СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЭНГЕЛЬБАХ

ВОСПОМИНАНИЯ

О ДЕЙСТВИЯХ 1-й КОННО-ЕГЕРСКОЙ ДИВИЗИИ В ТУРЕЦКОЙ КАМПАНИИ 1828 ГОДА

В продолжение кампании 1828 года я записывал все движения дивизии, к которой принадлежал. От частых дел с неприятелем, особых экспедиций, беспрерывных основательных и ложных тревог, деятельной форпостной службы, изнурительных отдаленных фуражировок, недостатка зернового фуража, от знойного климата и трудности водопоев, 1-я конно-егерская дивизия приведена была к концу похода в такое разрушение, что я справедливым почел, в ясной и правдивой картине изложив усердную ее службу, показать те причины, которые произвели такое действие.

Товарищам своим посвящаю эти записки; прочитав их, они вспомнят о трудах, беспокойствах, нуждах и опасностях всякого рода, которые мы все вместе переносили.

* * *

Войска, назначенные Государем Императором для усиления 2-й Армии, в войне 1828 года, состояли из 3-го пехотного и 4-го резервного кавалерийского корпусов. 1-я конно-егерская дивизия, находившаяся в составе последнего, выступила из квартир своих, Курской губернии, в первых числах апреля [334] 1828 года, и направила свой марш в Бендеры, где и переправилась чрез Днестр.

Бендеры, небольшая, но красивая и хорошо построенная крепость, лежит на правом берегу Днестра. Она известна осадами, которые выдерживала против российских войск, но более всего знаменита в истории пятилетним пребыванием в ней Карла XII после поражения при Полтаве. Он жил близь селения Варницы, в 2½ верстах от крепости, на самом берегу Днестра; здесь видны и теперь остатки строений, сделанных Шведами. От берега реки, перпендикулярно к ней, простирается батарея на 8 орудий, обращенная против крепости: еще видны очень ясно амбразуры ее; позади батареи, в 20 шагах и параллельно к ней, видны остатки землянок, правильно построенных одна возле другой, точно таким образом, как разбиваются палатки; всех землянок около 50; позади их, шагах в 20, видны следы трех гораздо больших землянок, которые вероятно служили хлебопекарнями. Перпендикулярно к линии лагеря и параллельно течению Днестра, во 100 шагах от берега, видны основания каменного дома, в котором жил Карл.

При этом случае нельзя не пожалеть о равнодушии и даже презрении, которое оказывают у нас к историческим памятникам; еще очень недавно, дома Карловы стояли в целости, но после начали по немногу их ломать и брать камни для других строений, так что теперь остались только основания.

Дивизия продолжала марш свой чрез Бессарабию в Фальчи на Пруте, и здесь получила повеление свернуть с прежнего направления и идти в Сатуново, на переправу, учрежденную чрез Дунай: в Фальчи соединились все полки, составляющие дивизию, а именно: Северский, Черниговский, Нежинский и Дерптский и 22-я конно-артиллерийская рота, 21-я же конная рота еще до Бендер отделилась от дивизии и получила повеление следовать за главною армиею, чтоб находиться в ее резервной артиллерии.

Из Фальчи дивизия выступила 29 мая, и следовала массою чрез Фалконешти к Дунаю; в Фалконештах находится источник ручья Кагула, а за деревнею, по дороге к Карагачу, на высотах с левой стороны, место знаменитого Кагульского сражения. [335]

Июня 4, дивизия прибыла в селение Сатуново, в 7 верстах от берега Дуная. Бессарабия по всему пространству, пройденному дивизиею от Бендер чрез Фальчи в Сатуново, совершенная пустыня; на всем этом пространстве она представляет взору плоскую, унылую, безлесную и безводную степь, где деревни чрезвычайно редки и отстоят одна от другой не менее 30 верст; вправо же и влево от дороги, или лучше сказать тропинки, не видно никаких предметов, никаких строений, не встречаешь даже ни животных, ни птиц и на всем пространстве от Бендер до Сатунова дивизия не встретила дорогою ни одного человека, ни одной повозки. Трудно вообразить уныние, которое чувствует путешественник в такой стране.

Малочисленные жители Бессарабии находятся в пастушеском состоянии; здесь не видно возделанных полей, поверхность земли покрыта высокою густою травою, по которой еще никогда не проходила коса земледельца; деревни состоят из мазаных, довольно чистых изб, но впрочем не видно ни сараев, ни конюшен, ни каких либо строений, и не только садов и огородов, но даже ни в одной нет отдельных дерев. Все занятие жителей — скотоводство; скот круглый год ходит по степи, на ночь же и в дурную погоду запирают его в загоны, которые находятся при каждом доме.

От Фальч начал уже оказываться недостаток в фураже, и вместо овса и за неимением ячменя, дивизия получала кукурузу и пшеницу; но так как лошади наши не привыкли к такой грубой и жесткой пище, то и не ели ее; пшеница же, кроме того, чрезвычайно вредна для лошадей; что касается до сена, то по прибытии в деревню, надобно было посылать в степь за травою, потому что накошенного сена в деревнях не находили. Эти недостатки не могли быть благотворны для дивизии, при сильных переходах, где самоскорейшее доставление фуража в хорошем качестве и количестве весьма нужно, и были предвестниками будущих, гораздо значительнейших недостатков.

Июня 5 было молебствие о даровании оружию нашему успеха. По совершении молебствия, дивизия выступила и при звуке труб торжественно следовала к Дунаю.

Берега этой огромной реки окружены на значительное пространство заливами, протоками и болотами, поросшими тростником, так что главная армия наша для приближения к берегу [336] Дуная и переправы чрез него, должна была прежде построить чрез болота, на пространстве 5 верст, греблю с мостами чрез заливы и протоки; эта огромная инженерная постройка была сделана в 2 недели шестью тысячами рабочих, собранных из окрестных деревень. По гребле дивизия приближалась к великолепному мосту, построенному чрез реку, имеющую в том месте около 500 сажень ширины; мост утвержден на прекрасных, нарочно для того в Николаеве построенных судах.

Ввечеру очень поздно дивизия совершенно переправилась и заняла позицию на высоте, находящейся за мостом.

Июня 6, дивизия сделала сильный переход в 32 версты до с. Фрикаче, где и расположилась бивуаками в узкой долине, окруженной лесистыми горами; дорога идет по большей части в долине; вправо и влево представляются красивые виды; в иных местах, среди гор, есть промежутки, сквозь которые являются виды еще прелестнее. По дороге мы уже видели несколько фонтанов из белого мрамора, в которых журчит чистейшая холодная вода; эти фонтаны на дороге, в необитаемых местах, напоминали нам, что мы уже в Турции.

К дивизии присоединилась Донская конно-артиллерийская № 2-го рота и следовала с нами до главной армии. Здесь уже прекратилась всякая фуражная дача, и мы должны были накашивать травы или незрелой пшеницы, где могли ее достать.

Июня 7, дивизия сделала переход в 20 верст, также чрез гористые, лесом покрытые места, и прибыла в Бабадаг. Городок этот лежит в долине, окруженной лесистыми горами, возле озера Разельм; окрестности его чрезвычайно живописны. Город мы нашли совершенно пустым; жители покинули его при нашем приближении.

Июня 9, дивизия выступила из Бабадага и прошла 10 верст гористыми, лесом покрытыми местами, после чего начала постепенно спускаться, выходить из лесов и ущелий и наконец вышла на открытые, невозделанные, обоженные солнцем равнины, покрытые единственно молочаем (Euphorbia) и в некоторых местах колючими кустарниками. Прошедши этою пустынею еще 15 верст, мы расположились бивуаком при селении Бейдаут, также оставленном жителями. [337]

Булгарские деревни состоят из небольших каменных домиков, покрытых черепицею или тростником; окна решетчатые и обтянуты бумагою; всякий дом, с принадлежащими к нему строениями, окружен каменною стеною или плетнем. Сараи и конюшни, по большей части, из плетня, обмазанные глиною.

Июня 10, дивизия сделала переход в 30 верст открытою, бесплодною равниною, на которой, кроме молочая и нескольких колючих кустарников, невидно никаких растений.

Июня 12, дивизия выступила поутру и, сделав ровными местами переход в 25 верст, прибыла в лагерь главной армии при речке Карасу или Траяновом вале. Государь Император изволил выехать для осмотра дивизии и она проходила мимо Его Величества церемониальным маршем, в лучшем устройстве и состоянии, по 18 и 20 рядов во взводе, составляя вообще 3 200 человек на коне, с 2-мя конными ротами и 24-орудиями. За отличное состояние дивизии после дальнего похода из Курской губернии, Государь Император изволил объявить Высочайшее свое благоволение командующему ею генерал-майору Заборинскому и всем штаб и обер-офицерам. Дивизия прибыла ввечеру довольно поздно на свое место на крайнем правом фланге армии и заняла позицию в вытянутом боевом порядке; 6 орудий 22-й роты находились между Нежинским и Дерптским полками; я с другими 6 орудиями расположился между Северским и Черниговским полками. Донская же конная рота поступила в состав резервной артиллерии.

Армия в то время состояла из 8-й и 9-й дивизий 3-го пехотного корпуса, с их артиллериею, одной бригады Бугских улан, 1-й конно-егерской дивизии, 4 полков козаков и резервной артиллерии, состоящей из 11-й артиллерийской бригады и конных рот № 5, 19, 21-го, 2-й донской и полуроты № 6. Всего же из 21 000 пехоты, 6 200 кавалерии и 174 орудий артиллерии. Она расположена была лагерем на ровном месте, параллельно речке Карасу, которая протекала пред фронтом ее; главная квартира Его Императорского Величества находилась в центре и занимала значительное пространство, имея по обе стороны 8-ю и 9-ю пехотные дивизии, с их артиллериею. На левом фланге находилась бригада улан и конная полурота № 6; на правом фланге конно-егерская дивизия с 22-ю конною ротою; впереди, в некотором отдалении, против Главной [338] квартиры, на самом берегу р. Карасу, вытянута была в линию резервная артиллерия, состоящая из 84 орудий.

Прочие войска главной армии (10-я пехотная дивизия с ее артиллериею, 3-я гусарская дивизия с конною ротою № 6-го и 2 полка козаков) находились в авангарде генерал-лейтенанта Ридигера, или в крепости Кюстенджи, которая тогда была уже покорена.

Июня 13, дивизия была занята разбиванием своего лагеря.

14 числа, Государь Император изволил посетить наш лагерь.

18 и 19 чисел, дивизия участвовала на манёврах, произведенных в присутствии Его Величества войсками главной армии, позади лагеря.

Во все время пребывания нашего в лагере при Карасу, дивизия получала половинную дачу зернового фуража; кроме того, ежедневно посылаемы были команды для накашивания пшеницы или ячменя, где его можно было найти; травы же луговой или степной здесь вовсе нет. Чрезвычайно малая дача овса, непомерные жары, ежедневные фуражировки и отдаленные водопои, весьма много вредили лошадям и они начали видимо приходить в упадок; фуражировки не могли принесть большой пользы, доставляя корм не столь питательный, как сено, и даже вредный, ежели то была пшеница. Что касается до водопоя, то речка Карасу протекала в 2½ верстах впереди лагеря, и три водопоя в день, необходимо нужные при сильном зное, составляли уже 15 верст ежедневной регулярной ходьбы.

Вся армия, довольно долго стоявшая в этом лагере, мыла белье в речке; по этой причине, от медленного течения речки и множества лошадей, в ней поимых, вода в ней сделалась весьма вредною для людей и лошадей.

Карасу течет в довольно крутых берегах, и отчасти поросла камышом; на противном, более возвышенном берегу видны остатки римского вала, называемого Траяновым.

На том же берегу Карасу, близь римского вала, заложено и построено нашими войсками полевое укрепление, названное редутом Святого Николая; оно состоит из двух редутов, обстреливающих дорогу в Базарджик, и будет служить военным постом для обеспечения наших сообщений. [339]

Июня 24, армия выступила из лагеря при Карасу, и по причине недостатка воды в тех местах, которыми должна была следовать, разделилась на 4 колонны; главная квартира с 9-ю дивизиею выступила поутру; первая конно-егерская бригада с 22-ю конною ротою и 11-ю артиллерийскою бригадою выступила в 4 часа по полудни; вторая конно-егерская бригада, взяв под свое прикрытие резервные конные роты № 5, 19 и 21-го и 2-ю донскую, составила третью колонну; 8-я пехотная дивизия составила четвертую колонну; обе первые следовали по большой дороге в Базарджик, а другие две выступили по боковым дорогам.

