МИРОШЕВСКИЙ В.

ПОХОДНЫЕ ЗАПИСКИ МОРСКОГО ОФИЦЕРА

II

Отплытие из Копенгагена. Ошибка в расчете (анекдот). Гелсингер Кронборг. Гробница Галмета. Гелесинборг. Похороны на море. Мы спускаемся в Норвегию.

Мы не успели отойти от Копенгагена и двух миль, как сделался совершенный штиль, и принудил нас близ Шведского берега бросить якорь. Я любовался прекрасною картиной, представлявшеюся взорам нашим. С одной стороны берега Дании: Копенгаген с окрестностями, белые, красивые домики с красными крышами виднелись из-за зелени дерев, с другой берега Шведции, город Ландскрона, от которого недалеко мы стояли, отражался в зеркале вод; прямо против нас островок Гвеен, бывший приют мудрого Астронома 1, [351] представлял, по голому, песчаному своему местоположению, разительную противоположность с теми цветущими видами, которыми украшались берега Дании и Швеции. Только мы бросили якорь, как вдруг услышали духовую музыку, и вскоре пристала к бригу большая шлюбка, на которой было человек пятнадцать Королевских музыкантов; они желали показать нам свое искусство; мы с час слушали их игру, и остались ею весьма довольны. Смотря на этих музыкантов, которые были все ужасной толщины, признаюсь, я очень усомнился, справедливо ли заключают, что все, играющие на духовых инструментах, становятся сухощавыми и получают расположение к чахотке; тучные тела сих музыкантов служили явным опровержением такого заключения.

День был прелестный, в два часа по полудни сделалось довольно жарко, и только команда успела освежиться купаньем, подул попутный ветер, мы поставили паруса, и к шести часам вечера были уже опять на якоре на Гельсингерском рейде. Мы крайне сожалели, что не могли воспользоваться прекрасным ветром; иногда в море один час [352] может сделать разницу в пути на целые месяцы 2. Вот анекдот, случившийся несколько лет тому назад в Ревеле, какие неприятные следствия влечет за собою часто и малейшая ошибка в расчете. Два купеческеи корабля, нагрузясь товарами, должны были отправиться вместе; ветр был им попутный; один из них немедленно снялся с якоря и вышел в море, но другой купец, по каким-то обстоятельствам, (и как он после [353] сам признавался, не очень важным) 3, остался еще в Ревеле часов на десять, рассчитывая так, что как судно его ходит лучше, чем то, которое ушло, то снявшись после назначенного времени, может догнать его. Но что же вышло? Ветер переменился; ушедшее судно, успев воспользоваться прежним ветром и выбравшись на простор, по отплытии некоторого расстояния, должно было итти на другой курс, подобно тому, как я показал в первой выноске, и потому переменившийся ветер был для него также хорош; но напротив того для корабля, оставшегося на якоре, невозможно было при этом ветре сниматься с якоря и выходить из узкого места, и едва ли можно угадать, какая вышла из того разница. Это случилось в самом конце осени; ветер не соответствовал желаниям корабельщика, между тем время летело, и сверх чаяния его, незваная им гостья, зима и с заморозами, слишком [354] рано поторопилась в этот год приехать в Россию, и наложила ледяные цепи на все выходы и входы, то есть, говоря просто, бедный купец, к крайнему своему огорчению, зазимовал в Ревеле; но другой корабль успел прийти в Англию, сделал выгодный оборот, и после Новаго года, с первою возможностию проскользнув мимо льдов, летит в Ревель, и застает там своего товарища, мыкающего горе, все еще в гавани. Вот, что значит ошибка в расчете! На следующий день, по утру, мы опять вступили под паруса, но погода уже не так благоприятствовала нам; когда мы дошли до острова Ангольта, ветер стал переменяться, и вскоре сделался от севера, усиливаясь час от часу. Ночь с 16-е на 17-е Августа была одна из самых несносных ночей; крепкий ветер, дождь и качка нас очень беспокоили, а как при таком крепком ветре лавировать между мелей мы не могли, то принуждены были на рассвете спуститься опять в Гельсингер, и [355] расстояниe, которое мы проходили двое сутки, (более 60-ти Италиян. миль), теперь на обратном пути пролетели в шесть часов.

