Поездка в Наблуc

ПОЕЗДКА В НАБЛУС

(CИХЕМ).

Дневник профессора В. А. Левисона.

Иерусалим 1860 г.

В мае 1912 г. сенатор Г. И. Шамшин передал мне найденную в бумагах покойного отца его рукописную тетрадку, озаглавленную „Поездка в Наблус. Дневник профессора В. А. Левисона“. Заинтересовавшись содержанием этого дневника, мне до сего времени совершенно неизвестного, я стал собирать кое-какие сведения и, по сведениям этим, за достоверность которых я не отвечаю, упомянутое письмо-дневник писано профессором Петербургской Духовной Академии по кафедре еврейского языка Левисоном и адресовано, как надобно думать, епископу Кириллу, настоятелю русской миссии в Иерусалиме.

Говорили мне, что сделанное Левисоном открытие возбудило, в свое время, большой интерес и о нем был ряд статей, как в русских духовных журналах шестидесятые годов, так и в заграничных изданиях.

Что касается нашего пятикнижия, то в подлинности его никаких сомнений высказано не было, считалось лишь недостаточно доказанным, что осмотренные Левисоном манускрипты действительно писаны внуком Аарона, но вместе с этим установлено, что манускрипт этот несомненно глубокой древности.

Я думал и думаю, что если действительно это письмо-дневник достаточно известен, то, конечно, нет никакой [393] надобности оглашать его вновь, в противном же случае, т. е. если появление его в печати желательно, — то настоящее место ему на страницах „Русской Старины“.

И. В. Мещанинов.

Ваше Преосвященство!

Благословение Божие, которым Вы меня напутствовали, не оставляло меня во все время моего пребывания в Наблусе. Как известно Вашему Преосвященству, в понедельник, 25 апреля, я отправился в Сихем, называемый ныне Наблусом. Первую ночь я провел в Эльбире, близ Рамаллы, а на другой день утром, очень рано, продолжал свой путь и прибыл в Бедин, называемый в Св. Писании Бет-авен, а потом, уже около 8 ч. утра я был в области Сайлун, которая в Св. Писании называется Спло, — где некогда служил Первосвященник Илий и находилась скиния завета, как сказано в книге Царств (I гл.). Я отдохнул несколько времени в скалах Эйнхарамие и хотя и название этого места, по переводу с арабского, означает источник разбойников, но, слава Богу, я не видал ли одного из тех, в честь которых названо это место. Напротив, я очень дружелюбно разделил свой завтрак с пришедшими ко мне арабами, которые с удивлением смотрели на мой самовар и пили чай, верно в первый раз в свою жизнь и, может быть, в последний. Они проводили меня, в знак благодарности, до Турмусая, может быть, „Ая", упоминаемого у Иисуса Навина (8, 9). Отсюда я продолжал свое путешествие по весьма крутым горам до источника Любен. Невыносимый жар принудил меня остановиться на несколько часов у этого источника. Невольно бросается в глаза, что, с приближением к Сихему, растительная природа, мертвая около Иерусалима, постепенно начинает оживляться и как будто хочет сказать этим каждому путешественнику, что в Иерусалиме распяли Иисуса Христа, а в Сихеме признали Его истинным Мессиею и поэтому, как видно, проклятие Божие около Иерусалима, так точно видно благословение Божие около Сихема. Наконец по весьма красивой долине я приехал в Араба — место, о котором упоминается в 5-й книге Моисея, гл. II, стих 30-й. Отсюда я увидел вдали Гаризин, при котором лежит Сихем, и при всем утомлений после трудного пути, я почувствовал такую радость, что совершенно [394] забыл о трудностях 8-ми часовой верховой езды. Не скрою, Ваше Преосвященство, что Сихем отдан был коленом Ефремовым для жительства левитам, как об этом ясно говорится в книге Иисуса Навина (21 гл. ст. 20, 21), и поэтому я, как потомок Левия, с особенною радостью приближался к этому городу, где некогда жили мои праотцы. Недалеко от Наблуса находится гробница Елеазара — первосвященника, который, вместе с Иисусом Навином, разделил землю обетованную между колунами Израилевыми (Ис. Н. 121). Сюда выехали некоторые члены Самаритянского общества, чтобы встретить меня при гробнице этого Первосвященника, а другие из них встретили меня при известном колодце Иакова. При въезде в город все старшины общества, с своим священником Амвраамом, сделали мне торжественную встречу и последний повел меня в свой дом, где я и жил во все время своего пребывания в Наблусе. Я считаю себя в праве назвать первосвященником этого, известного Вашему Преосвященству, человека, потому что он — единственный потомок Аарона, имеющий письмоводное родословие, копию которого с переводом честь имею представить при сем (№ 1) Вашему Преосвященству (Приложений этих при рукописи нет). Правда, в настоящее время, есть между евреями люди, которые называются священниками, по своему происхождение от Аарона, основанному на устном отцовском предании, но между ними нет ни одного, который бы имел настоящую родословную, подобно священнику у Самаритян. Вечером того же дня собрались ко мне все члены этого общества — имена и число их всех прилагаются при сем под № 2.

