Neue Seite 6

ТЕПЛЯКОВ В. Г.

"ЗАПИСКИ"

О СИРИИ И ПАЛЕСТИНЕ

Предисловие

Автор «Записок о Сирии и Палестине» ¹, Виктор Григорьевич Тепляков — поэт и писатель сороковых годов, современник и друг Пушкина, Жуковского и других корифеев нашей литературы. Он родился 15 августа 1804 г., в тверской губернии, и первоначальное образование получил в московском Благородном университетском пансионе, бывшем в то время лучшим подготовительным учебным заведением. Окончив в Благородном пансионе полный курс наук, В. Г. Тепляков поступил юнкером в павлоградский гусарский полк. Военная служба ввела его в кружок офицеров, из которых многие учились в германских университетах. Тут он познакомился со многими причастными к делу 14 декабря 1825 г. Свободное от службы время молодой офицер посвящал изучению русской и иностранной литературы, записавшись в то же время в одну из масонских лож. За знакомство с декабристами и участие в масонстве В. Г. Тепляков был заключен в Петропавловскую крепость, в которой пробыл недолго, так как заболел и был переведен в военный лазарет. Впоследствии, по выздоровлении, его [449] отправили на покаяние в Александро-Невскую лавру. В конце 1826 г. В. Г. Тепляков письменно обратился к императору Николаю Павловичу и просил разрешить ему переехать, по причине расстроенного здоровья, на юг. Просьба была уважена, и В. Г. Тепляков отправился на жительство в Херсон, где первое время был под надзором полиции. В 1827 г. его постигло несчастие: он был изранен и ограблен злоумышленниками. Отчаянное положение заставило В. Г. Теплякова вторично отправить всеподданнейшее письмо. Император Николай Павлович простил его и разрешил поступить на государственную службу, которую он и начал в таганрогской таможне. Однако, служба по таможенному ведомству не удовлетворила его, и уже на следующий год он был определен в штат новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, гр. Воронцова, при котором состоял до 1835 г. чиновником особых поручений. Служба В. Г. Теплякова при гр. Воронцове связана с непрерывными командировками; так, напр., в 1838 г. он ездил на Кавказ, затем занимался на юге России археологическими разысканиями памятников древности, причем с тою же целью, в 1839 г., был командирован в Болгарию. Результатом последней поездки были собранные им для одесского музея остатки старины и ряд писем, изданных впоследствии отдельно книгою. В 1834-35 г. В. Г. Тепляков совершил поездки в Константинополь, Малую Азию и Грецию. По возвращении в Pocсию, он был причислен в конце 1835 г. к азиатскому департаменту министерства иностранных дел, а в 1836 г., по Высочайшему повелению, был прикомандирован к константинопольской миссии. Оставаясь на этом посту, В. Г. Тепляков посетил Грецию, Египет, Сирию и Палестину. В конце 1839 г. В. Г. Тепляков расстался с Константинополем и, по приезде в Петербург, был зачислен на службу по ведомству министерства народного просвещения, но, не получив испрашиваемой им у министерства командировки на Запад с целью ученых исследований, вышел в отставку и в мае 1840 г. уехал в Париж, где в 1842 г. и скончался. Он был похоронен на Монмартрском кладбище.

Первые литературные опыты В. Г. Теплякова были напечатаны в альманахах и др. повременных изданиях; в 1833 г. вышли отдельным изданием его «Письма из Болгарии»; в 1834 г. появилось отдельное издание: «Стихотворения Виктора Теплякова»; в 1836 г. были изданы «Фракийские Элегии», появление которых приветствовали Пушкин, Жуковский и Дмитриев. [450]

В. Г. Тепляков владел почти всеми новейшими языками, в том числе и турецким. В свое время он представил в министерство иностранных дел ряд талантливых проектов и записок о внутренних делах и финансах Турции. Его исследования Востока и заметки о древней Мидии и Фракии нашли себе оценку со стороны такого знаменитого ориенталиста, как Клапрот.

Между прочим, в 1840 г. В. Г. Тепляков, письмом от 3-го апреля, обратился к кн. А. Н. Голицыну, которого просил препровождаемые при означенном письме записки «повергнуть к стопам Его Императорского Величества». В препроводительной к запискам бумаге писал: «Окончив поручение, возложенное на меня относительно Востока, имею честь представить прилагаемые при сем результаты:

1) «Записка о Серале»;

2) «Подробности о реставрации античных памятников в Афинах в конце 1836 г. и начале 1837 г.»;

3) «Беглый взгляд на правительство и на современную столицу Греции»;

4) «Записки о Сирии и Палестине» (1-я и 2-я части).

«Конечно, — добавлял автор настоящих трудов, — не мне указывать на важность всех этих наблюдений, сделанных на месте и затрогивающих в большинстве случаев современное политические интересы». Письмо к кн. А. Н. Голицыну и приложенные к нему «Записки» с препроводительной бумагой написаны безукоризненным французским языком. В числе таких записок была и «Memorie sur la Syrie et la Palestine», которую В. Г. Тепляков закончил в 1839 г. В этом труде автор дает много интересных, и для нашего времени, сведений. Он затрогивает одну из наиболее важных эпох в жизни Египта и дает яркое освещение такой исторической личности, как Мегмет-Али. С именем последнего было связано небывалое развитие политического могущества Египта. Этот талантливый правитель создал из своего государства европейски-цивилизованную страну». По разным причинам эти « Записки» не могли быть до настоящего времени напечатаны; не появились до сих пор в свете и следующие труды Теплякова:

1) «Coup d’oeil sur le gouvernement et la capitale actuelle de lа Grece», 1837 г.

2) «О возобновлении афинских памятников древности в конце 1836 г. и в начале 1837 г.». Афины 1837 г.

3) «Ареrcu sur l’etat actuel de la Syrie par le colonel Dahamel (Division de la Syrie)». [451]

4) «О торговле Турции» (Гагемейстерова записка).

5) «Эксплорация Константинополя».

6) «Записка об учреждении при русском посольстве в Константинополе должности для научного исследовании Турции».

7) «Несколько слов о заливе Бургас».

Г. П. Тепляков, внук автора вышеназванных трудов, предоставил нам все эти документы, не утратившие, как мы заметили выше, своего интереса и в настоящее время.

— Н. Олферьев.

В настоящую минуту мне представляется возможным лишь в беглом очерке коснуться своих наблюдений, вынесенных мною из поездки по Сирии и Египту.

Я покинул Константинополь 25-го марта 1839 г., и 26-го того же месяца наш пароход «Рамзес» прошел Дарданеллы и на следующий день утром бросил якорь перед Смирной, на осмотр которой я посвятил целый день. 28-го марта мы возобновили свой путь и после продолжительного плавания остановились вблизи острова Сира. Адмирал Канарис и несколько австрийцев явились приветствовать г. Стюрмера, который покинул наш пароход в тот же вечер. Благодаря любезному содействию нашего консула, я получил на острове Сира, в карантинном здании, хорошую комнату. Это одолжение со стороны русского консула сильно облегчило мое пребывание на острове, так как я попал сюда в то время, когда здесь свирепствовали сильные ветры, поднимавшие громадные волны, от которых страдали жалкие прибрежные бараки, обычное местопребывание несчастных путешественников. Двенадцать дней заключения на острове Сира прошли в размышлениях над бесцельностью в этой местности карантина, вследствие ежедневных сообщений с соседними островами, и вообще над невозможностью установить строгие санитарные меры на берегах Греции, которая ведет беспрерывные торговые сношения с Албанией, Фессалией, Азией, Египтом и наконец с тем бесчисленным множеством турецких и арабских островов, которые ее окружают. Однако, на этот раз мне посчастливилось. Французский пароход, совершающий рейсы до Александрии, должен был придти 9-го апреля, а срок моего карантина истекал только на следующий день. Местные власти сделали мне снисхождение и сократили мое пленение на целые [452] сутки, что дало мне возможность быть в Египте десятью днями раньше моего предположения. Зачумленная тогда Александрия вдруг установила строжайший карантин на все провенансы из Константинополя, который совершенно чист от всякой заразы. Эта мера вполне доказывает, что лица и торговля, вполне равнодушные к политической ненависти государств, часто находятся под непосредственным ее давлением.

Перед отъездом с острова Сира, я получил от г. Прокеш, австрийского министра-резидента в Афинах, письмо, которое затрогивало политические вопросы того времени. Надо заметить, что личность египетского вице-короля Мегмета-Али известна г. Прокешу более чем кому-либо из европейцев, а потому не лишним сделать здесь дословную выписку из его письма, адресованного на мое имя.

