-

ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ И ГР. ДИБИЧ-ЗАБАЛКАНСКИЙ.

Переписка 1828-1830 гг. ¹

1829 г.

Дибич — императору Николаю.

Лагерь при Энжикиой, близь Шумлы, 25-го июня.

(Перев. с франц.). Имею честь представить при сем два ключа от ворот Силистрии, бунчук паши Хаджи-Ахмета сераскира и 16 знамен, сданных гарнизоном. Везет их поручик Черноморского казачьего войска, Майборода — молодой человек очень способный и весьма храбрый. Генер. Красовский просит его себе в адъютанты, с переводом в гвардию. Так как я полагаю, что неблаговидно иметь казачьих офицеров адъютантами, то В. В., может быть, соблаговолите оставить его, на время кампании, при генер. Красовском, где он может служить с пользою.

Я не имею сообщить В. В-ву ничего нового, кроме лишь того, что вышедший вчера из Шумлы болгарин рассказывал, будто пришедшие туда 8 или 9 полков прибыли из Бургаса и Айдоса. Это было бы в высшей степени выгодно для наших операций за Балканами; и оно довольно близко согласуется с известиями от генер. Понсета, который — по показаниям же болгар — тоже говорит, что число полевых войск и гарнизонов значительно уменьшилось. Болгарин, вышедший из Шумлы, рассказывает, будто он сам сопровождал прибывших туда 4 полка, которые из Бургаса шли через Айдос, [156] потом через неизвестное ему местечко, а затем через Чаликовак и Эскистамбул, и что полки эти были без пушек, но имели обозы. Постараюсь, на сколько возможно, разъяснить это показание. В Адрианополе, по всем слухам, не собрано большего числа войск.

30-го числа, передовые войска Рота начнут движение. Я останусь с Паленом, вероятно, до 4-го числа. Если Бог нам поможет и нам удастся скрыть свое движение в продолжении двух дней, то надеюсь, что самые большие затруднения будут преодолены между 8-м и 10-м июля.

Благоволите, Государь....

Лагерь при Энжикиой, близь Шумлы, 26-го июня.

(Перев. с франц.). Фельдъегерь Непорожнев привезет В. И. В-ву ключи Силистрии и 38 знамен, которые доставлены были мне ген.-маиором Бергом, тотчас после сдачи крепости. Генер. Красовский хотел на следующий день прислать мне бунчуки и 16 остальных знамен; но так как пребывание пашей в крепости замедлилось, а знаков власти у них не отнимают, пока они заняты сдачею всех военных вещей и пр., то я не хотел задерживать отсылки ключей. Надеюсь однако, через несколько дней, вслед за этим фельдъегерем послать другого, который доставит и точную опись всему, что находится в Силистрии.

Пленные, которых 8,000, будут отосланы в Фальчи; паши просились ехать в Одессу, — куда они и будут посланы, если В. В. не дадите иного приказания. Генер. Красовский счел возможным разрешить: находящихся в числе военно-пленных, турецких раненых (которых около 1,000 чел.) отправить в Рущук, где они более стеснят гарнизон, нежели помогут ему.

Вследствие всех этих затруднений, постоянно встречающихся при принятии турецких крепостей, выступление Красовского, к несчастию, сильно замедлилось и он доносит мне, что не в состоянии будет выступить с последнею колонною ранее 29-го числа, т. е. целою неделею позже, чем я надеялся. Согласно сему, я начертал себе следующие предположения для перехода через Балканы.

Гарнизон Силистрии составят: 1-я бригада 4-й и 3-я бригада 8-й дивизий, баталионы: саперный и 3-й пионерный, и три казачьих полка. На первое время, комендантом останется там полковник кн. Волконский, а самая крепость будет в ведении генер. Киселева, так как принадлежит гораздо более театру воен. действий Дунайского отряда, нежели Балканского. [157]

Движение армия произведено будет следующим образом: как только прибудет 3-я гусарская дивизия, 29-го числа — генер. Рот двинется с 16-ю пех. дивизиею по направлению к Девно, сделав первый переход ночью; там (в Девно) он соберет полки 7-й дивизии, которая, вместе с 16-ю пехотною и 4-ю уланскою, составит 6-й армейский корпус и левое крыло армии. По прибытии первого эшелона пехоты 3-го корпуса, генер. Ридигер двинется — тоже, ночью — через Марковчи к Праводам и составит, с 18-ю дивизиею, егерями 19-й дивизии и тремя казачьими полками, правое крало. После прибытия генер. Красовского, генер. Пален, оставив ему еще одну гусарскую бригаду, пойдет ночью в Енибазар и составит резерв, который, на первый случай, будет иметь возможность поддержать каждый пункт, где в этом встретится необходимость; при резерве этом буду находиться и я. — Красовский с 5-ю пехот. бригадами 3-го корпуса и 5-ю кавалерийскими бригадами (3-мя гусарскими и 2-мя бугскими уланскими) останется на позиции перед Шумлою, один или два дня, в продолжении которых генер. Рот овладеет проходом Дервиш-Киой, а генер. Ридигер — проходом Киоприкиой, сильно обстреляв с фронта турецкие окопы (в которых не более как по 200 или 300 чел.) и затем обойдя их с флангов.

Если в этот день великий визирь не предпримет никакого движения, то гр. Пален в тот же вечер и на другой день перейдет в Девно, и даже до Гассансакляра; в ту же ночь генер. Красовский перейдет к Енибазару, на позицию у Янускиой. — Генер. Ридигер, устроив прочное мостовое прикрытие у Киоприкиоя, оставят там егерей 19-й дивизии, а сам двинется через Дервиш-Киой, на дорогу в Айваджик. Генер. Рот наступает по возможности быстро, вдоль морского берега, и может около 8-го июля прибыть в окрестности Монастырь-Киоя, к южному подножию Балканов, где он приготовит укрепления, или же овладеет Мисемвриею, с помощию флота, который прибудет туда на тех же днях.

