Император Николай — графу Дибичу.

Александрия. — 12-го сентября 1829.

Ваш курьер от 30-го числа прибыл ко мне вчера утром, любезный друг, и я не могу иначе начать мое послание, как [562] поблагодарив Бога, сказать вам bravo, bravo и bravo. Мой ответ — св. Георий первой степени, который вам посылаю; вы его вполне заслужили! Теперь еще раз искренно благодарю за ваш образ действия, столь же твердый и искусный, сколь благородный и умеренный. Положение ваше достойно главнокомандующего Русской армии, стоящей у ворот Константинополя. В военном отношении оно баснословно и воображением едва можно себе его представить: правый фланг, опирающийся на флот, отправленный из Кронштадта, левый — на Севастопольский флот; Прусский посланник, являющийся в вашу главную квартиру и приносящий мольбы султана и свидетельство о гибели, подписанное послами Французским и Английским! После этого остается только сказать: Велик Бог Русский! и спасибо Забалканскому.

Теперь, любезный друг, я снова самым положительным образом требую от вас, чтобы допустить занятие княжеств в виде гарантии отнюдь не дальше, чем на один год. Вместо этого удержите за собою прибрежные пункты и непременно требуйте сначала Батум и даже Карс, если это окажется возможным. Батум для нас весьма полезен, а Карс мог бы равноценен нескольким миллионам. В депешах Нессельроде очень ясно изложены самые выдающиеся неудобства одного и выгоды другого; даже Англичане находят, что это просто и естественно.

Бога ради, займитесь возвращением возможно большого количества [563] войск, оставив себе только крайне необходимое число. Прикажите также Гейдену, дабы он половину своей эскадры отправил на зимовку во Францию.

Чернышев уж известил вас о переменах, которые предполагаю сделать в распределении дивизий по корпусам, об упразднении главного штаба 2-й армии, равно как и штабов 6-го и 7-го корпусов. Полагаю все армейские корпуса содержать на будущее время в составе четырех пехотных дивизий, имея четвертую дивизию каждого корпуса в кадровом составе, что будет соответствовать числу кадровых дивизий, бывшему у нас до войны, но с тою выгодою, что мы не будем иметь два корпуса вновь переформированных. Я поручил фельдмаршалу разработать согласно с моими мыслями проэкт дислокации, и все уже готово; и так, по мере возвращения, войска займут новые квартиры; Пален перейдет в 1-й корпус, Красовский — во 2-й, двумя дивизиями которого он уже командует. Ридигер получит 3-й корпус, который, полагаю, вы оставите еще для княжеств ежели вы не пожелаете только отправить сначала Рота с прежними корпусами 6-м и 7-м, составляющими нынешний 5-й. Вот четыре превосходных корпусных командира, и 4-й корпус, прежний 5-й, усиленный кадрами 16-й дивизии, находится в Москве под начальством храброго старика Савоини. Бугская дивизия с 4-ю уланскою составит кавалерию 5-го корпуса, причем 4-я останется при нем, а Бугская [564] дивизия возвратится в поселения. От упразднения всех этих штабов произойдет сбережение около 300,000 рублей, но экономия от корпусных командиров, главных штабов и артиллерии — гораздо больше. Во время возвращения войск необходимо обратить самое строгое добросовестное внимание на то, чтобы не занести чумы. Вас лично обязываю отнестись к этому со всевозможною строгостью и самому подавать пример. К несчастию недавний пример показал, насколько это существенно; госпитальное судно «Скорый» выехало с больными из Сизополя, останавливалось в Месемврии, где 50 больных, и через них заразилось чумою; все умерли, кто ни соприкасался с этими людьми; опасаются за Севастополь, что было бы ужасно.

Я приказал графу Витту и Воронцову приготовить все, что окажется возможным и полезным, для облегчения карантина войскам; но крайне необходимо, чтобы вы внушили всем начальникам и подчиненным их, что они первые должны единодушно работать, дабы искоренить зло, ежели оно есть, или помешать ему возникнуть. Вы скажите им также, что ни чины, ни заслуги не помешают применить военные законы ко всякому нарушению предписанных правил и в особенности к желающим добыть себе льготы, которые эта болезнь отнюдь не допускает. Предупредите самым точным образом Воронцова и Витта о времени прибытия войск и о их направлении. Вполне поручаю вам это дело. [565]

Жена вам кланяется, любезный друг. Поклоны Толю, Палену и Орлову. Навсегда вам искренно доброжелательный.

Николай.

Сиверсу дал св. Георгия третьей степени; его подвиг достоин истории. Прошу составить мне особую записку для назначения отличий полкам, участвовавшим в этой войне.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь, — 18-го сентября 1829.

Всемилостивейший Государь! В. И. В. увидите из моих сообщений графу Нессельроде, что наконец вчера Турецкие уполномоченные заявили оффициально нашим, что к ним прибыла от их правительства ратификация и что вообще они начинают обнаруживать большее усердие для выполнения установленных мирных условий, без чего они должны ясно предвидеть, что им не уступят ни одной пяди земли. Вместе с тем, я очень опасаюсь, чтобы невыносимая медленность Турок не заставила их еще наделать глупостей, что, к великому неудовольствию нашему, замедлит выступление войск, столь нуждающихся в продолжительном покое. К счастию погода прекрасная и обещает нам сухую и продолжительную осень.

Паша Скодрийский остановился в Филиппополе. Киселев и Гейсмар преследовали его по ту сторону Врацы, когда к ним пришло известие о мире; они однако заняли ущелья по ту сторону Балкан. Пока Турки не выполнять всех условий касательно Сербии, я думаю Гейсмара оставить около Врацы, а Киселева приблизить к Шумле до Габрова. Если паша Скодрийский осмелится сделать один шаг вперед, я поступлю с ним, как с бунтовщиком против Порты, что я уже объявил уполномоченным.

Осмеливаюсь повторить мою почтительнейшую просьбу относительно того, что нам делать с Греками и Болгарами, которые, вероятно, в значительном числе последуют за нами, когда мы станем оставлять эту страну. Я спрашивал Желтухина, не может ли он поместить их пока в княжествах; но подобная мера должна быть, по моему мнению, только временною. [566]

Толь уехал сегодня утром, — отъезд друга, которого я почитал, и может быть единственного человека, с которым я, при сообщительном характере, мог быть откровенным, к тому же по долгу службы, оставил после себя такой пробел, восполнить который нелегко даже и в более мирное время.

