-

БЛАНКИ М.

ПУТЕШЕСТВИЕ В БОЛГАРИЮ В 1841 ГОДУ

VOGAGE EN BULGARIE PENDANT L'ANNEE 1841

Об общественном состоянии народонаселения Европейской Турции.

(Из лекции путешественника Бланки в Парижской Академии Наук).

Сербия.

В наше время ни одна страна не представляешь столь увлекательного предмета для размышления, как Европейская Турция. Государственные люди, философы, экономисты могут найти здесь более достойного изучения, нежели поэты, которые впрочем с давнего времени привыкли питаться здесь воспоминаниями и черпать вдохновение. Да, эта прекрасная и вместе печальная страна теперь почти решительно одна возбуждает внимание возвышенных умов. Всякий знает, что внутри ее скрывается зародыш таинственного и богатого следствиями будущего, важного не для ее одной. В глазах политики она имеет столь важное могущество, что стоит только бросить его на весы, чтобы разрушить всеобще равновесие; в глазах религии эта страна является, может быть, еще важнейшею, оттого что столица ее одним своим именем уже достаточно напоминает о всяких заслугах, которая она оказала и еще может оказать Христианству. Все взоры обращены на нее с участием и не без тоскливого ожидания, чем однажды и навсегда решится многосторонняя задача, которую она представляет общей заботливости, потому что варварство, которое разъединяет ее, кажется оскорблением, наносимым просвещению. Однакож не должно удивляться, что Турция, не смотря на живое участие, которое она возбуждает, остается до-сих-пор так мало известною. Еще очень недавно ее было можно только пробегать, я говорю пробегать, оттого что, остановясь где-нибудь, можно было сделаться подозрительным. В этой стране сам Султан часто не в силах повелеть, и самые смелые путешественники всегда посещали ее только мимоходом. [666] Лучшие ландкарты, какие только есть — Австрийские, Русские и Французские — исполнены невероятных ошибок, и скорее могут сбить путешественника с толку, чем пособить ему: реки являются на них городами, а города горами; на них означены сотни деревень, о которых на месте и не слыхали, а тысячи, которые действительно существуют, вы напрасно-бы стали отъискивать. В древних Мизии и Фракии есть долины, которые гораздо менее исследованы, нежели многие Американские области к западу от Аллегании. В некоторых из этих не означенных на картах долин я нашел остатки первобытных Христианских народонаселений, отличающихся деятельностию, благоразумною простотою и естественностию. Здесь лежишь погребенным мир, который должно открыть, или лучше, это древний мир, который некогда опять восстанет из гроба. Древнее Христианство проявляется здесь со всех сторон, подобно роскошному растению на девственной почве. Можно подумать, что племена, которые так верно сохранили его, скрываясь в продолжение нескольких столетий от взоров профанов, видят теперь, что пришел час показать благодарной Европе это достославно возвеличенное сокровище. Резкая характеристическая черта нынешней Турции состоит именно в этой роскошной полноте жизни Христианского народонаселения, выказывающейся в противуположности с физическим и нравственным изнеможением последователей исламизма.

Если путешественник, при виде этой противуположности, будет объят удивлением, то он в тоже время должен будет удивляться ни с чем несравнимой роскоши Турецкой почвы и ее плодородию превосходящему всякое понятие. Едва переезжает он через Саву, которая отделяет Землин от Белграда, т. е. Венгрию от Сербских провинций, как его поражает неожиданная перемена: сам Океан не может положить столь резких границ между варварством и просвещением, как эта река. На правом ее берегу все одушевлено, населено, образовано, на правом — все пусто, нет и следа образования; прекрасные крепости Принца Евгения разрушаются под руками Турок: — Белград под попечением Сербов-Христиан кажется идет навстречу своему возрождению. Везде, где [667] блистает крест, воздвигаются новые жилища; везде, где мерцает на минаретах полумесяц, земля покрывается новыми развалинами. Белград кажется преддверием всей Турции. Можно подумать, что политика для того только соединила на одном месте Христиан и Турок, чтобы выказать в блистательнейшем свете невозможность совмещения этих двух племен, или лучше сказать, неоспоримую победу племени Христианского. В Сербии, после стольких угнетений с одной стороны и стольких страданий с другой, только можно надеяться слияния. Здесь оба народонаселения, более соприкосновенные, чем соединенные, частию под Христианским, частию под Турецким правлением, испытывают новое общественное устройство, которое со временем будет служить прочим частям Государства образцем или по крайней мере переходом к лучшему управлению.

