ВИЛЬЯМ ФРЭНСИС ЛИНЧ

ИОРДАН И МЕРТВОЕ МОРЕ

В 1847–1848 годах совершена была Американская Экспедиция по Иордану и Мертвому морю, которая обогатила науку новыми важными результатами, Особенно все, что относится в этой экспедиции до Иордана — ново, любопытно и важно. Экспедиция состоялась следующим образом:

После сдачи Вера-Круцы (в мае 1847 года), большая часть флота Соединенных-Штатов была свободна, и лейтенант Линч представил американскому правительству проэкт ученой экспедиции, о которой, впрочем, оно нисколько не помышляло тогда. Дело шло о круговом и подробном исследовании Мертвого моря. Проэкт был одобрен, [188] как ни казался необыкновенен в первую минуту. Лейтенант Линч получил дозволение приготовить все необходимое для этого предприятия, и, в начале октября, ему приказано принять в командование «Сюпли», плоскодонное судно, назначенное для доставления разной провизии Средиземной эскадре. Наблюдая за нагрузкой этого судна, он тем не менее не упускал из вида ничего, что могло обеспечить успех его будущей экспедиции. С дозволения правительства, он построил два судна: одно обшитое медью, другое галванизированным железом, — оба легко разбирались и могли быть таким образом перевезены сухим путем с берегов Средиземного моря на Тивериадское озеро, Иордан или Мертвое море. На случай, если бы экспедиция встретила значительные препятствия, то, чтобы не разбирать эти суда, были вперед заготовлены два трюкса, похожие на те дроги, в которых перевозят дилижансы по железным дорогам; даже вся упряжь была заготовлена. Наконец, с особенным тщанием, сделан запас оружие, снарядов, инструментов, палаток, парусов, весел, мяса и кухонного прибора. Начальник экспедиции сам выбрал людей для экипажа — десятерых здоровых американцев, приобыкших к трудам и испытанной трезвости; он обязал их не прикасаться к крепким напиткам во все время путешествия, что и спасло им жизнь. Сверх того он взял с собою своего сына, [189] на которого возложена была ботаническая часть, одного лейтенанта, Даля, и мичмана Опика. К этим четырнадцати присоединились, впоследствии, волонтерами: в Константинополе — г. Бедлов, в Бейруте — доктор Андерсон и сириец Аммени, с успехом исполнявший должность переводчика.

21-го ноября 1847 года Сюпли оставила Нью-Йорк и 18-го Февраля 184-8 года прибыла в Смирну. Из этого маленького порта офицеры экспедиции поехали на пароходе в Константинополь, испросить, через посредство американского министра, дозволения его величества султана пройти часть его сирийских владений, с целию исследовать Мертвое море и подняться по Иордану до его истока. Абдул Меджид назначил аудиенцию лейтенанту Линчу и не только даровал ему испрашиваемое дозволение, но даже обнаружил некоторое участие в успехе предприятия, прося сообщить ему об окончательных выводах. 3-го марта лейтенант Линч возвратился в Смирну; к берегам Сирии он отправился 10-го; 28-го бросил якорь в Акрской бухте, у подножия горы Кармель, и останавливался на пути в Бейруте и в других, местах.

Члены экспедиции, провизия, палатки, суда и повозки — все было высажено и выгружено; на берегах бухты устроен лагерь, а Сюпли отправилась сдать американской эскадре запасы, которыми была нагружена. Линч писал в этот день в своем [190] журнале: «С разнообразными чувствами мы видим ее отплывающую. Найдет ли на этом берегу оставляемых, когда возвратится взять их? Будем ли мы снова ходить по ее чистой палубе, — по палубе, которую так любим? Все равно: все мы в Божьей власти.»

Мало путешественников, которые, в подобных обстоятельствах, отдались бы своей судьбе с такою решительностию: в Акре только что разнесся слух о смерти лейтенанта Молинё, умершего незадолго пред тем, как и Костиган, от лихорадки, Вынесенной им с берегов Мертвого моря. Джон Пасти писал в своем журнале, изданном сэром Эдуардом Монтэгю: «Нас уверяют, что не удавалась ни одна из всех экспедиций, предпринятых для исследования Мертвого моря. Все члены этих экспедиций, если верить туземцам, погибли жертвами их преданности науке: одни — от тяжких болезней этого страшного климата, другие ограбленные и изрубленные кровожадными арабами. Все эти факты так свежи еще, что убийца не имел и времени отереть клинок своей сабли, что ни солнце не высушило, ни земля не поглотила еще крови несчастных жертв.»

С отплытием Сюпли представилось первое затруднение: каким образом перенести два судна с берегов Сирии к Тивериадскому озеру? Одно из них — медное — было названо Фанни Масон; другое — железное — Фанни Скиннер. Их [191] положили на трюксы, наполнили багажем и провизиею экспедиции; к трюксам припрягли достаточное, казалось, число лошадей, и когда кончились все эти приготовления, лейтенант Линч подал знак тронуться. Захлопали бичи и лошади вот-вот двинут; но, гордые прекрасною упряжью, они, как ни били их, решительно отказывались везти такую значительную тяжесть. Придумали заменить их быками: конечно, эти животные были бы более послушны, но в это время года все они работали в поле, следовательно и от них надобно было отказаться. В этой крайности, лейтенант Линч сбирался уже разобрать суда, как вдруг ему пришла мысль запречь верблюдов, вместо лошадей. Опыт совершенно удался. Туземцы чрезвычайно удивились неожиданному успеху; вперед они будут знать, что верблюд равно способен как носить тяжести, так и возить их.