По получении последних приказаний В. И. В. я все-таки полагаю, что генерал Красовский может быть полезен и вне командования корпусом. В этом случае, Красовский мог бы прекрасно исполнять должность начальника штаба, особенно, если Нейдгарту нельзя приехать сюда. Садгер постоянно в походах и кажется доволен, хотя действия его стеснились заключением мира и приказаниями, данными мною заранее и весьма точными относительно уважения всего того, что относится к Магометанскому культу.

Слабость и болезни в этом прославленном климате не прекращаются, — я принужден дать отпуск незаменимому Фонтону, Безродному, Витту и многим генералам, чтобы не потерять их.

Господу Богу угодно было поддержать мои силы, и я надеюсь, что Провидение сохранит их для добросовестного исполнения службы В. В-ва.

Генерал Завадский скончался, после продолжительной болезни, от сильных ран в голову, породивших воспаление мозга.

Император Николай — графу Дибичу.

Петербург. — 22-го сентября 1829.

Возблагодарив Всемогущего на Марсовом поле среди войск и огромной толпы, обращаюсь к вам, любезный друг, с душевною благодарностью за счастливый конец, увенчавший вашу блестящую кампанию. Адрианопольский мир — самый славный из когда-либо заключенных, и вы съумели придать ему характер, приличный миру, заключенному после такой войны; наша умеренность зажмет рты всем нашим клеветникам, а нас самих мирит с нашею совестью. Еще раз спасибо, на всю жизнь. Чин фельдмаршала, пожалованный вам сегодня, принадлежать вам по праву.

Ничего не могу сказать вам кроме того, что говорил в [567] предыдущих письмах относительно княжеств; Нессельроде также развил вам все это в депешах, которые вы получили. Я возвращаюсь к сему только для того, дабы сказать, вам, что Силистрия, Кюстенджи и позади Бабадаг с Гирсовым и Сатуновым будут нам достаточны, на этом я настаиваю. Остальное кончайте, как можно скорее.

Орлов поедет на время в Константинополь, дабы окончить с подробностями, а что касается до замены денежного вознаграждены, то курьер привезет вам скоро инструкции. Старайтесь возвращать войска, мною требуемый; ежели обстоятельства даже снова изменятся, то всегда возможно будет вас своевременно усилить.

Искренно одобряю ваше намерение остаться там; я узнаю вас в этом, и сам хотел даже предложить вам; сие необходимо. Я позволил Толю возвратиться, но не знаю, право, кто мог бы достойным образом заменить его.

Все перемены в организации армии находятся в сегодняшнем приказе. Наш бедный фельдмаршал очень страдает и заметно слабеет. Пора об этом подумать.

Я сделал все для Чевкина, он прекрасный малый.

Жена вам кланяется, она нездорова несколько дней и лежала в постели. Прощайте, любезный друг, навсегда ваш доброжелательный

Николай.

Поклоны Толю, Палену и Орлову. Возвращаете ли вы Палена? [568]

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь — 24-го сентября 1829.

Всемилостивейший Государь! По моим донесениям графу Нессельроде, В. И. В. изволите усмотреть, что дипломатические дела идут довольно успешно, хотя с нестерпимою медленностью, свойственною вообще Оттоманам, при ведении своих дел. Эта особенность была весьма полезна нам в военное время, но становится весьма неприятною при мирных сношениях, когда нужно требовать с их стороны выполнения данных обещаний. Тем не менее, я льщу себя надеждою, что иногда путем угроз, иногда же, оказывая им маленькие одолжения, оставаясь однако всегда верным букве трактата, мы окончим все дело дружелюбным образом; особенно, если В. И. В. удостоите принять посольство Галиль-паши, которым они, казалось, были очень озабочены и в котором я не вижу ни какого неудобства. Говорят, что он человек очень обыкновенный, обладающий однако хорошими манерами и знакомый даже немного со Французским языком. Обстоятельство, что он сделался недавно зятем султана, возвышает его в политическом отношении; до сего времени он был известен, как один из первых деятелей по сформированию регулярных войск, но главными образом — как усыновленный любимец Хозрева-паши, единственного человека, отличающегося своими выдающимися качествами в Константинополе и удостоенного полного доверия султана, благодаря столько же твердости и усердию, выказанным против различных заговорщиков, сколько и прозорливости, с которою он отсоветовывал войну с Россиею, хотя он, как говорят, нерасположен к нам. В поведении Скодрийского паши усматриваю действия человека, изменившего своему государю и готового еще изменить ему. Я поступлю с ним решительно, но старательно отстраню все, что имеет малейшую тень неприязненных отношений, пока он сам не принудить к тому. В ожидании этого я приказал Киселеву с 6-ю баталионами и 8-ю эскадронами двинуться к Габрову, а Гейсмару с таким же отрядом угрожать Софии со стороны Врацы.

Надеюсь, что мое письмо, посланное с известием о заключены мира, и словесный доклад Чевкина могли хотя частью представить В. В. основаны, которыми я руководствовался в деле относительно гарантий, требуемых от Турок. Однако считаю своею обязанностью представить В. В-ву по этому предмету прилагаемую при сем записку. Я буду крайне огорчен, если, ошибаясь в моих политических и военных соображениях, я сделал, Государь, что-либо противное вашим августейшим намерениям. К причинам, заставившим меня предпочесть княжества другим гарантиям, я должен прибавить то, что по моему мнению необходимо отнюдь не терять из вида возможность разрушения Оттоманской империи, которая уцелела, благодаря только великодушию В. В-ва, но которая даже при этой могущественной поддержке, по всей [569] вероятности, не устоит на пути начавшегося крайнего разложения. В этом случае, которого нам желательно избегнуть, я не возьму никаких других гарантий, кроме доходов княжеств, за наши громадные издержки для войны, возбужденной Портою.

