-

ИЗ ЗАПИСОК ВО ВРЕМЯ ТУРЕЦКОЙ КАМПАНИИ 1828 ГОДА.

Варна. — Отъезд из Варны. — Бальчик. — Коварна. — Дунайский мост.

6 октября прибыл к нам генерал Ридигер с гусарскою дивизиею своею и 7 пионерным баталионом. Принц Евгений, получив повеление от Государя ехать в Петербург, сдал ему свой корпус, и 7 числа, в 3 часа по полуди и, мы отправились в Варну, где предполагалось прожить несколько дней для окончания письменных дел.

Дорога в Варну излучиста и камениста, проходит часто в теснинах между горами, и так узка, что в некоторых местах две [108] встречающиеся повозки не в состоянии разъехаться. Почти до самой Варны густой лес и кустарник. Таковы большие дороги в Турции: их можно уподобить каналам, которые находятся по обеим сторонам наших почтовых дорог. На этом пространстве встречаются два фонтана хорошей воды. Подымаясь и спускаясь беспрерывно по худой и трудной дороге, мы выехали наконец на ровное место, перед самым городом, на узкий и песчаный перешеек между морем и лиманом, на противолежащей стороне коего находится Варна. Крепость представляет прекрасную картину: дома построены амфитеатром, как и во всех почти турецких городах; башни, цитадели, каменные укрепления, высокие минареты, большие сады, корабли, стоящие на якоре в заливе, все это доставляло взору приятное разнообразие.

Варна есть древний город Одиссос или Одессус, построенный греческою колониею из Милета, и получил это название в память или в честь Улисса. Арриан, в описании Понта Эвксинского, говорит, что город сей находился в расстоянии 1740 стадий от устья Дуная, в 2,140 от Византии, и в 360 на север от хребта горы Гемо или нынешнего Балкана, по берегу моря. Этот город не приобрел знаменитого имени в истории, но сделался известен в позднейшие уже времена сражением, бывшим под стенами оного между султаном Амуратом II и [109] Владиславом, королем польским и венгерским, в 1444-году, 10 ноября, где христиане были совершенно разбиты и польский король лишился жизни.

Внутренность Варны не имеет ничего привлекательного: улицы узки, нечисты, вымощены большими камнями весьма худо; всякий дом обнесен каменною стеною, и заключает в себе фруктовый сад или большие деревья, доставляющие прохладу во время знойных летних дней. Город довольно обширен, имеет большой рынок или базар, арсенал, цитадель и значительные магазины для хранения припасов. Строения в обыкновенном турецком вкусе, и все почти без изъятия повреждены более или менее разрушительным действием артиллерии во время осады; многие дома в совершенных развалинах, частию от бомб и ядер, частию же, как должно полагать, от небрежения или невозможности делать нужные исправления. И действительно, в продолжение трехмесячной осады, где самое существование жителей непрочно и может назваться только временным, конечно, никто не имел в помышлении предпринимать такие труды и издержки, которые клонились бы к будущему времени.

Гавань не имеет никаких выгод и корабли стоят почти в открытом море. Вообще все заливы западного берега Черного моря, исключая Бургасского, не глубоко врезываются в землю, и [110] потому суда подвержены большой опасности во время сильных ветров. На Черном море бывает по большей части северо-восточный ветер, дующий с обширных российских равнин. С наступлением осени, судоходство становится затруднительно и опасно, как по причине ветров, так и потому, что море сие замерзает часто во время суровой зимы. Полагают, что это происходит от большого количества льдин, приносимых реками, которые впадают в Черное море с северной стороны, и также от того, что вода имеет в себе мало соляных частей. Шарден говорит в своем путешествии, что Турки считают чрезвычайным безрассудством плавать по Черному морю в течение зимнего времени, то есть, от сентября до мая месяца. До 1774 года ни одна из европейских держав не имела права посылать кораблей своих в Черное море; но после бывшей войны с Россиею, турецкое правительство нашлось в необходимости дозволить свободное плавание русским судам не только на Черном море, но даже через самый Константинопольский пролив в Средиземное море. В последствии и другие державы приобрели такое же право.

