АДРИАПОЛЬСКИЙ МИР 1829 ГОДА.

ИЗ ПЕРЕПИСКИ ГРАФА ДИБИЧА.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Бургас. 16-го ноября 1829.

Всемилостивейший Государь! После чрезвычайно трудного перехода узкими дорогами, ужасно попорченными от дождей, со Странджинских гор, мы прибыли 14-го числа этого месяца в Бургас. Погода стояла ужасная. К счастью, последние полки займут завтра в Румелии зимние квартиры; но меня беспокоит движение второго корпуса, тем более, что граф Пален остался по болезни в Варне, между тем как его начальник штаба умер здесь в Бургасе. Продовольственные транспорты находятся по ту сторону Балкан, и я оставлю их там, чтобы поправить лошадей и дождаться нескольких сухих дней.

Дурная погода в Румелии причинит нам большие затруднения, для перевозки продовольствия, потому что у нас мало сена, так как здесь не косят его, а к нашему приходу трава уже вся выгорела. К счастью большая часть деревень осталась цела и невредима, как бы в мирное время, несмотря на все передвижения наших войск; во время дороги это доставило мне большое удовольствие.

Мне привезли в Карабунар ключи от Журжи, и я счастлив, что могу повергнуть этот последний трофей кампании к стопам В. В. через моего адъютанта Барятинского, который поедет на Одессу, чтобы избегнуть двух карантинов. Осмелюсь препоручить милостям В. И. В. этого отменно усердного и весьма способного офицера.

Журжа занята Костромским полком, который будет сменен одним из полков 17-й дивизии. Я приказал срыть один из бастионов; к окончательному срытию крепости приступят весною, в видах облегчения работы. Все Турецкие жители вероятно уже покинули город.

Я застал здесь подполковника генерального штаба Менде, которого я посылал к великому визирю с подарками, назначенными ему В. В. Он остался этим очень доволен и ответил мне весьма вежливым [478] и дружественным письмом. Менде был принят очень хорошо; ему показали все окрестности крепости, которые наши офицеры не могли снять до сих пор; немедленно будет составлен генеральный план, и я надеюсь, что он выйдет удовлетворительный.

Из Константинополя не получал никаких известий. Тем временем прошел уже мимо фрегата «Blonde» 1 возвращающийся из Одессы; он остановился вне выстрела от брандвахты и вступил с нею в разговор; но оказалось, что они не могли понять друг друга: одни не разумели по-Русски, а другие говорили только на этом языке. Между тем другого бота не было послано, и утром фрегат отправился к Сизополю, где его не принял Соколовский из санитарных соображений. Это непонятное распоряжение Английского посла в Константинополе явилось вероятно прямым следствием ноты, которую Порта разослала союзным посланникам уже после заключения мира, по очевидным внушениям сэра Гордона. Князь Ливен прислал мне ее с фельдъегерем Непрошневым, который прибыл ко мне в Килиджи-Клиссе; я отправил немедленно копии к Орлову с моим адъютантом Рудзевичем, прося его не спешить объявлением великодушных намерений В. В., до предварительного разъяснения обстоятельств, или получения от меня депеш, которые я ожидаю каждый день из Петербурга, руководствуясь тем, что Ливен писал мне об отправлении им в то же время по этому поводу курьера; притом я предполагаю, что еще раньше прибудет курьер от графа Поццо.

