-

ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА МОРСКОГО ОФИЦЕРА.

(Босфор, конец августа 1850 года).

…На днях возвратились мы от устьев Дуная в Босфор и кончили кампанию для поверки лоции берегов Черного моря.

…Берег Румелии и Булгарии весьма интересен в гидрографическом отношении, как подветренный при господствующих ветрах Черного моря и представляющий несколько надежных пунктов, могущих служить убежищем бедствующим судам. Знаменитая Джелегри или Калиакри не раз избавляла суда наши от опасности; так, например, в 1847 году, [450] осенью, корабль Трех-Иерархов, потерявший руль во время свирепого NO, державшего эскадру две недели у острова Фидониси, спустился и благополучно стал на якорь за мысом Калиакри. Под прикрытием его находится обширный рейд (Коварна и Бальчик); жители Нальчика говорят, что здесь совершенно безопасно зимуют суда; что никогда не бывало выброшенных судов; что даже SO никогда не бывает, заходит только зыбь от этого румба (Также как SW в Сухум-Кале и NO в Требизонде, за мысом Вона, и в Батуме). Калиакри нельзя не узнать тому, кто раз его видел; здесь резко изменяется цвет берега. Южнее этого мыса берег идет светло-желтыми глинистыми осыпями, и вдруг, на самом мысе, изменяется в темно-красный; на всем протяжении берега нет подобного цвето-изменения. Что-же сказать о прекрасном заливе Бургизском? Здесь Сизополь, в котором зимовала наша эскадра в последнюю турецкую войну; Бургас, Чингене-Искелеси (превосходное якорное место во всех отношениях), Ахиолло, Мессемврия, и к северу от последней, в самом уголке залива, все надежные якорные Места, чрезвычайно ценные в этом бурном котле, опасном в осеннее и особенно в зимнее время. Сильное впечатление произвел на меня юго-западный угол Черного моря; я вполне понял, как важен вход в подветренный пролив Босфорский и как опасно спуститься в него, надеясь лишь на счисление. Норд-ост несет с собой густую мрачность, особенно у поверхности моря, берег бывает занесен и низменности видны только в самом близком расстоянии, так-что маяки открываются не далее как в расстоянии семи или восьми миль; но природа поставила здесь две горы: Мал-Тепеси и Двух-Братьев. Последний раз входили мы в пролив при свежем NO; штурман наш, одаренный [451] прекрасным зрением и навыком, увидел за 25 миль от берега вершины Мал-Тепеси и Двух-Братьев, когда меньшие возвышенности едва, едва отличались в мрачности, и приметных точек не было; но как вершины эти открылись под ветром, то смело можно было спуститься и идти на вид маяков.

