-

Русские на Босфоре в 1833 году.

Воспоминания участника похода М. И. Ставраки. ¹

В ноябре 1832 года, я был приглашен к моему капитану Аристарху Григорьевичу Конотопцеву.

Явился к нему; он сказал мне, что приказано вооружить флот.

— «Вы, как ревизор, обязаны обеспечить корабль всем для шестимесячной кампании; поручаю вам дать знать старшему офицеру, чтоб завтра с рассветом приступил к вооружению корабля; идите с Богом, а завтра принимайтесь за дело».

С рассветом, корабль «Память Евстафия» стал вооружаться и на третий день к вечеру он рисовался в корабельной бухте под брам-стеньгами.

С нашим кораблем готовились корабли: императрица Екатерина II-я, Чесма и Анапа, фрегаты: Варна, Эривань и Архипелаг, корвет Сизополь и бриг Пегас.

Вскоре приехал из Николаева начальник штаба черноморского флота, контр-адмирал Михаил Петрович Лазарев, назначенный флагманом эскадра, составленной из упомянутых судов.

15-го января 1833 года, эскадра вышла на Севастопольский рейд.

Адмирал имел приказание оставаться на рейде н, при первом вызове посланника нашего при Оттоманской порте, немедленно отправиться в Константинополь, где ожидать дальнейших распоряжений. [364] Между тень послать в Босфор корвет Сизополь, для узнания там от генерала Муравьева: как принято желание нашего государя прекратить военные действия египетского паши против султана. Генерал Муравьев предварительно был послан в Александрию на фрегате «Штандарт» — предложить египетскому паше покончить распрю с Турцией.

Махмет-Али с благоговением принял желание государя Николая Павловича, и в то же время послал приказание своему сыну Ибрагиму паше не продолжать военных действий; но Ибрагим, вместо исполнения приказания своего отца, продолжал идти вперед.

Генерал же Муравьев, получив удовлетворительный ответ от египетского паши, считая дело поконченным, возвратился в Константинополь и сообщил об этом адмиралу Лазареву, через капитана корвета «Сизополь», не подозревая движения Ибрагима. Не отрадно стало нам, узнавши о безнадежности нашей на хорошую кампанию, и с взволнованными мыслями и грустию готовились на другой день войти в гавань.

Грустный этот день настал с восходом солнца; рассеялся туман и представился Севастополь во всем своем величии и красоте.

На рейде виднелась эскадра, под флагом адмирала Лазарева, поднятым на корабле «Память Евстафия», и готовая показать свою способность на исполнение воли царя, во славу отчизны.

Но чувства наши не гармонировали величию природы; они были подавлены грустью при мысли, что мы не будем поощрены интересным походом.

Неэнергично и грустно готовились идти в гавань, как вдруг увидели идущий на рейде люгер «Широкий» под командою капитана Николая Федоровича Метлина, спешивший передать призыв эскадры в Константинополь.

Мгновенно все одушевилось, мгновенно восторженная весть сделалась всем известною на эскадре и, приготовясь сняться с якоря, на другой день, 2-го февраля 1833 года, эскадра вступила в воды Эвксинского Понта и после шестидневного плавания по его пучине, прийдя на вид Босфора, заштилела.

В то же время прибыл за флагманский корабль начальник северных батарей Босфора и попросил чрез меня (так как я знал турецкий язык) свидания с адмиралом.

При свидании паша спросил Михаила Петровича Лазарева: зачем русская эскадра подошла так близко к проливу?

Адмирал приказал мне отвечать паше, что она идет в [365] Босфор во просьбе султана, а потому считает лишним разъяснять причину ее призыва.

— Но я ничего не знаю, ответил паша, и не имею приказаний от моего государя пропустить русскую эскадру, а потому, во имя Бога, прошу вас подождать идти в пролив до получения разрешения.

Адмирал окончательно отвечал, что делается свежий ветер, который может подвергнуть жизнь паши опасности, а потому советует ему поспешить в крепость.

Паша в нерешимости оставил корабль. Тогда эскадра, поставив все паруса и построив в линию баталии, направилась в пролив.