27-го апреля. Утром я должен был заняться приведением в порядок моих книг, которые я брал с собою, и устройством для себя письменного стола. Священник мне показал один список Пятикнижия Моисеева 11-го века, очень хорошо сохранившийся и при этом дал мне еще весьма древнюю родословную самаритянских священников. В последней замечательно то, что родословие идет по линии от Елеазара, а не от Пфамара, от которого произошел Илий первосвященник. В линии Елеазара находится Садок, который был первосвященником при Давиде, и о котором говорится у пророка Иезекииля (44 гл. ст. 15). Я выставляю это для того, чтобы показать верность родословия самаритян, которые не [395] знают книг Пророческих, а между тем их счисление первосвященников вполне согласно с счислением имен, встречающихся в Св. Писании. С особенною радостью я видел, что все древние рукописи, рассмотренные мною в этот день, согласны (исключая разностей орфографических) с моим списком Пятикнижия, который я имею у себя под руками уже два года.

28-го апреля. Священник водил меня в некоторые места города и показал мне разные Самаритянские надписи. Прежде всего он привел меня в один большой дом, который некогда был местом молитвенных собраний самаритян, а теперь сплою отнят у них и обращен в мечеть, теперь уже брошенную. Затем в башне принадлежащей также магометанам, показал мне камень, на котором иссечены 10 заповедей по тексту самаритянскому, который, как известно Вашему Преосвященству, отличается в этом случае от текста еврейского. Но этот камень так вложен в стену, что буквы обращены низом к верху, видел я много и других камней с надписями как самаритянскими, так и греческими, который весьма трудно прочитать, частью потому, что сохранились, большею частью, только в отрывках, а частью потому, что находятся слишком высоко от земли и буквы обращены верхом вниз. Возвратившись домой, священник объявил мне совершенно неожиданно, что молодые священники, его племянники, и некоторые другие самаритяне собрались в молитвенном доме, чтобы переложить древний свой список Пятикнижия Моисеева из старого футляра в новый. Что касается этого последнего футляра, то вы его видели у меня. Бедное Самаритянское общество, перед моим отъездом в Наблус, сделало в Иерусалиме серебряный футляр, в котором бы хранилась их священная книга, вместо старого медного, уже изломанного. Опасаясь грабежа на дороге, священник Амвраам просил меня взять с собою этот футляр, и привезти его в Наблус. Разумеется, я уважил просьбу Амвраама. Здесь я должен сказать о различии списков Св. Писания, назначенных для домашнего употребления и для общественного (церковного). Первые суть обыкновенный книги, писанный, или печатный, на пергаменте или на бумаге, с точками и знаками препинания, с толкованиями и переводами, или без них. Таковы списки закона Моисея для домашнего употребления у иyдeeв; но у самаритян точки не употребляются, хотя Пятикнижие, назначенное для домашнего [396] чтения, часто бывает с толкованиями и даже с арабскими переводом. Список же, назначенной для употребления при Богослужении, как у евреев, так и у самаритян, называемый Сефер тора, может быть написан только на коже, без всяких знаков и точек, исключая точек после каждого слова, двух точек после каждого периода и трех точек после каждой отдельной тирады в Самаритянском списке. Таких списков у самаритян только три: первый тот знаменитый список, о котором так много говорили, но которого никто не рассмотрел, второй, написанный за 800 лет назад, третий около 600 лет. Все эти списки теперь не употребляются для чтения при Богослужении, потому что боятся, чтобы они, особенно первый, не пришли в совершенную ветхость от частого употребления. Теперь священник всегда читает наизусть положенные в тот или другой день места из Пятикнижия Моисеева, держа впрочем свиток в руках.

Хотя и не ожидал так скоро приглашения со стороны Амвраама посмотреть древнюю святую книгу, но чтобы не упустить такого прекрасного случая, я должен был отправиться вместе с ним в молитвенный дом самаритян.

