-

МАКАВЕЕВ А.

ВОСПОМИНАНИЕ О СРАЖЕНИИ ПРИ КУЛЕВЧИ

(Из походных записок о войне с Турками в 1828 и 1829-м годах)

Числительная сила наших войск, выступивших от крепости Силистрии к Шумле, 24-го мая 1829 года, под личным предводительством главнокомандующего армиею, графа Дибича, заключалась: в 26-ти баталионах пехоты, двух ротах пионер, 24-х эскадронах кавалерии, двух казачьих полках и 11 артиллерийских рот. — Уже 28-го числа было приказано войскам соблюдать на марше строгую тишину и [60] осторожность: в барабаны не бить, песен не петь и огней не разводить. Около селения Арнаут-Лар войска остановились для растаха. Здесь, по приказанию главнокомандующего, полевым обер-священником совершено было молебствие с испрошением от Всемогущего Бога благословения на предстоявшую нам битву; при этом находились: Главный Штаб армии, все генералы, штаб и обер-офицеры и по 100 человек нижних чинов с каждого полка. После окропления войск и знамен святою водою, граф Дибич, с обычной его живостью, одушевил войско краткою, но сильною речью, на которую ответом было громкое, единодушное, русское ура!, предвещавшее нам заранее верную и славную победу.

Вскоре пред нами открылись отроги малых Балканов и авангардные казаки начали привозить донесения о замечаемом неприятеле. 29-го мая утром, в виду главного корпуса наших войск, на высотах за м. Энибазаром, аванпостные казаки уже дрались с выехавшими из Шумлы турецкими всадниками, из числа колотых привели к нам до 40 человек пленных, большею частью исколотых казачьими дротиками. Раненым Туркам, по приказанию главнокомандующего, немедленно было оказано врачебное пособие.

В этот же день, авангард армии, под начальством генерал-лейтенанта барона Крейца, [61] занял с боя позицию, обращенную фронтом к Шумле, а между тем, после произведенной лично главнокомандующим рекогносцировки, составлен был особый авангард, вверенный командиру 3-й бригады 6-й пехотной дивизии, генерал-маиору Отрощенке, из полков: 11-го и 12-го егерских, Иркутского гусарского, 8-ми орудий пешей и 4-х орудий конной артиллерии. Отряд этот расположился с вечера между селениями Кулевчи и Чирковкою, с присоединившимся к нему в ночи одним баталионом Муромского пехотного полка.

Остальные полки 6-й дивизии: Невский, Софийский и Копорский пехотные, с прикомандированною к ним 9-ю артиллерийскою бригадою, встали на позицию вблизи дороги, ведущей из Правод в Шумлу. Все прочие войска армии заняли назначенные им по диспозиции места, и ночь на 30-е мая мы провели в глубокой тишине.

С первым рассветом утра войска уже были готовы к бою, нетерпеливо ожидая развязки предстоящей нам кровавой драмы. Главнокомандующий армиею, вместе с начальником Главного штаба бароном Толем и генерал-квартирмейстером Бутурлиным, объезжали позиции наших войск.

Внимание всех было обращено на неприятельские силы, обнаружившиеся на верховьях [62] Кулевчинских теснин, в густых массах, прикрытых лесом и кустарниками.

Часть этих войск, спустившись с гор, несколько подвинулась вперед и остановилась в версте, пред деревнею Чирковкою.

Около 11 часов утра, дежурный генерал армии, Обручев, прибыв к начальнику 6-й пехотной дивизии князю Любомирскому, объявил ему приказание главнокомандующего — аттаковать неприятеля.

Тотчас два полка 1-й бригады, Невский и Софийский пехотные, первый под командою подполковника Крюкова, а второй полковника Ахлестышева, с четырьмя орудиями 9-й артиллерийской бригады, двинулись вправо от лощины, разделявшей нас от авангарда генерала Отрощенки, которому вместе с тем было приказано — сбить передового неприятеля с занимаемой им позиции.

Гром авангардной артиллерии открыл сражение в одно из прекраснейших утров восточного неба.

