-

из писем Ивана Сергеевича Мальцова к Сергею Александровичу Соболевскому.

В Михайловском Архиве Графа Сергия Дмитриевича Шереметева хранятся бумаги друга Пушкина, Сергея Александровича Соболевского.

В этом собрании, среди источников Истории Русской Литературы, обращают на себя внимание письма Ивана Сергеевича Мальцова к Соболевскому.

В списке архивных юношей, служивших в Московском Архиве Коллегии Иностранных Дел и составлявших цвет Московского Общества, мы встречаем следующие имена: братьев Веневитиновых, Федора Степановича Хомякова. Николая Александровича Мельгунова, Владимира Павловича Титова, братьев Киреевских, князя Владимира Федоровича Одоевского, Александра Ивановича Кошелева, Степана Петровича Шевырева и мн. др.

В этом же списке мы встречаем Мальцова и Соболевского.

Юношей этих воспел Пушкин в своем Евгении Онегине:

Замечательно, что самое выражение архивные юноши, по свидетельству Пушкина, принадлежит не ему, а «приятелю» его «Соболевскому».

Но архивные юноши, как питомцы приснопамятного Московского Университетского Благородного Пансиона, были вместе с тем проникнуты любовию к Русской Литературе.

В 1826 году, Погодин с Д. В. Веневитиновым составил план издания Литературнаго Сборника, посвященного переводам из классических писателей древних и новых, под заглавием Гермес. Это предприятие дало повод к частым и оживленным собраниям архивных юношей.

В бумагах Погодина уцелело оглавление, написанное Шевыревым, из каких авторов и кому надо переводить отрывки для помещения в Гермесе. На долю Мальцева выпал жребий переводить из Ансильона и Шиллера.

В то время, когда Погодин и его друзья архивные юноши были, так сказать, в попыхах, рвались работать, думали о журнале, программы сменялись программами, — 8 Сентября 1826 года, в Москву является Пушкин, вызванный из своего Михайловского заточения самим Императором Николаем І-м.

Толки о журнале, начатые еще в 1824 году в Обществе Раича, вследствие сближения с Пушкиным Погодина и архивных юношей, усилились. Множество деятелей молодых, ретивых, так сказать, на лицо. «Помолясь», Погодин отправился к Пушкину. «Журнал благословляет», восклицает Погодин в своем Дневнике. После многих переговоров, Погодин был назначен редактором, в помощники ему был избран Рожалин. Много толков было о заглавии. Решено: Московский Вестник. Рожалин собственноручно написал ultimatum: «Я (т.-е. Погодин) нижеподписавшийся, принимая на себя редакцию журнала, обязуюсь: Помещать статьи с одобрения главных сотрудников: Шевырева, Титова, Веневитинова, Рожалина, Мальцова и Соболевского... Платить с проданных тысяча двух сот экземпляров десять тысяч А. С. Пушкину».....

В год основания Московского Вестника, Погодин в день своих имянин, 8 Ноября, угостил своих друзей ужином, [159] который ему обошелся в двести рублей. У него пировали: Калайдович, Строев, Троицкий, Норов, Андросов, Шевырев, Титов, Оболенский, Раичь, Ознобишин, Томашевский, Бычков, Кубарев, Андрей Муравьев, Мальцов, Рожалин, Соболевский.

Накануне Николина дня, «по неотступному требованию» Веневитинова, Погодин отправился на ужин к Соболевскому. В Дневнике своем Погодин отметил: «Скотина Мальцов и оскотинившийся на ту минуту Веневитинов пристали с ножом к горлу — пей, и я насилу уехал от них, ушибенный весьма больно Веневитиновым. Что за вакханалия! Перед людьми совестно». На другой день Погодин отправился к Веневитинову. Там встретил Мальцова и Соболевского, которые стали на него кричать, и это «при людях».

Но не взирая на крик и шум, завтраки и ужины», И. С. Мальцов был деятельным сотрудником Московского Вестника. Он действовал там не только пером, но и карандашом, и первый нумер Московского Вестника 1827 года украшен его работы портретом Гете, а пятый — портретом Вальтер-Скотта. Мальцов же первый познакомил чрез Московский Вестник Русских читателей в вышедшим в 1827 году произведением Вальтер-Скотта Жизнь Наполеона. Книга эта имела громадный успех в Европе, но в России оставалась под строгим запрещением. Несмотря на это, Мальцов доставил в Московский Вестник сначала статью: Несколько слов об Истории Наполеона Бонапарта, сочиненной Вальтер-Скоттом, а затем стал печатать там же и отрывки из этой книги. В этом деле принимал участие и Титов, о чем свидетельствует письмо его из Петербурга, от 18 Июля 1827 года: «Вот вам еще горячий блин, любезные мои друзья-издатели. Бога ради, Погодин, не обожгись им и не сойди с ума, получа отрывки из Вальтер Скотта. Дело серьезное; этот случай покажет Журнальной Собратии, что мы ближе их к источникам и умеем ими пользоваться. Дорога каждая неделя; потому требую, чтоб сии отрывки были помещены, по колику то возможно, наипоспешнее. Этому щеголеватому выражению научился я в Департаменте. Постараюсь уломать Мальцова окончить Вальтер-Скотта к шестнадцатому нумеру». [160]

12 Марта 1827 года Мальцов был перемещен из Московского Архива в Петербург «к делам Коллегии» Иностранных Дел.

Ровно через год после этого перемещения, а именно 25 Апреля 1828 года, Автор Горе от Ума получил пост нашего полномочного Министра при Дворе Персидском, а старшим секретарем при нем был назначен И. С. Мальцов.

Вскоре Мальцову выпал скорбный жребий быть свидетелем в Тегеране мученической кончины Грибоедова.

О деятельности Мальцова, по убиении Грибоедова, формуляр его гласит:

9 Мая 1829 года «Высочайшим указом, во внимание к примерному усердию и благоразумию, оказанным (Мальцовым) во время возмущения в Тегеране, пожалован кавалером ордена Св. Владимира 4-й степени».

29 Октября 1829 года «получил (Мальцов) Высочайшее разрешение носить пожалованный ему Персидский Орден Льва и Солнца 2-й степени

20 Марта 1830 года «отозван (Мальцов) в Россию для употребления в Министерстве Иностранных Дел».

10 Ноября 1830 года, «во внимание к благоразумию, оказанному (Мальцовым) как после убийства Статского Советника Грибоедова во время возмущения в Тегеране, так и при отправлении должности генерального консула, Всемилостивейше пожалован, по засвидетельствованию Генерал-фельдмаршала Графа Паскевича Эриванского, кавалером ордена Св. Анны 2-й степени».

В 1831 году Погодину пришла мысль ехать с своею трагедиею Петр I в Петербург и искать там счастия. По обычаю, он предавался мечтам. «Может быть», записывает он в своем Дневнике, «Государю будет утешительно теперь прочесть об опасностях Петра». Может быть, «Государь сделает меня статс-секретарем по Министерству Иностранных Дел. Что же, буду переписываться с Гизо, слушать мнения в Государственном Совете». От радужных надежд Погодин быстро переходил почти в отчаяние. Но «если нельзя будет, по теперешним обстоятельствам, довести Петра до Государя! Скажут, не до [161] вас. О Господи! Да когда же кончатся мои неудачи... И за труды такие никакого возмездия. И в каких тесных обстоятельствах. Надежда одна на Петра, который должен выручить меня из беды, как Голикова».

Как бы то ни было, в Сентябре 1831 года, Погодин отправился в Петербург, и там остановился у Веневитиновых. Трагедию свою Погодин читал: у Одоевского, у Жуковского и Пушкина, у графини Лаваль, у князя Н. Н. Оболенского и у многих других. Знаменитый Крылов просил Погодина дать ему прочесть Петра. Через несколько дней Погодин, зайдя к Крылову, застал его за чтением своей трагедии, которую он дочел и очень хвалит. Но особенное удовольствие доставило Погодину чтение своей трагедии у знаменитого актера Каратыгина. «В восхищении», записывает Погодин в своем Дневнике, «Александра Михайловна нашла случай сказать мне много приятного. Семейственная картина. Она в неглиже, он с трубкою, дитя, бабушка. Все чисто, опрятно. Чтение, и все в восхищении, даже Мефистофель Мальцов Каратыгин три раза плакал. Я читал с удовольствием».

Зажившись в Петербурге, Погодин совершенно обезденежил. «А где я возьму денег», спрашивает он в своем Дневнике, «ведь надо скоро ехать?» И он обратился за ссудою к И. С. Мальцову. Но тут вышло забавное недоразумение. «Вчера», писал к Погодину Мальцов, «взглянув мельком на твою записку, я не разглядел в ней третьего нуля и полагал, что дело идет о 200 р., почему и отвечал: ладно. Этот третий Океновский нуль, хотя ни мало не изменяет желания служить тебе, чем Бог послал, изменяет однакоже возможность вполне выполнить твое желание. Двумя тысячами теперь располагать не могу; а 500 р. готовы к твоим услугам. Если эта безделица может тебе пригодиться, то потрудись черкнуть слово: да. Веневитинову мой поклон». Ответ Погодина был, разумеется, да.

Возвратясь, в конце 1831 года, из Петербурга, Погодин получил следующую резолюцию Императора Николая І-го.

Лицо Императора Петра Великого должно быть для [162] каждого Русского предметом благоговения и любви; выводит оное на сцену было бы почти нарушением святыни, и по сему совершенно не прилично. Не дозволят печатать. Манускрипт возвращу в непродолжительное время.

Таким образом, все «лестные надежды» Погодина на Петра рушились. Между тем В. А. Каратыгин, мнивший себя похожим на Петра I, очень желал «сыграть» эту трагедию и он, по свидетельству Погодина, «осмеливался сказать это раза два Императору Николаю I, когда тому случалось заходить на сцену. Государь в оба раза отвечал улыбаясь: Хорошо, но надо подождать».

