аллеи тянутся и пересекаются во всех направлениях, есть, без сомнения, безестин — подворье оценщиков. Тут продается: старое оружие, старинная мебель и всякого рода древности с аукциона. Путешественник, желающий вполне насладиться этим живым, чисто Азиатским зрелищем, должен приютиться в одной из лавок, хозяин которой тотчас подаст ему трубку и кофе. Два часа, проведенных в наблюдении, будут с пользою употреблены писателем или живописцем. Все сокровища Азии, Африки и Европы, вся роскошь чисто Азиатского вкуса, разложены тут на соблазн самых воздержных от покупок.

С существующими в Европе ложными понятиями нельзя себе представить, до какой степени чувство нравственности преобладает в Турции. Этот народ справедлив, добр, милосерд и неспособен к бесчестному поступку. Если купец отлучается из лавки своей в мечеть или в баню, он только вывешивает наружу веревку, которая служит знаком его отсутствия, и, не смотря на эту чрезвычайную доверенность, воровства необыкновенно редки. Жаль, что нельзя сказать того же о Палероялях и Реджен-стритах (Regent-street) Европы.

Беспощадность к Европейцам более всего заметна в Константинополе, где муллы возмущают народ против нововводителей. Гремя проклятиями, они вздымают на пришлецов фанатическую ненависть. Сколько раз, в продолжение долгого моего пребывания, во время работ моих в древней столице, я был жертвою этой неразумной, слепой злобы туземцев. Едва принимался я за эскиз перспективы улицы, площади или мечети, вокруг меня начинала тесниться толпа, из которой нередко летели [72] в меня камни, куски дыни, огурцов или грязи. Иногда окутанная покрывалом женщина подходила, как будто из любопытства, но приблизясь, проворно откидывала вуаль и плевала мне в лицо. Случалось и хуже того: какой-нибудь имам, вооруженный палкою, начинал скликать на христианина целую стаю зевак, величая его собакой, гяуром, и тут не было другого спасения, кроме бегства.

С закатом солнца затворяют все ворота базара; торговля при огне там воспрещена из опасения пожаров и потому-то массивные, прочно-устроенные здания базара суть единственные, которые не подвергаются этому частому бедствию.

Из базара мы выходим в мечеть Баязета II-го, стоящую на углу площади Сераскира. Нельзя ничего себе вообразить красивее двора этой мечети, с его прекрасными колоннами зеленого и красного мрамора, красивыми воротами, фонтанами и деревьями, дающими приют стаям голубей, которые, по завещанию Султана, кормятся зерном, бросаемым беспрерывно проходящими из поставленного для того нарочно ящика. С трудом прочищаешь себе дорогу сквозь это крылатое народонаселение.

Все Константинопольские мечети и турбэ, или гробницы их окружающие, в высочайшей степени замечательны, как в отношении искусства, так и в отношении живописности своей. Три замечательнейшие из них: Магомета, Шах-Заде и Селима. Проходя по Ипподрому, на котором возвышается памятник Константина и где происходило избиение янычар, мы обходим прекрасную о шести минаретах мечеть Султана Ахмеда. Маленькая улица выведет на площадь Святой Софии против больших ворот Серая. Эту площадь украшает водомет, образец Персидского искусства, весь из фарфора и мрамора. Но Айя-София (святая премудрость) отвлекает взор. Ея тяжелые стены, с контрфорсами, и самые куполы снаружи не дают еще совершенного понятия о воздушной легкость их. Только проникнув во внутренность, получаешь настоящее понятие о заслуженной их славе.

