-

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ И ГР. ДИБИЧ-ЗАБАЛКАНСКИЙ.

Переписка 1828-1830 гг. ¹

1829 г.

Гр. Дибич — императору Николаю.

Айдос, 25-го июля.

(Перев. с франц.). Со времени отправки последнего курьера, ничего важного не случилось. Известия, сообщенные болгарами, будто турки, еще 1-го числа, оставили Ямболь, оказались ложными. Они даже получили там подкрепление из двух полков регулярной кавалерии, которые, вместе с некоторым количеством иррегулярной конницы, посланы были, под начальством Халиля-паши, из Шумлы в Чаликавак, а оттуда, узнав, что Карнабад уже занят, пошли в Ямболь. С остатками того, что вернулось с Камчика, из Мисемврии и, особенно — из Айдоса, это могло составить, пожалуй, около 10 т. челов., при 5-ти пушках. Ген.-м. Шереметьев, посланный на рекогносцировку, с 2-ю уланскою бригадою, 4 орудиями и несколькими казаками, т. е. имея всего около 1000 коней, тем не менее атаковал неприятельские аванпосты, оттеснил их, и храбрые наши уланы, поддержанные действием артиллерии, опрокинули турецкую конницу и [78] проникли в самый город; но тогда ген.-м. Шереметьев, видя слишком большое превосходство неприятельских сил, особенно пехоты, решился отступить, — что и исполнил, не будучи преследуем неприятелем, который, напротив, в то же время начал поспешно отступать к Енизагре и в течении ночи совершенно очистил город, где оставил весьма значительные склады. За это дело, уланы и артиллерия заслуживают величайшей похвалы; они повсюду отражали все атаки в десятеро сильнейшего противника и нанесли ему урон в несколько сот человек. Пленных они взяли только 8 человек, из коих два офицера. Наша потеря не доходит до 50 человек, убитыми и ранеными; но 7 офицеров (из них один маиор и один капитан), занесшихся слишком далеко вперед, было ранено и взято в плен, равно как 2 казака и 2 улана. В настоящее время, Ямболь занят казаками, а ген. Шереметьев двинулся в Сливно, где часть неприятеля, должно быть, остановилась. Я приказал также занять полком егерей м. Ченга (в Балканах) и сегодня г.-м. Набель произведет концентрическое наступление от Ченги и Добрала (занятого егерями 19-й дивизии), чтобы овладеть Чаликаваком, где у турок стоит несколько сот человек. В то же время Красовский произведет усиленную рекогносцировку на Марачь, посредством которой (если то окажется возможным) откроется сообщение через Эски-Стамбул или, по крайней мере, через Снядово.

В. В. усмотрите из этого, что я старался воспользоваться временем ожидания резервов, для того, чтобы очистить Балканы; спокойствие там полное; все болгарские деревни и большая часть турецких снова населились; последние выдали свое оружие и представили аманатов.

Со стороны Факи, казаки наши доходили до Ковчака и Буюк-Дербенда. Абдурахман-паша, с 4-5 т. чел., отступил на Кирклиссу. Обыватели турецких деревень начинают приходить даже из незанятых еще областей, чтобы просить у нас охраны.

Один болгарин, которого я посылал в самый Адрианополь, принес оттуда самые удовлетворительные известия, которые безусловно подтверждаются письмом, полученным Ахиольским епископом из этой второй столицы Оттоманской империи. Там находится всего несколько тысяч беглецов, под начальством двух пашей; самый дурной дух и общее уныние господствуют повсюду. Обыватели все заявили, что они не станут драться против-русских. Войска, равно как и жители, выехавшие отсюда, расположены вне города и находятся в величайшей нищете. Из Константинополя нет ни приказаний, ни известий. Над укреплениями не работают, и есть [79] лишь плохая цитадель и старый сераль, которые вооружены всего 12—15-ю полевыми орудиями.

Адмирал Грейг только что занял Василико отрядом из Сизепольского гарнизона и послал баталион Курского полка, для занятия Агатополиса. Кроме того, я дал ему вторую бригаду 12-й дивизии, для овладения Иниадою и Самаковскими заводами, в то время как мои казаки приблизятся со стороны Кирклиссы.

Прибытие головных колонн маршевых баталионов резерва замедлилось на 8 дней против маршрута, первоначально доставленного мне гр. Виттом. Это весьма чувствительная остановка для моего движения, которое я думал начать, как только прибудут баталионы 7-го корпуса. Я еще хорошенько не знаю причин этого замедления. Известия же, получаемые мною о состоянии здоровья сих войск и, вообще, о порядке их движения, весьма удовлетворительны.