Санитарное состояние армии теперь немного лучше. Если дела пойдут так, как я рассчитываю, и если ратификация прийдет вовремя, то я надеюсь, что фирман касательно Журжева и Сербии и первые 100,000 дукатов прибудут весьма кстати, чтобы начать в первых числах октября эвакуацию стран, лежащих по ту сторону Страджи; с этого времени я начну отправку войск будущих 1-го и 2-го пехотных корпусов, удержав временно только 7-ю дивизию. Я переведу тогда мою главную квартиру на несколько месяцев в Ахиоло. Если В. В. осуществите мысль, которую сообщаете мне в последнем письме и разрешите мне отослать кадры, имеющие пополниться рекрутами и приступить к комплектованию дивизий, остающихся по сю сторону Дуная, тогда я могу тотчас же отправить и 7-ю дивизию. 9-я и 17-я дивизии не нуждаются даже в этом комплектовании, так как они довольно сильны и остаются в виде резерва в княжествах.

Я напишу графу Гейдену, чтобы он приготовил половину своего флота к возвращению во Францию. Но я полагаю, что следовало бы дождаться отплытия Английского флота и выполнения трактата, на сколько он относится к Греции.

Я приложу все старания в точности исполнить повеления В. В-ва относительно чумы; но я нахожусь слишком далеко, чтобы отвечать за выполнение дела, требующего непременно личного присутствия и примерной, исключительной строгости; я немедленно отправлюсь в эти местности, лишь только устрою Забалканскую часть. В ожидании этого я уже приказал трем козачьим полкам усилить полицию в княжествах. Все меры предосторожности будут приняты, и я могу отвечать В. В. за точность их исполнения со стороны генерала Красовского.

Не понимаю, каким образом «Скорый» мог принять больных в Месемврии, и еще менее, как могли быть там зачумленные, если не было ни одного случая эпидемии. Я также еще не дал приказания для эвакуации больных из Сизополя, а приказал тотчас навести справку об этом.

Я весьма признателен В. В. за прекрасную награду, которую вы пожаловали храброму генералу Сиверсу. Это достойный генерал и прекрасный слуга во всех отношениях.

Приложение ко всеподданнейшему письму графа Дибича.

24-го сентября. 10

Не осмеливаюсь судить о политических основаниях, которые [570] заставили бы предпочесть занятие побережий Черного моря оккупации княжеств.

Мне всегда казалось, что Европа будет смотреть с гораздо большею завистью на оккупацию провинций, уже и без того отделенных некоторым образом от Турецкой империи, имеющих отдельное управление, учреждение которого тотчас или спустя некоторое время — зависите от воли В. В-ва; временное же пребывание в них наших войск является даже необходимым, если желают установить там лучший порядок вещей. Я полагал, что подобная оккупация, чисто оборонительного и административного характера, возбудит меньшую зависть в Европе, чем занятие прибрежий Черного моря; ибо в последнем случае мы приобретаем позицию наступательного характера, так как посредством ее в одну кампанию (приготовления к которой было бы возможно скрыть от Европы) мы можем явиться перед стенами беззащитной столицы Оттоманской империи. Оккупация, распространяющаяся и по ту сторону Балкан, по моему убеждению, не могла бы дать миру даже преимуществ полного перемирия.

Если это занятие побережья дойдете только до Варны, то, конечно, оно не будете иметь такого неприязненного характера, но за то не представите тех выгод, которые заставили бы предпочесть это занятие обладанию Силистриею, в особенности если Варна будет срыта — что разумеется само собою, прежде чем ее возвратят Туркам.

Только одна Европейская держава могла быть поставлена в затруднительное положение продолжительным занятием княжеств, которые она разными коварными интригами старается настроить против нас и возбудить беспорядки; несмотря однако на все ее успехи в этом отношении, я считаю временное занятие княжеств с этой точки зрения мерою весьма полезною. Венский двор будет стеснен, и ему уже нельзя будет открыто продолжать свои интриги. Мне кажется, что поставить ее в такое положение было бы и справедливо, и политично с нашей стороны. Теперь я перехожу в область собственно военную. В стратегическом отношении занятие побережий до Сизополя даст нам, конечно, значительные преимущества и, как я сказал выше, возможность появиться в Адрианополе; но, повторяю, такое положение мне кажется невозможным в политическом отношении, да и по другим военным соображениям оно представило бы большие неудобства. Первое и самое существенное неудобство, противоречащее чувствам В. И. В. — это чрезвычайно нездоровый климат во всех местах побережья. В. И. В. видели, что в Сизополе на 3000 человек гарнизона приходилось 2000 больных; следовательно смертность там простиралась до того, что из двух человек умирал один и больше, и это было до обнаружения чумы. В. В. изволили видеть из донесений, до каких ужасающих размеров достигла смертность, без всякой заразы в войсках, расположенных в Инаде и Мидии. По словам жителей и [571] данным, сообщенным епископами, Ахиоло, Бургас и Месемврия — столь же вредны в санитарном отношении, сколько Сизополь и Мидия; вследствие этого нам приходится устраивать госпитали по деревням и баракам, удаленным на некоторое расстояние от города.

Из южных побережий один Сизополь находится в оборонительном положении. Потребуются еще огромные работы и, по примеру печального опыта прошлого года, большие жертвы людьми, чтобы дать Бургасу, Ахиоле и Месемврии хотя посредственное оборонительное значение; и все это послужить ни к чему, ибо вследствие недостатка пресной воды, эти пункты не выдержат ни в коем случае продолжительной атаки.

Я полагаю, достаточно этого краткого обзора, исходящего из опыта и искреннего убеждения, чтобы доказать невыгоды, связанные с оккупациею побережья и залива Бургасского. Мнимые выгоды обладания Бургасом восхваляются лишь со стороны стратегов, никогда его не видавших. Обладание этою местностью тогда только может представить очень большую и действительную выгоду, когда победоносная армия будет находиться на южном склоне Балкан; но оно не окажет существенного влияния на самый переход; успех последнего всегда решится на Камчике, который должен быть признан ключем его.

Мне остается теперь сравнить выгоды и невыгоды оккупации побережья от Варны до устьев Дуная с оккупациею княжеств и Силистрии включительно.

В стратегическом отношении обе гипотезы представляют, по моему мнению, почти одинаковые выгоды. Нельзя как следует перейти Балканы, не овладев Силистриею и Варною. Осада одной из них сделается неизбежною, если не сроют ту из крепостей, которая будет возвращена Туркам, или же, если Оттоманское правительство успеет возобновить без потери времени возвращенную ей крепость. А это совсем неправдоподобно.