И так Сербия, при начале моего путешествия, естественно представилась мне как предмет моих наблюдений. Эта провинция по Бухарестскому (16 Мая 1812 г.) и Адрианопольскому (25 Сент. 1826 г.) договору, вполовину отторгнутая от Государства, образует собою настоящее его укрепление и служить ему защитою; но она гораздо более склонна сделать нападение на страну, с которою соединена теперь слабыми узами ленных отношений. Знаменитый Черный Георг в начале нынешнего столетия положил основание ее независимости, утвержденной после его смерти Князем Милошем, который однако же не смотря на заслуги, оказанный отечеству, подвергнулся изгнанию. Я имел случай в Вене познакомиться с этим замечательным человеком. Он не имеет научного образования, но обладает обширным умом и необыкновенно твердым характером. Замечательно, что он недавно, будучи более чем вассалом, получил в Константинополе от Порты Лен с правом наследства в своей фамилии, и преимуществами, которыми пользуются только коронованные головы. Он был Христианин и управлял Христианами — а это первый пример, который мы находим в Турции, где Мусульманин до сих пор не преставал пользоваться правом победителя над всеми кастами райев. Позднее Турки видели, что Греция отпала от их власти так же, как [668] Молдавия и Валахия от власти их отцев, и теперь какого внимания заслуживает начало нового периода, который с этой минуты возникает для общественного состояния Турции.

Менее нежели в тридцать лет совершилось это коренное преобразование в состоянии Турецкого Государства. Я говорю, коренное преобразование, от того, что оно послужило источником и предвестием всех реформ, произведенных с большим или меньшим успехом в последнее время. Я желаю только на минуту остановить внимание читателя на главнейших происшествиях, которые представляются как следствия этой реформы, и которые, по моему мнению, тем решительнее должны действовать на развитие цивилизации в Европейской Турции. Истинною причиною нерасположения обоих племен была религиозная нетерпимость Турок, которая не допускала их заключить союз с Христианами, ни предоставить им пользоваться одними и теми же законами; а следствием этого было пристрастие Турецкой юстиции, права и преимущества, предоставляемые одной касте, и безнаказанная дерзость другой. И так одного договора было достаточно, чтобы ниспровергнуть остатки Турецкого владычества, и теперь Сербы пользуются такими же правами, как подданные Австрии и России; у них господствует совершенная свобода вероисповедания, у них есть центральное и местное церковное правление, небольшая, но хорошо устроенная армия, многочисленная милиция, цветущие учебные заведения и даже уголовный суд с столь же строгими и вместе человеколюбивыми, постановлениями как и в остальной Европе. Почты, книгопечатание, журналистика может быть, у них введены слишком скоро для людей, которые еще не совсем умеют пользоваться столь страшным орудием (Кто знает тамошние журналы, тому они покажутся не страшными орудиями, а только естественными началами общественного образования). В то же время Князь Милош, который сделался первою жертвою этих нововведений, устроил дороги через леса, положил мосты через реки, или учредил сообщение посредством паромов, а на границах карантины, в городах госпитали, и основал многие другие полезный заведения. [669]