Вообще, санитарное положение самой армии не представляет ничего устрашающего; огромным количеством больных мы, почти всецело, обязаны зиме и весне; смертность же происходила преимущественно от заразительной болезни. Однако, сильные жары повлияли на нее и она повсюду ослабевает. Мы принимали и будем принимать все меры для того, чтобы воспрепятствовать ее возврату в менее благоприятное время года; но один лишь Господь Бог может нас от нее обеспечить, потому что условия слишком сложны.

В настоящее время я занят вооружением нескольких сотен болгар, и надеюсь, что вооружение это может усилиться; мне хочется испытать, нельзя ли будет употребить часть их вместе с нашими, наиболее ослабевшими, полками, подобно тому как в 1812 г. мы употребляли петербургское ополчение. Это я имею в виду лишь на случай третьей кампании, от которой, надеюсь, милость Божия нас избавит; — хотя до сих пор никаких миролюбивых признаков со стороны Константинополя не видно.

В последние дни я был сильно напуган серьезною болезнию нашего храброго Толля; все симптомы те же, что в моей прошлогодней болезни; но, благодаря Бога, опасность отвращена стараниями и искусством Шлегеля, и он надеется, что параксизмов более не будет.

Осмеливаясь просить В. И. В. повергнуть меня к стопам Ее В. И-цы, имею счастие пребыть... [80]

Император Николай — гр. Дибичу.

Елагин, (6) 18 августа. ²

Курьер ваш, любезный друг, от 24 июля, прибыл ко мне вчера вечером. Хотя письмо мое, написанное третьего дня вечером, было предварительным ответом на все ваши запросы и желания, я полагаю полезным еще более облегчить вас в сообщении ваших приказаний Гейдену, (потому что, как скоро вы будете иметь возможность сообщаться с ним непосредственно, то, конечно, он поступает под ваше начальство и вы должны предписывать ему что следует делать). На сей конец Нессельроде посылает вам дупликат отданных ему приказаний; которые отправлены третьего дня с курьером, едущим через Италию. — И так, вы возьмете у Грейга какого нибудь сметливого офицера, с условленным сигналом, и пошлете его, как можно скорее. — Замечательно, и весьма приятно для нас обоих, что наши с вами мысли так хорошо сходятся: экспедиция Грейга к Иниаде — новый тому пример; я не сомневаюсь, что она будет удачна и, может быть даже, что это заставит выйдти турецкий флот (если только не случится того, о чем Красовский вам сообщает, и что довольно сходно с известиями, полученными нами из Константинополя).

Дело Шереметьева приносит ему честь. — Ваша прокламация к населению и последствия оной — превосходны. — Не постигаю и не имею никакого понятия, почему резервы опоздали — впрочем, при настоящем ходе дел, одна неделя еще не составляет несчастия. Сегодня мы служили молебен в новой церкви Преображенского полка и ваш новый титул впервые был провозглашен в храме Божием. Да послужит это вам на счастие! После молебна, кавалергардский и конно-гвардейский полки принесли туда трофеи обеих кампаний, в числе 562-х. То было прекрасное и величественное зрелище.

Уповаю, что Господь Бог дарует быстрое и счастливое выздоровление достойному помощнику вашему, храброму Толлю. Кланяйтесь ему, а равно и Палену. Прощайте, любезный друг. Ваш навсегда Н.

Жена моя вам кланяется. [81]

Гр. Дибич — императору Николаю.

Лагерь при Селимно, 1-го августа.

(Перев. с франц.). Имею счастие донести В. И. В. о взятии города Селимно и о совершенном поражении войск Халиля-паши, носившего звание сераскира в отсутствие великого визиря и имевшего под своим начальством трех-бунчужных пашей: Ибрагима, Сулеймана и Кезет-Мехмета, 13 пеших полков и 2 конных (правда, очень ослабленных предшествовавшими потерями), и 5-6 т. иррегулярных албанских войск, отчасти притянутых из окрестностей Филиппополя. Непосредственные плоды этого счастливого дела, стоившего победоносным войскам В. И. В. менее [82] 100 человек, суть: 6 знамен (которые имею честь представить Вам, Государь), 9 полевых орудий, несколько сот пленных и довольно значительные склады продовольствия.

