-

Посещение цареградских достопримечательностей, во время пребывания в Константинополь Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича, в 1845 году. И. Березина. Санктпетербург, в типографии Императорской Академии Наук, 1854 года.

Константинополь, также как и старший брат его, классический Рим — близок сердцам просвещенных народов, по воспоминаниям великих исторических событий, в нем совершившихся. А Русскому сердцу он ближе, нежели другому, потому что из Царя града воссиял нам свет веры Христовой и взошла зоря просвещения, принесенного на Русь, по принятии ею христианства, греческим духовенством; следовательно, ознакомиться с достопримечательностями Царяграда, к которым, большею частию, относятся памятники времен Византии, будет интересно для каждого любознательного человека. О Риме мы знаем много. Всякому читающему знаком вечный город по описаниям, существующим, в великом множестве, на всех языках Европы. Это потому, конечно, что Рим привлекает более путешественников, археологов и художников, и просто праздных туристов, которыми овладели беспокойство,

Охота к перемене мест,

и редкий не передал во всеобщее сведение своих наблюдений. Притом же, в Риме всюду растворены двери для любопытных; а если вы и позабудете на что избудь обратить внимание, то болтливые чичероне напомнят вам об этом, и за самую ничтожную плату расскажут все легенды и предания, относящиеся к памятнику. Между тем, в Константинополе не так легко видеть замечательные места: большие расходы, сопряженные с этим, пожалуй отобьют охоту к посещению их. Кроме того, есть такие места, куда христиан не впускают вовсе.

Г. Березин, автор книжки, с которою мы хотим познакомить читателей, имел счастие сопутствовать Его Императорскому Высочеству, Великому Князю Константину Николаевичу, при посещении Им Константинопольских достопримечательностей, и следовательно имел случай видеть все, что только достойно внимания, не стесняясь никакими препятствиями, а потому описание его представляет много нового и интересного.

«Тому, кто не видал южных городов Европы, Неаполя и Лиссабона, — говорить автор — трудно составить себе понятие [138] о Константинополе; но даже и те, которые имели случай любоваться Лиссабоном, бывают поражены панорамой Оттоманской столицы, при въезд с Мраморного моря, откуда Царьград является во всем великолепии и красоте, с многочисленными предместьями, маленькими Стамбулами, не уступающими главному в изяществе и разнообразии видов. Я был так счастлив, что мне привелось вступить в столицу Константина Великого через Дарданеллы, на пароходе, плавающем между Смирною и Царем-градом, а не через Босфор, откуда картина Константинополя представляется по частям, с невыгодною постепенностию.

«Довольно лет прошло уже с тех пор, как раздалось на этом пароходе общее восклицание: «Вот он, Константинополь! вот острова Принцевы, вот и Ая-София!», но еще и до сих пор я не забыл того торжественного мгновения. Летний рассвет только-что начинался, с лона морского только-что восставало лучезарное светило, медленно рассекавшее утренние туманы, как перед нами явилась земля, в виде волканических извержений из недр морских: то были Принцевы острова. Едва взор успел остановиться на этих волнистых скалах, как туман, окружавший наш пароход, унесло утренним ветерком, и словно волшебная сила разом развернула перед нашими глазами Золотой Рог с его бесчисленными кораблями, Царьград с его громадными мечетями, и Босфор с бесконечными виллами и предместиями. Единодушный клик восторга приветствовал восставшую от сна Турецкую столицу.

«И это невольное движение, высказанное на разных языках Европы, было справедливою данью первопрестольному граду Константинову, поставленному на рубеже двух противоположных миров — бездействия и деятельности, Азии и Европы! Неболее двух верст разделяло эти два враждебные мира, и как будто для примирения двух начал, самая очаровательная, самая успокоительная картина развивалась на опасном рубеже.

«В конце мая 1845 года получено было радостное известие о скором прибытии в Царьград Его Императорского Высочества Beликого князя Константина Николаевича. Сын Русского Царя, соименник Великого Константина, в стенах древней Византии — какое многознаменательное событие, какое счастие для тех, которые удостаивались лицезреть Высокого путешественника в земле искони православной, но потом враждебной христианству! Турецкие Греки основывали много упований на этом странствовании Августейшего Русского Князя; важные Осмалы стали еще молчаливее, [139] а если и говорили, то одно — что Великий Князь приехал просить у Султана помощи против Шамиля; завистливые Французы начали громогласно припоминать все обстоятельства пребывания Принца Жуанвильского в Константинополе, о храбрых действиях его на пожаре, случившемся тогда в Пере, и о прочем.