Были устранены и другие затруднения, более легкие; 4-го апреля экспедиция тронулась, наконец, с берегов. Ее сопровождали 15 арабов, из числа которых, впереди всех, шериф-Хацца, из Мекки, старик прекрасной наружности, по прямой линии 33-ий потомок пророка; за ним его служители; потом — шейх одного племени бедуинов, Акиль, с десятью хорошо вооруженными всадниками. Арабы на прекрасных лошадях и с длинными пиками; моряки, тянувшиеся вереницей, верхом, либо впереди, либо позади их; верблюды, одни [192] навьюченные, другие везущие странные повозки, нагруженные металлическими судами, украшенными флагами, – все было оригинально и все внушало уважение. «Наш поход — говорит лейтенант Линч с некоторою гордостью — походил на торжественное шествие.»

Не без труда перевезли суда через гористую местность, отделяющую Тивериадское озеро от приморского берега, как ни были терпеливы верблюды и как ни усердно работали они. Не раз доводилось взрывать обломки скал и засыпать рвы: вместо дороги — тропинка для мулов, здесь слишком узкая, там слишком крутая; часто даже приходилось прокладывать совершенно новые пути. Но все препятствия были побеждены, и караван благополучно прибыл на выси холмов, возвышающихся над Тивериадским озером. Оставалась последняя и не пустая работа – спустить суда на озеро.

«Все люди — говорит Линч — помогали их сдерживать; но не раз боялись мы, что они вырвутся из наших рук и разобьются, низвергаясь в озеро; каждый сделал все возможное — и успех увенчал общие усилия. Мы с триумфом «перенесли их, украшенные флагами, за стены Тивериада, без малейшего повреждения, и, посреди толпы любопытных, спустили на синие воды Галилейского моря. Арабы пели, хлопали в ладоши и требовали бакис (на водку); мы же не [193] издали ни звука, ни восклицания: из уст христианина подобные возгласы были бы профанацией. Обе «Фанни» заколыхались на воде, развевая звезды и полосы флагов. Со времен Иосифа и римлян ни одно судно не плавало но этому морю, и в продолжении многих лет воды эти бороздила только одна безмолвная и одинокая лодка.»

Кажется, что именно эту «безмолвную и одинокую лодку» купил лейтенант Линч за 6 фунт. стерл.; ее исправили и нагрузили частию багажа двух других. Лодку эту назвали: Дядюшка Сам. 10-го апреля маленькая флотилия (бывшая на берегу) снова спустилась на воду и в следующем порядке поплыла к истоку Иордана: впереди всех Фанни Масон, вблизи за нею Фанни Скиннер и в арриергарде Дядюшка Сам, управляемый арабскими гребцами; бедуины же и скот, под начальством лейтенанта Даля, следовали вдоль берега.

Экспедиция начиналась, собственно, с этой минуты; поэтому начальник ее с точностию определил каждому из офицеров и волонтеров особенные обязанности, возлагаемые на них: г. Далю были поручены общие топографические очертания; доктору Андерсону — геологические наблюдения и собирание коллекций. Г. Бедлов должен был описывать страну, проходимую сухим путем, и все путевые происшествия; г. Ф. Линч – сбирать травы и цветы для гербариума, а г. Опик, командир Фанни Скиннер, обязан был делать [194] топографические съемки реки и ее берегов. Что же касается до главного начальника, то, подняв свой флаг на Фанни Масон, он взял на себя следить за течением, быстротою, цветом и глубиною реки и притоков, изучать ее берега и проходимую страну, произведения растительные, птиц и других животных; наконец, он вел подробный журнал всему путешествию.

Более недели плыли по течению Иордана; только вечером 17-го достигла экспедиция того места, где купаются пилигримы и которое немного выше уровня Мертвого моря. В продолжение этих осьми дней оба экспедиционные отряда сходились, обыкновенно, к вечеру и вместе бивакировали до утра следующего дня. Только самые неточные и неясные данные могли собрать в Тивериаде о течении Иордана, зато не без отчаяния лейтенант Линч удостоверился, с первого уже дня, в существовании множества опасных порогов.... Следовательно, на первом шагу они были поставлены между двух крайностей: либо возвратиться, либо стремглав лететь по течению, между ужасными водопадами. И таковы были трудности этого опасного плавания, что на второй день вечером суда находились только в 12-ти милях от Тивериада по прямому направлению. На третий день утром нашлись вынужденными оставить бедного Дядюшку Сама, слишком дряхлого для подобного путешествия. Только такие суда, как выстроенные лейтенантом Линчем в [195] Америке, соединявшие с большою крепостию чрезвычайную легкость, могли выдержать страшные и бесчисленные удары и толчки, неизбежно соединенные с плаванием по Иордану. Правда, обе Фанни неоднократно были довольно сильно повреждаемы, но ни разу не дали течи, и самые значительные из этих повреждений всегда исправлялись в несколько часов.

Недавно еще доктор Робинсон и Карл Риттер обратили внимание на огромную разницу между уровнем Тивериадского озера и Мертвого моря, – разницу, которая, по наблюдениям, заслуживающим полного вероятия, доходит до 984-х фут. Об этом предмете доктор Робинсон писал в Bibliotheca sacra, в августе 1848 года, рассуждение, вывод которого следующий:

«Результат трудов поручика королевских инженеров Симондса дает меру положения уровня Мертвого моря и Тивериадского озера перед морем Средиземным: первое ниже 1,311. 9 ф., второе 328. Пространство между этими двумя бассейнами не превышает, однако, градуса; следовательно, Иордан, падающий из одного в другое, падает с 16. 4 ф. на каждую милю. Из «рек, течение которых исследовано, только верхняя часть Оронта, с громом бегущего по своему скалистому ложу, да Миссури у больших водопадов — текут с тою же быстротою. Но на Иордане, сколько известно, нет ни водопадов, ни [196] порогов и течение его как ни быстро, но молчаливо; но, падая с высоты 984-х фут. на пространстве 60-ти географических миль, он мог бы «образовать три водопада одинаковой высоты с Ниагарским и все-таки сохранить такую среднюю быстроту, которая равняется быстрейшему течению Рейна, не исключая и его падения у Шафгаузена.» Зато и полагал доктор Робинсон, что в вычислениях этой огромной разности между уровнями Мертвого моря и Тивериадского озера вкрались ошибки и неверности. Мнение его, впрочем, весьма основательное, опиралось на этот раз на фактах несуществовавших. С одной стороны, течение Иордана, менее тихое, чем он думал, весьма часто прерывается водопадами и порогами: обе Фанни прошли их 27 весьма опасных, не считая множества других, не столь значительных; с другой — он так часто уклоняется, что расстояние между обоими озерами, по реке, 200 миль, тогда как по прямому направлению не более 60-ти; следовательно, средним числом, Иордан падает с 6-ти фут. на каждую милю. Таким образом окончательно разъяснено понижение уровня Мертвого моря перед Тивериадским озером, как учеными вычислениями, так и положительными наблюдениями. Американской экспедиции обязана география утверждениям этого важного факта, так недавно еще оспориваемого ученейшими людьми.

Реляция лейтенанта Линча и журнал Джона [197] Пасти со всею подробностию описывают Иордан на всем его протяжении. Трудно сообщить эти подробности, так они обширны и разнообразны. Но несколько строчек, заимствованных у Пасти, все-таки могут дать понятие об общем характере страны:

«Берега Иордана покрыты великолепной растительностию. Земля не обработана на столько, на сколько могла бы быть возделана, если бы земледелец не должен был опасаться грабежа и расхищения урожаев от разбойников, наводняющих эту страну. Воды Иордана, за исключением мест, прилегающих к водопадам и порогам, светлы и прозрачны. Они оплодотворяют орошаемые ими поля. Множество рыбы; но мы не видели следов медведей и львов, которые некогда обитали в прибрежных кущах; только там и здесь оттиски кабаньих ног.»

Обширная и глубокая равнина, по которой змеится Иордан, вообще бесплодна; ни лесов, ни зелени; горы, или, правильнее, холмы и пригорки, окружающие ее, большею частию дики и сумрачны. Только в самых глубоких впадинах этой равнины, да на берегах реки, встречаешь зелень, и какую зелень! Лейтенант Линч следующим образом описывает один пейзаж средней части течения Иордана, немного ниже Вади-Аджлуна:

«Общий характер этой печальной пустыни – необыкновенная дикость, производящая на душу [198] живое и глубокое впечатление. Эта степь, полная света и тепла, казалась нам пожаром при наступлении ночи, и каждая часть этого странного и торжественного зрелища могла быть видима совершенно ясно.

«Западные горы поднимались из лона равнины словно острова из среды океана, волны которого набегают на берега. Их выси, острые и каменистые, ярко принимая облачное сияние солнца, темными и резкими тенями отражали свои облики на стороне, закрытой от света. Горы, утвержденные на своих широких и мощных основаниях, все более и более обнаженные, кончались пирамидальными формами. Каждую из трещин, каждую из неровностей было видно так ясно, как будто их рукой можно было достать, тогда как в сущности мы были от них в нескольких часах пути; пласты, или слои этих гор, один «на другом, лежали словно гигантская книга, в которой Бог Своим перстом начертал историю их последовательных переворотов.

«С юга, самые высокие массы хребта удалялись на такое расстояние, что они казались чем-то воздушным, и наконец бледными и прозрачными парами сливались с горизонтом.

«Равнина, пролегающая у подножия гор, испещрена холмами и множеством конических возвышений; она походила на море, сильно взволнованное, — на неизмеримую шашечницу, квадратами [199] которой была эта темная зелень, здесь и там разбросанная но безнадежно-бесплодной и беловатой степи.

«Низкая, жолтая, бледная и коническая гряда заканчивала возвышеннейшую площадь, пониже которой, исподоволь, сбегала эта внутренняя равнинна, в половину бесплодная и нагая, в половину покрытая пустынными пастбищами, разъединенными обширными пространствами, и курганами, увитыми кустарниками.

«И еще ниже — долина Иордана, — долина святой реки! На берегах его вечная зелень; сверкающая «полоса в этой печальной пустыне — его бег поминутно уклоняется тысячами грациозных изгибов, и дорогу, идущую по его берегам, веселят и пение множества птиц и самый говор его волн, полный гармонии. Но, как бы то ни было, красота Иордана происходит единственно от противоположности со страной, которую он пробегает, опаленной и суровой.»

Вот каким образом лейтенант Линч переправлялся через пороги:

«Утром, в 10 часов и 15 минут, миновав уже один водопад, мы остановились, чтобы тщательно изучить весьма подозрительный каскад в 11 футов. Вода падала по средине реки, образуя угол около 60-ти градусов, и в основании ее, в том самом месте, где надо было плыть, высилась скала, грозная и опасная; чтобы не разбить [200] судов в щепки, надо было обогнуть эту скалу «и спуститься почти под острым углом. Внизу этого водопада начинались два порога, каждый в 150 сажен протяжения, пенистую поверхность которых, там и здесь, разбивали острые верхи черноватых скал. Наконец, ниже этих порогов, были еще два, длиннейшие, но не столь опасные и менее наклонные.