«Вы — писал австрийский министр-резидент — отправляетесь в Бгипет в чрезвычайно интересную минуту, так как ныне положение дел этого государства таково, что безусловно ведет к неминуемому кризису. Действительно, сумей султан после Кутайской конвенции смириться с своими плачевными обстоятельствами и установить дружелюбные отношения, то, пожалуй, возможно было бы, с помощью держав, смирить мятежного вице-короля и поставить его в должное подчинение. Теперь же вряд ли угрозы удержат Мегмета-Али, и тем более, что он имеет за себя мотивы, более или менее оправдывающие его образ действий. Так, например, он убежден в превосходстве своей военной силы над турецкой; он питает большие надежды на разномыслие держав и уверен, что оно помешает последним энергически противодействовать его широким планам. Кроме того, предчувствуя конец своей земной жизни, вице-король, как мне кажется, сильно озабочен установить за своей семьей, хотя бы силой оружия, то, что он приобрел своей усердной тридцатилетней работой… Я буду польщен узнать ваше мнение, проверенное наблюдениями на месте, по вопросам, затронутым в настоящем письме. Я, между прочим, безусловно убежден в том, что представления русского консула в Александрии окажут сильное влияние на образ действий египетского вице-короля и тем более, что ему не столь страшны угрозы морских держав, которые, конечно, в состоянии ему повредить, сколько страшна одна мысль — встретиться с русскими войсками или в Малой Азии, или на берегах Босфора».

На третий день нашего плавания на горизонте показалась [453] Александрия с своими низкими песчаными берегами, с своей башней Марабу на юге, с Помпейской колонной в центре и с дворцом паши, расположенным на перешейке, который соединяет континент с древним островом Фарос. Этот город производит впечатление настоящей страны солнца и своим характером отличается от остальных древних городов Востока. Белые дома, окруженные высокими арабскими стенами, красуются среди стройных пальм. Иностранные суда обыкновенно вводятся в александрийскую гавань египетским кормчим, так как вход в последнюю изобилует скалами. Капитан нашего парохода лично повел последний и, преодолев ряд препятствий, благополучно вошел в гавань. Мы бросили якорь и стали вблизи других двенадцати пароходов, которые украшали кругообразную гавань старого порта, вызывая мысль о величии и могуществе этого единственного морского порта Египта. В Александрии почти на каждом шагу вы сталкиваетесь с нищетой, которую терпят местные аборигены-арабы, что, впрочем, не мешает этим последним отличаться от турок своей живою и шумною веселостью. Между прочим, здесь женщины показываются на улицах не иначе как закутанными с головы до ног в голубые саваны, и вид этих мистических фигур заставляет ваше воображение сравнивать их с древними мумиями. Арабский квартал названного города есть не что иное, как место обездоленных; европейский же квартал — наоборот, так как по красоте своих зданий вполне достоин занять место рядом с лучшими улицами европейских городов. Здесь вы встречаете роскошные магазины, комфортабельные гостинницы и огромные склады для хранения товаров, которые распродаются лишь в розницу на городских базарах. В общем, названный квартал существует исключительно для иностранцев. Европейское общество, живущее в Александрии, более объединено, и времяпрепровождение более приятно, чем в Константинополе; здесь существуют два драматических театра: итальянский и французский, которые служат хорошим развлечением для иностранной публики. Особенное влияние на правительственные сферы и на общественное мнение Египта имеют русское, английское и австрийское консульства. Количество жителей Александрии колеблется от 40 до 45 тыс. Это — смесь восточных наций. По разноплеменности своих жителей этот город не уступает Константинополю. Что же касается колонии европейцев, то уверяют, что она с каждым годом растет. Подсудность европейцев своим [454] консулам и их свобода является ярким контрастом с полным закрепощением туземцев, что служит непримиримым началом между полноправными и бесправными жителями названного города. Здешняя городская полиция безусловно выше константинопольской. Здесь обязательна ежедневная чистка улиц и все дома занумерованы. Из 100 мечетей, некогда созданных из развалин старого города, ныне уцелело лишь 15. В продолжение 7 или 8 месяцев в году Александрия служит местопребыванием египетского вице-короля, причем телеграфные проводы быстро передают его приказания в Каир. Этот город представляет собою единственный египетский порт, в который направляются все продукты государственной монополии, с тем, чтобы затем выпускать эти товары на местные рынки. Здешний торговый трибунал заслуживает особенного внимания, так как управляется первым министром Египта — Бохос-Беем. Замечу, что частная торговля совсем не пользуется расположением правительства, за исключением некоторых торговых домов, которые заручились покровительством самого вице-короля, этого главнейшего негоцианта Египта. Уверяют, что в этой стране существуют двадцать различных мер и весов, кроме мер и весов монопольной системы, причем практикуется масса всяких исключений из установленных правил, и в результате — обогащение одних и разорение других. Подобное ненормальное положение может быть объяснено лишь тем, что само правительство одним покровительствует, к другим относится равнодушно. Говорят, что вице-король Египта и его министр Бохос-Бей склонны смотреть на состояние, приобретенное в Египте, как на свою собственность, — что, впрочем, подтверждается массой примеров, — а отсюда вытекает, во всем замечаемая, неуверенность туземных жителей к своему будущему. За последние годы своего правления Мегмет-Али несколько отступил от своей строго монопольной системы, с целью содействовать развитию сельскохозяйственной промышленности страны. Так, например, он предпринял в текущем году ряд положительных изменений в податях с земельной собственности. Но, несмотря на эти благодетельные начинания, дороговизна всех продуктов, в особенности съестных, в Египте поразительна. Все, что было когда-либо говорено хорошего относительно всем известного александрийского арсенала, на самом деле ниже настоящей его оценки. Этот арсенал — творение Мегмета-Али — всего более озабочивает пашу, а потому на поддержание и развитие [455] названного учреждения направлены все усилия. Александрийский арсевал снабжает в настоящее время могущество египетского вице-короля всеми необходимыми для того элементами.

Осмотрев верховный совет, «Machonera Guehadie», на обязанности которого лежит надзор за деятельностью арсенала, я отправился в последний. Генерал-инспектор верховного совета любезно предложил мне двух офицеров, которые давали мне объяснения при осмотре арсенала. Трудно передать то впечатление, которое я вынес после внимательного изучения разнохарактерных мастерских этого грандиозного учреждения. Здесь вырабатывается все, — начиная от простого гвоздя до самых сложных корабельных инструментов. Работы производятся под непосредственным наблюдением и руководством учителей-арабов, которыми Мегмет-Али заменил европейских инструкторов, оставив последних при арсенале в очень незначительном количестве. Здесь не наблюдается владычества палки, столь распространенного по всему Египту, и это необходимо отнести к тому, что главным руководителем этого дела является сам Мегмет-Али, который, конечно, при своем огромном уме нашел к поднятию производительности рабочей силы другой, более гуманный и целесообразный способ. Я никогда не забуду той благородной гордости, которая выражалась на лицах рабочих и их учителей, когда они выслушивали мои похвалы. Конечно, одно это могло бы много говорить в пользу ума и способности арабов, если бы только эти люди, представляющие собою полный контраст с остальным населением Египта, не находились под влиянием такого человека, как Мегмет-Али. Между прочим, не лишнее отметить то обстоятельство, что все путешественники по Египту почему-то имеют обыкновение противопоставлять гордость и лень турок — рвению и заботливости араба, хотя, в сущности, дело не в этом, так как арабы — такие же люди, как и все прочие, — но турки, действительно, считают себя какими-то аристократами и настолько, что самый последний из них кичится происхождением своим от одного из товарищей Османа. Турки лишены способности подражания, но они — отличные администраторы. В Египте вы в состоянии наглядно сравнить административные способности турка и араба: порядок, дисциплина, частное и общественное спокойствие царят в той провинции, которою управляет турок; анархия и распря, переходящая иногда в настоящую гражданскую войну, — под управлением араба. Это — то, в чем я положительно убедился к концу моей поездки по названной стране. [456]

Все необходимое для флота, включая сюда и такие вещи, как, например, предметы роскоши, бронзовые украшения, обстановка кают, не уступающая европейской, и т. п., — все это вырабатывается в 23 мастерских александрийского арсенала. Как исключение представляет собой только одна египетская артиллерия, которая снабжается изделиями, привозимыми из Англии и Франции. Лесные материалы доставляются обыкновенно в Александрию из Малой Азии и Триеста. В арсенале выделываются единственные в своем роде крученые канаты, достигающие длиною 1.000 футов и более. Вышесказанное — краткий, но точный отчет, проверенный мною на месте, о производительности указанного учреждения. Что касается личного состава, то число штатных мастеров, не считая офицеров и интендантов, доходит до 5.069 человек; нештатных, включая сюда турецких, коптских и арабских писцов, достигает 580 душ; кроме того, в арсенал привлечено от 2.000 до 3.000 каторжников, которые исполняют самые тяжелые работы. Штатные мастеровые, в том числе офицеры, интенданты и европейские инструкторы, получают одного жалования до 140.000 пиастров в месяц, причем стоимость содержания их достигает 200.000 пиастров. Не-штатному контингенту, как-то: переводчикам и писцам (турецким, коптским и арабским) выплачивается до 50.000 пиастров. Одним словом, один только персонал обходится египетскому правительству до 390.000 пиастров в месяц, что равняется 97.500 рублям. Таким образом, богатство этой стороны, пот и кровь ее жителей превращаются в средство защиты государства. Что хорошего в этом — это другой вопрос, но нельзя отрицать, что александрийский арсенал — верх совершенства.