Все крепости Бабадага, хотя бы они были снова восстановлены и вооружены (на что потребуется промежуток, времени в несколько лет) окажут всегда самое ничтожное сопротивление, что доказывает опыт всех предъидущих войн. Предмостные укрепления в Сатунове или же в Силистрии обеспечивают за нами переход через Дунай при той, или другой гипотезе; притом занятие княжеств позволить нам устроить несколько подобных переправ при помощи плотин, устраиваемых на левом берегу реки.

Числительность войск должна быть также одинакова в обоих случаях. По моему мнению, потребуется на зиму 1830 года две пехотные дивизии и шесть козачьих полков; на следующие годы можно будет убавить на половину пехоту, оставив только одну бригаду в Силистрии, одну в Валахии и одну в Молдавии. Местных пандуров и козаков будет достаточно для занятия такой большой реки, как Дунай. [572]

Возвращаюсь к весьма важному вопросу — санитарному.

В. И. В. изволите предполагать, что климат княжеств вреднее прибрежного; но двухлетний опыт войны убедил нас совершенно в противном. Смертность в Бабадаге, Варне, Кюстенджи, Мангалии, Гирсове и Мачине была ужасна, как в госпиталях, так и в войсках; она была там до появления чумы даже гораздо сильнее, чем в самых нездоровых местностях княжеств во время ее свирепствования.

Вся горная часть княжеств представляет чрезвычайно здоровую местность, так что ничто не помешает нам расположить там наши войска во время жаров. Только Силистрийскому гарнизону будет похуже, но все-таки его положение в этом отношении будет гораздо лучше, чем в Варне.

В финансовом отношении — содержание войск в Молдавии и Валахии будет стоить несравненно дешевле, чем в Болгарии, куда прийдется привозить все, кончая дровами, — не считая доходов с княжеств, которые при хорошей администрации могут дойти до нескольких миллионов, если не назначать господаря. Кроме того, можно получать и дань, которую провинции обязаны будут платить султану, не считая издержек на их управление. Доходы дойдут вероятно до 1.000,000 рублей, или по меньшей мере до 1 1/2 миллионов Турецких пиастров, между тем как оккупация береговой полосы Черного моря не принесет ровно никаких выгод и не будет в состоянии покрыть издержки на администрацию.

Я считаю обязанностью изложить В. И. В. основания, руководившие мною при выборе гарантий, — основания, систематически и зрело обдуманный вместе с уполномоченными и дипломатами, которые находились при моей главной квартире. Я проникнут убеждением в их чрезвычайной важности. Ваша мудрость, Государь, решит это дело и у вас всегда останется времени войти в желаемое соглашение с Турками, ибо эвакуация местности, прилегающей к Бургасскому заливу, назначена к будущей весне.

Я полагаю, что гораздо труднее будет добиться территориальных уступок в Азии. Турки опасаются всякого расширения России в Азии несравненно более, чем в Европе, придавая своим владениям в последней значение лагерей. При редакции статьи трактата относительно Азии я руководствовался сообщением графа Нессельроде, и я не счел себя в праве прибавить во время переговоров новые требования к тем, которые я определил при открытии конференции; к тому же на этот счет Турецкие уполномоченные не делали никогда ни малейших предложений.

Признаюсь вам в то же время, Государь, что насколько я знаком с местностью из донесений, которые я старался получать, когда [573] имел счастье занимать прежнюю мою должность 11, Карс кажется мне даже весьма мало полезным наступательным пунктом, после того как мы владеем Эриванью и, когда угодно, можем укреплять Толынь. Батум с плохою гаванью, совершенно открытою для северного и западного ветров и отделенный от торговой дороги, идущей вдоль Риона и через Кутаис, двумя едва проходимыми горными цепями, — по моему мнению, нисколько не нужен для прикрытия нашего фланга, и должен сознаться вам, Государь, что не считаю удобным, чтобы в конце войны, в которой ваши армии в Европе и в Азии покорили столько провинций и крепостей, — требовать еще уступки города, которому даже не угрожали эти войска.

Простите, Государь, если я ошибаюсь; но я счел бы себя преступником, если бы я не поверг на благоусмотрение ваше с полною откровенностью побудительные причины, руководившие мною в таких важных обстоятельствах 12.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь — 24-го сентября 1829.

Всемилостивейший Государь! Повергаю к стопам В. В-ва мою глубочайшую и искреннейшую признательность за ленту св. Георгия. Это есть великая награда, которая всегда составляет предмет желаний каждого Русского воина, относящегося с любовью к своему званию. Августейшие слова, сопровождавшие ее, еще более дорогие моему сердцу, осчастливили меня тем больше, что они относились к храброй армии, достойной носить Ваши знамена, Государь, по тем чувствам, которые она так искренно разделяет со своим начальником и которые дали ей взаимную уверенность, заставившую каждого с помощью Божиею исполнять свой долг для выполнения ваших августейших предначертаний.

Наградив меня столь щедро и притом вдвойне почти при каждом случае, В. В-во позволите мне ходатайствовать также о [574] награждении мо их главных и достойных сотрудников — генералов Толя, Палена, Рота, Ридигера, Красовского и Киселева.

Для первого, который всегда и во всем был моим главным помощником и лучшим другом и который, принося всякое самолюбие в жертву своему долгу, исполнял его самым достойным образом, — осмелюсь просить св. Георгия второй степени, по примеру Коновницына, который получил этот орден за кампанию 1812 года. Той же награды осмелюсь просить и для генерала Рота, выигравшего блестящие сражения 31 мая при Камчике и Месемврии и выказавшего величайшее усердие при Сливне и в делах как до, так и после взятия Адрианополя; мне кажется, что его заслуги могут не только сравняться, но даже превосходят заслуги многих генералов, удостоенных этим орденом милостью ваших августейших предков. Если же В. В. не соизволите пожаловать ему этой награды, то я просил бы для этого генерала, титул графа, хотя признаюсь, что орден св. Георгия второй степени я считал бы самою достойною наградою для воина, который — несмотря на личные недостатки, которые я никогда не буду защищать — представил блестящие доказательства величайшей храбрости, покрыть ранами и удостоен св. Георгия третьей степени еще в достославную кампанию 1812 года. Граф Пален не имел случая участвовать в делах, начиная с битвы при Кулевче, которую начал и окончил вторый пехотный корпус; служа всегда примером честности, отличаясь исполнительностью, всегда при своих войсках, несмотря на почти постоянные недуги, — этот достойный генерал вполне заслуживаете милости В. В-ва, и я осмеливаюсь просить для него алмазные знаки ордена св. Александра Невского с лестным рескриптом. Для генерал-лейтенанта Ридигера — Владимира первой степени, за блестящие дела при Айдосе и при Сливне, которые он решил сразу, — если В. И. В. не пожелаете произвести его в следующий чин.