«К счастию, левый берег реки был покрыт густым кустарником, возвышающимся около 5-ти футов над одним местом, в котором воды образовали род мыса. Один из людей, переплыв реку вверх по течению, успел обвязать корни этих кустарников веревкою. Правда, мы не знали, будут ли эти корни на столько сильны, чтобы выдержать жестокий удар, — но другого «средства не было. Не желая подвергать опасности «жизнь моих людей, я приказал нескольким арабам, наиболее сильным, плыть по сторонам судов и, если можно, править ими до выхода в безопасное место. Потом я высадил людей, и привязавши Фанни Масон к веревке, дал ей тихо доплыть до верхнего края водопада; чем более она приближалась к нему, тем более сила течения метала ее во все стороны. Настала такая минута опасения и боязни, которую трудно передать. Люди экипажа, цепляясь по берегу, добрались до подножия водопада и стали у него шеренгой, с малыми интервалами: в этом положении они [201] могли помочь нам, если бы мы были отброшены в середину реки и пригнаны к ним силою течения. На Фанни Масон был я, да еще один человек; множество арабов торчало на скалах, сидя в воде по пояс, и белая пена волн странным и резким образом выясняла темный цвет их кожи; надо было видеть их дикие пантомимы, надобно было слышать их пронзительные крики, мешавшиеся с грохотом реки; пятеро из них цеплялись по обеим сторонам судна, для того, чтобы по возможности отклонить его от падения на скалу, высившуюся внизу каскада и грозившую, в последнем случае, совершенною гибелью.

«Фанни Масон, между тем, словно испуганная птичка, металась в неистовом потоке, силясь оборвать привязывавшую ее веревку. Выждав минуту, когда она прямо стояла на своем киле, я «приказал отдать канат. Она упала, нырнула, поднялась, скользнула но скале, не дотронувшись до нее, миновала водоворот, бывший у ее основания, и, в половину залитая водой, промчалась с такой быстротой через ближайшие пороги, что дух захватывало. Зато, что за крики, что за восклицания! Арабы, по видимому, более нас радовались и гордились успехом. Они были довольны, мы — благодарны. Во время спуска, два араба не выдержали и бросили судно; их отнесло довольно далеко течением, но все же бедняков вытащили: один был ушибен, другой целехонек. [202]

Лейтенант, Линч следующим образом описывает одно место, более близкое к Тивериадскому озеру, чем этот опасный порог:

«Долго плыли суда в совершенном безмолвии — в безмолвии пустыни; окрестность от времени до времени была торжественно прекрасна; тысячи птиц гремели своим разнообразным и странным пением; ветви ив, падая к лону реки, сплетались циновками, покрытыми или смешанными со стелющимся мхом, с вьющимися растениями, с бесчисленным множеством маленьких цветов, серебристо-белых; ласточки то вились над порогами, то произвольно бродили под этими сводами зелени, порою скрываясь в них, порою внезапно вылетая; и наконец, поверх всего и гармонируя со всем, этот голос реки, быстрые воды которой гремели звуками гобоев и цимбалов. Неразнообразен Иордан вообще; сегодня он омывает песчаные холмы; завтра змеится между низменными берегами, увитыми деревьями и пахучими цветами. Но некоторые места удивительно живописны: то бурный поток, стремглав ниспадающий с гор, то стаи распевающих птиц; здесь, из за ткани зелени, видишь далекие горы, заканчивающие равнину; там — тихий ручей вливает свои светлые струи в темные воды Иордана. Высокие известковые холмы, останавливающие чрезвычайные разлития реки, когда, зимой или в начале весны, она вливает [203] в Мертвое море избыток Тивериадского озера, — придают его западным берегам совершенно самобытный характер; левая, или восточная сторона низка и окаймлена ивами и тамариндами. На глинистом берегу мы видели свежий след тигра (леопарда), приходившего утолять жажду в этом месте. В другой раз, плывя мимо кабаньей берлоги, мы увидели вепря, с диким ревом бросившегося в чащу; но колебание камыша и треск сучьев, изломанных его быстрым бегом, еще обличали, несколько минут, направление, взятое зверем.

«Птиц было множество; и порою, когда мы выходили из под темных и безмолвных сводов зелени узкого и тихого потока в пространство «более широкое и облитое светом, гремящее падением порогов, над которыми птицы пели свои лучшие песни пустыни, – эта перемена, говоря словами г. Бедлова, могла сравниться с внезапным переходом из холодной и тускло освещенной комнаты, где гости оставляют свои шляпы, в светлую и раззолоченную залу, в которой разряженная толпа танцует под звук громкого оркестра.»

Плавание по Иордану совершилось без всякого серьёзного препятствия со стороны соседних арабов: видимая сила экспедиции не позволяла враждебных попыток. В некоторых местах завязывались даже дружеские переговоры; вообще же [204] говоря, члены экспедиции составили себе совершенно ложное понятие о жизни, характере и степени образования арабов: они, совершенно ошибочно, сравнивают их с индейцами Северной Америки, полагая столь же мало образованными, как Иовайсы, Павни и Черные Ноги (Blakfeet). Это грубая ошибка еще более бросается в глаза в расказе матроса, чем в повествовании командира, потому что Монтэгю не был на столько умен, как лейтенант Линч, и не имел тех сведений, которые приобрел последний.

Повторяем, в этой экспедиции все, что относится до Иордана — ново, любопытно, важно. Изучение этой реки заслуживает внимания и признательности ученого света. Течение Иордана — от Тивериадского озера до Мертвого моря — до этих пор было почти неизвестно; его исследовали лишь на весьма малых пространствах, немного ниже истока и немного выше впадения; теперь же, благодаря Американской Экспедиции, разъяснены все таинства его течения.