В Варне считалось до 16,000 жителей; но во время осады, вероятно, погибло их значительное число как от оружия, так и от болезней, свирепствовавших в городе. Примером тому [111] гарнизон этой крепости, который, по показанию Турок, состоял из 22,000 до начала осады, считая в том числе и вооруженных жителей, а после имел едва ли 7,000 человек; остальные сделались жертвою болезней и оружия. Варна никогда не производила обширной торговли: весь торг ее заключался в пшенице и худом вине.

За исключением небольшой, площади, находящейся вблизи кладбища, все улицы стеснены, и часто встречаются такие переулки, что пеший человек едва может пробраться сквозь оные. В самом городе находятся два фонтана; но вода лимана, омывающая стены крепости с юго-западной стороны, соляна и не может служить для употребления. Хотя лиман, как выше сказано, отделяется от моря узким перешейком твердой земли, и составляет, так сказать, отдельное озеро; но ясно видно, что этот рукав был когда-то заливом моря и отделился от него в последствии понижением воды; песок же, нанесенный волнами, образовал узкий промежуток твердой земли между морем и лиманом. Однакож он сохраняет подземное сообщение с морем, что доказывается соленым качеством его воды. Около берегов Черного моря часто встречаются такие лиманы: в прежние времена все южные реки впадали в Дунай и Черное море, а теперешние озера составляли только устья их. Таковы лиманы при впадении Днестра и около Измаила. [112] Это произошло от понижения вод. Географы полагают, что Черное море составляло прежде, так сказать, заключенное озеро, скоплявшее впадавшие в него реки и никуда не извергавшее избытка вод своих. В последствии-же, когда образовался Константинопольский пролив, горизонт моря долженствовал сравниться с высотою других вод, которые могли быть ниже оного. Из этого видно, почему реки, впадающие в Черное море, понизили горизонт свой, от чего и образовались лиманы между устьем рек и самым морем.

Рынок довольно обширен, но чрезвычайно стеснен по обыкновению турецких городов, и часть оного превращена в развалины. Это место наполнено разными нечистотами: стеснение строений, нечистота улиц, вечная грязь, соседство моря, распространяющего у берегов своих сырость и вредные испарения, все способствует водворению разных болезней. К сему можно присовокупить еще близость обширного кладбища, которое занимает весьма значительное пространство в самых стенах крепости.

Купцы продолжали торговать в лавках, но товары их были незначительны, как-то: пряные коренья, изюм, опий, трубки, чубуки, табак, и подобные тому безделицы; лучшие вещи составляли шали и кушаки посредственной доброты. Впрочем, Турки продавали вещи сии весьма дорого, и только одно любопытство иметь у себя [113] турецкие изделия могло побуждать нас покупать их. Всякий купец желал сбыть скорее товары свои, чтобы выехать из Варны, и самые жители продавали излишние вещи и посуду, дабы облегчить путешествие свое за Балканы.

В расстоянии четырех или пяти верст к северу от Варны, пролегает цепь высоких гор, на которые должно подыматься по весьма крутым дорогам. Все пространство между городом и этими высотами занято обширными виноградниками, простирающимися около крепости до самого моря. Но виноградники не имеют теперь цветущего вида: разоренные бедствиями воины, изрытые до самого основания осадными работами, они похожи на бесплодное болотистое поле, которое пересечено во всех направлениях канавами, вырытыми для осушения земли. Тот, кто видел места сии в цветущее время года, когда жители наслаждались миром и бдагоденствием, может быть удивлялся разнообразию предметов и изобилию природы: но после трехмесячной осады, после продолжительного голода и недостатков, конечно, места сии переменили вид свои.

Я жил у одного янычара, у которого в комнатах было весьма холодно, потому что стекол в окошках не было, по обыкновению турецкому, где стекла считаются роскошью и употребляются только в домах богатых людей. Впрочем, Турки отделывают дома свои хорошо и [114] содержат их в большой чистоте. Хотя по большей части они не имеют деревянных полов, но этот недостаток заменяется твердым и хорошим цементом, на котором постилают ковры и подушки. Внутреннее расположение комнат почти везде одинаково: особая половина для женщин, домашняя баня, длинное крыльцо, отделяющее обе половины и служащее входом в прихожую, камины, а иногда изразцовые печи, шкафы во всякой комнате для хранения перин и других принадлежностей, — вот все, что вы найдете в турецком доме. Домашней посуды весьма мало; Турки имеют из оной только необходимое.

