СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИЗ ВОЕННО-ПОХОДНЫХ ЗАПИСОК О КАМПАНИИ 1829 ГОДА В ТУРЦИИ

(Бывшего личного адъютанта графа Толя, впоследствии генерал-адъютанта В. Ф. фон-дер-Дауница).

ЧЕРНОВОДЫ, СЛЕДОВАНИЕ К СИЛИСТРИИ, ОБЛОЖЕНИЕ И ОСАДА ПОСЛЕДНЕЙ.

Как родной очаг, еще издали приветствовал я показавшиеся верхушки белых палаток нашего лагеря, расположенного на весьма сильной позиции, по высокому хребту холмов, около Дуная.

За исполненное мною поручение я удостоился благодарности моего начальника и, по его же представлению, особого благоволения главнокомандующего; но наибольшая для меня награда заключалась в убеждении, что я облегчил участь несчастных калек, найденных мною в разных госпиталях и в особенности в Браилове; по моему представлению, их снабдили деньгами, одеждою и направили в Яссы, для дальнейшего о них попечения.

В Черноводах, — так называлось место нашего расположения, — началась собственно настоящая солдатская, походная жизнь. Под нашею офицерскою палаткою живется весьма хорошо; на кровати, замененной, благодаря ловкости моих деньщиков, плетенкою из сучьев, спалось отлично, а должность столов и стульев временно исправляли наши сундучки и чемоданы.

В лагере царствовало необыкновенное оживление; веселый [6] говор, громкие песни и музыка утихали лишь к вечеру, когда заревая пушка призывала к покою. В это же время оканчивалось и наше дежурство. Вечера и ночи были еще весьма прохладны, и с закатом солнца приходилось прибегать к шинели, поэтому, возвращаясь в свою палатку после целого дня службы, не могло быть ничего приятнее согревающего чая. Этот час дня был для нас самым приятным в течение всего похода; это был час отдыха, взаимного обмена мыслей. Мой старый товарищ К. покуривал обыкновенно в это время свою трубочку, и разговоры наши захватывали и прошедшее, и настоящее, и будущее. Охотно вспоминали мы прошлые мирные, тихие дни; часто мнения наши осуждали или восхваляли настоящее и строили планы и воздушные замки в будущем. Кое-что судьба и осуществила, но многое осталось мечтою.

Между тем, луга и леса покрылись роскошною зеленью, лошади начали пользоваться обильным подножным кормом; но едва только последние отряды успели совершить тяжелую свою переправу через Дунай и присоединиться к главным силам, как последовало распоряжение: выступить 1-го мая с занимаемой позиции и следовать к Силистрии. С этого времени походное движение наше приняло серьезный характер, с соблюдением всех установленных в этом случае военных правил. Обоз главной квартиры следовал непосредственно за последнею колонною и прибывал к месту ночлега не ранее часа по ее приходе, так как повозки, вследствие тяжелой и узкой дороги, не могли двигаться иначе, как в один ряд. Обстоятельство это, которое нельзя было изменить ради всеобщего порядка, было для нас неудобно в том отношении, что мы весьма часто лишь с наступлением ночи попадали в нашу палатку, к нашему чайному ящику и другим удобствам, находившимся в обозе, причем нередко приходилось обедать в десять часов вечера, тогда как, следуя с генералом Толем постоянно в переднем эшелоне, мы достигали места бивака около пяти, шести часов. В последнем случае, ради развлечения, мы присутствовали обыкновенно при вступлении полков, которые никогда иначе не располагались на биваке, как при звуках музыки и песен. Бывало, солнце уже давно скроется за горизонтом, а воздух все еще оглашается веселыми песнями, к которым мы до того прислушались, что по ним узнавали полки.

С своей стороны, граф Дибич, если его не задерживали какие либо занятия, выходил почти всегда на встречу вступающим войскам, с тем приятным выражением в лице, которое было ему [7] свойственно и приковывало к нему все сердца. Здороваясь ежедневно с войсками, называя по именах полки, нередко даже отдельные роты, он был всегда приветлив и в отличном расположении духа. Этим он заслужил себе полную любовь солдат, равно как и начальствующих лиц, которые, видя его каждый день, знакомясь с ним, приобрели к нему полнейшее доверие. Ничего подобного на бывало в предшествовавшем походе, и многие части не видели даже в лицо главных своих руководителей.