Перед входом, по обычаю самаритян, все должны отлагать всю свою обувь и только мне дозволено было войти в чулках. При мне вынут был из своего старого ковчега знаменитый список, для переложения в новый серебряный футляр. Чувства радости и страха наполнили мою душу: и стал на колена, по примеру всех других, и начал читать, где было можно; потому что во многих местах буквы уже изгладились. Прежде всего я остановился на 20-й главе второй книги Моисея, где изложены десять заповедей, и на всех тех местах, где резко бросается различие между текстами, еврейским и самаритянским. Ваше Преосвященство, если вы читали описание какой-нибудь битвы, в которой пали тысячи людей, описание, где рисуются самыми яркими красками все ужасы сражения, подобное чтение не оставляет после себя таких следов ужаса, который бы мы почувствовали в то время, когда бы нас поставили на поле битвы и мы собственными глазами видели бы человеческую кровь, льющуюся ручьями, собственными ушами слышали бы стоны и вопли изувеченных и умирающих воинов. Так и я, когда слышал, что в Наблусе (древнем Сихеме) хранится в продолжение стольких веков и до настоящего времени список Пятикнижия Моисеева, написанный за 3300 лет, то и вершил этому и не верил, [397] думал, что эта книга, быть может, действительно очень древняя, но что ее древность преувеличена. Особенно одна мысль заронила в мою душу сомнение в ее древности, именно: я не мог решить себе вопроса, каким образом может быть написано в ней имя писавшего ее так, чтобы не оставалось повода сомневаться, что оно написано позднейшею рукою. Еще если писавший написал, положим, в начале, середине или конце книги свое имя, то это уже будет прибавление к закону, что строго запрещается самим законом и никогда не было в обычае ни у евреев, ни у самаритян. Но эти сомнения, в настоящую пору, рассеялись совершенно при виде самой книги. Здесь ученые мира сего не могут возразить, что во время Моисея писали на папирусе, а не на коже: потому, что у пророков закон Моисея всегда называется свитком; он был всегда на коже и никогда на папирусе. Священные писатели не ожидали, когда будет изобретен пергамент, они никогда не могли писать иначе, как на коже годового овна, принесенного в жертву мирную и теперь, так как самаритяне приносят только пасхальный жертвы, то и лишены возможности написать свиток подобный первому. Здесь я был на поле битвы; я видел при этом законие3300 убитых лет, видел миллионы евреев, умерших за этот закон, которого язык сохранился у них, но не в том самом первоначальном шрифте; видел самаритян, которые измерли все, кроме горсти, назначенной быть хранителями этой святыни; видел миллионы христиан, которые умерли за веру в Иисуса Христа, обетованного в этом законе, и несравненно яснее, нежели в еврейском тексте, потому что здесь он уже назначен на горе Синае, видел, как Господь Бог, который отмщает до третьего и до четвертого рода ненавидящих Его, распространяете Свою милость на 1000 поколений (хотя теперь, со времени написаний этой книги едва ли прошло 100 поколений), который сохранил свой закон между теми двумя горами, Гаризин и Гевал, где были произнесены, столько лет назад, благословение на хранящих закон и проклятие на нарушителей его. Я стоял между этими горами и читал этот закон, читанный тогда левитами, от которых имею счастье происходить. Это был для меня третий великий день моей духовной жизни: первым я считаю 21 октября 1839 г., когда надо мною совершил таинство крещения член Св. Синода, Василий Иванович Кутневич; второй валяный день моей жизни 11-е февраля 1868 г., когда имел счастье поклониться гробу [398] Господню в Иерусалиме; третий день — 28-е апреля нынешнего 1860 г.. когда я видел пять книг Моисея в первобытном шрифте, написанные 20 лет спустя после смерти законодателя его внуком, сыном Финеаса, сына Елеазарова, первобытный единственный оригинал, который сохранился до ныне... Возвратившись домой, я не мог ничего другого додать, как только плакать от радости и благодарить Бога за Его величайшую милость ко мне недостойному.

29-е апреля. Это был седьмой и вместе последний день Пасхи у самаритян, которые имеют свой календарь и не празднуют Пасхи вместе с евреями. Торжество этого дня увеличилось от того еще, что в этот день самаритяне праздновали переложение своей книги из старого ковчега в новый. Я пошел в их молитвенный дом; мне предложили стул, но я отказался; у них в обычае стоять во время чтения закона, и па коленах во время молитвы, пли оставаться лицом, простертым ниц. Сколько я мог заметить, молитва их была весьма усердна; чтение закона совершается всеми в один раз и так громко, что напоминает то время, когда закон был произнесен перед всем народом, на горе Гаризин. Сначала мне было трудно понимать их чтение, потому что они произносят иначе, нежели евреи; но потом, когда узнал место, которое они читали, разумеется, понял все. Когда было кончено чтение и священная книга была положена на свое место, все приблизились к покрову, лежащему на законе, и целовали его. Тем кончилось их Богослужение. После почти все пришли ко мне с приветствием, на которое я отвечал им своим. Вообще должно сказать, что самаритянское Богослужение отличается от еврейского во всех отношениях; их молитвы совершенно другого содержания, псалмов они вовсе не знают. После обеда я отплатил визиты старейшинам общества, был в 6 — 7 домах и в каждом доме видел древний список Пятикнижия Моисеева; некоторые из этих списков писаны в Каире, другие в Гасе, иные в Дамаске; но один список меня поразил: он написан на коже за 600 лет и до сих пор еще остается непереплетенным. Когда я спросил их о причине, то они отвечали, что книга в таком виде лучше сохраняется, и шнурки, необходимо употребляемые при переплете, портят листы книги. Другой список очень редкий, уже существовал во время Эздры; вообще нужно сказать, что как Господь сохранил эту горсть народа, среди всех гонений и бурь, как показывает их история, [399] так точно сохранил при них такие древние списки Своего закона.