Хозяин мой, молодой человек, ласковый и услужливый, доставлял мне с охотою все, что мог найти в городе. Он показывал на руке своей знак, который имеют все янычары, и рассказывал о побиении своих товарищей в Константинополе и других местах, где султан истребил их до тринадцати тысяч. Я предлагал ему ехать в Россию, но Турок предпочитал отечество свое всем сокровищам света, и не смотря на ненависть к султану, обагрившему себя кровию янычар, не хотел расстаться с родимою стороною. Он, вероятно, терпел такой же голод во время осады крепости, как и другие, и находил весьма вкусным кушаньем картофель, который мне подавали обыкновенно для [115] завтрака. Это растение не известно в Турции, и от самого Дуная до Константинополя не возможно найти ни одной картофелины.

Во время пребывания моего в Варне, более трех сот семейств выехало из города за Балканы. Не должно удивляться, что природные жители удаляются при появлении наших войск. Между Христианами и Турками существует весьма большое различие во всех отношениях, которое не в состоянии никогда нас сблизить с этим народом. Не говоря о различии мнении духовных и природной ненависти Мусульман к Христианам, скажем только несколько слов о несходстве наших обыкновений и привычек, которые ставят между нами и Турками непреодолимую преграду. Действительно, эта противоположность весьма разительна. Мы носим одежду узкую и короткую; они имеют платья широкие и длинные. Они бреют голову и носят бороду; мы бреем бороду и оставляем волоса на голове. Желая оказать кому нибудь почтение, мы снимаем шляпу; снять чалму почиталось бы у них признаком безумия. Мы проводим жизнь свою по большей части стоя; они всегда сидят. Не имея других мебелей, кроме подушек, раскинутых на коврах, они сидят на полу и употребляют таким образом пишу; мы сидим на стульях и обедаем за столом. Даже в самом языке есть большая противоположность: наше письмо [116] начинается от левой руки к правой; Турки пишут от правой к левой; большая часть слов, принимающих у нас мужеский род, обращается у них в женский.

Эти замечания, сделанные Вольнеем во время путешествия его в Сирию, кажутся с первого взгляда незначительными и смешными; но они объясняют некоторым образом причину отдаления восточных народов от европейского общества. Приведем еще несколько слов этого писателя о характере Турок: «Часто против воли своей мы стараемся обнаруживать веселость и притворную улыбку; Турки никогда не изменяют лица своего, всегда мрачны и задумчивы, смотрят с равнодушием на все предметы, и тщеславятся своим хладнокровием. Они редко смеются; природная веселость Европейцев считается безрассудством у восточных народов. Они говорят мало и медленно, без телодвижений и не обнаруживая никаких страстей; слушая расскащика и не перебивая никогда речей его, они готовы молчать целый день. Обычай поддерживать разговор совершенно неизвестен этому народу. Турки оставляют диваны свои и ходят только тогда, когда призывают их необходимые надобности; им кажутся странными прогулки наши по комнате взад и вперед, и Турок, сидя целый день на одном месте, поджавши ноги, с трубкою в зубах, не изменяя почти своего положения и не [117] говоря ни слова, кажется, полагает, что первое блаженство человека заключается в недвижимости».

Впрочем, весь характер Турок состоит из противоречий. Они бывают по обстоятельствам храбрыми и малодушными, презирают роскошь и разврат, но в то же время помышляют о неге и удовольствиях. Все зависит от впечатлений, которые производят на них обстоятельства; обстоятельства или возбуждают страсти или приводят их в усыпление. Страсти их сильны и стремительны. Турки имеют разум ясный и прямой, но воспитание и фанатизм часто помрачают в них самые благородные чувства. За исключением вельмож и знатных людей, которые более или менее скрытны и лукавы, горды или низки, смотря но обстоятельствам, Турки прямодушны, и честность их может служить примером в наших образованных государствах. Рассказывают, что один мальчик послан был в лавку турецкого купца для покупки конфект. Купец, расчисляя, что мальчик, неся конфекты к своему господину, конечно, вздумает полакомиться ими, отдал ему за те же самые деньги более конфект, нежели требовалось, в том предположении, что если мальчик и украдет во время дороги некоторую часть их, то все еще останется столько, сколько требовал господин его. Когда один путешественник, покупая в турецкой [118] лавке товары, требовал от купца, чтобы он понизил цену их, купец, взяв с негодованием свой товар, сказал ему: «Разве вы думаете, что я гяур, чтобы повышать или понижать цену вещей по собственному своему произволу?» Должно согласиться, что такие случаи довольно редки даже в образованных странах. Всякое воровство всякий обман наказывают здесь жесточайшим образом. Прибивают за уши хлебников к дверям их лавок, если они обманом продают дорого хлеб.