Первоначальным движениям наших войск много вредила маскированная неприятельская баттарея; нужно было ее взять, и 11-й егерский полк, под командою незабвенного по своей храбрости подполковника Севастьянова, подкрепляемый частью 12-го егерского, с шестью орудиями артиллерии, быстро пошел на приступ. Между [63] тем, Иркутский гусарский полк, под командою полковника Тутчека, пользуясь первым отступлением неприятеля за скат горы, занял лежащую пред ним высоту; баталион Муромского полка поддерживал это движение. Действительно, турецкая баттарея вскоре замолкла, но в то же мгновение, весь авангард наш был аттакован в превосходном числе неприятельскою пехотою и конницею, которая, с быстротою молнии выскакала из за скрытых мест и жадно ринулась на немногочисленные наши войска.

Действие это происходило в лощине, недалеко от того места, где стояли полки 6-й пехотной и других дивизий. Сначала мы только с живейшим любопытством смотрели на схватку кавалерии; нам очень хорошо было видно, как эскадроны Иркутских гусар поочередно ходили в аттаку, и, в пылу стремительных нападений, то быстро гнались за опрокинутыми Турками, то сами, уступая превосходству неприятеля, отступали пред отважными Дельбашами, которые, рассыпавшись по всей лощине, яркими толпами окружали наших гусар, рубились с ними и, наконец, врезались в баталион Муромского полка, сомкнувшийся в каре против кавалерии. Здесь произошла самая кровопролитная сеча. Звуки сабельных ударов, ружейные и пистолетные выстрелы слились в один ужасный, дикий гул, с воплями и криками сражавшихся, и вскоре, [64] этот несчастный баталион пехоты был в полном смысле слова изрублен и истерзан! Турки опрокинулись на остальную пехоту нашего авангарда, которая, быв подавлена массою неприятельских сил, не смотря на отличную храбрость начальника авангарда и вверенных ему войск, отступала по кровавому пути, устилая поле битвы трупами убитых и тяжело раненых... Упоенные первым успехом, Турки неслись на крыльях мнимой победы, прямо к прочим полкам 6-й дивизии, стоявшим на позиции; но тут командир 2-го корпуса, граф Пален 1-й, поручил начальнику своего Штаба, генерал-маиору Герману, немедленно двинуть вперед полки 1-й бригады, Невский и Софийский, с баттарейной ротою 9-й артиллерийской бригады; Копорскому же пехотному полку, с 4-мя орудиями, приказано было следовать за ними в резерве.

Лишь только распоряжение это приведено было в исполнение, как все лежавшее около нас пространство, вдруг затмилось турецкою пехотою и конницей, которая быстро обхватила наши фланги. Казалось, что их пламенные Дельбаши нашли новую, богатую жертву своему булату, еще дымившемуся кровию христиан; но здесь, храбрые полки, Невский и Софийский пехотные, свернувшись в полковые кареи, под личным управлением начальника дивизии, князя Любомирского и начальника штаба, генерала Германа, мужественно [65] отражала смелые нападения многочисленного неприятеля; пули и штыки поочередно действовали в рядах наших молодцов-солдат, которым вспомоществовал огонь нашей превосходной артиллерии. Около часа мы находились в настоящем смысле под дождем турецких пуль; офицеры и солдаты беспрерывно падали, то убитыми, то тяжело ранеными; признаюсь, были даже минуты, в которые мы думали, что наши кареи не выдержат, столь жестокого огня и поколеблются; но, по мере убыли, ряды храбрых стеснялись все ближе и ближе, и вновь, живою стеной, удерживали пролом исступленного неприятеля!

Между тем, на помощь к правому нашему флангу прибыла первая бригада 2-й гусарской дивизии, с четырьмя легкими орудиями, которые, вместе с конно-артиллерийской баттареею, под управлением генерала Арнольди, вскоре уравняли бой и подкрепили утомленную пехоту. Полки эрц-герцога Фердинанда и Павлоградский гусарские, отлично быстрыми аттаками, совокупно с действием артиллерии, наконец принудили неприятеля оставить свои покушения и отступить в прежнюю его позицию, пред кулевчинской дефилеей.