Наконец, для Красовского осмелюсь просить ленту св. Александра Невского, за его дело перед Шумлою, где он несколько раз отбивал атаку великого визиря, причинив ему значительный потери; и для Киселева, который не имел случая отличиться, но за то превосходно выполнил трудную задачу прикрытия княжеств. Не благоугодно ли будет В. В. удостоить той же награды и генерала Сухозанета по его возвращении в Петербурга; он прибыл слишком поздно, чтобы принять участие в кровопролитных делах при начале кампании, но успешно выполнил данное ему назначение, действовал прекрасно при преследовании в Сливне и в Демотике и заслужил вполне одобрение столь требовательного начальника, каков генерал Ротт.

Повергая с полною откровенностью на благоусмотрение В. В-ва мои мысли о награждены моих главных и верных сотрудников, осмеливаюсь вместе с тем просить В. В-во разрешить мне, по выполнены первых статей мирного трактата, представить к награде многих [575] лиц второстепенных чинов, которые постоянно обнаруживали примерное усердие в бесчисленных трудностях этой тяжелой кампании и которые не на столько отличились в том, или другом сражении, чтобы подлежать награде тут же на поле битвы.

Графы Орлов и Пален припадают к стопам В. В-ва.

Я чрезвычайно доволен усердием, умением, открытым и честным поведением графа Орлова. Граф Федор Пален точно также отличается усердием и исполнительностью.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. 3-го октября 1829, в полночь.

В то время, как я отправлял фельдъегеря, я получил письмо В. В-ва от 22-го сентября с новыми милостями, которые совершенно неожиданно простираете на меня В. В. Сознавая вместе с чувствами глубочайшей признательности все обязанности, которые они на меня налагают, я молю Бога, чтобы Он, по Своей неизреченной милости, дал мне силы выполнить их, по крайней мере хоть частью вовремя моей будущей службы, и чтобы мир, одобренный столь явно В. В-м, отличался самым приятным для вашего сердца качеством — долголетием. В этом смысле меня весьма успокаивает выбор Орлова; с этой же точки зрения я осмеливаюсь просить В. И. В. не отказать султану Махмуду в том удовольствии, которое доставило бы ему посольство его зятя к В. И. В. Для его самолюбия и для благих намерений, которые он связывает с этим посольством, этот отказ причинил бы ему, по моему мнению, кровную обиду; издержки Порты для этой цели могли бы быть щедро вознаграждены прощением 6 миллионов дукатов; наконец, В. В-во, я осмеливаюсь просить об этом с тою полною откровенностью, которую вы внушали мне с 1-го января 1826 и которая с каждым днем увеличивалась, благодаря вашей безграничной милости, — откажитесь с достойным вас милосердием от унижения побежденного врага уничтожением флота, что умалить и уронить его в глазах подданных, между тем как вы можете создать флот в два года без особенно больших издержек.

Столь великодушный дар может возбудить только благодарность благомыслящей Европы и в особенности самих Оттоманов, которых вы поддержите тем самым на их колеблющемся престоле.

Если в то же время последует приказание очистить княжества, Государь, то это еще больше увеличить эти чувства благодарности. Понятно, что это может случиться только после полной уплаты торговых убытков; доходы, которые причитаются султану с княжеств, могли бы, по крайней мере, отчасти идти в уплату оставшихся 5 миллионов дукатов, и я совершенно согласен, что в военном отношении вполне достаточно, как гарантии, Силистрии, Кюстенджи и Сатуновского предмостного укрепления; но повторяю еще раз откровенно В. [576] В-ву, что я не понимаю выгод от занятия Карса и Батума в такой мере, чтобы они могли изменить заведомый смысл заключенного и ратификованного мира, и опасаюсь, что подобное требование умалит в значительной степени великодушный характер мира.

Не желая задерживать курьера, который должен отправиться сегодня вечером, я начну с завтрашнего дня с графом Паленом и Орловым составление более подробного донесения и без замедления представлю его В. И. В.

Повергаю к стопам вашим, Всемилостивейший Государь, глубочайшую признательность мою за награды, пожалованные моим достойным товарищам по оружию и в особенности за Толя, Чевкина и Зурова.

Нездоровье Е. В. Государыни Императрицы возбудило в нас сильнейшее беспокойство; слава Богу, что оно прошло.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. — 8-го октября 1829.

Всемилостивейший Государь! Подробные депеши к графу Нессельроде и сверх того записка, посланная ему в частном письме, представят, В. И. В., результаты моих совещаний с уполномоченными, убеждения которых я вполне разделяю. Я представляю их с полною откровенностью В. И. В., будучи убежден, что, если вы их не одобрите, Государь, то вы признаете однако за нашими мнениями, может быть и ошибочными, усердие, которым мы руководствовались. Кажется, что Диван решился, наконец, поспешить немного более выполнением своих обязательств и что наша твердые и основанные на букве трактата декларации открыли, наконец, глаза этим неподвижным людям. Утверждают однако, что султан, довольный рассказом Ахмеда-бея о том, что он слышал и видел здесь, а может быть менее удовлетворенный духом, царствующим среди Албанцев, сам продиктовал ноту Дивана к Турецким уполномоченным, которые выражают большое доверие нашей честности. Это важный шаг, и я рассчитываю очень, что Орлов может окончить или, по крайней мере, направить это дело; но, чтобы выиграть его, я снова умоляю В. В. не отказывать в приеме Галиль-паше, который своим влиянием на Хозрев-пашу и даже на самого султана может сделаться весьма полезным орудием для наших интересов в Константинополе, оставаясь в то же время верным слугою своего государя.