Если бы, сверх всякого ожидания, великий визирь последовал за генер. Красовским, то я, с 2-м корпусом, двинусь на помощь последнему; если же, напротив того, и визирь, с своей стороны, поспешит перейдти Балканы, дабы предупредить нас по крайней мере в Айдосе, — тогда 2-й корпус следует, не останавливаясь, за колоннами Рота и Ридигера, и я могу буду собрать за Балканами 40 т. чел., из коих 28 т. пехоты. В этом последнем случае, Красовский двинется к Шумле, дабы, если возможно, тревожить визиря, при его движении через Эски-Стамбул, или чтобы [158] принудить его оставить в Шумле значительные силы, для обороны обширных верков этой крепости. Таковы мои общие соображения; но обстоятельства могут заставить сделать в них значительные перемены.

От первоначального моего желания — сделать высадку в окрестностях Бургаса, я отказался по трем причинам. Первая — есть слабость флота, вследствие большего числа больных, и опасение — неоднократно удалять его, при подобных обстоятельствах, от строгого наблюдения за турецким флотом. Вторая причина есть опасение, что подобная экспедиция, которую нельзя совершить иначе, как с обширными подготовлениями, возбудила бы полное внимание неприятеля. Наконец, третьею причиною является опасность посадки войск на суда по близости от города, где свирепствует заразительная болезнь.

По донесениям перебежчиков, должно полагать, что великий визирь получил из Константинополя 9 полков регулярной пехоты; но полки эти не сильного состава и плохо обучены. Прибытие этих полков в Шумлу, вместо того, чтобы они были употреблены на усиление Айдоса, подает мне надежду, что остановка моя перед Шумлою обманула Решида и что он думал, будто я, по прибытии Красовского, повторю прошлогоднюю блокаду. Постараюсь, насколько возможно, утвердить его в этом мнении.

Заразительная болезнь все еще продолжается с большою силою в Варне и Козлуджи; в других портах и в княжествах она менее сильна. В самой армии были лишь редкие случаи заболеваний, но и они, благодаря Бога, не сообщались другим.

С этим же курьером, В. И. В. получите мое представление о Бутурлине. Мне весьма жаль его лишиться; он, за все это время, обнаружил много усердия и честности. Он просит меня, как милости, уволить его от должности генерал-квартирмейстера, чувствуя, что физические силы не дозволяют ему исполнять оную так, как он того желал бы и как польза службы требует. Убедившись в совершению расстроенном состоянии его здоровья, которое не допускает его даже, в дурную погоду, ездить верхом, я — согласно желанию Толля — возложил на Берга его прежнюю должность, и осмеливаюсь просить на это утверждения В. В-ва, в виду примерного усердия деятельности и отличного мужества, выказанных им при всех встречавшихся случаях. Осмеливаюсь испрашивать, как особой милости, назначения Бутурлина в сенат; пример подобного назначения представляет генерал Павел Нейдгардт. [159]

Графы Толль и Пален повергают себя к стопам В. В-ва. Я же осмеливаюсь просить вас повергнуть к стопам Ее В-ва Императрицы мои искренние поздравления с днем ее рождения и благоволить...

Император Николай — гр. Дибичу.

Бобруйск, 3-го (15-го) июля. ²

Курьер ваш, любезный друг, прибыл ко мне вчера вечером, после полуночи. Очень рад угнать, что вы уже готовились начать ваше обширное движение и молю Бога, что бы благословил ваши старания. Весьма одобряю распоряжения ваши, которые — на сколько можно судить отсюда — кажутся мне весьма разумными. Я полагаю даже, что если не встретится препятствий более важных, чем те, которые вам доселе известны, то Роту можно будет прибыть к Мисемврии даже ранее 8-го числа. Но сомневаюсь, чтобы вы могли определить время прибытия флота, потому что, к несчастию, ветры не состоят под нашим начальством. Я не понимаю, для чего вы составили гарнизон Силистрии из двух бригад, взятых из 4-й и 8-й дивизий; этим, обе дивизии расстраиваются; между тем как у вас есть для сего 1-я бригада 11-й дивизии. Любопытно знать, что будет делать визирь; трудно даже сказать, чтобы ему лучше всего сделать.

Я крайне опечален распространением и опустошениями чумы. Ради Бога, обратите все ваше внимание на то, чтобы с болезнию этою обращались как с настоящею чумою, потому что это она и есть. Старайтесь иметь как можно менее сношений с Варною, пока эта язва не минует, и устройте по крайней мере так, чтобы она не проникла в те морские порты, которыми, как я надеюсь, вы овладеете и которые, тогда, могут заменить Варну. Я посылаю Лобанова, чтобы осмотрел все зачумленные места и донес, как мне, так и вам; он уезжает завтра. Здесь я остался вполне доволен крепостными работами, равно как четырьмя полками 3-й дивизии и двумя пионерными баталионами. Выезжаю завтра, чтобы, переночевав в Могилеве, выехать оттуда 5-го числа и 7-го быть в Старой Русе.

Мой поклон Толлю и Палену. Остаюсь весь ваш, душою и сердцем. Бог да поможет вам. Н. [160]

Гр. Дибич — императору Николаю.