Халиль-паша, приведя из Шумлы 5 регулярных полков (из коих два конные) и 5 орудий, и будучи затем подкреплен, оттуда же, двумя полками регулярной пехоты с 4 пушками, занял позицию у г. Селимно или Сливно и стал там окапываться. Получив о сем известие, я счел за долг воспользоваться вынужденным отдыхом, происшедшим вследствие замедления на 7 дней в прибытии головных колонн резерва, дабы выбить неприятеля из помянутой позиции и отбросить его в горы. Я двинулся туда со всеми свободными войсками 6-го и 7-го корпусов, тотчас же по окончании экспедиции, которая, по взятии Чаликавака ген. Набелем и по разрушении турецких редутов и постов на дороге из Шумлы в Карнабад, вполне обеспечивала мои сообщения; а так как я получил известие, что сын вел. визиря, трех-бунчужный паша Гуссейн двинулся из Шумлы тоже в Селимно, во главе нескольких тысяч албанцев, то подкрепил себя еще 5-ою дивизиею и тремя гусарскими полками, под начальством гр. Палена. Генер. Будберг, с частью 2-го корпуса, остался между Факи и Карабунаром, для наблюдения за дорогами в Адрианополь и Кирклиссу, где находятся остатки войск сераскира Абдурахмана и несколько тысяч новобранцев. Ген. Красовский, которому я приказал поддержать экспедицию Набеля на Чаликавак, посредством усиленной рекогносцировки на Эски-Стамбул, энергически отразил вылазку, предпринятую против него вел. визирем, во главе 5-6 т., и, положив у неприятеля 500 человек, принудил его вернуться. Вместе с тем он отрядил кн. Горчакова с 5 баталионами к Джумае; несколько пленных, которые там захвачены, показывали, что из Шумлы вышли войска (это те 2 полка, 4 пушки и албанцы Гуссейна-паши, о которых я упомянул выше) и что вел. визирь, по повелению Сулеймана, должен был немедленно последовать за ними, но, повидимому, остановлен был лишь движением Горчакова.

Тот же курьер привез мне письмо вел. визиря, от 25-го числа, посланное в Енибазар. В письме этом он говорят, что «так как английский и французский посланники прибыли в Константинополь и дело по вопросу о Греции (или о Морее, как он выражается) почти уже окончено, и что так как, поэтому, самый затруднительный пункт условий, предъявленных В. И. В-ом, оказывается улаженным, то он надеется на несомненность мира и потому [83] долгом считает предложить мне перемирие, прося вместе с тем указать место, куда я желаю, что бы прибыли коммисары, назначаемые для переговоров». Я ответил ему (как В. В. подробнее усмотрите из моей депеши к графу Нессельроде), что весьма рад узнать, что Порта, повидимому, возвращается к чувствам, более соответствующим собственным ее интересам; что так как я, до 29-го июля, не получал ответа на заявления, которые поспешил сделать после победы при Кулевче, то мне весьма дозволительно не считать себя ответственным за ту кровь, которая была пролита и, может быть, еще прольется; — что непредвиденным и непонятным молчанием с турецкой стороны я был вынужден перейти за Балканы, где, по милости Божией, владею теперь всеми приморскими крепостями, выдвинув аванпосты к Адрианополю; — что при подобных обстоятельствах, долг мой не дозволяет мне останавливаться вследствие предложения перемирия, если не представят мне гарантий, соответствующих нашему взаимному положению; — но что, во всяком случае, это никак не может помешать начатию переговоров, и что я предлагаю ему, для сего, Бургас, или Ахиоло, или любой из городов Румилийских, занятых нашими войсками.

Ответ этот я послал в Сливно 80-го числа, вечером, прося переслать его вел. визирю, а ранним утром 31-го числа я двинулся к названному городу. Самым движением этим отрезав противнику дорогу на Казан, я послал ген. Ридигера, со всею кавалериею и 28 орудиями конной артилерии, на дорогу в Ямболь и Енизагру, так что бы отрезать неприятелю все пути, кроме лишь ведущего на Казанлык, который идет от самого города по долине, окруженной неприступными утесами, так как здесь Балканы имеют очертания гораздо более резкие, нежели в окрестностях Айдоса. — Несколько пушечных выстрелов со стороны генер. Ридигера опрокинули неприятельскую конницу, которая поспешно отступила за свою окопавшуюся пехоту. Тогда конная артилерия обратила весь свой огонь против укреплений. В то же время я двинул на город пехоту. 18-я дивизия и егеря 13-й (которая, накануне, только что сделала переход в 50 верст, двукратно в течении трех дней перейдя главный хребет Балканов, но случаю экспедиции в Чаликавак), устремились вперед беглым шагом, не смотря на дневной зной. Огонь конной артилерии, весьма хорошо направленный, уже привел в беспорядок ряды противника; первые же выстрелы пеших батарей и приближение наших войск к городу обратили это расстройство в настоящее бегство. Первые подали тому пример [84] сами паши, и все бежало горною дорогою, ведущею на Казанлык и Ставорк. При первом признаке расстройства, храбрые Харьковские уланы атаковали неприятельские окопы и захватили там две пушки, которые оставлены были в городе, а пятая взята 36-м егерским полком. Зная, что у неприятеля должна была еще быть артилерия, которую он, при некотором усилии, мог бы увезти, хотя бы и по горным дорогам, я приказал, что бы ген. Рот велел пехоте сбросить ранцы и что бы, вместе с нею, двинуты были для преследования казаки Жирова и 2-я бригада 4-й уланской дивизии. Это преследование доставило нам еще 4 пушки. Повидимому, — то были последние, потому что орудийных следов более не оказалось, а войска наши уже перешли через гребень гор.