После осмотра арсенала, я был приглашен на военный корабль «Асса № 6». Надо заметить, что все европейские военные суда, кроме своего имени, отличаются друг от друга еще своим особым нумером. К тому, что уже известно о флоте Мегмета-Али, я могу добавить только немногое. Корабли и их экипажи — в превосходном состоянии и вполне на высоте своего призвания. Блеск и роскошь их украшения идут рука в руку с крайней заботливостью о поддержании опрятности на судах. Каюта адмирала на «Асса № 6» вся красного дерева, которое украшено резьбой, бронзой и позолотой. По своей красоте эта каюта смело могла бы служить отличным будуаром для новой Ninon de Lenclos. Экипаж «Асса № 6» выглядел молодцевато, хотя большая часть его — дети от 10 до 14 лет, причем иногда [457] встречаются и девятилетние матросы: признак тяжелого усилия правителя Египта создать морскую силу, которая могла бы сокрушить могущество Стамбула. Офицеры экипажа «Асса № 6» — молодые, энергичные арабы. Вообще, египетский флот (количество матросов котороаго, исключая офицеров, достигает до 18.653 человек), принадлежащий стране, обладающей только одним военным портом, прямо указывает на ту цель, к которой стремится правитель Египта.

Торговый флот Египта плохо развивается и суда его идут обыкновенно не далее «les bogaz de Rozette et de Damiette, on jusqu’a, l’Atfeh». В Александрии — две гавани, одна из них известна под названием Новой (в древности — Эвностский порт) и построена на восток от острова Фарос. Она плохо защищена и подвергнута ветрам, но в ней недавно устроен отличный маяк, заменивший собою прежний известный маяк Фар. Новая гавань до 1813 года была убежищем кораблей всех христианских государств, во ныне она совершенно покинута. Напротив, Старая гавань, которая расположена на запад от города, украшена флагами всех наций. Вывоз товаров из Египта, как полагают, с трудом приближается к импорту. В бытность мою в Александрии, здесь был оставлен лишь незначительный гарнизон, так как большая часть войска была передвинута в Хоран и к анатолийской границе. Подобное передвижение — обычное явление в этой стране.

Мегмета-Али в день моего приезда не было в Александрии; он прибыл в город спустя несколько дней. 21-го апреля 1839 г. я получил у Мегмета-Али аудиенцию. Дворец египетского паши, как я сказал выше, построен на перешейке, соединяющем древний остров Фарос с континентом. Перейдя широкий ров, прилегающий к стенам дворца, которые снабжены башнями и батареями, я вошел в обширный двор, в конце которого расположен дворец. Правая сторона дворца занята гаремом, левая вмещает в себе зал аудиенции. Толпа стражников, пеших и верховых, стояла около мраморной лестницы, ведущей к мраморному вестибюлю, из которого — вход в приемный зал. Красная софа, на которую брошены шитые золотом подушки, роскошный ковер, разостланный по паркету, хрустальная люстра, несколько стульев в европейском стиле и несколько картин по стенам в золоченых рамках — вот вся обстановка этой комнаты «дивана». Правитель Египта, одетый в форму египетского низама, сидел на софе. Отдавая мне поклон, он сказал: «Будьте моим дорогим гостем!» — и [458] пригласил занять место рядом с ним. Красивая фигура старика была немного сгорблена. Глубокая дума, казалось, занимала его мысли. Он начал говорить о том, что вполне разделяет мое мнение об александрийском арсенале, и я, конечно, не сомневался в том, что оно было передано паше теми, которые давали мне объяснения во время осмотра названного учреждения.

— Что вы видели еще?

— Один из ваших военных кораблей…

— Который?

— № 6.

— Как? ведь вы же не военный!..

Принесли кофе. Мегмет-Али воэобновил свой разговор. Он живо интересовался новостями, которые шли из Константинополя, и, между прочим, сделал ряд замечаний по поводу двух новых советов, организованных в турецкой империи. Затем он спросил меня, знаю ли я старого пашу Хозрева.

— Да…

— Вы лично с ним знакомы, вы слышали его голос?.. О, это большой болтун!..

Я затронул вопрос о постройке железной дороги через Египет в Индио.

— Без сомнения, — возразил паша, — я буду работать над этим вопросом, но исключительно в свою пользу, а не ради выгоды англичан.

Я напомнил Мегмету-Али о древнем египетском канале через перешеек, который, может быть, не трудно было бы возобновить.

— Вы все за этот канал, — ответил Мегмет-Али. — Генерал Мармонд то же самое говорил мне, но я, который лучше, чем вы, знаю Египет, предпочту прорезать этот перешеек железнодорожной линией.

Ходят слухи, что паша уже ассигновал Галлаваю 300.000 пиастров, для заказа в Англии рельсов и остальных железнодорожных принадлежностей. Прощаясь с пашой, я просил его покровительства в моей предстоящей поездке по Сирии и верхнему Египту, равно как и о разрешении мне осмотреть в Каире фабрики и школы.

— Не только позволяю, — вскричал он, — но даже приглашаю вас, по возвращении, поделиться со мною своими впечатлениями. Поезжайте с миром и будьте уверены, что вас охраняют. [459]

Дитя природы, он казался в эту минуту учеником великих и достойных дипломатических традиций, где сила — ничто, где личная честность и благородство — все. Много курьезов рассказывают из жизни этого самобытного человека. Однажды паша, в присутствии всего «дивана», обратился к одному из европейских консулов, который мне лично это передавал, и сказал: «Я стремлюсь к благу своего отечества, на что посвятил всю свою жизнь, но к сожалению я одинок. Вы видите, — он указал на окружавших его министров, — кто около меня: скажите — есть ли среди них хоть одна умная голова?» — В этих словах сказалось одно из двух: или тяжелое предчувствие гениального архитектора, или его молчаливое согласие с тем, что ненадежна прочность воздвигнутого им здания, в особенности после смерти самого строителя. Последнее вернее, если мы вспомним, что из себя представляют наследники Мегмета-Али. Однако, в настоящее время, в совете вице-короля присутствует очень способный человек, который во время аудиенции был неотлучно при Мегмете-Али и держал себя крайне почтительно и скромно. Это Бохос-Бей, главный советник и любимый министр паши. Несмотря на свою внешнюю приветливость и заискивающий вид, Бохос-Бей не сумел заручиться общественным уважением и любовью. Я не раз слышал от главных негоциантов Египта, что их страна была бы настоящий рай, если бы не раны, которые ее изнуряют: чума и Бохос-Бей. Общественное мнение указывает на Бохос-Бея, как на виновника стеснительных и тяжелых условий, от которых страдает торговля Египта и гибнет производительность государства.

Остальные дни я посвятил осмотру Александрии и ее окрестностей. Среди общей запущенности в окрестностях Александрии иногда попадаются селения, которые тонут в зелени пальм и причудливо защищены белыми стенами. В Александрии я с большим вниманием осмотрел Помпейскую колонну и бани Клеопатры. Между прочим, при устье реки Махмудии построен склад египетского паши, вмещающий в себя все продукты, вырабатываемые в этой стране. Ниже мне придется еще говорить о древних памятниках Александрии, которые заслуживают особенного внимания.

Ко времени моего отъезда из этого города, вице-король надумал отправить в Ливан своего министра общественных работ. Цель поездки была осмотр местных каменноугольных залежей, а также исследование и изыскание способов к [460] скорейшему проведению пути, который должен был соединить побережье с Ливанскими горами, Мегмет-Али прислал мне пропуск «буйуртди» и предложил ехать в Ливан вместе с министром на военном корабле «Вашингтон». Я с благодарностью поспешил принять это предложение; 25-го апреля «Вашингтон» уже был по пути в Бейрут.

На «Вашингтоне» мне пришлось наблюдать то же самое, что и на большом адииральском корабле «Асса № 6». Офицеры — по преимуществу турки и черкесы, а остальной экипаж исключительно состоит из арабов. Здесь я опять заметил матросов-детей, из которых некоторые были 9 и 10 лет; при чем меня старались уверить, что эти игрушечные воины находятся при своих отцах. Несколько раз в день происходило на «Вашингтоне» очень серьезное учение экипажа, и несколько раз в сутки матросы собирались на общую молитву. В свободное же от занятий время солдаты обыкновенно сходились в круг и с напряженным вниманием слушали занимательные рассказы своих товарищей. По временам наш корабль, спокойно качаясь на водах, под покровом египетской ночи, слушал прибрежную дивную музыку Нила, которую с чувством изображала простая свирель матроса-селянина.