Гельсингер не велик; в нем только одна довольно широкая улица с трех и четырех-этажными домами; прочие же улицы очень узки. Главнейшее украшение этого места составляет крепость Кронборг; она построена с башнями, вся из дикого камня; в ней заслуживают внимание хорошо устроенные казематы, и во всех отношениях эта крепость весьма хороша. С моря вид Кронборга величественный. В версте от Гельсингера находится небольшой, но довольно изрядно расположенный сад; здесь похоронен Гамлет; нам показывали гробницу его. Один старый механик, с которым я встретился возле гробницы, говорил мне, что, лет за сорок пред сим, она была в совершенной целости; теперь мы видели на этом месте только четыре каменные столбика, (вышиною по аршину), подобные тем, какие вкапываются у ворот. Отдав поклонение праху Гамлета, мы осматривали в этом же саду небольшой каменный двух-этажный дворец, который не [356] заключает в себе ничего особенного, но вид из него прелестный.

Так как ветер все еще не позволял нам сняться с якоря, то мы, пользуясь временем, полюбопытствовали осмотреть Шведский берег, и 20-го числа поехали в Гельсинборг. Этот город еще гораздо менее Гельсингера, но с моря он кажется довольно велик, потому, что построен на скате горы; сюда съезжаются из окрестных мест на теплые воды, которые однако ж очень не знамениты.

Осмотрев в один час весь город, в котором красы очень мало, мы взошли на высокую башню, построенную на горе близ города, и теперь уже близкую к разрушению. Взобравшись на самый верх, мы любовались окрестностями и видом Гельсингерского рейда, усеянного судами. Сойдя с башни, мы отправились прогуливаться далее за город, и на дороге встретили одного из наших матросов, разговаривающего весьма дружелюбно с каким-то солдатом; он нам объявил, что этот солдат Русский, служил в Брест-Литовском полку, но остался у Шведов в плену, и теперь служит у них в гарнизоне. Мне очень [307] часто случалось видеть, что наши матросы, при съезде на берег в иностранных портах, тотчас открывают своих земляков. Впрочем, надобно сказать, что все Русские, оставшиеся в плену или каким бы то образом ни было, отдаленные от России, крайне о ней сожалеют.

После прогулки мы зашли в трактир в городе, и велели подать чаю; нам подали, да какого же? Отличнейшего, подумаете вы. Да, это истинно отличный от всяких чаев: я полагаю, что если б листьями банных веников настоять кипяток, то верно бы такой настой был повкуснее того чаю, которым нас поподчивали в этой гостинице. А я, на беду мою, не попробовав сперва, дал простыть чашке, и потом вдруг хлебнул из нее почти половину: можно представить, какую физиономию я сделал; впрочем и ненапрасно был наказан таким глотком. Не надо ни за что хвататься вдруг, чтоб после не... «Не нужно далее распространяться! — скажете вы, — старая песня, понимаем, чтоб после не было во вред и...» но вот и не угадали: я только хотел сказать, что, не приотведав сперва блюда, не надо за него хвататься вдруг, [308] чтоб после не скорчить плачевной физиономии.

В Гельсинборге налили мы несколько боченков водою, и нашли, что вода здесь гораздо лучше, нежели в Гельсингере, и сверх того дают ее даром 5.

21-го числа нам подул попутный ветер, и мы снова пустились в море; до этого времени хотя мы недовольны были нашим плаванием, по причине противных ветров, но по крайней мере радовались тому, что вся наша команда была здорова.

23-го числа, при выходе из Категата, у нас умер матрос. На море церемонии не продолжительны. Покойника зашили в парусину, прочли над ним молитву, и, привязав к ногам его чугунную баластину, опустили его в воду. «Прощай земляк!» — прошептали со вздохом матросы, и у многих навернулись на глазах слезы.

