Письма Александра Алексеевича Муханова к брату его Николаю Алексеевичу

Письма Александра Алексеевича Муханова к брату его Николаю Алексеевичу.

Благодарю тебя, душа моя, за последнее письмо твое. Виноваты мы оба, что не писали друг к другу: ты крутился в Питере, я в Москве, и взамен писем мы награждались живыми рассказами приезжающих. Александр Пушкин, отправляющийся нынче в ночь, взялся доставить тебе это письмо. Постарайся с ним сблизиться; нельзя довольно оценить наслаждение быть с ним часто вместе, размышляя о впечатлениях, которые возбуждаются в нас его необычайными дарованиями. Он стократ занимательнее в мужском обществе, нежели в женском, в котором, дробясь беспрестанно на мелочь, он только тогда делается для этих самок понятным ¹. Ты грустен, и я очень понимаю твои чувства: с прекращением шумных веселий и с наступлением весны, столько наклоняющей человека к размышлению, ты начинаешь себя отыскивать, и находка несчастлива! Проживая и растрачивая все в жизни, как мы это умеем так мастерски делать, мы, обращаясь к самим себе, дивясь, ужасаемся пустоты своей. Не один земной поклон положу я, выехавши из Московских застав. Грустно и невыгодно будет с собою сойтись; да нечего делать: лучше поздно, чем никогда. Не знаю, что буду делать по возвращении в Тульчин; Бог знает, удастся ли прогулять тоску свою по Бессарабским степям и стремнинам Крымским.

19-е Мая 1827.
Москва.

8 Мая 1823, при речке Карасу или Черно-вода. на Тряновом валу, в 20 верстах от Кистенжи, в Болгарии.

Я, кажется, получал от тебя письма, мой милый Николай, но не умею сказать, когда и от каких чисел: так беспутно живется [296] в походе. Помню только, что было одно письмо о Хомякове с припискою от брата его. Вчера приехал сюда Хомяков, которого я увидел с особенною радостью; выполню твои желания и приказания: буду блюсти его как милое чадо и друга хорошего.

Приписка А. С. Хомякова ².

«От души обнимаю вас, любезный Николай Алексеевич. Я в лагере, слышал пушечные выстрелы, и только. Впрочем я еще не совсем определен, но кажется буду в полку (принца) Оранского и ординарцем при Киселеве. Прощайте, будьте здоровы и веселы, коли можно, и любите меня как вас любит А. Хомяков».

Укрепленный город Рохов, по правую сторону Дуная. 4 Июня 1829.

После крайнего и продолжительного беспокойства я несказанно был обрадован вчерашний вечер получением, любезный друг, милого и длинного письма твоего от 19-го Апреля, с Хомяковым отправленного и доставленного мне Голяминым. Твое положение грустно, я согласен; но что же мне с тобою делать, коли ты не веришь истинному моему убеждению, на опыте последних лет основанному, что все положения в жизни приправляются горечью?

Многое зависит от того, как на жизнь смотришь, а с утратою радужных цветов молодости, все прикрашивающих, и все пропало. Остается перед тобою одно жалкое человечество, гадкое и противное безобразием испятнанной своей изнанки. Как же не желать, хоть на время уединенного отдохновения? Писем твоих с Скарятиным и Ермоловым не получал, не от их забывчивости, а от недостатка случаев к пересылке. Убедительно прошу вас не иначе писать мне как по почте, но адресуя по-прежнему прямо письма в Букарест: тамошний почтмейстер будет их пересылать ко мне, и я никогда в прошедшее время не оставался так долго о вас в неведении. Слабость и нездоровье батюшки ³ крайне меня беспокоят; но я радуюсь, что он решился оставить службу, в его преклонных годах отяготительную, и еще нахожу лучшим намерение жить [297] летом в подмосковной ⁴. Если это последнее сбудется, похлопочите, друзья мои, об уединенном и добром помещении для меня. Вы засмеетесь этим бредням моего воображения, вдаль бессмысленно загадывающего; но в этом вся жизнь проходит и, кажется, хорошо, как в полной картине, отражается в теперешнем моем положении. Я пишу тебе, сидя в Турецком доме, в городе, 28-го прошедшего месяца войсками нашего отряда приступом взятого, посреди развалин, пожарищ и мертвых тел, между коими изредка проявляются кусты белых лилей и розанов, коих запах сливается с мертвым смрадом. Не все ли в жизни также чудно перемешано и с такою же малою примесью добра?