Селимно (по болгарски: Сливно), — город весьма значительный; в нем более 3 т. домов, из коих 1600 болгарских; он красив и даже довольно опрятен. Жители — болгары встретили нас, как братьев. Пока турки не обратились в бегство, они сидели по домам, запершись; но затем все мужчины, женщины и дети вышли и встретили наших молодцов с хлебом и солью. Значительная часть турецкого населения тоже осталась в городе и повидимому успокоилась на счет нашего поведения. Благодаря отличному духу наших войск, не произошло ни малейших беспорядков, хотя город взят был штыками. Одни только болгаре начали было мстить туркам за их притеснения; но Фонтон, (который отменно хорош везде, а особенно в подобных случаях), съумел тотчас же образумить их.

Здесь проживает довольно много болгарских оружейников; я, из под руки, попытаюсь убедить их переселиться; хотя не надеюсь успеть в этом, потому что они, вопреки турецким притеснениям, кажется, весьма привязаны к своей земле; да и надо признаться, что окрестная страна в высшей степени прекрасна. Мы нашли здесь несколько провиантских магазинов и воспользуемся ими, хотя и не имеем в том надобности, потому что эта часть идет отлично.

По предложению старшего священника армии — человека весьма достойного — я приказал совершить сегодня богослужение с водосвятием. Присутствовало более 4 т. болгар, и старики вспоминали, что, по рассказам их предков, церемония эта совершалась здесь более 400 лет тому назад, но с тех пор ее более не бывало.

Толль, к счастию, оправился от своей болезни, но еще очень [85] слаб. Это не воспрепятствовало ему, вчерашний день, выказать обычные свои усердие и деятельность.

Здоровье Безродного, Обручева и Чевкина было весьма плохо, но теперь им лучше, равно как гр. Палену, Ридигеру и Горчакову (18-й дивизии), которые, не смотря на сильную лихорадку, постоянно находились во главе своих войск. — Движение и деятельность оказываются полезными для всех, и состояние здоровья младших чинов армии довольно удовлетворительно. В действующих войсках, благодаря Бога, нет никаких следов заразы, и резервы тоже, кажется, не тронуты ею, по милости Господней. Все известия, которые о них получаю, весьма удовлетворительны. Резервы 7-го корпуса уже прибыли в Айдос, 28 и 29-го июля.

Завтра думаю двинуться в Ямболь, где сделаю остановку, что бы забрать партию сухарей, которую турки соблаговолили там оставить нам. Через 2 перехода я буду в Буюк-Дербенде, где соединю все свои силы и резервы, перед тем, что бы начать мое движение к Адрианополю.

Графы Толль и Пален повергаются к стопам В. И. В-ва.

Р. S. Знамена и ключи я посылаю с моим адъютантом Андро (Andrault), через Одессу, во избежание карантина.

Император Николай — гр. Дибичу.

Елагин остров, 12-го августа. ³

Вчера утром я получил письмо ваше, любезный друг, от 1-го числа, и благословляю Бога за новые успехи, которые Он вам даровал. Честь вам и слава за прекрасное дело, которое вы имели и которое было отлично соображено вами. Предварительные ваши движения, равно как и сосредоточение сил — все это превосходно. Примите мою полную благодарность. — Очень рад, что резервы начали подходить к вам; тем более, что никто из нас не мог понять, почему они запоздали. Теперь, значит, вы достаточно усилены и можете повести дела энергично, — не переставая, вместе с тем, вести их осмотрительно.