Простой народ в Турции имеет еще одно важное преимущество пред Европейцами. Чернь не предается пьянству, и потому не бывает ни ссор, ни драки на улицах, столь часто нарушающих у нас общественное спокойствие. В этом отношении Магометов закон доставил существенную пользу своим последователям. Запрещая также карточную игру, он предохранил Турок от вредных последствий этой забавы; только шахматная игра у них в обыкновении. Впрочем, султан нарушил правила, освященные временем и верою: говорят, что пример его возбудил в народе страсть к крепким напиткам. Мне случалось видеть в Варне молодых Турок, которые пили очень охотно наше вино и предавались всем распутствам; но это, конечно, частный случай и не может служить примером.

О самом правительстве говорить нечего: всем [119] известны запутанные формы дипломатических сношении восточных Дворов. Цель их по большей части заключается в том, чтобы продлить переговоры, запутать их бесполезными и излишними формами, замедлить ход самого дела, и, выиграв время, извлечь, если возможно, какую нибудь пользу. От того то весьма трудно вести переговоры с Турками; но Китайцы считаются еще искуснее в этом отношении. По мнению Мусульман, Магомет получил от Бога в обладание целый свет, и потому все те, которые не хотят быть учениками его или последователями, должны считаться его рабами.

Ходя по криволинейным улицам Варны, построенным на подобие лабиринта, так что должно иногда проходить несколько верст, дабы достигнуть места, находящегося по прямой линии в нескольких шагах, пешеходец скоро чувствует усталость от худой и неровной мостовой, испорченной отчасти и бомбами, брошенными в крепость во время осады. Я был в арсенале, который ни в каком отношении не заслуживает внимания. Это здание находится в цитадели и построено в обыкновенном турецком вкусе; там собраны ружья, пистолеты, сабли, кинжалы, отобранные у гарнизона и жителей по сдаче города. Мне говорили, что в этом арсенале найдено также оружие с латинскими надписями, которое, по виду своему, казалось, принадлежало к средним [120] векам. Тотчас заключили, что оружие сие составляло собственность Владислава и воинов его, погибших в сражении под Варною при Амурате II. Но это мнение требует пояснения и больших изысканий; знатоки древности принимают только заключения, основанные на доказательствах и сильных доводах. Государю Императору угодно было назначить несколько пушек, из числа взятых в Варне, для отсылки в Варшаву.

Турецкое оружие, находящееся в арсенале, хотя отобрано у простых жителей, а не у солдат, однакож имеет значительное преимущество пред нашим. Железо превосходное; часто встречаются булатные стволы и клинки из так называемого дамасского железа, которое продается на вес золота. Сабли и кинжалы необыкновенно остры, а перерезывают иногда с одного удара нашу сталь. Лучшее железо называется в Турции табань, и за такую саблю без всяких украшений платят до ста червонцев. Доброта железа испытывается тем, что на нем пишут червонцем. Всякий Турок от природы воин: он помышляет только о том, чтобы иметь хорошее оружие и лошадь. Может быть, Турки, видя худое железо наших сабель и тесаков, внутренно смеялись, не понимая, каким образом люди, так худо вооруженные, решаются предпринимать отдаленную войну. Но время рыцарства прошло: личная сила почти ни к чему уже не годится; и, вспомня [121] превосходство европейской тактики, они, вероятно, получили уважение и к худому качеству нашего белого оружия. Турки казались от природы своей неспособными к перенесению строгого порядка воинской службы; теперь они начинают привыкать к устройству европейских войск; регулярная пехота турецкая действует массами, движется правильными колоннами, и, конечно, начинает постигать, какое преимущество имеет европейская тактика над беспорядочными движениями шумной толпы, действующей без цели и размышления.