Грустно подумать, какое множество купеческих судов, бежавших попутным ветром из Керчи и Одессы, разбились в фальшивом проливе на берегу Румелии, и Бог знает, сколько их еще разобьется! Без сомнения, каждое из них видит опасность, но уже в такое время, когда нужно отлавировываться от берега; надобно видеть и испытать зыбь, в этом угле при устоявшемся NO, чтобы судить, чего стоит малому судну лавировать против нее. Находясь в 12 милях от. пролива у нас разорвало ночью грот; в несколько минут поставили штормовой, после опять привязали новый грот и лежали еще три часа в море. Утром в 9 часов, 21 августа, вошли в пролив. Города и деревушки на берегу Румелии и Булгарии все без исключения убийственно скучны и жалки. Отрадно было видеть окутанные зеленью деревушки Анатолии; черепичные кровли, легкие стройные минареты, набросанные в густоте зелени, приятно поражают Европейца, особенно со стороны моря. Но здесь, увы! невидно даже поэтических кипарисных рощ на кладбищах; города выстроены на голых утесах и беспощадное солнце, в знойный летний день, немилосердо печет эту груду карточных домиков, беспорядочно набросанных и сжатых вплоть один возле другого. Анатолия почти вся покрыта более или менее густым лесом, а здесь одни отрасли Балканов занесли с собой молодое поколение дуба, который скорее, можно назвать кустарником, чем лесом. Берег к северу от Калиакри напомнил мне мою родину; с первого взгляда видно, что Булгария родная сестра нашей Малороссии: та же однообразная желтая степь — хлебная равнина. [452] Наконец увидели мы, чем живет Турция. На юге не видно хлебопашества, север Балканского полуострова снабжает правоверных хлебом и скотом. Христиане (гяуры), подданные Султана, платят подать, и работают для верных чтителей корана, а почтенные Османлы торгуют лесом, домашней птицей и баранами. Что делает большая часть народонаселения восточной Румелии — Греки?.. Но какие это Греки!.. Тяжело вздохнет любитель древней истории, взглянувши на это жалкое поколение! У них нет ничего общего с их предками! Не говоря уже, что искоренен вкус к изящному, но переродился даже темперамент народный; в них не видно даже и торговой деятельности, но какая-то мертвая апатия преобладает во всем их характер. Огородничество не существует; скопы коровьего молока и масла также. Баранина, бараний жир и сало, овечье молоко, овечий сыр, привозные маслины, провансское масло, и наконец дрянное вино, в роде уксуса, вот жизненные продукты! Никогда не забуду я, как однажды, измученный, не евши более восьми часов, напал я на одного Грека, и просил его сварить мне обед. Чем бы вы думали он угостил меня? Протухлым соленым овечьим сыром и огурцами, вареными в провансском масле!.. Четыре или пять европейских консулов в Варне и Бургасе, живут точно так-же как Турки — едят как Турки, и как Турки же не знают ничего, даже того, что их окружает. Не много после этого добьешься от них статистических сведений.

Варна — магазин Булгарии — снабжает Константинополь съестными припасами. Сюда приходят шесть пароходов в месяц из Константинополя, и множество купеческих судов, которые вывозят отсюда много домашней птицы зимою. Рейд здесь кажется не очень удобный: взглянув на карту, казалось бы, что он закрыт от NO; но, странное дело: тогда-как во всем море кутит NO, здесь, вероятно от направления гор, он отходит к О, и гонит на рейд [453] огромную зыбь, по не такую, однакож, как в открытом мор; сообщение на гребных судах с берегом — редко вовсе прекращается. Почти трое суток во время нашей якорной стоянки, дул свежий О, но часто-находившие порывы от NO и особенный вид неба, ясно говорили, что в море господствует NO. Нигде, мне кажется, как в Черном море, нет такой необходимости в метеорологических наблюдениях во многих пунктах по его окружности; а здесь, к несчастно, эта часть в совершенном пренебрежении.

Здесь самый близорукий и невнимательный заметит поразительные, любопытные факты, но тщетно будет стараться объяснить себе их причину. Здесь, на небольшом пространстве часто, дуют сильные ветры по противуположным направлениям, и каждый из них гонит свою особенную зыбь, иногда огромную. Я не говорю про береговые и морские ветры, которые правильностию перемены предвещают продолжительную хорошую погоду; иногда днем, в одно время, дуют ветры: в северной части S, в восточной W, в южной N, в западной O, а ночью противуположные им; правда и они много зависят от местности; не редко заставляют брать рифы, и покрывают поверхность моря беляками; в иных местах, у Айи например, господствует, можно сказать, вечный штиль. Когда нет зыби, то это верный признак морского или берегового ветра, как бы он не свежел. Случается иногда, как-будто волшебством перелетаешь огромные пространства в короткое время, не испытывая ни малейшей качки и тогда — поэзия да и только!

Но я начал говорить выше о непонятных и необъясненных капризах Черного моря. В одно время случались выброшенные суда: SW-м ветром в Ак-мечети, в Крыму, и NO-м — в Одессе. В непродолжительное время моей службы в Черном море, не мог я не заметить, что пред наступлением продолжительного NO, он, то дует жестоко, то вдруг стихает, и это несколько раз. Без сомнения много [454] чрезвычайно полезного выведется из пяти или шести-летнего ряда метеорологических тщательных наблюдений; сюда-же должно включить наблюдения над зыбью и прибоем в некоторых портах....