Мне очень приятно, что 12-я дивизия прибыла так кстати; теперь вы имеете возможность снабдить гарнизонами те пункты, [86] которые вы завоевали и еще завоюете; надеюсь, что и 9-й бригаде можно будет вскоре подоспеть к вам. Я с нетерпением ожидаю известий о результатах вашего движения на Адрианополь. Хотя турки, после того как вы справлялись с ними во всех делах, должны бы были потерять охоту снова тягаться с вами, — я все таки полагаю, что они постараются еще собрать армию на севере, дабы угрожать вашему флангу и тылу. И так, если вы пойдете далее Адрианополя, то благоразумие требовало бы наблюдать, как можно тщательнее, что бы ничего подобного не появилось внезапно; потому что, если вас предупредить во-время, то вы всегда будете иметь возможность разбить их. Повторяю опять, что в таком случае мне казалось бы полезным, что бы Гейсмар перешел в наступление. — Плохой фарс, выкинутый визирем, жалости подобен, и вы удивительно хорошо ответили ему. Впрочем, может быть, что они пришлют уполномоченных; а Орлов, вероятно, уже привез вам последние инструкции, Сомневаюсь однако, что бы султан уступил, — разве только, если в Константинополе вспыхнет революция. — Третьего дня Хозрев-Мирза имел извинительную аудиенцию (audience de pardon); это имело очень положительный характер и было весьма красиво и величественно. — В Париже, делами управляет г. Полиньяк: это истинное несчастие; а без вас, любезный друг, — без всего, что вы сделали и что, при помощи Божией, еще сделаете, — это было бы несчастием непоправимым. Хотя меня уверяют, что это не должно произвести никаких перемен в наших отношениях к Франции, я не могу сему поверить и не поверю, пока не испытаю в действительности. А пока, я приказал произвести набор, по 3 человека с 500, что бы доказать нашим друзьям и недругам, что я окончу то, что счел своим долгом начать. Бог довершит остальное.

Рекомендую вам подателя сего письма (?): он прекрасный малый и отличный офицер. Он выкинул большую глупость, которую теперь может искупить, находясь у вас, — что, надеюсь, и сделает; удержите его при себе и дайте ему случай для этого. — Жена моя вам кланяется. — Очень рад узнать, что Толлю лучше; кланяйтесь ему и Палену. Надеюсь, что и прочие здоровы. Прощайте, любезный друг. Ваш навсегда Н. [87]

————

От Ред. Следующая за сим переписка императора Николая с гр. Дибичем относится к эпохе Адрианопольского мира и помещена была г. Н. К. Шильдером в журнале «Древняя и новая Россия» (декабрь 1879 и март 1880 г.). Некоторые письма, однако, не вошли в сборник г. Шильдера. Представляем их здесь вниманию читателя. [88]

————

Гр. Дибич — императору Николаю.

Адрианополь, 24 августа.

Дозвольте принести В. И. В-ву и Ее В-ву Императрице мои, столь же искренние, сколько верноподданнические поздравления по случаю празднования счастливого дня 22-го августа. Всевышний да услышит молитвы стольких тысяч людей, воссылаемые днесь к престолу Его, с большим, против обыкновенного, усердием!

В радостный день сей, богослужение совершалось у нас при 7-м корпусе, посреди громадного двора адрианопольской казармы.

Так как официальные бумаги, касающиеся переговоров, не могли быть окончены ранее сегодняшнего дня, то я должен был отложить и посылку фельдъегеря. Общий очерк хода этого дела В. В. усмотрите из прилагаемой краткой записки, подробности же — из моих депеш к графу Нессельроде. Предлог совершенного безденежья, со стороны турок, повидимому искренен: бедность их очевидна и обнаруживается повсюду. Кажется, что и рассказы о скрытых, будто бы, сокровищах вымышлены, или же — султаны съумели покрыть их непроницаемою тайною. Предложение турецких уполномоченных, о замене денежного вознаграждения территориальными уступками, касается, повидимому, скорее Дунайских княжеств, нежели азиатских провинций. Последние они считают своим настоящим наследием, а на власть свою в Европе смотрят, разумеется, как на вещь довольно непрочную. Осмеливаюсь признаться В. И. В-ву, что не могу разделять мнения гр. Паскевича относительно пользы увеличения империи со стороны турецкой Армении. Мысль о создании себе союзников из многочисленных азиатских племен — блестяща; но, если подобные войска могут быть полезными при войнах счастливых и при гораздо меньшей численности, то история доказывает нам, что они могут сделаться весьма вредными, если числом своим превышают число войск национальных, особенно же — при несчастливой войне. — Одни лишь завоеватели, опирающиеся на успехи мимолетные, вынуждены ловко пользоваться всевозможными ресурсами; законные же государи, помышляющие более о прочном благе своих подданных, нежели о мимолетном блеске, должны сообщать как можно более основательности всему, создаваемому ими. [89]

Основываясь на примере римлян и англичан, я убежден, что завоевания в Азии невольно увлекают от одной области к другой. Расширение наших границ, идущее далее того, что крайне необходимо для их обеспечения, конечно повело бы и нас к тем же последствиям и, по малой мере, принудило бы содержать в нездоровом климате армию, более сильную, нежели та, которая уже находится там.