Лагерь при Энжикиой, близь Шумлы, 5-го июля. ³

(Перев. с франц.). 2-го числа я получил письмо, которое В. В. удостоили написать мне из Козельца, равно как и новые милости, которыми вам благоугодно было меня осыпать. Всемогущий, благословляя труды храбрых войск ваших, да подаст мне случай доказать В. В-ву мою глубокую благодарность, — и да будет Черниговский полк (как я на то надеюсь) навсегда проникнут теми чувствами, которые заслужили ему Ваше одобрение, Государь, а мне — честь сделаться шефом старейшего полка, который съумел уже заслужить похвалу бессмертного Петра Великого, в день полтавской битвы. [161]

Осмеливаюсь в то же время просить В. В., дозволить мне носить и мундир гвардейского генерального штаба; воспоминания о времени, в которое я его носил, мне слишком дороги, так что не могу не принесть Вам этой просьбы.

Из последнего письма моего В. В. уже видели те распоряжения, какие я сделал для перехода через Балканы. До сих пор я ничего в них не изменил, исключая лишь, что остался на сегодняшний день здесь, вместе с Красовским, и что оба корпуса вместе совершат, в эту ночь, переход к Енибазару, откуда я, с корпусом Палена, выступлю еще завтра вечером в Девно, — если визирь не последует за нами в значительных силах. Изменение это я сделал потому, что, по всем донесениям, неприятель привлек к себе все регулярные войска, бывшие на прибрежье Черного моря и на Камчике и, значит, генералы Рот и Ридигер не могут встретить сильного сопротивления на этих пунктах.

30-го июня мы имели здесь довольно хорошее кавалерийское дело, в котором полки 1-й, 2-й и 4-й Бугские и два казачьи, под личным начальством генер. Ридигера, неоднократно отбивали турецкую конницу (силою в 3 — 4 т. коней), хотевшую поддержать своих фуражиров, и принудили ее отступить за укрепления. Сам визирь находился при этом деле и лишился в оном одного из офицеров своей свиты, а также одного кавалерийского бим-баши и более 100 чел. убитыми. Мы взяли 60 чел. пленных. Бугские полки и казаки, предводимые храбрым стариком Жировым, показали себя самым блистательным образом. Я этому тем более рад, что на улан хотели набросить тень сомнения за предшествовавшие дела, и что они действительно заслуживали упрека в небрежности, особенно относительно содержания лошадей. Задав сильный нагоняй виновным, я, в то же время, старался не дать упасть духу полков; это мне удалось, и теперь сами порицатели не могут довольно нахвалиться и войсками и начальниками. Под генер. Рейтерном убита лошадь; генер. Акинфиев (который действительно болен и уже получил отпуск) отличался во главе своей бригады, а заместитель его, Пешков, помогал ему от всей души и сердца; генер. Сиверс, как и всегда, высказывал примерное и неизменное усердие.

Присылка резервов идет теперь вполне удовлетворительно. Если обстоятельства, (которых нельзя предвидеть при нынешнем, столь решительном положении), того потребуют, то В. В. разрешите мне некоторые дивизии усиливать, сравнительно с другими. В. В. можете быть уверены, что я, будучи из принципа врагом [162] всяких переустройств, сделаю из них лишь такие, какие окажутся необходимыми; но Вы, конечно, уполномочите меня на ото, так как расстояние, отделяющее меня от Вас, громадно и, вследствие сего, всякое замедление может иметь важнейшие последствия.

Уповаю, что Бог нам поможет и что резервы безвредно пройдут через зараженные местности. Болезнь эта, которая к несчастию усиливается на всех складочных пунктах, каковы: Варна, Базарджик, Кистенджи и Бабадаг, и которая, хотя в слабом виде, показалась и в Сизеполе, страшно угрожает всем нашим запасным средствам, которые столь удачно были приготовлены. В случае, если бы она причинила нам потери в самой армии, то относительно зимних квартир явятся такие затруднения, которые я даже не могу надлежащим образом себе представить, прежде чем не увижу средств для перехода через Балканы и не ознакомлюсь с духом населения Румелии, а также — пока не обнаружится, какого рода впечатление произведет переход через Балканы на неприятеля, который, судя по всем данным, уже утомлен обороною, ведшеюся упорнее, чем когда либо. О всем этом я надеюсь сообщить В. И. В-ву более подробные сведения только тогда, когда, по переходе через горы, буду подготовлять средства для дальнейшего похода.

Я очень рад, что В. И. В. имели причины быть довольным польскими провинциями, и в Царстве и в Империи, равно как смотрами, произведенными в Тульче, Киеве и Козельце. Зная усердие, которым одушевлены войска, смею надеяться, что Вы останетесь довольны и в Бобруйске, и в Новгородских военных поселениях.

Еще до получения письма В. В-ва, я уже просил е. выс — во вел. князя Михаила Павловича позволить удержать здесь гвардейских офицеров, до следующего приказания. Разрешите, Государь, оставить здесь еще на некоторое время этих отличных офицеров и храброго Шильдера.

Если великий визирь не оставит весьма многочисленного гарнизона в Шумле, то, поведя энергическую осаду, мы, может быть, успеем овладеть этою крепостью, важною особенно по общему о ней мнению и нужною нам на тот случай, если бы — при несчастии — третья кампания заставила нас менее рассчитывать на наше морское преобладание. С другой стороны, может быть и Киселев, по прибытии резервов, получит возможность осадить Журжево, заняв острова против этой крепости и против Рущука, — и в этом случае нам могут еще понадобиться опытные инженеры и артиллеристы. [163]

Надеюсь, что корпуса Рота и Ридигера сегодня перейдут Камчик и льщу себя надеждою, что дня через три или четыре великий вопрос о переходе Балканов должен разрешиться, — или же произойдет второе сражение с визирем.

