-

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ И ГР. ДИБИЧ-ЗАБАЛКАНСКИЙ.

Переписка 1828–1830 гг.

Фамилия Дибичей принадлежит к древнейшим дворянским родам бывшего княжества Глогау, в Силезии. Члены этого дома, еще в начале XIII столетия, отличались храбростью в военных походах силезийцев; потом, в начале XV столетия, сражались с рыцарями Военного ордена, в Пруссии. Одним из храбрейших представителей этого рода считался рыцарь Ганс фон-Дибич, воевавший против турок в 1520 г., во время осады Вены султаном Солиманом.

Через триста лет, одному, из потомков его (носившему и одинаковое с ним имя) суждено было, в борьбе с теми же врагами, навсегда прославить фамилию Дибичей и соединить с нею воспоминание о переходе через Балканы, дотоле считавшиеся неодолимыми.

Фельдмаршал граф Иван Иванович Дибич-Забалканский родился в Силезии, в поместье Гросс-Лейне, 1-го (12-го) мая 1785 г. — От природы одаренный замечательными способностями, он обязан был первоначальным развитием их своему престарелому отцу, некогда служившему в пруссах войсках и лично известному Фридриху Великому. В 1797 г., 12-ти летний мальчик записан был в берлинский кадетский корпус, готовясь таким образом служить под знаменами Пруссии; но судьба решила иначе.

Отец его, барон Ганс Эренфрид Дибич, потерпев неудовольствия на службе, переселился в Россию, куда приглашал его император Павел. Принятый в русскую службу подполковником, он вскоре затем [96] получил чин генерал-маиора и государь на столько почтил его сбоем доверием, что назначил его наставником при юном племяннике императрицы Марии Федоровны, принце Евгении Виртембергском, который и прибыл в Россию в сопровождении старика Дибича.

Молодой Дибич, по желанию его отца, тоже был вызван в Россию и уволен из берлинского корпуса с чином портупей-прапорщика. Прибыв в свое новое отечество в 1801 г., он застал на престоле уже императора Александра и был зачислен прапорщиком в л.-гв. Семеновский полк (23-го августа). Свободное от службы время он посвящал изучению русского языка, на котором через полгода мог уже вполне свободно изъясняться.

Не долго пришлось ему ожидать настоящей военной деятельности. В 1805 г. возгорелась война с Францией; под Аустерлицом Дибич впервые попал в дело и тут же был ранен в кисть правой руки, но остался во фронте, за что получил первую награду — золотую шпагу за храбрость.

В 1807 г. Дибич прикомандирован был к квартирмейстерской части (нынешний генеральный штаб). Одною из причин, побудивших его к перемене рода службы, был, как говорят, малый рост, вследствие коего он, на марше, не мог поспевать за тогдашними гренадерами — исполинами. Во время второй войны с Наполеоном он участвовал в сражениях при Ламитене, Гутштадте, Гейлсберге и Фридланде и возвратился в Россию украшенный Владимирским и георгиевским крестами и прусским орденом «Pour le merite».

В 1812 г., состоя обер-квартирмейстером в корпусе гр. Витгенштейна, Дибич принимал участие во всех одержанных сим корпусом победах и за сражение под Полоцком (5-го и 6-го августа) произведен был в генерал-маиоры, на 28-м году от рождения. — Знаменитейшим подвигом его в отечественную войну был договор, заключенный с прусским генералом Иорком (18-го декабря), которого он побудил к соблюдению нейтралитета, послужившего первым шагом к отложению Пруссии от Наполеона.

Во всех важнейших сражениях 1813 года Дибич (назначенный генерал-квартирмейстером союзных войск) принимал то же деятельное и блистательное участие. Во время перемирия он употреблен был в переговорах с Австрией, за которыми последовал разрыв, этой державы [97] с Наполеоном. — После битвы вод Лейпцигом, кн. Шварценберг, на самом поле сражения, снял с себя орден Марии-Терезии малого креста надел его на Дибича, а государь произвел его в генерал-лейтенанты.