30-е апреля. Я весь день пробыл дома, занимаясь сличением моего списка с тем, который существовал уже во время Эздры. При этом заметил, что между тем и другим нет никаких разностей; только шрифт крупнее в первом, чем в последнем. Видел несколько манускриптов, касающихся истории самаритян. В этот день посетил меня игумен греческого монастыря в Наблусе и пригласил меня в свою церковь. Вечером ходил осматривать окрестности Сихема, которые, как известно, одни из лучших во всей Палестине.

1-е мая. Утром ходил в греческую церковь. Игумен знал причину моего путешествия в Наблус и потому показал мне одно старое греческое евангелие, печатанное в городе Монастыре (в славянских землях) в 1545 году, старым греческим шрифтом. Я читал в нем дневное евангелие Иоанна, 4 главу. Едва я кончил свое чтение, как пришел священник Амвраам, он прямо хотел идти в алтарь, но игумен не позволил ему этого. Тогда он сказал мне: странно, что христиане не уважают нашего ветхозаветного священства. Я, как священник, хочу идти в алтарь. Я ему объяснил, что игумен не может впустить в алтарь человека не крещенного, и, таким образом, примирил их. Не могу не заметить, что здесь я имел перед собою представителей Ветхого и Нового Завета: священника Амвраама, имеющего родословие от Аарона и список Пятокнижия, писанный за 3300 лет, и игумена греческого, имеющего евангелие, напечатанное 315 лет. Я при этом думал, что Господь Бог вечен, вечно Его слово; день един перед Ним, яко тысяча лет, и тысяча лет, яко един день. Он всегда един и той же в Ветхом и Новом Завете и во вся веки. Вечером этого дня, когда воспоминается беседа Спасителя с самарянкою, я пошел к тому колодцу, где происходила эта беседа. Колодезь довольно глубок; священник Амвраам сказал мне, что он сам измерял этот колодезь и нашел его глубину в 20 аршин. Слышно, что греки теперь купили этот колодезь, при котором была некогда церковь: мраморные столбы и тесанные камни видны и доселе. Не больше, как в расстоянии ста шагов отсюда, находится гробница патриарха Иосифа; здесь я сказал священнику, что так как самаритяне происходят от Иосифа, то весьма естественно, что Бог оставил их в этом месте [400] хранить гроб своего праотца, подобно тому, как в Хевроне всегда были хранителями гробов Авраама, Исаака и Иакова их потомки, именно: прежде в Хевроне жили евреи — сыны Иакова, потом идумеане — сыны Исава и ныне арабы — сыны Измаила, сына Авраамова. Эти слова, сказанный мною случайно, произвели весьма хорошее впечатление на ефремитов и манасситов, так называемых самаритян.

2-е мая. С особенным интересом рассматривал один экземпляр Пятокнижия Моисеева, писанный в 657 году по Р. X. который предложить мне священник. Я пересмотрел всю эту книгу: это конечно экземпляр старой книги и, значит, как манускрипт, безотносительной важности не имеет; но важно то, что из этого списка видно, как скоро приняли самаритяне магометанское летосчисление потому, что в книге время написания означено 35 годом эджир, по магометанскому летосчислению. Это мне показалось настолько интересным, что я, выписав оттуда все это место, с совершенною точностью, через прозрачную автографическую бумагу, отпечатал и один экземпляр прилагаю при этой записке (№ 3) (Приложения при записке нет).

3-е мая. Мы встали очень рано, еще до восхода солнца (в 3 часа) и отправились на гору Гаризин. Священник Амвраам был нашим провожатым. Мы прошли через долину, которая очень богата водою, и называется Пардэс. Вода, идущая из Гаризина, чиста как кристалл но очень холодна. Разными ручьями отводится она в сады. У самаритян есть два названия для садов: если сад орошается ручьем или каналом, то он называется Пардэс (рай), а если в саду нет воды, то тогда он носит имя (кэрем) виноградник. Солнце начинало всходить, когда мы, перешедши долину, стали взбираться на гору. Дорога из Сихема на Гаризин идет в юго-восточном направлении. Самаритяне имеют три станции для отдыха, когда всходят на гору во время 3-х Израильских праздников, предписанных в законе Моисеевом. В эти праздники они читают в своем молитвенном доме все четыре книги Моисея и из 5-й книги Моисеевой до 12-го стиха 10-й главы: и ныне Израилю... Вышедши из молитвенного дома, они в дороге читают с этого места дальше до 1-й станции, называемой отдых самаритян и находящейся при подошве горы. Здесь они отдыхают около получаса и потом, поднимаясь дальше в гору, читают от 20-й [401] до 28-й главы пятой книги Моисеевой. Отдохнув еще раз на средине горы, они читают от 28-й главы до конца книги. Достигнув, таким образом, вершины горы, самаритяне идут с молитвою к их священному месту. В этот раз мы отдохнули с священником на всех местах положенного самаритянами отдыха и потом отправились на то место, где они закалают пасхального агнца, чего (как известно всякому знакомому с еврейскими обрядами) нигде и никогда не бывало у евреев со времени разрушения Иерусалима. Нынешний год самаритяне закалали пять агнцев. Агнец должен быть одного году от роду, без всякого недостатка. Во время праздника раскидывают здесь свои палатки и живут в них три дня. Женщины, которым по закону не дозволяется быть в священном месте религиозных собраний, живут в особенных палатках. Нынешний год было 14 палаток.