Между тем, служебная карьера Мальцева шла своим чередом. По свидетельству формуляра его, 25 Июня 1834 года, он пожалован в звание каммергера; а 30-го Мая 1835 года назначен членом Общего Присутствия Азиатского Департамента. В том же 1835 году, Мальцов находился при Вице-Канцлере, во время пребывания Императора Николая І-го в Праге.

13-го Августа того же 1835 года Мальцов писал Соболевскому:

«Я не писал к тебе доселе, потому что не был уверен, что письмо мое застанет тебя в Петербурге; — даже и сие настоящее послание отправляю на удачу к Колошину. Не пишу ничего в тебе о моем путешествии, ибо страны, где я теперь убиваю время, тебе лучше известны, чем мне: ты ел тот скверный немецкий суп, который подают мне за обедом, и верно пил то же кислое вино, коим я теперь утоляю свою жажду. Мне только остается изложить тебе отчет о разных дирекциях моего странствования. Из Карлсбада отправился я чрез Прагу в Будвейс. где видел железную дорогу, ведущую в Линц; но как здесь по железной дороге едет немецкий почтальон, то путешественник с одинакою же быстротою приезжает в Линц по обыкновенному шоссе с фурманом. Осмотрев Богемские хрустальные фабрики, которые очень мизерны, я возвратился в Карлсбад, а оттуда чрез Регенсбург, Мюнхен, Стутгарт и Карлсруэ прибыл в Баден Баден, где уже обретаюсь целые 10 дней. Через неделю, вслед за Вице-канцлером, [163] еду в Фран-Фурт, а оттуда в Теплиц; будущее известно Богу. При досуге пиши ко мне, твои письма служат мне истинным утешением. Брат занят ученостию, и так мне ожидать от него вестей нечего, разве ты черкнешь об нем слово другое».

Друг же Мальцова, Соболевский, по смерти матери своей, в 1828 году, уехал в чужие края, и из вышеприведенного письма Мальцова видим, что в 1835 году Соболевский был уже в России. В чужих краях, свидетельствует П. И. Бартенев, Соболевский «обогащал себя запасом наблюдений, знакомств с замечательными людьми века, сведениями по разнообразным отраслям наук и искусств. Там же положил он основание своей отборной и обширной библиотеке. Чтение было ему ежедневною, необходимою пищею. Про него, как про покойного А. Д. Черткова, можно сказать, что им не только собрана, но и прочитана замечательная библиотека. Имя его было известно в Европейских столицах. Путешествие долго было его страстию, и сочинениями по этому отделу знаний особенно богато его книгохранилище».

По возвращении в Петербург, оба приятеля, некогда архивные юноши, соединились не для какого-нибудь литературного предприятия; нет, они соединились для миллионного торгового предприятия. Путешествуя по Европе, Соболевский также «обозревал и изучал бумагопрядильное производство».

1 Ноября 1837 года, Мальцов, из своего Гуся, писал Соболевскому: «Благодарю тебя, любезный Соболевский, за твои письма, которые извещали меня о постепенном ходе общего нашего предприятия. Сам я так давно не писал к тебе по нижеследующей причине. Я совсем было собрался ехать в Питер, как вдруг пришло в голову сделать тебе сюрприз; этим сюрпризом я занялся так плотно, что было уже не до письма. А в чем, спросишь ты, состоит сей или оный сюрприз? В том, что доселе товарищество состояло из трех лиц гладких, а впредь будет состоять из двух лиц гладких и одного рябого, принадлежащего покорнейшему твоему слуге. Проклятая натуральная оспа порядочно меня помучила, хотя бы по силе медицинских узаконений, и не подобало иметь ей касательства к [164] лицам заблаговременно обеспечившимся от ее притязаний прививкою коровьей оспы. Теперь все прошло, но прежде двух недель не могу пуститься в путь, чтобы ее застудить драгоценной своей персоны; а иначе, по уверению медиков, в суплемент к оспе могу получить и водяную болезнь, что почитаю для себя совершенно излишним, ибо так как мы бумагопрядильну свою приводим в действие посредством паровой машины, а не гидравлическим колесом, то и не предстоит никакой надобности товариществу иметь в туловище одного из своих членов запас водяной силы».

В бумагах Соболевского сохранился акт, в котором читаем:

«13 Мая 1888 года, Коллежский Советник Двора Его Императорского Величества Камергер Иван Сергеев Мальцов, дворянин Сергей Александров Соболевский и, на основании доверенности от Магистра Дерптского Университета Сергея Сергеева Мальцова, действительный Статский Советник Петр Иванов, сын Колошин, согласясь между собою, составили от сего числа впредь на пятнадцать лет товарищество для заведения бумагопрядильной мануфактуры, в С.-Петербурге, и для отличия от прочих уже существующих будет называться Сампсониевскою бумагопрядильною мануфактурою».

Для характеристики И. С. Мальцова позволяем себе привести позднейшее письмо его, когда он уже состоял непременным членом Совета Министра Иностранных Дел, к Директору Азиатского Департамента П. Н. Стремоухову, в котором Мальцов, по вопросу о судьбах Российской Американской Компании, снова является нам, как живой общественный деятель, не лишенный глубокого понимания государственных вопросов.

Ответствуя на письмо Ваше, я прежде всего должен заявить, что я акционер Российской Американской Компании, хотя и весьма незначительный, ибо имею всего 20 акций этой Компании. Как [165] не ничтожно это число, тем не менее я акционер, и посему в домогательстве Компании собственно судиею быть не могу. Но так как Князю Александру Михаиловичу ¹ угодно, чтобы я изложил мнение по сему предмету, то, по сделанном мною заявлении, приступаю к исполнению приказания Его Сиятельства, с желанием быть беспристрастным, не смотря на мои 20 акций, представляющие, по нынешним ценам, сумму каких-нибудь 2.500 руб.

Если гражданственность, народное образование, экономический быт и промышленность не достигли высокой степени развития в наших Американских колониях, тем не менее все то, что в этом отношении там сделано, существованием своим обязано однакоже Компании, и без ее инициативы и деятельности, этот край, вероятно, находился бы по ныне в первобытном диком состоянии. Сам Комитет сознается, что, с уничтожением Компании, край потеряет своего единственного промышленного деятеля. Пусть порицатели Компанейского управления сравнят только колонии с Камчаткою, находящеюся под непосредственною администрациею Правительственных властей и скажут беспристрастно, в котором из сих краев, лежащих один супротив другого, находящихся в одинаковых географических и физических условиях, гражданственность, просвещение, торговое и промышленное развитие достигли высшего уровня. Контраст так разителен, что, кажется, никак нельзя желать приведения колоний в то дикое состояние, в котором находится Камчатка.

Как давний акционер, следивший за ходом дел Компании, я твердо убежден, что разные предполагаемые ограничения прав и привиллегий, коими она пользовалась, не говоря уже о радикальной отмене жизненных условий ее существования, согласно с заключением Министерства Государственных Имуществ, но даже гораздо более умеренные ограничения, предполагаемые Министерством Финансов, поставили бы Компанию в необходимость передать Колонии в непосредственное распоряжение Правительства, и приступить к ликвидации; по крайней мере я, с своей стороны, [166] подал бы голос за ликвидацию в общем собрании акционеров. Не вхожу в подробное изложение причин, которые соделали бы принятие сей меры необходимым для Компании; потому что мне пришлось бы в сущности только парафразировать возражения Главного Правления оной. — За сим я полагаю, что Правительство, дабы иметь возможность ближе следить за ходом Компанейского управления и могущими быть местными злоупотреблениями, достигло бы сей цели назначением в Колонии Комиссара или Прокурора, который замечания свои заявлял бы Правителю Колоний, без права однако же останавливать или отменять его распоряжения. В случае непринятия в уважение его замечаний Правителем Колоний, Комиссар или Прокурор доносил бы о сем Правительству, которое, по получении донесения и учинении запроса по оному Главному Правлению Компании, рассмотрело бы объяснения оного, и объявило бы свое решение к непременному исполнению. Таким образом, Правительство имело бы постоянный контроль за ходом дел в Колониях, и могло бы направлять местную администрацию согласно своим видам.

Сообщая это письмо, барон Федор Романович Остен-Сакен, специально занимающийся этими вопросами и чтущий память И. С. Мальцева, писал мне: «Интересуясь промышленными предприятиями самого разнообразного свойства, И. С. Мальцов отнюдь не увлекался при этом одними личными материальными выгодами; он смотрел выше и дальше, и мы часто замечаем в нем признаки ума государственного, радеющего о пользе своего Отечества. В этом отношении любопытно прочесть вышеприведенное, характеризующее Мальцова, письмо его к директору Азиатского Департамента П. Н. Стремоухову, в ответ на предложенный ему вопрос по делам Российско-Американской Компании. Письмо, относящееся к 1865 году, [167] написано в самый разгар возникшей в правительственных сферах полемики по поводу возобновления привилегий Компании. Великий Князь Константин Николаевич, со свойственною ему страстностью, стоял во главе противников Компании; Министерство Иностранных Дел, в лице его представителей, склонялось на ту же сторону. Это не помешало однако Ивану Сергеевичу Мальцеву заявить свой независимый взгляд на вопрос. Оговорив, с должною осторожностью, свою причастность к делам Компании, он высказывает замечательно верные мысли относительно истинного значения этого «промышленного деятеля» и предостерегает от поспешных решений, которые могли бы поставить Компанию в невозможность осуществлять свои задачи. В письме встречается весьма меткое сопоставление положения наших Американских колоний, как оно создано было Компанией, с плачевным положением Камчатки после полуторавековой Правительственной опеки над этою страною. — Увы, уже в то время созревало совершенно иное решение спорного вопроса; а в декабре 1866 года секретный Комитет в Зимнем Дворце бесповоротно постановил продать Русскую Америку!»

