ДЖЕЙМС МОРИЕР

АЙША, ДЕВА ИЗ КАРСА

AYESHA, THE MAID OF KARS

КОНФИСКАЦИЯ ЕВРОПЕЙСКИХ ВЕЩЕЙ В ТУРЦИИ.

По силе обещания и по собственному влечению мы опять являемся с отрывком из Мориера, из его «Айше, Карской красавицы». Все знают, каким образом Европейские таможни производят досмотр вещей путешественников, и как их конфискуют; но это искусство далеко не дошло до совершенства, на котором поставлено оно у Турок. Карский паша, заключив лорда Осмонда в тюрьму, велел конфисковать в казну все его пожитки, Досмотр им происходил в приемной зале паши, в присутствии его и всех сановников города.

«Во-первых вытащили все, что было в чемодане. Развертывали поочередно жилеты, косынки, рубашки, панталоны и чулки, которые возбудили изумление предстоявших, — потому что и в самом деле удивительно, зачем одному человеку столько вещей, и еще все таких, которых употребление казалось непостижимым! Они долго любовались блестящими красотами парадного мундира, который лорд возил с собою для того, чтоб являться в нем ко Дворам и к высоким особам; по когда дело дошло до пары лосинных панталон, тогда и самые ученые, при всем остроумии, никак не могли придумать, к чему бы они служили. Турецкие шаравары, если растянуть их, совершенно похожи на женскую юбку, сшитую внизу, или на огромнейший мучной мешок, с прорехами по углам, чтоб просунуть ноги. После этого не удивительно, что проницательность почтенного общества стала в тупик над узкими кожаными панталонами в обтяжку. Их перевертывали на все стороны, задом и передом, налицо и наизнанку. Наконец Карский муфти осмелился изъявить свое мнение, что это быть-может какой-нибудь наряд, и велел длиннобородому чоходару, каммердинеру паши, погруженному в море недоумений, примерить их на себе. По всем соображениям муфтия, их следовало носить в виде головного убора: угрюмый чоходар вздел их себе на чалму до самого шага, так, что нижние части вились изгибами по спине и по плечам его, придавая ему вид Геркулеса с львиной кожею на голове. «Барик Аллах! слава Аллаху!» вскричал муфти: ведь я же вам открыл тайну! [42] Это очевидно головной народ Английского двухбунчужного паши». — Аферир! браво! браво! промолвили все правоверные; но паша думал иначе. Взгляд его на панталоны был совершенно различен, потому что он смотрел на них глазами человека, у которого только то и на уме, что он любит. «Что вы едите грязь! воскликнул оп. Слава Аллаху, вы, кажется не ослы, видали свет, а не можете узнать простого дулума, «кожаного мешка», в каком и наши водоносы разносит воду. Только это мешок не для воды, а для вина. Ведь Франки держат вино в кожаных мешках так же, как и вы, Гяуры: не правда ли?» спросил он обращаясь к Армянину Богосу. — «Так точно! отвечал красильщик: совершенно так, как вы изволите приказывать!» — «Ну, так в этой коже было вино! продолжал паша, довольный своим открытием: по благословению Аллаха, мы опять употребим ее в дело. Эй, ты! сказал он одному из своих слуг: возьми это, вели саке (водоносу) зашить прорехи, и налить водою для казенных потребностей. Это собственность государя нашего, Падишаха». И в самом деле, панталоны лорда, налитые водою, несколько дней, отличались по городу за спиной водоноса; но это сделано было только для виду: скоро потом они очутились в погребу паши, и в Карсе сказывали за тайну, что Его Превосходительство, велел наполнить отнятой у Английского лорда, прекрасный дулум своим любимым вином.

«В крышке чемодана найден был разувальник и пара сапожных крючков. Эти вещи подвергли Турецкую сметливость еще сильнейшему искушению. Где ж им было догадаться, что этот многосложный механизм имеет хоть какую-нибудь связь с сапогами, которые для них так же легко и надеть и скинуть, как вставить в рот и вынуть янтарь чубука? Они сперва думали, что это что-нибудь чернокнижническое или астрологическое: наконец им пришло в голову, что это снаряд для пытки. В самом деле, как удобно давить пальцы и ломать суставы складным разувальником; как ловко выдергивать глаза сапожными крючками! На этом они и порешились; а чтоб не оставалось ни малейшего сомнения, паша приказал [43] любимому писцу своему положить палец в смычку разувальника. Когда тот не-хотя исполнил приказание, Его Благополучие наградил его за угодительность таким щелчком, что тот завизжал на весь дворец, а предстоявшие покатились со смеху. Этот снаряд передали главному пытателю, с повелением держать его в готовности до первого случая.

«Потом стали рассматривать вещи, бывшие в туалете. Каждый приготовился к чему-нибудь лакомому, увидев множество бутылочек, которыми был набит ящик. Один отведал о-де-колоню, другой о-де-лавану: они и думали и нет, что это какие-нибудь отличные Франкские напитки. Но кто опишет рожу, которую состроил сам паша, когда, прельщенный цветом, хлебнул он почти целую склянку мирровой тинктуры! Муфти был человек несмешливый, но и тот, увидев, как морщился его товарищ, не мог воздержаться от улыбки, между-тем как все окружающие принуждены были потупить глаза, я, чтоб не забыться, глядели на ноги, которые прежде всего следовало уберечь в этом случае от палочных ударов.