В кампанию 1814 г., после битвы при Арсис-сюр-Об, на большом военном совете в Соммпюи, он, вместе с Толлем и кн. Волконским, представил убедительные доводы, следствием которых было движение на Париж. Через несколько дней по вступления наших войск в столицу Франция, Дибич был награжден орденом св. Александра Невского. Доверенность к нему государя все более и более увеличивалась.

В 1815 г. Дибич, назначенный начальником штаба 1-й армии, сопровождал ее в новом походе, который предпринят был союзными войсками против Наполеона. По возвращении в Россию, он оставался при главной квартире армии (в Могилеве на Днепре) до пожалования его в генерал-адъютанты (8-го июня 1818 г.). В 1821 г. он сопровождал государя на конгресс в Лайбах, а в следующем году назначен исправляющим должность начальника главного штаба его императорского величества. В этом звании он принес много пользы для дел внутренней организации русской армии и еще более сблизился с императором Александром, который повелел ему, сверх занятий по настоящей должности, присутствовать в государственном совете (1823) и в комитете министров (1824) к брал его с собою во все путешествия. При кончине государя, в числе наиболее приближенных к нему лиц, присутствовал и Дибич.

При самом вступлении на престол императора Николая, Дибич имел случай оказать важную ему услугу своим содействием к подавлению мятежа в Южной армии, за что (в январе 1826 г.) получил лестный высочайший рескрипт и вслед затем, в день коронации (22-го августа), произведен в чин генерала-от-инфантерии. — В 1827 г. по поводу доносов на командовавшего войсками на Кавказе генерала Ермолова и несогласий последнего с генералом Паскевичем, Дибич послан был в Грузию, для исследования положения тамошних дел, еще более усложнившегося вследствие войны с Персией ¹; по возвращении в столицу, он возведен был в графское достоинство (25-го июля 1827 г.). [98]

В 1828 г. последовал разрыв с Оттоманскою Портою, и гр. Дибмч, по высочайшему повелению, отправился к действующей армии, которая, 25-го апреля, перешла через Прут. Через четыре дня после этого, 7-й корпус обложил Браилов; Дибич руководствовал начатием осады и ведением оной до 20-го мая; затем участвовал в переправе главных сил через Дунай, у Сатунова, и сопровождал государя к Шумле. По отбытии императора оттуда (21-го июля), он оставлен был при главнокомандующем графе Витгенштейне; когда же главные усилия наши обратились против Варны, то Дибич (в начале сентября) вызван был государем к осаждавшим эту крепость войскам и, после ее падения, награжден орденом св. Андрея Первозванного. Вслед затем он находился при обложении Силистрии, откуда, по известиям о сильной заразе, свирепствовавшей в Бухаресте, отправился в этот город, осмотрел чумные госпитали, и в исходе декабря возвратился в Петербург.

1829 год представляет блистательнейшую эпоху в жизни гр. Дибича. Назначенный (9-го февраля) главнокомандующим действующею армией, он вполне оправдал доверие и надежды императора Николая. Разгром главных турецких сил под Кулевчею ускорил падение осажденной Силистрии, открыл нам почти беспрепятственный путь через Балканы к Адрианополю и завенчался почетным и славным для России миром. Действия Дибича в эту кампанию отличались искусным соображением, энергиею и быстротою. В переговорах о мире он выказал ту же настойчивость и ту же умелость, как и при военных операциях. Нe даром удостоен он был за эту кампанию почетнейших наград: орден св. Георгия, сначала 2-й, а потом 1-й степени, чин фельдмаршала, назначение шефом Черниговского полка и, наконец, наименование «Забалканского» — служили выражением признательности царской.

В 1830 г., когда июльская революция в Париже снова угрожала нарушением спокойствия Европы, Дибич послан был государем в Берлин для обсуждения с прусским правительством тех мер, которые предполагалось принять в случае совместного действия против Франции. В это время вспыхнул мятеж в Варшаве; Дибич был [99] вызван из Берлина и двинутая в Польшу русская армия поступила под его начальство.