Имею счастье присовокупить к этому письму заметку о слухах из Турецкой главной квартиры, которые привез нам полковник Менде. Особенно замечательным показалось мне в ней надежды, которые Турки возлагают на три державы по очищению нами княжеств; ибо у нас никто не знает намерений В. И. В на этот счет. Я писал эти строки, когда наконец прибыл курьер из Константинополя. Ройер пишет мне в длинном частном письме — копию с которого я пошлю графу Нессельроде — то что мы знаем уже об отправлении фрегата «Blonde» и Халиль-паши в Одессу. Он объясняешь это странное поведение причудливым характером сэра Гордона, но не хочет верить, чтобы он имел во всех этих действиях заднюю мысль. Не знаю, раскроет ли Орлов эти дипломатические тайны, но мне кажется, что политика двух союзных кабинетов должна быть уже известна из заключений Лондонских протоколов. Не будучи в состоянии судить об этом раньше, я жду с большим нетерпением известий из Петербурга, потому что, если к несчастью [479] можно предвидеть сериозный разрыв союза 6-го июля 2, то необходимо поспешить заблаговременным принятием нужных мер. Вместе с фельдъегерем из Константинополя прибыл бимбаши-Хасар-бей из Шумлы с очень любезным письмом от великого визиря, в котором он сообщает, что получил приказание выехать из Шумлы в Адрианополь, и что вследствие данного ему мною обещания позволить ему провести через наш район отряды численностью не более 2000 человек, он рассчитывает выступить с десятью эшелонами, содержащими всего 15,000 пехоты и 5,000 кавалерии и отправиться через Карнабад и Ямболь в Адрианополь. Он просит меня в тоже время поручить кому-нибудь закупку необходимых продовольственных припасов и фуража на его счет, чтобы избежать столкновения с жителями. Я полагаю возможным исполнить это и вместо платы я потребую с него то, что мы покупаем теперь для Адрианопольского госпиталя.

Болезненность до сих пор к несчастно нисколько не уменьшается; лихорадки продолжаются, и сопровождавшие их поносы сделались еще более смертельными вследствие дождей, перемежающихся со снегом и продолжающихся уже более 15 дней. Надеюсь, что перемена воздуха, с помощью Божиею будет иметь благоприятные последствия.

Приложение ко всеподаннейшему письму графа Дибича от 16-го ноября 1829.

(В записке заключаются сведения относительно великого визиря Решида-паши и имений высших лиц его свиты, собранные подполковником генерального штаба Менде, возившим в Шумлу — обычные подарки великому визирю, после обмена ратификаций Адрианопольского трактата).

1) В Шумле говорили, что великий визирь немедля выступает с большею частью регулярного войска и со всею артиллериею из укрепленного лагеря, чтобы занять зимние квартиры в Адрианополе.

2) Согласно со мнением великого визиря и главнейших лиц его свиты, Мустафуиашу Скодрийского обвиняли в том, что он не оказал тех услуг, которых в праве были ожидать от него в продолжение последней кампании, и неразумным образом действий в Филиппополе угрожал компрометировать Блистательную Порту. Полагают, что султан Махмуд воспользуется первым удобным случаем, чтобы строго наказать его.

3) Кажется, Турецкое правительство недовольно Албаниею, которая до сих пор не покорилась многочисленным реформам султана [480] Махмуда. Офицеры главной квартиры Решида-паши нисколько не скрывали того что необходимо было бы покорить эту провинцию и ее население силою штыков (это было их собственное выражение) и они предполагали, что эта экспедиция будет поручена великому визирю. Полагают что независимо от регулярных вооруженных сил, которыми он располагаете, Решид-паша вполне способен к выполнению этой задачи, будучи самым влиятельным человеком в этой части Турции, не исключая даже Скодрийского паши.

4) Общественное мнение в Шумле оправдываете султана Махмуда во всем, что он сделал и предпринимал для организации своих регулярных войск. Все согласны в том, что регулярные войска находятся в лучшем положении, чем иррегулярные, и с некоторою уверенностью предвидят, что будущее только можете укрепить и усовершенствовать учреждения, в которых Турецкое правительство должно отныне искать самой верной и надежной поддержки. Между турками находились даже такие лица, как главный интендант армии и другие важные чиновники, которые охотно излагали все выгодные последствия, могущие от этого произойти для могущества Оттоманской Империи. Они согласны в том, что султан сделал большую ошибку, обнародовав фирман, вызвавший войну. Они соглашаются, что тогда требовало благоразумие, подобно тому как и теперь, чтобы политика султана приносила всевозможные жертвы, налагаемые на нее иностранными державами, дабы выиграть время и упрочить начатое дело; они исчисляли меры, требуемые настоящими внутренними обстоятельствами Турции. Главною из таких мер они ставили покорение Албании и некоторых отдаленных частей Малой Азии, и приписывали большую важность необходимости ниспровержения учреждений, придающих большую силу корпорации улемов. Они полагают, что султан намерен произвести переворот с целью уничтожить эту оппозицию, и казалось, готовы поддержать его в этой новой борьбе. Наилучший дух господствовал среди регулярных войск, начальники были воодушевлены надеждою видеть их все более и более улучшающимися.