«Дорогое известие подтвердилось, ожидания исполнились: 6 июня в 8 часов утра, Его Императорское Высочество изволил прибыть, на пароходе «Бессарабия», прямо в Буюкдере, одно из Константинопольских предместий, на Босфоре, где находится летний дом Русского посланника. 9 июня, Султан Абдул-Меджид (раб славного) принимал Высокого гостя в дворце Бейлербейском: этому посещению предшествовал предварительный переговор между Русским посольством и церемониймейстером Султанским. Надобно знать, что по заведенному издревле уставу, всякий приезжий посетитель, представляющийся Султану, сначала угощается в передней зал обедом, а потом уже вводится в присутствие Оттоманского Государя: в этом видна старинная гордая политика Османской державы, величающейся своим гостеприимством. На сей раз Турецкое Правительстдо решилось изменить древний обычай, во уважение того, что Турция теперь стала образованным государством, которому не прилично придерживаться отсталых предрассудков. При вступлении Его Императорского Высочества в залу, юный Султан встал с дивана, подошел на встречу «своему еще более юному гостю и пригласил Великого Князя сесть «на кресло, стоявшее пред повелителем Османлу. После приветствия и изъявления желания, чтоб Его Императорское Высочество продлил на некоторое время пребывание свое в Константинополе. Султан обратил внимание Августейшего Путешественника «на две фарфоровые вазы, украшавшие Султанский покой, с изображением Государя Императора и Государыни Императрицы. «При сем посещении были представлены Султану все Члены Русского Посольства. По окончании визита, Великий Князь изволил обозревать сад в Бейлербейском дворце.

Еще до прибытия Его Императорского Высочества, автор имел случай обозревать Босфор. Вот что он говорить об нем:

«Босфор!... Чье образованное сердце не билось сильнее при этих немногих звуках? в чьем воображении не возникали очарования природы и искусства? в чьей памяти не рисовались классические образы древности и позднейших времен? И в самом деле, здесь можно лишь восклицать:

Красота, красота, красота!» [140]

Описывая берега Босфора, автор знакомит нас с историческими фактами, ознаменовавшими местность, с преданиями и легендами, связанными с самою местностию; а на этой местности каждый шаг, по выражению его «есть и живописная картина, и какое-нибудь воспоминание или из классической древности, или из Византийской жизни, или, наконец, из кровавых летописей «Оттоманской Империи». Описание берега Босфора, нам кажется, самая интересная часть книжки ученого путешественника; мы не делаем отсюда выписок, потому что не знаем, что выбрать, — хорошо все, и предоставляем читателям обратиться к самому сочинению г. Березина. Сообщим только одно, очень интересное для нашего времени замечание автора: «Под горою Юши, на берегу Босфора, восхитительное место для прогулок, называемое по-Турецки Сютлидже, и сильное укрепление Маджар-кальяси (мадьярская крепость), или Юша-кальяси (крепость Юши.) Здесь поставлено, на каменном укреплении, 32 пушки, да еще, между земляными насыпями, 23 пушек. Потом является, памятный для русских войск, мыс Серви бурлу (мыс кипариса,) в просторечии Севли-бурун; и долина с заливом Хункяр-екелеси (пристань Султана), в этой долине стояли, в 1833 году, русские войска, пришедшие на помощь Турции против Мехмет-Али. В память пребывания их, поставлена Султаном Махмудом небольшая скала, на Мыс Кипариса, и на этом грубом камне иссечены не очень изящные турецкие стихи Пертев эфенди.

Стихи эти значат вот что:

«На это поле приходил и ушел гость — русское войско:

«Этот гор обратный камень пусть будет память, останется знаком!

«Сочувствие его Правительства пусть будет стольже постоянно, как неподвижные звезды!

«Пусть на языке друзей рассказ об этом останется на долго».

Эти неизящные стихи красноречиво говорят о великодушии Русского Царя, всегда готового подать руку помощи союзнику, в трудное для него время, Но «увы! едва прошло десять лет с тех «пор, как воздвигнута эта скала, и уже на долине Султана кочевали, как друзья Турецкого Правительства, те самые войска, которых победоносное шествие остановил великодушно Русский Государь».

11 июня автор получил дозволение присоединиться к свите Его Императорского Высочества. «Великий Князь в этот день «изволил обозревать самый Константинополь, начав с главнейших его зданий». Здесь начинаются описания Султанских дворцов и [141] мечетей, в которые автор следовал за Высоким путешественником. Вот, например, описание Софийской мечети, сделанной из великолепнейшего в мире православного храма Св. Софии.

«В 1845 году, чтобы понять и оценить красу и великолепие «Св. Софии, нужно было побывать в храме раза четыре: так «Турки перепутали и обезобразили Византийскую базилику своими пристройками, которые снаружи совершенно заслоняют главные части храма и отнимают у него величественный вид: даже самый купол, эта плоская чаша, это чудо христианского искусства, не представляется снаружи ничем необыкновенным. Особенно безобразят вид храма высокие контр-форсы, далеко выдавшиеся вперед, неуклюжие башенки и аркады; притом же, около Ая-Софии, как называют ее Турки, настроено очень много зданий, закрывающих вид храма и вблизи и вдали. У Софийской мечети, по углам, четыре высокие минарета, а на дворе находятся жилища мулл, софтов и «хадама» — причта, который при этой мечети простирается до 2000 человек. Кроме того, здесь находятся мавзолеи Султанов: Селима, Мурада III, Мухаммеда III и Мустафы I, с гробницами этих Султанов и множество Султанш и приицов.