По переходе через мост на речке Карасу, 1-я конно-егерская бригада была остановлена довольно долгое время крутизною горы, на которую артиллерия, а особенно обозы, с трудом взбирались; фурштатские лошади, не получавшие никакой зерновой дачи, пришли уже в изнеможение и не могли хорошо везти провиантских фур, да и артиллерийские лошади, от половинной дачи фуража, не оказывали уже прежнего усердия при подъемах на горы. Поэтому одна бригада 8-й пехотной дивизии была оставлена на горе, чтобы помогать втаскивать на гору фуры и артиллерию.

Таким образом 1-я конно-егерская бригада, следуя за обозами главной армии, отставшими по причине гор и слабости лошадей, подвигалась очень медленно, и прошедши 15-ть верст прибыла в полночь к селению Махмуд, где и расположилась бивуаком.

Июня 25-го, колонна наша выступила поутру и, сделав переход в 25 верст через пустую и унылую степь, расположилась бивуаком при селении Бейрамде. Все селения, нами виденные, совершению пусты и жители, оставляя их, увезли с собою все, что могло служить для продовольствия людей и лошадей, так что при больших и утомительных переходах, люди, кроме сухарей, ничего не ели, а лошади довольствовались только очень малым количеством овса, возимого в саквах; фуражировки немогло быть, потому что войска приходили на место очень поздно, и даже в ночь, когда уже невозможно было видеть деревни, ни отправлять для поисков; надобно еще прибавить чрезвычайную трудность и изнурительность водопоев. Хотя каждая деревня и имеет свой фонтан, но толщина его водяного рукава не более 3 или 4 дюймов; бассейн, в [340] который падает вода, не шире ¾, или 1 арш. и не длиннее 1½ или 2 аршин, и можно себе представить, какая давка происходит около фонтана, когда армия или колонна войск придет к ночлегу, и несколько сот людей с манерками, котлами и баклагами, и несколько тысяч лошадей столкнутся в этом месте; фонтан столь медленно удовлетворяет нуждам войск, что от прибытия их, через всю ночь до следующего утра, он окружен людьми и лошадьми, и около него происходит род осады, где кроме крику и споров доходит и до драк. Водопои в эту турецкую войну составляют самую изнурительную часть кавалерийской службы; утомленные лошади, после большого перехода, 2, 3 и 4 часа стояли около фонтана, на камнях; и часто случалось, что после всего этого ожидания, иные полки и артиллерийские роты уводили обратно лошадей не напоив их; другие полки только на другой день поутру успевали совершить водопой, который намеревались сделать ввечеру накануне.

Июня 26-го колонна наша сделала переход в 25 верст и расположилась бивуаком при с. Гелекиой; за 6 верст не доходя его, мы соединились с Главною квартирою и другими колоннами и в том месте простояли около 4 часов, ожидая повелений; в этот день жар был несноснейший; к ночлегу же прибыли ввечеру.

27-го главная армия сделала переход 16 верст и прибыла к Базарджику, где и расположилась лагерем. Главная квартира и 8-я дивизия заняли позицию на небольшой площади позади города, имея перед фронтом ручеек, а позади — лес. 8-я дивизия расположилась впереди города по дороге к Шумле; конно-егерская дивизия вытянулась в линию впереди главной квартиры; вторая бригада примкнула свой левый фланг к городу и имела в средине 6 орудий 22-й конной роты; первая бригада составляла крайний правый фланг и имела в средине своей мои 6 орудий; между обеими бригадами была лощина и интервал около 200 сажен. Резервная артиллерия была вытянута в линию, в диагональном направлении от главной квартиры к правому флангу 1-й конно-егерской бригады; вправо от позиции нашей в 3 верстах виден был лес.

Город Базарджик, или Гаджи-оглу-Базар, находится в красивом местоположении и довольно велик; в нем было около 11 000 жителей, а теперь он совершенно пуст. [341]

Во время стоянки армии под Базарджиком, фураж доставали с трудом и то одну пшеницу, водопои были очень трудны, а жизненных припасов также никаких не доставлялось.

В лагерь при Базарджике прибыл к армии из-под Браилова 7-й пехотный корпус, состоящий из 18 и 19-й дивизий с их артиллериею, 27-й конной роты, и одного козачьего полка: всего 16 500 пехоты, 400 козаков и 84 орудия; от армии же отделилась Бугская уланская бригада, которая послана была к Дунаю, и 6 орудий конной роты № 6-го, так что вся главная армия состояла теперь из 36 500 пехоты, 5 100 кавалерии и 252 орудия; кроме того, в авангарде генерал-лейтенанта Ридигера находилась часть 10-й пехотной дивизии, с ее артиллериею, и 3-я гусарская дивизия с 6-ю конною ротою.

Июля 3-го выступила армия в 4 часа по полудни и прошедши 12 верст расположилась бивуаком при с. Ушенли, на небольшой площади среди лесов; по причине многочисленных обозов и их медленного движения, армия прибыла на место очень поздно и уже в темноте.

Июля 4-го армия сделала переход в 20 верст через непрерывные леса, и расположилась бивуаком около городка Козлуджи; на позицию прибыли мы уже при темноте; почва под нами была чрезвычайно каменистая, фуража совсем не было, а водопой был столь труден, что мы не могли здесь напоить лошадей; жизненных припасов также никаких не было.

Июля 5-го поутру, армия выступила и, сделав 16 верст, расположилась бивуаком при с. Туркарнаутларе на довольно пространной равнине; конно-егерская дивизия расположилась бивуаком вдоль ручейка, ширина которого не более 2 аршин, а глубина около четверти аршина. Вообще все ручьи, нами до сих пор виденные, очень бедны водою, потому вся страна представляет затруднения для провода кавалерии и больших транспортов, состоящих из воловьих подвод; известно, что вол чрезвычайно любит воду, в большом количестве и хорошем качестве, и кроме питья любит входить в нее, чтобы прохладиться; при недостатке воды он изнуряется и скоро погибает. Все наши воловьи транспорты уничтожились в самое нужное для армии время, волы падали на всяком переходе сотнями; от нестерпимых жаров и недостатка воды, наконец распространилась между ними прилипчивая болезнь и в [342] короткое время около 10 000 их пало и всякий подвоз провианта прекратился.

Июля 7-го армия выступила в 4 часа и, прошедши 15 верст; расположилась бивуаком при местечке Янибазаре, у подошвы Малых Балканов.

Июля 9-го армия выступила с Янибазарской позиции. Неприятель до сих пор оказывал весьма слабое сопротивление и арриергард его постепенно уступал нашему авангарду все занимаемые им позиции. Но в этот день должно было ожидать встречи с оттоманскими силами пред Шумлою. Потому армия наша пред Янибазаром выстроилась в боевой порядок.

Три бригады 9-й пехотной дивизии, с их артиллериею, поставлены эшелонами на большой дороге и по обе ее стороны; они составляли род авангарда и были под распоряжением генерала Рудзевича; позади второго эшелона этой дивизии, на дороге, находились 15-й и 16-й егерские полки с 12-ю орудиями, под непосредственным начальством Его Величества Государя Императора; на правом их фланге находилась 3-я гусарская дивизия генерал-лейтенанта Ридигера, за исключением полка принца Оранского, прикомандированного на левый фланг к 7-му корпусу; 7-й корпус составлял левый фланг армии и должен был обойти правый фланг неприятеля; в некотором расстоянии позади Его Величества и по левую сторону дороги, находилась вся резервная артиллерия под прикрытием 8-ми батальйонов 8-й дивизии; на одной высоте с нею, по правую сторону дороги, построена была 1-я конно-егерская дивизия с 22-ю конною ротою; а сзади армии весь обоз составлял вагенбург под прикрытием 2 батальйонов.

В таком порядке, армия тронулась в 6 часов утра и следовала по дороге к Шумле, имея по левую сторону цепь Малых Балканов; проходя в продолжение 5 часов то засеянными полями, то глубокими оврагами и колючими кустарниками, армия в 11 часов прибыла к ручью Буканлык или Бузаны, и увидела на высотах за ним турецкую армию, имеющую около 16 000 регулярной кавалерии, с несколькими батареями, и построенную в несколько линий; правый ее фланг был немного отказан, а левый заходил за наш правый.

По повелению Государя Императора, конно-егерская дивизия свернула с прежнего направления и сделала захождение на право, чтобы продолжить правый фланг и прикрыть 3-ю [343] гусарскую дивизию. Нам надобно было проходить несколько времени колючими кустарниками; вышедши из них, дивизия построилась в боевой порядок: Дерптский полк находился в первой линии, имея на обоих флангах по 6 орудий 22-й роты, другие три полка находились в колоннах во второй линии.

В это время началась перестрелка между 2 козачьими полками, находившимися впереди нас, и турецкою иррегулярною кавалериею; впереди нас, в некотором отдалении, в мелком лесу, находилась также часть неприятельской кавалерии; центр нашей армии, приблизившись к селению и ручью Бузаны, начал переправляться; он был подкреплен 24 орудиями из резерва, и канонада открылась с обеих сторон; 7-й корпус, генерала Войнова, обходя правый фланг неприятеля, был принят действием турецких батарей и открыл также свой огонь.

Между тем, перестрелка, бывшая впереди конно-егерской дивизии, постепенно уменьшалась, козаки потянулись вправо на крайний фланг, а 3-я гусарская дивизия вытеснила из кустарников неприятельскую кавалерию; тогда обе дивизии подвинулись вперед ровным полем; 3-я гусарская находилась впереди и, вытеснив неприятеля из кустарников, сделала захождение налево, лицом к Шумле; конно-егерская же находилась под тупым углом к ней, обратившись фронтом отчасти к Шумле, отчасти к высокому отдельному кургану, впереди находившемуся.

Сильные массы турецкой кавалерии начали теснить 3-ю гусарскую дивизию, прежде фланкерами, а после решительными нападениями; тогда приказано мне было графом Орловым подкрепить 3-ю гусарскую дивизию 6-ю орудиями, находящимися на правом фланге Дерптского полка; подвинувшись с ними вперед в галоп и подъехав на высоту левого фланга гусарской дивизии, я открыл картечный огонь во фланг неприятельской кавалерии, которая немедленно отступила за лощину и ручей, текущий влево, по направлению к Шумле; вместе с тем, обе дивизии подвинулись вперед; турецкая кавалерия, собрав новые силы в лощине, выступила против гусарской дивизии и сделала сильную атаку, которая принудила полк графа Витгенштейна податься назад к своей линии. Я подвинулся опять в галоп с 6-ю орудиями, и пропустив полк графа Витгенштейна мимо батареи, открыл картечный огонь во фланг неприятельской кавалерии, которая была им расстроена и [344] обратилась за ручей Майну; обе дивизии подвинулись вперед к ручью, и я, поставив батарею на краю покатости к лощине, открыл огонь вдоль лощины и по мосту, находящемуся на ручье; этим остановлены были покушения неприятеля вновь переправиться.

Другая же полубатарея 22-й роты, под командою полковника Штрика, открыла огонь вдоль лощины и на высоту за нею, находящуюся против новых неприятельских сил, собиравшихся возле деревни, и против турецкой батареи о 6 орудиях, поставленной на высоте. С обеих сторон пушечный огонь скоро прекратился; неприятель постепенно отступил за высоты к Шумле; в центре и на левом фланге армии, неприятель выставил несколько батарей и делал нападения, но был везде отбит, и обходящий 7-й корпус принудил его своим движением к совершенному отступлению под пушки Шумлы.

3-я гусарская дивизия переправилась за ручей вслед за неприятелем, а конно-егерская остановилась при ручье; с наступлением же вечера перешла вдоль ручья влево и расположилась на высоте позади его, имея влево деревню Бузаны. 3-й корпус расположился впереди ручья на возвышенной площади; 7-й корпус расположился левее и занял отрядом м. Эски-Стамбул, по дороге из Шумлы в Константинополь; 3-я гусарская дивизия перешла к этому корпусу, а козаки расположились у подошвы отдельного кургана, в четырех верстах от моста, находящегося на Майне.

В это сражение потеря наша не простиралась более, как до 150 человек; потеря неприятеля неизвестна.

Надобно заметить, что по причине рассыпного строя турецких войск, невозможно было артиллерии произвести в них такого поражения, какое неминуемо произвел бы огонь ее в регулярных сомкнутых массах или колоннах.