Исследование Мертвого моря не столь ново и менее интересно; разными путешественниками было посещаемо Мертвое море на всех его пунктах; сравнением их описаний легко можно было составить себе точный очерк его формы, положения и особенных, ему свойственных феноменов. Американская Экспедиция, во многих отношениях, не могла предназначать себе целью, да и не [205] предназначала, какие нибудь совершенно новые открытия на Мертвом море; дело шло о том, чтобы поверить прежние открытия, и она исполнила это с совершенным успехом, бесспорно доказав правдивость показаний лучших из предшествовавших путешественников, в особенности тех, которые отвергают старые сказки своих предместников. Мертвое море было исследовано, несколько лет тому назад, одним ирландцем Костиганом и, еще недавно, лейтенантом Молинё. Последний проплыл даже весь Иордан по его течению, и если бы прожил дольше и обнародовал свои наблюдения, показания лейтенанта Линча не имели бы столько любопытной новизны. Впрочем, надобно отдать справедливость г. Линчу: во многих случаях он отдает право первенства своим предшественникам; он даже назвал именем Костигана одну вершину полуострова, расположенного на юге Мертвого моря, и именем Молинё другую вершину, противоположную первой.

Американская Экспедиция 22 дня плавала на, Мертвом море; в течение этого времени она обошла его кругом, включая и южную оконечность, ни разу еще прежде не посещенную. Все сколько нибудь любопытные предметы, окаймляющие берега, были исследованы с величайшею тщательностию; море избороздили по всем направлениям, чтобы измерить глубину вод. Карта, приложенная к этому описанию, дает ему иную форму, различную [206] немного от той, которую обыкновенно давали прежние карты; ширина вообще сходна, но море не так узко к северной части и менее широко у южного полуострова. Сверх того, море растягивается в длину и вообще менее обширно; длина его — 40 миль, ширина же, средняя, в 9-ть. Лейтенант Линч, с величайшею подробностию, отмечает день за днем, час за часом, все явления, которые приводит, все наблюдения, которые делает; но он не дал себе труда сообщить свои замечания и впечатления, оттого ли, что не видел необходимости этой работы, или оттого, что не был в состоянии взять ее на себя: вот значительный недостаток его книги; кажется, впрочем, что только однажды, во время продолжительного плавания по Мертвому морю, он хотел было свести главнейшие выводы этой части экспедиции:

«Мы с величайшим тщанием измерили глубину моря, определили его географическое положение, температуру, ширину и быстроту его притоков; с тем же старанием мы собрали экземпляры царств растительного и минерального и определили ветры, течения, изменения погоды, и все атмосферные явления. Эти работы и верное описание всех особенностей и происшествий нашего плавания дадут точную идею этого замечательного бассейна, в том виде, в каком мы его исследовали.

«В 16-ти милях от вершины этих гор, к [207] северо-западу, находится Гербон: недалеко от этого места доктор Робинсон определил высшую точку, отделяющую бассейн Средиземного и Мертвого морей. Предполагают, что здесь, с Бени-На’има, с могилы Лота, лежащей на Гербоне, Авраам бросил взгляд на всю землю долины и видел дым, словно дым горнила. Результаты наших измерений глубины подтверждают те библейские сказания, где дается чувствовать, что бассейны Мертвого моря были некогда равниной, осевшей и, в гневе Господа, залитой водой. И действительно, ложе этой реки составляют две затопленные равнины: одна — вдавленная, другая — более возвышенная; первая углубилась на 1,300, а вторая на 13 фут. ниже поверхности земли. Северная, самая широкая и глубокая, пересечена рвом, который также, кажется, соответствует Води-эль-жеиб, или рву рва у южной оконечности моря.

«Между Жабоком и этой бухтой мы нашли, что ложе Иордана вдруг понижается; если и в водах его, текущих на юг моря, такое же понижение, представляющее одинаковый волканический характер, то нет сомнения, что весь Гхор, разом, осел вследствие каких нибудь особенных земных переворотов, которым, весьма вероятно, предшествовали огненные извержения и вообще горение горной смолы, преобладающей в равнине.

«Все наблюдения убедили нас в том, что горы первобытнее моря. Если бы их относительный [208] уровень был одинаков в основании, то потоки не могли бы источить своего ложа так постепенно и соотносительно. В северной части, в части, столь глубоко погруженной и в которой преобладает нежный известняк в смешении с горною смолою, воды низвергаются с высоты нескольких сот футов, тогда как на обеих южных сторонах они вливаются тихо, не смотря на то, что источник Вади-Керака на тысячу футов выше источника Вади-Гхувейера. Большая часть потомков имеет южное, наклонение у своих устьев, в особенности Зерка-Мэнь и Каллирохое; но если бы они и не имели этого уклонения, то противное доказательство, основанное на этом лишь факте, не могло бы выдержать критики, потому что притоки, как и вообще все воды, всегда избирают для своего исхода более твердую наклонность, не озабочиваясь углом впадения. Вермак впадает в Иордан под прямым углом, а Жабок — под острым.

«Окончательное изъяснение фактов, трудолюбиво собранных нами, — дело ученых. Что до нас «касается, мы не можем сомневаться в их результатах. Мнения наши были различны, когда мы вошли в Мертвое море. После 22-х дневных, последовательных и тщательных наблюдений, все мы удостоверились, что города равнины были действительно разрушены, как говорит о том св. Писание». [209]

Американская Экспедиция, перед возвращением, пошла в Керак, с целью освежить людей воздухом, менее жарким и более здоровым. В Кераке около тысячи христиан; но 3,000 арабов, живущих в палатках, и вне города, довели их до невероятного послушания. Христиане начали постройку церкви, в надежде соединяться в ней для одной общей молитвы Всемогущему и, в случае опасности, прятать детей и жен от внезапных наездов; но в последние годы поля их были опалены сирокко и обглоданы саранчею; остальное же, что уцелело, украдено арабами. Эти христиане дали следующее письмо членам экспедиции, адресованное американским братьям:

«Милостию Бога!

Волею Господа да достигнет это письмо Америки и да будет вручено нашим братьям веры, о сохранении счастья которых мы молим Всемогущего.

8642

Бедуак.

Мы в Кераке, в малом числе христиан бедных, и мы возводим церковь.