Женщины, обнадеженные примером царствующего султана, который дозволяет жене своей показываться без покрывала и даже разъезжает с нею, как говорят, в коляске, оставляют мало по малу прежние привычки свои, расхаживают по улицам без провожатых, и часто не носят и покрывал. Такое отступление от прежних обыкновений, на зло строгим правилам магометанского закона, возбуждает благочестивое негодование усердных Мусульман. Старухи продолжают носить длинное покрывало от головы до ног, и оставляют только небольшое отверстие для глаз. Этот переворот в образе жизни, конечно, доказывает, что нравы народные изменились. С другой стороны это можно отнести к последствиям войны: Варна испытала все бедствия продолжительной осады; в таком [122] состоянии люди, имея в виду только важнейшие надобности, не помышляют о сохранении приличии общественной жизни, и когда смерть и опасности угрожают ежечасно, прежние привычки забываются, по крайней мере на некоторое время.

12 октября, отправив заблаговременно экипажи свои, мы выехали верхами из Варны, с тем чтобы ночевать в Коварне, куда считалось до 40 верст. От Варны дорога идет посреди виноградников, опустошенных войною, и между окопов, построенных во время осады крепости. Отъехав четыре или пять верст, должно подыматься на высокую гору, где прежде находился лагерь Великого Князя. Хотя покатость горы не имеет большой крутизны, но, следуя две или три версты по дороге узкой и неудобной, в иных местах каменистой и перерезанной частыми рытвинами, тяжелые обозы с большим трудом достигают вершины горы и лошади чрезвычайно утомляются. Тут, также как и везде, видны следы войны и опустошения: мертвые тела, истлевающие лошади, волы и верблюды, часто представляются взору. Поднявшись на высоту, дорога становится удобнее; проехав еще одну лощину, по средине которой находится фонтан, мы въехали в лес, и следовали по хорошей, ровной и довольно широкой дороге. Места сии не представляют ничего особенного: сквозь лес и кусты видна по временам серая полоса, [123] обнаруживающая Черное море. В двадцати верстах от Варны, дорога становится уже и затруднительное: частые рытвины и камни останавливают путешественника и даже в никоторых мостах трудно проехать и верхом. Тут начинается спуск в лощину к селению Тетекиой, которое находится между огромными горами. Мы продолжали спускаться около двух верст, по дороге узкой и каменистой. Выехав наконец на ровное место, мы очутились в обширной лощине, окруженной со всех сторон величественными горами, покрытыми лесом. На северной стороне у подошвы гор протекала небольшая речка, мутная и нечистая, а к югу находился фонтан хорошей воды.

Здесь расположены были лагерем гвардейские кавалерийские полки, возвращавшиеся в Россию. Они остановились для ночлега. Уже было около четырех часов вечера; а как до Коварны оставалось еще более двадцати пяти верст, то мы решились провести ночь в лагере вместе с этими полками, ибо нашли тут и свои экипажи. Должно вообще заметить, что расстояние между станциями, учрежденными ныне в Булгарии, весьма не верно исчислено, и, судя по часам, которые надлежит употребить, чтобы их проехать, можно безошибочно прибавить на каждую станцию еще по нескольку верст. Так например, считают, от Варны до Коварны 40 верст; а на самом деле тут более 50. От Коварны в [124] Мангалию полагают 52 версты; но, конечно, можно считать более 60 верст на этом пространстве. От Мангалии до Кистенджи 45; но на самом деле до 60. От Кистенджи до Бабадага считают только 61 версту; но здесь почти два дня езды, и следовательно можно смело полагать до 100 верст. От Бабадага до дунайского моста полагают 50 верст; но тут, конечно, будет до 70. Таким образом, по береговой дороге можно считать от дунайского моста до Варны около 340 верст, по пяти сот наших саженей в каждой. В Турции не известно обыкновение ставить столбы на больших дорогах, для означения расстояния между станциями и городами; дорога считается по дням, а день составляет такое пространство, которое караван может пройти в одни сутки.