Порядок нашего походного движения во время следования к Силистрии, в течение почти всей кампании, был следующий: авангард в переходе впереди, за ним главные силы, выступавшие, по-эшелонно, около четырех, пяти часов утра, имея в первом эшелоне саперов; потом главная квартира около семи, восьми часов, легкий обоз следовал с ариергардом, за главною квартирою, и, наконец, тяжелый обоз — в переходе за главными силами. В десять, одиннадцать часов утра, на полупереходе делался большой привал, войска варили себе обед и отдыхали до того времени, пока не спадет сильный дневной жар. Едва только отдаваемо было приказание расположиться на привале и полки занимали указанные им места, как в одно мгновение ранцы и патронные сумы были уже сняты, ружья установлены в козлах, покрыты шинелями или ветвями деревьев, и в миг готов был целый лагерь. В то же время другие солдатики успевали набрать хворосту из изгородей, или сухих сучьев, развести огонь, сбегать с жестяными гремящими манерками к фонтану за водой, и, немного спустя, вкусная каша с салом дымилась в котлах.

Офицеры штаба располагались в это время под тенистым деревом или под кровлею покинутого здания, пускали лошадей на траву и утоляли голод солдатскими сухарями, сыром, а иногда стаканом молдаванского вина. Эти маленькие запасы возились нашими казаками, которых было прикомандировано по одному к каждому офицеру генерального штаба и адъютанту.

Местность от Гирсова до Силистрии чрезвычайно пересеченная; до Черновод горы покрыты лишь скудною растительностью, небольшими кустами; далее же, когда горы становятся круче, на них часто встречаются большие деревья, а во многих местах и густые леса. Среди этой местности извивается единственная торная дорога, то поднимаясь в гору, то спускаясь под гору и проходя чрез узкие дефиле, между почти отвесными скатами гор, вершины которых покрыты лесом. Развертывание сил при таких условиях было [8] делом немыслимым, так как на этой местности невозможно было даже рассыпать по сторонам стрелковые цепи, и самому небольшому неприятельскому отряду было бы легко задерживать на каждом шагу наше следование. Между тем, мы ни разу не встретили здесь неприятеля и следовали так же покойно и безопасно, как по своей стране.

Во всей Европе, за исключением разве Испании, нет, мне кажется, страны, где бы местные условия более благоприятствовали оборонительной войне, как в Турции; одна позиция прикрывается другою и атака каждой может потребовать значительных усилий и не обойдется без больших потерь. Совершенное непонимание свойств этой местности служило ясным доказательством невежества турок и доказывало также бездарность европейских офицеров, служивших в войсках Порты.

Болгария вообще представляется прекрасною, плодородною страною, украшенною живописными ландшафтами, за исключением лишь пространства, тянущегося вдоль морского берега, между Варною и Дунаем, и представляющего ровную степь, богатую сенокосами. С переправою на правый берег Дуная, как только берега прекрасной реки уходят вдаль, путник как бы отчуждается от всего человечества, и глазам его, кроме пернатых обитателей воздуха, не представляется ни единого живого существа; поля заглохли, деревни опустели и большею частию разрушены, так что о существовании их в данном месте можно было узнавать лишь по выдающимся надгробным камням кладбищ. Плодородие почвы, значительное обилие воды, в особенности в северо-западной части, и, наконец, живописная местность Болгарии были, по всей вероятности, главными причинами того, что здесь предпочтительно поселились турки, частию вполне вытеснив прежних обитателей, болгар, частию отодвинув их к морскому берегу или заселив ими Румелию. Впрочем, болгарские селения до самых Балкан найдены были нами пустыми, так как турки, при отступлении в горы, принудили к этому и все христианское население. При этом турки весьма часто варварски портили фонтаны, у которых мы только и снабжались хорошею водою, так как недостаток последней был главным затруднением, с которым нам приходилось бороться. Вообще, фонтаны и ручьи не особенно богаты водою и встречаются не повсеместно; поэтому по ним-то и составлялся рассчет нашего походного движения, причем, весьма часто утомленные войска, ради одной воды, должны были [9] делать много лишних верст, или становиться на ночлег по-эшелонно, на весьма большом расстоянии одни от других.