Азиятская сторона приятно занимала меня: в ней много привлекательных видов! Я не мог спокойно думать, что оставлю Босфор, не видав их ближе. Долго искал я такой точки, с которой бы весь пролив был виден а vol d’oisean, но убедился, что такой точки не существует. Возвышенности скрывают северную часть пролива для всех южных точек. Самое узкое место пролива, у Румели-Гиссары, видно только с киоска Султана Махмуда, а вероятно и с самого укрепления. Но из всего что я видел, самое поразительное и изящное, это панорама, представляющаяся зрению с горы Бугурлу, близь Скутари. Отсюда виден весь Константинополь, окруженный древнею Византийскою стеной и кладбищем, т. е. целым лесом кипарисов. Скутари, южная часть пролива, с своим грациозным изгибом, видна до Румели-Гиссары, а далее к северу, в двух или трех местах, воды пролива кажутся озерами; с другой стороны Марморное море, Принцевы острова, Олимп и вершины смежного ему хребта светлолилового цвета; к SO — изрытая поверхность Анатолии, горы: Мал-Тепеси, Двух-Братьев, Каиш-Даг, и много безъименных, но значительных возвышенностей. Не знаю названия горы близь Бейкоса, против Буюкдере, откуда вид во внутрь Анатолии еще поразительнее. Всю здешнюю местность можно сравнить с зыбью моря, но в исполинском размерь. Что же должно быть на Кавказе, где все эти горы стали-бы незаметными холмами, и где характер местности вдесятеро разнообразнее и ужаснее!..

Я был двое суток на Принцевых островах, в Марморном море: один день на Принчипо, а другой на Халки. Чистый, здоровый воздух привлекает сюда жителей Перы; многие проводят здесь целое лето, но каждый непременно [455] удаляет несколько дней в году, чтобы отдохнуть после хлопотливой и душной жизни в Пере. Здесь, на гуляньях, целую ночь беспрерывно жгут фалшфееры, или бенгальские огни, и пускают ракеты, освещающие живописные группы живописных Пероток. Рано утром, отправился я на осле, с проводником, по острову Принчипо; здесь находятся три Греческие монастыря, в сущности не так интересные, как места, на которых они построены. Каждый из них окружен маленьким леском, или бором таврической сосны; есть липа, очень рослая, множество можжевельнику, и сильно пахучих трав; но цветы встречаются редко, и вообще Турция не щеголяет ими.

Вечером переехал я в каике на Халки; но не долго смотрел на освещенные группы гуляющих, и рано утром на другой день, отправился, на осле, по острову. При монастыре Панагия (Богородицы) находится Греческий коммерческий пансион. Все купцы из Смирны, Константинополя и других городов присылают сюда детей своих на воспитание; капитал на это заведение ими же пожертвован. Пока я был в монастыре, разнесся слух, что капитан Русской службы будет смотреть школу. Директор с преподавателями вышел ко мне на встречу; они были так непредставительны, что нисколько не привели меня в смущение. Они повели меня, показывать заведение, которое скорее походить на овечий загон, чем на жилище людей. С торжеством ввели меня в физический кабинет, в котором все было перемешано: реторты, астролябия, электрическая машина, мензула (странного устройства) и проч. Принялись за электрическую машину. Сбежались монахи и рыбаки, смотреть чудеса: но увы! машина не повиновалась. Директор оттолкнул преподавателя элементов алгебры, и сам принялся хитрить, но не с большим успехом. Я их успокоил, сказав, что все это видел и знаю в чем дело. Возле монастыря находится могила несчастных Русских пленных, погибших от чумы в 1828 [456] году. Преподаватель элементов алгебры отвалил камень, и показал кучу черепов, которые найдены были на остров. На Халки отстроено недавно большое здание для военной морской школы, которую переведут из Константинополя в этом году.