С 9 по 12 число, дивизия простояла на месте и пехота приступила к построению нескольких редутов впереди нашей позиции. В продолжение всех этих дней, жар был несноснейший и доходил до 40° по Реомюру; войска, а особливо пехота, терпели от зноя; жизненных припасов нигде нельзя было достать, все окрестные селения были совершенно пусты. Недостаток был особенно ощутителен во время похода от Дуная до Шумлы: тут солдаты и офицеры не имели даже в достаточном количестве сухарей, довольствуясь только тем [345] запасом, который находился при полках и ротах; фурштат от изнурения своих лошадей, неполучавших никакой зерновой дачи, начал отставать и наконец совершенно перестал довольствовать войска. Полевой базар хотя и был установлен вскоре по прибытии к Шумле, но маркитанты никогда не имели никаких свежих припасов, ни хлеба, ни овощей и проч., а продавали только соленые и копченые припасы, увеличивающие жажду, и без того чрезвычайную в сем климате, а потому вредные.

Июля 13, в девять часов вечера, бригада с 6 орудиями 22-й роты, выступила под начальством графа Орлова из бивуака и послана была вперед левого фланга нашей позиции, для прикрытия инженерных работ. Бригада наша, прошедши тропинкою и разными оврагами и лощинами к назначенному месту, простояла там всю ночь под ружьем; гора Шумлы была унизана бесчисленными лагерными огнями турецких войск.

14-го, с рассветом, приблизилась наша пехота и заняла позицию на ровном месте впереди нас; а далее вперед рабочие закладывали редуты, которые долженствовали прикрывать левый фланг и упираться к возвышенной длинной косе, отделяющейся от горы Шумлы.

Весь день простояли мы в этом месте, при самом сильном зное; ввечеру Государь Император изволил прибыть к нам и осматривать работы; и так как работы были почти приведены к окончанию, то в 9 часов вечера бригада возвратилась в лагерь чрезвычайно утомленною.

Июля 15, в часа пополудни, наша дивизия и главная квартира с пехотою снялась с бивуака, для занятия своих мест, на новой позиции, выбранной против Шумлы.

Позиция эта находилась на длинном, довольно высоком хребте, или контр-форсе, который, отделяясь от цепи Малых Балкан, находящихся в лево, перпендикулярно к ней тянется поперег равнины пред Шумлою, имея около 3 верст длины и среднюю ширину около 400 сажен; спереди он спускается, нечувствительную пологостию, к стороне Шумлы, с правой же стороны и сзади упирается умеренно крутыми покатостями в ручей Майну, который обтекает его справа и сзади. [346]

Впереди, на половине расстояния между позициею и городом Шумлою, составляющего около 5 верст, протекает еще ручей, в крутых берегах. Плоская равнина, находящаяся в этом пространстве, хотя и кажется совершенно ровною, изрыта глубокими оврагами. Позади позиции, в лощине при ручье Майне, и на высоте правого фланга, около того же ручья, на расстоянии 2 и 3 верст от лагеря, находились колодезь и фонтаны, служившие для водопоя и снабжения войска водою.

Главная квартира Его Величества расположилась при начале хребта, имея с каждой стороны бригаду пехоты 3-го корпуса; впереди главной квартиры сделана была длинная батарея, вооруженная 24-орудиями; вправо от главной квартиры вытянута была в линию резервная конная-артиллерия, имевшая 48 орудий; за нею и далее по той линии, стояла 22-я конная рота, а за нею 1-я конно-егерская дивизия.

Позади резервной артиллерии находился отдельный курган, превращенный в редут и вооруженный орудиями; он был назван по имени генерала Рудзевича.

Впереди конно-егерской дивизии, по обе стороны высокого кургана и на краю пологости хребта, расположена была лагерем остальная часть 3-го корпуса под начальством генерала Рудзевича.

Впереди позиции, по берегу ручья, построены были наши редуты.

7-й корпус разбил свой лагерь на левом фланге армии, в 12 верстах от нее, на возвышенной площади, и укреплен был батареями; а далее, на самом крайнем левом фланге, в 27 верстах от армии, в Эски-Стамбуле, находящемся в ущельи позади горы Шумлы и на константинопольской дороге, расположен был отряд генерал-лейтенанта Ридигера.

Прямо против нашей позиции возвышалась огромная отдельная гора, с прилежащею к ней крепостью Шумлою. За нею в отдалении тянулась цепь Малых Балканов, которая, описывая дугу, обращалась мимо нашего левого фланга к Яни-Базару.

Мы почитаем нужным описать позицию крепости Шумлы, получающей чрезвычайную силу от своей местности. Цепь Малых Балкан отделяет от себя высокую, обширную, совершенно отдельную гору, с плоскою вершиною, имеющую около 15 верст длины и от 3 до 7 верст ширины. Эта гора [347] отделяется от Балканской цепи узкою, глубокою долиною, богатою прелестнейшими видами; в долине протекает быстрая, по камням текущая река Камчик, которая обтекает гору с востока; в долине, на берегу реки, находится городок Эски-Стамбул; в Эски-Стамбуле проходит дорога, ведущая из Шумлы в Константинополь чрез Балканы.

Описываемая нами гора, имея с обеих сторон, а особенно с восточной, чрезвычайно крутые покатости, оканчивается вдруг, в равнине, прямым отрезанным очень крутым боком, имеющим около двенадцати с половиною верст длины. С этого бока природа образовала в горе глубокую выемку, которая углубляется в гору длинным ущельем.

В этой выемке, похожей на арену амфитеатра, стоит Шумла.

Для большей защиты города, спереди или с поля, сделан длинный высокий вал, который, начинаясь на одном краю горы, спускается вниз, проходит пред городом, поперег выемки, и поднимается на другую противолежащую гору; он имеет ров, укреплен многими батареями и контраминирован.

Крутые, почти отвесные, на верху плоские, горы, находящиеся по обе стороны выемки, служат городу с обеих сторон как бы бастионами исполинской величины. На верхних ровных площадях этих гор построены сильные полудолговременные укрепления, в которых расположены турецкие лагери; город значительно углублен в выемку горы; вал его или длинная куртина фланкирована укреплениями на горах, и сильными батареями у подошвы; все это вместе делает крепость с передней стороны неприступною.

Сверх того, Турки, руководимые европейскими инженерами, построили впереди города, на выгодной точке, большое полевое укрепление в роде равелина, а по правую его сторону другое укрепление, расположенное таким образом, чтобы оно обороняло большой равелин и длинную батарею или траншею, расположенную у подошвы правой горы (для Турок), вдоль дороги, тут идущей, и само получало оборону от обеих этих батарей.

Сила всех этих укреплений, их взаимная оборона, система их расположения и выбор мест, все доказывало очевиднейшим образом присутствие в Шумле французского инженерного офицера. [348]

От подошвы правой горы отделяется узкий, невысокий хребет, постепенно понижающийся; на нем находился укрепленный лагерь паши Мачинского; упомянутая нами дорога, идущая вдоль подошвы правой горы, поднимается на этот уступ и отсюда идет вдоль горы и реки Камчик в эски-стамбульскую долину и Константинополь; по этой дороге обыкновенно приходили в Шумлу турецкие транспорты.

Кроме двух укрепленных лагерей на углах горы, Турки имели еще сильно укрепленный лагерь на заднем конце горы, против Эски-Стамбула, там, где дорога, ведущая из Константинополя, поднимаясь на гору при с. Кречет, приходит на верхнюю площадь; этот пункт, будучи очень важен для Турок, был хорошо укреплен; он истинный ключ к крепости.

Кроме этих трех главных укреплений на горе, есть еще другие небольшие, в приличных пунктах, особенно при спусках с горы, или воротах этой огромной крепости.

Таких спусков или выходов пять. Первый и самый главный выход из крепости, начинаясь у ворот города, идет вдоль подошвы правой горы, огибает ее, поднимается на мыс паши Мачинского и оттуда ведет в равнину, лежащую пред ним; если же из ворот города не поворачивать вправо, то можно выдти к переднему равелину в поле и на дорогу в Яни-Базар.

2-й выход, довольно крутой спуск с левой горы, небольшою впадиною, находится против Зеленого кургана и находившегося на нем нашего редута № 5-го. Он по причине крутизны удобен только для пехоты.

3-й выход находится в ущельи восточного бока горы; дорога, здесь пролегающая, спускаясь с горы, ведет на лево на мыс паши Мачинского; на право, вдоль горы и реки Камчика, она ведет в Эски-Стамбул; а прямо, можно, перейдя чрез долину и чрез горы, идти к Варне. Этим выходом Турки всегда нападали на корпус принца Евгения Виртембергскага и переправлялись за горы, для следования к Яни-Базару или Варне.

4-й выход — большая константинопольская дорога, проходящая чрез Эски-Стамбул, поднимающаяся на гору при с. Кречете и ведущая на верхние укрепленные лагери; та же самая дорога, спускаясь обратно с горы в 3-м выходе, ведет [349] на мыс паши Мачинского и в город Шумлу; таким путем приходили всегда турецкие транспорты.

5-й выход — ущелье и спуск в западном боку горы; он ведет на силистрийскую и разградскую дороги; им Турки всегда выходили для нападений на наши фуражировки на правом фланге.

Мы уже, выше сказали, что река Камчик, протекая эски-стамбульской долиной, огибает часть восточного бока горы, у самой ее подошвы; после чего, повернув к востоку, она впадает в Черное море. Из ущелья, находящегося за городом, вытекает ручей, который огибает в некотором отдалении город и гору спереди. Ручей Майна, обтекая гору с западной стороны, у самой подошвы, обращается отсюда за тыл нашей позиции.

Итак эта удивительная, совершенно отдельная гора, кроме своей крутизны, защищена еще со всех сторон водою или глубокими оврагами. Потому Шумлу, с принадлежащею ей горою, ее укрепленными лагерями и 30 тысячным гарнизоном, можно по справедливости причислить к сильнейшим крепостям в Европе. Она не может, подобно другим крепостям, быть окружена со всех сторон: гора имеет в окружности около 50 верст, и для того, чтобы окружить ее, потребовалась бы армия более, нежели в сто тысяч; да и тогда отряды, составляющие столь обширную циркумваллацию, везде были бы слабы и не могли бы противиться сильным нападениям гарнизона, который с своей горы, как из центральной позиции, может по направлениям всех радиусов делать скрытные и решительные движения на окружающие отряды, обманывать их ложными демонстрациями, утомлять осаждающую армию и истреблять ее по частям. Все эти движения могут быть тем опаснее, что помощь никогда не подоспеет во время, при столь обширной окружности; а демонстрации неприятельские могут быть тем действительнее, что фальшивого направления какой-либо колонны невозможно во время исправить за отдаленностью расстояний.

Доказательством тому служит, что армия наша никогда не могла препятствовать турецкому гарнизону выходить из Шумлы; и во все время пребывании нашего пред крепостию, сильные турецкие отряды, особенно же летучий корпус Омера-Врионе, свободно выходили из Шумлы и обратно входили в нее, и [350] этими быстрыми и решительными движениями ставили нас в пассивное оборонительное положение, — самое худшее и самое опасное из всех положений на войне.

Цепь Малых Балканов, простираясь за Шумлою, образует против Эски-Стамбула ущелье, сквозь которое видны в отдалении синеющиеся Большие Балканы. Отсюда цепь продолжает идти за Яни-Базар, оставляя между собою и горою Шумлою равнину, имеющую от 7 до 10 верст ширины. С правой же стороны нашей позиции тянулась, в расстоянии 16 верст, другая цепь высот, которая, начинаясь на параллели Шумлы, описывает около нее дугу и, поровнявшись сзади с нашею позициею, обращается к северу, постепенно понижаясь, так что с тылу нашей позиции находилась долина, шириною около 2 верст; по ней пролегала дорога в Яни-Базар.

Другое отверстие в горах находилось между направлениями к Яни-Базару и Силистрии. Тут природа образовала глубокую долину, около 1 версты ширины; при входе в нее, по средине, находится высокая, отдельная, правильная гора, имеющая подобие сахарной головы; почему она между нами и называлась этим именем; она по своей высоте казалась близкою, но отстояла от нашей позиции на 25 верст.

С западной стороны горы, около того места, где цепь высот очень круто загибается к западу, видно ровное место, покрытое колючими кустарниками и мелким лесом и перерезанное глубокими оврагами.