Условия эти, конечно, тягостнее всего отражались на кавалерии. Часто случалось также, что вблизи бивачного расположения, вместо фонтана или ручья, имелись лишь глубокие колодцы, из которых, за неимением ведер, вода добывалась котелками или походными фляжками, прикрепленными к длинной веревке. Собственно говоря, в Турции фонтаны единственная вещь, достойная похвалы. Турки владеют совершенно особенным искуством по части устройства этих благодетельных сооружений. Помощью круглых, плотно скрепленных глиняных труб, они часто проводят чистую струю воды с весьма дальнего расстояния к селу или к проезжей дороге, где, у подножие горы или холма, возвышается сооружение из камня или мрамора, украшенное в верху именем строителя фонтана или стихом из корана. Свежая, холодная вода собирается в длинные четырехугольные каменные басейны, которых обыкновенно бывает несколько около каждого фонтана; они так расположены, что вода, нигде не переливаясь за края басейна, имеет везде одинаковый проток. Первый из этих басейнов служит собственно для утоления жажды; турок никогда не станет в нем мыться, а тем более поить в нем свою скотину: для этого предназначены нижестоящие басейны. В случаях, когда источник очень обилен водою, от него прокладывают несколько рядов труб, образующих такое же число фонтанов; сбегающая с последнего басейна у фонтана вода собирается в новые трубы и служит к образованию второго, третьего фонтана и т. д., пока струя на столько истощится, что нельзя более рассчитывать на сооружение нового фонтана.

Ближе и ближе подходили мы к Силистрии и с минуты на минуту могли встретиться с неприятелем. С 4-го мая авангард был приближен к главным силам и следовал в нескольких верстах впереди. Около полудня мы выехали с генералом Толем к авангарду, с тем, чтобы обрекогносцировать впереди лежащую местность, для освещения которой выслан был 5-й Черноморский казачий полк. Дорога идет в этом месте вдоль самого берега Дуная, среди холмистой местности, на которой встречаются одиночные деревья; там и сям виднелся густой кустарник. На 6-8-й версте от Силистрии дорога пересекается глубокою, в роде оврага, долиною, по которой протекает небольшая речонка, длиною около полуторы версты, впадающая в залив Дуная. Чрез эту долину пролегали две дороги, отходящие от главного пути версты на [10] четыре, из которых правая, идущая вдоль самого берега Дуная, довольно широкая и несколько покатая, ведет чрез узкую часть долины по каменному мосту, перекинутому у начала залива. Мост этот, вследствие высокой воды в Дунае, был тогда затоплен, причем, вода в самых глубоких местах доходила до колен лошади. Левая дорога вела в противоположную сторону и, спустясь в долину у подножие крутой каменистой горы, пересекала верхнюю оконечность залива Дуная. Мы поехали по последней дороге, которая оказалась безусловно плохою, а местами почти совершенно непроходимою; при спуске с горы, по крутой тропинке, пролегающей между камней, мы едва могли спустить наших лошадей.

Проехав по долине до противолежащих высот, мы нигде не заметили неприятеля, и лишь на дальнем горизонте показалось несколько всадников, которые однакоже быстро скрылись. В обратный путь мы поехали по другой дороге, именно через каменный мост, и ехали очень быстро, чтобы скорее найти графа Дибича, но, прибыв к войскам, расположившимся в это время на привале, в том месте, где разветвляется дорога, мы не нашли здесь главнокомандующего, который с тою же целью, как и мы, выехал вперед по левой дороге. Генерал Толь, чувствуя себя весьма утомленным от быстрой езды и сильной жары, приказал мне ехать к графу и донести ему, что так как правая дорога, вследствие затопленного моста, была совершенно непроходима для войск, а левая требовала значительных исправлений, которые могут быть окончены не ранее следующего утра, то, по мнению Толя, армии следовало бы переночевать на занимаемом ею месте и перейти долину на следующий день.