5) Ненависть против Греции и Греческого населения Архипелага и Морей была весьма сильна: на эту страну и на Европейское покровительство смотрят как на источник всех бед и несчастий, от которых в продолжение десяти лет страдала Турецкая империя.

6) Великий визирь Решид-паша пользуется большею любовью и уважением среди своих войск; это человек откровенный, честный, очень храбрый одаренный здравым смыслом, не обладая, однако, блестящим умом. Изо всего того, что можно было заметить в Шумле, ничто не оправдывает сомнений иногда высказываемых относительно его верности и честолюбивых замыслов на Албанию, за исключением только сильного желания иметь свидание с графом Дибичем-Забалканским. [481] Он сам и Махмуд-ага, ренегат Саксонский, самый близкий его доверенный, неоднократно возбуждали этот вопрос. Визирь не преминул настаивать на этом желании и прибавил, что находит свидание это необходимым, не выставляя конечно побудительных причин, заставивших его так настойчиво просить об этом.

В Шумле распространено было мнение, что Решид-паипа останется великим визирим и что он сочувствует системе реформ, введенных султаном Махмудом.

7) Появление Английского фрегата «Blonde» в Черном море и его крейсерство вдоль западного берега этого моря по-видимому не представляет собою единственной военной рекогносцировки, которую Англичане сочли нужным исполнить; два офицера этой нации, рекомендованные великому визирю Английским посольством, провели несколько дней в Шумле и уехали с намерением посетить Кулевчу, Праводы и Варну.

8) Лица, пользовавшиеся полным доверием великого визиря, высказывали мне, предположение, что Русская армия очистит Валахию и Молдавию прежде срока, назначенного Андрианопольским миром, в надежде, что государи Англии, Франции и Австрии употребят все усилия для принуждения Русских отказаться от этого права.

___________________________

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Бургас, 24-го ноября 1829.

Всемилостивейший Государь! Только вечером 20-го числа, в тот самый день, когда мы возносили перед престолом Божиим наши горячие молитвы о Вашем Величестве, ко мне явился последний фельдъегерь и чрез него узнал горестную весть о серьезном нездоровья В. И. В., к счастью сопровожденную наилучшими надеждами врачей. Я слишком верю в дарованные России милость и покровительство Всевышнего и в искренние и пламенные молитвы миллионов верных и благочестивых подданных, чтобы не разделять с ними этих дорогих надежд; но мысль о продолжительности болезни и о множестве работ, которые могут накопиться для В. В., весьма печальна. Мы с беспокойством ожидаем вестей, обещанных мне Чернышевым. Да будут они такие, каких мы просим у Господа в наших горячих молитвах.

В. В. увидите из моих депеш ко графам Нессельроде и Чернышеву, что у нас не произошло ничего особенно интересного; от Орлова еще не получал вовсе известий, что я не совсем понимаю, несмотря на дурные дороги этого времени года.

Великий визирь к счастью отказался от намерения идти со своими главными силами через Ямболь. Он отправит по этой дороге только от 2,500 до 3,000 человек, и я думаю, что этим он немного [482] выиграет; главные силы пойдут на Тырново, а оттуда, вероятно, через Габрово.

Здесь настоящая зима, но она скоро превратится в ужасную грязь.

Я получил очень утешительные вести о вспомоществовании, оказанном Турками для Адрианопольского госпиталя. Шумла почти совсем очищена, потому что Гусейн также уходит, оставляя артиллерию большого калибра среди нас в такой крепости, которая может быть обороняема только большими силами — все это отличается невидимому отсутствием враждебного характера; со своей стороны я уверен, что Порта поддержит свои собственный и наши выгоды, если Орлову удастся победить преобладающее влияние, которого достиг человек посредственный, а именно посланник коварного и непонятного Лондонского кабинета.