Напротив того, приобретение обеих Дунайских княжеств, особенно же Молдавии, до Серета, казалось бы мне, во всех отношениях выгоднее, если бы турки, а, главное — если бы сам султан добровольно предложил такую замену. Но, в виду имеющихся у меня инструкций и, особенно, в виду различных заявлений В. И. В-ва, я, не смотря на таковые убеждения, не считаю себя в праве заводить об этом речь. Напротив того, я соглашусь на уступку азиатских провинций, если они будут предложены в виде замены, но, по мере возможности, буду стараться о получении денег, уплачиваемых в определенные сроки, и о занятии Силистрии и княжеств, до полной расплаты; потому что это фактически отдает власть в наши руки и воспрепятствует султану уклоняться от своих обещаний, особенно — в отношении дарования амнистии проживающим в занятых областях многочисленным христианам, которые все более или менее скомпрометированы перед Оттоманским правительством, вследствие той радости — столь естественной, — с которою они нас принимали.

Здешние наши дипломаты думают, что удастся окончить переговоры в назначенный уполномоченным 10-ти дневный срок, оканчивающийся 1-го сентября. Я тоже питаю надежды, но думаю, что придется еще двинуться к самому Константинополю. Это я и сделаю, когда истечет срок; Пален уже получил приказание занять Визу и Сарай, которые оставлены турецкими войсками, а нам нужны для обладания дорогою в Мидию. Между тем я надеюсь получить известие от Гейдена, так как послал в Энос генер. Сиверса с 1000 чел. кавалерии и 4 пушками. Другие отряды займут Ипсалу и Люле-Бургас, а через или 3 дня генер. Рот отправится занять последний пункт и выдвинет казаков до Чурлу, но не далее, — пока я сам не приеду.

Один австрийский офицер (поручик Эйзенбах), который был здесь проездом из Константинополя в Вену и который, кажется, очень интересовался нашими успехами, говорил нам, что адмирал Грейг, должно быть, уже занял Риву, — что смущение в [90] Константинополе дошло до крайних пределов и что там даже не видят настоящих средств для оборони, — что заведующий сообщениями по проливу намеревался открыть его для прохода нашего флота, но что посланное им письмо перехватили, а его самого приказали обезглавить, равно как более 500 человек из прежних янычар; — что, за всем тем, умы нисколько не успокоены; — что все иррегулярные войска отправляют в Азию, а оставляют лишь регулярные, коих насчитывают 18 т. — Кроме того Порта рассчитывает — хотя весьма нетвердо — на 80 т. вооруженных обывателей столицы.

Вчера я получил еще два письма от Мюфлинга; в одном из них он передает мне желания Рейс-Эфендия, что бы в случае подписания мира я тотчас же послал одного офицера прямо к Паскевичу, для прекращения враждебных действий, а другого через Константинополь, для проезда через Анатолию, с тою же целью. Полагаю, что я могу исполнить это желание, — чем может быть предотвращено напрасное пролитие крови. — Второе письмо извещает меня, что султан отослал к Грейгу пленных, взятых на «Рафаиле», и спрашивает также: куда я желаю, чтоб были отосланы 20 офицеров и 1000 сухопутных солдат, захваченных в плен, в продолжение обеих кампаний? Я ответил, что бы их тоже послали к Грейгу, который доставит их ко мне, в Иниаду, или в Бургас. В то же время я соберу всех остающихся у меня пленных по сю сторону Балканов, для того, чтобы отправить их в Родосто; но полагаю, что число их не превысит 7-800, потому что остальные, либо отправлены в Севастополь, или же, частию, оставлены на своей родине, в занятых областях, где они мирно обработывают свои поля.

18-го числа, Красовский начал нечто в роде осады Шумлы: построил редут и повел траншеи на укрепление, лежащее против бывшего редута № 12. Если ему (как я надеюсь) удастся через несколько дней овладеть этим укреплением, то Селиктарский редут, оставшись совершенно изолированным, падет сам собою, и мне кажется, что затем уже не представится больших трудностей для ведения осадных работ против выдающейся части городской стены, представляющей самый лучший пункт для атаки.

Толль повергает к стопам В. И. В-ва свою благодарность за то, что Вы удостоиваете вспоминать о нем; он продолжает поправляться, однако все еще очень слаб.