И так гора Шумла и позиция нашей армии находятся в продолговатой равнине, окруженной с трех сторон Балканскими горами; равнина эта имеет около 35 верст длины и около 25 ширины, и хотя кажется зрителю ровною, но перерезана глубокими оврагами и в иных местах покрыта колючими кустарниками и мелким лесом.

Вдоль Балканов и через Яни-Базар идет дорога, ведущая в Варну; на половине этого пути, при селении Девне, пересекает его дорога, идущая из Базарджика в Правады; при этой деревне, как узле, соединяются все дороги по четырем направлениям, в Варну, Шумлу, Базарджик и Правады; там находился постоянно отряд нашей пехоты с орудиями.

16 июля предположено отнять у неприятеля курган, покрытый кустарниками и находящийся близь самой горы Шумлы, на оконечности того хребета, на котором расположена [351] была наша армия. Этот пункт был нам нужен для прикрытия правого фланга, наблюдения за неприятелем и заложения редута.

В 3 часа по полудни, войска стали в ружье; 1-я конно-егерская дивизия выстроилась в боевой порядок на правом фланге, при ручье Майне, имея впереди Дерптский полк и по флангам его по 6 орудий 22-й роты; другие три полка находились в колоннах во 2-й линии, пехота простиралась влево от дивизии.

Таким образом, войска выступили вперед и в 4 часа сильный пушечный огонь открылся на всех батареях и по всему фронту. Турки, чувствуя важность атакуемого пункта, подкрепили его сильными резервами, и из Шумлы тянулись еще массы кавалерии, в глубокий овраг, отделяющий курган от горы Шумлы; полковнику Глинке, командовавшему резервною артиллериею, приказано было с 19-ю конно-батарейною ротою действовать против турецких подкреплений; он исполнил это с большим успехом. 22-я конная рота также послана туда на время и поставила свою батарею возле 19-й роты; влево от этих батарей находились каре нашей пехоты; Турки из недавно построенного ими редута, на правом их фланге, производили сильный пушечный огонь против пехоты; это принудило 11-ю артиллерийскую бригаду сосредоточить свой огонь против редута, и равнина, по коей поспешали турецкие резервы, была обстреливаема. 8-я пехотная дивизия, под покровительством нашего огня, двинулась для нападения на курган, и он был занят штыками; Турки, сосредоточив несколько сил в глубоком овраге, прорвались в долину вдоль Майны, но Донская конная рота № 2-го, находившаяся при конно-егерской дивизии, во время отсутствия 22-й роты, приняла их картечью и опрокинула обратно.

Наступивший вечер прекратил дело, егерская бригада 8-й дивизии заняла курган, и на нем немедленно заложен редут под № 5. Конно-егерская дивизия провела ночь в позиции на краю хребта при ручье Майне. Потеря наша в этот день простиралась до 300 человек.

17 июля, целый день дивизия простояла на занятой позиций в ружье, в ожидании нападения Турок; между тем, рабочие продолжали строить редуты на кургане. В 8 часов вечера [352] дивизия возвратилась в лагерь; Нежинский полк и при нем 6 орудий, порученных мне, остались на занятом пункте.

В продолжение этих двух дней жар был несноснейший, к тому прибавлялось еще утомительное для кавалерии пребывание под ружьем и в мундштуках, продолжавшееся целые два дня.

18 числа по утру Дерптский полк и 6 орудий Донской роты № 2-го прибыли к нам на смену. Наша дивизия должна была оберегать курган и наблюдать долину Майны, вдоль которой Турки могли делать предприятия на наш правый фланг; полки дивизии сменялись один другим по-суточно, и содержали на фланге цепь аванпостов.

23 числа в полночь, 1-я конно-егерская дивизия выступила из лагеря; на берегу Майны присоединились к ней бригада пехоты с 12-ю орудиями и козачий полк; все эти войска составляли отряд в 4 500 человек, с 24 орудиями, под начальством генерала Войнова, которому поручено было сделать рекогносцировку с тылу Шумлской горы.

Перейдя чрез Майну, отряд в продолжение ночи шел вдоль ручья, огибая гору; на рассвете прибыл в долину, отделяющую гору от цепи Балканов и построился в боевой порядок.

Гора Шумла представляет здесь очень крутые покатости, омываемые ручьем; на верхних площадях горы видны укрепления и несколько тропинок поднимаются к ним. Долина простирается до Эски-Стамбула и здесь пролегают тропинки, ведущие чрез Балканы в Шумлу. В 6 часов вечера отряд возвратился в лагерь, не видав нигде неприятеля.

Июля 25 в 6 часов утра, я отправился с 6-ю орудиями при двух эскадронах Черноморского полка на аванпосты правого фланга при Майне, где и пробыли мы до следующего дня.

27 числа, с 11 часов утра, граф Орлов получил приказание, с 2-ю конно-егерскою бригадою и 22-ю конною ротою, поспешно идти к Яни-Базару, атакованному Турками; отряд наш следовал на рысях при самом нестерпимом зное; в 1 час по полудни мы прибыли к Яни-Базару. Но несмотря на поспешность нашего движения, мы не нашли уже Турок в Яни-Базаре и прибыли слишком поздно, чтоб поправить потери, понесенные нашими парками. В 8 часов утра, летучий трехтысячный турецкий отряд, под начальством паши [353] Омера-Врионе, напал в расплох на наши парки, в то время, когда лошади были на водопое; истребив около 100 человек наших людей и угнав 700 транспортных волов и 80 артиллерийских лошадей, неприятель появился пред самым парком, но здесь был встречен ружейным и пушечным огнем и принужден отступить; у подошвы гор, неприятель простоял еще около 2-х часов в боевом порядке, пока отбитый скот отведен был за ущелья в горы.

Таким образом, по прибытии нашего отряда, неприятель совершенно удалился и успел угнать добычу; 2 эскадрона Нежинского полка с 2-мя орудиями посланы были для открытия его; дошедши до ущелий и не видя нигде Турок, они возвратились.

Причиною позднего прибытия помощи было то, что офицер, посланный в главную квартиру немедленно по нападении неприятеля, не смотря на поспешность своей езды, не мог прибыть так скоро, как требовала опасность; а когда он донес о нападении неприятеля, то начальник штаба не хотел верить действительности и опасности нападения; почему и приказал своему адъютанту отправиться к Яни-Базару с 30-ю козаками и осмотреть, в чем состоит дело. В продолжение переговоров, прибыл другой офицер, с донесением об опасности парков и просьбою о помощи. Тогда начались опять переговоры, и наконец уже в 11 часов отправлена была конно-егерская бригада; ввечеру же прибыли в Яни-Базар 8 батальйонов пехоты из 3-го и 7-го корпусов, 2 эскадрона гусар и 8 орудий.

Как бы-то ни было, но парки наши в Яни-Базаре подвергались великой опасности: там находились все запасы армии и большой гошпиталь, прикрытие же состояло из слабого батальйона в 350 человек, 1 эскадрона улан и 6 орудий.

Нельзя не заметить выгод, которые имел неприятель от своего местного положения. Всем военным людям известно, сколь важно на войне, когда из центральной крепкой позиции можно действовать скрытным образом, по направлению разных радиусов, на отдельные отряды, поражать их по очереди и безнаказанно, утомлять неприятеля и все его движения подчинять своим собственным. Турки находились в этом благоприятном положении и умели им пользоваться; будучи расположены лагерем на высокой, неприступной и даже недосягаемой взору [354] позиции, они видели ясно под ногами своими нашу армию, все ее движения и приготовления, могли глазом следовать на огромное пространство за нашими отрядами и фуражировками, и, не будучи сами видимы, могли обдумывать и совершать разные поиски и движения, в которых мы никак не могли им препятствовать, потому что они, спустившись с своей горы, быстро проходили узкую долину, отделяющую ее от цепи гор, и удалившись за ущелия, исполняли за этою завесою все нужные им движения.

Интервалы, находившиеся между нашею главною армиею, 7 корпусом и отрядом генерала Ридигера, были так велики, да и сами отряды эти были так слабы, что они не могли усматривать вовремя вылазки неприятеля и противиться им. К этим выгодам местного положения для Турок, присоединялось еще то, что вооруженные жители страны и Булгары, расположенные лагерем в Яни-Базаре, наводили Турок на наши отряды, уведомляли их о всех наших движениях, и для того, кроме изустных уведомлений, разводили огни на горах, делали условные знаки, на которые получали ответы из Шумлы посредством сигнальных ракет. При таких обстоятельствах конечно трудно было нам избежать поражений.

По показанию офицеров наших, в Яни-Базаре, в то утро, примечено было какое-то движение и любопытное ожидание в булгарском лагере; некоторые из Булгар распрашивали солдат о времени водопоя, спрашивали, как велико будет прикрытие, будет ли при нем пехота, и проч.; наконец один из главных Булгар исчез из лагеря очень рано по утру; после, во время дела, отбита была его лошадь у неприятеля. Очень легко понять, что Булгары имели все удобства для доставления неприятелю известий: им было позволено выходить из лагеря куда угодно, для кошения, жатвы и других работ; удаляясь таким образом, они, в лесах и горах, имели сношения с Турками, и возвращались спокойно в свой лагерь, где были под особенным нашим покровительством.

В 9 часов вечера, конно-егерская бригада с артиллериею отступила из Яни-Базара и в полночь прибыла в лагерь. Пехота осталась при парках.

28 числа генералу Деллингсгаузену, с бригадою пехоты, поручено было отыскать неприятеля и отбить волов; он отправился из лагеря 7-го корпуса и следовал у подошвы гор, [355] но Турки горами успели пробраться до Шумлы и вогнали туда наш скот.

В последних числах июля, Северский конно-егерский полк отделился от дивизии и выступил с Государем Императором под Варну 1 августа; я отправился с 6-ю орудиями, при Дерптском полку, на аванпосты правого фланга, до 13 числа; полки нашей дивизии, с полубатареями, сменялись через день на этом пункте.

14 августа, пред рассветом, все войска стали в ружье, по причине внезапного и сильного нападения Турок на наш редут № 5-го, находившийся на Зеленом Кургане; во время ночной тишины и совершенной темноты, вдруг раздался там сильнейший ружейный огонь. Конно-егерская дивизия немедленно выступила из лагеря; две роты 15-го егерского полка бросились для отнятия редута, но были отбиты с уроном превосходным неприятелем; у нас не было в резерве никакой пехоты, которою бы можно располагать; это дало Туркам время укрепиться в отнятом редуте № 5-го: когда рассвело, мы увидели, что около 2 000 Турок засели в редуте, обратили 6-ть орудий его против нас, поставили по флангам его еще другие и имели сильные резервы в овраге.

В таких обстоятельствах следовало бы немедленно атаковать штыками и возвратить редут; но вся наша пехота рассеяна была в 27 редутах и в лагере оставалось только 2 батальйона, которые главнокомандующий не решался ввести в дело, потому что в тоже время 7-й корпус был сильно атакован превосходным в числе неприятелем, и принц Евгений Виртембергский спустил одну за другою три условленные сигнальные ракеты, из которых 1-я означала, что неприятель делает нападение, 2-я, что нападение сильно, и 3-я, что принц просит помощи. Потому ожидая, какой ход примет дело 7-го корпуса, фельдмаршал не вводил в дело остальных наших 2-х батальйонов, которые оба имели 800 человек под ружьем; вместо того, сильные батареи были направлены против редута № 5-го, чтобы сосредоточенным огнем принудить неприятеля оставить его; 15-я конно-батарейная рота особенно способствовала к обратному занятию редута разрушительным своим огнем, на который и Турки отвечали со всех батарей. [356]

В час пополудни Турки очистили редут и наша пехота заняла его; но к несчастию неприятель успел увезти шесть наших орудий (4-батарейных и 2 легких), с их передками.

В этом кровопролитном деле потеря наша была очень чувствительна; гарнизон редута был весь вырезан ночью; а вся вообще потеря простирается до 1 200 человек убитыми и ранеными; в числе первых находились генерал-майор Вреде, павший в редуте, и два штаб-офицера. Кроме того, 7-й корпус лишился одного легкого орудия, отбитого Турками.

Потеря последних в точности не была известна, они стараются уносить тела убитых; но однакож при обратном занятии редута, найдено в нем и около него 380 турецких трупов.