Насколько я исполнен надежд в отношении военных событий, настолько же опечален страшным действием заразы, в усиленной прогрессии распространяющейся, особенно в Варне, Приводах и Кистенджи. Насколько возможно стараюсь не упустить ни одного человеческого средства для того, что бы остановить ее; но на одну лишь милость Божию дерзаю надеяться.

Графы Толль и Пален повергают к стопам В. В-ва свою искреннейшую благодарность га августейшее о них памятование. Я весьма счастлив, что имею таких помощников, пример которых оказывает самое благотворное действие. — Благоволите Государь....

Лагерь при Дервиш-Авоне, 9 июля.

(Перев. с франц.). Строки эти имею счастие писать В. В-ву на левом берегу Камчика в тот самый момент, когда аванпосты генер. Рота уже достигли вершин главного Балканского хребта, по прямой дороге из Асиро в Монастырь-Киой.

Постоянные дожди оказали большую пользу траве и нашему рогатому скоту, но за то так испортили дороги между Праводами и Камчиком, что колонны наши не могли в точности исполнить предписанные им на всякий день переходы; однако это маловажное замедление не воспрепятствовало им в достижении желаемых результатов, которыми, надеюсь, В. В. будете довольны.

Трофеи, приобретенные генералами Ротом и Ридигером, 6 и 7 числа, состоят из 10 пушек (полевых), 14 знамен, более 300 пленных, множества аимуниции и других вещей. Вопреки всем затруднениям и не смотря на то, что неприятельские окопы были весьма значительны и очень хорошо расположены, — все, это приобретено с потерею около 300 чел. убитыми и ранеными. Большая часть этой потери понесена была перед переправою, при изготовлении мостов и пр ; потому что окопы турецкие, при всей их силе, взяты были почти без урона, бегом, в штыки. При этом, окопы у Дервиш-Киоя взяты были уланами 4-й дивизии (подобно тому, как сделали гусары под Шумлою, 31 мая).

Неприятель, защищавший прибрежье Камчика, от Киоприкиоя до устья, под начальством пашей: Али и Юсуфа (в числе 10 — 12 т. [164] человек, между которыми было 3 полка регулярной пехоты), бежал в величайшем беспорядке и более нигде не держится. Только благодаря крайнему утомлению нашей пехоты, ему удалось спасти 4 или 6 пушек; но с 7-го числа он их более не употреблял в дело.

Так как 7-го числа великий визирь находился в Шумле и так как у Абдерахмана-паши нет значительных сил, то все это подает мне надежду, что, при помощи Божией, я в состоянии буду, избежав больших потерь, уведомить с следующим курьером о переходе через пресловутые Балканы, о которых столько кричали туркофилы и которым счастливое состояние Оттоманской империи, в течении пяти столетий, доставило исполинскую репутацию.

Б. В-ву, надеюсь, приятно будет тоже узнать, что, благодаря быстроте наших действий, греки и болгары, живущие в селениях той части Балканов, которая уже занята нашими войсками, остались на месте, приняли победителей с величайшею радостию и в церквах своих принесли благодарение Богу за их счастливое прибытие. Я отдал самые положительные приказания, что бы щадили все, им принадлежащее, и платили наличными деньгами за все, что они готовы продавать нам.

Последние известия о заразе несколько менее страшны, за исключением лишь Правод, где она свирепствует хуже чем, когда либо. Это побудило меня отдать приказание: разрушить и сжечь названное местечко, которое, конечно, оказало нам большие услуги, но которое стало менее важным с тех пор, как мы заняли отличное расположение у Киоприкиоя.

Желая заявить гр. Толлю новое доказательство моей дружбы и благодарности, я посылаю к В. В-ву одного из его адъютантов, Крузенштерна — отличного офицера. Толль и Пален повергают себя к стопам В. В-ва. — Осмеливаюсь просить Вас, Государь, повергнуть к стопам Ее В-ва Императрицы выражение моей глубокой преданности — так как я надеюсь, что Ее В. уже прибыла в Петербург.

Р. S. Только что получил письмо от адмирала Грейга, который вчера хотел прибыть в Мисемврийский залив. [165]

Император Николай — гр. Дибичу.

Александрия, близь Петергофа, 19 июля. ⁴

Вы легко поймете, любезный друг, с каким крайним удовольствием я принял Крузенштерна, привезшего счастливую весть об отлично исполненном первом шаге к решительному моменту кампании. Честь вам и слава за распоряжения, а храбрым вашим войскам за исполнение. Да благословит Господь наше оружие и да поможет нам, как можно быстрее, достигнуть столь желаемого результата. По сведениям, доставленным вчера из Константинополя, положительно известно, что вследствие донесения визиря о переговорах его с Фонтоном, какое-то важное лицо послано в его главную квартиру. Может быть вам, в настоящую минуту, более известно об этом, нежели нам.

Я едва лишь успел выехать из Нарвы, как получил от Паскевича известие о совершенном уничтожении двух турецких армий, которые были ему противопоставлены, и о взятии в плен начальствующего одною из них; так что, по прибытии в Петербург, мы начали с того, что отслужили молебен. — Крузенштерн прибыл вчера вечером, в ту минуту, как я надевал шарф, чтобы ехать на смотр в Красное Село. Вы легко можете себе представить восторг.

С нетерпением ожидаю узнать, на что решится визирь; я все полагаю, что он, не будучи в состоянии предупредить вас в Айдосе, сделает все возможное, что бы выместить это на Красовском, или же — встанет между вами и им. Надо быть на стороже, особенно, если показание дезертира, об ожидаемых подкреплениях, справедливо. Впрочем мне кажется, что у Красовского довольно сил и, особенно — артиллерии; так что он может не опасаться этой атаки.