Здесь в первый раз увидел я морских раков (омаров); их нет в Черном море, и даже в проливе Константинопольском. Один из них имел ножки в аршин длины. В гостиннице, за обедом, когда я любопытствовал узнать какое произведение природы я уничтожал с таким апетитом, то бывшие тут Французы-туристы, смеясь, уверяли что нам подали рыбу; но то были омары.

Много подстрекала меня попытка съездить на Мал-Тепеси, откуда панорама чрезвычайно обширна: Черное море видно за 30 миль от берега, Марморного моря почти половина, и весь залив Никомидийский. Как пропустить такую интересную точку? Я нанял лошадей в Скутари и уже был на пути, но вдруг у меня потребовали паспорт, и представили пред лице паши Скутарийского. У него была аудиенция. Толпа народа ждала в зале, очень грязной. Паша сидел в кабинете, в котором, кроме цыновки и дивана, решительно ничего не было; сам он был без верхнего платья, в европейских брюках, с подтяжками, и курил трубку из огромного чубука. Возле него стоял секретарь его в длинном сюртуке синего цвета, застегнутом сверху, с красным воротником, вышитым золотом. Каждый из просителей лично приносил жалобу паше, или оправдывался на обвинение присутствовавшего каваса (полицейского). Паша мгновенно решал дела... Дошла очередь и до меня. Я употребил весь убогий запас своих познаний восточной словесности, чтобы убедить пашу в безвредности моих намерений и получить позволение ехать на Мал-Тепеси (переводчика нет у Скутарийского паши)». Я был на Буйгурлу, сказал я, и во всех окрестностях, на расстоянии девяти и десяти часов от пролива, [457] и везде мог свободно любоваться красотами великой монархии; почему-же здесь, о правосудный Эффендум! меня останавливают? Паша, узнав, что я офицер с Русского куттера, плававшего с их бригами вдоль Турецких берегов, посадил меня возле себя; подали трубки и кофе. Паша продолжал свой забавный суд над виновными жителями Скутари; наконец, он велел написать тескере (позволение) для меня и отправил его с кавасом в Стамбул, для утверждения пашею Стамбульским; все это не обходилось без бахчишей: кошелек мой значительно облегчился. Долго переезжали мы через пролив, при свежем ветре и крупной толчее из Марморного моря. У Стамбульского паши была тоже аудиенция. Вечерело; я ждал два часа, и наконец паша меня принял, но не согласился утвердить тескере, сказав, что дела эти ведутся чрез миссию. Поздно ночью, раздосадованный и утомленный, пришел я в Перу искать ночлега в гостиннице. За два дня до отхода в Россию, я имел счастие присоединиться к партии, купившей фирман для осмотра мечетей и дворцов султанских. Последние, конечно, не так интересны, как чудна София...

Р. S. Все забываю сообщить вам, что на всем протяжении берегов Великой Лунолюбивой Империи, омываемой со всех сторон морями, нет ни одной вехи, ни одного бакена, голика или буйка, для означения подводной опасности или фарватера!

____________________

Примечание редакции. Черноморского флота тендеры: Поспешный, к. л. Бутаков 4-й, и Скорый, к. л. Шестаков 1-й, в кампанию нынешнего лета, посылались из Николаева, в Константинополь и оттуда к Румелийским берегам, для поверки лоции. Соединенно с ними действовали два Турецкие брига: Неир-Зафер, кап. Этем-Бей, и Нувей-Фит, кап. Сели-Эфенди. Тендера наши, по исполнении поручения, [457] возвратились 10 сентября в Севастополь, а через неделю пришли туда и оба турецкие брига. Офицеры с них, осматривали, кроме Севастополя, Николаев и Одессу, и не скрывали своего изумления от полноты и благоустройства всего ими виденного, чего, по сознанию их, они далеко не ожидали... Небывалые гости эти отправились, 7 октября, обратно в Константинополь, причем заботило их только одно — как-то попадут они в Босфор, знакомый им лишь с южной стороны.

Текст воспроизведен по изданию: Отрывок из письма морского офицера // Морской сборник, № 11. 1850