Не могу выразить тебе, любезный друг, как поразило меня известие о кончине брата ³. Я все надеялся, что здоровье его мало-по-малу восстановится, что проведу с ним несколько времени в Пиренеях, потом отвезу его в Италию: теперь все надежды рушились не возвратно. Грусть, как свинец, лежит па сердце; с кончиною брата, как будто расторглось последнее звено, привязывавшее меня к жизни; чувство одиночества подавляет меня, разочаровывает будущность. Жить без надежд, без желаний, Бог знает для чего: это несносно! Особенно несносен мне Париж: нигде не чувствовал я себя столь [168] одиноким, как среди этой толпы шумной, суетящейся толпы людей мне вовсе чуждых, с которыми не имею ничего общего, пред которыми не могу излить чувствований, наполняющих душу.

Не отставай от князя Мещерского ⁴, пока он не исходатайствует разрешения на привоз тела в Россию, и похлопочи, чтобы об этом разрешении немедленно сообщено было нашему посольству в Париже. С своей стороны извести об этом Турнейзена ⁵, ибо я ему поручил отправление тела в Россию. Самому нет сил и терпения оставаться в Париже. Еду, куда? — Не знаю. К осени возвращусь на Выборгскую сторону.

Любезный Соболевский! Я отвез письмо твое в С. А. Мертваго, и при сем случае познакомился с мужем ее ⁶ и видел выстроенную им бумаго-прядильную фабрику. Машины у него все сделаны дома; меня удивило не изящество их, а удивило, как человек с сотнею тысячью рублей капитала выстроил фабрику в 5 т. шпинделей, пустил фабрику в ход, прядет, выстроил прекрасный домик для себя, все строения, нужные для помещения работников, наконец купил 500 душ, которые работают на фабрике. Все это, по словам Мертваго, стоит ему около 300,000 р., в том числе и прожиток его за два года. Хлопка купил он здесь по 32 р. асс. в шестимесячный срок, да подмешивает в них хивинку или очески.

О состоянии торговли бумагою скажу тебе, что все вообще жалуются на то, что сбыт пряжи совершенно прекратился; те фабрики, которые ткут бумажные товары, распустили половину работников и половина станков находится в бездействии; в Москве уже не только никто не верит в 20 и 30 проц. выгоды от бумагопрядения, но даже утверждают, что все наши бумагопрядильщики должны разориться!! Один Мертваго не унывает и предлагает служить нам советами и опытностью своею к сбыту здесь пряжи... Отдавать пряжу на коммиссию негоциантам он не [169] советует, потому что за их счетами не может остаться ни копейки барыша... Аще возможно, приезжай скорей сюда, нам необходимо быть здесь вместе, чтобы предпринять что-нибудь решительное касательно продажи; врознь посредством переписки сделать это неудобно....

Из долгого твоего молчания, любезный Соболевский, заключаю я, что ты собираешься лично явиться в Москву. Приезд твой сюда, во время моего здесь нахождения, признаю я необходимым для общих наших дел. Сбыт пряжи есть дело самое для нас важное; чтобы сделать по оному какое-либо окончательное постановление, нужно полное заседание Правления Сампсониевской бумагопрядильной Мануфактуры...

Новые предприятия! В Гжатском имении заводятся: а) стеклянная фабрика; b) овцеводство; c) свекло-сахарное заведение (Sucre indigene); d) многопольное хлебопашество; e) улучшенная порода рогатого скота; f) искусственная сода; g) древесная кислота; h) свинцовые белилы; i) Сахарум-Сатурни; k) Aerugo ⁷; l) Ргоblematique: механическое тканье плисов и миткалей.

Жаль мне, весьма жаль, любезный Соболевский, что ты, писавши ко мне о требовании денег, не взял на себя труда пояснить, что эти деньги нужны на страхование фабрики, и сколько [170] нужно на сей предмет; по важности сего предмета я отказался бы от сделанной мною покупки длинношерстных овец и предпочтительно употребил бы издержанную мною на это сумму на страхование фабрики.

Говорю откровенно, что на производство фабрики я более денег не имею; ибо со времени кончины батюшки ⁸ еще никогда Московская моя контора не была так скудна в деньгах, как нынче. Хотя Иван Акимович ⁹, по предусматриваемой нужде в деньгах по стеклянным моим делам, и обещался поддержать меня ссудою, но ты, зная мой образ мыслей на этот счет, легко постигнешь, что я только в самой крайности решусь требовать исполнения такого обещания.

Вот тебе и разгадка настоятельности, с которою я во всяком письме напоминаю заложить нашу фабрику. Несмотря на то, я сколочу и привезу с собою нужные на страхование деньги; еду же я отсюда через три дня.

Любезный Соболевский, я предполагал выехать отсюда завтра, потому что Иван Акимович хотел также ехать завтра в Сергиевскую Лавру на богомолие; между тем он, по причине дурных дорог, раздумал ехать, и я должен вследствие сего пробыть здесь два дня лишнего, дабы отпраздновать именины Капитолины Михайловны ¹⁰: еду в четверг вечером или в пятницу по утру. Дабы отсрочка эта не остановила застрахования фабрики, посылаю к тебе переводное письмо на Акинфия Беляева в десять тысяч рублей, коими снабдил меня Иван Акимович по своей благосклонности, узнав о просрочке страхований. По получении денег немедленно страхуй....

Милостивый государь мой приехал сюда третьего дня с женою. Страхуй, страхуй и страхуй!!!!!

Простившись с тобою в Москве, я поплелся по Тульской дороге: что за дорога! ни пером ни написать, ни языком не рассказать. На второй станции от Москвы застал я Россети ¹¹, который, отправившись на перекладной, отлеживался от толчков. Он сел со мною в карету; мы поехали далее. Ночью под Тулою нас вывалили; но слишком долго описывать все подобного рода происшествия, ожидавшие нас дорогою. Как мы довезли головы и бока свои невредимыми до Одессы. Это подлинное чудо. Каждый мостик, каждая переправа, каждый овраг, каждая гора, требовали бы особенного описания; везде проезд сопряжен с опасностью жизни, как говоришь ты, перебираясь весною по льду с Выборжской стороны. Правило, основанное на практике: не ездить по России в карете, а ездить в телеге; это национальное изобретение одно приспособлено к нашим дорогам, впрочем карета дошла без починки до Одессы, и там мною продана за 109 червонных. Теперь я в Константинополе, куда прибыл благополучно на пароходе.

Сейчас иду к посланнику ¹², более писать некогда. Прощай.

Что творят философы Выборжскон стороны? В каких великих соображениях проявилась известная изобретательность ума? Верно оная изобретательность отыскала способ прясть 30 пудов в сутки!

Описать мое здешнее житье-бытье не трудно, ибо дни проходят без вариантов. Утром занятия по службе, чтение журналов, потом обед, потом прогулка на малом кладбище, порция мороженного у Памсальди; в 9 часов все расходятся по домам; спокойный сон служит переходом к грядущему дню, который в свою очередь наполняется теми же самыми занятиями. [172]

Не описываю ни города, ни окрестностей, чтобы не отбивать хлеба у сочинителей «du quides du voyageres».

После завтра мы переезжаем в Буюк-Дере, где проведем все лето. Погода прекрасная, воздух благорастворенный, небо ясное и лазурное: со всем тем оставаться долго в Констатинополе должно быть скучно всякому, кто не имеет про свой обиход великого запаса философии, коим одарила меня природа; философии, которая развивалась перед камином на Гамбсовых креслах разного фасона, и которая умножилась накоплением процентов от жительства на благословенной Выборжской стороне! по моему Фока, Якова все и везде одинаково.

Письмо твое от 14 мая шло до меня целую бесконечность, но наконец я получил оное; к нему можно применить пословицу «тише едешь, дальше будешь». Москва для тебя, как я уже давно заметил, род Капуи; впрочем, и в твое отсутствие так прибавилась деятельность наших шпинделей, что я полагаю, что фабрика станет выпрядать по тысяче пудов в месяц, если ты проживешь все лето в благословенной Москве.

Плоды наблюдений твоих в Москве, надеюсь, дадут нам возможность предпринять ночную работу, без которой, по моему убеждению, нет спасения.

О себе доложить ничего решительно не имею, кроме того, что миссия (а при ней и я) переселилась в Буюк-Дере.

Я уверен, что ты часто видишь Сергея Ивановича ¹³, во всяком случае при свидании с ним засвидетельствуй ему мой душевный поклон. Иван Акимович, вероятно, находится в Дятькове для обозрения новокупленного имения.

Старайся узнать от Синявина ¹⁴, где Дашков ¹⁵, что он творит, и к какому сроку должен он выздороветь по казенной надобности?

Кланяйся Неклюдовым ¹⁶ и Карамзиным, прочим [173] знакомым нашим, а в особенности милостивым государям моим, по тому же рецепту: Repetatur.

Судя по письмам из Москвы, ты доселе изволишь кутить в белокаменной. Надеюсь однакож, что это письмо застанет тебя на президентском стуле Правления Товарищества Сампсониевской бумагопрядильни. Вот два месяца, как мы расстались, а я до сих получил от тебя только одно письмо. О Московские пулярдки и труфели!!!

Прошу не лениться более, и взяв в руки перо, с чувством, с толком, с расстановкою изобразить успехи бумагопрядения и aussichten fuer die Zukunft.

Здесь скучать некогда: дела довольно. Le Roi mort, Vive le Roi! Залпы со всех батарей столицы и босфорских замков возвестили нам о кончине султана Махмуда и вступлении на престол 16-летнего сына его султана Абдул-Меджида. Все тихо и спокойно. Новый султан уже опоясался мечем Османа, что по здешним обычаям соответствует коронации. Дипломатический корпус приглашен был на процессию: это новость; новость и то, что пригласительные письма Порты писаны были по-французски!