Душевно желаю, чтобы ты прожил дето в Москве с семьею нашею и с минеральными водами. Я по высочайшей воле утвержден исправлять нынешнюю мою обязанность и весьма за то благодарен. Не сожалей о том месте, которое ты желал бы для меня: нынешнее сообразнее с моими желаниями и положением как и здоровья, так и души. О тех вещественных выгодах по службе, которые я мог бы получить там, думать не должно. Не они должны быть целию жизни, а ты знаешь, что я всегда старался более сию последнюю изучивать, нежели младенцем в ней развиться. Оставим беспечности счастливой и незрелой, или хитрости в лукавстве искушенной, то ловить все налету играя, то ползком вскарабкиваться часто не для собственного счастья, а еще чаще для вреда постороннего.

Премного благодарен за «Полтаву». Сравнивая ее с «Годуновым», Пушкин еще шагнул исполински. Красоты поэзии чудные и дознание жизни глубокое. Самое слабое место, по моему мнению (может быть ошибочному) есть описание самой битвы. Воображение гения даже не в состоянии постигнуть того, что не удалось видеть в природе. Но, как грустно сравнение первых поэтических опытов Пушкина, резвых, беспечных, веселых, с сими последними произведениями, на которых уже врезались глубокими чертами чувства несчастий, бурь, волнения и проч.

Яссы 17 Июня 1829 (на том же листе).

Я не успел еще среди хлопот докончить тебе письма моего, как уже меня перенесло сюда. Взгляни на карту: Орхов пли Орсов стоит на той стороне Дуная между Никополем и Видиным, а я теперь пишу тебе из Ясс. Я был послан с донесениями к Государю, не ожидая встретить двойной преграды Прутских и [298] Днестровских карантинов. 13-го числа текущего месяца, перешедши в переговорную Скулянского карантина, для передачи бумаг фельдъегерю, я не мог довольно надышаться Бессарабским воздухом, как будто бы он был родной, Русский!! Ты знаешь, как трудно улаживается жизнь и устроиваегся к нашему угождению; следовательно трудно сказать, долго ли продолжится удовольствие возвращения домой (если тому когда-либо сбыться); но заверяю тебя, что чувства одиночества и разлуки продолжительной так горьки, что, конечно, одна из счастливейших минуть в жизни будет та, когда мне можно будет вас обнять, мои милые! Меня дорогой снова было посетила лихорадка с болью в боках, от употребления хиннаго сульфаса происходящая, но теперь оставила, и я остаюсь здесь несколько дней для пользования. Дней через пять надеюсь ехать к своему месту. Ты спрашиваешь про моего Егора; он жив, и я им весьма доволен; грубый его характер оказывается всегда хорошим в обстоятельствах трудных. Кроме его и Филиппа кучера у меня живет еще Арнаут, из Сербов, многоязычный и воинственный; такого рода человек необходим и во время похода, и во время поездок. Кроме сего при мне есть казак.

18-го Июня.

Брата Владимира благодарю за дружеское письмецо; приезд Голямина, утешивший вашими письмами, совершенно оживил меня. Радуюсь сердечно, что вы с Николаем вместе. Это письмо для всех. Ради Бога пишите мне по старому, т. е. по почте в Букарест для доставления в отряд г. генерал-адъютанта Гейсмара, что не помешает писать и с отъезжающими; но первое вернее. Я наехал здесь снова на Константина Стурдзу, который тебя, Николай, очень любит. Он порассказал мне про Алексея Хомякова, уже после возвращения его из Москвы. Грустные сетования его о потере брата ⁵ раздражительны и трогательны до необычайности; я боюсь, чтобы огорченное его воображение и душа, печалью отягченная, не заставили его подвергать себя тем опасностям, которых глубокое горе ищет, жадно надеясь в них найти избавление. Впрочем с игрою случая счетов нет, и не раз жертвы себя приговорившие отвергались; это самая жалкая насмешка над бессильною волею человека! Целую вас всех и батюшкины ручки; не знаю, удастся ли написать еще до отъезда отсюда, но по возвращении в отряд постараюсь с точностью писать вам. Ободряйте только меня вашими частыми известиями. Да хранит вас Провидение и да подкрепит горюющих наших в безутешном их несчастии!

Комментарии

1. Л. С. Пушкин, наоборот, утверждал, что, когда брат его говорил с женщинами, то речь его была еще лучше его стихов. П. Б.

2. См. «Русский Архив» сего года, выпуск 7-й, стр. 464 и след.

3. Почетный опекун Алексей Ильич Муханов служил в 8-м департаменте Московского Сената. П. Б.

4. Село Успенское, близ Троицкой Лавры. Там усыпальница достопочтенного рода Мухановых. П. Б.

5. Старший и единственный брат Хомякова, Федор Степанович, служивший в дипломатической канцелярии у Паскевича, умер на Кавказе. П. Б.

Текст воспроизведен по изданию: Письма Александра Алексеевича Муханова к брату его Николаю Алексеевичу // Русский архив, № 10. 1899