Чума, появившаяся везде, особенно же в Праводах, есть вещь ужасная; дай Бог, что бы она не добралась до действующей армии! Надо удвоить бдительность. Надеюсь, что вследствие ваших предосторожностей, резервам удастся от нее уйдти; первые их отделы, должно быть, уже присоединились к вам. Вчера послано приказание о доставке вам еще 11 т. чел. пехоты; это уже последние в нынешнем году. Вы сами уж решите — уведомив о сем Витта, — желаете ли вы получить на каждый полк по 2 эскадрона, которые совершенно готовы.

Здесь я всем очень доволен и дела идут хорошо. — Само [166] собою разумеется, любезный друг, что вы сохраняете ваш прежний мундир, совместно с Черниговским; я даже не понимаю ваших сомнений в этом случае. Кланяйтесь Толлю и Палену. Желаю, что бы вы вскоре известили меня об окончании того, что так хорошо начато вами. — Жена моя вам кланяется; она весьма счастлива, что опять с детьми, и устраивается на своей прелестной даче.

Прощайте, любезный друг; Бог да наставляет и хранит вас. Ваш навсегда Н. [167]

Гр. Дибич — Императору Николаю.

Лагерь при Энжикиой, близь Мисемврии, 12 июля.

(Перев. с франц.). Всевышний благословил усилия храбрых и несравненных войск, начальством над коими В. В. меня удостоили. Балканы, слывшие непреодолимыми в течении стольких веков, перейдены были ими (войсками) в 3 дня и победоносные знамена В. И. В-ва развеваются на стенах Мисемврии, Ахиоло и Бургаса, в виду населения, принимающего наших храбрецов, как своих избавителей и братьев.

Взятие этих трех укрепленных городов было последствием нескольких дел, выдержанных войсками 6-го и 7-го корпусов (10 и 11 числа), при дебушировании из Балканов и преследовании неприятеля. Генералы Рот и Ридигер выполнили сделанные мною распоряжения с такою энергиею и быстротою, которые не оставляли желать ничего лучшего.

14 полевых пушек, около 40 орудий, взятых на батареях, устроенных для защиты городов, 21 знамя и почти 3 т. чел. пленных суть трофеи этих славных дней, равно как почти оконченный, но не вооруженный корвет, захваченный нашими егерями на верфи, около Мисемврии. Между пленными находится и мисемврийский комендант, двух-бунчужный паша Осман. Наша потеря ничтожна; войска же трех-бунчужного паши Абдурахмана, который начальствовал на всем прибрежье моря и на низовьях Камчика, расстроены почти в конец. — Бургас был взят храбрыми уланами, под начальством Набеля, при преследовании гарнизона, предпринявшего вылазку против наших войск. Ахиоло занят беспрепятственно нашими отважными товарищами, моряками. — По сведениям, полученным от. Красовского, великий визирь, 9-го числа, находился еще в Шумле.

К несчастию, до прибытия моих обозов, (которые лишь весьма медленно следуют за нами, по горам), я нахожусь в невозможности удалиться от тех пунктов, где уже собрано почти на целый месяц провианта и фуража. Надеюсь, однако, занять Айдос и двинуться туда со всеми силами, как только прибудут первые обозы; тогда авангард будет выдвинут к Карнабаду.

Вчера, на Мисемврийском рейде, на корабле Париж, за обедом у адмирала Грейга, мы праздновали день тезоименитства ее и. выс — ства вел. княжны Ольги. В. В. можете судить сколь я был счастлив, находясь, в сей благословенный Богом день, среди стольких [168] воспоминаний и в кругу наших храбрых, отличных товарищей-моряков. Я познакомился там с бесстрашным Козарским. Все они воспламенены одинаковым усердием; но турецкому флоту, по-видимому, нет охоты дать им случай показать себя в решительном деле.

Так как генералы Рот и Ридигер выказали себя с отличнейшей стороны на Камчике и в славных делах за Балканами, то осмеливаюсь просить В. В., что бы Вы благоволили почтить их каким либо воспоминанием о сих днях. По моему мнению, первому, за взятие Мисемврии — бриллиантовая шпага, а второму — орден св. Александра Невского с алмазами, были бы прекрасными наградами; но впрочем, воля В. В-ва сделает наилучший выбор. Осмеливаюсь также просить для главного моего помощника, графа Толля, за Силистрию и за все, что им было сделано со времени сражения под Кулевчею, — орден св. Владимира 1-й степени, которого он вполне заслуживает по своему усердию, деятельности и прямодушию.

Депеши эти имею счастие послать с полковником Лачиновым, который, при исполнении различных поручений, возлагаемых на него зимою, а также в продолжение кампании, являл доказательства величайшего усердия и отличных способностей и мужества, — также как и товарищ его, Зуров. Я направляю Лачинова морем, через Одессу, надеясь, что таким образом он избегнет карантина; потому что у нас здесь, слава Богу, не было ни одного случая заразительной болезни, ни в армии, ни среди обывателей. В Сизополе болезнь тоже начинает исчезать, и умерших было весьма мало. В Варне, где смертность была громадная, болезнь стала несколько уменьшаться; но Трубецкой, который только что приехал, привез мне весьма печальные известия об Исакче и Бабадаге, где полный недостаток в лекарях и госпитальных офицерах, (которые все перемерли), имел, повидимому, самые грустные последствия. Во все эти места послан уже двойной комплект названных чинов; но всего этого, повидимому, недостаточно. — Пишу еще генералу Кузьмину; но у него тоже нет средств и почти вовсе не имеется войск; а я не могу, его усиливать, не рискуя заразить посланного туда войска, подобно тому, как случилось с Низовским полком, в Варне; к тому же, я терплю недостаток и в медиках, и в чиновниках карантинных и коммисариатских.