Мы умоляем ваше превосходительство помочь нам в этом предприятии, потому что мы очень слабы.

Наши поля были бесплодны, и саранча опустошила их в последние семь лет.

Наша начатая церковь не может быть окончена, за неимением необходимого капитала, потому что [210] наше маленькое число христиан со всех сторон окружено мусульманскими народами.

И так как в этом заключается все, что необходимо сказать вам, американские братья о Христе, то и нечего больше говорить.

Вверяются вашей доброте

Ард-алла-эн-Нахас, шейх, Иаков-эн-Нахас, брат шейха.

Керак, Иамаа-Аваа, 1264».

Члены экспедиции были довольны этими бедными людьми, всегда принимавшими радушно путешественников; но на обратном пути керакские арабы угрожали им решительным нападением и такими опасностями, которым они не подвергались во все время своего путешествия. К счастию, страх их, хотя и весьма основательный, рассеялся; окончивши, несколько дней после того, исследование Мертвого моря, они разобрали суда, в которых не нуждались больше, и отправили их в Иерусалим, с столь значительными коллекциями, что ими были навьючены два верблюда. Сами же они отправились туда же по дороге Санта-Сабы. Недолго оставались они в Святом городе и, осмотревши его подробно, возвратились в Яффу, не переставая заниматься новыми учеными трудами.

В Акре экспедиция разделилась: одна часть отправилась на турецком бриге в Бейрут, другая же возвратилась в Тивериад через Назарет. Последняя располагала подняться по верхнему Иордану [211] до его источника; она достигла своей цеди, но без пользы для науки. Описание лейтенанта Линча не дает ничего нового, ничего такого, чего бы мы не знали уже. Правда и то, что источники Иордана были так часто посещаемы и тако хорошо описаны, что в подобном путешествии ему бы трудно было напасть на какое нибудь новое открытие. После окончания этой экспедиции, члены ее отправились в Дамаск и возвратились к своим товарищам в Бейрут, пройдя Баальбек. Но не было видно Сюпли, которая должна была ожидать их, и велико было их удивление; они тем более сожалели об этой необъяснимой задержке, что болезнь лейтенанта Даля и нескольких людей требовала медицинской помощи. Однакож, больные скоро понравились, кроме этого отличного офицера. Прохворав несколько недель, он умер от той же изнурительной нервической лихорадки, которая убила Костигана и Молинё, предшествовавших исследователей Мертвого моря. Он скончался в деревне, в двадцати милях от берега, на Ливанских горах, куда приказал перенесть себя, в надежде, что воздух этих гор оживит его изнуренные силы. Лейтенант Линч решился перевезти в Америку тело своего несчастного друга и немедленно отправился в Бейрут. «Следуя за ним с двумя арабами — говорит он — я думал об его иных сиротках-детях и не раз желал смерти себе, спасения ему.» Но бренные останки [212] лейтенанта Даля не были перевезены в Америку: они покоятся во франкском кладбище Бейрута. Только 35 лет было лейтенанту Далю: это был прекрасный мужчина, с изящными приемами; инженер искусный и ученый, он участвовал и в экспедиции вокруг света, предпринятой правительством Соединенных-Штатов, за несколько лет перед этим, под начальством капитана Вилькеса. Предисловие лейтенанта Линча заключает в себе грустное известие: «его жена последовала за ним в могилу; но его имя — богатое наследство детям.»

Через восемь дней после погребения лейтенанта Даля и месяц спустя после общего соединения экспедиции в Бейруте, она, наскучив ожиданием Сюпли, отправилась на французском бриге, плывшем в Мальту. Там нашла ее Сюпли, 12-го сентября, и, снова приняв на свою палубу, менее чем в два месяца доставила в Нью-Йорк. Ее отсутствие продолжалось более года.

Бассейн, который мы называем Мертвым морем, носит другие названия в св. Писании: Восточного моря, моря Содомского, моря Пустыни, моря Соляного. У Иосифа и классических писателей он назван Асфальтовым озером, по причине горной смолы, производимой им во множестве. Его теперешнее название, без сомнения, происходит от общего убеждения, что ни одно живое существо не может обитать в нем. [213]

Кажущийся на нем дым — не больше как густой туман, производимый постоянным испарением озера, — туман, который рассеивается только с лучами солнца. Лейтенант Линч часто упоминает о нем. И виден он не только утром: «однажды (говорит Линч) море приняло самый сумрачный вид. Ни малейшее дуновение ветра не трогало его поверхности: без движения и гладкое, оно покоилось как маленькое озеро. Испарения покрывали его легким и прозрачным туманом, пурпуровый цвет которого странно противоречил с цветом воды; и когда туман этот сливался с водой, то в некотором расстоянии он казался дымом, поднимающимся над горящей серой. В эти минуты Мертвое море походило на огромный чан, наполненный плавимым но неподвижным металлом.»

Предание об огне, соединенное с преданием о дыме, по всем вероятностям, обязано своим существованием отчасти фосфорическому свойству вод Мертвого моря во время ночи. Мы не знаем наверное, было ли замечено это явление другими путешественниками. «Поверхность озера — говорит лейтенант Линч — была совершенно покрыта фосфорическою пеною, и волны, ударяясь о берега, разливали могильный свет на засохшие кустарники и на осколки скал, там и здесь разбросанные по берегам.» [214]

Поговорим теперь о несозревающих плодах. Ясно, что эти солянистые испарения и постоянные жары глубокого бассейна Мертвого моря вредны для некоторых растений, плоды которых уже по этому одному не могут поспевать, и наоборот: есть и такие, которые, привыкнув к этим условиям, должны давать хорошие фрукты. Факт этот, бесспорный впрочем, положительно не объяснен путешественниками, посещавшими Мертвое море большею частию не в пору созревания плодов. Лейтенант Линч и его товарищи видели, впрочем, в полном цвету, разные растения и кустарники, которые, в свое время, должны были дать прекрасные фрукты. Но, говоря вообще, берега Мертвого моря безжизненны, пустынны, бесплодны и только кое-где зеленеют листы и трава: невозможно не признать, что испарения этого моря и его солянистые осадки вредны растительной жизни на столько, на сколько убийственны для жизни животной.