Так как первые 100,000 дукатов находятся уже в дороге и вероятно уже в нашем районе и так как для Сербии издан гати-шериф, то полагаю, что мне скоро представится возможность оставить Адрианополь, ибо надеюсь, что Турки не замедлят сдать Журжево, когда великий визирь (человек, который, несмотря на свою храбрость, стоит ниже всякой посредственности и которому уже две недели [577] назад султан велел сдать эту крепость) получит от Турецких уполномоченных весьма убедительные заявления, и особенно после настойчивых деклараций, которые ему предложит Красовский, и известий, что Албанские надежды, которые он возлагал на Мустафу-пашу, уменьшились уже на две трети, так как войска разбежались, чтобы возвратиться домой, как только они заметили, что их паша был вынужден остановиться.

С нетерпением жду также времени отправки войск, необходимой, как в виду возвращения, так и помещения их на зимние квартиры, тем более, что к несчастию обнаружились некоторые симптомы заразы в Айдосе и даже в Бургасе. Нужны власть и военная сила, чтобы подавить ее в самом зародыше, и все предписанные меры будут иметь значение только при их содействии; сверх того, будет обращено особенное внимание на сообщение страны с портами. Прибыв в наши квартиры, я надеюсь, с помощью Божиею, остановить зло, но для этого недостаточно ни Болгарских, ни Турецких властей.

Начавшиеся холода и продолжающаяся засуха снова усилят болезни. Я условился с Турецкими властями так, чтобы можно было оставить здесь большой госпиталь, ибо городские казармы, которые мы вследствие этого приводим еще в порядок, составляют единственное удобное помещение в этой местности. Больные, которые окажутся у нас во время зимовки, будут помещены в полковые лазареты; я рассчитываю в этом случае на содействие наших полковых командиров и кроме того присмотрю за этим сам.

Граф Петр Пален, в прекрасных качествах которого я убеждаюсь все более и более с каждым днем, желает лишь на берегах Дуная воспользоваться отпуском, данным ему В. И. В.; он просить позволения будущею весною отправиться в Карлсбад. Он и Орлов повергают к стопам В. И. В. глубочайшую благодарность за милостивую память о них.

Император Николай — графу Дибичу.

С.-Петербург — 13-го октября 1829.

Прошло уже несколько дней, любезный друг, с тех пор, как я получил ваши два письма от 24-го сентября. Не мог ответить раньше, чтобы не торопиться решением, требующим зрелого обсуждения и основательных всесторонних соображений. И так последний курьер снабдил вас инструкциями, которые составляют середину [578] между тем, что я не согласен оставить, и вашими желаниями. То, что сообщаете вам сегодня Нессельроде, еще точнее определяет мысли, заставившие меня настаивать на моем решении. Сущность дела заключается в том, чтобы уничтожить малейший повод обвинять нас в недобросовестности; способ, которым мы заменяем первоначальный проэкт гарантий, в военном отношении дает нам те же выгоды, как если бы мы сохранили княжества, которые в действительности остаются для нас открытыми, лишь только мы захотим войти туда по какому бы то ни было более или менее вескому основанию. Что же касается до вознаграждения военных издержек, то на это я мало рассчитываю, и взамен этого предпочитаю те средства, предложить которые я вас уполномочил.

Дозволив вам только в крайнем случае допустить приезд Турецкого посла, прибавляю, что это должно иметь место только тогда, если окажется невозможным действовать иначе, тем более, что он будет здесь чтобы просить, как Хозрев-Мирза, о смягчении условий, и без того достаточно мягких.

Сердечно одобряю ваше решение касательно Скодрийского паши, и, ежели потребуется, дайте ему хороший урок. Этого еще недоставало для необычайности.

Радуюсь, что вы разделяете мысль воспользоваться возвращающимися дивизиями для комплектования тех, которые вам оставляю; но [579] позаботьтесь, чтобы все награжденные знаком военного ордена остались бы в прежних полках, для образования кадров, дабы поддержать дух полка. Я весьма озабочен этим возвращением войск и, право, не знаю еще, как мы подвергнем их карантину, пока в Бессарабии свирепствует почти повсеместно чума.

Нейтгард здесь и принимает на себя поручение; но при всей честности его, я не удивлюсь, что он согласием своим приносить мне тяжелую жертву; лишенный счастия участвовать в блистательной кампании, он должен заменить другого при обстоятельствах почти столь же затруднительных, но менее славных. Он по-прежнему слабого здоровья, и я опасаюсь, что он прибудет к вам только для пополнения лазарета главной квартиры. Ваша мысль относительно Красовского прекрасна; с нетерпением буду ожидать вашего решения, которое сделает бесполезным отъезд Нейтгарда.

Жена вам кланяется, любезный друг, она оправляется от болезни, окончившейся совершенно благополучно.

Посылаю, любезный друг, несколько новых медалей в память войны, которую вы так славно окончили; возложите ее на себя; она достойна вас, а вы достойны ее. Как только их будет побольше, я пришлю вам еще.

Навсегда вам искренно доброжелательный Николай.

Поклоны Палену и Орлову. [580]

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. — 18-го октября 1829.

Всемилостивейший Государь! Представляя В. И. В. Турецкие рати, фикации Адрианопольского трактата через посредство вице-канцлера осмеливаюсь назвать достойным милостей В. В. полковника Будберга, который довезет их до карантина и там позаботится о них. Этот офицер служил с большим отличием в кампаниях Персидской и Турецкой под начальством генерала Бенкендорфа, фельдмаршала графя Витгенштейна и моим; кроме того, он превосходно исполнил полу дипломатическую миссию в Вену, которую я поручал ему после битвы при Кулевче, и в Константинополь, с целью разъяснения неправильных требований Скодрийского паши и ускорения ратификации.

Теперь я ожидаю каждый день известия о занятии Журжева, ибо полагаю, что великий визирь в состоянии по-прежнему замедлять дела, хотя я этого все-таки опасаюсь вследствие личных связей визиря со Скодрийским пашею, после заявлений покорности последнего и нового султанского фирмана, который я поддержал своею весьма, решительною декларациею, состоящею в том, что отряд генерала Киселева (который сильно затрудняет сообщения Турок с Шумлою и подвоз продовольствия) не покинет Габрова, а я Адрианополя, пока не получится известие о сдаче Журжева. После этой сдачи генералы Гейсмар, Киселев и Красовский прикажут начать отступление за Дунай, при чем последний останется с 10-ю и 11-ю дивизиями и одною гусарскою бригадою между Балканами и Дунаем, преимущественно в Варне и Силистрии, заняв козаками линию от Ченги, Енибазара к Туртукаю. Я сам оставлю Адрианополь, чтобы расположить войска на зимние квартиры, оберегая с помощью козаков полукруг, начиная с Ченги, Доброля, Казана, Эски-Загры, Енаджели, Буюк-Дербента и кончая Василико и Ахтеболем.