Так кончился первый акт сражения 30-го мая, которого я был очевидец; второго, последующего за тем действия, я не мог видеть по тому, что, находясь подле начальника 6-й дивизии [66] князя Любомирского в звании старшего адъютанта, я был тяжело ранен и меня унесли с поля битвы.

Известно, что главнокомандующий армиею, пользуясь временным спокойствием Турков, поспешил заменить наши передние линии свежими войсками; ослабевшие отряды подкрепил и вообще всю боевую линию усилил новыми резервами.

Около пяти часов по полудни, главнокомандующий вновь начал аттаку неприятеля действием артиллерии, подкрепленной наступательным движением полков 5-й пехотной дивизии.

Начальник Главного штаба армии, барон Толь, находился впереди колонн, лично устроил баттареи, дал направление их выстрелам, и тогда началась сильная с обеих сторон пушечная канонада; главным, и, конечно, самым важным ее последствием для Кулевчинского боя, было взорвание на воздух нескольких турецких пороховых зарядных ящиков, находившихся между неприятельскими войсками; вполне удачное действие это было произведено выстрелами из конно-артиллерийских орудий, состоявших под командою отличнейшего артиллерийского офицера, капитана Бобылева 1-го.

Турки, ошеломленные ужасом от взрыва и смелым, решительным наступлением главных сил наших войск, которые быстро занимали лежащие впереди боевой линии высоты, видя себя [67] не в состоянии удерживать долее прежде занятой ими крепкой позиции, дрогнули и бросились в настоящее бегство, оставив в добычу победителям: свой лагерь, всю артиллерию свыше 40 орудий, до 5,000 пленных, множество разного рода оружия и весь многочисленный обоз с большим количеством продовольственных припасов и разного багажа, не исключая даже парадной кареты верховного визиря, сброшенной в глубокий ров.

Командир 2-го корпуса, граф Пален, живо преследовал, на расстоянии 8-ми верст, бегущих Турков, которые, рассыпавшись по горным тропинкам, с чрезвычайным уроном пробрались в Шумлу.

Так кончился второй акт этого сражения, принесшего огромные выгоды главнокомандующему армиею графу Дибичу, для дальнейших его предприятий к славному переходу войск за Балканские горы.

По собранным приблизительным сведениям, Турки потеряли в продолжении кулевчинского боя и своего бегства до 8-ми тысяч убитыми, ранеными и доставшимися в плен; потеря с нашей стороны была также немаловажна; из оффициальных донесений известно, что мы лишились убитыми: 32 штаб и обер-офицеров и 1,239 нижних чинов; ранеными: 2 генералов, 29 штаб и обер-офицеров и 1,009 нижних чинов. [68]

Самая чувствительная потеря, разумеется, была понесена полками 6-й пехотной дивизии, первыми вступившими в сражение, Иркутским гусарским, несчастным баталионом Муромского пехотного полка, из которого осталось только несколько человек тяжело раненых и преимущественно действовавшими в продолжении боя ротами 9-й артиллерийской бригады.

К сожалению моему, я не могу передать здесь многих замечательных подвигов мужества, присутствия духа и храбрости, оказанных в этом сражении некоторыми офицерами высших и низших чинов, о которых тогда исполнены были рассказы бивуачных товарищей, но, по чувству справедливости, я не могу умолчать, что один из братьев моих, находясь адъютантом при авангардном начальнике, генерале Отрощенке, имел счастие, в минуту величайшей опасности, при отступлении под ударами Турков 11-го егерского полка, спасти переданное ему полковым командиром Севастьяновым, сорванное с древка, знамя 1-го баталиона и представить его в Главную квартиру, за что он тогда же был удостоен лестною от главнокомандующего армиею наградою.

Все вообще раненые в сражении 30-го мая были собраны на бивуак около селения Мадре, где полковые медики, под главным надзором Полевого генерал-штаб-доктора г. Витта, [69] деятельно оказывали всевозможное с их стороны усердное пособие.