Благодарю тебя за присылку манифеста о новой денежной системе ¹⁷.

Благодарю и за извещения о ходе нашей бумагопрядильни; вижу, что с выездом из Капуи Аннибал мой обрел паки твердость духа и деятельность.

О себе донесу, что я жив; по милости Божией, здоров, купаюсь в волнах Босфора, и, о удивление!! бреюсь каждый день!!!

Старайся узнать от Сенявина, когда министерство предполагает выслать сюда Дашкова на смену твоему товарищу.

Вчера имел я счастие представляться пади-шаху султану Абд-уль Меджиду; от поездки в лодке, при сильном северном ветре, причинялся мне флюс. Сижу с раздувшейся щекою; зубы болят чертовски, что останавливает поток моего красноречия, вообще и при благоприятнейших обстоятельствах довольно скудного на излияния. Благодарю за успехи нашего бумагопрядения. При всем моем уважении к архитектурному твоему таланту прошу удерживать порывы гения твоего на строгом мундштуке, и не строить вавилонских рынков на нашем угловом месте.

Р. S. В султанском дворце видел я, между прочим, светлые потолки, производящие прелестный эффект. Зная твой вкус ко всем архитектурным штукам, я пришлю тебе план и разрез такового потолка. Старайся между тем узнать от Сенявина или Любимова: когда вышлют сюда Дашкова мне на смену.

Не могу не пенять в том, что ты до сих пор не вывел на чистую воду дела о преемнике моем Дашкове, которого ожидаю с величайшим нетерпением, ибо морское путешествие в позднюю осень, даже при известной моей страсти к навигации, ни мало не пленяет моего воображения. Я писал по сему предмету прямо к Сенявину mais conime les absents ont toujours tort, то и прошу тебя не оставлять хождения по реченному делу.

По бумагопрядению вижу, что ты творишь просто чудеса... Говорят, что в Индии есть факиры, которые не едят по нескольку недель; изнурение физических сил доводит их до исступления (un etat de frenesie et d’hallucination extatique); по [175] колику же ты не держишь лошадей, et que vous n’avez pas ainsi les ressources des petites oiseux, то я и боюсь, чтобы чрезмерно строгий пост, соблюдаемый тобою из экономии, не привел тебя, при домашних обедах, до вышереченного состояния индийских факиров. Не таковому ли состоянию должно приписать отменную твою храбрость на поприще бумагопрядения?... Так как я питаюсь здесь подобно птицам небесным, т.-е. обедаю на чужой счет, то умственные мои способности не воспарили над атмосферою земного шара, et comme par le passe, je repose ma tete, sur l’oreille du doute...

...Рекомендую вашему благородию с получения сего отправиться к его превосходительству Льву Григорьевичу Сенявину и обратиться к нему с следующим вопросом:

Не противно ли будет начальству, если я пробуду в Москве недели две или три?

На сие его превосходительство может отвечать двояко; а именно:

во-1-х, что я могу остаться оное время в Москве;

Если можно оставаться мне в Москве, ты немедленно заезжай к Михельсу и возьми у него мною енотовую шубу; облекися в ризы странника и скачи в Москву; а с собою привези мне и реченную шубу.

Буде же мне должно поспешить приездом в Питер, ты о сем меня немедленно извести письмом, к немедленному с моей стороны исполнению; сам оставайся на Выборжской стороне, и ожидай той счастливой минуты, в которую ты насладишься моим лицезрением... [176]

Обещанные мною на застрахование пятнадцать тысяч к тебе доставлены. Смотри не транжирь; ибо сим объявляю торжественно, что выдача сих 15 т. есть последний аванс, сделанный мною бумагопрядению, которое (бумагопрядение) до скончания века не увидит более от меня ни 1/7 доли копейки; для поддержания жизненной силы в Сампсониевской бумагопрядильне я готов закладывать ее, продавать паи, брать новых пайщиков; но не дам ни гроша из своего кармана во веки веков. Аминь.

Г. Ашенбах младший был у меня в Одессе и доставил мне письмо твое с сигарами. Он завтра отправляется в Константинополь; я также после завтра пускаюсь в путь; на сей конец приобретен мною здесь чрез посредство 400 руб. асс. тарандас; ибо в дормезах я не ездок по России.

Усматривая из письма твоего, что наша бумагопрядильня может прясть и без тебя, я приглашаю тебя, с получения сего письма, сесть в дилижанс и ехать в Москву: таким образом ты можешь через 12 дней от нынешнего числа насладиться моим лицезрением...

В Одессе меня откармливают, как тебя откармливали в Москве; дорогою буду отпиваться содовыми порошками.

... Здесь ужасные опасения на счет урожая; во многих местах озимые совершенно не взошли; в Туле мука до 4 руб. за пуд. Я решился закупать хлеба, сколько карман позволит; при таких бедственных обстоятельствах и опасениях, неудивительно, что торговля почти совершенно остановилась, да и [177] будущность представляется в траурном виде. Не к году затеяли мы усиление нашей фабрики... Боюсь, чтобы не пришлось нам служить панихиды по кредите знаменитого товарищества... В воскресенье еду в Гусь ¹⁸.

По случаю предстоящего неурожая не я один пою Лазаря; Иван Акимович также ужасно беспокоится на счет продовольствования своих крестьян. Ему приходится купить до 20 т. четвертей ржи, что по нынешним ценам представляет ценность 400 т. руб. Денег из Опекунского Совета не выдают под залог имений, почему и желалось бы Ивану Акимовичу заложить 2500 душ Компании Банкиров, с коими Всеволожские имеют дело.

Извещаю правление Сампсониевской бумагопрядильни, что я благополучно доехал до австрийского города Вены ¹⁹, где обретаюсь ныне, и из коего через четыре дня предполагаю пуститься в дальнейшие странствования.

Путь до Вены совершен нижеследующим образом:

От С.-Петербурга до Варшавы четверо суток без четырех часов. По России беспрерывный осенний дождь, холод, слякоть... В Варшаве пробыл я восемь часов; видел Платонова ²⁰ и пил Englishe ale.

Из Кракова до Липпика ²¹ — сутки; здесь я должен был переночевать, и ожидать отхода утреннего треня по железной дороге.

От Липпика до Вены 7 1/2 часов: это пространство можно было бы проехать гораздо скорее, еслибы трень не останавливался каждые четверть часа... [178]

Вена по кухонной части очень швах... Немецкая кухня на французский лад с венскими пополнениями, как-то:

Знаменитый П..додер, коим некогда угощался Времев ²² и иные приятели в гостиннице Парижа, составляет неизменное постоянное начало и основание всех вин, кои подаются здесь под пышными наименованиями Лафита, Шамбертеня, Аи... Так что я с вин решительно съехал на венское пиво.

Два раза был я в опере; она страх как напоминает нашу немецкую оперу.

При посольстве нашел я все старых приятелей, в числе оных Лев Соллогуб ²³, который повез в Белград привезенные мною сюда пакеты. Погода прекрасная: хожу в сюртуке без пальто!

Проведя недели две в Вене, я отправился в Венецию, и по указанию Чайльд-Гарольда остановился a l’Hotel de l’Europe.

Только не видал хозяйки с толстою рифмою к слову: Европою. Пять дней посвятил я на осмотрение храма Маркуса и прочих достопамятностей. Сестры Калошиной ²⁴ я не застал в Венеции; узнав, что она переселилась в Верону, я отправился туда, и провел с ней два дня. Находясь таким образом на пути к Милану, я изменил первоначальный свой маршрут, и вместо того, чтобы ехать во Флоренцию, направил стопы свои к Милану. Здесь возродилось во мне желание осмотреть озера, коими остался вполне уконтентован. Эту прогулку совершил я настоящим туристом. Оставив Штурмана с каретою в Милане, я поехал по железной дороге в Монзу; взял место в [179] дилижансе и прибыл к ночлегу в Комо. Утром сел на пароход; сошел у Тремезины, и между тем как пароход совершал путь свой до Колико и обратно, осмотрел я соседние виллы: Cerbelloni, Melzi, Sommariva, которые не уступают в красоте знаменитой вилле Товарищества на Выборгской стороне. По возвращении в Комо, я сей же час отправился в дилижансе в Варез. Тут присоединился ко мне турист из итальянцев. Мы наняли un legno, положили в него la nostra roba, а в самую полночь приехали в Laveno; хотели-было немедленно ехать на Isola bella, чтобы с высоких ее террасов любоваться восходом солнца, столь красноречиво описанным Жак-Поль-Рихтером. Не тут-то было: нам объявляют, что полиция изволит почивать; что следовательно нельзя прописать паспортов, без чего нельзя любоваться восходом солнца на Баромовых островах. Что делать: ужинать с горя! Нельзя; повар последовал примеру полиции и предался сладкому сну. Затем мы также последовали примеру полиции и повара. Утром наняли мы лодку, осмотрели острова, сели на пароход, прибыли в Sesta Colende, а оттуда посредством дилижанса в Милан. Не вхожу в подробные описания местностей, ибо это было тысячу раз описано во всевозможных Guides du Voyageur, а все это ты сам видел собственными глазами. Из Милана поехал в Геную, где сел на сквернейший пароход Франсеско I, доставивший меня в Неаполь... На днях еду в Сицилию с Хрептовичем ²⁵... и возвращусь на зиму в Неаполь.

Поездку в Сицилию совершил я самым приятным образом посредством неаполитанских, сицилийских и французских пароходов. При этом случае осмотрел я также Мальту. Консул наш г. Таглиаферро, узнав о знаменитой Бумагопрядильне на Выборгской стороне, предлагает мне услуги свои для выписки египетского хлопка... И здесь наступила зима; перепадают дожди, [180] и заветный тулуп оказывает существенные услуги странствующему члену Товарищества.