Ничего нет достойнее внимания, какое наблюдение за движением этого небольшого, еще недавно покорного Турецким законам Государства, движением, совершающимся под влиянием свободы, происходящей из воспоминания о своей независимости. Сербский народ хотя еще и чувствует раны, нанесенные ему Турецким владычеством, но он уже приобрел некоторым образом характер народа самобытного и самостоятельную жизненную силу, которые готовы не только к сопротивлению, но и к нападению. Нигде не встречал я столь живого чувства народности, столько строгости в исполнении законов, имеющих целию сохранение народного здоровья, и столь внимательной бдительности относительно путешественников. Они с намерением привлекают к себе образованных, чтобы казаться образованнее; но в этих первых опытах заметно столько доброй воли, столько благородных планов, и так много действительных улучшений, что, — хоть все это не более как зародыши, — Сербию скорее можно почесть Христианскою провинциею, нежели областью, принадлежащею Турции. Можно сказать, что она делает над собою эти опыты общественного усовершенствовании для того, чтоб быть поучительным примером прочим Христианским народонаселениям Востока. Ее земли, при этом прекрасном начале или лучше сказать при этом святом стремлении целого народа к новому назначению, много выиграли в богатстве; там гораздо более жизни, чем в пустых полях Турции. Бесчисленные стада быков, овец, и особенно свиней распространяют между жителями довольство и благосостояние. Нельзя найти страны, которая была-бы так богата дарами природы, так приятно разнообразна, которая обладла-бы в такой соразмерности лесами и полями, — была так выгодно орошаема и так хорошо разделена во всех отношениях. В доказательство я назову здесь только долину Ипект, которая так неверно означена на картах, и которая хорошо может выдержать сравнение с известными Французскими долинами Лимань и Грезиводан.

Моя задача состоит в изображении общественного состояния этой важной части Европейской Турции, и да [670] будет мне позволено обратить внимание на значительное участие, которое во всех движениях принимали женщины, и в особенности Княгиня Любица, супруга Князя Милоша. Надобно видеть вблизи, с какою дерзостию Турки, имеющие впрочем столько почтения к женщинам своей религии, обходятся с Христианками, чтобы понять непримиримую ненависть Сербских женщин к Мусульманам, которых они называют гаремными тиранами. В продолжении войн за независимость под предводительством Черного Георга и Милоша женщины также отличались своею смелостию. Княгиня Любица садилась на боевого коня, чтоб принять участие в битвах, и не раз в затруднительных случаях возбуждала новое мужество в своих соотечественниках. Представив себе женщину около пятидесяти лет, с воинственною наружностию, седою головою, покрытою беспорядочно перемешанными между собою волосами, в простом платье, ею же самою приготовленном, с высоким, многими морщинами покрытым челом, — вы будете иметь изображение Сербской Княгини в ту минуту, как она удостоила меня принять в своем деревянном дворце. Вопросы, обращенные ко мне, она прерывала в высшей степени живописными изображениями, с которых с особенною яркостию просвечивалась забота о судьбе Христианских женщин, которые вынуждены жить под властию Турецких законов. Не могу сказать здесь всего, но я убежден, что Христианство должно быть очень могущественно там, где оно производит и укрепляет столь великие характеры.

Превосходство нового образа правления является путешественнику еще в большем свете в ту минуту, когда он вступаешь в Турцию, непосредственно зависящую от власти Султана. Поверят-ли, что на берегу Тимона, речки, прилежащей Дунаю, переправа состоит из одной лодки, которая сделана наподобие челноков дикарей из одного дерева. Выходя из этой лодки, вы ступаете в глубокую грязь, и единственное средство для переезда в Виддин, лежащий в 10 милях и имеющий 20,000 человек народонаселения, составляет запряженная быками телега, которая своими колесами, сделанными из цельных отрубков, напоминает времена древних героев. И эта-то Турецкая [671] почта ходит вдоль Дуная в виду пароходов Австрийской Компании, которая не в состоянии разбудить Турков от мертвого сна, в котором погружены и их прежний жар, и их национальность. — В этом удивительном экипаже я должен был отправиться в Виддин, к Визирю Гуссейну, который известен истреблением Янычар и неслыханным на Восток великолепием своего дома. Отказываюсь изобразить то мучительное чувство, которое гнетет душу путешественника, когда он проезжает прекрасную при-Дунайскую ровнину, которая могла бы быть также плодоносного, как при-Ронская ровнина около Авиньона, но которая теперь походит на печальную пустыню. Едва встретишь здесь бродящие жалкие толпы полунагих Цыган, или небольшие стада худых быков и овец. Мужчины с бледными, изнуренными лицами, нагие, хилые дети, женщины, черты которых выражают неизъяснимые страдания, бродят между собак и коров, и живут в бедных лачугах, слепленных из тростника и глины. По местам встречаются следы виноградников и остатки прежних садов; но теперь вся почва предана в добычу дурным растениям. Нигде в этой обширной стране не встречал я полей, засеянных хлебом или картофелем одним словом — не видал ничего такого, — за исключением некоторых полей, засеянных рисом, — что бы могло указать на благоустройство страны.