В нескольких шагах дальше от места заклания агнцев, они жарят их и едят, а потом сжигают на огне все остатки без исключения.

С этого места мы продолжали наш путь до самой вершины горы. Здесь, отдохнув немного, мы вооружились зрительными трубами и стали рассматривать окрестности. Удивительный вид открылся моим глазам, вид, какого я во вею жизнь не встречал. Обратись к западу, я мог видеть перед собою всю Израильскую землю. Я мог видеть даже простыми глазами Яффу на ее зеленом, усаженном густо апельсинными и лимонными деревьями холме и весь берег моря до Кармила.

В это самое время в некотором расстоянии от Яффы, мы заметили два парохода, из которых один шел по направлению к северу, вероятно в Бейрут, а другой по направлению к югу, верно в Яффу или Александрию. Взявши трубы, мы увидели все довольно ясно. Полюбовавшись этим прекрасным видом, мы отправились дальше по площадке, на вершине горы. Теперь священник попросил меня снять обувь, по его примеру и мы продолжали путь, но признаюсь с большим трудом, но мелким, острым камешкам, иногда перемешанным с колючими растениями.

Мы подошли к колодцу, спустившись к воде по камням, спутник мой, г. Краузе, нашел воду очень чистою и холодною. Потом, обратись к северу, мы увидели Ермон с его белым вечно коронованным снегом челом. По ту сторону Иордана тянулись горы Абарим с юга на север. Из этой [402] гряды гор Моавитских одна значительно поднимается выше других: это вероятно гора Нобо с ее высочайшею вершиною фисга, или по произношении самаритянского священника фасга. Увидев ее, я понял наглядным образом, что с этой высокой горы Моисей действительно мог видеть всю землю обетованную, с юга до севера; особенно, если припомнить, что он, несмотря на свои сто двадцать лет, обладал прекрасным зрением (Втор., 44, 8). Подвигаясь мало-по-малу с величайшим трудом и чувством боли в ногах, мы дошли до священного места, где стояла 270 лет скиния завета. Священник показал место Святая Святых, но сам не дерзнул ступить на него ногою, и разумеется, и я. Не вдалеке отсюда видны 12 неотесанных камней, и священник на мой вопрос, касательно их значения, сказал весьма серьезно, что ими означены и под ними находятся те двенадцать камней, принесенных израильтянами с Иордана, о которых говорится в книге Иисуса Навина (Иис. Нав. 4 главы 20 стих) (Галгалы, место упоминаемое здесь, находится против Гаризина (5 книг. Моис. 11 гл., 29, 30 ст.). Обратись потом к юго-востоку, мы увидели место Исило, где некогда стояла скиния завета; к западу видна гора Ноби-Самуэль, в недальнем расстоянии от Иерусалима, а еще дальше мы могли заметить холм, на котором расположено селение Абу-гош, находящееся близ Иерусалима на Яффской дороге.

На горе Гаризин стояла 270 лет скиния свидения и вообще все святыни, сооруженный Моисеем в пустыни до тех пор, пока Господь скрыл все это от народа своего, начинавшего уже склоняться к идолопоклонству. Это было во время Сампсона, при Узии первосвященнике, седьмом от Аарона. Прошедши еще несколько, священник, к крайнему моему удовольствии, надел свою обувь, и я в ту же минуту последовал его примеру. Внизу перед нами раскидывалась прекраснейшая долина Араба. В это время подошли к нам оба племянника Амвраама, молодые священники — Иаков и Финеас, и в сопровождении их мы отправились в один необитаемый и никому не принадлежащий дом, на восточном склоне горы Гаризин. Слава Богу мы были уже обутые.