Я все еще полагаю, что первое время пробуду в Сливне, несмотря на многие неудобства и на известие, что зараза в Ахиоле была остановлена в загородном госпитале и больше не распространяется, и что опасения относительно Бургаса окончились одним смертным случаем, благодаря строгим мерам генерала. Головина. Я командировал туда генерала Рота, для усиления принятых мер предосторожности, и потому надеюсь, что с помощью Божиею зло будет остановлено.

В Адрианополе, как в единственном удобном для этого месте, я оставлю большой госпиталь, который будет здесь находиться в лучшем положении, чем в плохих деревнях этой страны. Генерал Пален, который съумел, как начальник, приобрести доверие властей и жителей этого города, поместился с одним баталионом 36-го егерского полка, и 6000 больных в больших казармах околе Эски-Сарая, приспособив их, насколько позволяли обстоятельства. Это [581] сделано с согласия Турецких уполномоченных, которые признают в этом большое доверие и сообща с местными властями прилагают к устройству этого дела всевозможный старания, на сколько позволяете свойственная им мусульманская флегма.

Перевозка значительного числа больных в такое время года, когда начинаются дожди, имеет огромные неудобства и по плачевным примерам прошлого года ознаменуется страшною смертностью; с другой стороны, мы не знаем, куда помещать больных, в виду настоятельных просьб князя Воронцова: не посылать их ему морским путем; но весною, с марта месяца, придется начать эту перевозку морем и, конечно, было бы весьма полезно воспользоваться для этой цели частью нашего флота.

Тотчас, после занятия Журжева и приезда Бутенева, граф Орлов отправится в Константинополь, чтобы исполнить возложенное на него В. В. поручение, и начать переговоры относительно возможных перемен для гарантий и военного вознаграждения.

Я имел несчастие получить известие, что в Силистрии обнаружилось несколько случаев чумы; гарнизон выступил тотчас в лагерь и не понес еще потерь; но мне передают, что и флотилия находится в опасности.

Известия из Валахии и Болгарии более успокоительны, и, кажется, в Яссах зло не так велико, как опасались в начале.

Весь 2-й армейский корпус находится уже в походе, за исключением 4-й пехотной дивизии, которая тотчас выступите после занятия Журжева; надеюсь, что весь корпус прибудет в декабре к окрестностям Тульчина; но осмеливаюсь просить В. В. расположить его там на зимние квартиры до мая месяца; зимний поход и внезапная перемена климата может иметь пагубные последствия и совершенно уничтожить уже столь слабые кадры храбрецов, назначенных для того, чтобы вдохнуть в их молодых товарищей чувства долга и усердия, которые они выказали и унаследовали в свою очередь от слабых остатков участников предшествовавшей войны; 8-я дивизия двинется также тотчас после сдачи Журжи и вскоре присоединится к своему корпусу. Граф Петр Пален будет сопровождать их до Дуная; выдержав здесь карантин, отправится в Петербург, где он, вероятно, попросит у В. В. отпуска на воды, которые ему весьма необходимы.

Граф Орлов припадаете к стопам В. В.; надеюсь, что он достойным образом выполнит поручение, возложенное на него доверием В. В-ва.

Император Николай — графу Дибичу.

Петербург. — 29-го октября 1829.

Уже несколько дней прошло, любезный друг, как я получил ваше письмо от 8-го числа. Я вполне ознакомился с запискою, которую вы [582] нам доставили, и вы уже получили, и еще получите с этим курьером распоряжения, к вашим предложениям близко подходящие. Предложение принять Галиль-пашу совершенно основательно, также как и способ вести переговоры с Турками, дабы достичь желаемых нами перемен. Но весьма необходимо стараться, по возможности привести все к окончанию у вас, или чрез Орлова, а ежели дело коснется особенно важных предметов — через Галиль-пашу; Богу известно, к чему все это привести нас может. Сущность дела требует, чтобы, ничего не портя, стараться — как можно скорее окончить. Любезнейший сэр Артур действует позорнее, чем когда-либо; будучи обманут Полиньяком, на которого он рассчитывал, он взбешен на него. Все-таки у нас впереди восемь месяцев, в продолжение которых он не может предпринять ничего серьезного, в случае если ему придет фантазия, что считаю возможным, ежели не воспрепятствуют ему затруднения в парламенте.

Искренно одобряю ваш способ эвакуации, но в это время года невозможно будет подвергнуть войска всем необходимым правилам карантина, и нужно удержать вторый и третий эшелоны в Молдавии, вероятно, до марта, или апреля. Предосторожности день-ото-дня становятся насущнее; печальное доказательство этого у вас, и у нас в Одессе, где чума началась с новою силою, после того как к [583] несчастью сняли кордон, что заставляете меня сильно опасаться заразы в других местах ближе к Бугу. Она показалась также на «Флоре» в Севастополе, вслед за ее возвращением. Грейг постоянно уверяет, что это неправда; но мне надоели эти глупости, и я съумею заставить уважать мои приказания до последней минуты моей жизни. Моя ответственность перед Богом, перед моею страной и перед совестью слишком велика, чтобы я мог забывать свои обязанности.

Моя жена здорова и вам кланяется, любезный друг, а я вас обнимаю, навсегда ваш искренно доброжелательный Николай.

Поклоны Палену и Орлову, который, вероятно, уже уехал.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь — 31-го октября 1829.

На другий день после отправления последнего курьера, я получил депеши от г. Ройера, которые кажутся мне настолько важными, чтобы немедленно отправить их В. И. В. Они содержать неожиданное известие о том, что, несмотря на все то, что я велел передать Порте о миссии Галиль-паши, и после того, как она известила, что будет ожидать приезда графа Орлова, она вдруг постановила в полном собрании Дивана немедленно отправить Галиль-пашу в Одессу, и что он садится уже на корабль; притом он облечен званием чрезвычайного посла, в ответ на назначение графа Орлова.