В кампанию 1831 г. действия гр. Дибича, как известно, не соответствовали возлагаемым на него ожиданиям. Он вступил уже в период упадка сил физических и нравственных. Смерть любимой жены, поразившая его в те самые дни, когда он находился в апогее своей славы, преждевременно повлияла на ослабление его духа; затем, трудности польского похода окончательно истощили силы его: он мало спал, скоро утомлялся, и люди, знавшие его прежде человеком энергическим и решительным, теперь поражались, видя его унылым, недоверчивым и даже иногда малодушным.

Такое нравственное настроение, соединившись с обычною Дибичу неразборчивостью в пище, естественно, сделало его восприимчивее во всякого рода болезням. Свирепствовавшая в войсках наших холера похитила и их предводители. Дибич скончался в ночь с 28-го на 29-е мая, на небольшой мызе, верстах в трех от Пултуска, на руках любимого своего адъютанта К. В. Чевкина. Потомства после него не осталось.

Все знавшие Дибича отдавали справедливость его блестящим способностям, обнаружившимся еще в берлинском кадетском корпусе, где он был одним ив лучших учеников и откуда лишь с трудом отпустили его в Россию. Надев офицерские эполеты, он не прекращал теоретического изучения военного искусства; а молодые годы его совпали с такою эпохою, в которую теоретические сведения эти почти беспрерывно представлялась возможность применять и проверять на практике, и когда для талантливого и образованного воина открывалось широкое поприще деятельности. Из этой деятельности Дибич извлек все, что можно было извлечь; себя он не щадил, но за то и карьера его была блистательна.

Наружность Дибича была из самых непривлекательных: малорослый, тучный, с большою головой на короткой шее. Одеждою своею он не занимался и был неловок в обращении. Речь его, неясная и отрывистая, затрудняла людей, редко имевших с ним сношения.

Как у большинства людей, хорошие качества в Дибиче перемешаны были с дурными, оставившими по нем, в некоторых современниках, весьма недобрую память. Кипучесть нрава (за которую одно высокопоставленное лицо прозвало его самоваром) соединялась в нем — как [100] часто встречается — с добродушием и гуманностью. Относительно подчиненных он был справедлив и доступен; к собственным служебным обязанностям относился вполне честно и добросовестно. — Темною стороною его характера был избыток честолюбия. Для унижения мнимых или действительных соперников, он (по свидетельству принца Евгения Виртембергского) не гнушался иногда прибегать к проискам весьма неблаговидного свойства.

Приводимая здесь, на страницах «Русской Старины», переписка Дибича с императором Николаем Павловичем относится к самой блестящей эпохе в его жизни (1828–1829 годы). Письма государя свидетельствуют о полном доверии к Дибичу и искреннем к нему расположении.

Переписка эта, по обычаю того времени, велась на французском языке и представлена нами в точнейшем, почти подстрочном переводе — на сколько то возможно было допустить по духу русского языка. Служа драгоценным материалом для истории войны 1828–1829 годов, она приобретает еще особенное значение в виду недавно завершившейся на Балканском полуострове борьбы, в которой ныне благополучно царствующий Государь Император, по примеру своего державного Родителя, принимал непосредственное участие и присутствием своим возвышал обычное войскам мужество до самоотверженного героизма.

Помимо важности в военном отношении, переписка эта имеет и обще-исторический интерес, заключая в себе некоторые данные м указания на отношения наши к тогдашним европейским дворам и бросая свет на ход дипломатических переговоров, предшествовавших Адрианопольскому миру.

Во многих письмах, кроме того, рельефно обрисовывается твердая и энергическая личность императора Николая Павловича, проникнутого религиозным чувством, высоким сознанием долга, и чутко оберегавшего славу русского имени. В письмах этих будущий истории найдет некоторые выдающиеся черты для характеристика покойного Государя. [101]

_____________________________________________

1828 год.

Император Николай — Дибичу.

Елисаветград, 3-го мая, 10 ч. вечера.