Положение второго корпуса, каким оно было в Румелии, о чем я посылаю донесение Чернышеву, основанного на рапорте Сулимы, сообщая вместе с тем в подробности свое мнение, — требует настоятельно, чтобы новый корпусный командир был поддержан хорошим начальником штаба. Габбе слишком болезнен, чтобы занять теперь это место; предстоит обратиться к энергическим мерам. Я послал Мартынова помочь Красовскому собрать все разбросанное по дороге, и надеюсь, что потеря не будет велика, так что мы вывезем все, кроме лошадей, павших, вероятно, от истощения сил; беспорядок и в особенности слабость со стороны главных начальников приводят меня в отчаяние.

Предшествовавший фельдъегерь привез мне новую милость — великолепный фельдмаршальский жезл; пламенно желал бы носить его всегда, заслуживая Ваше августейшее благоволение. Еще в Адрианополе я получил фельдмаршальские эполеты, но здесь только я узнал, что это был также дар В. И. В. повергаю к стопам Вашим, Государь, чувства моей искренней и верноподданнической благодарности за эти новые выражения монаршего благоволения.

Припадаю к стопам Е. В. Государыни Императрицы. Дай Бог, чтобы ее августейшее здоровье, поправившееся так счастливо, не поколебалось от беспокойств, которые она должна испытать в настоящее время.

___________________________

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Бургас 30-го ноября, 1829.

Всемилостивейщий Государь! 13-го и 16-го числа сего месяца фельдъегери привезли мне радостные вести о здоровье В. И. В. Возблагодарим Господа Бога и будем уповать на милосердие Всевышнего и надеяться, что слабость, которая всегда бывает последствием подобных болезней, то же скоро исчезнет.

Вчера я получил приказание В. И. В. касательно отправки [483] линейного корабля в Архипелаг; сегодня я посылаю необходимые приказания контр-адмиралу Соколовскому и графу Орлову; но, судя по медленности, с которой Турки относятся ко всем делам, я опасаюсь, чтобы Рибопьер не прибыл к нам прежде, чем мы будем в состоянии отправить к нему на встречу корабль. Между тем будет очень хорошо получить и с нашей стороны в подобном деле согласие Турок, хотя впрочем я не знаю, будет ли выгодно для нас приучать их видеть военный флаг в их проливах, ибо, как известно, привычка у Турок составляет все.

Здесь продолжается жестокая зима. Дороги ужасны. 8-ая дивизия и прежняя 9-ая должны были оставить почти весь свой обоз в Козлудже и Базарджике, чтобы не погубить окончательно остаток лошадей, которых они и без того потеряли много вследствие ужасных грязей в конце октября и в начале этого месяца. Все это будет приведено в порядок, и я начинаю уже теперь подготовлять меры, которые необходимо принять весною. Так как у нас много сена в Болгарии, то я надеюсь, что мы начнем перевозку его в марте месяце.

Известие о распределении наших войск по квартирам в Румелии очень утешительны. Болезни прекращаются, состояние войск хорошее; 12-я дивизия, размещенная в портах, находится в худшем положении.

Мы каждый день ждем великого визиря в Карнабад, через который он проедет с 1,000 чел. кавалерии. Гусейн-паша прошел уже Сливно, пехота также начала неделю назад движение по Тырновской дороге.

В Шумле взорвало больший пороховой погреб, по неосторожности нескольких топджи; 2,000 ящиков с порохом (по обыкновенной мере около 10,000 пудов), 60,000 снарядов, большею частью снаряженных и 40 полевых орудий, которые великий визирь образовал из резервов Шумлы, Адрианополя и Рущука и которые должны были отправиться вместе с ним в Адрианополь — все это было уничтожено при этом взрыве; говорят, что пушки совершенно расплавились от такого жара. Вместе с тем сгорел также главный провиантский магазин более чем с 10,000 мешками припасов. Можно теперь сказать, что защита Шумлы, где Турки оставили самый слабый гарнизон, под начальством Сулеймана-паши, находится в самом плачевном состоянии.