Знаменитые содомские яблоки, по сказанию Иосифа, исключительное произведение Мертвого моря. Он говорит, что эти плоды на вид вкусны, но только тронь их — и они распадутся дымом и пеплом. Тацит утверждал, что «там может расти трава, могут цвести деревья, что плоды эти могут достигнуть полного наружного развития зрелости, но что внутренность плода, несмотря на его обманчивую форму, черна и полна пыли или праха». С изданием путешествий Зеетцена, [215] д’Ирби и Мангл’а почти доказано, что знаменитое содомское яблоко нечто иное, как ошер арабов, asclepias procera прежних путешественников, и принадлежащее ныне к разряду collotropis. Доктор Робинсон описал его весьма удовлетворительно, и Американская Экспедиция ничего не могла тут прибавить; растение это — многолетнее; иногда оно достигает от 10-ти до 15-ти футов высоты и от 7-ми до 8-ми в окружности. Кора его сероватая, похожая на пробку, и длинные листья — овальны. Плод похож на большое яблоко, или на апельсин; в пору совершенной зрелости он получает желтоватый и приятный цвет; когда же сожмешь его, он с шумом лопается, оставляя в рук обломки своей оболочки, да несколько волокон; его круглая форма происходит оттого, что большею частию он наполнен воздухом, как пузырь; в средине находится стручок, заключающий в себе семена и шелковидное вещество; если яблоко не созрело еще, то когда разрежешь или разорвешь как самый плод, так кору и листья, они дают липкую и беловатую жидкость, называемую арабами ошер-мильк, молоком ошера. В Палестине бадиджан растет только на берегах Мертвого моря, отчего и признан был специальным и характеристическим произведением этого бассейна; но тайна разоблачена: он произрастает в Персии, Аравии и Нубии. Если в Палестине его встречаешь исключительно на берегах Мертвого моря, то это оттого единственно, что [216] здешний климат, как самый теплый, наиболее ему полезен.

Есть другие, сказания о Мертвом море, равномерно заслуживающие краткого разбора. Одни относятся до необыкновенной плотности и солянистых свойств его вод; другие утверждают, что эта плотность делает их до такой степени упругими, что человек не может в них потонуть; если верить одним — ни одно животное не может существовать в этих водах, по причине веществ, постоянно в них растворяемых; если же верить другим, то все птицы, приближающиеся к берегам этих вод, поражаются заразительными испарениями и падают мертвыми, пытаясь перелететь их.

Иосиф, желая доказать упругость вод Мертвого моря, расказывает следующий анекдот: «Веспасиан приказал бросить в это море несколько преступников со связанными на спине руками; но они колыхались на волнах словно куски пробки.» Подобное положение есть лучшее для плавания на какой бы то ни было воде; следовательно, опыт не мог доказать того, что доказать был должен. Впрочем, доктор Покок доказал, впоследствии, плавая и даже ныряя в Мертвом море, что либо этот анекдот не так, расказан, либо свойства воды самым странным образам изменились с течением времени. Во всяком случае вопрос этот один из тех, относительно которых предание [217] не ошиблось. Эта вода до такой степени насыщена солянистыми и горно-смолистыми веществами, что она гораздо тяжелее вод Океана. Факт этот, приводимый множеством путешественников, не нуждался в подтверждении; но продолжительное пребывание Американской Экспедиции на Мертвом море позволило ее членам собрать еще более доказательств: то они удивлялись необыкновенной трудности грести и силе ударов волн о края судна, то они замечали, что суда их, с тем же самым грузом, гораздо менее сидели в воде на Мертвом море, чем в Иордане; наконец, в бурную погоду, они давали больше течи, потому что верхи волн перебрасывало через борты. Лейтенант Линч, перед оставлением Мертвого моря, сравнил относительную тяжесть его вод с водой Атлантического океана; последняя была взята в 25-м гр. западной долготы. Принимая дистилированной воды за 1, вода Атлантического океана дала 1.02, а Мертвого моря 1.13; первая растворяла 1/6, а дистилированная вода 5/17; соль, которую употребляли для этого опыта, была немного сыра. «Покидая Иордан, мы с тщанием отмечали погружение судов, и несмотря на то, что груз их был один и тот же, в Мертвом море они углублялись «целым дюймом меньше.»

Лейтенант Линч не вполне подтверждает опыты плавания, расказанные г. Стефенсом в его Дорожных приключениях. Стефенс говорит: [218] «Смешно было глядеть на одну из наших лошадей; едва погрузившись воду, она поплыла и была опрокинута на бок; всеми силами старалась она удержаться в равновесии, но едва только прекращались ее усилия, как она снова падала на бок и почти на спину, выбрасывая свои ноги кверху и от испуга издавая громкое ржание.» Лейтенант Линч делал тот же самый опыт и положительно объявляет, что животные не были опрокидываемы на бок; он не иначе объясняет расказ Стефенса, как предположением, что лошадь эта была необыкновенно слабая. Правда, он допускает, что «лошади немного склонялись на одну сторону», но прибавляет, что «не теряли равновесия»; опыт повторили, и лошадь «с трудом могла держаться «прямо». Лейтенант Линч следующим образом расказывает о своих купаньях: «я чувствовал большое затруднение углублять свои ноги в воду; когда же, ложась на спину, я поднимал колени и клал на них свои руки, — мгновенно терял равновесие». В этом собственно явлении нет ничего удивительного, и, конечно, с каждым из нас повторится тоже самое, будь это на озере, пруде, океане, или даже просто на земле. Во всяком случае не подлежит сомнению, что на поверхности Мертвого моря тела весьма легко плавают. «Большая часть из нас — расказывает один из людей экипажа — «купалась в этих «водах и так легко плавала на них, что без [219] малейшего труда мы могли, плавая, ощипать курицу или читать газету; говоря вообще, трудно было погружаться ниже поверхности.»