На берегу, при похоронах, музыка, хоры певчих и прочие церемонии часто развлекают внимание наше; но на море, смотря на погребальный обряд, мы ничем [309] не развлекаемся; ничто не препятствует размышлению, и мы, кажется, сильнее чувствуем ничтожность нашего существования. Смотря на это необозримое пространство вод, на сию волнующуюся степь, сливающуюся с голубым сводом небес, нам кажется, как будто мы уже отделены от мира и стремимся в пределы вечности; одна минута, и мы уже там... Счастлив тот, кого подкрепляет Вера; при размышлении о сих предметах, сердце его не стесняется грустию, и ужасная мысль о ничтожестве не смеет предстать его воображению. Но увы! тот, кто...

24-го числа ветер нам опять изменил, и сделался противный, усиливаясь более и более. А как в это время мы были близ Норвежских берегов, то бриг Ревель, выпалив из пушки, потребовал с берега лоцманов, и когда они к нам приехали, мы, в след за Ревелем, спустились в Норвегию. [310]

Прибытие, в Норвегию. Опасность. Город Лилезанд. Прогулка по скалам. Пир на скалах Норвежских.

Дикие, гранитные скалы Норвегии, орошаемые бурными волнами, представляют грозную, величественную картину. По приближении к сим огромным гранитам, взор с изумлением блуждает по их голым вершинам и встречает всюду ужасную угрюмость. Но этот самый ужасный, угрюмый вид, заключает в себе много величественного; и здесь-то, при рассматривании окружающих нас предметов, можно чувствовать прелесть ужаса. Но не желаю никому испытать такого прелестного ужаса, какой испытали мы, подойдя к сим скалам. Лоцман, провожавший нас, повидимому, или был очень робок, или худо знал свое дело. Он, ведя наш бриг к берегу, чрезвычайно смутился, увидя, что огромный камень вдруг очутился у нас под носом. С чрезвычайною скоростию мы положили руль на ветер 6, и судно, покатясь от камня прочь, прошло [311] счастливо. Между тем нас ожидала еще большая опасность. Мы, зайдя за одну из скал, увидели, что бриги Ревель и Усердие уже бросили якоря; наш лоцман ввел нас в средину между их, но по причине близкого расстояния бригов одного от другого, нам было невозможно бросить якорь, чтобы не сцепиться с которым нибудь бригом и не обломаться; а между тем и проходить далее было весьма опасно, потому, что против нас была скала, и судно наше неслось с стремительностию прямо на нее. Лоцман наш испугался, оторопел и не знал, что делать 7. «Должно отдавать якорь, не медли, отдавай!» — закричали ему лоцмана с окружающих нас судов, а между тем мы были уже весьма близко от скалы, и если бы не успели с чрезвычайною скоростию задержать ход судна, то без сомнения оно разбилось бы, ударясь о скалу с расхода. Но в такой опасности, и среди такого недоумения, приятно было видеть, что Капитан и офицеры ни мало не потеряли присутствия духа: отдать [312] якорь, послать людей по марсам, сделать все нужные распоряжения, было, можно сказать, делом секундным. Бриг наш задержался на якоре; но обращаясь носом против ветра, не мог избежать встречи со скалою, которая была вплоть возле нас. Однако мы не столько уже боялись ее, ибо видели, что удар не мог быть очень силен; и в самом деле бриг, покатясь, ударился слегка кормою о скалу; от этого удара вдруг положило руль на борт, и рулевого, перебросив через штурм-вал 8, ударило о палубу; но, по счастию, он ушибся не очень больно и вскоре выздоровел. И так, благодаря судьбу, наше неприятное приключение не имело дурных последствий. Для флотского офицера бывают даже полезны таковые опасности; потому, что дают возможность испытать свое мужество, и приучают сохранять присутствие духа во всяких гибельных случаях.

На другой день я поехал на берег, и, с приятным удивлением, увидел у подножие скалы красивые, двух-этажные [313] домики — это жилища лоцманов: вхожу туда — везде порядок и чистота. Люди, живущие под суровым небом, и скупо наделенные природою, трудами своими достают все, что нужно для спокойной жизни, и живут счастливо — вот, как благодетельно трудолюбие! Главнейший промысел Норвежцев состоит в ловле рыбы. Здесь ели мы огромных раков (величиною более полуаршина); но они не так вкусны, как маленькие; иногда попадаются раки чрезвычайно большие; мы купили одного величиною слишком в аршин, и заплатили за него только пол-шиллинга (60 коп. меди); здесь недороги также и устерсы.