Очень жаль, что генерал Мюффлинг возбудил это дело и посоветовал отправить посольство, не спросив нас; я могу хвалить только твердость, с которою Ройер говорил в этом случае; но так как весьма вероятно, что султан не обратил внимания на его протест, и Галиль-паша. может быть, уже уехал, то я тороплюсь предупредить графа Воронцова курьером о ходе этого дела, чтобы он задержал этих господ приличным образом в карантине, что даст возможность снабдить его необходимыми инструкциями относительно дальнейшего хода дела, соответственно с указаниями В. И. В. [584]

Если тем временем эти господа не встретят приема, который, как говорят, готовят Орлову, то это произойдете по их собственной вине. Что же касается требований и просьб, которые может представить Галиль-паша, то мне кажется, что можно бы внушить ему, во время его пребывания в карантине, что решение их будет всецело зависеть от успеха переговоров с Турками, которые возложены на графа Орлова, причем не сообщать ему ничего относительно их содержания. В то же время мы приложим всевозможные старания, чтобы узнать здесь данные ему инструкции и сообщить их вице-канцлеру.

Осмеливаюсь повергнуть к стопам В. И. В. от имени храброй армии, которую вы удостоили вверить мне — нашу глубочайшую и верноподданническую признательность за медаль, установленную в память этой войны.

Удостойте также, Государь, принять личные выражения чувств верного слуги, который гордится, что не уступает никому из миллионов ваших подданных в неизменной преданности за столь многие выражения милости и благоволения, нисходящие из вашего сердца, — я чувствую это — и которые для моего составляет наибольшее вознаграждение, стоящее превыше еще неизмеримых милостей, которые В. В-во изволили распространить на меня.

Разделяя всецело взгляд В. И. В. относительно того, что Нейдгард приносит великую жертву ради обязанностей службы, смею надеяться, что Всеправедный и Всеблагий Бог сохранить здоровье усердного и верного слуги. Сверх того зимнее время года здесь менее опасно, в особенности, если кто не ослаблен летними жарами.

Граф Орлов припадает к стопам В. И. В. Я получил приятные вести о здоровье обоих Паленов; но уже несколько времени ничего не слыхал о Толе: он лежал больной в карантине в Дубосарах.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. — 6-го ноября 1829.

Всемилостивейший Государь! Третьего дня я получил, наконец, письмо от великого визиря, с извещением генерала Лашкарева о сдаче нашим войскам одних ворот и двух бастионов Журжи и о быстроте, с которою Турки заботятся очистить ее. Эта сдача крепости, не подвергавшейся даже осаде, и гати-шериф султана относительно Сербии, повелевающий возвратить ей требуемые ею округи, составить эпоху в истории Оттоманской империи, ибо в этом случае, на сколько мне известно, в первый раз нарушают закон Магомета, который запрещает без защиты уступать крепость.

Я счастлив, что могу донести В. В. об этом событии, которым заканчивается исполнение трех статей первого периода эвакуации, так [585] как настоящее дурное время года требует расположения войск на зимних квартирах. Я уже начал это движение, на сколько оказалось возможным, и оставил здесь напоследок только две бригады 16-й дивизии; после завтра, 8-го, т. е. ровно три месяца спустя после оккупации, я оставлю Адрианополь с этими двумя бригадами и моею главною квартирою, и перенесу ее в Бургас, где зараза совершенно прекратилась, и тем сохраню последние остатки наших госпиталей, которые много пострадали от августовских и сентябрьских засух и октябрьской и ноябрьской распутицы.

В тот же день, в который произошла сдача Журжи, прибыл Бутенев. Орлов едет после завтра, чему я весьма доволен, потому что мы нуждаемся в представителе В. В-ва в Константинополе. Но я не мог послать его до прибытия Бутенева, ибо, вследствие болезней, которые лишают нас чиновников, я не в состоянии даже дать ему переводчика. Болезненность к несчастью не уменьшается и лишила нас на днях храброго Прусского капитана Панцера, потерю которого мы искренно оплакиваем. Майор Вильдермец также болен, но неопасно, как только время и здоровье позволят ему, он поедет в Константинополь, чтобы сесть на корабль.

Я позволил себе отправить с депешами адъютанта графа Толстого, Муханова, который совершил со мною всю кампанию и, получив несколько важных командировок, обнаружил всюду примерное усердие и отменную доблесть. Надеюсь, что он со временем может сделаться полезным деятелем и смыть своим поведением пятно, которое легло на его несчастном и преступном брате. Так как, будучи два раза послан к графу Гейдену, он был в Греции, Смирне и Константинополе, то мне кажется, что, несмотря на задержку в карантине, его словесные объяснения могут представить еще некоторый интерес. Препоручаю его милостям. В. И. В-ва.


Комментарии

10. Оправдательная записка гр. Дибича относительно образа действий в политическом отношении при заключении Адрианопольского трактата.

11. Начальника Главного Штаба Его Величества. — Н. Ш.

12. Чтение этой записки производить весьма тяжелое впечатление; в ней заметно полнейшее непонимание существенных интересов России и указаний предначертанных главнокомандующему державною рукою императора Николая. Доводы же, которыми отвергается значение для нас Карса и Батума поражают своею наивностью. Перечитывая 2-ю и 4-ю статьи Адрианопольского трактата в которых перечислен длинный ряд наших завоеваний, возвращенных Блистательной Порте, невольно поражает нас мнение, высказанное графом Дибичем относительно неудобств требовать уступки Батума, как пункта, которому даже не угрожали победоносные Русские войска в продолжение двухлетней кампании!!!

Граф Паскевич смотрел на этот важный вопрос нашего территориального усиления в Закавказье несравненно правильнее и в письме к вице-канцлеру графу Нессельроде сообщил о степени той важности с какою должны быть ценимы при заключении мира области, покоренные оружием нашим в Азиатской Турции. Будущий князь Варшавский особенно настаивал на утверждении за нами Карского пашалыка. — Н. Ш.

Текст воспроизведен по изданию: Адрианопольский мир 1829 года. Из переписки графа Дибича // Древняя и новая Россия, № 12. 1879

© текст - Шильдер Н. 1879
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Андреев-Попович И. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Древняя и новая Россия. 1879