Министр Мухтар-Бей, мой попутчик, по происхождению — земляк Мегмету-Али. Мухтар-Бей — один из тех молодых людей, которых вице-король своими заботами воспитал в Европе. Во время пути министр часто беседовал со мною о современном положении Египта и старался убедить меня в могуществе своего властелина. Однажды он спросил меня:

— Как вы думаете, в Константинополе сильно боятся…

— Чего?..

— Конечно войны, которая в нынешнем году вряд ли возможна, но в будущем, по моему мнению, она неминуема…

— Бог знает…

— Скажите, — продолжал министр, — отчего державы не желают признать то право, которое действительно существует? Зачем они дают гибнуть двум государствам среди крайних усилий, исключающих возможность их существования? Известно ли вам, что наша армия в настоящее время достигает 200.000 солдат, включая сюда новообразованные сирийские полки? К тому же, где найти гениального человека, который мог бы сравниться с пашой?..

Чума, которая помешала мне начать с Яффы путешествие по Сирии, встретила нас в Бейруте. Карантинные [461] предосторожности этого города, как вообще все заимствованное Египтом, существуют лишь для того, чтобы бросить пыль в глаза Европе. В самом деле, эти санитарные меры, казалось, были заимствованы Египтом у Европы с убеждением в их полной бесполезности. Так, например, лазарет был переполнен чумными из Яффы, что не мешало, однако, карантинной страже сноситься с зачумленными. При таких порядках карантинные предосторожности превратились в оружие, направленное против Бейрута, в который зараза не замедлила проникнуть.

В положении названного города оказались и те селения, в которых также были устроены санитарные наблюдения. Карантинную службу в Бейруте несли, главным образом, те войска, которые были двинуты в Хоран. Эти войска, на мой взгляд, превосходят турецкую армию. Офицеры почти все — или албанцы, или черкесы. Что касается первых, то эмиссары Мегмета-Али не брезгают албанскою молодежью и успешно пополняют ею войска паши. Офицеры из черкес — все, по преимуществу, уроженцы Анапы или соседних с нею мест. Они были немало удивлены, когда я здоровался с ними в качестве их соотечественника.

Ряд песчаных холмов, отделяющих Ливан от морского побережья, составляет, собственно, ту площадь, на которой вы-рос город Бейрут. Он окружен, на подобие пояса, длинными стенами времен сарацин. В окрестностях Бейрута, среди плантаций тутовых деревьев, раскинулось более трехсот сельских домов, которые с своими плоскими, снабженными зубцами, крышами подобны неболышим башням. Бейрут за последние двенадцать лет сделался главным городом всего сирийского побережья, главным складом всей сирийской производительности и главным приморским портом для Дамаска. Гавань Бейрута служить местом стоянки только для арабских судов, а корабли других государств принуждены бросать якорь в безопасном рейде.

В Бейруте и окрестных с ним селениях насчитывается 10.000 жителей: маронитов, греков и арабов-мусульман. Достаточно одного беглого взгляда на окрестные селения, чтобы понять, в чем заключается главное богатство этой местности. Это — выработка шелка. Два раза в неделю отправляется из Бейрута в Дамаск караван, нагруженный шелковыми изделиями. 10-го мая 1839 года я выехал из Бейрута в Антуру, которая известна своей школой восточных языков, снабжающей европейские консульства на Востоке своими драгоманами. [462] Ниже я скажу несколько слов о пути, ведущем из Бейрута в Антуру, на котором встречается, между прочим, известная часовня св. Георгия. Эта часовня выстроена недалеко от Нар-эль-Бейрута (le Magoras de Pline) и именно в том месте, где, как гласит предание, св. Георгий одержал славную победу над исчадием ада. На этом же пути в южной части Нар и Кельб (l’ancien Lycus) находится гранитная скала, на которой высечены поразительные фигуры, украшенные тиарами с клинообразными ассирийскими надписями. Осмотрев Антуру, я двинулся в глубь провинции Кесроан, которая населена исключительно одними маронитами. Эта местность — самая богатейшая в Ливане. На востоке она соприкасается с городом Бальбеком, на западе берега ее омываются изумрудными водами Средиземного моря, на севере ее сторожит гора Гебаил. Провинция Кесроан в длину имеет не более 50 верст и населена 100.000 жителей, которые известны своим гостеприимством, зажиточностью, умом и чистотой нравов. Эти характерные черты жителей Кесроана сулят последней блестящую будущность. В общем, всю местность, которая идет от Бейрута к Триполи по направлению на Джуни, Джебаил и Батрун, можно назвать землей благоденствия, так как, действительно, природа наградила ее всеми своими богатствами. Здесь вы встречаете восхитительные леса, цветущие долины, горные потоки и ручьи, причем на плодородных пастбищах пасутся многочисленные стада. Здесь вас поражают горные утесы, спускающиеся террасами, на которых то зеленеют плантации тутовых, оливковых и фруктовых деревьев, то золотятся разнородные хлебные злаки. Здесь вы встречаете множество христианских монастырей, которые обыкновенно выстроены или на неприступных горных вершинах, или среди чарующих взгляд пейзажей. Днем и ночью серебряной музыкой разносится по соседним окрестностям звон монастырских колоколов, призывающий христиан на молитву. Прибавьте к сказанному живописный вид утопающих в зелени селений, с их грациозными постройками, с шелкопрядильнями, с лавками, наполненными роскошными шелковыми материями, и вы получите некоторое понятие об этой восхитительной местности, которая к тому же вечно оживлена веселыми лицами туземцев. По прибытии в Триполи, французский вице-консул любезно предложил мне своего телохранителя, который должен был показать мне все достопримечательности города. Не нахожу ничего подходящего, с чем можно было бы сравнить [463] очаровательные окрестности Триполи, столь известного в истории крестовых походов. Этот город имеет более 17.000 тысяч жителей, из которых лишь 4.000 — христиане, исключительно православного вероисповедания. В Триполи въезжают через 12 ворот, причем городских стен вовсе не существует. Дома выстроены по большей части из тесаного камня. Религиозные места города — 14 мусульманских мечетей и несколько христианских монастырей. Улицы Триполи почти все вымощены и содержатся очень чисто. Гостиницы крайне удобны и поместительны. Многие дома созданы из древних развалин города. Главное производство в Триполи — шелковые материи, воск, шерсть и губка. Говорят, что означенных продуктов продается в год более чем на 17.000 пиастров. Нар-эль-Кадиш, то-есть «святая река», хрустальной лентой вьется по древнему городу, отражая в своих водах зелень фруктовых садов, в тени которых скрылись красивые городские дома. Все, что говорит древняя история о буйстве и фанатизме жителей Триполи, ныне отошло в область преданий.

Покинув Триполи, мы двинулись к Ливанскому хребту. Снежные вершины последнего красовались перед нами на фоне лазурного неба. Путь до маронитского селения Сгарта шел вдоль излучистых берегов капризной реки Эль-Кадиш. Названное селение состоит из трехсот домов, которые живописно раскинулись среди оливковой рощи. На следующий день нашего путешествия мы были уже вблизи подножия Ливана. Отсюда нам предстоял тяжелый переход этого хребта. Под шум горных потоков поднимались мы по его уступам. Нам приходилось бороться с едва доступными горными тропинками и перебираться через скалы, трещины которых запушены снегом. По временам перед нами красовались леса, фруктовые сады и богатые нивы. Шесть часов тяжелого горного передвижения привели нас в большое и красивое селение Эхедин, резиденцию самого могущественного ливанского шейха. Двое из его сыновей любезно явились приветствовать нас от имени своего отца и проводили меня к последнему. Старший сын ливанского шейха произвел на меня впечатление в высшей степени талантливого человека. Именно его-то принц Жуанвильский стремился взять с собою во Францию. Этот молодой человек превосходно владел итальянским языком; он оказал мне существенную пользу в беседе с его отцом, относительно различных учреждений их страны. Из Эхедина я совершил поездку в Канобийскую долину, которая по красоте [464] природы не поддается описанию. Ночь я провел в Маронитском монастыре. За эту поездку я положительно убедился, что в Ливане христианская религия служит не только делу нравственного воспитания жителей, но также делу политического объединения различных христианских народностей.

Мой багаж не мог следовать за мною в Канобийскую долину. Я отправился за ним в Пшару, последнее селение на Ливанских вершинах. Я нашел свою прислугу в гостях у местного шейха, который, ссылаясь на свой родной обычай, убедил меня остаться под его кровлей несколько дней. На расстоянии двух часов пути от Пшары стоят знаменитые библейские кедры. Я поклонился этим вековым деревьям с чувством глубокого религиозного уважения и с удовольствием отдохнул под их тенью.