Виддин, главное место пашалыка, есть достойное средоточие описанной пустыни; это беспорядочная группа домов, в которые едва проникает воздух и дневной свет; о правильности улиц здесь не имеют ни малейшего понятия вода, вылитая из домов на улицу, и смешанная с остатками выброшенных животных и нечистотами всякого рода, стоит грязными лужами. Мясники, которых здесь очень много, бьют скотину у порога своих дверей, кровь стекает в большую яму, вырытую в земле, и гниет там, распространяя заразительный запах. Часто валяются на улицах трупы собак, кошек, лошадей и даже быков; вероятно в этих улицах скоро стало бы невозможно жить, если бы не стада коршунов, орлов и воронов, которые постоянно прилетают сюда за добычею. В некоторых областях Турции эти хищные птицы появляются тысячами, и не боятся нападать даже на людей. [672] Для поддержания и увеличения причин болезни, многие улицы покрыты древесными ветвями и даже досками, что и препятствует воздуху проникать в них; так именно делается на базарах, которые во всем Востоке известны своими ядовитыми испарениями. Больших дорог никогда не очищают, и я до самого Адрианополя, в котором 100,000 жителей, встречал целые горы всякой нечистоты, для расчистки которых понадобилось бы более двадцати лет, и чрез которые теперь нельзя проехать и на лошади. Такова вообще наружность Турецких городов, которые, к счастию, в некоторых местах усажены деревьями, украшены фонтанами и перерезаны большими площадями, что некоторым образом и уничтожаешь вредные следствия беспечности. К довершению картины Виддина принадлежат еще две огромные виселицы, которые, как символ Визирского правосудия, возвышаются против цитадели.

Как скоро Гуссейн узнал о моем прибытии и услышал, что я Француз, то немедленно послал одного из своих чиновников ко мне с поручением перенести все мои вещи во дворец и меня с известною пышностию провести к нему чрез многолюднейшую часть города. Он встретил меня на крыльце своего дворца очень ласково, и осыпал множеством вопросов, которые показывали, какое живое участие он принимает в великих Европейских событиях. Гуссейн Паша старик 68 лет, необыкновенно живой, и с гордыми, спокойными чертами лица; — многие удивятся, узнавши, что ужасный истребитель янычар сделался спекулянтом первой степени, настоящим ростовщиком, подобно Египетскому Паше, который занимается более сбором пошлин, чем сражениями и управлением. Владея почти двумя миллионами франков дохода, он употребляет свои многочисленные капиталы на гигантские спекуляции. Он скупает оптом в Валахии пшеницу, в Крыму шерсть, в Македонии масло, чтобы потом продавать эти товары в розницу; в ровнинах около Виддина и во Фракии он содержит табун в 500 лошадей; 1400 человек, которые получают хорошее жалованье, едва достает для ведения его торговых дел; я не говорю уже о его тридцати женах, этой бесполезной роскоши, — если принять в соображение его лета, — ни о других [673] редкостях его серали, которыми он может поспорить с самим Султаном. Уже одно существование такого огромного богатства рядом с ужаснейшею бедностию, одно влияние этих богатств, которые могли бы оживить целую провинцию, но которые здесь довершают ее истощение, суть явления, достойные внимания экономистов.