Святая София, основанная Константином Великим, была сооружена архитекторами Антемиусом и Исидором Милетским, в царствование Юстиниана. Размеры этого храма назидательны [73] смелостию и величиной. Зрение не досягает почти баснословной высоты свода, который кажется скорей огромной лампадой, висящей под небом, нежели зданием, воздвигнутым на земле, как все человеческие здания; этот купол упирается на ряды других куполов, которые поддерживаются осемью гигантскими колоннами из порфира, девяносто двумя из яшмы и других драгоценных мраморов. Двадцать четыре окна под главным куполом, давая свет, как будто еще более отделяют его от здания. Краткость описания не дозволяет нам входить в подробность мозаиков, капителей и скульптуры; мы можем только сказать, что Святая София есть олицетворение обширной религиозной мысли. Ни церковь Св. Петра в Риме, ни храмы Милана и Венеции, ни один Греческий храм, ни один готический памятник в мире, не могут состязаться в сравнении с нею. Это истинный храм Божий.

Мечеть Солимана — великолепного снаружи кажется гораздо роскошнее с её дворами, террасами, фонтанами и огромными деревьями, но по внутренности, как и все мечети Константинополя, представляет подражание Св. Софии, разумеется уступая несравненно в богатстве и отличаясь несколько Арабским стилем. Эта мечеть была воздвигнута в эпоху истинного возрождения искусства. Её кафедры, её оконницы из драгоценных камней, подарок одного из Персидских Шахов, её резьбы и размеры ставят ее на ряду с замечательнейшими зданиями.

Улицы, которые удаляются от главного направления к пристани, печальны, не одушевлены и однообразны. Выходя чрез Адрианопольские ворота, взглянув на тройную развалившуюся стену, защищающую город со стороны равнины, насмотревшись на прекрасный кипарисовый лес большого мусульманского кладбища, мы возвращаемся в Эйюбское предместье, которым замыкается Константинопольская пристань, очаровательная, тенистая, таинственная роща, полная свежести и грусти, убежище поэзии, если только она имеет на земле убежище.

Улицы Эйюбского предместья с золотыми минаретами и блистательными куполами мечетей, под приютной сению дерев обширной обители мертвых, где стоит святая по превосходству мечеть, в которой, по истечении осьми дней восшествия на [74] престол, каждый Император посвящается в права царственного наследия. Тут Шейк-Мевлеви, или вертящийся дервиш, опоясывает его саблею Османа по установленному обряду.

Эта мечеть хранит прах Эйюба (Иова), соратника Османа. Эйюб, по преданию Турок, пал в первой битве, когда Оттоманы приступали к Византии. Магомет II воздвиг во имя Эйюба мечеть, и положил в нее остатки его, которые с того времени и стали предметом поклонения, правоверных. Никогда еще никто из христиан не вступал в это святилище.

Кладбища мусульман замечательны по красивой, цветущей и веселой наружности своей. В них нет вовсе печального вида наших Европейских кладбищ. Подымаясь по живописной дороге на высоту этого поля отдохновения, выходишь против ворот Золотого Рога, которые являются во всей красе своей, обрамленные высокими кипарисами, растущими по склону. Отсюда развертывается самая великолепная панорама, какую только можно себе представить.

Вправо представляется цепь гор, усеянная домами, киосками, дворцами и мечетями, золотые минареты которых вонзаются в южное лазурное небо; все эти здания оживлены густою зеленью. Влево арсенал, Еврейские, Армянские и христианские предместья и черная масса кипарисов на кладбище Перы, напротив золотистый берег Азии, а позади серебристые вершины гор Олимпа. К этому следует прибавить деятельное движение судов, и снование во всех направлениях по голубому озеру быстрых каик.

Эта декорация может, по-видимому, подтвердить неосновательное мнение зевак-туристов, что в Константинополе единственная красота его положение. Это мнение тех, которые не имели времени или способности оценить великого старого Царь-града. Без сомнения, Галата и Пера, населенные негоциантами, не имеют памятников никакого искусства; но Скутари, Тофана и Стамбул могут смело быть признаны городами, представляющими полный интерес для путешественника.

Адальберт де Бомон.

Текст воспроизведен по изданию: Взгляд на Константинополь, мельком // Москвитянин, № 12. 1849