Из Пшары мы добрались до вечно-снежных вершин Джебель-Саннина, который гордо возвышается над всем Ливанским хребтом. Достигнув такой высоты, нам оставалось одно, как и в человеческой жизни, — спускаться вниз. Этого мы достигли без всякого затруднения. Я предоставил своему мулу полную свободу. Приходилось перебираться через огромные осколки гранита, которые иногда вырывались из-под ног и с шумом скатывались в пропасти. По временам мы преодолевали горные потоки, которые с шумом выбивались из-под своих снежных покровов. Во время этого перехода я оставил в правой стороне от себя озеро Лиамуня, это чудо Ливана, и решил хоть одну ночь провести среди величественных гор. Вечером в горах мы столкнулись с бедуинами, гревшимися у костра. Обе стороны разоружились и устроили совместный ужин. На следующий день мы спустились в великолепную Бальбекскую долину. Отсюда мы должны были двинуться прямо в Дамаск, но я уклонился от заранее намеченного пути ради визита эмиру Беширу, этому замечательному князю Ливанских гор.

Природа резко меняется у подножия Ливана. Обширная долина Эль-Бекаа отделяет эту местность от Антиливана, который таким образом составляет восточную часть Ливанского подножия, западную же часть его образуют грандиозные горы самого Ливана. Северо-западная часть долины Эль-Бекаа называется долиной Бальбека, которая в древности была известна под именем Coele Syrie (la Syrie Creuse), т.-е. низменной Сирией. Долина Бальбека представляет собой начало пустыни, в которой живет лишь очень ограниченное число [465] номадов. Здесь — отсутствие всякой жизни. Общий пустынный вид лишь изредка оживляется небольшими стадами, пасущимися вблизи шатров кочевников. По временам в этой долине раздаются звонки верблюдов; это — признак каравана, который с трудом двигается по песчаному грунту. В долине Бальбека путь держат наудачу до тех пор, пока не появится на горизонте, точно вдруг выросшая из-под земли, знаменитая коринфская колонна, которая указывает на близость развалин древнего города Бальбека. Не место в настоящем беглом очерке описывать эти грандиозные развалины, среди которых я провел двое суток.

Вместо прежнего величия, Бальбек в настоящее время — обедневшее селение, окруженное, на подобие кружева, орешником. Здесь насчитывается не более тысячи жителей. Названное селение орошается живописно-прозрачной рекой. Пастух, одетый в свой красивый наряд, гонит к ней на водопой в полдневный жар свои стада. Дорога от руин Бальбека к Дамаску идет по ущелью, которое разрезывает Антиливан. Это ущелье — каменистая и неразработанная долина. От Бальбека до Небешида путь совсем безжизнен; только друз или метюалец, жители этого негостеприимного места, бродят здесь за своей добычей — безоружным путешественником. Старшина Бальбека предложил мне взять охрану до Небешида. Мы двинулись в путь, конвоируемые пятью друзами, которые, впрочем, вскоре скрылись от нас, и я добрался до Дзебдани один со своими слугами. Это селение — одно из самых восхитительных мест во всей Сирии. Дзебдани — настоящий оазис среди пустыни. Здесь все дышит временами библейской истории, и не столько по своему живописному местоположению, сколько по нравам своих жителей и плотности народонаселения. В Дзебдани берет начало источник «Barrady» (по всей вероятности, «le Pharphar de l‘Ecriture»), орошающий долину, на которой стоит город Дамаск. К моему большому сожалению, я принужден в данном очерке ограничиться о Дзебдани лишь вышесказанными словами, так как иначе мне пришлось бы слишком распространиться об этом удивительном селении и, в частности, об его патриархальном шейхе.

Долина Дамаска справедливо называется мусульманами «четвертым земным раем». Это не Босфор, это что-то более романтическое и дивное. Дамаск не произвел на меня того подавляющего впечатления, которого я ожидал. Общий вид на город открывается внезапно через расселину скалы, к [466] которой примыкает Дамаск. Город обнесен стеной, которая имеет восемнадцать входных ворот с одной небольшой квадратной цитаделью, представляющей собой слабый оплот против неприятельскаго натиска. Надо думать, что враги найдут более сопротивления в городских садах, чем в предназначенных для защиты городских стенах. Дамаск не имеет никакого значения как военный пункт, но он играет большую роль в религиозном и политическом отношениях, служа связью мусульман с Меккой. В промышленном отношении Дамаск с давних времен считается одним из первых городов Сирии. Внешний вид домов в названном городе не отличается красотой, так как все внимание сосредоточено на внутреннем их убранстве. Улицы Дамаска, как во всех вообще восточных городах, хотя и узки, но мощены. Гостиные дворы богатством не уступают константинопольским, если не более последних разнообразятся костюмами жителей соседних гор и пустыни. В Дамаске более всего поражает европейца разнообразие лиц, нравов и костюмов. Что касается магазинов, то они в настоящее время снабжаются главным образом иностранными товарами, — признак падения туземной промышленности, — что, впрочем, наблюдается во всех восточных городах. В общем же Дамаск до наших дней остается местом обмена товаров, которые свозятся сюда из Персии, Индии, Аравии и Европы, при помощи караванов, беспрерывно двигающихся между названным городом, с одной стороны, и Константинополем, Каиром и Багдадом — с другой. Лучшие материи обыкновенно привозятся из Алеппо, так как местные изделия из шелка и полотна очень низкого качества. Седла и другие кожаные изделия, столь необходимые для соседних пустынножителей, изготовляются и сбываются в этом городе в большом количестве. Из тридцати гостиных дворов, предназначенных для склада товаров, самый лучший — Асад. В Дамаске ежедневно открываются для правоверных 60 мечетей, из которых одна переделана из православного храма, некогда построенного во имя Иоанна Богослова. Здесь выстроено несколько христианских монастырей и еврейских синагог. В них христиане и евреи обучают своих детей грамоте.

Общественные бани и трактиры имеют много общего с константинопольскими, с тем разве преимуществом, что здесь вы видите больше зевак и рассказчиков, столь обычных вообще в подобных местах. Что же касается до городских садов, украшенных разнообразными киосками, то по своей [467] обширности, по разнообразию своих древесных пород и по красоте местоположения — они остаются без сравнения. Ко всему сказанному нужно прибавить, что Дамаск по всем своим кварталам отлично орошен водой из источника, известного под названием «Barrady». Народонаселение Дамаска достигает 120.000 жителей, не считая греков (православных и католиков), армян, сирйцев и евреев, которых в общем насчитывается до 20.000 душ. Местные мусульмане крайне фанатичны, мятежны и разнузданы. Здесь до последнего времени существовали революционные кварталы; особой известностью пользовался квартал Салахие. Ныне египетское правительство положило конец этой мусульманской вольности. Оно сначала разоружило мятежных жителей, а затем разделило весь город на кварталы, отделив последние друг от друга заставами, которые на ночь закрываются. Христианское народонаселение должно быть благодарно Мегмету-Али, который первый отменил много актов оскорбительной тирании, практиковавшейся против христиан правоверными. Он же установил смешанные суды, в которых ныне среди мусульман заседают те, которых прежде правоверные не желали признавать себе подобными.

Я въехал в Дамаск на лошади, не переменив своей одежды. По городским улицам я прогуливался вполне свободно. Все это — небывалое для названного города явление. Здесь находится резиденция сирийского генерал-губернатора, каковая должность ныне возложена на Шерифа-пашу, соотечественника и фаворита египетского вице-короля. В день моего приезда Шериф-паша находился в Хоране, где сосредоточился лагерь Ибрагима-паши. Власть сирийского генерал-губернатора ограничивается лишь гражданскими делами; военное управление страны сосредоточено в руках Ибрагима-паши. Такое разграничение власти создает серьезные неудобства, так как Ибрагим-паша, пользуясь своим могуществом, зачастую вмешивается в дела гражданского характера и, таким образом, парализует действия административной власти.