Мнение это однако не было принято. Граф Дибич отдал следующее приказание: войскам немедля сняться с привала и следовать по левой дороге, с тем, чтобы, перейдя долину, к вечеру того же дня расположить их биваком на позиции, избранной на противоположных высотах, причем артилерии, если понадобится, выпрячь лошадей и на руках спустить орудия с горы. С этим-то приказанием я прибыл к своему генералу, и так как все остальные адъютанты были разосланы в войска, то должен был снова тотчас же ехать к главнокомандующему с донесением, что отданное им приказание приводится в исполнение. При этих посылках туда и назад я выбрал дорогу чрез каменный мост и, таким образом, проехал пять раз по заливу Дуная, сделав в этот день по меньшей мере 70 верст, не имея даже времени [11] переменить лошадь. Считая излишним долго распространяться о превосходстве мнений Толя или Дибича, замечу только, что каждый, даже не специалист, легко поймет, что иначе и нельзя было поступить как то приказал граф Дибич. Действительно, малейшее промедление наших войск на этой местности, при действии с противником сколько-нибудь предприимчивым, могло бы иметь для нас весьма тяжкие последствия. Для меня остается необъяснимым мнение Толя, которое, не соответствуя его энергическому характеру, не могло быть оправдано никакими военными соображениями. Вот одно из доказательств того, как легко впасть в ошибку даже одаренному несомненным военным талантом человеку. С своей стороны, не долго думая, я бы избрал дорогу на каменный мост, так как она лучше и на половину короче, причем, если мост, на расстоянии около ста шагов, и находился под водою, то 500 человек рабочих могли легко, в несколько часов, сделать на нем насыпь, необходимые же материалы, как-то: хворост, песок и камни были под рукою. В непринятии указаных мною мер, наибольшая ответственность должна пасть на находившегося при авангарде офицера генерального штаба Л-у, который представил дело это чрезвычайно трудным, даже невозможным.

Между тем, не смотря на самую усиленную работу, левая дорога лишь с наступлением сумерек была на столько исправлена, что по спуску можно было двинуть орудия и артилерийский обоз. Главная квартира осталась по сю сторону долины, а против нас, на высотах, как только спустился ночной мрак, загорелось несчетное количество огоньков, светлое пламя которых, высоко подымаясь к звездному небу, весело отражалось на гладкой поверхности Дуная. Среди этих бивачных огней расположились войска, которым на этот раз приказано было не разбивать палаток, так как неприятель мог сделать ночное нападение. Издали отчетливо отражались отдельные групы, блестели штыки составленных в козлы ружей и виднелись отдельные люди, осторожно и тихо осматривавшие у огней свое оружие, которому на завтра, быть может, предстояла работа. Долго любовались мы прекрасною картиною из-за высоких деревьев, под которыми разбиты были палатки главной квартиры...

Еще ночь не вполне сменилась наступающим утром, как все уже были на конях и войска стали в ружье; состав и числительность нашей армии в этот день были следующие: [12]

К рассвету колонны были построены и стали плавно, торжественно подвигаться по указанным им направлениям; всюду царствовала глубокая тишина и лишь в небольшой групе кавалеристов слышен был оживленный разговор, — излагались и объяснялись планы действий, отдавались приказания и получались донесения об их исполнении; здесь находился главнокомандующий со своим начальником штаба и свитою. В войсках, к которым подъезжала эта маленькая група, слышались веселые отклики на краткое приветствие графа Дибича.

Восходящее солнце застало нас на силистрийском плато.

В это время 9-я пехотная дивизия, составлявшая правый фланг, была приостановлена, чтобы дать время остальным колоннам совершить обходное движение влево. Высланные вперед, в рассыпную, казачьи полки прикрывали это движение, равно как и фронт нашего расположения. Эта временная остановка казалась нам невыносимою; взоры всех устремлены были к Силистрии, в надежде, авось не покажется ли, наконец, неприятель.