Так как 1-я бригада 11-й дивизии не может быть вся выведена из Букарешта, по причине чумы и опасения занести ее в Силистрию, то я вынужден был оставить в названной крепости [169] 3-ю бригаду 8-й дивизии; потому что, до окончательного исправления верков, я считаю четырех баталионов недостаточным для занятия этой обширной крепости, так как между нею и Рущуком ничего нет, а пока Красовский в Енибазаре, то и на дороге в Шумлу, кроме казаков, ничего не имеется.

Графы Толль и Пален повергают к стопам В. В-ва свою благодарность за память о них. У последнего была рожа на ноге; впрочем, ему лучше, и болезнь не препятствует ему быть всегда верхом, впереди своих войск.

Айдос, 18 июля.

(Перев. с франц.). Отправив полковника Лачинова, я сам, 13-го июля, двинулся по направлению к Айдосу, для поддержания авангарда генерала Ридигера, на случай, если бы турки, которых надо было ожидать из Шумлы, соединились у вышеназванного пункта с остатками войск Абдурахмана-паши. Действительно, Ибрагим-паша (Тульчинский), посланный великим визирем, с 9-ю полками регулярной пехоты, 1500 регулярных и таким же числом иррегулярных всадников, выступил 8-го числа из Шумлы, по направлению на Киоприкиой, но узнав о взятии этого пункта и о наших успехах на Камчике, он остановился на дороге в Айдос и двинулся к этому местечку, когда сведал о поражении Абдурахмана-паши и покорении крепостей у Бургасского залива. Так как войска сераскира разбежались по всем направлениям, то и у Ибрагима был отряд силою около 10 т., при трех пушках; его пехота была составлена из тех полков, на которых великий визирь еще надеялся, потому что они прибыли после Кулевчи. Генерал Ридигер имел лишь 8 весьма слабых баталионов Уфимского, Пермского, 36-го и 37-го егерских полков, 20 орудий, 2-ю бригаду 4-й уланской дивизии и два слабые казачьи полка, предводимые храбрыми генералами: Шереметьевым и Жировым. Все это, вместе, составляло едва 4 т. человек; тем не менее, генерал Ридигер не задумался повести атаку. Конница турецкая напрасно старалась своими атаками, еще довольно энергичными, остановить наше движение: она была отброшена картечью. Тогда егеря 36-го и 37-го полков бросились на город, окруженный плохим рвом и едва лишь начатыми укреплениями, но сильный своими домами и каменными стенами садов. Турецкая пехота вотще старалась противиться егерям: она была опрокинута штыками и, сильно обстреливаемая артиллериею, начала отступление, которое превратилось в бегство, вследствие решительной атаки улан и казаков. Более 1000 [170] убитых осталось на месте, в плен взято 300 чел.; остальные в расстройстве бежали к Карнабаду, горною тропою, по которой кавалерия не могла их более преследовать и где сильно утомленная пехота не могла уже настигнуть их. Трофеями этого славного дела были: 3 неприятельские пушки, из коих одна подбитая, и четвертая пушка — русская, оставшаяся в городе (вероятно, из лагеря прежнего великого визиря, потому что эта пушка та самая, которая взята была у принца Евгения, в деле 18 сентября); кроме того, много зарядных ящиков (между ними — и принадлежавший помянутой пушке, а равно, патронный ящик Азовского полка, взятый тоже 18 сентября); 4 знамени, множество оружие и других предметов, между прочим, около 500 боченков с порохом. Беглецы бросали даже шинели свои, коих подобрано более 3000; я велел взять их для зимних госпиталей. — После этой последней неудачи, неприятель более нигде не держится. Карнабад занят без выстрела, утром 15-го числа, и жители говорят, будто турки уже оставили Ямболь, куда они бежали, следуя по обычной дороге из Карнабада в Адрианополь. По показаниям большинства пленных, великий визирь, с 15 т. человек, находится в Шумле. Генерал Красовский доносит то же самое; другие же пленные и дезертиры полагают, что он, инкогнито, отправился по дороге в Адрианополь и что Шумлу начали очищать. — Первое показание кажется более достоверным.

Ген. Красовский пишет мне, что, согласно приказаниям, которые я оставил ему на различные случаи, он 15-го числа опять подвинется к Шумле и, если убедится, что она занята таким числом войск, которое не превосходит его сил, то вышлет мне, кроме 2-й гусарской дивизии, которая уже на походе, еще 2-ю Бугскую бригаду; с прибытием же его пехотных резервов, он поведет против крепости правильную атаку, употребляя на это две осадные роты, из оставшихся в Силистрии. Умоляю В. В. оставить мне, на этот случай, Шильдера и гвардейских офицеров. Первый своею смелостию, а последние отличным исполнением службы значительно ускорят ход этого предприятия. Тогда я надеюсь (если будут действовать согласно плану, в коем мы согласились с Красовским и Шильдером, во время рекогносцировки 3-го числа, перед моим отъездом), что через 3 или, самое большое — 4 недели по прибытии осадной артиллерии, Шумла, при помощи Божий, будет наша. Это я предпочел бы овладению Журжею, — для чего у Киселева нет достаточных сил; да и флотилии нельзя пройдти между сею крепостию и Рущуком, потому что оба острова сильно заняты [171] турками. Напротив того, если Красовскому удастся взять Шумлу, то я тотчас же прикажу совершенно уничтожить ее укрепления, и тогда буду иметь возможность подкрепить Киселева всею 8-ю дивизиею; а это сделает для него возможным и овладение островом и осаду Журжи, которая (осада) без особенных неудобств может продолжаться до осени, так как будет вестись на нашей стороне Дуная и прикрываться островами. Оставив, при этом, егерскую бригаду 11-й дивизии и 1-ю Бугскую бригаду, в виде летучего отряда, между Енибазаром и Силистриею, я буду иметь возможность притянуть к себе остаток корпуса Красовского и, с 7-ю пехотными и 372 кавалерийскими дивизиями (оставив 10-ю в Варне и Базарджике, а 12-ю в приморских крепостях и портах) приблизиться, еще в сентябре, к Мраморному морю и подать руку нашим флотам, как на Средиземном, так и на Черном морях; таким образом организована будет обширная блокада Константинополя, которой он не в состоянии будет выдержать целую зиму, и в которой — раз, что мы обладаем Дарданеллами, — никто не в состоянии будет нам воспрепятствовать.