Я получил, одно за другим, оба ваши письма, любезный друг: первое — в Могилеве, второе же — сегодня утром, в дороге. — Вижу, с большим сожалением, что переправу через Дунай придется отложить; будем надеяться, что не надолго. Я вполне одобряю меры, которые вы приняли для уменьшения обоза; на предмет этот вам следует непрестанно обращать полное ваше внимание. Я, однако, вовсе не разделяю вашего мнения касательно предприятия против Исакчи; пока нет возможности построить мосты, я нахожу предприятие это вполне несвоевременным и подверженным случайностям; если же, сверх сего, нас оттуда отобьют, то это будет дурным началом кампании. Гораздо лучше отложить это нападение, с тем, чтобы произвести его несколькими днями позже, ничем не рискуя. Вообще, не станем ничего торопить с самого начала кампании; надо придать ей такой характер, какой она должна иметь, и не отвлекаться от нашего первоначального плана какими либо частностями, без которых следует обходиться, если они не представляют никакой надобности. Я предупреждаю вас, что буду в Болграде 7-го числа, рано утром. Не зная наверное, где находятся мои лошади, посылаю, на всякий случай, приказание — держать наготове лишь самое необходимое число лошадей около переправы через Прут, дабы иметь возможность проехать прямо в Браилов. Постарайтесь, прошу вас, чтобы я мог прибыть туда 7-го или 8-го числа. Предоставляю вам избрать место, где я мог бы повидаться с фельдмаршалом и с вами, — хотя предполагаю, что вы находитесь в Браилове ². Я намерен остаться там 9-е число, а 10-го опять уехать в Тирасполь; следовательно, только по возвращении моем, которое последует 13-го или 14-го, я осмотрю, что можно будет осмотреть из войск 3-го корпуса; а покамест я видел, на походе, два полка: Кинбурнский — плох, а Новороссийский — очень хорош. Сегодня видел, на походе же, 3-й кавалерийский корпус; он — чудо как хорош; завтра делаю ему ученье. Казачья батарея Кирпичева прибыла сегодня; завтра увижу ее. — Об Анапе я ничего не знаю. — Кланяйтесь Михаилу ³, если вы с ним, и [102] фельдмаршалу, если вы при нем. — Прощайте, любезный друг; да благословит Бог наши хорошие намерения. Успокаивайте всех и, ради Бога, не пускайтесь в бесцельные предприятия. Заявляю вам, что я всегда буду противиться всему тому, что не представляет пряного и надежного пути для достижения наших целей. Ваш навсегда N.

Р. S. Я взял с собою только Бенкендорфа, Потемкина, Реада и Суворова.

_____________________________________________

Измаил, 19-го мая, утром.

(Перевод). Я здесь со вчерашнего дня, любезный друг. Старался все видеть и везде побывать. Существенная часть, т. е. остальные суда флотилии и мост — в отличном состоянии; кроме того, мы имеем [103] до 28-ми купеческих судов, на которые можно посадить, по крайней мере, 5,000 человек. Я говорил с находящимися здесь весьма хорошими морскими офицерами и все они, в один голос, берутся перевезти такое количество войск, — если нужно, то и с пушками — через два дня. Представляю, по этому, на общее ваше обсуждение: не будет ли возможно и даже необходимо, для обеспечения мостовых работ, перевезти сначала одну бригаду, а затем, если понадобится, то и целую дивизию, для того, чтобы занять позицию и тотчас же укрепиться около пункта переправы. До сих пор, турки против этого пункта имеют только одну батарею в 9 орудий; но кто поручится, что они не увеличат своих сил, если мы еще будем медлить? — Из Исакчи не сделано было ни одного выстрела по нашей флотилии; а начальник запорожцев, знающий всех здешних пашей, положительно утверждает, что паши тульчинский и браиловский будут защищаться до последней крайности, но что в Исакчи паша стар и ждет только нашего прибытия, чтобы сдаться под первым благовидным предлогом. Гирсовский паша говорил ему (начальнику запорожцев), что если наши войска придут ранее войск сераскира, то он сдастся, но что если позже — то ему уже нельзя будет этого сделать.