Главам нашим, следуя вдоль пролива, представилась величественная картина природы; описывать ее нахожу нелишним, потому что о ней знает весь свет; скажу только, что появление русской эскадры, между безмолвными твердынями Босфора, украшенными кипарисами и царством флоры, гром пушек с батарей и судов, приветствовавших вас, дополняли картину полным очарованием.

Быстро мы пронеслись в Буюк-Дере и стали на якорь против вашего посольского дворца.

Посланники французский и английский покоились в то время на своих ложах, как неожиданно были пробуждены громом пушек.

Французский посланник, увидевши русскую эскадру на якоре в Буюк-Дере, тревожно побежал к английскому посланнику и как только перешел его порог, энергично крикнул: «русские в Босфоре! что это значит? мы ничего не внаем», и после мгновенного совещания между собой оба посланника пошли испросить аудиенцию у султана.

Султан Махмут отвечал им, что «крайние обстоятельства, угрожающие моему престолу неотрадными последствиями, вынудили меня просить участие у русского царя, а между тем я прошу согласия на это у ваших правительств, и скоро надеюсь — получить удовлетворительный ответ, а до того прошу не противиться русским».

Посланники не довольствовались ответом султана и попросили его согласия обсудить это серьезное обстоятельство со всеми посланниками: турецким министром иностранных дел, генералом Муравьевым и адмиралом Лазаревым.

Совет этот, по долгому совещанию, определил, до получения согласия западных держав на участие Россия в настоящих делах Турции, эскадре нашей перейти в Сизополь в шестидесяти милях от Босфора.

Норд-ост, знакомый нам морякам на Черном море, особенно [366] в зимнее время, и здесь удержал за собой постоянный свой бурный характер, что лишило возможности эскадре выйти из пролива, а потому мы оставались в нем, в нашей радости и неудовольствию противников.

Дни за днями проходили однообразной чередой, и мы по милости Эола, пребывая в Босфоре, после обычных воинских занятий, имели много времени познакомиться с Константинополем.

В числе достопримечательностей мы посетили монетный двор; при выходе из него, адмиралу и всем бывшим с ним офицерам были вручены золотые медали в коробочках с вензелем султана, в память пребывания русской эскадры на водах Босфора.

Много было материала для разговора в кают-компании во время нашей трапезы; многое нам представлялось в будущем от усердного исполнения нашего священного долга, которым мы надеялись удержать славу черноморского флота.

Прошел месяц нашего пребывания в Буюк-дере в ожидания попутного ветра, чтоб перейти в Сизополь.

Ибрагим-паша в это время занял Бруссу, в шестидесяти верстах от столицы, но мы ничего не предпринимали к преграждению ему марша; известно только, что Ибрагим оставался в Бруссе из опасения иметь столкновение с русскими.

Между тем показался из-за мыса английский шлюп с флагом на стеньге чрезвычайного посла, доставивший согласие западных держав на вмешательство России в тогдашние критические дела Турции, и хотя главнокомандующий египетской армии узнал об этом и было также ему повторено требование России, во он продолжал показывать свое упорство; вследствие чего приказано было нашим правительством послать в Босфор 13-ю пехотную дивизию на двух эскадрах под флагом адмиралов Кумани и Стожевского.

Обе эти эскадры, прибыв в пролив и соединясь с бывшею здесь эскадрою, составили весь черноморский флот под начальством, произведенного в это время в вице-адмиралы, Михаила Петровича Лазарева; 13-я же пехотная дивизия расположилась лагерем на азиятской стороне, под начальством генерала Муравьева.

Вскоре прибыл в Босфор граф Орлов на корвете «Пендераклия», в качестве чрезвычайного посла и главнокомандующего морскими и сухопутными силами.

По прибытии графа А. Ф. Орлова в Константинополь, султан сделал смотр нашему флоту и 13-й дивизия.

Его величество пожаловал на наш корабль со всеми своими сановниками, ласково приветствовал офицеров и команду. [367]

После смотра, султан прислал офицерам разные лакомства, а командам множество провизии.