Между тем, я делаю все приготовления для наших операций против Адрианополя. Благодаря стараниям гр. Воронцова, я имею теперь, в портах Бургасского залива, более чем на месяц продовольствия, и хорошо снабжен всем, благодаря усердию, с каким дело это велось в армии. В настоящее время, 2000 верблюдов будут переносить нам все нужное, на том небольшом пространстве, которым мы отделены от моря; через 3 дня, десятидневный запас продовольствия, заключающийся в подвижных магазинах, уже перейдет через Балканы; а до 5-го августа прибудут еще подвижные магазины, с запасами на 20 дней. Это составит, вместе с полковыми обозами (даже и по прибытии резервов), по крайней мере на 45 дней продовольствия для войск; а по мере того, как запас сей будет расходоваться, перевозочных средств будет достаточно для новых подвозов из портов. За сим, мы еще отняли у турок несколько рогатого скота и, сверх того, 12 т. баранов, которые очень хороши во время жаров. Как только прийдут последние резервы (что будет, как надеюсь, по маршруту, около 10-го августа), я начну мое решительное движение, сосредоточиваясь заблаговременно у Карабунара, куда 2-й корпус переходит уже сегодня, выдвинув авангард к Факи.

Главное движение мое — если обстоятельства не изменятся — направлено будет на Кирклиссу; это, я надеюсь, заставит неприятеля (который, вероятно, по привычке своей, будет укрепляться в [172] Адрианополе и стараться привлечь туда все остатки войск и даже, может быть, султанскую гвардию), оставить сей город, дабы предупредить нас в Люле-Бургасе. Если же бы он, напротив того, остался в Адрианополе, то надеюсь, при помощи Божией, успеть отрезать ему путь к его столице.

Если бы, ранее сего, кто нибудь прибыл ко мне для переговоров о мире, то я прийму его, согласно высочайшей воле В. В-ва, назначив местом для переговоров — Бургас или Ахиоло; но это ни мало не остановит моего движения, — разве бы предложили мне условием дарования перемирия (никак не долее как на один месяц и, самое большое, до 25-го августа) — очищение Шумлы и Журжева. Этим я выиграл бы, относительно количества войск и стратегической силы, более, нежели потерял бы во времени; так как я ни в каком случае не могу начать энергического движения ранее 10-го августа.

Что касается самых переговоров, то я буду соображаться с полученными инструкциями; только полагаю, что следует возвысить сумму требуемого вознаграждения до 15-ти миллионов голландских червонцев, — имея в виду спуститься потом до предписанной цифры, по мере увеличения их сговорчивости относительно других пунктов, особенно-же самого трудного (как я думаю), т. е. греческого вопроса.

Полагаю впрочем, что получу от гр. Нессельроде еще некоторые инструкции, когда В. И. В. возвратитесь в Петербург. Между тем, я написал графу Фридриху Палену (в ответ на письмо, которое он мне послал после своего пребывания в Тульчине), что считал бы полезным, еслиб он приехал в Ахиоло или Бургас, дабы быть поближе ко мне.

Я стараюсь, по мере возможности, устроить здешние, местные порядки. Христианские обыватели все остаются на местах жительства, но находятся в величайшей нищете. Турки, за немногими исключениями, все уходят. Я пригнал самым простым и самым верным средством, возложить управление на епископов и прочие духовные власти, придав им русских, военных и гражданских, депутатов и нескольких почетных лиц из местных жителей.

Санитарное положение на южной стороне Балканов совершенно удовлетворительно. Кажется тоже, что и в Болгарии, благодаря Бога, зараза начинает ослабевать; но опустошения, ею причиненные, ужасны, и затруднения, которые встретятся при очищении городов и находящихся в них громадных складов, будут еще крайне велики. [173]

В войсках, благодаря Бога, болезни не увеличиваются; но карантины весьма затрудняют нас в отношении прибытия выздоровевших людей, и я опасаюсь, как бы вынужденный отдых, который мы теперь будем иметь, не увеличил числа больных. Постараюсь воспрепятствовать этому, насколько будет возможно.

Графы Толль и Пален крайне тронуты Вашим августейшим вниманием и просят меня повергнуть к стопам Вашим заявление их верноподданнических чувств.

Во время последних действий, я имел основание быть то же вполне довольным генералами: Ротом и Ридигером; к последнему окончательно вернулась его предприимчивость, заслужившая ему столь блистательную репутацию во время войн с французами.

Все, впрочем, несут службу с усердием и самоотвержением, и дух войск везде таков, что я не могу отдать им достаточной справедливости перед В. В — м и не могу не благодарить Бога.

Император Николай — гр. Дибичу.

Александрия, близь Петергофа, 4-го августа. ⁵

Любезный друг, как мне отрадно иметь возможность сказать вам: спасибо Забалканский! Название это принадлежит вам по праву, и я даровал его вам от всего сердца. Но, прежде всего, да будет тысячекрат благословен Господь, за Его, столь явное вам содействие! Признаем Его покровительство во всяком, счастливом для нас событии! — Затем, примите полную мою благодарность за ваше движение, столь же счастливо, сколь искусно соображенное и отлично выполненное храбрыми помощниками вашими.