Конечно, вряд ли бы кому-нибудь пришло в голову отправиться к Мертвому морю за удовольствием плавать по совершенно ровной поверхности, ощипывать куриц и читать газеты без опасности потонуть; но и тут есть своя изнанка: удовольствия эти обходятся довольно дорого. Выкупавшись в этих водах, наделенных такими особенными свойствами, выходишь весь покрытый масленистым, чрезвычайно неприятным веществом, возбуждающим болезненный зуд; если же пробудешь в них несколько часов, то оставишь всю свою кожу. Случалось, что матросы, гребя, замачивали свои руки: руки покрывались как будто пеной и кожа становилась масляниста, жестка и жгуча.

Вода Мертвого моря, несмотря на эти неудобства, не имеет запаха; так покрайней-мере утверждает лейтенант Линч. Не ей самой приписывает он, как Молинё, неприятный и вредный запах, который вдыхаешь на берегах, но источникам и смрадным болотам, окружающим ее, и, частию, испарениям стоячих вод, разбросанных на низменной равнине, окружающей ее с северной стороны. По его мнению, солянистые испарения поверхности моря, собственно, скорее должны быть здоровы, чем вредны, и так как вдоль, берегов его весьма мало деревьев и кустарников, то воздух не [220] может быть заражен гниением растительных веществ. Сильные жары, едкое и вязкое действие этих вод — вот что делает опасным долгое пребывание на берегах Мертвого моря: эти две причины, соединенные вместе, возбуждают сильнейшее воспаление кожи, расслабляют силы и часто рождают лихорадочные припадки, «Несмотря на то, что здоровье людей» — говорит лейтенант Линч — «казалось хорошо по прежнему, но в две недели все они, под этим влиянием, словно были поражены водяной; худые стали толстыми; толстые — бочками; у бледных щоки были покрыты самым ярким румянцем; теже, цвет лица которых был и прежде красен, стали пунцовыми; малейшая царапина превращалась в рану, и тело большей части людей было покрыто маленькими гноевыми прыщами. Матросы горько жаловались, когда капля морской воды падала на их язвы. — К счастию, у всех нас был хороший аппетит»….

Лейтенант Линч и матрос Монтэгю часто упоминают о замечательных явлениях, произведенных соляными испарениями на берегах Мертвого моря:

«На полуострове, находящемся на его южной оконечности — говорит лейтенант Линч — мы видели несколько кустарников, стебли которых частию упадали в воду; их ветки, без листьев, были покрыты солью и сверкали на солнце как [221] деревья в Соединенных-Штатах, когда они покрыты инеем.»

….«Мы осматривали наше судно, обшитое медью и быстро испортившееся в этом море. И таково было действие воды, что до тех пор, пока металл погружен в ней, он сверкал как полированное золото; но едва только вошел в соприкосновение с воздухом, как его немедленно начало разъедать.»

….«Берега бухты, перед которой я пишу, покрыты солью, словно выбеленные известью.» (Линч.)

«Берега Мертвого моря не так светлы, как берега моря Средиземного и Атлантического океана; они темно-каштанового цвета и одинакового вкуса с водой, несмотря на то, что волны весьма редко омывают их.» (Монтэгю.)

«Мы заметили, что час спустя после нашей высадки у Цедума, следы, оставляемые нашими ногами на почве бухты, покрывались кристаллами.» (Монтэгю.)

«Мы никаким образом не могли, несмотря на все наши старания, высушить один том in-8, упавший в воду.» (Монтэгю.)

Во все время трех-недельнэго пребывания лейтенанта Линча и его товарищей в Мертвом море, они ни разу не видели ни одной рыбы, ни одного животного, обитающего в воде. Больше даже: некоторые из потоков, вливающихся в Мертвое море, воспитывают, как ни солены они, [222] множество рыбы; но едва только эти рыбы относятся течением в море, как умирают и всплывают на поверхность. Лейтенант Линч приводит еще более удивительное явление. «По возвращении нашем — говорит он – капли воды Мертвого моря были рассматриваемы в сильнейшие микроскопы, и невозможно было открыть и малейшего следа каких либо животных».

Если на берегах Мертвого моря встречаешь гораздо менее птиц, чем на других озерах, то это оттого, что растительность здесь слишком редка. Если нет ни одной водяной птицы, то это потому, что нет ни одной рыбы. Но давно уже доказано, и Американская Экспедиция подтвердила это, что испарения Мертвого моря не убивают птиц, решающихся перелетать его; часто видели диких уток, плававших весьма спокойно. Сказание, которому не следует верить, возникло, вероятно, от какого-нибудь факта, подтвержденного многими путешественниками. На воде и на берегах Мертвого моря часто видишь тела птиц. Г. Линч трижды находил их, но, по его мнению, они умирали от голоду. Монтэгю полагает, что они были ранены, и прибавляет, что эти тела очень хорошо сохранились, несмотря на то, что, как кажется, довольно долго пролежали в воде. «Кажется – говорит он — что вода имеет свойство сохранять все, что падает в нее. Мы нашли в ней разные куски дерева, превосходно сохранившиеся».

Текст воспроизведен по изданию: Иордан и мертвое море // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 95. № 378. 1852

© текст - ??. 1852
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
©
OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖЧВВУЗ. 1852