Около восьми часов утра колонны стали развертываться, совершая все перестроения с такою отчетливостию, в таком порядке, [13] как будто войска участвовали на параде. Теперь-то именно генерал Толь находился в своей сфере; он скакал от колонны к колонне; устанавливая их, указывая офицерам генерального штаба направление, дороги, словом, был душою, оживляющею всех и каждого. Между тем вдали, то там, то тут стали раздаваться одиночные выстрелы, и воодушевление росло с каждым шагом, приближавшим нас к цели действий.

Пока пехота выстраивалась, генерал Толь выехал вперед к казакам, и здесь-то восторженный глаз увидел первого врага. Турецкая кавалерия со своими зелеными, красными и белыми значками стояла в неправильных кучках; за нею расположена была пехота; несколько сот шагов впереди разъезжали вдоль фронта храбрейшие наездники, большею частию — дели, в высоких, черных шапках; пестро играли в солнечных лучах разного рода и цвета тюрбаны и одежды, особенно же яркостию отличался конский убор, так как большинство вальтрапов было красного цвета.

Казаки завязали перестрелку и получили приказание, медленно отступая, навести турок на нашу пехоту. Со свистом и шипением посыпались около нас пули; в это время генерал Толь, выскакав с юношеским пылом вперед, скомандовал: «марш! марш!» и лично, в главе казаков, понесся с нами среди громких криков «ура!» на неприятеля... Вмиг смята была турецкая конница, потеряв до 20-ти человек убитыми и столько же пленными. Тем временем подошла и наша пехота, но артилерия не выезжала еще на позицию; казакам же, вследствие довольно пересеченной местности дальнейшего поля действий, и притом исполнившим уже свое назначение, приказано было стянуться за левый фланг армии. Турецкая кавалерия, не замечая нашей пехоты, снова было собралась, но вдруг перед нею развернулись грозные ряды штыков и, по команде «первое!» заревел орудийный выстрел, и открылась канонада, посылая смерть и смятение в ряды испуганного врага, который, рассеявшись по всему полю, в неудержимой панике бросился к крепости. В ту же минуту заняты были высоты впереди правого нашего фланга и центра, а батареи разместились в полусохранившихся траншеях, возведенных в прошлом году.

Первою нашею наградою был вид на самый город, который со своими мечетями и минаретами лежал перед нами, как на ладони; в долине видно было оживленное, боязливое движение, а крепостные валы стали покрываться войсками и жителями, спешившими кто на защиту, а кто для удовлетворения своего любопытства. [14]

Наконец, неприятель выслал нам свое приветствие, — густое кольцо дыма поднялось над крепостью, все орудия которой разом открыли огонь; воздух содрогался как будто под безостановочными громовыми ударами, пересекаемый по всем направлениям градом ядер и бомб, большинство которых, пролетая однако над нашими головами, ударялось сзади в землю, глубоко взрывая ее и разбрасывая по сторонам. Это была настоящая адская музыка... Не смотря на все хладнокровие, на все пренебрежение к смерти, голова как-то невольно наклоняется перед первыми пролетающими мимо вас с шипением ядрами, не смотря на то, что очень хорошо знаешь, что эти-то именно ядра наиболее безопасные. Это невольное поклонение первым неприятельским снарядам замечено было мною вначале и у старых воинов; впоследствии слух становится вполне равнодушным к этой музыке.

Вслед за высотами стрелки наши заняли и первую паралель, устроенную еще в прошлом году, так что бой продолжался только на крайнем нашем правом фланге, где Черниговский полк старался вытеснить неприятеля, засевшего в ямах и винограднике, в которых он держался весьма упорно.