Известия из Адрианополя хороши. Али-паша ведет себя весьма сдержанно, и наш госпиталь в хорошем состоянии; но я с прискорбием должен донести В. В., что Прусский майор Вильдермец, прибывший сюда уже больным и слабым, умер после изнурительной болезни; все его вещи и бумаги я приказал отправить в Прусское посольство в Константинополь. [484]

___________________________

Император Николай — графу Дибичу.

Петербург 10 (22) декабря 1829.

Наконец, любезный друг, благодаря Богу, я сам могу отвечать вам на ваше письмо, которое получил вчера. Я почти совсем оправился от поразившей меня болезни, но милосердие Божие на этот раз сохранило меня жене и детям; чувствую только слабость в ногах, однако, я сегодня мог ездить верхом и, следовательно, готов на службу. С нетерпением жду известия, что вы избавились от лихорадки; это опасная болезнь вообще и в особенности в ваших краях.

Подробности о походе 2-го корпуса очень печальны; однако сегодня я получил известие от Воронцова о вступлении их в Бессарабию и что поход и все остальное идет прекрасно. Сейчас же отправил Павла Палена, чтобы он был на месте, и полагаю Веймарна дать ему начальником штаба; это необходимый для него человек.

Не могу еще писать долго. Еще одно слово: переведите выздоравливающих с той стороны Дуная в войска, которые остались при вас, с выключкой из прежних полков; это будет для них хорошим средством избежать продолжительного пути в такое дурное время года, а ваши войска приведет в больший комплекта. Навсегда вам доброжелательный Николай.

Жена вам кланяется. [485]

___________________________

Император Николай — графу Дибичу.

Петербург, 28-го декабря 1829.

Любезный друг, ваше последнее письмо и приятные новости от Орлова весьма меня порадовали. После такого начала можно вполне надеяться на достижение того, что мы ожидаем от его миссии. Надо ему отдать справедливость, что он начал дело прекрасно; надеюсь, что он будет продолжать также. Новостей никаких здесь нет, также и в политическом отношении. Дело выбора Греческого государя еще не кончено; однако кажется, что все голоса будут окончательно на стороне принца Кобургского; пора бы кончить, ибо все это не имеет смысла, почти также, как образ действий Гильемино и Гордона, старающихся компрометировать Турецких сановников; мы увидим, куда это их приведет.

Весьма рад слышать, что болезни начинают уменьшаться у вас; чума в Одессе и Бессарабии прекращается, и я с нетерпением жду известий из 2-го корпуса; получил их из Бугской бригады, которая благополучно пришла в Дубоссары и выдерживает карантин. Морозы уменьшились, мы же имели в свою очередь 27 градусов, почти без снега. Все спокойно и идет прекрасно, много веселятся; опасаюсь, что это не имеет места в Бургасе и окрестностях. Я был бы весьма рад узнать, что вас всех здесь нет, в особенности вас, любезный друг, приносящего мне тяжелую жертву, но которую я умею ценить, будьте в этом уверены. Прощайте, навсегда вам доброжелательный Николай. Жена вам кланяется.

Сообщил Н. К. Шильдер.


Комментарии

1. Фрегату «Blonde» разрешено было пройти Дарданелы (с орудиями хотя и маскированными) еще до заключения Адрианопольского мира. Турки смотрели на него как на предвестника Английского флота, который освободить Черное море от Русского владычества. — Н. Ш.

2. Тройственный Лондонский договор, заключенный между Россиею, Англиею и Франциею, 24 июня (6 июля) 1827 года. — П. Ш.

Текст воспроизведен по изданию: Адрианопольский мир 1829 года. Из переписки графа Дибича // Древняя и новая Россия, № 3. 1880

© текст - Шильдер Н. К. 1880
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Древняя и новая Россия. 1880