Если бы вы могли прибыть в Болград 21-го числа поутру или, по крайней мере, вечером, то это, пожалуй, было бы хорошо, чтобы нам все устроить; если же вам нельзя — то напишите, как вы решили. Главное — не станем терять времени и будем пользоваться теми удобствами, которые нам представляются, не рискуя потерпеть неудачи. — Что скажете вы об Анапском деле? ⁴ Я сомневаюсь, чтобы можно было сделать лучше; во всяком случае, это делает честь флоту, что он стяжал первые трофеи. Устройте так, чтобы и Браилов скорее покорился нам. Если вы считаете нужным оставаться в Браилове, то я тоже прибуду туда 21-го числа, поздним вечером, так как поутру хочу осмотреть пункт переправы, если не успею сделать это 20-го числа. Резервные баталионы 18-й дивизии, находящиеся в Одессе, во всех отношениях равняются гвардейским баталионам; резервные баталионы 19-й дивизии, находящиеся здесь, довольно хороши; 17-й и 18-й егерские полки — весьма посредственны, а в 12-м много больных.

Мой привет Михаилу и фельдмаршалу. Жена моя посылает вам поклон. [104]

_____________________________________________

Одесса, 7-го августа.

(Перевод). Бальмен только что приехал и мне крайне прискорбно било узнать, что вы, любезный друг, все еще серьезно нездоровы. Молю Бога, чтобы вы скорее поправились; но, сделайте милость, устройте дела так, чтобы не утомляться понапрасну, и берегите ваши силы.

Очень радуюсь, узнав, что рекогносцировка к Кётешу удалась, но сожалею, что не было возможности овладеть этим пунктом, который теперь, когда мы удостоверились в возможности пройти туда, приобрел важность в моих глазах. В этом-то смысле я одобряю распоряжения, сделанные относительно того, чтобы, охраняя 3-м корпусом наши работы, иметь 7-й в свободном распоряжении. Есть только, в рапорте фельдмаршала, одна фраза, относящаяся до батарейной батареи (batterie de position) 11-й бригады, которая заставляет меня опасаться, что дурно понимают [105] назначение резервной артиллерии, существующей именно для того, чтобы не утдалять от войска той артиллерии, которая ему принадлежит; резервною же артиллерией пользуются лишь для постов долговременных. — Не знаю также, почему фельдмаршал предполагает, по видимому, что гвардия не должна приходить к Шумле, если встретится в этом надобность. Всегда ведь была речь о том, что если Шумла не падет, то гвардия прибудет, для подкрепления, в виде резерва, тех пунктов; которые нуждаются в усилении; то же самое будет, если Шумла не сдастся до срока ее (гвардии) прибытия к этой крепости. Значит — она туда придет.

Более всего беспокоит меня событие в Енибазаре ⁵. Если эти турки пришли действительно из Шумлы, то где же они могли пройти, не перерезывая наших сообщений с Праводами? — если же они пришли не из Шумлы, то откуда же они явились, и что означает это движение? Надо сильно наблюдать за тылом Бенкендорфа ⁶ и, на сколько возможно, очистить это пространство посредством наблюдательных постов. Что вы будете делать для передвижения транспортов, после столь чувствительной потери волов? Бальмен уверял, а мой камердинер подтвердил, что часто эти животные падают и околевают вследствие недостаточного ухода за ними, особенно же потому, что их не поят; легко было бы поверить это, исследовав, в каких ротах пало их наибольшее число.