Хотя мои беседы с Гуссейном преимущественно касались хозяйственно-государственных вопросов, но я никак не ожидал найти в нем такого защитника свободной торговли; он преоригинально оспаривал наши учреждения о пошлинах. «Ваше и мое отечество», говорил он, «лежат слишком далеко друг от друга, и я долго думал, что это отдаление было причиною тому, что мы имеем между собою столь мало сношений; но мне кажется, что вы, по причине своих пошлин, не более имеете дел и с ближайшими соседями. Кому же продаете вы все свои произведения? Я с своей стороны многое покупал-бы у вас, если-бы вы позволили ввоз наших произведений; но я вижу, что у вас ни в чем нет недостатка: Французы должны быть очень счастливы». Признаюсь, я вовсе не надеялся встретить на берегах Дуная столь ревностного защитника моих собственных планов, и передаю эти наивные замечания Виддинского Паши на благоусмотрение поборникам наших воспретительных мер. При том на правлении, которое принимают у нас подобные вопросы, свободе торговле не было-бы невозможным перейти к нам из Болгарии.

Неохотно оставил я Визиря-экономиста, для того, чтобы отправиться в Ниссу, это гнездо тех происшествий, которых сценою незадолго до этого была Турция. Вся страна, которою при-Дунайская ровнина отделяется от ровнины при-Ниссавской, на картах искажена совершенно. В самом деле удивительно, что эта важная линия, которая идет к Сербским границам, и защищает с этой стороны целую Турцию, так мало известна, что я должен был употребить на переезд добрых пять дней, между тем как топография назначает для этого семь, или восемь часов. В этой точке, где эта линия пересекает меридиан, уже один город Белграмин заслуживает посещения гоолога и живописца, по причине особенного и [674] живописного характера растреснувшейся почвы, на которой он лежит; это прекраснейшее и вместе ужаснейшее место, какое только я видел в жизни. Действительно, в глубине этого оврага я увидел от семи до осьми больших деревень, которые подобно гнездам скрываются в непроходимых лесах, и все принадлежат Христианским семействам. Далее мы встретили еще множество других, которые все исключительно населены Христианами, так что мне несколько раз казалось, что я не в Турции. В Европе очень мало известно, что вся Болгария населена Христианами, и что Турецкое племя живет там только как гарнизон в завоеванной земле. Также мало знают и о мужественной силе этого Христианского народонаселения и об удивительной красоте обитаемой им страны. Не нахожу выражений для описании долины, в средине который стоит город Нисса, который, подобно всем Турецким городам, издали кажется привлекательным, а вблизи так отвратительным. В Европе природа нигде не представляется в таком великолепии, нигде случай или рука человеческая для украшения ландшафта не разметала деревьев с большею прелестию и с большею гармониею. Нигде не блестят так прекрасно звезды в лазури небесного свода. Но должно признаться, что ужаснейшая бедность царствует во всей этой прекрасной стране. При виде солдата (и что это за солдаты!) все молчит или убегает. В особенности убегают их женщины, которых чести и невинности угрожает беспрестанная опасность. Едва сошел я с последнего холма цепи Балканских гор в ровнину Турции, как уже должен сражаться с людьми своей собственной свиты. Они как победители в день сражения, бросились на птиц моего хозяина, на посуду, на все, что только им нравилось. Християне сносят все это со стоическим самоотвержением, подобно тому, как в суровых климатах терпят суровость времени года. Впрочем легко заметить, что они только скрывают свое неудовольствие в ожидании лучших дней, которых видят уже приближение. Сколько патриотических вздохов истратили перед нами эти честные люди, узнав, что мы Християне! Сколькими вопросами осыпали нас относительно наших религиозных обрядов, наших церквей, наших священников! [675] С какою ревностию старались они собрать сведение о наших церемониях при крещении, бракосочетании, погребении! Какое красноречие в их взорах, какое глубокое значение в каждом слове!