Твоих стихов и прозы получено от князя Торлония на 6 скуд. Распечатываю, читаю — приносят с почты твой № 9 на седьмой скуд. ... Из твоих писем... усматриваю, что уже куплен страннический тулуп... В то самое время, когда фимиам благодарности возносится к тебе из моей чернильницы, ты сам, может быть, (adornato d’un tulupo di moton о di lupo) стремишься к подножию Monte Pincio, где в Hotel de Russie сидит в таковом же костюме, пред дымящимся камином, другой член Правления Сампсониевской Бумагопрядильни! Сколь ни утешительна для меня эта мысль, буду писать однакоже в том предположении, что письмо мое застанет тебя или на Выборгской или на Девичьем поле ...... Очень сожалею, что не застал здесь Бруни ²⁶.

Постарайся по крайней мере убедить его свойственным тебе красноречием, подкрепленным риторическою фигурою нескольких депозитов, подправить маленько копию с его Мадоны. По части delle belle arti я, может быть, расшибусь и куплю какую-нибудь мраморную статую...

Поздравляю тебя, любезный друг, с благополучным выездом из Петербурга... Ты избрал маршрутом Чальд-Гарольда:

Надеюсь, что для отвращения подобной неприятности ты, приступая ко 2-му изданию сентиментального путешествия, принял [181] надлежащие предостерегательные средства, по утвержденному Товариществом знаменитому рецепту доктора Зауера.

Не полагая, чтобы какие-либо особые уважения влекли тебя в Верону, Милан и Ницу, я приглашаю тебя во Флоренцию к 1-му апреля (Се que vous ne devez pas prendre pour au poisson d’avril). К этому времени я, с своей стороны, также прибуду на счастливые брега Арно; мы провели бы там вместе неделю, потом отправились бы в Ливорно, откуда имели бы совокупное плавание в Марсель.

Таким образом, через месяц могло бы воспоследовать общее собрание товарищей Сампсониевской Бумагопрядильни...

Здесь я видел английскую охоту и две скачки, из коих последняя была steeple chase.

На английской охоте Паскевич (сын фельдмаршала) переломил себе ключицу; английский костоправ M-r Bobington очень скоро и удачно починял его, так что, несмотря на урок, он уже опять помышляет об охоте.

Заключаю письмо изъявлением полной моей признательности за подробную и интересную реляцию о Гусситах ²⁷...

В особенности же смущает меня известие, что в Москве все суются в бумагопрядильщики. У нас на Руси так: один продает выгодно пуделя: — все бросят овцеводство и станут разводить пуделей.

Ныне день воскресный и, следовательно, в Англии день особенно удобный для дружеской и иного рода переписки. Утром собрался-было ехать в Брейтон; проклятый кэб привез меня на станцию ровно 3 минуты по отходе треня; а так как ныне день воскресный, то нет другого треня до вечера. Измеривши [182] шагами Лондон по всем направлениям, дабы по крайней мере набраться аппетиту к обеду, я воротился домой, очинил машинкою довольно неудачное перо, коим и пишу сие мое послание...

Не мало удивишься ты, узнав, что сии строки направляются из Лондона; из того самого Ситтинг рума, в котором мы выдерживали регулярную осаду от когорты просителей денежных вспомоществований, и где они нас бомбардировали своими письмами. Все это время провел я при начальстве в Брейтове, с которым распростился вчера. Начальство предполагает пробыть еще в Англии до 4 октября, по дурному (новому) счислению... Я же надеюсь проститься с Англиею через неделю и через Бельгию пробираться в Любек, где имею пока предстать пред начальство 2/14 октября для совокупного плавания по морю Балтийскому на пароходе Николай ...... Я с своей стороны могу сообщить только то, что здесь

Вчера, любезный друг, прибыли мы благополучно в город Одессу ²⁹, производящий на путешественника весьма приятное впечатление, после всех иных благополучных городов, лежащих по бесконечному Белорусскому тракту. Ни едина от костей наших не сокрушилась, к великому моему удивлению, и мы отделались переломом одного дышла.

Если случится тебе ехать по этому тракту, рекомендую отобедать в Бердичеве у мусье француза, содержащего там ресторацию. Он подает тебе карту, неуступающую Леграновой, а что он лучше подает кушанье, которое может удовлетворить [183] строгим потребностям изысканного вкуса, по крайней мере так показалось голодному моему желудку. В имении графа ³⁰, по гастрономической части, оказались весьма хорошие элементы: отличная свежая днестровская икра, стерляди, куропатки, славная баранина, полента, арбузы, дыни, груши, виноград и т. д. Петр оказал кулинарные способности, удостоенные лестного отзыва г-на государственного канцлера. Изготовление turtle soup’а было неслыханное дотоле событие в окрестностях Балты.

Бырзоловские ³¹ куропатки навели разговор наш на Рахмановский сальми. Повар графа уволен теперь в отпуск в Москву, и по гастрономической репутации Рахманова ³², повару приказано зайти на его кухню. Так как ты находишься в гастрономической переписке с Рахмановым, то прошу тебя написать к нему о данной графскому повару инструкции, и просить сего Михаила Федоровича допустить сего артиста к осмотру всех таинств своей лаборатории, и приказать сообщить ему и инструкцию об изготовлении, secundum principium artis, Рахмановской стерляди, сальми и пр. и пр.

...Помни, что письма, пущенные ко мне чрез Сенявина, найдут меня на краю света, ибо он всегда будет знать о моем пребывании. Кланяйся от меня Неклюдовым и доложи Марье Сергеевне ³³, что итальянские артисты, в опере Lombardi del Maestro Verdi, весьма удачно пропели дуэт Медведь сказал козе.

По совершенному недостатку времени, могу только известить тебя о прибытии моем в Вену; нынче отправляемся в Милан. Холод смертельный: всего 5 град. тепла.

...Я здесь занимаюсь составлением, перепискою на бело и отправлением разных депеш и отношений, как будто в [184] Петербурге. Разница в климате; ибо доселе в садах благоухают цветы, померанцовые деревья осыпаны золотыми плодами, луга снова зазеленели, и твой товарищ прогуливается в одном сюртуке...

Мы нынче выезжаем из Палермо, Палерма или Палермы (Как именно должно писать? Этот вопрос остался не разрешенным между походными канцеляриями, и каждая из них приняла особую систему). Вопрос представлен мною на разрешение Сенявина; а между тем, так как директоры разных походных канцелярий соберутся ныне в совокупности на пароходе Бессарабия, то во время переезда до Неаполя, может быть, успеют они составить по сему грамматическому вопросу соборное постановление.

Палермо — сущий рай земной... Под окнами моими boschetti di oranzi, осыпанные зрелыми плодами; в дали чудная панорама гор оцепляющая узорный дол; Палермо расстилается в живописной красоте своей с окружающими садами и виллами. Средиземное море блестит своею лазурью на отдаленном горизонте...

После периода канцелярской деятельности настает ныне для меня эпоха отдохновения. Je ferme la boutique diplomatique, и начинаю с завтрашнего дня шататься по стогнам вечного града. После Палермо Римская зима подлинно кажется зимою. Русских здесь куча, и между ними та, которой поэт Выборжской стороны адресовал стихи:

Рим не изменяется, и из оного писать нечего нового.

Тот же Пинчио, тот же Ординарио a cinque paoli у Бертини. Те же бороды и растрепанные волоса за столом a la Lepre... [185]

Испущенный 30 ноября глас с Выборгской стороны достиг до брегов Тибра 18 декабря. Из оного почерпнуты мною (из гласа, а не из Тибра) весьма прискорбные сведения о состоянии публичного здравия, слишком благоприятного для гг. аптекарей... Наконец усматривается, что ты намереваешься направить стопы в Константинополь и Афины. О таковом направлении сожалею, ибо надеялся свидеться с тобою в Италии. Если ты имеешь решительное отвращение от Рима, то мог бы провести конец зимы в Венеции, Милане или Флоренции; и мы назначили бы себе ранде вуй в Ливорно, для дальнейших совокупных странствий, по прежним примерам...

...Мы так избаловались в Палермо, что в Риме просто зябнем. Кто с насморком, кто с кашлем. Я разоряюсь в трактире на дрова, которые отпускаются здесь по Гусевской цене. Все хорошие квартиры разобраны: все собираюсь приискать себе приют, окнами обращенный на полдень; а между тем живу поблизости Пантеона, в hotel de la Minerve, куда с самого создания Рима не проникал единый луч солнца.

Из числа достопримечательностей здешних много осматривается также Trattoria Бертини и его ординарио a cinque paoli, которое экстерно орошается Марсалагием.

На театре Аполло дают оперу Гернани композитора Верди. Роль Гернани поет наш тенор Иванов ³⁴ весьма удачно. После Рубини Иванов едва-ли не принадлежит к числу лучших теноров в Европе и, по моему мнению, не уступает знаменитому Мариани. Относительно же игры, методы и выговора, не менее того, можно отчасти применить к Иванову знаменитое стихотворение

Впрочем Римская почтеннейшая публика осталась весьма уконтентованною русским певцом и покрывает его рулады громкими и единодушными рукоплесканиями, о чем прошу довести до сведения of the Lord Wistmorland of Russie ³⁵. [186]

Наконец, я совершенно свободен. Г-н государственный канцлер направил путь свой обратно в Россию; казенные дела запечатаны были в конвертах казенною же печатью, и отправлены с фельдъегерем в С.-Петербург: я остался здесь без дел и без казенной печати, погрузясь по уши в ничтожество существования партикулярного путешественника

Сбыв с рук дипломатическую лавочку, я принялся за рисование; и по вечерам хожу в академию. Чтобы быть полным художником, в нынешнем значении сего слова, недостает мне только огромной шляпы с широкими отвиснувшими полями и огромного плаща.