В то же самое время принц Евгений отбил чрезвычайно сильное нападение 12-ти тысячного турецкого корпуса, и, несмотря на то, что окружен был со всех сторон, опрокинул его с значительным уроном; потеря нашего 7-го корпуса, в этом деле, простиралась до 600 человек убитыми и ранеными. Турки лишились около 1 000 человек.

Много было суждений об оплошности гарнизона редута, который, не сделав ни одного выстрела, был вырезан; по собранным сведениям оказалось, что накануне бежал из редута наш рядовой, Татарин, мусульманского исповедания; он, вероятно, и привел неприятеля к редуту. Турецкие войска, идучи к нему, имели в голове колонны Некрасовцев, которые говорили по-русски; они несли фашины и на оклик козачьей цепи отвечали, что возвращаются из лесу и несут фашины; они вошли в ворота редута, которые по невероятной оплошности не имели барьера, а весь гарнизон спал крепким сном.

К этому надлежит прибавить, что редут № 5-го, как и все прочие, совершенно не имел измерений и качеств, требуемых полевою фортификациею, чтобы поставить всякое укрепление в состояние выдержать напор белым оружием; ров редута имел не более 2-х аршин ширины и около 1-го аршина глубины, так что с контр-эскарпа можно было свободно перепрыгивать на бруствер, который был очень слаб и низок; в воротах, не только подъемного моста, но даже и барьера не было. Самое положение редута было ошибочно; он находился в 20-ти шагах от края крутой покатости Кургана к оврагу, и не имел никаких видов на овраг, так что [357] можно было подползти к нему и вдруг броситься на него не быв примечену.

Все беспристрастные и знающие военное дело офицеры видели, как все наши полевые укрепления под Шумлою были слабы и ничтожны; их можно было по справедливости назвать детскими игрушками, делаемыми в садах. Все наши редуты не имели ни самостоятельной, ни относительной силы, и выбор пунктов был вообще ошибочен; так что в 27-ми наших редутах не было ни системы, ни взаимной обороны; во многих из них не было амбразур на самые важные виды; иные заслоняли собою действие других. Редут же № 5-го, будучи столь близок к неприятелю и находясь в столь опасном месте, требовал особенной силы; доказательством тому служит удобство и скорость, с которою он был взят Турками, и то, что после нашли наконец нужным дать ему более силы и рельефа.

Что же касается до того, что Турки держались хорошо в продолжение 10 часов в редуте, то надобно вспомнить, что они заняли его в числе 2 000 человек, с сильными резервами в овраге, простиравшимися до 4 000 человек, и обороняли его сильным пушечным огнем; что мы не отнимали у них редута белым оружием, потому что не имели нужных к тому сил; совершив же свой удар и взяв из редута нашу артиллерию, Турки сами из него удалились.

Другое обстоятельство также не ускользнуло от наблюдательных людей, а именно нехорошая метода занятия редутов. Кажется, гораздо лучше, вернее и спокойнее для войска было бы, еслиб гарнизоны редутов сменялись по суточно, на том же основании, как и караулы; тогда гарнизоны были бы всегда свежи и бдительны; но поставив в каждый редут постоянный, бессменный гарнизон, этим утомительным караулом изнурили пехоту, которая в продолжение ночей терпела холод и вообще несносную скуку; следствием долговременного и изнурительного караула было то, что гарнизоны от единообразной жизни и спокойствия, продолжавшегося несколько месяцев, начали по ночам спать без всяких предосторожностей.

Наконец, к довершению оплошности, накануне объявлен был смотр многим редутам и в № 5-м чистили ружья; потому многие ружья были разобраны и без замков. [358]

Следствием этого неблагоприятного дела было, что мы принуждены были стянуть и сосредоточить свои силы, весьма разбросанные; это тем более было нужно, что полки и дивизии уже ослабели и даже корпуса не могли выставить значительных сил; потому 7-му корпусу приказано было приблизиться к главной армии. Оставив занимаемую им позицию в 12-ти верстах, он расположился в 3-х верстах от левого фланга армии.

Генерал-лейтенанту Ридигеру приказано было оставить Эски-Стамбул и расположить свой отряд на левом фланге 7-го корпуса; эта мера также была нужна: отряд генерала Ридигера, по слабости своей, не мог исполнять своего назначения в тылу Шумлы.

Мы уже выше сказали, что в Эски-Стамбуле проходит большая дорога из Константинополя в Шумлу; кроме этой дороги, 12 других тропинок проходят на протяжении 13-ти верст чрез Балканы и ведут в Шумлу. Генерал Ридигер занимал главную дорогу и наблюдал еще три тропинки; более того он не мог делать, имея в отряде 8 батальйонов пехоты, гусарскую бригаду, 1 полк козаков и 24 орудия, — всего только 4 000 человек под ружьем, — сильное доказательство тому, как ослабели полки. Батальйоны имели в то время уже только по 400 человек; бригада гусар составляла 500 человек на коне, — такое разительное ослабление существовало везде в армии: под Шумлою, Варною и в отрядах.

В таких обстоятельствах, пребывание генерала Ридигера в Эски-Стамбуле не приносило пользы: он не занимал всех дорог и не мог отрезать подвозы и сношения Шумлы; оно было опасно: отряд его в ущелии был окружен горами и лесами, окружен тропинками и опасностями от внезапного нападения; потому и должен был беспрерывно находиться под ружьем, что очень изнуряло людей и лошадей.

Уже 11 августа, генерал Ридигер, чувствуя всю опасность своего положения, перевел свой отряд за Камчик, в другую позицию, где хотя также был окружен опасностями, но имел по крайней мере одну свободную сторону. При этом отступлении из Эски-Стамбула, он был преследован по пятам неприятелем. Бесполезное пребывание отряда генерала Ридигера в Эски-Стамбуле имело еще то невыгодное последствие, что указало Туркам опасную сторону их крепости: они обратили [359] все свое внимание на ее укрепление и в следующем году она верно будет еще неприступнее.

17 августа ночью, вся армия находилась под ружьем, потому что переметчик из Шумлы донес о замышлявшемся нападении Турок на наш лагерь.

18 числа ввечеру отправился я с двумя орудиями при эскадроне Дерптского полка на аванпосты при ручье Майне; ночью был слышен в Шумле барабанный бой и спущены были три сигнальные ракеты.

19 числа турецкий корпус паши Омера-Врионе сделал нападение на нашу фуражировку; первое известие о том принесено было в лагерь бежавшими с места фурлейтами; они в испуге преувеличили опасность. Конно-егерская дивизия немедленно выступила из лагеря и получила приказание встретить и принять наш фуражирный отряд.

Омер-Врионе сделал покушение на нашу фуражировку с тем самым летучим отрядом, с которым ходил по окрестностям и нападал на Яни-Базар, — сделал в то самое время, когда команды были разбросаны и занимались кошением; линия турецкой кавалерии подвинулась из-за гор, между тем как колонна пехоты спускалась с них; начальник отряда немедленно приказал ударить сбор, поспешно собрал и отправил за дефиле косцов и повозки, а сам с пехотою и артиллериею встретил неприятеля; этим благоразумным распоряжением и картечным огнем наших орудий неприятель был удержан, и отряд наш отступил в порядке, будучи преследуем довольно живо, на пространстве 8 верст.

С 19 по 22 число полки посылали по очереди по одному эскадрону на аванпосты Майны и по другому эскадрону для охранения тыла лагеря; артиллерия также занимала эти аванпосты, на флангах и в тылу.

23-го числа предпринята была большая фуражировка со всей армии; в 6 часов утра собрались у моста на Майне все косцы, повозки и прикрытие фуражировки; весь отряд состоял из 2 000 косцев, 750 повозок разного рода, 4 батальйонов пехоты, 1 эскадрона Черниговского конно-егерского полка, 1 эскадрона гусар графа Витгенштейна и 5 орудий артиллерии; в том числе двух конных 22-й роты, под моею командою. [360]

Выступив в 7 часов утра, отряд взял направление к Сахарной Голове, находящейся в долине в 28 верстах от лагеря. Отряд имел в голове эскадрон конных егерей, за ним следовал батальйон пехоты с 2 конными орудиями; потом все повозки и косцы в густой колонне; в хвосте другие 2 батальйона с 3 орудиями, и эскадрон гусар в замке; конные и пешие застрельщики по флангам отряда. Прошедши около 10 верст, мы встретили двух бегущих солдат, которые объявили, что, выехав в числе 22 человек из лагеря, они были обхвачены вооруженною шайкою Булгар, 20 из них были убиты, а они двое спаслись; по дороге нашли мы несколько изувеченных и изрезанных трупов этих несчастных.

Немедленно был послан взвод конных егерей, для открытия неприятеля, но настигнуть его не мог, а видел только вдали у подошвы гор несколько пеших и конных людей, бегущих к горам.

Прибыв к ним, отряд расположился для отдыха в боевой позиции; кавалерийские партии были посланы для открытия фуража или посеянного хлеба; такое поле нашли у подошвы Сахарной Головы при начале долины и возле деревни; отряд выступил к этому месту. Резерв пехоты и артиллерии был поставлен на пригорке, где соединялись три дороги, ведущие прямо в долину, направо и налево вдоль гор; 2 роты пехоты посланы были для занятия деревни. Цепь стрелков протянута была вокруг хлебного поля у подошвы гор; кавалерийские партии поставлены были на всех дорогах. Прямо перед нами возвышалась цепь крутых гор, покрытых лесом; в ущельи, на небольшой площадке, на половине пологости гор, видна была деревня с красивым минаретом; дым, видневшийся в некоторых местах, доказывал присутствие жителей.

Когда все посты были расставлены, по данному сигналу косцы и повозки рассеялись по полю и началось кошение. В 6 часов вечера, начальник отряда приказал при резерве ударить сбор и собираться повозкам за резервом; в 7 часов вечера отряд построился в походный строй и выступил в обратный путь; полтора часа шел он довольно успешно, но по наступлении темноты, переправы чрез глубокие овраги задержали нас, и только на следующий день, поутру в 6 часов, [361] прибыли мы в лагерь, крайне измученные, сделав более 60 верст по трудной дороге.

Таковы-то были все наши фуражировки в турецкую кампанию; кроме утомительных больших переходов, они сопряжены были с опасностями; местоположение вообще там обильно дефилеями, мостами, узкими тропинками между колючих кустарников, где может пройти только одна повозка; при малейшем замешательстве одной повозки, целая колонна должна была останавливаться, потому что объездов никаких не было. Если же к этому присовокупить нападения неприятеля, знающего местность, то можно вообразить, как трудны были фуражировки.

Отряд в 3 батальйона и 2 эскадрона, с 5-ю орудиями, конечно, силен сам по себе, особенно против турецких войск, и мог бы везде пройти и выдержать напор; но ежели такому отряду придать в охранение 750 повозок и 2 000 косцов, то вся его самостоятельная сила исчезает; тогда он должен подразделяться, охранять везде и все на пространстве длинной колонны в две версты, или на обширном засеянном поле, где для скорейшего и удобнейшего накашивания, повозки и люди рассеиваются по обширному пространству.

В ночь с 27 на 28 августа, Турки сделали сильное нападение на наши редуты левого фланга, и особенно на № 12 . Но так как по донесению переметчика о замышляемом нападении вся армия была в ружье, то неприятель был встречен сильным ружейным и картечным огнем и отбит с уроном. Вместе с тем, Турки сделали нападение на 7 корпус, но и там были отбиты; при редуте № 12 нашли 350 турецких трупов.

С 28 августа по 10 сентября, полки дивизии по очереди занимали пост на правом фланге при Майне и за нею по направлению к кургану Катасанова.

Сентября 11-го, турецкий корпус Омера-Врионе сделал нападение на нашу фуражировку; дивизия выступила немедленно из лагеря, с 8 орудиями от 21-ой и 22-ой конных рот; к ней присоединился еще козачий полк и 4 батальйона пехоты с 8 орудиями. Этому отряду надлежало идти вдоль Майны, чтобы выручить фуражирный отряд и угрожать сообщению Турок с Шумлою; прошедши около 8 верст, мы встретили турецкие [362] силы неподалеку от с. Кадыкиой; неприятель начал по немногу отступать к своим ущельям; отряд наш преследовал его с одной позиции на другую, действием конной артиллерии; в 7 часов вечера, Турки удалились в свои дефилеи и наступившая темнота прекратила преследование; в 9 часов отряд наш возвратился в лагерь; козаками взято несколько пленных и отбито несколько скота.