Пред вступлением в город я затрепетал при виде ужасного памятника, который печально выказывает общественное состояние страны. Я говорю здесь о знаменитой четырехугольной пирамиде, которая составлена из трех или четырех тысяч черепов Сербских Христиан, которые пали в 1816 г. в одном сражении против Турок, и из которых Турецкий фанатизм при воротах Ниссы воздвиг этот варварский памятник победы. Недалеко отсюда несколько разрушенных деревень, число которых, к счастию, гораздо меньше, нежели кажется сначала, обозначают переход Албанских шаек, которые страшнее язвы, и которые гораздо труднее искоренить в Турции, чем самую язву. В наших образованных странах трудно поверить в действительность существования этих шаек, которые превосходят собою все язвы, все казни. Нельзя подумать, чтобы так близко от нас жили целые племена, которые, посвятив себя систематическому грабежу, не знают никакого другого средства к существованию кроме разбоев и грабежей, совершаемых вооруженною рукою и в огромном размере. Но таковы действительно Албанские орды, которые Турецкое правительство не может принудить к повиновению, и которые, до сих пор, в важнейших областях Государства оно содержит на границах только тем, что предает им на волю Христианские семейства. Эти выродки человечества с детства упражняются в искусстве владеть оружием, — своем единственном занятии. Источники их промысла — кинжал, ружье и пистолет; каждый Христианин есть их законная, естественная, наследственная добыча. Альбанцы имеют райев только для того, чтобы их грабить. Когда я для обуздания их дерзости показывал им фирман Султана, то они отвечали мне иронически: «Султан хозяин у себя в доме, а мы хозяева в своих домах».

Мусульмане сами способствуют распространению и размножению Христиан тем самым, что они не допускают их, как неверных, в военную службу, которая [676] истощает теперь последние силы Турецкого племени. В этом запрещении, которое существует со времен взятия Константинополя, и которое сохраняет неприкосновенными Христианские семейства, выказывается некоторым образом воля Провидения. Стоит только рассмотреть оба племени вместе, перечесть их, посмотреть им в глаза, чтобы понять, какие великие события приготовляются. Должен ли я представлять доказательства на это мнение? — Вот они. Турецкие войска, состоящие исключительно из мусульман, суть не что иное как насильственное соединение косых, хромых, горбатых и немых. После истребления янычар, которые жили по крайней мере в семействах, и у которых, не смотря на их религиозный фанатизм, нельзя отнять семейных добродетелей, регулярные войска, учрежденные на место их, не только вели жизнь казарменную, но даже, — за исключением нравственности, — монастырскую. Это бесчисленное множество неженатых, которым Низзамн-гедид (военною коммиссией) запрещается насчет Христианских женщин удовлетворять те страсти, которые наиболее господствуют на Востоке, вскоре впало в такой разврат, который нельзя даже изобразить, и который подвергает их бесчестию и наказанию от девяти десятого. Мне было-бы невозможно, если-бы я даже и хотел разобрать следствия этой глубокой, неисцелимой безнравственности, которая составляет принадлежность Турецкого народа. Но что сказать о другом гибельном признаке глубокого развращения мусульман — о том ужасном преступлении, которое еще в чреве матери истребляет человечество, и которое в Турции, подобно какому-нибудь обыкновенному делу, совершается с адским искусством? Я привел-бы в трепет читателя, если-бы представил обозрение этих убийств, которые ежегодно истребляют тысячи жертв!

И так Турецкое племя при своем множестве постоянно будет умаляться. Хотя мужчина, при позволении многоженства, пользуется этим правом гораздо умереннее, нежели думают в Европе, но все он почитает его тяжкою обязанностию. — Унижая женщину, он унижает и самого себя. — Таким образом на Востоке многоженство идет [677] рядом с теми ужасами, которые я описал выше. В Европейской Турции скоро не было бы ни одного Турка, если бы этот порок только 25 лет продолжал владычествовать с такою же ужасною силою, до которой он достиг со времен восшествия на престол Махмуда. Не скажу ничего более: чистота нравов моего отечества (Т. е. Франции. Удивительная слепота патриотизма!! Примеч. Перевод.) предписывает мне набросить на все это густое покрывало. Выведу только следующее заключение: — такие симптомы предвещают скорость последнего часа.