Дорога от Дамаска до Деир-Эль-Каммар идет сначала по долине Эль-Бекаа, а затем углубляется в Ливанские горы. Я посвятил на эту поездку, считая свои остановки в селениях друзов, маронитов и метюальцев, всего четверо суток. Два ряда параллельных гор, который очевидно разделены доисторической революцией земного шара, заключают в себе узкий и крутой пояс, змееобразно извивающийся по скалам, покрытым, как везде в Ливане, тутовыми и оливковыми деревьями. [468] Здесь масса горных потоков, которые с ревом бросаются из пропасти в пропасть, рассыпая свою серебристую пену на тысячи каскадов. Между прочим, над одним из этих потоков возвышается, на подобие орлиного гнезда, дворец Бтедин, который построен в мавританском вкусе и принадлежит эмиру. На противоположной дворцу возвышенности разбросаны в красивом беспорядке дома Деир-Эль-Каммар или иначе — монастырь луны (le convent de la lune). Деир-Эль-Каммар есть не что иное как селение в 2.000 домов с 7.000 жителей — маронитов и друзов. Промышленность и торговля сводятся здесь к выработке шелка, прованского масла, сесама, иначе конжута, табаку и хлопка ². В Деир-Эль-Каммаре построено четыре православных церкви и одна мечеть, причем последняя — исключительно для странствующих мусульман, так как вообще правоверные не имеют здесь своей оседлости. В окрестностях селения насчитывается около 150 фабрик и шелковых прядилен, причем более 500 торговцев, которые торгуют на месте. Вышесказанное достаточно указывает на благосостояние жителей этой столицы Ливана. К моему сожалению, я принужден отказаться от более обстоятельного описагия нравов и костюмов местных жителей и в особенности их гостеприимства, которое я вполне оценил в два, три дня, проведенные среди них. Не имею также возможности в этом беглом очерке заняться описанием воздушного дворца эмира Бешира, который по своей архитектуре в тысячу раз интереснее всех дворцов султана, не исключая даже самого Сарай-Бурну.

Получив соизволение на аудиенцию у эмира Бешира, я предварительно, чем попасть в приемные покои последнего, принужден был пройти несколько внутренних дворов, в которых стояли эскадроны, собранные из горцев и арабов. Эта дворцовая стража была одета в национальные костюмы. Спешившись, стояли эти стражники рядом с своими лошадьми, верблюдами, мулами и ослами. Затем, я проходил дворы с артезианскими колодцами и с аллеями из апельсиновых и лимонных деревьев. Далее, шли дворы, установленные [469] разнообразными позолоченными мраморными киосками; здесь же бросались в глаза длинные галереи с арками и мавританскими колоннами. Наконец я вошел в зал. Эмир Бешир сидел на полу. На нем был надет, как и на Мегмет-Али, мундир египетского низама. Эмир — величественный старик, с голубыми кроткими, но проницательными глазами. Лицо его обрамлено длинной серебряной бородой. Улыбка эмира, казалось, отражала в себе ту молодую душу, которая заставила Наполеона в свое время отказаться от замыслов на Востоке и которая позднее передала Сирию в руки Ибрагиму-паше. Кстати замечу, что престиж египетского вице-короля в Сирии непосредственно обусловлен его дружбой с эмиром Беширом. Во время аудиенции эмир предложил мне занять место на софе. Затем он распорядился, чтобы принесли трубки и кофе. Аудиенция была продолжительна. Эмир интересовался целью моего путешествия; восхвалял красоту Ливана, говорил о скупости князя Пюклева, а также об оригинальном образе жизни лэди Стэнгоп. Речь его отличалась тоном серьезной осторожности и носила в себе тот здравый смысл, который проглядывает во всех политических предприятиях эмира Бешира, столь плодовитых по своим результатам. Эмир по пронсхождению — чистокровный араб, из благородной семьи Шахабов, которая принадлежит к одному из самых выдающихся ливанских родов. Предки Бешира, более ста лет тому назад, были призваны управлять Ливаном. Они приняли христианство потому, что желали крепче связать себя с маронитами, народностью, имеющею наибольшее значение в этом государстве. Религия нынешних эмиров — странная смесь трех вероисповеданий, исповедуемых племенами, находящимися под их владычеством. Однако, интересно то, что странная религия, исповедуемая настоящими эмирами, сумела укротить религиозную нетерпимость подвластных им племен и нашла способ слить в одну общую гармонию догмы столь различных вероисповеданий. Здесь сложилась поговорка: «Эмиры должны родиться христианами, жить мусульманами и умереть друзами». Действительно, христиане при крещении, эмиры живут с мусульманским именем и по мусульманским обычаям, и все это для того, чтобы впоследствии быть похороненными в земле друзов: таков обычай страны.

Эмир Бешир гостеприимно удерживал меня остаться, говоря, что будет сконфужен, если я уйду, не разделив с ним хлеба-соли. Я принужден был по разным [470] обстоятельствам отклонить это любезное приглашение. Вследствие этого эмир распорядился, чтобы два офицера вели меня подробно осматривать его дворец, бани и конюшни, которые я исследовал с величайшим интересом. Все мною виденное было столь сказочно, что по временам я воображал себя перенесенным в чудный мир Шехеразады. Передавая свои впечатления о приятных днях, проведенных в гостях у повелителя Ливана, я не умолчу о том, что, во время моей аудиенции у эмира, простые друзы и марониты бесцеремонно входили в аудиенц-зал. Одетые в длинные хитоны и сандалии, они спокойно подходили к своему владыке и благоговейно целовали бахрому подушки, на которой сидел Бешир. Затем они рассаживались и пили мокко, который им тотчас же разносила дворцовая прислуга.

В счастливое первобытное время патриарх был в одно и то же время государь и отец своей трибы. Ливанские эмиры сумели сохранить формы древнего быта, но лишь во внешнем их проявлении. Действительно, их подданные повинны в незаконных поборах, в самоуправстве и даже прибегают по временам к кровавой мести. Положение эмира Бешира в Ливане подобно положению Мегмета-Али в Египте. Некоторые весьма удачно находят сходство в проявлении воли между султаном Махмудом, Мегметом-Али и эмиром Беширом. Так, первый уничтожил феодальную аристократию Дере-Беев, второй сокрушил военную аристократию мамелюков, a третий покончил с олигархией в Кланах, причем все это совершилось, приблизительно, в одно и то же время.

Эмир Бешир безвозвратно связал свою судьбу с судьбой египетского вице-короля, чем скопрометировал себя перед Портой. К тому же, дерзнув воспользоваться имуществом своих подданных, эмигрировавших в Турцию, он еще сильнее восстановил против себя султана. В былое время могущество эмира Бешира основывалось на вражде, царившей между пашами, которую он неукоснительно поддерживал. В настоящее время единство власти в Сирии лишило эмира этого преимущества. Я уже говорил, что престиж Мегмета-Али в Сирии — синоним дружбы его с эмиром Беширом, который — главный рычаг во всех предприятиях египетсого вице-короля. Уверяют, что старший из трех сыновей эмира, а именно — Халил, известный своими воинственными наклонностями, не разделяет привязанности отца к Мегмету-Али; меньшой, наоборот, симпатизирует египетскому вице-королю. Про него [471] говорят, что он будет в состоянии сохранить общность интересов, установившуюся между Сирией и Египтом. Однако, в вопросе о престолонаследии, без сомнения, главную роль будет иметь указание самих сирийцев.

Я покинул Деир-Эль-Каммар с тем, чтобы посетить Джиун. Я решился на эту поездку потому, что поставил себе целью изучить все достопримечательности Сирии. Дорога, которая ведет от Деир-Эль-Каммара в Джиун, скалиста и изрезана отчаянными пропастями. Она — настоящий ад, созданный из горных обломков, с отсутствием всякой жизни. Испуганный мул со страхом двигается по гигантским глыбам, которые, оторвавшись от параллельных гор, в беспорядке навалены друг на друга. В этом лабиринте перпендикулярно разбросанных горных осколков слышится лишь крик хищных птиц, да виднеются целые тучи саранчи, которая с шумом спускается на тощую растительность.

Вечером 6-го июня мы подошли к Джиунским холмам. На одном из них расположено бедное друзское селение; другой холм служит местожительством таинственной царицы Пальмиры ³, сибиллы уединения — лэди Эстер Стэнгоп, фантастическая и исключительная жизнь которой создала в этом сердце пустыни какой-то сверхъестественный мир. Я с нетерпением ждал случая познакомиться с этой психологической загадкой. Лэди Эстер не принимает у себя путешественников. Напрасно принц Максимилиан Баварский добивался свидания с этой оригинальной женщиной: оно не состоялось. Я дерзнул отправить к лэди Эстер письмо. Друзский мальчик, относивший письмо, вернулся через полчаса в сопровождении араба-лакея, который передал мне желание своей госпожи познакомиться со мною. В настоящем беглом очерке я не имею возможности подробно говорить о моем свидании с лэди Эстер Стэнгоп, хотя замечу, что беседа с ней продлилась целую ночь. На следующий день, осмотрев восхитительный сад лэди Эстер, я выехал из Джиуни и через несколько часов пути был уже в Порт-Саиде, древнем Сидоне. Дорога к этому месту идет через Ливанский хребет, который от Джиуни к Средиземному морю заметно понижается и превращается в долину, среди которой на холмистом морском побережье живописно [472] расположен Порт-Саид. Сады и сосновые рощи орошаются небольшой рекой Аула, которая окружает город с трех сторон. Улицы узки и грязны. Порт-Саид защищен высокой стеной, с глубокими воротами, которая тянется с перерывами и представляет собою слабый оплот против неприятельской атаки. Население составляют арабы-мусульмане, греки, марониты и левантинцы. Количество жителей не превышает 6.000. В конце восемнадцатого столетия здесь сильно была развита торговля, но ныне, с переносом метрополии пашалыка в Акр, она свелась к экспорту апельсинов и лимонов, которые в изобилии собираются в окрестных садах. Гавань построена на север от города и отличается своей теснотой. Она служить местом стоянки только для небольших судов; корабли и пароходы бросают свой якорь вблизи небольшого скалистого острова, лежащего на северо-западе от Порт-Саида, на расстоянии не более одной мили от берега. Несколько гранитных колонн, разбросанных по побережью, да полуразрушенный замок с башней — вот остатки древнего Сидона, владыки морей, в котором впервые были открыты искусства письма и мореходства. Здесь когда-то вырабатывались золотые ткани, украшавшие цариц Востока. Здесь же красовались в былые времена мраморные дворцы, хранилища всесветных богатств. Город Тир, бывшая колония Сидона, убил свою родную мать для того, чтобы впоследствии самому позорно погибнуть. Такова, впрочем, история всех государств и городов.