Пален, находящийся еще в Кирклиссе, опять в лихорадке, [91] равно как Левенштерн и Ридигер. Рот поправляется. Эти несчастные лихорадки очень часто появляются и в войсках; но смертность, благодаря Бога, незначительна.

В нашей главной квартире, большая часть больных всех чинов, с помощию Божиею, спасается, благодаря — в особенности — достойному и неутомимому Шлегелю, который самым похвальным образом посвящает им все свое время. Витт тоже весьма усерден, но здоровье его слабо и он сам долго был болен. По части чумы он наделал ошибок; но он никогда и ни в чем не пренебрегал своими обязанностями. — Могу уверить В. В., что, насколько обстоятельства военных передвижений то дозволяли, все меры строгости были приняты; но я считал бы противным моему долгу останавливать столь необходимые движения армии для того, что бы употреблять ее для оцепления подозрительных селений, — тем более, что опыт доказал нам, что единственное средство для спасения войск от этой жестокой болезни состоит в передвижении их. Внезапное появление и невероятное развитие болезни в болгарских портах не могло дозволить местным властям принимать все предписанные меры, потому что множество предметов, нужных для карантина, нельзя было добыть в этой пустыне прежде, нежели их привезли морем. Хотя распоряжения о их доставке были сделаны гораздо ранее появления чумы в этих местах, но их — само собою разумеется — надо было направить в пункты, уже зараженные; а между тем, болезнь проникла уже и в другие места.

Наш достойный князь Лобанов также заболел опасно, в Бургасе, возвращаясь из Сизеполя; говорят однако, что ему несколько лучше, — хотя горячки в здешних местах всегда очень жестоки. Я послал к нему его племянника Нарышкина, который тоже только что оправился от лихорадки.

Адрианополь, 3 сентября.

Представив Вам, с уезжающим сегодня фельдъегерем, все подробности Адрианопольского мира, я заблагорассудил в то же время отправить Чевкина в Одессу, так как Вы можете распросить у него все подробности, как о ходе переговоров, так о настоящем нашем положении и будущих намерениях. Вместе с тем осмеливаюсь поручить отеческим милостям В. И. В-ва этого достойного офицера: он нуждается в них, для восстановления своего здоровья. Зная сколь милостивы В. В. всегда к нему были, я смею надеяться, что Вы соблаговолите оказать ему помощь, без [92] коей он не будет иметь возможности понравиться в такой степени, что бы продолжать быть деятельным служивым, насколько можно ожидать от его усердия и способностей.

(На этом письме надписано рукою государя, по французски: «Если Чевкин не имеет Владимира 3-й степени, то вы ему дадите; что касается вспомоществования, то надо узнать, какое ему нужно»).

Адрианополь, 3 сентября.

С живейшими чувствами счастия и благодарности к милостям Всевышнего, столь щедро благословившего Ваше оружие в Европе и Азии, извещаю В. И. В. о подписании мира, согласно предписанным Вами условиям. Подробности сего В. В. усмотрите из другого моего письма и из депеш к Нессельроде; но я не мог отказать себе в счастии сказать Вам, Государь, со всею искренностию верного сердца, насколько я осчастливлен надеждою, что, при благословении Господнем, окончил согласно Вашим августейшим желаниям то великое дело, которое благостию и доверием В. В-ва мне было поручено, — и что до конца войны, достойным образом нес тот меч, который рука Ваша удостоила вручить мне и который — вполне для меня неожиданно — получил благословение от епископа г. Лес, в минуты нашего выступления оттуда. К несчастию, во время переговоров было еще пролито несколько крови, в окрестностях Шумлы; в ночь с 25 на 26 августа, отраженный нами турецкий отряд был слишком горячо преследуем полковником Жолтовским и маиором Римским-Корсаковым, которые, вместе с бегущими, ворвались в неприятельский редут и на минуту овладели им; но так как это движение не было подготовлено, то они сделались жертвами своего увлечения, равно как и человек сто храбрецов, последовавших за ними. В отмщение за это вел. визирь, предпринявший 29 числа большую вылазку к стороне Буланлыка, был энергически отражен, с уроном в 400 чел. (дезертиры говорят даже, что втрое более); наша потеря состояла всего в десятке людей, потому что неприятель обращен был в бегство нашими пушками, а беглецов поражали картечью и пиками. — Я повсюду рассылаю приказания о прекращении военных действий.