Сентября 20, восьмитысячный турецкий регулярный корпус с 15 орудиями выступил из Шумлы и папал на авангард 6-го корпуса, приближавшийся от Силистрии, чтобы опрокинуть его в дефиле и воспрепятствовать его соединению с нашею армиею. По первой пушечной пальбе, происшедшей около кургана Катасанова, конно-егерская дивизия с 8-ю орудиями 21-й и 22-й конных рот, 6 батальйонами пехоты, с 12 орудиями и козачьим полком, составила отряд в 3 000 человек, которому немедленно приказано было следовать к месту сражения, чтоб подать руку авангарду 6 корпуса, и чтоб действовать во фланг, а если можно, и в тыл и на сообщения турецкого корпуса.

Прошедши вдоль Майны около 8 верст, мы были встречены сильным пушечным огнем турецких батарей, поставленных на высотах за Майною по левую сторону нашей дороги; при батареях находился и турецкий резерв; цель неприятеля была задержать нас и дать время турецкому корпусу немного отступить и обезопасить свои сообщения, угрожаемые движением нашего отряда; нападения Турок на уланскую бригаду, составлявшую голову колонны 6-го корпуса, начали постепенно охладевать.

Отряд наш остановился, чтобы заставить замолчать турецкие батареи, но по причине возвышенной позиции неприятеля и дальности полета его длинных орудий, наша артиллерия не могла скоро принудить его к молчанию; огонь его артиллерии был очень жив и сосредоточен на отряд наш, находившийся в лощине.

Чтобы скорее принудить резервы неприятельские с их батареями к отступлению, посланы были 2 батальйона с 2 орудиями по ту сторону Майны, вдоль горы, угрожать во фланг неприятеля. Приближение этих двух батальйонов и действие [363] наших двух орудий во фланг, вместе с огнем наших батарей, принудило неприятеля поспешно удалиться в ущелья.

После того отряд продолжал свое движение к месту сражения при с. Кадыкиой, и прибыл во фланг турецким силам, то самое время, когда сильные массы неприятельской кавалерии бросились на бригаду 4-й уланской дивизии и принудили ее отступить к резервам.

8 орудий 21-й и 22-й конных рот направили свой огонь во фланг неприятелю и расстроили его, вслед за тем он был атакован быстро всею уланскою бригадою и Черниговским конно-егерским полком; Турки начали отступать и были провожаемы огнем нашей конной артиллерии.

Отступив к своим резервам, Турки заняли выгодную позицию и, поставив сильные батареи, защищались более часа; но движение небольшого отряда нашей пехоты вдоль оврага, на их сообщения, принудило их отступить в ущелия и по разградской дороге, а наступившая темнота прекратила сражение, в котором потеря наша не превышала 150 человек.

Этому делу можно было дать блистательный оборот, еслиб отряд наш мог скорее прийти к месту сражения и напасть в тыл неприятеля; но несмотря на поспешность, с которою мы следовали, трудность местоположения, покрытого оврагами и колючими кустарниками, и пушечный огонь, задержавший нас при ручье Майне, дали время Туркам заранее отступить и обеспечить свои сообщения. Надобно еще прибавить слабость нашего отряда, а особенно кавалерии, которая тогда доведена была до такого изнурения, что не могла уже ходить рысью, и даже при движениях шагом устилала пройденные ею пространства трупами своих лошадей. В таком жалком положении, дивизия не могла делать напоров и ударов, но оборонялась только на месте своим огнем, сохраняя сомкнутый строй.

Впрочем и пехота не могла в строгом смысле отрезать Туркам отступления; еслибы она стала даже им на дороге, турецкая кавалерия легко могла проскакать во весь опор под ее огнем, или пройти другими направлениями, как она и сделала, удалившись по разградской дороге; в таком случае, более всего могли принесть пользу несколько полков свежих козаков, которые, подвинувшись быстро вдоль оврага Майны, без сомнения отрезали бы Туркам отступление. [364]

Вероятно, слабость нашего отряда была главною причиною, что мы не так быстро и откровенно действовали, как бы следовало, и что дело это не имело тех блистательных последствий, которые бы можно ему дать, окружив и отрезав неприятеля.

Сентября 23-го числа, прибыл в лагерь под Шумлою 6-й корпус под командою генерала Рота, состоящий из 16-й пехотной дивизии с ее артиллериею, 4-й уланской дивизии с 28-ю конною ротою и 1 козачьим полком, всего же из 7 000 человек с 48 орудиями, и расположился на левом фланге армии.

Помощь эта далеко не могла вознаградить убыли, происшедшей в главной армии под Шумлою; кроме чрезвычайного числа больных и умерших, она отправила много отрядов под Варну; а именно: всю 10-ю пехотную дивизию, с ее артиллериею, вторую бригаду 19-й пехотной дивизии, 20-й егерский полк, легкую артиллерийскую роту 11-й бригады, 2-ю донскую конную роту, Северский конно-егерский полк, и наконец принц Евгений Виртембергский выступил к Варне за несколько дней пред тем с 1-ю бригадою 19-й дивизии, ротою артиллерии и козачьим полком, и пред прибытием 6-го корпуса, вся главная армия под Шумлою составляла только 12 000 человек под ружьем. Ее чрезвычайная слабость делалась тем более разительна, что число артиллерии было несоразмерно велико с числом войск, и не смотря на то, что все артиллерийские роты отправили к Дунаю для формирования по 4 орудия, еще оставалось в армии 160 орудий на 12 тысяч войска; такое число орудий делалось бременем для армии и не могло быть охраняемо.

Наконец по взятии крепости Варны, главная армия начала приготовляться к отступлению за Дунай; взятие Варны, приближение осени и чрезвычайное ослабление армии делали присутствие ее под Шумлою ненужным.

В то время вообще говорили, что присутствие нашей главной армии пред Шумлою имело единственною целию удержать в ней турецкий гарнизон; простиравшийся сначала свыше 30 тысяч человек, чтобы он не нарушал осады Варны. Но всем известно, что главная армия приблизилась к Шумле [365] с самым грозным намерением, что построены были полевые укрепления, приготовлены фашины и штурмовые лестницы.

Когда же армия начала постепенно и в ужасной прогрессии ослабевать от болезней, и Варна упорным своим сопротивлением потребовала отправления к осаждающим ее войскам подкреплений из главной армии, тогда все усилия обращены были на взятие Варны.

Всем известно, что армия наша никогда не запирала совершенно Шумлы, что даже тогда, когда генерал Ридигер стоял в Эски-Стамбуле, Турки получали беспрепятственно подвозы, а после 14-го августа имели совершенно свободный выход из крепости, которым и воспользовались; паша Омер-Врионе с своим корпусом бродил по окрестностям, и наконец более половины гарнизона Шумлы выступило на помощь к Варне, следствием чего и были сражения, там происходившие. Следовательно, армия наша не могла никак удерживать турецкого гарнизона в Шумле: напротив того, он свободно выходил из крепости, входил обратно, и простирал свои экспедиции до Варны, Яни-Базара и Базарджика, и мы тем менее могли ему препятствовать, что гарнизон был вдвое сильнее нашей армии, которая в сентябре месяце представляла только 12 тысяч человек под ружьем.

И так, с одной стороны, чрезвычайная сила и неприступность Шумлы, ее необыкновенная местность и обширность циркумваллации, выше описанные, с другой стороны ослабление нашей армии, спасли сию крепость, которая от бесполезной нашей угрозы будет еще тщательнее укреплена и представит в следующей кампании новые преграды.

Шумла требует для завоевания чрезвычайных пожертвований и огромной армии для осады, но продовольствие даже малочисленной армии пред Шумлою очень затруднительно; эти препятствия и недостаток фуража возрастут в следующую кампанию, ибо поля не будут засеяны и армия не будет даже иметь соломы.

Теперь бросим взгляд на потери и убытки, понесенные войсками нашими за Дунаем; они столь ужасно велики, что заслуживают особенное внимание и раждают новые размышления о трудности войны в Турции. [366]

В кампании 1828 года участвовали вообще следующие войска: 7, 8, 9, 10, 16, 17, 18, 19, 4, 5, 6 и две гвардейские пехотные дивизии; 3-я гусарская, 4-я уланская, 1-я драгунская, 1-я конно-егерская, 2-я гусарская, легкая гвардейская кавалерийская дивизии и одна бригада бугской уланской; при всех этих дивизиях была их артиллерия; кроме того, при армии находилось 10 козачьих полков и в резерве 11-я артиллерийская бригада.

И так как пред открытием кампании все сии войска были укомплектованы на полную военную ногу, то масса двинутых сил равнялась 183 000 человек, с 740 орудиями.

Главная армия, по прибытии своем к Шумле, представляла 42 000 человек под ружьем; под Варною, сначала был отряд в 6 000 человек. Прочие же войска находились на Дунае или по приморским крепостям.

Уже немедленно по переходе чрез Дунай, климат начал оказывать зловредное свое действие на наши войска, по прибытии же к Шумле и Варне, болезни начали с чрезвычайною скоростию опустошать наши ряды; не упоминая о других корпусах, мы скажем только, что из двух дивизий 3-го пехотного корпуса, в течение июля месяца, отправлялось ежедневно в госпитали от 100 до 125 человек. В августе месяце прогрессия увеличилась; отправлялось ежедневно от 200 до 225 человек; наконец в сентябре месяце, убыль увеличилась до 300 человек в сутки, а обратно из госпиталей уже не возвращался никто.

Таковая же убыль существовала и в других корпусах; гвардия, которая выступила из Петербурга в числе 23 000 человек под ружьем, и получала за Дунаем двойную порцию мяса и вина, на походе своем до Кишенева оставила только 200 человек в госпиталях со всего корпуса; но на пути от Кишенева к Варне и во время осады этой крепости, начала и гвардия наполнять госпитали, так что в каждом полку считалось от 400 до 450 человек больных, и вся вообще ее потеря простирается до 5 000 человек, из них 1 500 убитыми, а прочие умершими от болезней; следовательно, около одной четверти этого корпуса исчезло в само-кратчайшее время. [367]

Две болезни производили сначала гибельное действие: лихорадка, обращавшаяся в горячку, и понос, превращавшийся в кровавый. Обе эти болезни были смертельны. Госпитали, учрежденные на 300 человек, имели 3 000 больных; те, кои основаны были на 1 000 человек, имели их до 6 000; так, что наконец число медиков, фельдшеров и лазаретных служителей стало несоразмерно мало к такому числу больных; в госпиталях не могли больным доставлять ни постелей, ни свежего белья, ни хорошей пищи, ни даже печеного хлеба, и даже в медикаментах чувствовался крайний недостаток: потому, наконец, больных перестали лечить, и они, предоставленные на произвол судьбы, умирали с такою быстротою, что не успевали хоронить их. Страна, в коей вели войну, была совершенно пуста и оставлена жителями, увезшими с собою все припасы и свое имущество; в госпиталях, как мы сказали, не было ни кроватей, ни белья, ни печеного хлеба; к довершению же бедствий, в армии не было самонужнейших медикаментов, а именно рвотных средств; и хотя к концу кампании привезены были морем к Кюстенджи большие запасы медикаментов, но по причине недостатка транспортов, их не могли доставить к армии и они были бесполезны для нее.

Чтоб дать некоторое понятие о госпиталях наших за Дунаем, скажем, что в Базарджике было 3 000 больных и только 2 медика, которые не только не могли осмотреть всех больных и дать им помощь, ежели бы даже работали день и ночь, но не могли даже сообразиться с этим огромным числом и привести их в порядок, потому что с одной стороны больные беспрерывно прибывали, а с другой умирали так, что не успевали хоронить.

Число больных офицеров также было чрезвычайно велико; достойно примечания, что армия в эту кампанию лишилась 16 генералов и около 1 500 штаб и обер-офицеров.

В первых числах октября, армия имела во всех госпиталях 42 000 больных; сие число было maximum числа больных, ибо в последствии времени, к вышесказанным болезням присоединилась восточная чума, которая опустошала госпитали с гораздо большею быстротою, и к 1 числу января 1829 года считалось во всех госпиталях 36 000 больных. [368]

Вся же вообще потеря в сию первую кампанию простирается до 100 000 человек, ибо по 1 января считалось старого войска под ружьем 36 000, в госпиталях находилось 36 000, всего 72 000 человек, остаток от 183 000 человек; и ежели положить, что гвардия выступила в обратный путь с 18 000 человек, то вся потеря будет простираться в сию кампанию до 92 000 человек отборнейшего войска, которое когда либо имела Россия.