Итак разгар битвы уже миновал; спокойно поехали мы назад к высокому холму на оконечности правого фланга, откуда можно было разом обозреть всю циркумвалационную линию и куда лишь от времени до времени долетали как будто заблудившиеся на излете ядра ¹. Вскоре по приближавшемуся все более и более к крепости пороховому дыму левого фланга, мы могли судить и об его успехах. Всюду неприятель обращен был в бегство, и к трем часам по полудни окончилось, самым блистательным образом, полное обложение Силистрии. Канонада стала постепенно утихать, и к закату солнца раздавались лишь редкие одиночные ружейные выстрелы. Тем временем прибыл и тяжелый обоз, оставленный из предосторожности, до полудня, на месте бивака, и везде стали устанавливаться палатки для уставших воинов.

После столь тяжелого дня последовало почти двухнедельное бездействие. Правда, ежедневно обменивались мы с неприятелем несколькими ядрами и гранатами, отбили даже несколько небольших вылазок, углубили первую паралель и устроили несколько батарей, но это отнюдь не подвигало осады, и мы ни на шаг не подались [15] вперед, не смотря на то, что крепость, как с суши, так и со стороны Дуная, находилась в такой тесной блокаде, что ни разу, при самой темной ночи, ни один из посланных в Шумлу не минул наших рук. Причина этой медленности заключалась в постройке моста; 5-го мая он был начат и, лишь с большими усилиями, окончен только к ночи 24-го мая.

Когда мост на половину уже был сооружен, тогда только хватились, что для другой половины не достанет плашкотов; доставлять же их пришлось из Гирсова, на что и потратили более десяти дней. Наконец решено было перевезти осадную артилерию и 2-й корпус из Калараша на паромах, что исполнялось весьма медленно и с большими затруднениями, так как все время свирепствовали сильные ветры, подчас и бури. Первые орудия осадной артилерии были установлены в батареях после 20-то, а к этому времени можно было бы собственно уже рассчитывать на сдачу Силистрии, если бы мост был устроен одновременно с днем обложения. Непонятно, что к столь важному вопросу отнеслись с таким невниманием, что заранее не рассчитали необходимого, по ширине реки, числа плашкотов; непонятно, что заведывание этим делом или, по крайней мере, надлежащий за ним надзор не были заблаговременно поручены благонадежному лицу, а довольствовались крайне поверхностными донесениями; наконец, непонятно, как в то время, когда ясно убедились, что мост не может быть окончен, вновь стали утешать себя, подобно прежним обещаниям Ш., новыми обещаниями К., вместо того, чтобы прибегнуть к иным средствам, как, например, к флотилии, которая в полном своем составе была готова к нашим услугам. Тут, конечно, не доставало должной энергии — много писали, но действовали мало. К этому присоединилось и не вполне удачное руководство осадными работами со стороны инженеров; один из них был, правда, беззаветной храбрости, но представлял собою черновой сколок Ш., другой, Л-р, обладал, быть может, хорошею теоретическою подготовкою, но был ленив и обидчив до крайности. Таким-то образом пропадало драгоценное время, солдатики утомлялись ночною службою, ночными тревогами и только 24-го мая заложена была 2-я паралель.

Главная квартира располагалась на тыльном скате одного из холмов правого фланга нашей позиции. Впереди нас виднелся лагерь 9-й пехотной дивизии, часть осадных работ и самая крепость; вправо Дунай, военная флотилия и транспортные суда, а далее, как будто в тумане, Калараш и палатки 2-го корпуса; влево [16] и в тылу маркитантские палатки и обоз и задний казачий кордон. Служба наша под Силистриею была все время утомительна и опасна. Не взирая на то, что мы почти целый день не сходили с коня, посылаемые то к правому, то к левому флангу, в свободные от дежурства дни, троим из четырех адъютантов генерала Толя, Е., Кр. и мне, поручено было, по очереди, объезжать траншеи и доносить ему о всем нами замеченном, равно как и о ходе осадных работ. Подобная прогулка по траншеям легко могла быть каждый раз последнею; достаточно было высунуть голову из-за бруствера на несколько лишь минут, и можно было держать десять против одного, что в ней очутится неприятельская пуля. Весьма замечательною точностию стрельбы отличались также турецкие артилеристы: по заранее определенным и обозначенным на крепостном валу и платформах линиям, они могли наводить свои орудия на самые незначительные предметы, и стоило только показаться офицеру или конному в сфере досягаемости крепостных орудий, как его, наверное, уже сопровождало несколько ядер; привожу сказанное из личного опыта. Что касается бомб и гранат, то бросались они неособенно верно, причем первые разрывались обыкновенно в воздухе, а последние совсем не разрывались. Только один раз упала в моем присутствии бомба во вновь устроенную батарею; не медля, конечно, все легли на землю, а бомба, лопнув, забросала нас почти совсем землею.