За разные сведения: о состоянии фабрики, баранов, и собственного моего сердца, приношу тебе искреннейшую мою признательность…... Касательно баранов, сожалею, что по случаю моего отсутствия не могу съесть их в виде котлет, на тот конец, чтобы они меня не съели... Назначь мне где-нибудь ранде-вуй; по мне что не путь, то дорога. По части грамматической не могу допустить довода, на коем ты основываешь несклоняемость Палермо. Если допустить, что имя собственное это не склоняется потому, что перед оным, будто бы, подразумевается слово: город, то надобно будет говорить: «я пряжу продаю в Москва, отправляю товар из Петербурга»; ибо перед Москвою и Петербургом можно, как и перед Палермо, подразумевать слово: город или столица ad libitum, что не мешает на русском языке склонять Москву и Петербург во всех возможных падежах. Имена на о склоняются на русском языке, чему доказательством служит известные в Истории Отечественной Бородино; а если Бородино, Дятьково и всякое дерьмо склоняется, то почему же не склонять Палермо, Ливорно и пр.; вот что гласят поборники склоняемости, коим противники отвечали приглашением, на основании сей теории, приискать в Dent план Палермо или Палермы, это грамматическая квадратура круга, в разрешении коей мне впрочем теперь не предстоит никакой официальной [187] надобности... Штиглиц, находящийся здесь с супругою, рассказывал мне о новой бумагопрядильне огромного размера, устраиваемой в Новой! деревне Английским Магазейном: не в Старой ли деревне должна строить(ся) оная мануфактура?

Последний номер гласа за истекший 45-й год так исполнен неврологиями не умирающего Ассмуса, что помещенное вслед за тем известие о тяжской болезни Нечаева ³⁶ весьма меня встревожило. Теперь, вероятно, участь его уже решилась: с нетерпением ожидаю письма твоего, которое выведет меня из тяжкого недоумения и искренней скорби ........ О сватбе ³⁷ Барятинского до нас не доходило никаких слухов и потому не могу догадываться: quel est le feu generateur de la fumee dont vous parlez. Пишу в канцелярии посольства, где так холодно, что я сижу в пальто и насилу держу перо в руке.

Иван Акимович сообщил мне огорчительное известие, что Нечаев страдает каменною болезнью. Он предполагает лечиться посредством гальвано-электричества, но от такого лечения я толку не ожидаю... Я пишу к Ивану Акимовичу, прося его употребить влияние свое к склонению Нечаева ввериться в руки Пирогова, и на сей конец приехать в С.-Петербург. Но как Пирогов, по окончании операции, пренебрегает обыкновенно дальнейшим лечением больного, то надобно иметь другого медика, и я рекомендовал бы друга нашего Зауера, как внушающего мне преимущественно наибольшее доверие. Тяжкое положение бедного Нечаева так огорчает и беспокоит меня, что и карнавал, начинающийся в субботу, будет мне вовсе не на радость... В Италии полагаю пробыть до первых чисел апреля, и потом [188] через Марсель пуститься в путь, дабы с одним из пароходов возвратиться к св. Сампсонию. Если ты не отказался от намерения прокатиться в чужие края, то назначь мне какое-либо место для свидания... Прощай, будь здоров и не пей Рейн-вейна, чтобы не нажить себе каменной болезни...

По уединенному образу жизни моему в Риме, я не могу сообщить тебе ничего особенно любопытного, взамен интересных сведений, передаваемых с Выборгской стороны. По последнему твоему письму я уже совершенно отказываюсь от всякой надежды встретиться с тобою в Италии, но для секретных твоих соображений уведомляю тебя, что в первых числах мая предполагаю находиться на берегах Сены. Авось к тому времени ты справишься со своими мыслями, а затем отправишься за границу для усовершенствования в техническом искусстве бумагопрядения. Свидеться с тобою было бы и желательно и полезно в Англии ³⁸.

2. Письмо это печатается, с разрешения Министра Иностранных Дел, с подлинника, хранящегося в делах С.-Петербургского Главного Архива Министерства Иностранных Дел. Н. Б.

3. Магистр Дерптского университета Сергей Сергеевич Мальцов скончался во Франции. В Extrait des Registres des dices de l’Etat Civil de la commune d'Aas. отмечено: «L’an 1838 et la 14 Jnin a neuf heures du soir M-r. Serge Maltsoff natif de St. Petersbourg (Russie) rentier est decede»...

16 августа 1838 года, И. А. Мальцов писал С. А. Соболевскому: «Кончина покойного меня до глубины души огорчила, сердцо опечалила, тем более, что он умер на чужой стороне и не имел утешения духовного. Милосердый Бог да сподобит его Царствия Небесного. Я много раз говорил Ивану Зимою, чтоб он поехал к нему; но что прошло, не воротишь. Да будет с нами воля Божия».

В портфелях С. А. Соболевского хранится портрет С. С. Мальцева, писанный карандашом. Под портретом собственноручная надпись Соболевского.

В том же 1838 году И. С. Мальцов был отправлен курьером из Петербурга в Париж. — Н. Б.

4. Родной дядя И. С. Мальцева, князь Петр Сергеевич Мещерский. 28 июля 1838 года, он писал к Соболевскому: Je recois a l’instant meme la missive officille de M. Bludoff, qui m’annonce la permission de S. M. J de transport le corps de mon neveu en Russie et que de son cote il a deja pris les mesures necessaires a ce sujet l’открытый лист на свободный пропуск тела; до места предания оного земле, препровожден к здешнему военному генерал-губернатору для выдачи тому, под чьим надзором тело везено будет»... Je m’empresse de vous le communiquer, Monsieur, a fin que Vous puissiez en faire part a mon neveu par le premier courrier. Dites je vous prie a Jean, que je l’embrasse de tout mon coeur. — H. Б.

5. Август Турнейсен (А. Thurneysen) парижский банкир, оказывавший разные услуги русскому правительству, за что он был награжден в 1847 г. орденом св. Анны 2-й степени. В 1849 г. переселился в Россию, записан С.-Петербургским 1-й гильдии купцом и, вслед за тем, стал компанионом торгового дома барона Штиглица и К°. В 1851 году был признан консулом вольного города Франкфурта на Майне. — О. С. (Примечания, написанные бароном Ф. Р. Остен-Сакеном, отмечены инициалами: О. С.)

6. В портфелях С. А. Соболевского, в отделе под заглавием Семья, хранятся письма: Екат. А. Соймоновой, С. А. Мертваго и Н. Д. Мертваго.

Александр Николаевич Соймонов (1787-1856) был отцем Сергея Александровича Соболевского; а сестра Соболевского, Сусанна Александровна Соймонова, была замужем за Николаем Дмитриевичем Мертваго. Отец последнего Дмитрий Борисович Мертваго в Русской Литературе известен своими Записками, напечатанными в Русском Архиве 1867 года. — Н. Б.

7. «Вт. Schedels Waaren-Lexicon 1836 года я нашел: Aerugo смотри Gruenspan; а под этим словом полное техническое описание приготовления «яри медянки, Aerngo. viride aeris», которая примешивалась к разным красильным веществам. Впрочем уже почтенный Шедель замечает, что этот препарат выходит из употребления. — О. С.

8. Отец Ивана Сергеевича Мальцова, Сергей Акимович, был женат на вдове Петра Ильича Ладыженского, Анне Сергеевне (рожденной княжне Мещерской). См. примечание 2-е. — Н. Б.

9. В С.-Петербурге, на Моховой, некогда процветал благочестивый дом Мальцовых. В нем жил секунд-маиор Иван Акимович Мальцов, родившийся в 1774 году, с своей супругой Капитолиною Михайловною (рожденной Вышеславцовой). При них жил и сын их, в то время ротмистр Кавалергардского полка, Сергей Иванович (р. 1810). Дочь И. А. Мальцова — Мария Ивановна (р. 1808) была за генерал-адъютантом, графом Павлом Николаевичем Игнатьевым.

Иван Акимович Мальцов происходил из дворянского рода, предок которого Богдан Афанасьевич служил в 1634 году в числе городовых дворян по Чернигову, и внук которого Василий Юрьевич Мальцов занялся торговлею и записался в купечество. Сын Василья Юрьевича — Аким, содержавший с двоюродным братом своим Фомою Васильевичем Мальцовым хрустальную фабрику, восстановлен императрицею Екатериною II, 14-го августа 1775 года (по всеподданнейшему докладу Сената) в потомственное дворянское достоинство. Сын его Иван Акимович Мальцов записан в службу вахмистром конной гвардии 1-го января 1786 года, выпущен из гвардии в армию капитаном, а 1-го февраля 1794 года уволен, по болезни, от службы с чином секунд-маиора; в 1813 году назначен почетным смотрителем Брянского уездного училища и состоял в этой должности в 1828 году. Иван Акимович скончался в мае 1853 года от холеры, «оставив по себе», свидетельствует А. Н. Муравьев, «блаженную память». 24-го мая 1853 года митрополит московский Филарет писал А. Н. Муравьеву: «О Иване Акимовиче у меня в церкви молятся, но мне не довелось помолиться при гробе его. Спросили меня, как его принять: я приказал священнику ждать у железной дороги, встретив с литиею, и в облачении проводить в церковь... 20-го мая служил в Чудове. В. И. Назимов был у литургии и зашел ко мне, и сказал, что в тот день по утру тело отправлено с провожающим его иностранцем». На приглашение Погодина принять участие в обеде, даваемом в его саду, в честь отъезжающего в чужие края М. С. Щепкина, Степан Дмитриевич Нечаев, 9-го мая 1853 года отвечал: «Умер редкий человек и родственный друг моего семейства — Иван Акимович Мальцов. Смерть его сильно отуманила мое сердце. Я был бы скучным гостем на вашем веселом обеде».