В Порт-Саиде имеется несколько гостинниц, из которых одна называется «Французской». Только в этой последней европейские путешественники находят себе приют. Я лично не мог отыскать себе пристанища. Пришлось воспользоваться любезностью г. Лапи, австрийского драгомана и референдария европейских консульств в Сирии, который предложил мне остановиться у него. Г. Лапи — в высшей степени предусмотрительный и образованный человек. Он — известный знаток этой страны и верный друг всех европейцев, которые, пользуясь его услугами, избавляются от лишений и трудностей, неминуемо связанных с путешествием по этой отдаленной местности. Такое отношение австрийского драгомана к европейцам является в особенности ценным для тех путешественников, которые принуждены видеть в своих консулах людей местного происхождения, не пользующихся положительно никаким значением и обращающих свою службу лишь на пользу личных коммерческих выгод. Я должен заметить, что указанный недостаток [473] в особенности преследует русских путешественников. Так, например, наш агент в Бейруте по происхождению — туземец, а потому русские пилигримы, случайно заброшенные сюда морской стихией, не только не имеют возможности искать в своем консульстве помощи, но даже не могут быть выслушанными и понятыми в своей нужде. Между тем, русский консул в названном городе есть представитель всех других европейских государств, за исключением Франции и Англии, которые имеют своих агентов. К тому же в Триполи имеет местопребывание лишь один французский консул, в Дамаске — английский, а в Порт-Саиде — г. Лапи, представитель австрийского правительства. Подобное положение вещей создает ряд всевозможных неудобств. Например, я положительно не знаю ни одного нашего консула из Сирии, который был бы в состоянии держать правительство в курсе дел государства, могущего быть в недалеком будущем местом, где разрешится важный восточный вопрос. В день моего приезда в Порт-Саид, жители последнего были крайне возбуждены. Ходили слухи, что друзы спустились с гор и шли опустошать страну. Некоторые даже ходили к г. Лапи справляться о том, верно ли, что какой-то путешественник, прибывший из Дамаска и остановившийся в австрийском консульстве, был по дороге ограблен. В данном случае речь шла обо мне. Подобные слухи, в связи с советами леди Стэнгоп, которой, казалось, было известно предполагаемое движение друзов, побудили меня нанять небольшую арабскую лодку, чтобы добраться до Акки ⁴.

Ливанский хребет, начиная от горы Кармель, постепенно понижается к Средиземному морю. Город Тир, называемый арабами Сур, расположен в пределах песчаной долины, которая покрыта тутовыми рощами, сахарным тростником и табачными плантациями. В настоящее время это — небольшое бедное селение, которое настолько пододвинулось к морю, что как бы угадываешь его затаенное желание продолжать властвовать над морскою стихией. Один минарет да несколько серых домов, потонувших среди зелени роскошных пальм, — вот все, что осталось он прежнего величия Тира с его знаменитыми дворцами, среди которых особенно славился дворец Дидон. На морском берегу [474] разбросано несколько несчастных арабских лодок. Это — грустные потомки тех славных морских судов, скамьи которых вырезывались из слоновой кости, доставляемой из Индии. Тот Тир, про который в св. Писании сказано, что в нем торговали не купцы, а родовитые князья, населен ныне маронитами, греками и метюальцами, число которых не превышает 1.000 человек. Все они терпят ужасную нищету. Никогда еще пророчество не сбывалось в такой ужасной точности, как над этим несчастным городом. В двух часах пути от Тира, в тени фиговой рощи, расположены три бассейна проточной воды. Европейцы называют эти водоемы: «Колодцы Соломона», у арабов же они известны под именем: «Раз-эль-Аян». Вода из этих бассейнов проведена в город посредством грандиозных водопроводов, которые рельефно выделяются на горизонте. Я не буду здесь спорить о том, точно ли эти бассейны — те колодцы, про которые Соломон сказал: «они — источник той живой воды, которая стремительно несется с Ливана, орошая его сады».

Ночью мы прошли мыс Белый, по-арабски Раз-эль-Абиад, которым заканчивается западная часть Саронских гор и который прилегает к долине, где расположен город Акка. На рассвете мы были вблизи стен названного города.

В настоящем очерке я бегло описал ту часть Сирии, которая пересекается горами Ливана и Антиливана и которая тянется от Бейрута до Триполи. Кроме того, я мельком коснулся местности, лежащей между долиной Келесирией с городом Дамаском и городом Аккой. Затем я сказал несколько слов о Финикии, о развалинах Бальбека, Сидона и Тира. Теперь я изложу общее географическое положение всей Сирии, которое само по себе уже разъясняет всю предыдущую историю этого государства. Ливан, растянутый с юга на север, начиная от города Бейрута или, точнее, от Тира до города Триполи, на пространстве, приблизительно, 180 верст, имеет границей реки: Нар-эль-Камсиш на юге и Нар-эль-Баарид на севере. Протяжение Ливана с запада на восток от берегов Средиземного моря до долины, на которой находится Дамаск, равняется почти 140 верстам. Наивысшая точка горных хребтов: Ливанскаго — Джебель Саннин, Антиливанскаго — гора Джебель-эль-Шейх. В Ливанских и Антиливанских горах берут начало большинство рек, орошающих Сирию, среди которых особенно известны Оронт и Иордан. Народонаселение Ливана превышает 350.000 жителей, а [475] Антиливана — 50.000 душ. Все жители разделяются на три племени: метюальцев, друзов и маронитов. Метюальцев насчитывается не более 40.000 душ. Это — самая незначительная сирийская народность. Чертой их оседлости служит, главным образом, Антиливан, и именно та местность, которая лежит между Тиром (Суром) и Бальбеком, и только очень незначительная часть метюальцев живет в Ливане. По происхождению они принадлежат к древнейшему роду сирийских арабов. По вероисповеданию — шииты. Они отличаются дикостью своих нравов и полным отвращением к какому-либо подчинению. Христиан они не переносят, в особенности европейских.

Друзы, смешанные с маронитами, населяют ту часть горного сирийского хребта, который известен под названием Эль-Шуф. Их столица — Деир-эль-Каммар. Религия друзов — какая-то странная смесь древнего гностицизма с догматами разнообразнейших христианских, мусульманских и еврейских сект. Кроме того, этому вероисповеданию присущи признаки язычества. Попытки европейских ученых исследовать этот теологический хаос не удались. Между прочим, кажется, лэди Стэнгоп отчасти изучила этот вопрос. Некоторые европейские писатели производят друзов от крестоносцев, по это мнение крайне ошибочно. Однако, на этой почве эмир Факр-эд-Дин, во время своей поездки в Италию, удачно устроил свое благополучие. Вениамин Тудельский ⁵ относит происхождение друзов ко временам более отдаленным, чем крестовые походы. Друзское племя еще не так давно было многочисленно и отличалось, среди других сирийских народностей, своим могуществом. Друзы были в состоянии выставлять до 30.000 вооруженных воинов. Количество их превышало 150.000 жителей. Эмир Бешир жестоко опустошил это сирийское племя: ныне их насчитывается не более 50.000. Они не расположены к своему эмиру, который известен своим подозрительным характером и крайним самолюбием. Что касается египетского правительства, которое угнетает друзов непосильным рекрутским набором, то оно также не пользуется с их стороны никакой популярностью. Впрочем, говорят, что Мегмет-Али в скором времени приступит к разоружению друзов, и это [476] понятно, так как в настоящее время уже окончательно установлено, что большинство повстанцев в Хоране были именно друзы, бежавшие из Ливана. Две или три тысячи этих беглецов, соединившись с таким же количеством арабов из Аназе, держали долгое время 60.000-ную армию Ибрагима-паши в крайне тяжелом положении. Друзы очень дружны с маронитами. Так, например, их дети очень часто воспитываются в маронитских школах. Эта симпатия к сирийским христианам, в связи с отвращением к мусульманам, объясняется добрыми нравами друзов и их природной любовью к земледелию и промышленности. Возможно, что в недалеком будущем друзы и марониты сплотятся в одно целое и создадут новый порядок в Ливане, который, кажется, установится ранее того, чем то предполагают.