С другой стороны, окруженное религиозным и политическим преследованием, является Христианское народонаселение, возбуждая собою в наблюдательном путешественнике сладостные надежды. С уважением и чувством видел я, как строго соблюдается целомудрие в хижинах Болгарских жителей, и особенно тех, которые принадлежат к Славянскому племени. Несчастие, которое так долго тяготеет над ними, кажется, очистило их; характер их отвердел под жестокими испытаниями; которым подвергал их торжествующий исламизм; чувство семейных привязанностей укрепилось беспрестанными опасностями, которые угрожают спокойствию семейств. С радостию видишь награду за эти добродетели в мужественной наружности Болгаров, в здоровьи их детей, в их скромном благосостоянии, и даже везде, где влияние Турок не так чувствительно, как в близости резиденции Пашей или в соседстве Албанских шаек. Так я во время присутствия моего в Татарбазарчике при Богослужении, которое совершалось в немногих церквах, смотря на высокий рост мужчин и скромную одушевленность женщин, почитал себя пренесенным в Германию или Венгрию. Очень сожалею, что не могу передать здесь публике других наблюдений — этого плода бесед моих с Пашами и Болгарскими Епископами. Однакож я не откажусь от права высказать, как желательно, чтобы их отзывы обратили на себя внимание тех, которые хотят избавить Турецкую Империю от того болезненного кризиса, который рано или поздно должен произвести разъединение обоих племен. Теперь еще, не смотря на глубокие раны которые нанесены Турции, можно еще надеяться спасения. Умные Паши [678] живут с Христианским духовенством в добром согласии; но обеим сторонам, конечно, не достает высшего взгляда. Христианское народонаселение теперь не требует ничего, кроме безопасности своей личности и собственности и некоторого обеспечения чести своего семейства. Такая уступка была-бы, может быть, в состоянии отдалить на долгое время разражение бури. Но хоть-бы эта буря и раньше разразилась, она не застанет врасплох Христианского народонаселения. Пусть же увидит Европа, что на решение этой задачи должно смотреть не как на дело одной нации, но как на дело всех народов.

К счастию, это единодушие, так трудное в политик, мало-помалу образуется посредством торговли, даже без ведома Государств, которые в том участвуют. Турция со всех сторон окружена Французскою, Австрийскою, Английскою и Русскою навигационною линиею. Дунайское пароходство приобрело такую известность, что путешественники нередко не находят мест на этих судах. Французские пакетботы перевозят не только наших туристов, но даже тысячи Турецких пилигримов, которые чрез Александрию отправляются в Мекку, или из этого города возвращаются на родину. Одесса находится в постоянном сообщении с Босфором. Наконец Трапезунт, этот ключ Персии, который прежде на плохих парусных судах перевозил в Константинополь от 50 до 60 пассажиров, теперь перевозит каждую неделю от семи до осьми сот на Австрийских пакетботах, так что я видел однажды палубу такого судна, до того покрытую путешественниками, что они должны были в продолжении всей дороги стоять прижавшись друг к другу. Турции нельзя долее противиться просвещению, которое окружает ее со всех сторон. Похвальные усилия, которые делает Турецкое Правительство для предотвращения чумы, привлекут из всех Государств многих предприимчивых людей, а особенно, если постановления о карантинах, до сих пор недействительные, вступят в свои законные права.

___________________________________

Вот что говорит чужеземец, Француз, о Славянах в Турции, которых он называет только Христианами! В иностранных журналах встречаются беспрестанно подобные описания путешественников. Только Русские молчат, а, кажется, Славяне ближе к нам, чем к ним. — Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Об общественном состоянии народонаселения Европейской Турции. (Из лекции путешественника Бланки в Парижской Академии Наук) // Москвитянин, № 2. 1842