13 числа, по утру, мы поехали в Коварну через Бальчик, отправив экипажи свои по другой дороге, находящейся влево, ибо береговая дорога, по которой мы ехали, вовсе не удобна для перевоза тяжестей. Подымаясь на гору по излучистой и узкой тропинке, и имея по левую сторону крутые возвышенности, мы следовали по средине лесов и виноградников, по каменной дороге, покрытой во многих местах водою. Не доезжая пяти или шести верст до Бальчика, является Черное море, которого необозримое пространство, сливаясь с горизонтом, теряется в [125] тумане. Тут виден был Бальчик на берегу морском, а в некотором отдалении чернелись суда в заливе Коварнском. Берега морские круты и каменисты, покрыты во многих местах густым кустарником и лесом. В окрестностях Бальчика природа обнаруживает богатства свои и представляет разнообразные картины. Грозные скалы, висящие над головою, каменные утесы, которых вершины теряются в облаках, шум морских волн, разбивающихся у берегов и покрывающих их жемчужною пеною; с другой стороны цветущие луга, богатые виноградники, фруктовые деревья, — все поражает взор путешественника, привыкшего видеть в Булгарии только обширные степи или дикие леса, не имеющие никакого разнообразия. Во многих местах находятся фонтаны; высокие деревья доставляют им вечную прохладу. Странник, утомленный жаждою и палящим жаром, находит приятное отдохновение под тению столетних дубов, и смотрит с удовольствием на светлые струи благодетельного фонтана. Около Бальчика находится небольшая деревня и два водопада, из которых ближайший к городу представляет величественную картину. Смотря на эти места, хотя оставленные жителями, можно думать, что война не приносила здесь бедствий своих и разрушения. В суровое время года, когда холод и желтый лист напоминают нам осень, [126] окрестности Бальчика имеют еще какую то неизъяснимую прелесть; кажется, все предметы одушевлены и носят на себе отпечаток вечной свежести.

Спускаясь и подымаясь беспрерывно по горам, мы выехали наконец в узкий дефилей между каменистыми скалами; отвесные утесы висели над головами нашими и выдавшиеся плиты угрожали падением. Бесчисленный ряд каменьев с высеченными на них турецкими чалмами, покрывал всю покатость горы до самого моря и обнаруживал обширное кладбище. По выезде из этого ущелья, является Бальчик, город незначительный и необширный, построенный амфитеатром на самом берегу моря, с террасами и красивыми садами.

От Варны до Бальчика можно считать более 50 верст. Пристань этого города, в которой находилось тогда два небольших военных судна, имеет то же неудобство, что и гавань варнская: корабли находятся в открытом море и подвержены всем ветрам. В Бальчике находится несколько фонтанов; улицы узки и худо вымощены, по примеру всех турецких городов. Несколько рот пехоты составляют гарнизон этого города.

Если основываться на древних картах, можно полагать, что Бальчик есть старинный город Круни или Дионисополис, о котором говорит Помпоний-Мелла. Но нигде не видно следов [127] древности; время нанесло смертельные удары прежним памятникам, а невежество Турок довершило истребление их. Этой участи подверглись все почти города древней Греции и едва в Константинополе сохранилось два обелиска и площадь гипподрома в прежнем своем виде. Большая часть ограды или стены Константинопольской составлена из мраморных камней обломков колонн, пьедесталов и других украшений архитектуры, отторгнутых свирепыми завоевателями от великолепных зданий Константиновой столицы.

Выехав из Бальчика, мы спустились в глубокую лощину, у подошвы города находящуюся, и, переехав худой мост и незначительную речку, начали снова подыматься на высокую гору по крутой и излучистой дорог, усыпанной каменьями и перерезанной частыми рытвинами. Достигнув вершины горы, мы увидели обширную степь, которая, казалось, не имела пределов и терялась в туман. Здесь путешественник должен проститься с лесами, кустарниками и разнообразием природы; в течение двух или трех дней езды, видны только пространные поля, выжженные солнечными лучами, где не заметно ни малейшего признака произрастений. Взор теряется в необозримых степях, и, встречая всегда один и тот же предмет, развлекается только криком степных орлов, живущих стадами в [128] этих местах и оспаривающих пропитание свое у бесплодной земли.

В этом месте сходятся об дороги, идущие из Варны в Коварну: по одной отправляют обозы, а другая, по которой мы ехали, идет по берегу моря через Бальчик. В восьми верстах от Бальчика находится разоренная турецкая деревня, а, отъехав еще три или четыре версты, является Коварна.