Еще долго громовые перекаты сильной пушечной канонады, при вторично предпринятой главнокомандующим армиею аттаке неприятеля, долетали до нашего слуха, как наконец, около 7-ми или 8-ми часов пополудни, прискакавший к нам с поля сражения, адъютант графа Дибича, князь Трубецкой, громко поздравил нас с одержанною над неприятелем полною победою.

Невыразимое чувство радости и восторга, разлившееся в сердцах раненых воинов, которые своею кровию содействовали успеху победы, вскоре уступило место другому, еще более умилительному ощущению.

Командовавший авангардом генерал Отрощенко, который в этом деле получил тяжелую рану, пригласил одного из находившихся на бивуаке полковых священников, отслужить на месте благодарственный молебен.

Как только раздалось пение молитв, то все изувеченные, офицеры и солдаты, еще обагренные свежею кровию, забыв свои страдания, тихо приблизились к походному налою, и там, с глазами полными слез, соединили свои горячие молитвы к Богу, ниспославшему нам победу и одоление над врагами. О, подобные минуты долго, долго нами не забудутся!

На другой день сражения, утром, [70] главнокомандующий армиею обошел пешком весь бивуак раненых, поздравлял с торжеством нашего оружия, благодарил за мужество и храбрость, оказанные войсками, и каждого раненого офицера удостоил самым милостивым с ним разговором. Доброта души графа Дибича ясно выражалась в его живом и искреннем участии, в его особенной попечительности об раненых и даже в самом желаний — скорее украсить воинов теми наградами которые предоставлены власти главнокомандующего действующею армиею. Так, по приказанию его, в тот же день, избранным от ближайшего начальства офицерам и нижним чинам, особенно отличившимся в сражении 30-го мая, граф Дибич лично объявил некоторым производство в чины, а другим разные ордена и знаки отличия, пожаловав каждого из них, в ознаменование своей особенной признательности. Вместе с тем, главнокомандующий отдал приказ по армии, содержание которого я сохранил в своих походных записках; вот он вполне:

Главная квартира лагерь при Мадре.

Мая 31-го дня 1829 года.

«Храбрые воины!

Бог услышал нашу мольбу к Нему, за два дни перед сим на марше под небом [71] принесенную: Всемогуществом Его дарована нам знаменитая победа над неприятельскою армиею, предводимою верховным визирем, в числе до 40 тысяч человек, наиболее из регулярных войск, изумленных неожиданным появлением нашим на полях около Шумлы и силившихся с дерзостию, отчаянием возбужденною, прорваться в Шумлу.

Армия турецкая совершенно разбита и остатки ее опрокинуты в те же дефилеи, из которых было стремление пробиться.

От поражения и быстрого, так сказать, преследования на плечах, неприятели кидают оружие и рассыпаются, по одиначке в лесах между гор.

Доныне известные трофеи нашей победы: 40 пушек, с зарядными ящиками, весь лагерь, все, какие были только, обозы и большое число пленных. Наша потеря в сем сражении немаловажна, не столько по числу, сколько по достойному соревнования мужеству наших воинов на поле чести и славы падших за Веру, за Государя и Отечество: но блистательные победы редко бывают без потери.

Прежде всего, храбрые воины, возблагодарим Всемогущего Бога за явленную нам свыше помощь, а непосредственно за тем, я пользуюсь лестным правом предводительства над вами, коим удостоен от Всемилостивейшего [72] Государя; поздравляю вас с дарованною нам десницею Вышнего и вашим мужеством победою, и спешу отличить всех тех, награждения коих мне предоставлены, а о прочих вхожу с представлением к Государю Императору. Тут же считаю уместным присовокупить к вам, храбрые воины, мое убеждение и мое, яко вашего военачальника, приказание: поражать одних противящихся с оружием в руках неприятелей, и щадить преклоняющих оное и просящих с покорностию помилования.

Одному варварству прилично лишать жизни обезоруженного неприятеля.

Свойством русского солдата было, есть и навсегда должно остаться— великодушие над побежденным и пощада обезоруженному.»

АЛЕКСАНДР МАКАВЕЕВ.

Текст воспроизведен по изданию: Осада Варны в 1828-м году. Из воспоминаний армейского офицера // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 52. № 205. 1845