В портфелях С. А. Соболевского хранятся три письма к нему И. А. Мальцева. — Н. Б.

10. Известная красавица Капитолина Михайловна Вышеславцова в первом браке была за Василием Львовичем Пушкиным, автором Опасного Соседа. Наружность его Вигель рисует в таких чертах: «Рыхлое, толстеющее туловище на жидких ногах, косое брюхо, кривой нос, лицо треугольником, рот и подбородок al Charles-Quint, а более всего редеющие волосы не с большим в тридцать лет его старообразили. К тому же беззубие увлаживало разговор его; но вообще дурнота его не имела ничего отвратительного, а была только забавна». Сохранилось письмо преосвященного епископа Дмитровского Августина к князю А. Н. Голицыну, от 7 марта 1806 года, в котором, между прочим читаем: «Изволите требовать от меня уведомления по делу коллежской ассесорши Капитолины Пушкиной о разводе с мужем ее. Но учинении справки, спешу донести вашему сиятельству, что дело сие началось по формальному прошению оной Пушкиной, обвиняющей мужа своего в нарушении к ней верности, и свидетельствующей то, как другими доказательствами, так собственноручным письмом его, в котором г. Пушкин ясно и прямо признает себя нарушителем святости брачного союза, и что он привязан к одной женщине, от которой никогда отстать не может. Мы по долгу пастырскому всячески старались примирить жену с мужем. Прежде ни муж, ни жена не склонялись к примирению, но после муж склонился, а жена осталась совсем непреклонною». В письме же к князю А. Н. Голицыну, В. Л. Пушкин уверяет, что письмо, о котором упоминает преосвященный Августин, он написал «будучи в беспамятстве» (Русская Старина 1903, март, стр. 515-517).

Разведясь с своим первым супругом, Капитолина Михайловна вступила в брак с Иваном Акимовичем Мальцевым. — Н. Б.

(NB. Порядковый номер следующего примечания в тексте отсутствует. Оно должно находиться между 10 и 11 прим. — Распозн-тель): В 1839 году, Мальцов был отправлен курьером в Константинополь. — Н. Б.

11. Вероятно, Аркадий Осипович Россет, брат Александры Осиповны Смирновой. — Н. Б.

12. В то время, когда И. С. Мальцов был в Константинополе, там был посланником нашим Аполлинарий Петрович Бутенев. В моей библиотеке имеется довольно редкая теперь книга: Путешествие через Южную Россию, Крым и Одессу в Константинополь, Малую Азию, Северную Африку, Мальту, Сицилию, Италию, Южную Францию и Париж в 1836 и 1837 годах. Н. С. Всеволожского М. 1839. В двух томах. К первому тому этой книги Константин Аполлинариевич Бутенев сделал, по моей просьбе, примечания, которыми теперь и воспользуюсь.

«Отец мой», пишет К. А. Бутенев, «родился 1787 года, скончался в 1866 году. Воспитывался в семье Гончаровых в Москве от 1794 до 1802 года. В Константинополь в первый раз прибыл в 1816 году в качестве 1-го секретаря миссии при посланнике, бароне Строганове. В 1821 году, после убиения патриарха, дипломатические сношения с Турцией были прерваны и отец служил до 1828 г. в Петербурге в министерстве иностранных дел. В 1824 году он женился на Варваре Ивановне Шевич и остался вдовым с двумя детьми в 1828 году, когда сделан был правителем походной канцелярии графа Нессельроде в турецкую войну. В 1830 году был вторично послан в Константинополь сперва поверенным в делах, а потом посланником. В 1833 г. отцу моему удалось убедить султана прибегнуть к покровительству России против Махмет-Али египетского и ункиар-скаллессийским договором выговорил значительные преимущества для России, например свободный пропуск русских судов чрез Дарданелы В 1834 году он женился, но вступил во второй брак с графинею Марьей Ириновной Хрептович. В Константинополе он оставался до 1843 года». — Н. Б.

13. Сын Ивана Акимовича и Капиталины Михайловны Мальцевых, Сергей Иванович, службу свою начал в гвардейской кавалерии, был адъютантом принца Петра Георгиевича Ольденбургского. В 1849 году он вышел в отставку генерал-маиором, поселился в Дятькове и посвятил себя управлению своими заводами и своею деятельностью в области промышленности он прославил свое имя.

В 1837-1838 гг. он путешествовал по Европе, о чем свидетельствуют сохранившиеся восемь писем его к С. А. Соболевскому.

С. И. Мальцов был женат на княжне Анастасии Николаевне Урусовой. В портфелях С. А. Соболевского хранится стихотворение брата Анастасии Николаевны, князя Сергея Николаевича Урусова:

Стихом я звучным не владею,

Экспромтом не могу писать, —

Но хочется.., авось съумею

Полегче рифмы подобрать.

С насмешкой колкой вы прочтете

Несчастно-скроенный куплет,

И если зад им подотрете, —

Мне в том беды великой нет.

Вас об одном прошу, — таблицу

Невест московских мне прислать, —

Чтоб Мальцова, как единицу,

С нулем каким не сочетать.

Надеюсь, что мне будет можно

К вам завтра утром забежать,

А если нет... прошу не ложно

Мой искренний привет принять.

14. Лев Григорьевич Сенявин р. 14 октября 1805, скончался 19 июня 1862 холостым. В то время был директором азиатского департамента, а впоследствии товарищ министра иностранных дел, член государственного совета, сенатор (князь А. Б. Лобанов-Ростовский. Русская Родословная Книга. Спб. Издание, А. С. Суворина. 1895, II, 214). — Н. Б.

15. Яков Андреевич Дашков (1803-1872), впоследствии был посланником в Швеции. — Н. Б.

16. За сведениями о Неклюдовых я обратился к Ивану Александровичу Всеволожскому. Просьба моя была исполнена, и я имел честь получить от Ивана Александровича следующее письмо: «С величайшим удовольствием все, что знаю и помню о Неклюдовых, передаю вам. Старик Сергей Неклюдов был женат на Варваре Ивановне Нарышкиной. Сестру Варвары Ивановны, Елизавету Ивановну, старую деву, тоже помню. Жила постоянно в Москве под прозванием Бедная Лиза (повесть Карамзина). Старику Неклюдову принадлежал дом на Гагаринской набережной (ныне дом Серебрякова). В верхнем этаже жило все семейство. Варвара Ивановна была в свое время красавицей. Детей было у них много. Из сыновей известен был Василий — женатый на Катакази — когда-то посланник в Афинах, при короле Оттоне. Старшая дочь Екатерина была женой министра юстиции Замятина. Кроме Екатерины, у Неклюдовых были дочери: 1) Ольга (за генер. Падейским). 2) Варвара (за Готманом). 3) Мария не замужем. Про нее Соболевский сочинил двустишие:

Была не красива. Кроме глаз Бог одарил ее огромным носом.

Последняя дочь была Кознакова («Лиза»), жена Иркутского генерал-губернатора. Кажется, еще жива.

Варвара Ивановна Неклюдова считалась, родственницей моей матери, рожденной Трубецкой, — но родство по московской моде, т.-е. седьмая вода на киселе. Кажется, было тоже родство с Иваном Сергеевичем Мальцовым. Он часто у них бывал, как и у нас. Неклюдовы гостили у моей матери в Рябове по неделям. Как-то неразлучно воспоминание о Неклюдовых с Мальцовым и Соболевским. В 1849 году семейство мое переехало на заводы в Пермь. Отец только дважды приезжал в Петербург. Мать же моя скончалась в 1852 г. и с тех пор близкие сношения с Неклюдовыми, с Соболевским и Мальцовым прекратились. Соболевского я встречал два раза за границею. Он наездом был в Гаге для свидания с Мансуровыми, когда я служил при посольстве в Голландии, и второй раз в Ницце в 1861 г. С Мальцовым виделись довольно часто у кн. А. М. Горчакова. Одно время он управлял министерством в отсутствии кн. Горчакова».

В портфелях С. А. Соболевского сохранились письма к нему Варвары Сергеевны, Марии Сергеевны, Екатерины Сергеевны и Елизаветы Сергеевны Неклюдовых, а также портрет М. С. Неклюдовой, писанный карандашом. — Н. Б.

17. 1-го июля 1839 г. издан манифест «об устройстве денежной системы», на основании которого серебряная монета признана главною монетою обращения и рубль серебра — законною мерою (монетною единицею).

(См. Общий хронологический указатель к Полному Собранию Законов. Т. II, стр. 451. — И. Н. Божерянов. Граф Е. Ф. Канкрин. Спб. 1897 г., стр. 193). — О. С.

18. Гусь, село Владимирской губернии, Меленковского уезда, с бумагопрядильною мануфактурою и хрустально-стеклянным заводом. (Семенов. Географическо Статистический Словарь Российской Империи. Спб. 1865. II, 713-714). — Н. Б.

19. В 1843 году Мальцов был отправлен курьером в Вену. — Н. Б.

20. Валериан Платонович Платонов, впоследствии камергер и член варшавского сената. В портфелях С. Л. Соболевского сохранилось четыре письма к нему Платонова. — Н. Б.

21. Липпик. Едва ли не описка. На почтовой карте 1827 года, с дополнениями по 1837 г., я нахожу на дороге между Краковом и Веной станцию Leipnik, две станции не доезжая Ольмюца и несколько ближе к Кракову, чем к Вене. Не об этой ли станции упоминает Мальцов? — О. С.

22. Алексей Николаевич Времен. В портфелях С. А. Соболевского сохранилось шесть его писем (1835-1837) к Соболевскому. — Н. Б.

23. Граф Лев Александрович Соллогуб служил в л.-гв. Измайловском полку (1831-1839); секретарь посольства в Вене (1842-1846), р. в Москве 18 мая 1812, умер в Москве 20 апреля 1852, погребен в Донском монастыре. Был женат на Марии Федоровне Самариной (Русская Родословная Книга, II, 245-246). — Н. Б.