Из сего числа 92 тысяч, не более 15 тысяч потеряно убитыми и в сражениях.

Кавалерия и артиллерия понесли чувствительные потери в эту кампанию; можно по справедливости сказать, что 5 прекрасных кавалерийских дивизий и 14 великолепных артиллерийских бригад были уничтожены; ибо за Дунай возвратились только жалкие остатки их.

Уже в августе месяце кавалерийские полки должны были отправить к Дунаю по одному спешенному эскадрону и по одному худоконному эскадрону, которые не могли довести лошадей до мест, и прибыли к оным пешими командами.

К этому злу присовокупилось еще то, что не имея никаких транспортов, кавалерия разбросала по всему пространству от Шумлы до Фокшан седла и конскую сбрую.

Артиллерия также отправила для формирования по 4 орудия от роты, и после того, конные роты, наиболее пострадавшие, отправили еще по 2 орудия; и эти последние роты возвратились на Дунай пешими, будучи принуждены впречь верховых лошадей.

Фурштат, важнейшая в армии часть, был уничтожен еще на Дунае, ибо не получал никакой зерновой дачи; уже в Базарджике принуждены были оставить множество фур, а под Шумлою последние лошади пали и фуры были собраны в особенные вагенбурги, где и истреблены при отступлении армии.

При этом случае нельзя не заметить, что фурштат, который, не в пример войскам, в мирное время, имел лошадей, участвовал на всех манёврах и церемониальных маршах и обещал так много, — в военное время — истинно важную для него эпоху, — не принес никакой пользы армии и не мог ее снабжать провиантом. [369]

Вообще же кавалерия, артиллерия и фурштат потеряли около 16 000 лошадей.

При открытии кампании, были приняты многие меры для продовольствия армии, но по несчастию, от знойного климата и стечения разных неблагоприятных обстоятельств, эти меры рушились в самое важное время и не принесли никакой пользы.

Подвижные магазины фуража, составленные из легких польских бричек, запряженных парою лошадей и везших каждая по 2 четверти овса, были одним из лучших учреждений: по легкости своей, они ходили рысью и делали 10 верст в день. Но от недостатка фуража, знойного климата и трудности водопоев, лошади этих транспортов пали в весьма скором времени. Впрочем, еслибы они и сохранились, то не могли принесть непосредственной пользы для кавалерии и артиллерии, ибо овес, ими возимый, предпочтительно отпускался для лошадей главной квартиры и всей военной и иностранной свиты; число таких лошадей, состоявших при главной квартире, было 7 000.

Провиантские транспорты, состоящие из воловьих подвод, сначала шли исправно, но лишь только переправились за Дунай и вступили в бесплодную и безводную часть Булгарии, то от недостатка подножного корма и водопоев и от употребления соленой приморской воды, волы получили заразительную болезнь и около 40 000 из них пало; так, что армия в лагере своем нуждалась в провианте и находилась на половинной и третной даче, по той причине, что транспорты уже не могли ходить и на всех этапах бросали провиант.

Погонщики, управлявшие воловьими повозками, перенесли в эту кампанию неслыханные нужды и бедствия; при выступлении своем из губерний, они получили на 2 месяца провианта, который на Дунае уже был израсходован; потому большая часть сих погонщиков погибла от голоду, нищеты и беспрерывных трудов.

Уксус, перец и спирт, которые войска привезли с собою из России, также не принесли никакой пользы, ибо число больных было так велико, как еще никогда не бывало в прежних войнах при Минихе, Румянцове, Суворове, Каменском и других; при выступлении же армии из под Шумлы, [370] за неимением лошадей и волов, вылили весь уксус и спирт и выкинули остальной перец.

И так эта 6-ти месячная компания стоила нам около 95 000 человек, 16 000 лошадей, 40 000 волов, несметное число обоза всякого рода, истребленного в лагере и на отступлении, и наконец чрезвычайных денежных сумм.

Потеря эта должна казаться тем чувствительнее, что последняя турецкая война, продолжавшаяся 6 лет, с 1807 по 1812 год, стоила нам только 100 000 человек.

Надобно также заметить, что хотя мы и обладали Черным морем и имели в руках наших все приморские крепости и порты от Одессы до Варны, но несмотря на то, терпели недостаток во всем; доказательство тому, что морские сообщения недостаточны без сухопутных.

Пред выступлением нашим из-под Шумлы к Дунаю, дивизионный начальник наш граф Орлов отправился в Петербург и сдал дивизию обратно генералу Заборинскому.

В ночь, с 2 на 3 октября, армия сняла свой лагерь и начала отступление в двух колоннах; главная квартира с 6-м корпусом, 18-ю дивизиею, резервною артиллериею и 4-мя полками козаков, составляя вообще около 11 000 человек, взяла направление к Базарджику.

3-й пехотный корпус, с 1-ю конно-егерскою дивизиею и 4-мя полками козаков, с 60-ю орудиями артиллерии, имея вообще около 8 000 человек под ружьем, составлял вторую колонну, под начальством генерала-от-инфантерии Рудзевича, и выступил по направлению к Силистрии.

Обеим колоннам, по диспозиции, должно было, до рассвета следующего дня, стоять на позициях: первой, на высоте за Майною, по дороге к Яни-Базару, второй, у кургана Катасанова, в ожидании нападения, и, в случае нападения, взаимно помогать одна другой действием во фланг неприятелю.

3-й корпус, простояв у кургана до рассвета и отправив обозы свои вперед, под прикрытием, выступил с 7 часов утра от кургана, потому что неприятеля не было видно; после козаки донесли, что турецкие колонны выступили из Шумлы по направлению к Яни-Базару.

Дорога, или лучше сказать тропинка, ведущая в Силистрию, которою нам следовало идти, пролегая на пространстве 60-ти [371] верст чрез густые леса и глубокие ущелия, представляет длинную цепь дефилей, трудных и в спокойное время, опасных в присутствии неприятеля или при нападении с его стороны; тропинка столь узка, что во многих местах и на значительных пространствах с трудом проходит одна повозка; лес по обе стороны так густ, что свернуть невозможно и даже нельзя было людям работать или пособлять в случае остановки. Надобно прибавить множество узких мостов, крутых гор, которые в хорошую погоду и с добрыми лошадьми были бы препятствиями, а при настоящем состоянии лошадей нашей артиллерии и обозов представляли большие трудности.

Такой путь предстоял 3-му корпусу для достижения до Силистрии. Первый переход в 25 верст, октября 3, корпус сделал благополучно, хотя очень медленно, по причине мостов и подъемов на горы, и поздно, ввечеру уже, во время темноты, прибыл в ущелие между лесных гор, где и расположился бивуаком.

На небольшом возвышенном мысе были поставлены 12 орудий 21-й и 22-й конных рот, чтобы в случае нужды обстреливать лощину. Войска расположились в ней, пехотные отряды и стрелки расставлены были кругом в лесу.

К несчастию, в продолжение всей ночи шел дождь, который размочил глинистую тропинку и крутую гору, через которую мы должны были идти.

Октября 4, рано поутру, войска начали подниматься. Бригада 9-й дивизии выступила вперед в авангарде и заняла верхнюю площадь; по обе стороны дороги в лесу, поставлены были стрелки; артиллерия и обозы начали подниматься на крутую гору, но не смотря на все усилия лошадей, не смотря на помощь пехоты и изнурительную работу, продолжавшуюся целый день, при проливном дожде, не могли никак втащить артиллерии и обозов на гору.

Дождь до такой степени размочил дорогу, что колеса углублялись по ступицу и представляли собою род жерновов.

В это время завязался стрелковый огонь в лесу, по правую сторону дороги, предвещая нападение Турок.

В этих важных обстоятельствах, наш корпусный командир показал величайшее присутствие духа и принял [372] немедленно все благоразумные меры; стрелковая цепь в лесу была усилена и подкреплена резервами, рабочие команды по горе были увеличены; вместе с тем, генерал Рудзевич усилил авангард наш на горе еще одною бригадою, приказал ему держаться крепко и втащить на гору, во что бы то ни стало, батарейную роту 9-й бригады; прочей артиллерии велено устроивать упряжь и втаскивать орудия по очереди, и так как обоз совершенно невозможно было втащить и спасти, то приказано его истребить. 8-я дивизия оставлена была сзади и должна была прикрывать работу, в случае нападения с тылу.

Таким образом, весь вечер и всю ночь продолжали работать с величайшим рвением; пехота наша превзошла себя и оказала величайшие услуги, конно-егерская дивизия дала часть своих лошадей для усиления упряжи.

В ночь, после проливного дождя, продолжавшегося сутки, сделался мороз, который довершил гибель наших лошадей и волов; более 400 лошадей и почти такое же число волов пали в ущельи; вследствие того брошено около четырех сот фур, повозок, палаточных и патронных ящиков, со всем имуществом и палатками; но что всего важнее, около 200 человек солдат замерзло в эту гибельную ночь; они тем менее могли сопротивляться холоду, что пехота 3-го корпуса, не имея суконных панталон, сделала всю кампанию в холстинных портках, которые, намокнув от дождя, должны были погубить людей.

Потеря палаток могла бы еще принесть некоторую пользу, ежели бы можно было все их разорвать и раздать пехоте, так чтоб каждый солдат получил кусок для прикрытия своего тела; но в критическом положении нашем, это сделать было невозможно.

К нашим страданиям присоединился еще и голод; при выступлении из-под Шумлы, взято было только на 4 дня, половинными дачами, сухарей, которые были израсходованы; солдаты и даже офицеры не имели уже никакой пищи. Пехотные солдаты сбирали где могли дикие груши, или жарили на углях кожи и куски павших волов.

Октября 5, в вечеру, к великому удовольствию корпусного командира, все войска и артиллерия поднялись на гору и заняли позицию на небольшой площади, окруженной лесами. [373]

Справедливость требует сказать, что в эти два дня, почтенный наш корпусный командир непрерывно ездил вдоль горы, ободрял войска и показывал необыкновенную деятельность.

В тот же день, в 8 часов вечера, егерская бригада 9-й пехотной дивизии, с ее легкою ротою, и конно-егерская дивизия с 21-й и 22-й конными ротами, выступили на ночь вперед, чтобы во время темноты, в тишине, пройти дефиле в 14 верстах, чрез лес и небольшую площадь среди его, где могла быть опасность, и где Турки уже прежде напали на козачий полк Тацына, шедший из Силистрии, и истребили его совершенно.

Это дефиле было действительно очень опасно; тропинка была не шире хода повозки, лес чрезвычайно густ, и площадка представляла Туркам удобство для нападения со всех сторон; кавалерия и артиллерия не имели ни места, ни возможности развернуться и обороняться.

Отряд наш прошел благополучно дефиле и в полночь прибыл в небольшую, неглубокую долину, в которой протекает ручей, и которая образует среди леса площадь, имеющую около версты длины и полуверсты ширины.

Октября 6 числа, поутру, раздались позади нас в лесу пушечные выстрелы, отряд наш стал в ружье и перешел за ручей в другую позицию; к полудню голова колонны нашего корпуса начала показываться из леса, а к вечеру все войска прибыли на место и заняли позицию на площади близь селенья Эмбелера.

Пушечные выстрелы, нами слышанные, были сделаны из 4 батарейных орудий против Турок, которые на упомянутой мною площадке выскочили из лесу и напали на колонну, но были прогнаны картечью и штыками.

Октября 7, в 6 часов утра, войска начали подниматься с позиции, 9-я дивизия выступила вперед по тропинке, составляя голову колонны; она следовала по-батальйонно, имея между каждых двух батальйонов по 2 орудия; за нею следовала артиллерия; конно-егерская дивизия со своими двумя конными ротами должна была идти за артиллериею, имея за собою в хвосте 8-ю пехотную дивизию, с 4 полками козаков, которые все вместе имели только 250 человек на коне. По обе стороны шли в лесу цепи стрелков, подкрепленные резервами, [374] предохраняя артиллерию и кавалерию от внезапных нападений неприятеля из лесу, который был густ и представлял только одну тропинку, пролегавшую сперва по небольшой поляне, а после того спускавшуюся и поднимавшуюся по оврагам и наконец пролегавшую чрез длинную деревню Юсуф-Лар, об одной улице, где заборы, огороды, дворы и перекрестки представляли трудную для нас и выгодную для неприятеля местность.