Солдатики наши, всегда готовые на отважные предприятия, часто забавлялись, в то время, пока не была еще открыта 2-я паралель, угоном у неприятеля, почти под самым крепостным валом, лошадей и скота, пущенных на подножный корм. Самыми отважными и ловкими в этом случае были люди 11-го и 12-го Егерских полков. Во время одной из моих поездок по траншеям я лично был свидетелем, как эти молодцы угнали у самого почти рва одного из бастионов 50 штук волов и, не смотря на град пуль, посланный им в догонку, благополучно вернулись со своею добычею. Для поощрения подобной удали установлены были главнокомандующим особые премии: за лошадь или быка по 1 червонцу, за корову 2 р., а за барана 50 к. сер. Пехотные полки далеко не обладали тою же храбростию и, главное, предприимчивостию егерей, которые составили себе такую славу, что там, где ими заняты были аванпосты, турецкие стрелки держали себя особенно осторожно, так как редко егерская пуля не достигала своей цели. Кроме того особенною меткостию стрельбы отличались наши канонерские лодки; [17] ежедневно три лодки по очереди, сами прикрытые берегами Дуная, с большим успехом обстреливали крепость и внешние ее верки, причиняя туркам не мало вреда. Впоследствии, когда установлена была осадная артилерия, канонада сделалась оживленнее, и день и ночь воздух содрогался от грома орудий. К последнему мы до того привыкли, что вполне покойно предавались безмятежному сну, и лишь тогда, когда среди этого рева раздавались звуки, похожие на рубку деревьев в лесу, тогда все подымалось на ноги и седлались лошади, — это были ружейные выстрелы, сопровождавшие вылазки осажденного, которые, впрочем, обыкновенно не имели других последствий, как то, что прерывали на время наш дорогой сон.

К числу великих зрелищ, созданных рукою человека, относится, конечно, ночная бомбардировка. В это время кажется будто орудия ревут и громче и страшнее, между тем воздух изрезывается по всем направлениям огненными полосами, а конгревовы ракеты, разрываясь, извергают, подобно драконам, целые пучки пламени над крепостию; вдруг вспыхивает адское зарево, над которым взвиваются целые столбы пламени, и куда, дабы помешать тушению пожара, с новою яростию сыплются бомбы. Два раза случилось мне быть свидетелем этого зрелища, грандиозность которого трудно описать.

С 15-го мая почти ежедневно стали прибывать к нам из крепости перебежчики, большею частию болгары и молдаване; но своими сообщениями они причиняли нам, как мне кажется, более забот, чем существенной пользы, так как, желая придать себе некоторую цену, они обыкновенно являлись с вестью, что турки к предстоящей ночи готовят вылазку. Показания эти ни разу не подтвердились, а между тем войска утомлялись без пользы, так как первоначально, ради предосторожности, часть осаждающего корпуса находилась всю ночь под ружьем; впоследствии стали мало обращать внимания на эти сообщения.

Продовольствие армии под Силистриею не оставляло желать ничего лучшего; масса транспортных судов, совершавших рейсы вверх по Дунаю, снабжала нас всем необходимым, и лишь в начале чувствовался недостаток в мясе; маркитантов было очень много и цены были сносные.

Перевел с немецкого М. фон-дер-Лауниц.

Комментарии

1. Две иолы нашей осадной флотилии, следовавшие верх по Дунаю, оказали в этот день особые услуги. Прикрытые высоким берегом, они все время обстреливали местность, лежащую впереди нашего правого фланга, и совместно с Черниговским полком принудили турок к очищению всего поля.