По положению этого города можно заключать, что он находится на том мест, где был древний город или местечко Визум. Но я выше уже сказал, что бесполезно бы было искать в Турции остатков древности. Коварна не имеет ничего привлекательного: город мал, улицы узки и нечисты; но рынок или базар изобилует всеми жизненными потребностями, и, благодаря сношениям с Одессою, здесь ни в чем не нуждаются. При въезде в город, пленные Турки строили два редута, которые назначались для прикрытия этого места.

Из всех занятых нашими войсками приморских городов, Коварна должна почитаться выгоднейшим приобретением. Этот город имеет лучшую пристань, просторную и довольно надежную, где корабли могут стоять на якоре безопаснее, нежели в других гаванях. По сей причине Коварна обратилась в складочное место всех предметов продовольствия, вывозимых для [129] войск из России. Эта гавань доставила существенную пользу в течение нынешней кампании, ибо содействовала ускорению сношений с Россиею и снабжала нас безостановочно всеми потребностями. Подвижные магазины, мешки с сухарями, сеном, овсом, солью, мукою, и проч. в изобильном количестве, занимали несколько верст пространства во все стороны от города.

14 числа, выехав рано поутру из Коварны, и проезжая по степям скучным и однообразным, но, впрочем, по хорошей дороге, гладкой и широкой, не встречая ни гор ни лесов, мы прибыли вечером в Мангалию, сделав более шестидесяти верст. Около самого города должно проезжать узкий и песчаный рукав, находящийся между морем и озером, который в некоторых местах не имеет более двух сажень ширины, так что весною при разлитии озера или во время прилива воды, место сие не может считаться надежным сообщением. Каменный мост, проходящий через озеро, затоплен был с обоих сторон; узкие плотины, соединяющие его с берегами, находились под водою, а посреди озера виден был только один мост, выдавшийся и из воды в виде острова.

Из Мангалии мы поехали в своих экипажах, и продолжали без препятствия путешествие свое до дунайского моста у Сатунова, через Кистенджи, Бабадаг, ночуя в худых домах, [130] ветхих и холодных. Дорога везде однообразна и скучна; везде обширные степи и бесплодные поля; но в городах заметно более движения: там поселены теперь Булгары, перешедшие к нам из Шумлы и Разграда. Они не нуждаются в пропитании, потому что успели сохранить часть имущества своего от неистового ожесточения Турок. Некоторые Булгары расказывали мне, что Турки, узнав в Разграде о приближении наших войск, пришли в такое исступление, что решились истребить всех Булгар и Христиан. Они бросились в жилища их, грабили, убивали, резали детей, женщин, беззащитных стариков и кричали по улицам: смерть Руским и Христианам!

Этот жребий ожидает Булгар всякий раз, когда возникает война между Турциею и Россиею. Они ощущают в полной мере все бедствия войны и исступленный фанатизм своих свирепых повелителей. Земля их становится театром кровопролитий, грабежей и насилия; что уцелело от неистовства Турок, то делается жертвою войны. Булгарские семейства, перешедшие к нам из Разграды и Шумлы, конечно, не пожелают возвратиться в прежние жилища свои по окончании войны: там ожидает их верная смерть или по крайней мере жесточайшее притеснение. Эти люди доставили бы существенную пользу России, если бы поселились в бессарабских степях, где так [131] много земли и так мало рук для обработывания оной. Хотя в Бессарабии встречаются иногда колонии немецкие и булгарские, но число их столь незначительно, препятствия местные так велики, что он не принесли еще больших плодов. Недостаток воды, палящее солнце, выжигающее поля, разрушительные переходы саранчи, которая в течение трех последних лет наводняла Бессарабию, все препятствует успехам хлебопашества. Немцы переселены из царства польского.

19 октября мы прибыли к дунайскому мосту у Сатунова, который имеет хорошее мостовое укрепление и сильную оборону на высотах. Там выстроены теперь казармы и войска помещены весьма удобно. Проезжая этот мост, и возвращаясь после четырех месячных трудов и опасностей, расстроив здоровье свое, я смотрел с удовольствием на знакомое небо, на небо своего отечества, и вспоминал слова, кем то сказанные в шутку: «Турция прекрасная земля, но она становится еще привлекательнее только с той минуты, как ее оставляют».

Текст воспроизведен по изданию: Из записок во время турецкой кампании 1828 года // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 52. № 206. 1845