«Пока это происходило, имам главной мечети, в котором постные взгляды обличали падкость на все лакомое, преспокойно вытащил из ящика обделанную в серебре коробочку, и, открыв ее, увидел что-то похожее на тесто. Оно так приятно пахло, что почтенный муж никак не мог воздержаться; сунул туда палец, выковырял сколько мог зацепить, разинул рот шире обыкновенного, и, поймав гостинца на язык, чмокнул от удовольствия. Но скоро пришлось раскаяться: тошнота одолевала его; он трусил паши, и потому только отплевывался. «Что такое?» сказал кто-то с усмешкою. — «Бей! смотрите-ка! проревел паша, радуясь что нашел себе товарища: смотрите-ка! Имаму что-то не по себе». По белой пене, выходившей у него изо рта, скоро обнаружилось, что такое он проглотил: тогда все стали бояться, чтоб с ним не было припадка, — чтоб он не взбесился. Бедный имам пришел в такое состояние, что наконец должен был опрометью бежать из комнаты, и все сторонились от него как от человека, до которого нельзя [44] дотронуться. Почти не нужно говорить, что он съел порядочный кусок превосходного Неаполитанского мыла.

«Много сделали они промахов, кроме тех, которые здесь описаны, и быть-может скучно было б исчислять их. Каждую вещь обсуживали с величайшим вниманием; перевернули все книги низом вверх, пролили ртуть из искусственного горизонта, переломали термометры, разобрали барометр, раскидали математические инструменты так, что их век не собрать бы в ящик. Маленькая костяная коробочка особенно привлекла их внимание: она была так хорошо выточена, так мила, так красива, что все хотели иметь ее, как дети игрушку. Наконец уступили ее муфтию. Эта мудрая особа наслаждалась удовольствием смеяться над другими, а над ней еще ни разу не посмеялись. Повертывая коробку во все стороны, он наконец открыл ее, к великому удовольствию, и увидев внутри маленькую стеклянную трубку, окруженную мелкими палочками, он заключил, что это должна быть Франкская чернильница, тем более, что она была очень похожа на Турецкую; жидкость в ней — чернила, а палочки—перья. Известно, что Восточные пишут тростяными палочками. Вот он обмокнул одну из них в трубку, вынимает, — и вдруг вспыхнул огонь! Нельзя описать его ужаса. Он бросил купоросное огниво. «Ай, Аллах!» закричал он, выпучив глаза, разинув рот и уклоняясь назад всем телом: «Аллах спаситель! Аллах, Аллах, един Аллах! Нет Аллаха кроме его!» Он глядел на коробку и на маленькие палочки, разбросанные перед ним по полу, с таким выражением страха, которое ясно обнаруживало мысль о шейтание, о чертовщине, готовой сейчас выскочить и погубить человека. Предстоявшие Турки не могли не разделять чувств его: они видели огонь. Они тоже перепугались. Все отступили от коробочки; потом, составив около нее круг, смотрели на нее молча, и с опасением ждали, что будет; только тихие «Аллах, Аллах!» перерывали их безмолвие; им, кажется, было уж не до смеху. Однако, видя, что коробка не трогается с места, они начали обращать внимание на смешную фигуру муфтия, и как он был вообще нелюбим, то [45] каждый, кто только смел, похохотал над ним от всего сердца. Важный Сулейман, который видал Франков чаще нежели другие, решился наконец поднять коробку, хоть и с большою осторожностию; но паша заклинал его именем Пророка положить ее на место, и приказал Армянину Богосу собрать весь этот снаряд и, хоть с опасностию собственной жизни, а немедленно итти и бросить его в реку: он клялся Кораном, что если шейтан, «чорт», опять между ними явится, то он велит умертвить не только Богоса, но и всех Армян и Христиан в Карсе.

«Оставалось досмотреть один ящик с лекарствами, но после таких несчастных случаев, никто не изъявлял охоты продолжать исследование; однако, едва Богос объяснил им, что Франк всегда прибегал к этому ящику, когда имел нужду в лекарстве, все Турки сейчас почувствовали желание принять что-нибудь для здоровья, и верно начали б лечиться, если б муфти, которому все чудилось какое-то дьявольское навождение, не остановил их своею властию. Но он скоро придумал весьма удобное средство. Он послал собрать к паше столько Жидов, сколько можно их найти в скорости. Мало этих несчастных жило в Карсе под самым жестоким мучительством; но если дело шло до какого-нибудь нового угнетения, то они всегда первые его испытывали. Скоро добыли их с полдюжины, и поставили в ряд на конце залы. Тут из ящика стали вынимать склянку за склянкой, и давать Жидам каждого лекарства ad libitum, сколько вздумается; потом вывели их в другую комнату, где они сидели с печальным видом, ожидая решения своей участи, как приговоренные к смерти, оплакивая свои бедствия, и в душе желая гибели мучителям. Действия лекарств были и разнообразны и сильны. Турки глядели с ужасом; в Жидах все подавлялось чувством отвращения. «Аллах, Аллах!» восклицали зрители, и вся церемония кончилась полным убеждением, что сам нечистый посетил их город: ящик с лекарством бережно поставили на один бок, а все остальное паша приказал сжечь, «как могущее навлечь несчастие на [46] государство Падишаха, убежища мира, — да продлится его царствование до дня преставления света!»».

Текст воспроизведен по изданию: Конфискация европейских вещей в Турции // Библиотека для чтения, Том 6. 1834