«Вступив во внутренность Ая-Софии, долго не понимаешь главных частей здания, долго не знаешь, на что преимущественно обратить внимание, тем более, что в мечети довольно темно от пристроек, заслонивших свету вход в здание. Наконец, после «общего обзора храма, уразумеешь, что главный корпус его также имеет фигуру паралеллограма; что здесь средний купол также лежит на четырех двойных четвероугольных арках; что малые куполы покрывают приделы, примыкающие к центральному зданию. Прежде всего взор невольно останавливается на громадном и смелом куполе, который, словно горизонт, накрывает смущенного зрителя; не смотря на то, что этот купол в размере уступает куполу Иерусалимского храма, недостижимо плоское очертание его производит удивительный эффект. Снаружи обложенный свинцом, с посеребренными выкладками, купол внутри покрыт разноцветною византийскою мозаикой с позолотой; в центре помещена в кругу крупная арабская надпись, низ же купола обведен рядом окоп с маленькими хорами, а снаружи окна разделены откосами. Под куполом аркады, с двух сторон, усеяны окнами в четыре ряда, а в углах, между арками, видны четыре большие херувима, которых Османское искусство преобразило в Джебраиля, Михаиля, Афзфиля и Азраиля. Два огромные яруса, из широких хор, находятся под аркадами: эти хоры, [142] во всю длину, поддерживаются между главными арками, множеством античных колонн из мрамора, порфира и яшмы Величественный и навсегда памятный вид представляется, когда стоишь посредине храма и смотришь на громадный купол и изумительные хоры, с бесконечным рядом колонн. Это небо, по краям которого рисуются радуги, и под ними сбегают с выси, в лабиринте арок и архитравов, массивные колоннады. В приделе, где находится михроб, к накрывающему его куполу приставлены еще три малые полукупола, под которыми, с боков, опять в «два яруса хоры с колоннами, а над михробом, вместо колонн, два ряда окон. Мембер и михроб в Ая-Софии сделаны из мрамора, с резными, удивительно мелкой работы арабесками; кроме того, к четырем аркам, на которых висят крупные надписи из Алкорана, примкнуты четыре платформы для софте.

«К главному корпусу, сейчас мною описанному, примыкает несколько приделов разной величины и форм, в которых не трудно и потеряться: в одном из них находится глубокий колодец, содержащий воду для омовений; о другом приделе рассказывали, что будто бы в нем стоить, в полном облачении, Греческое Духовенство, в том самом положении, в каком «застали его Гурки Мухаммеда-Завоевателя; что теперь этот притвор потому заделан, что всякий заглядывавший в него, сходил с ума, и что только появление христианских воителей в Царьграде может разбудить Духовенство, для окончания начатой литургии. Во время поправок г-м Фоссати (русским архитектором) этот придел был открыт на несколько времени, но ничего «замечательного в нем не оказалось. Кроме многочисленных приделов, находятся еще под самым зданием, пещеры и подземные ходы, и самый «ере-батан-сарай» подходит отчасти под Иустинианову базилику. По словам Эвлия-Челеби, в описании которого приведено число всех дверей и окоп Ая-Софии, в подземельях находится вода и хранятся лодки, в которых плавают, для починки повреждений в фундаменте или в полу-мечети. Внутренность Св. Софии необъятна — особенно, когда смотришь с хор, откуда люди кажутся зернышками; впечатление на посетителя храм производит глубокое, но я не могу сравнить этого впечатления с тем чувством невольного умиления и сознания своего ничтожества, которое нисходит на вас при поклонении во храме Иерусалимском: даже самые размеры Иерусалимской главной ротонды поражают более, нежели внутренность Софийской мечети».

Подобно описанию Ая-Софии, набросаны автором эскизы и других дворцов и мечетей. Между мечетями — Эюбская, в [143] которой коронуются Османские Султаны, т. е. препоясываются саблей предка своего Османа — конечно, в первый раз описывается пером христианина, потому что Его Императорское Высочество Великий Князь Константин Николаевич с своею свитою были первые христиане, которые посетили мечеть Эюба, даже до внутренности ее, тогда как мечеть эта пользуется таким почтением у Турок, что даже по близости ее не должны проходить христиане.

Описание Цареградских достопримечательностей хранилось в портфейле автора с 1845 года, и только в нынешнем году было отпечатано в 4-м и 5-м номерах Журнала Министерства народного просвещения, а потом вышло отдельною книжкою. Конечно, Описание достопримечательностей Оттоманской столицы выдано в свет как нельзя более кстати, потому что в настоящее время взоры всех обращены на судьбу Турции; во всяком журнале было что-нибудь о Турках ... но эта брошюрка и всегда прочлась бы с удовольствием.

Текст воспроизведен по изданию: Посещение цареградских достопримечательностей, во время пребывания в Константинополь его императорского высочества великого князя Константина Николаевича, в 1845 году // Москвитянин, № 24. 1854