Теперь осмеливаюсь повторить Вам мою просьбу касательно отпуска Толля. Насколько я буду опечален, лишаясь столь прекрасного и достойного помощника, равно как близкого моему [93] сердцу друга, настолько же вижу, что одна только надежда уйдти из опротивевшего ему климата поддерживает его пошатнувшееся здоровье, нуждающееся в быстром восстановлении.

Но, так как и при полнейшей готовности, я один не в состоянии буду продолжительное время заниматься делами, и так как, хотя на случай болезни моей, надо бы было иметь человека, посвященного во все дела, дабы он, в подобном случае, мог быть полезным и необходимым помощником гр. Палену, старшему по всей армии генералу, — то я и должен просить В. В., что бы Вы благоволили назначить кого либо на место Толля. Осмеливаюсь предложить Нейдгардта; он был бы особенно полезен для внутренней реорганизации армии, чему я посвящу, в продолжении зимы, все мои старания.

После всего, что я видел и слышал по части европейской дипломатии, льщу себя надеждою, что блистательные доказательства великодушие политики В. В-ва обеспечат за Европою и, в особенности, за Россиею продолжительный мир. Ложные меры Англии и Франции, посягательства Австрии, — все разрушены, и еще более прямодушием В. В-ва, нежели победоносными Вашими армиями. Простите меня, Государь, если, руководясь этим убеждением, я осмелюсь, с обычною моею искренностию, выразить перед Вами мысль, что можно было бы сократить набор 1829 г. с трех на одного или, по крайней мере, на два человека с пятисот. Мне кажется, что мы можем без всякого неудобства, еще в течении зимы, уменьшить 4-й и 5-й корпуса и все 3-и баталионы (не исключая корпусов: Грузинского, Литовского и даже гвардейского), доведя их до кадров в 400 чел. на баталион; тоже и в кавалерии можно уменьшить число лошадей до 13 рядов, сохраняя комплектное число людей на 6 эскадронов; 7-е эскадроны, в этом случае, делаются ненужными, потому что, если начнется война, то выступят 4 эскадрона, по 20 рядов, а 2 эскадрона резервные, оставаясь с ремонтом и закупленным комплектом, легко подготовят, как лошадей для них, так и рекрутов для нового эскадрона. Тоже правило должно бы было быть соблюдаемо и в артилерии, в ротах которой оставалось бы по 8 орудий и по 3 ящика запряженными, а комплект людей — на 12 орудий и на 36 или 24 ящика, смотря по калибру. Вследствие прошлогоднего опыта, эта система кадров кажется мне лучше предшествовавшей. Вместе с тем, признаюсь Вам, что я полагал бы более выгодным, в мирное время, присоединять 3-и баталионы к их полкам, а посылать на работы в военные поселения полки [94] и дивизии в полном составе, по примеру того, как 2-я и 10 -я пехот. дивизии командированы были в инженерное ведомство.

Есть еще один вопрос, весьма щекотливый, но слишком важный в человеческом смысле, для того, что бы я осмелился скрыть его от В. И. В-ва. Здесь, в Адрианополе, находится более 1000 греков — мужчин, женщин и детей, проданных в рабство после резни в Сцио. Относительно их, я, разумеется, не мог входить ни в какие переговоры, ни принимать каких либо мер; но полагаю, что достойным было бы великодушие В. В-ва, и что никто не мог бы возвысить голос против этого, если бы в городе, где Господь благословил нас миром, купили свободу этим несчастным. Сумма, потребная для выкупа всей этой массы, в 1000-1300 чел., не превысит 100-50 т. рублей, — может быть дойдет до 200 т. — Их можно было бы перевезти в Балаклаву, или в Одессу. Я убежден, что можно было бы здесь собрать большую сумму из пожертвований наших молодцов, но не думаю, что бы это было пристойно и никогда не осмелюсь сделать такого предложения без позволения, по крайней мере секретного, от В. В-ва. Можно даже все это дело повести в глубочайшей тайне, и никто не будет о нем знать, кроме графов Толля и Орлова, которым я обязан этою мыслию.

[Окончание следует].

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1880 г., том XXVII, стр. 95-110, 511-526, 765-780; т. XXVIII, стр. 409-428; т. XXIX, стр. 891-934. Изд. 1881 г., т. XXX, стр. 105-130; т. XXXII. стр. 287-302, , 705-720. Изд. 1882 г., т. XXXIV, стр. 155-176.

2. Ответ на письмо Дибича, от 25 июля. (Перев. с франц.).

3. Ответ на письмо Дибича, от 1-го августа. (Перев. с франц.).

Текст воспроизведен по изданию: Император Николай Павлович и гр. Дибич-Забалканский. Переписка 1828-1830 гг. // Русская старина, № 10. 1882