Здесь священник угостил нас очень простым или, как он выразился, пастушеским завтраком, состоявшим из огурцов, яиц и хлеба. Но я заметил ему, что так как мы находились теперь в земле святых пастырей, то [403] нам этот завтрак очень приятен. Странно, — не знаю почему, спутнику моему, г. Краузе, вдруг пришла мысль, высказанная им, что здесь, на Гаризине, было Преображение Господне. Я ему ответил, что я давно был убежден, что Фавор не был местом Преображения Господня: потому что Иосиф Флавий, рассказывая историю иудейской войны, говорит, что на Фаворе, в расстоянии 30 римских стадий от Тивериады, был большой город, окруженный толстыми стенами, который верно не мог быть построен в малый промежуток времени, протекший между двумя событиями. Можно думать, что город этот существовал гораздо раньше (I Парал. 6 г. 77 ст.). На этот раз мы решили рассмотреть историю Преображения подробнее дома из сличения сказаний евангелистов. Священник захотел узнать о предмете нашего разговора. Я объяснил ему, что мы сейчас говорили об одном событии из жизни Спасителя. Он сказал, что Иисус Христос хорошо отзывался о самаритянах, но однако же запретил ученикам своим входить в самаритянские города. На это я заметил священнику, что это, вероятно, сказано было о городах, населенных самарянами-язычникамни, но что сам он был в Сихеме и пробыл здесь два дня. Священник, по-видимому согласился с этим и рассказал евангельскую притчу о милосердном самарянине, что мне было очень приятно слышать.

После завтрака мы осмотрели огромные развалины, имеющие вид крепости, судя по толщине стен и круглым башням. Вероятно, это и есть крепость, построенная в 5-м веке. тяжелой памяти для самаритян, императором Юстинианом. В это время пришел сюда пастух с своим стадом коз на водопой. Между тем становилось очень жарко, и мы понемногу стали спускаться с горы и воротились домой с радостью и благодаря Бога за все, виденное в этот день.

Вечером я остался наедине с священником и решился потребовать от него исполнения обещания, данного мне в Иерусалиме. Это была главная и единственная цель моего путешествия — видеть и разобрать подробно ту священную книгу, о которой много и много говорили, но которой еще не читал никто из евреев, ни из христиан. Это тот священный экземпляр манускрипт, писанный Абишуа.

Священник отвечал мне (и я заметил, что голос его дрожал): „я с удовольствием исполню данное слово, но [404] трепет и ужас обнимает меня, когда я подумаю о последствиях.

— Почему это? спросил я.

— Вы увидите нашу святыню и убедитесь, что это первобытный оригинал, писанный во время Иисуса Навина и при жизни Эдеазара, сына Ааронова. Вы пойдете в Иерусалим и скажите об этом вашему архиерею, он, конечно, напишете об этом в Петербург. Таким образом это дойдет до сведения Русского Императора, а ему стоит сказать только одно слово султану, и он пошлет силою взять у нас нашу книгу. Конечно, мы лучше умрем, нежели выдадим нашу святыню, но я один буду виновником своей смерти и смерти маленькой горсти нашего племени.

Я встал в испуге, услышав это п. подняв руку, сказал: Клянусь вам Господом Богом Израиля, что если бы у меня было хотя малейшее опасение с этой стороны, — я верно не приехал бы сюда. Русский Император хороший христианин и уважает закон Моисея, как слово Божие, и, креме того, человек высокого благородства, а потому он никогда не захочет лишить беззащитных самаритян их заветной святыни. Напротив, я уверяю вас, что он примет в вас участие хоть потому только, что некогда здесь приняли его и моего Спасителя и впервые признали обещанным Мессиею.

Священник был глубоко тронут этими словами. Мы обняли друг друга, и он обещал мне показать подробно священную книгу на другой день. Потом он завел речь об евреях, о их произвольных толкованиях закона и не точном исполнении его, и в заключение сказал, что завтра утром мы все отправимся в баню.

4-е мая. Мы все пошли в баню: священник, оба его племянника, шестилетний сын его и я. Священник и его семейство мужского пода, как все вообще восточные народы, носят на голове тюрбан. Когда они начали раздеваться в бане, я заметил, что все они носят длинные волосы, чего я прежде не заметил и не предполагал. Правда, я прежде видел у его шестилетнего сына длинные заплетенные в косу волосы, но подумал, что это не больше, как для украшения. Признаюсь, мне было очень приятно, что священник, прямой потомок Аарона, напомнил мне русского священника. Я еще раз взглянул на длинные волосы священника. Заметив это, он сказал мне: вас удивляют мои длинные волосы, и вы [405] не знаете причины? Я скажу вам ее: все самаритянские священники и их семейства мужского пола, со дня рождения, никогда не стригут волос, потому что священник, по самому рождению своему, есть уже Назорей.

По выходе из бани, около десяти часов мы собрались все вместе, священник с своими племянниками пришед ко мне затем, чтобы пригласить меня в их молитвенный дом. Это была для меня торжественная минута. Между тем я спросил случайно молодого священника: сколько ему лет? Он отвечал, что двадцать.

— Да, сказал старый священник, его дядя, — он еще может дожить до пришествия Мессии, но нам с вами уже по пятидесяти лет: мы не доживем.

— Почему вы так думаете? спросил я. Священник так твердо, с такою уверенностью сказал свое мнение, что я захотел узнать основание его.

— Я знаю, верно, что через сорок пять лет придет Мессия и скиния, как в древности, будет стоять опять на горе Гаризин.