Местечко, возле которого мы остановились на якоре, называется Брекестю; верстах в десяти от него находится город Лилезанд. Я с некоторыми офицерами пошел туда пешком, и весьма доволен был этою прогулкой. Дорога к городу шла между скалами; но иногда с огромной, крутой скалы мы спускались вдруг в долину, покрытую зеленью, и встречали уютные домики: такое разнообразие очаровательно. Пройдя верст шесть, мы сели на лодку, и водою доехали до города. Он стоит на самом берегу [314] небольшого залива, и расположен в виде полумесяца. Домы в этом маленьком городке все деревянные, в два и три этажа, и по большой части выкрашены красною краской. Они построены близ скал, без всякого порядка, смотря потому, где удобнее. Полазив по скалам и полюбовавшись красотою диких местоположений, которыми изобилует Норвегия, мы вечером возвратились на бриг.

Так как ветер все еще не позволял нам пуститься в море, то на третий день нашего сюда прихода (27 Августа) офицеры со всех судов съехали на берег, и расположились в одной долине, окруженной крутыми скалами, пить чай. Моряки, утомленные бурями, качкой и словом сказать всеми беспокойствами похода, умеют, после трудов на море, гораздо лучше береговых жителей пользоваться удовольствиями берега, и имеют на то полное право.

Когда собрались все вместе, началось веселье: танцы, шумные игры; наконец, с гитарою и со стаканами в руках, взошли на высочайшую из скал; зазвучала гитара, — и дикие скалы Норвегии огласились песнями и звуком пуншевых стаканов. [315]

Солнце закатилось. Последний луч его скользнул по вершинам скал, и тихий вечер стал налагать на них полупрозрачное покрывало; легкие туманы ложились на вековые ели.

Уединясь, я сел на ближнюю скалу, и пылающий внизу огонь, способствуя мне наслаждаться рассматриванием диких, но прелестных видов, освещал предо мною еще гораздо прелестнейшую картину, картину дружества и согласия.

Вы, любезные, веселые шалуны, участники шумного пиршества! Прочитав эти строки, вы вспомните вечер в Норвегии, и верно вспомните с удовольствием.


Комментарии

1. На этом островке была обсерватория Датского Астронома Тихобраге, и он здесь делал наблюдения свои.

2. Для тех, которые незнакомы с нашею службой, я должен сделать замечание, каким образом может случиться такая разница; например: мы снялись из Копенгагена при юговосточном ветре, и курс наш был почти прямо на север; при выходе же из Категата должен был склоняться к западу, а потом уже вести нас на запад и даже на югозапад. И так, если бы ветер переменился и сделался от севера, тогда как мы успели бы уже выйти из Категата (пространство, которое при хорошем ветре можно пройти в 15 часов и менее), то этот ветер был бы нам попутный до самой Англии; напротив того, если б такая перемена сделалась, когда мы еще не успели выйти из Категата, то мы должны б были итти далее не иначе, как лавировкою, а при усилившемся ветре, по неудобности лавировать в тесном месте, между мелей, принуждены бы были воротиться. (С нами это и случилось).

3. То самое, что должно б было ускорить его отплытие (т. е. позднее время года), было причиною ошибки его: он наверное полагал, что задувший в такое время свежий ветер должен быть продолжителен, и никак не ожидал, чтоб он внезапно переменился.

4. Я слышал этот анекдот от одного из Капитанов, которому обманувшийся в расчете корабельщик рассказывал этот случай, и жестоко досадовал на себя за свою ошибку.

5. В Гельсингере каждое ведро обходилось нашим почти по 10 копеек.

6. Морское выражение, т. е. к той стороне, с которой дует ветер.

7. При входе в какое нибудь незнакомое место, всегда берут лоцманов из тамошних жителей, и они должны ответствовать за судно.

8. Колесо, посредством которого правят рулем.

Текст воспроизведен по изданию: Походные записки морского офицера // Сын отечества и Северный архив, Часть 135. № 32. 1830

© текст - Мирошевский В. 1830
© сетевая версия - Thietmar. 2019
© OCR - Strori. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества и Северный архив. 1830