Вы правы, говоря, что теперь время убедиться, сколь верно судили те, которые утверждали, что было бы полнейшею ошибкою — упорствовать в овладении Шумлою, между тем как настоящим пунктом для атаки и дальнейшего движения представлялись Балканы. Доказательства на лицо. Победа под Кулевчею положила основание всему, и вы пожинаете ее плоды. Жалею, что резервы не могли прибыть к вам ранее, дабы доставить вам возможность идти дальше, не имея надобности останавливаться; но не возможно было ранее прислать их вам. В виду того, что вам нельзя было идти сейчас же к Адрианополю, — мысль ваша кажется мне весьма верною. Вы сделаете с Адрианополем тоже, что и с Шумлою и двинетесь прямо на Кирклиссу. Это принудит (турок) оставить Адрианополь, дабы прикрыть столицу; если же они не перестанут собирать там новую армию, (притягивая туда все, что [174] имеют на севере и в Виддине), то, вероятно, постараются дать вам сражение, которое — как я надеюсь, — будет, при помощи Божией, второю Кулевчею; а результатом этого явится то, что вам представится возможность подать свою правую руку Гейдену. Я послал ему приказание: идти к Рикорду и быть готовым поддержать вас, как только крейсеры вас заметят. Условный сигнал следующий: вы поднимите Кейзер-флаг или Гюйс на каком либо видном пункте побережья; как только он будет замечен с наших судов, они вступят в сообщение с вами. Любезный друг, как все это необычайно и мало согласно с моими желаниями и моими намерениями! — и как, помимо нашей воли, оно может повести к такому результату, который я предвидел и которого искренно желал избежать! Но да будет воля Божия! — Он знает, как вывести нас из этого и все устроить к лучшему. — Лачинова еще здесь нет, и ваше письмо от 18-го прибыло четырьмя днями ранее письма от 12-го, которое он вез. Мы оставались 11 дней без известий и беспокоились; когда же письмо от 18-го числа прибыло, мы не могли понять, что сделалось с Лачиновым и думали, что он пропал. Первое известие о невероятных результатах перехода (через Балканы) мы почерпнули из письма Воронцова к Булгакову и, если бы не официальный рапорт Головина Воронцову, мы сочли бы это за басню! Я полагаю, что когда вы получите это письмо, то уже будете иметь две бригады 12-й дивизии и две батареи. Намерение ваше, употребить их в качестве гарнизонов в крепостях — превосходно. Таким образом, 3 дивизии 4-го корпуса будут содержать гарнизоны в завоеванной стране, а остальная часть войска будет свободна и может оставаться в своем настоящем составе, — что я считаю почти необходимым. Изменения, которые вы намерены сделать в порядке укомплектования войск, совершенно от вас зависят. — Чума не перестает сокрушать меня, и я умоляю вас усугубить старания, чтобы она, по крайней мере, не пробралась за Балканы и в Бургасский залив. Увы! в Одессе нам пришлось уже принять карантинные меры, так как там обнаружились признаки чумы. Это ужасно! — и этим мы конечно обязаны ложным донесениям доктора Витта.

Вполне одобряю также ваше намерение предпринять осаду Шумлы и льщу себя надеждою, что вам удастся овладеть ею. Прошу вас, однако, постоянно обращать внимание на правое крыло ваше, дабы никакой отряд не явился внезапною угрозою вашему флангу, или помехою вашим сообщениям. Я считаю вероятным, что турки постараются собрать все, что можно с севера, для сформирования новой армии, — если только не пошлют (этих войск) на помощь [175] Шумле. Во всяком случае, если бы число войск, стоящих против Гейсмара, значительно уменьшилось, то я полезным считал бы разрешить ему сделать сильную демонстрацию на ту сторону Дуная, однако не подвергаясь риску и не увлекаясь слишком далеко. — Очень досадно, что храбрые моряки наши не могут себя показать! Нельзя ли теперь Грейгу сделать, по крайней мере, попытку против Иниады или Мидии, чтобы извлечь пользу из отваги и усердия своих молодцов?

Орлов уехал и везет вам остальные инструкции на случай переговоров. Повидимому, совершенно верно, что в Шумлу поехал уполномоченный.

В политике — ничего нового; наши отношения со всеми хороши, с Франциею же превосходны. В Ирландии серьезные беспорядки, — более серьёзные, нежели полагают. Хозрев-Мирза здесь, и только что уехал в Петербург; представляет зрелище любопытное и необычайное.

Поклон мой всем товарищам, а Толлю и Палену в особенности; благодарите всех их, а равно и храбрые войска за примерную и славную службу. Мне ли ее не знать!

Благодарность и дружбу заявляет вам, любезный друг, и на всю жизнь, вас любящий Н.

Жена моя пишет вам сама.

[Продолжение следует].

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1880 г., том XXVII, стр. 95-110, 511-526, 765-780; т. ХХVІІІ, стр. 409-428; т. XXIX, стр. 891-934. Изд. 1881 г., том XXX, стр. 105-130; том XXXII, стр. 287-302, 705-720.

2. Ответ на письмо Дибича, от 26-го июня. (Перев. с франц.).

3. Ответ на письмо Государя, от 26-го июня 1829 г.

4. Ответ на письмо Дибича, от 9 июля. (Перев. с франц.).

5. Ответ на письмо Дибича, от 18-го июля. (Перев. с франц.).

Текст воспроизведен по изданию: Император Николай Павлович и гр. Дибич-Забалканский. Переписка 1828-1830 гг. // Русская старина, № 4. 1882