— Извините, сказал я ему, и позвольте не разделять вашего мнения: мои Мессия Иисус Христос, который давно уже пришел. Между мною и вами существуешь такое же различие, какое было между Моисеем и народом Израильским. Когда Господь, из пылающей купины, сказал Моисею, что он избавить его народ из рабства, в глазах Моисея, в его сердечной вере, он был уже избавлен, но народ еще не верил этому избавлению из уст Моисея и, следовательно, самому Богу. Евреи не хотели даже и слышать об этом. Так точно мой Моисей пришед для меня в ту минуту, когда я принял таинство крещения, и я, слава Богу, избавлен. А вы находитесь в положении тех израильтян, которые не хотели верить Моисею: вы не признаете Иисуса Христа за Мессию и ждете Мессию.

Священник нисколько не обиделся этими словами, напротив, он сказал: может быть, ваша правда. С этими словами мы пошли в их молельню, находящуюся в этом же доме, разумеется, без обуви. Священник открыл кивот и вынул священную книгу, переложенную в привезенный мною новый футляр.

Мы начали читать с 10 главы 3-й книги Моисеевой. — место, которое читали в молельне в прошедший праздник. Так как мне хорошо известны варианты самаритянской библии с [406] еврейского, потому что уже два года занимался сличением этих двух текстов по списку, имеющемуся у меня, то я поверил все места, где есть различие до 4-й книги. Я мысленно молился Богу, чтобы Он дал мне спокойствие духа. Мне нужно было, главным образом, рассмотреть то знаменитое место, от которого все зависит.

Я дошел до этого места. В 5-й книге Моис. в 5-й главе с 6 стиха (где начинаются 10 заповедей во второзаконии) начинается впись имени писавшего книгу, время и место ее написания. Большой столбец разлиновывается вдоль двумя параллельными с маленьким между ними промежутком, линиями. Писец, продолжая писать священный текст во вею ширину столбца, ожидает в нем буквы, которая ему нужна, так чтобы она пришлась, без видимой натяжки, в промежуток. Дождавшись ее, он помещает букву в строку, в маленький промежуток между двумя линиями, за нею и перед нею по этой же строке идут все те буквы, какие есть в священном тексте. Потом, продолжая писать книгу, писец ожидает второй буквы, какая нужна для его цели, третьей и т. д. Иногда нужная буква приходится скоро, но иногда нужно ожидать ее несколько строк, даже целый столбец, и оттого эта впись имени тянется несколько столбцов. Когда он нашел и вынес в промежуток двух линий, составляющих средину столбца, все буквы, нужные ему, впись кончена и столбцы идут по-прежнему подряд, без двух линий с промежутком.

Таким образом ни прибавляя, ни убавляя и не перестанавливая ни иоты в священном тексте, означается имя писавшего, место и время написания книги, если прочитать сверху вниз вынесенные в промежуток двух линий буквы. Если же будете читать столбец во всю ширину его, как обыкновенно, одну строку за другою, то вы не заметите ничего.

Таким образом, дошедши до столбца с промежутком в средине и читая вынесенные в него буквы сверху вниз, я прочел следующее (что, повторяю опять, не составляешь никакой прибавки к тексту, а составляет его буквы):

"Я Авиша, сын Фанеса, сына Елеазара, сына Аарона священника (им благословение Божие и слава Его) писал святую книгу при двери скинии свидения, на гору Гаризин в тринадцатый год владения сынов Израилевых землею Ханаанскою и пределов ее окрест и благодарю Господа". Соблюдая все возможное [407] спокойствие духа, я прочитал самым внимательным образом и по складам два раза эту впись, — но потом меня обнял страх, что Бог удостоил меня видеть и читать это. Я собрался опять с духом, представив себе всю важность настоящих минут и необходимость воспользоваться ими и потом продолжал читать до конца книги, обращая внимание на все главные разницы и несогласия между текстами еврейским и самаритянским. Прошу вас, Ваше Преосвященство, представить себе, что бы было с вами, если бы вам случилось увидеть и читать в оригинале рукопись одного из Святых Евангелистов? и судите теперь о моих чувствах при чтении древней Самаритянской библии. И это первобытный полный оригинал Пятокнижия, в котором в первый раз говорится о смерти Моисея: он писан еще при жизни Иисуса Навина и Елеазара.

Что я прочувствовал, Боже мой, что я прочувствовал в эти минуты: и радость и страх... но нет, этого нельзя выразить словами и нужно отказаться от передачи этих чувств: это может быть понято только глубокою полнотою тепло верующего сердца христианина и еврея...

Ясно, сжато и вдруг, как озаренная мгновенным светом молнии, пронеслась в моем воображении вся судьба народа Израильского с своими светлыми и темными сторонами от времени написания этой книги до сего времени, и пришли мне на ум слова Пророка Осии (3 гл. 4 и 5 ст.).