Лишь только голова колонны начала вытягиваться и конно-егерская дивизия, с пехотными батальйонами пехоты, выстроилась в боевой порядок, как неприятель показался против нас из лесу, и немедленно завязалась перестрелка; в то же самое мгновение, пушечные выстрелы и сильный ружейный огонь, в голове нашей колонны, около деревни Эмбелера, возвестили нам, что мы окружены со всех сторон.

В эту критическую минуту, корпусный командир генерал Рудзевич приказал войскам не задерживать движения общей колонны и, сражаясь, беспрерывно подвигаться вперед по мере возможности. Стрелковым цепям велено сообразоваться с движением колонны и огнем своим держать неприятеля в лесу.

Тогда завязался по длине всей колонны, а особенно в деревне, кровопролитный бой.

Конно-егерская дивизия, прикрывая хвост 9-й дивизии, выстраивалась в удобнейших местах, и огнем своей артиллерии вгоняла неприятеля обратно в лес. Надобно упомянуть, что когда, по приказанию корпусного командира, велено было вызвать из конно-егерской дивизии охотников, чтоб послать их вперед, то все полки отвечали единогласно, что они все охотники и желают сразиться; этот один ответ показывал дух дивизии, тем более похвальный, что лошади были крайне изнурены и почти уничтожены.

Турки, одушевляемые опасным нашим положением и выгодною для них местностью, напирали с величайшею отважностью, при проходе колонны чрез деревню Эмбелер; здесь каждый перекресток, каждая площадка, каждый огород, были местами кровопролитного боя; каждым небольшим местом пользовались, чтоб поставить на нем войска и орудия. [375]

Медленно подвигаясь таким образом и беспрерывно сражаясь, колонна вытянулась к вечеру сквозь деревню и за нее до деревни Юсуф-Лар, сделавши в целый день 8 верст сквозь огненный строй, в истинном смысле слова.

Но в то время, когда 9-я дивизия, артиллерия и конно-егерская дивизия вошли в лес, жесточайший пушечный и ружейный огонь в хвосте колонны, показал нам, что арриергард наш сильно атакован.

Турки, в намерении отрезать хвост нашей колонны, устремили все свои силы на 8-ю дивизию, когда она проходила чрез деревню Юсуф-Лар и выходила из нее на небольшую площадку; здесь сосредоточили они лучшие свои регулярные войска, анатольскую кавалерию, множество стрелков, также и несколько орудий. Это принудило начальника штаба, князя Горчакова, вернуть назад несколько батальйонов и орудий и идти на помощь к аррьергарду. Турки в превосходных силах напали на Тамбовский полк и привели в расстройство первый его батальйон; анатольская кавалерия и сильные колонны пехоты бросились на него в кинжалы, и полк потерял более 150 человек; несколько отчаянных Турок прорвались к знамени, но оно было спасено подпрапорщиком и унтер-офицером, и перенесено в другое каре; второй батальйон этого полка и Пензинский полк, сделав залп, бросились в штыки, прогнали неприятеля и возвратили два орудия, которые по причине сильного натиска были оставлены без передков и прислуги. Пензинский полк, поразив турецкую пехоту, бросился в штыки на анатольскую кавалерию, которая не выдержала удара и обратилась в бегство. Редкий пример храбрости и чувства своего превосходства в пехоте!

В это время сильные батареи были постановлены, князь Горчаков подоспел с подкреплением и у выхода из деревни завязался жестокий бой. Турки сосредоточили здесь около 6 000 человек, и нужна была вся стоическая храбрость нашей пехоты, нужен был жестокий батальный огонь артиллерии на полукартечную дистанцию, чтоб принудить неприятеля к отступлению; в 7 часов вечера, Турки были на всех пунктах отбиты, бой прекратился и мы продолжали чрез всю ночь свое отступление чрез густой лес, где в некоторых местах [376] были провожаемы стрелковым огнем Турок и вооруженных жителей.

В этом кровопролитном деле мы лишились около 1 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими, потеря чувствительная для нашего малочисленного корпуса. Потеря Турок должна была простираться по крайней мере до 1 500 человек, потому что они нападали массами, под жестоким огнем артиллерии на полукартечную дистанцию.

Войска наши оказали удивительную твердость и храбрость; все чины поощрялись примером нашего корпусного командира и начальника штаба князя Горчакова; не можем умолчать о достойном квартирмейстере конно-егерской дивизии капитане Роговском, который ездил во время самого жаркого боя вдоль колонны от одного каре к другому, указывал выгодные позиции, развозил инструкции, и был везде, где опасность требовала.

С другой стороны, и Турки дрались отчаянно храбро; они не только нападали на пехотные каре, но даже становились пред орудиями нашими, на ближайшую дистанцию, выдерживали картечный огонь, и бросались на пушки в кинжалы.

Забрав на лафеты артиллерии и на кавалерийских лошадей 400 человек наших раненых, мы продолжали всю ночь идти густым лесом и к рассвету 8 числа пришли на площадь среди лесов, где и расположились бивуаками.

Конно-егерская дивизия, с несколькими батальйонами пехоты, простояла утро в боевом порядке против выходов из лесу, в ожидании неприятеля.

В 10 часов, мы выступили в след за 9-ю дивизиею; в этот день корпус наш сделал переход в 25 верст, чрез мелкий лес и кустарники и наконец мы вышли из них в чистую равнину, где и расположились бивуаками.

Октября 9 число мы простояли в этой позиции, а 10 числа вступили в связь с 2-м пехотным корпусом посредством его козачьего отряда, прибывшего к нам на ту же позицию.

Еще во время пребывания нашего в ущельи, 4 октября, корпусный командир отрядил козачьего офицера с 15 отборными козаками и приказал ему следовать на рысях к Силистрии, уведомить князя Щербатова, командовавшего 2-м корпусом под Силистриею, о критическом положении нашем и [377] просить князя выслать к нам на встречу транспорт сухарей и 250 артиллерийских лошадей; здесь мы получили из под Силистрии этот транспорт, с суточною дачею сухарей, в которых мы крайне нуждались.

Эта слабая помощь была тем нужнее для нашего корпуса, что мы уже 7 дней не имели никакого пропитания; пехота особенно была крайне изнурена усталостью и голодом. Застрельщики, идучи по бокам, сбирали где могли дикие груши, жарили воловьи шкуры, и даже подбирали выкидываемые кавалеристами из торб остатки кукурузы, с жадностью ели все, что могли найти, и тощие, ободранные бродили по лагерю для снискания пищи.

Октября 11 числа, корпус наш выступил с этой позиции, сделав 12 верст, прибыл в лагерь 2-го корпуса под Силистриею и расположился на левом фланге нашей циркумваллации.

Силистрия — чрезвычайно крепкий город, лежащий при Дунае и окруженный вне пушечного выстрела высотами, которые перерезаны глубокими оврагами; Дунай против Силистрии разделяется на рукава и образует несколько островов.

Рвы Силистрии очень глубоки и наполняются водою посредством шлюзов; эскарпы и контр-эскарпы ее одеты камнем; и ежели она снабжена достаточно съестными припасами, то может держаться два месяца с открытия траншей. Гарнизон города простирался до 20 000.

Окрестности Силистрии чрезвычайно голы и унылы; по близости не видать никаких селений и строений; на противолежащем берегу видно огромное озеро или залив, имеющий около 15 верст длины; по нем плавают бесчисленные стада лебедей; берега его и островов Дуная покрыты камышом; окрестная страна находится еще в первобытном диком своем состоянии.

Флотилия наша, под командою контр-адмирала Заводовского, находилась здесь на якоре, но не могла еще совершенно отрезать подвозов крепости; для этого надлежало бы пройти под сильными береговыми укреплениями на картечную дистанцию, но по мнению адмирала это было очень опасно; таким образом, верхнее течение Дуная находилось еще в руках Турок, и под пушками крепости стояли их военные суда. [378]

Конно-егерская дивизия была уже совершенно уничтожена после потерь, понесенных на отступлении, во время которого лишилась около 150 лошадей и отдала 100 для артиллерии, потому корпусный командир решился ее отправить за Дунай.

13 октября, дивизия выступила и обошедши циркумваллацию прибыла на берег Дуная, где устроена переправа.

Паромы были чрезвычайно малы и в малом числе, потому переправа дивизии шла очень медленно; работая беспрерывно день и ночь, мы только 15 числа могли совершенно перебраться чрез первый рукав Дуная, шириною в 150 сажень, и собраться на маленьком пустом острову Дуная, с которого надлежало переправиться чрез главное русло реки, шириною в 350 сажень, на другой большой пустой остров, поросший камышом. Переправа шла очень медленно; только 6 маленьких паромов служили для нее; это обстоятельство и совершенный недостаток фуража на пустых островах, еще более расстроили дивизию; на сих островах пало от голоду еще около 150 лошадей.

Наконец, к 17 числу, дивизия переправилась на большой остров Дуная, с него по понтонному мосту перешла чрез последний рукав и расположилась на берегу Дуная при селе Калараше.

Дерптский же полк прибыл 18 числа, употребив 5 дней на трудную переправу.

В Калараше дивизия простояла несколько дней, и получала из магазина фуражную дачу овса и сена; хотя это не могло поправить дивизии, но по крайней мере остановило смертность между лошадьми. Хорошая погода, которая несколько дней стояла, подавала некоторую надежду на сохранение остальных лошадей; но к несчастию, 19 числа, вдруг настала преждевременная суровая зима, с вьюгами, глубоким снегом, градом и морозами. Эта ужасная погода была бы страшна и в России, а здесь, в нашем изнуренном положении, она была последним роковым ударом, который судьба нанесла дивизии.

Полки были расположены бивуаками, на высокой площади за селением Каларашем; здесь несчастных людей и лошадей било 6 дней резким снегом и градом, с чрезвычайно сильным ветром. Ослабевшие лошади падали десятками; их [379] валяло бурею, в полном смысле слова. Они отрывались от коновязей и сбивались в кучи; люди, изнуренные трудами и голодом, и в своей оборванной одежде, с трудом переносили бурю. В несколько дней дивизия и 22-я конная рота лишились еще около 200 лошадей, которые замерзли, когда после дождя, шедшего 22 числа в ночь, наступил мороз.

В Калараше дивизия представляла крайнюю степень расстройства. Как описать скорбь почтенного нашего генерала Заборинского, командовавшего дивизиею, который, находясь на бивуаках, видел это последнее истребление дивизии, которую он, за 6 месяцев пред тем, переправлял чрез Дунай и привел в Карасу в самом цветущем состоянии; она состояла тогда из 3 500 человек на коне с 24 орудиями, а теперь ему невозможно было ее узнать, в жалких остатках людей и лошадей, оборванных, тощих и совершенно обезображенных.

Но как описать страдания нашей пехоты 3-го корпуса, которая во время этой бури находилась еще под Силистриею, не имея зимних панталон; скажем только, что в 5 дней нашего пребывания в Калараше, прибыло из 3-го корпуса 1 700 человек больных в Каларашский госпиталь; и так как корпус потерял на отступлении из под Шумлы 200 человек замерзшими в ущелии, 700 человек убитых и раненных в сражении 7 октября при Эмбелере, и наконец 300 человек больных, брошенных в лесу по неимению фур, — то вся потеря корпуса на отступлении простирается до 3 000 человек, которых если вычесть из 8 000 (число, которое находилось под ружьем при выступлении из под Шумлы), то окажется, что 28 октября 3-й корпус представлял только 5 000 человек под ружьем, остаток от 32 000, которые были во время переправы за Дунай, в начале июня.

Наконец буря утихла, и 24 октября дивизия выступила из Калараша для следования на зимние квартиры; прошедши унылыми и голыми степями Валахии, 3 ноября она переправилась чрез Яломницу.

4 ноября, при ясной погоде, увидели мы цепь Карпатских гор, а 6 дивизия прибыла в г. Плоешти у подошвы их.

При вступлении своем на зимние квартиры, дивизия представляла 300 человек на коне с 6-ю орудиями, печальные [380] остатки той блестящей дивизии, которая прибыла в главную армию при Карасу имея 3 500 человек с 24-орудиями.

Северный полк, который отделился от дивизии и был при осаде Варны, прибыл гораздо позже в числе 400 человек на коне; он обязан сохранением большого числа лошадей единственно тому, что, находясь под Варною, получал полную дачу овса.

Каковы бы ни были причины такового разрушения, но по быстроте и по следствиям своим, они могут быть сравнены с разрушением французской кавалерии в России.

Энгельбах.