Относительно маронитов можно сказать здесь одно, что все то хорошее, что когда-либо говорилось о них, становится непреложным убеждением после изучения на месте их моральных качеств и вообще всего политического строя этого племени. Я уже говорил, что марониты живут в местности, лежащей между Бейрутом и Триполи, т.-е. в центральных долинах Ливанских гор и на его вершинах. Количество маронитов достигает 250.000 жителей. Название этой народности происходит от имени отшельника Маррона, обратившего в пятом веке эту сирийскую общину в христианство. Марониты — ревностные католики. Они почти теократически управляются своим патриархом, папскими легатами, епископами, настоятелями своих монастырей и священниками. Их духовенство, кроме монахов, имеет право жениться и отличается чистотой своих нравов. Юрисдикция маронитского духовенства распространяется на все спорные вопросы, где сталкивается гражданский закон с церковным. Ливанские эмиры, в руках которых верховная власть, крайне сдержаны по отношенио к маронитскому духовенству. Авторитет духовенства неоспорим. Оно, буквально, держит в руках все умы этой народности. Это объясняется тем, что духовенство ведет простую, трудолюбивую жизнь земледельца, которая столь соответствует природным наклонностям маронитов. В Ливане насчитывается до 200 маронитских монастырей, которые разбросаны на вершинах ливанского хребта. Число монахов достигает 2.000. Марониты питают симпатию к Франции, которая для них — то же самое, что для греков Poccия; там их отечество, там их надежда. Французские агенты, однако, крайне [477] осторожно и благоразумно пользуются симпатиями маронитов. Между прочим, ливанские шейхи и местное духовенство, принимая меня за француза, высказывали не раз свое нетерпение сделаться французской колонией, так как, по их мнению, правительство Мегмета-Али, равно как и султана, далеко не соответствует моральным нуждам их народа. Русских марониты называют схизматиками. Наше правительство, кажется, относится к ним совершенно равнодушно. Ангпия, называемая здесь «еретическим государством», ненавистна маронитам, в особенности с тех пор, как марониты убедились, что английские миссионеры не пренебрегали никакими средствами для того, чтобы утвердить свое влияние вместо французского. Эта антипатия настолько сильна, что каждый англичанин принужден именоваться в Ливане вымышленной фамилией, чтобы не быть принятым за сына туманного Альбиона.

Административное управлениe у маронитов возложено на шейхов, которые только губернаторы своего округа, но не судьи. Шейхи связаны между собою родством. Они владеют большими земельными участками, которые передаются из рода в род. Так, например, шейх в Дзебдани гордо мне заметил, что он владеет своей земельной собственностью более семисот лет. Земли шейхов обрабатываются свободными маронитами, которые получают за это четвертую часть урожая, в виде заработной платы. Жители, которые не владеют земельными участками, платят налоги с того промысла, которым занимаются. К налогам привлечены даже дети, но не моложе девяти лет, и старики — до семидесяти лет. Сам эмир Бешир ежегодно выплачивает египетскому правительству поземельную подать, которая достигаете 2.000 бурс, что равняется, приблизительно, 300.000 рублей. Вообще полагают, что страна сильно нуждается в деньгах и, главным образом, вследствие притеснений эмира. В былое время марониты легко могли выставлять армию в 30.000 — 40.000 солдат. Кроме того, каждый из маронитов должен [был] иметь полное вооружение. В настоящее время египетское правительство, разоружив это воинственное племя, разрешило эмиру Беширу иметь лишь одну охрану, численностью не более 800 человек. Однако, говорят, что марониты скрыли — не без ведома, конечно, эмира — большую часть своих вооружений. Родина маронитов — страна суровых, неприступных скал. Отсутствие удобных путей сообщения заставляет их селиться вблизи друг от друга. Поэтому первый крик тревоги с быстротой телеграфа разносится по стране. [478] Воинственные наклонности маронитов находятся в непосредственной связи с неприступной природой их государства.

— Сколько в вашем селении жителей?

— Тысяча конных… — самоуверенно ответил мне шейх одного маронитского селения.

В общем, марониты — добрые, простые, честные и гостеприимные люди. Они хорошей крови: сильны, энергичны и веселы. Как народ, они поспорят с любой европейской нацией и превзойдут всех своей патриархальностью. Сорок лет тому назад, народонаселение маронитов не превышало 120.000 человек; ныне их вдвое больше. Достойно внимания то обстоятельство, что численность соседних маронитам племен за тот же период времени и в той же пропорциональности уменьшилась. Быстрый рост предрекает мароннтской народности важную роль в деле возрождения старого Востока, который ждет только появления среди них способной и энергичной личности.

В конце этого беглого очерка следует сказать несколько слов об установившихся взаимоотношениях между Сирией и Египтом. Мегмет-Али, в своем стремлении увеличить доходы, забывает должную меру. Он даже не делает никакого различия между Сирией и Египтом, тогда как оба эти государства совершенно не схожи между собою ни по природе своей, ни по характеру своего населения. Египет — страна ровная, обособленная и однородная по жителям; Сирия — страна по природе своей неприступная и разнородная по бесчисленному количеству населяющих ее племен, с различными нравами и религиями. К тому же Сирия никогда не мирилась с чужеземным игом. Забыв это различие, Мегмет-Али установил в Сирии свою притеснительную администрацию. Он не постеснялся даже ввести монополию на шелковую промышленность, от которой, впрочем, своевременно отказался. Что касается государственных налогов, то сирийцы обременены ими в сильной степени. Кроме того, они обязаны отдавать часть своего урожая египетскому правительству, которое платит им обыкновенно ниже настоящей стоимости отбираемых продуктов и всегда ассигнациями, что в свою очередь убивает в стране торговлю и промышленность. Рекрутский набор применяется сверх всякой осторожности; он не замедлит опустошить Сирию на подобие Египта. Друзы, подобно другим мусульманским племенам, не скрывают своих симпатий к султану, что вызвано притеснениями египетского вице-короля. Они ждут удобного [479] случая доказать свое расположение к оттоманскому правительству. Не таково настроение христианского населения, хотя оно несет те же государственные повинности, что и мусульмане. Христианские племена Сирии видят себя под управлением Мегмета-Али спасенными от того ужасного рабства, которое угнетало их во времена оттоманского владычества. Нынешний египетский вице-король веротерпим. Он освободил христианские церкви от различных оброков и пошлин. Подобный политический такт уже принес Мегмету-Али пользу: смута в Хоране была подавлена армией Ибрагима-паши, которая состояла исключительно из маронитов. Это обстоятельство должно иметь огромное значение вообще для истории исламизма и в частности для истории самого Мегмета-Али. Во всяком случае, турецкое правительство может рассчитывать на сирийских мусульман; но что касается христианских племен этой страны, то они, отрекаясь от всего прошлого, ждут для себя иной судьбы…

В. Тепляков.

Комментарии

1. «Memoire sur la Syrie et la Palestine». 1839.

2. Вот некоторые статистические сведения, собранные мною на месте: из Деир-Эль-Каммар ежегодно вывозится более 10.000 кантар шелка; от 40 до 30.000 кантар прованского масла; около 25.000 кантар масла, вырабатываемого из сесама; более 100.000 кантар табаку и столько же хлопка. Местом экспорта служат Дамаск, Каир и Бейрут, причем последний — как передаточный пункт для товара, отправляемого в Европу.

3. Пальмира (пo-арамейски Тадмор, т.-е. город пальм) — некогда цветущий город, ныне бедная деревушка в Сирии, знаменитая развалинами величественных сооружений, памятниками последней поры древне-римской архитектуры.

4. Акка — город и укрепление на восточном берегу Средиземного моря, главный город санджака, в азиатско-турецком вилайете Шам, при обширной бухте, находящейся к северу от мыса Кармель.

5. Вениамин бен Иона Тудельский, как путешественник, занимает выдающееся место. Он на целое столетие опередил Плано-Карпини и Марко-Поло. Путешествия его относятся к 1163 или 1165 г.г.; на родину, в город Тудела, на Эбро, он вернулся в 1173 году.

Текст воспроизведен по изданию: "Записки" о Сирии и Палестине // Вестник Европы, № 10. 1905