24. Сестра И. С. Мальцева была замужем за Петром Ивановичем Колошиным, членом Сампсониевской бумагопрядильной мануфактуры; а в юности своей, в Москве, в 1823 году, он был членом общества, центром которого был Семен Егорович Раич. В сообществе С. П. Шевырева, А. Н. Муравьева, В. П. Титова, князя В. Ф. Одоевского и других, Колошин мечтал перевести всех греческих и римских классиков и пр. — Н. Б.

25. Посланником в Риме в 1843 года был Аполлинарий Петрович Бутенев. Граф Михаил Иринеевич Хрептович (1809-1892) был женат на старшей дочери канцлера графа К. В. Нессельрода, графине Елене Карловне. Сестры графа Хрептовича: Мария была замужем за А. П. Бутеневым, а Елена за В. П. Титовым (Примечание К. А. Бутенева).

26. Федор Антонович Бруни, известный художник по исторической и религиозной живописи, родился в Москве в 1800 г., умер в Петербурге в 1875 г. — Н. Б.

28. По поводу пребывания Мальцева в Англии не лишним будет напомнить, что Император Николай Павлович прибыл в Лондон 20 мая (1 июня) 1844 года, а выехал из Лондона 28 мая (9 июня) 1844 года. Граф Нессельрод прибыл в Лондон 24 июля (6 августа) 1844, а выехал 5 (17) октября того же года. — О. С.

29. В 1845 году Мальцов командирован был в Одессу по делам службы. — Н. Б.

31. Бырзолово. Сам граф Нессельрод пишет: Бирзаловка (Birsalovka) в письме к князю Воронцову (Архив кн. Воронцова. XL, 21, 86). В письме от 25 июля 1833 г. он просит Воронцова о содействии в поимке беглых крестьян и прибавляет, что «это дело может иметь дурные последствия не только для меня, но и для Херсонской губернии вообще». И действительно в Списке населенных мест Херсонской губернии (Изд. 1868 г.) я нахожу: 1) «Бирзоловка (Бырзалово) деревня владельческая, на реке Ингуле, Херсонского уезда». На специальной десятиверстной карте нахожу на Ингуле только Ново-Бирзулово. 2) «Бырзулово (Бирзолово) село владельческое на р. Ягорлыке, Ананьевского уезда. Церковь православная». Это и есть, судя по положению на карте, нынешняя железнодорожная станция Бирзула. Достойно примечания, что оно находится на самой границе Балтского уезда, а известно, что уездные границы у нас часто меняются. 3) Архангельская (Бирзулова) деревня владельческая, при р. Громкхее, Херсонского уезда. 4) Бирзулова, деревня владельческая при р. Малой Корабельной, Елисаветградского уезда. Не берусь решить вопроса. Может быть № 2, а может быть № 1, Хотя скорее приходится склоняться к № 2-му, тем более, что он ближайший к Одессе, а граф Нессельрод писал Воронцову 10 мая 1825: «L’Empereur m’a permis de passer par Birsalovka en retournant a Petersbourg. J’y arriverai vers le 6 juin et si a cette epoque vous etiez a Odessa, j’y passerais 24 heures avec vous; au moins je terai l’impossible pour cela, car le temps que je puis dormer a cette excursion est bien limite». Очевидно, что Бирсаловка не в далеком расстоянии от Одессы. — О. С.

32. Известный московский гастроном Михаил Федорович Рахманов. В портфелях Соболевского сохранилась следующая записочка к нему Рахманова (1844 г.): «L’Outarde est prete pour demain a 4 1/2 heures precises. — si vous n’avez pas change de resolution; — vous m’obligeriez infiniement en venant diner demain a 4 1/2 heures. Salut et a mitie. M. Rahmanoff». — Н. Б.

33. Мария Сергеевна Неклюдова. См. примечание 14-е. — Н. Б.

34. Известный певец Н. Иванов, уроженец Малороссии, служил в молодых годах в придворной певческой капелле В 1830 году он, с разрешения начальства, и под руководством М. И. Глинки, отправился за границу и брал уроки сначала в Милане у Э. Бианки, а потом в Неаполе, у знаменитого учителя пения Nozzari, который, несмотря на свою скупость, взялся учить Иванова бесплатно. Похвалы его голосу, а в особенности отзыв Рубини, который нашел, что русский певец берет нотою выше его, побудили Иванова готовиться для сцены; в то же время в нем созрела решимость самовольно порвать связь с родиною и остаться за границею. Он вскоре приобрел известность первоклассного тенора и пел с блестящим успехом в Неаполе, Париже и Лондоне. Он нажил значительное состояние и умер в 1880 году в своей вилле близ Болоньи.

Император Николай Павлович был весьма разгневан поступком Иванова, и, как бы по молчаливому соглашению, наши газеты и журналы никогда не упоминали о нем. Таким образом блистательные успехи русского певца на европейских сценах остались незамеченными в России. Довольно странно, что даже Русский Биографический Словарь, издаваемый ныне под наблюдением председателя Имп. Русского Исторического Общества А. А. Половцова, пропустил это славное в русской истории музыки имя.

Вышеприведенные сведения об Иванове заимствованы из Записок Михаила Ивановича Глинки, Спб. 1887 г., и отчасти из книжки: А. И. Рубец. Биографический лексикон русских композиторов и музыкальных деятелей. Спб. 1886. — О. С.

По всей вероятности, Мальцов называет так, в шутку, известного директора придворной певческой капеллы Алексея Федоровича Львова (ум. в 1870 г.), которому Lord Westmorland, английский дипломат и дилетант по части музыкального творчества (ум. в 1859), посвятил одну из своих симфоний. — Фамилия благородного лорда почти везде печатается в неправильной форме: Westmoreland (по имени одного из английских графств; первоначально: West-Mar-land. То обстоятельство, что Мальцов придерживается правильного, но чрезвычайно редко встречающегося правописание Westmorland, дает повод предполагать, что он лично был знаком с лордом. — О. С.

36. От юности своей Степан Дмитриевич Нечаев, проживая в Москве, возлюбил русскую литературу и русские древности. В начале двадцатых годов Погодин, встретясь с ним у А. Ф. Малиновского, записал в своем Дневнике: «Встретился и познакомился с С. Д. Нечаевым и А. С. Норовым. Разговор был занимательный: о Платоне, о чтецах Пушкина, о Дмитриеве». Как памятник занятий литературою Нечаева, приведем стихотворение его, напечатанное в Новых Аонидах на 1823-ий год (Москва 1823), под заглавием Весна:

Спокоен ясный неба свод;

Исчезли снежные покровы;

Зефиры пробужденных вод

Расторгли хладные оковы;

Прелестный стелется ковёр

С холмов в глубокия долины;

Повсюду новые картины;

В очарованьи слух и взор.

С слезою сладкой на очах

Следы блаженства созерцаю,

И дивную в своих делах

Природу тайно вопрошаю:

Что возвещает нам собой

Весны отрадное дыханье?

Что нежное благоуханье

Цветов, блистающих красой?

Что шепчет робкой ветерок.

Порхающий в тени дубравы?

О чем журчит сей ручеек?

О чем гласит лес величавый?

Что выражает нам своей

Одеждой мотылёк игривой?

Что весело поет над нивой

Подоблачный певец полей?

Во всем твореньи зрится мне

Лишь жертвенник благотворенья,

И сердце в самой тишине

Благому слышит песнопенья;

Его любовь, Его любовь

Щедрот бесчисленных причина,

Любовь и дань Ему едина,

Достойная Его даров...

Но в чувстве сем еще сокрыт

Для нас источник наслажденья;

Любовью чистой кто горит.

Исполненный благословенья, —

Тот таинство постиг небес,

Тот бытие свое удвоил,

И счастье прочное устроил

И в светлом будущем и здесь.

Альманах этот украшен произведениями: Баратынского, князя Вяземского, Глинки (Ф. Н.), Гнедича, Давыдова (Д. В.), Дмитриева (М. А.), Жуковского, Пушкина, Тютчева.

В 1828 году Нечаев переселился в Петербург и занял место за обер-прокурорским столом в Святейшем Синоде, при чем московский митрополит Филарет заметил, что от Нечаева «можно иметь доброе чаяние». В 1833 году он делается обер-прокурором Св. Синода. На другой год по своем назначении Нечаев, в бытность свою в Москве, присутствовал на торжественном собрании университета, бывшем 5 июля 1834 года, и на котором Погодин произнес слово Об ученом сословии и ею историческом призвании.

Обер-прокурорство в Св. Синоде отдалило Нечаева от Москвы, и от любезной ему литературы. В 1836 году он вышел из Синода, и в звании сенатора опять поселился в Москве, в соседстве с Погодиным на Девичьем поле, и снова полюбил и Русскую литературу и Русские древности.

Через неделю после похорон Хомякова, 22 октября 1860 года, состоялось, под председательством Погодина, заседание общества любителей российской словесности и в этом заседании общество, «с истинным сожалением известившись о кончине бывшего, с 1820 года, члена оного Степана Дмитриевича Нечаева, положило исключить имя его из списка членов». — Н. Б.

(№ ?) В 1840 году князь Владимир Иванович Барятинский вступил в законный брак с княжною Елизаветою Александровною Чернышовою (Betsy). — Н. Б.

(№ ?) Пребывание в Италии украсило грудь Мальцева Сицилийским орденом Франциска I большего креста и командорственным крестом Сардинского ордена Св. Маврикия и Лазаря. — Н. Б.

Текст воспроизведен по изданию: Выписки из писем Ивана Сергеевича Мальцова к Сергею Александровичу Соболевскому // Старина и новизна, Книга 7. 1904