Из Варны я не имею известий, после блистательного дела наших храбрых моряков ⁷. Вчера уехали отсюда, мором, четыре роты в 3-й дивизии и, благодаря нынешнему ветру, они должны быть в Варне сегодня вечером, или завтра. Ожидаю корабля и транспортного судна, которые должны перевезти две другие роты и баталион 10-й дивизии, которых я пошлю вслед за первыми, как можно скорее. Известия о гвардии отличные. Михаил уезжает сегодня вечером, чтобы присоединиться к голове колонны. Я приказал ему исследовать все дороги, ведущие из Коварны в Варну, дабы — если то понадобится — двигаться этим путем, даже целыми дивизиями, с тем, чтобы ускорить их прибытие к Шумле. Надо, [106] чтобы не забыли предупредить своевременно гвардейскую кавалерию — куда ей следует направиться по выходе ив Кюстенджи, что, конечно, будет зависеть от возможности найти для нее фураж. Нельзя ли, может быть, найти такое место близь Варны? До меня доходят слухи о понтонах, которые направляются к армии, и которых видели близь Мангалии; мне кажется, что мы вовсе в них не нуждаемся; можно оставить их в каком нибудь депо, а лошадьми их заменить лошадей, потерянных артиллериею, или же — заменить ими волов.

Время, также, подумать и о том, что мы еще можем сделать в продолжение осени, — особенно, если Бог предает в наши руки Варну. Нельзя ли нам будет, в таком случае, двинуть хотя одну колонну до Айдоса, дабы после взятия Варны мы могли дойти до Бургаса? Движение на Айдос, после падения Варны, может быт весьма полезным, отвлекая к этой стороне все внимание турок. От Эдуарда (?) вы получите бюллетень известий из Константинополя, доставленных на корабле, пришедшем оттуда в четыре дня; они доказывают, но крайней мере, что о переговорах и не помышляли. И так, теперь же начнем готовиться к тому, чтобы провести зиму в этом государстве, и соответственно сему примем наши меры. Буду ждать вашего мнения. Я приказал воспретить вывоз отсюда хлеба за границу, а завтра отправляется курьер к Гейдену, с приказанием блокировать Дарданеллы вновь сформированною эскадрою. Я разрешил Воронцову воспользоваться всеми, находящимися здесь, свободными судами, дабы не было замедления в отправке провианта; что касается мер для перевозки оного на берег, то я их одобряю, и вам — из моих приказаний, отданных Грейгу — должно быть известно, что я уже думал о возможности это сделать посредством одного из морских экипажей, который будет заменен на кораблях гвардейским экипажем.

Вечером.

(Перевод). Любовный друг, ваш курьер от 31-го июля ⁸ только что прибыл ко мне, и я радуюсь, узнав, что вам лучше. Надеюсь, что вы, по благости Господней, скоро совсем поправитесь; но повторяю вам: берегитесь хорошенько. Удивляюсь, что в рапортах фельдмаршала ничего не говорится о том, что делается у Силистрии и вообще в той стороне, ни даже о причинах неудачной стычки около Енизагры. Стоило бы, кажется, сказать мне о том хоть [107] словечко. Говорят, что турки возвели новую батарею против редута фельдмаршала ⁹; а между тем теряют целый день на обсуждение средств для противодействия ей. Мне кажется, что, во всяком случае, следовало бы и можно было бы взять ее открытою смою; мы достаточно близки от нее для этого, и достаточно поддержаны собственным огнем. Не следует увеличивать дерзость турок слишком большою безнаказанностью, а для этого лучше всего служила бы ночная атака.

Ни Бальмен, ни курьер не видали турок и не слыхали о них во время своего путешествия; все было совершенно спокойно, и весьма неприятно то, что в гвардии многие начинают заболевать, и уже 300 ч. больных осталось в Бабадаге, между тем как, по прибытии к Дунаю, на дороге не оставлено было и ста человек! Меры, которые вы мне предлагаете, для снова припасов на берег — приблизительно те же самые, которые уже приняты; что касается того, чтобы нанять здесь рабочих, то это будет трудно и, полагаю — даже невозможно.

8-го числа. Михаил уехал; он отправляется в Бабадаг, а потом присоединится к голове колонны; я поручил ему осмотреть, по дороге, все госпитали, а равно войска и всякого рода команды. О результатах этого осмотра он уведомит вас письменно. Я имел сегодня хорошие известия из Петербурга.