„Дни многи сядут сынове Израилевы, ни сущу царю, ни сущу князю, ни сущей жертве, ни сущу жертвеннику, ни жречеству, ниже явлениям. И по сем обратятся сынове Израилевы и взыщут Господа Бога своего, и Давида Царя своего и почудятся о Господе и о благостях Его в последняя дни“... На душе у меня было так хорошо, как хорошо бывает у человека на душе после причастия.

Священник сказал мне, уверяя своим священническим словом, что этой книги так подробно никто и никогда еще не видел, как я. И действительно, о том, что я говорю здесь, не писал еще никто.

„Весь Израиль, и старцы их, и судии их, и книгочия их, подходяху сюду и сюду пред кивотом, и жрецы и левиты воздвизаша кивот завета Господня, пришелец же и туземец: иже быша половина их близ горы Гаризин, и половина их близ горы Гевал, якоже заповеда Моисей раб Господень благословити людей Израилевых в первых. [408] И по сих тако прочте Иисус вся словеса закона сего, благословения и клятвы, по всему написанному в законе. Не бяше словесе от всех, яже заповеда Моисей Иисусу, его же не прочте Иисус во уши всего сонма сынов Израилевых, мужем, и женам и детям, и пришельцем, приходящим к Израилю“ (Иис. Нав. 8, 33).

И через три тысячи триста лет на том же самом месте, почти в том же оригинале, я читал тот же закон.

Теперь я считаю нужным сказать здесь несколько слов о внешнем виде этой древнейшей, единственной в мире книги. Кожа, на которой она писана, приготовлена была из однолетних барашков, принесенных в жертву мирную, единственная, которая могла оставаться после жертвоприношения: потому, что при всех других жертвоприношениях кожа должна быть сожжена.

Всех кож, употребленных на книгу, писанных только с одной стороны и пришитых одна к другой, так что они составляют длинный свиток, всех кож двадцать две. Само собою разумеется, что в настоящее время эта кожа очень ветха, во многих местах истерта, разорвана и подклеена. На каждой коже иногда четыре, иногда пять таких столбцов, какие можно видеть на прилагаемом при этом, точно сделанном мною снимке (№4) (Приложения нет). Многие места трудно разобрать: в иных местах чернила очень побелели, в других они прошли глубоко в кожу; отчего буквы, при мелкости шрифта, слились. Поля очень малы, — не шире пальца. Знаков препинания, равно как и нумераций глав и стихов — вовсе не существует. Однако же можно отделить одно слово от другого, равно как и целые стихи друг от друга: потому что после каждого слова одна точка, после каждой отдельной мысли две точки и после каждой большой тирады — две точки с черточкой, а после каждой из пяти книг — пробел в пять строк.

Рассматривая более двадцати экземпляров Пятокнижия, хранящихся у самаритян, из которых один времен Эздры, и сличая их, я нашел, что ни один из них по красоте, тонкости, мелкости и отчетливости шрифта не только не может сравниться с древнейшим святым оригиналом, но не может даже сколько-нибудь приблизиться к нему: такого прекрасного шрифта я никогда не видал. Я думал, [409] догадывался и не мог себе представить, каким пером написана эта книга. Тростью так хорошо писать невозможно; железом, которого употребление запрещено законом при построении жертвенника, святой писатель не мог писать; вороньим пером, как пером нечистого животного — тоже; остается предположить, что он употреблял золотое перо.

Прилагаемый при сем снимок священного оригинала (№ 4) (Приложения нет) сделан таким образом. Я слегка попросил священника позволить мне выписать из этой книги только азбуку. Священник был так братски добр ко мне, что сделал больше, нежели я ожидал. Он тихо сказал мне, что он отдаст в мое распоряжение своего племянника, с которым мы, запершись в молельне, чтобы никто из общества не знал этого, сделаем копию с целого столбца, какой мне будет угодно выбрать. Пересмотрев еще раз целую книгу, я выбрал прилагаемый при этом столбец, как сохранившийся лучше других. Положив транспарантную автографическую бумагу, молодой священник точно скопировал столбец литографическими чернилами, а я потом отпечатал на моем литографическом станке. Содержание этого столбца из 5-й книги Моисея с 8-го ст. 19 главы до 14 ст. 26 гл.

Кроме этого, священник показал ми все свои древности, все свои святыни, но я не буду теперь писать об этом, после описания самого главного, составляющая цель моей поездки. Одно только я считаю нужным довести до сведения Вашего Преосвященства, именно то, что священник, от имени общества, пригласил меня в Наблус для жительства и печатания самаритянской библии но их древним оригиналами

Я решился на это, но прибавил, что не могу еще дать ему слова без согласия на это и благословения Вашего Преосвященства и разрешения высшего начальства в Петербурге.

Смею надеяться на согласие и содействие Вашего Преосвященства в этом святом деле. 1860 года, 15 мая, Иерусалим

Василий Левисон.

Текст воспроизведен по изданию: Поездка в Наблуc (Cихем). Дневник профессора В. А. Левисона. Иерусалим 1860 г. // Русская старина, № 5. 1914