Граф Орлов, предварительно переговорив с султаном, потребовал от Ибрагима паши немедленного исполнения воли своего государя, предварив пашу, что, в противном случае, он двинется с флотом и армией принудить его к повиновению.

Гордый паша принял угрозу русского генерала надменно, но поневоле должен был покориться обстоятельствам, тем более, что и отец его желал исполнить желание нашего государя.

На другой день, после полученного им грозного ультиматума, снявшись с армией из Брусы, направился вспять в Сирию.

Его сопровождали русские офицеры генерального штаба, и когда египетская армия перешла границы Сирии, в июле 1833 года, офицеры наши воротились в Константинополь.

Тем кончилось участие России в критические обстоятельства Оттоманской порты.

II.

Граф Орлов, по получении сведения о переходе египетских войск в Сирию, желая ознаменовать пребывание русских в Константинополе, дал бал в Буюк-дереском дворце нашего посольства.

На бал приглашены были все посланники, турецкие сановники и почетные граждане Царь-града.

Бал был великолепный: дворец наш горел разноцветными бенгальскими огнями, флот величественно иллюминован и на фрегате «Память Евстафия», между фок- и грот-мачтами, рисовался щит с вензелем нашего государя, составленный из равноцветных огней, а на берегу такой же щит с вензелем султана; на рейде в Буюк-дере, на плотах, генералом Залеским устроен был фейерверк; за возвышенностях азиятской стороны против дворца стояло все наше войско развернутым фронтом, в интервалах полков стояла артиллерия, и вся эта масса войск стреляла батальным огнем; все это вместе соединенное составляло картину воинственно очаровательную.

Все гости на бале выражали свое мнение, что ничего торжественнее не могло быть.

Султан с небольшого парохода, стоявшего у пристани Буюк-дере, всю ночь любовался наружностию торжества. [368]

На другой день, после бала, флот, взявши весь десант на свой борт, снялся с якоря и направился в Феодосию, куда пришедши и высадивши все войско в карантин, отплыл в Севастополь.

И вот, после шестимесячной разлуки, — Севастополь украсил свой рейд возвратившимся флотом, который своим только появлением в Босфор ниспроверг замысл египтян на политический переворот турецкого государства и потрясение престола султана Махмута.

Флот, простояв несколько дней на севастопольском рейде, вышел в море для практических занятий и выдержания карантина.

После этого, прибыв обратно в Севастополь, вошел в гавань.

Михаил Петрович, за кампанию 1833 года, был произведен в вице-адмиралы и назначен генерал-адъютантом к государю императору; вскоре он заменил незабвенного Алексея Самуиловича Грейга.

Генерал-адъютант Михаил Петрович Лазарев был главным командиром черноморского флота 19 лет; как государственному деятелю и как герою наваринскому, ему поставили памятник, который, красуясь над всеми твердынями, омываемый водами севастопольского залива, напоминает потомству, что пролитая кровь его учеников подчиненных, во время геройской защиты Севастополя, дала результаты на бессмертную славу любезнейшего нашего отечества.

В теперешние дни, я старец, живя между развалинами Севастополя, с грустию вспоминаю о прежнем величии, погребенного в волнах севастопольского рейда, нашего флота, украшавшего страницы отечественной истории столькими доблестными подвигами, и, не без чувства гордости, смею считать себя сотрудником славных дел его, потому что имел счастие участвовать в них в продолжении полувековой моей службы во флоте.

Ныне с восторгом благодарю Зиждителя за доставление мне отрады видеть постепенное возрождение черноморского флота.

Михаил Ставраки.

Севастополь.

Комментарии

1. Составитель этого воспоминания — генерал-маиор Михаил Иванович Ставраки — родился 1803 г., воспитывался на собственном иждивении, поступил в черноморский флот гардемарином, произведен в мичманы в 1824 году, прослужил в черноморском флоте около 40 лет и после Крымской кампании, в которой участвовал, вышел в отставку. — Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Русские на Босфоре в 1833 году. Воспоминания участника похода М. И. Ставраки // Русская старина, № 8. 1884