Все три адъютанта мои сильно больны лихорадкою; Залусский и Бальмен в бреду. Прощайте, любезный друг; дай Бог поскорее узнать, что вы выздоровели, и получить добрые вести о ваших действиях. Кланяйтесь фельдмаршалу и нашим. Верьте дружбе любящего вас N.

Жена моя вам кланяется. [109]

_____________________________________________

Дибич — Императору Николаю.

Лагерь под Шумлою, 7-го августа.

(Перевод). Государь! Письмо ваше от 1-го августа ¹⁰ я получил в ту самую минуту, как отправлял курьера. Прошу ваше императорское величество принять заявление искреннейшей моей благодарности за все, что вы мне в нем говорите, и за ту заботливость, которую вам благоугодно выражать относительно моего здоровья. Я подчиняюсь всем предписаниям медиков, но, при всем том, выздоровление мое подвигается медленно. Полагаю, что несколько холодных и дождливых дней, которые были здесь за последнее время, содействовали этому замедлению; однако выздоровление мое [110] подвигается вперед, хотя и очень тихо. Более подробностей о здешних делах думаю написать В. В-ву в четверг, с адъютантом Фредериксом. — Не думаю, чтобы до прибытия гвардии мы могли что либо предпринять против Джумаи ¹¹, имея 12 весьма слабых бригад пехоты и занимая окружность в 50 верст; но так как неприятель ни в чем не изменяет своего расположения, то я надеюсь, что прибытие гвардии должно иметь самые решительные последствия, потому что, оставив для защиты укреплений 20 т. человек и двинувшись с остальными силами прямо по дороге на Джумаю, сераскир не найдет более никаких ресурсов, и мы можем льстить себя надеждою на полное уничтожение почти всего ядра турецкой армии — а это будет иметь значение, тем более решительное, что, судя по отличным известиям из Парижа и Лондона, которые В. В. благоволили сообщить мне, — эти сильные удары нанесены будут почти одновременно.

Мы все очень радуемся взятию Поти. Пункт этот имеет величайшую важность для будущей нашей торговли. Завтра отслужим молебен. Фельдмаршал повергает себя к стопам В. И. В-ва. Я тоже осмеливаюсь повергнуть к стопам Ее В-а глубочайшую благодарность за августейшую обо мне память и молю В. И. В. благоволить принять выражение чувств глубочайшей преданности и верности, с которыми имею счастие пребыть вернейший и покорнейший слуга граф Дибич.

Комментарии

1. См. переписку и донесения Ермолова, Дибича и Паскевича — императору Николаю Павловичу о событиях на Кавказе и о войне с Персией в 1826–1827 гг. Напечатаны в «Русской Старине» изд. 1872 г. изд. второе том V, стр. 706–726; том VI, стр. 39–69; 243–280.

2. Т. е. — у Браилова. Крепость эта, в то время, еще не была взята.

3. Вел. кн. Михаил Павлович, командовавший осадным корпусом под Браиловым.

4. Взятие Анапы кн. Меншиковым, в то время исправлявшим должность начальника морского штаба.

5. 26-го июля, летучий отряд Алиха-паши, внезапно напав на провиантский транспорт, стоявший у Енибазара, захватил значительное количество рогатого скота.

6. Ген.-адъют. Бенкендорф 2-й послан был, с 4-мя баталионами и 3-мя эскадронами в м. Праводы.

7. В ночь с 26-го на 27-е июля отряд гребных судов, под начальством капитана 2-го ранга Меликова, атаковал стоявшую у Варны турецкую флотилию, которая потеряла при этом 16 судов.

8. Этого письма нет.

9. Под Шумлою.

10. Письма этого не имеется.

11. Этим названием обозначался, на тогдашней карте, г. Эски-Джума (в 35–40 в. западнее Шумлы).

Текст воспроизведен по изданию: Император Николай Павлович и гр. Дибич-Забалканский. Переписка 1828-1830 гг. // Русская старина, № 1. 1880