ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ И ГР. ДИБИЧ-ЗАБАЛКАНСКИЙ.
Переписка 1828-1830 гг. 1
1829 г.
Дибич — Императору Николаю.
Лагерь под Силистриею, 16-го мая. 2
Хотя я и не имею сообщить В. В-ву ничего важного, но считаю однако должным послать фельдъегеря, с донесением о состоянии войск и ответом на письмо, которое вы благоволили написать мне 7-го мая из Варшавы.
12-го мая мы открыли огонь с батарей наших на острове и со стороны ложной атаки. Огонь этот повидимому был удачен, — особенно с трех канонерских лодок, которые, укрывшись в небольшом заливе, действуют и по нижнему полигону.
После устройства необходимых сообщений, приступлено было, в ночь с 13-го на 14-е, к заложению первой параллели настоящей атаки. Параллель эта, при самом начале устройства которой неприятельские стрелки должны были быть вытеснены из их ложементов, окончена в ночь с 14-го на 15-е. Она находится в расстоянии 250-300 сажень от крепостного рва. Демонтирные батареи на 20 орудий, равно как некоторые дополнительные траншеи устраивались нынешнею ночью; да и в будущую ночь над ними еще станут работать, ибо почва весьма трудная. Утром 18-го числа [562] мы откроем огонь и потребуем сдачи крепости. Остальная часть осады будет зависеть от действия наших батарей и от рода обороны; но я надеюсь, что осада продлится не более 19-20-ти дней, так как огонь неприятеля весьма слаб, — а может быть еще и меньше, если справедливы ежедневно получаемые нами сведения о недостатке боевых и продовольственных припасов в крепости.
Вчера, в ночь, неприятель, в числе 1500-2000 чел., сделал сильную вылазку против нашего левого крыла, но был мужественно отброшен штыками 6 рот Черниговского и Алексопольского полков, под начальством маиоров Корсакова и Булгакова. Неприятель оставил в наших руках 15 тел, пронзенных штыками, кроме тех, которые были им унесены, по обыкновению. Мы потеряли 12 человек убитыми и около 20-ти ранеными.
Третьего дня, против казаков наших, расположенных в 15-ти верстах отсюда, на Разградской дороге, показался отряд турецкой конницы, силою в несколько сот человек; но он, через несколько часов, повернул назад. Я послал на эту дорогу ген.-лейт. Крейца с 3-мя полками его дивизии. Ему приказано избегать всякого столкновения с превосходными силами, но решительно атаковать всякий одиночный отряд и, особенно — новонабранную милицию.
Ген. Рот уже 12-го числа находился на позиции у Турк-Арнаутлара, но найдя ее слишком открытою с левого крыла, отошел к Козлуджи и, 13-го числа занял позицию перед этим местечком. Он находится в ежедневных сношениях с кн. Мадатовым, который занял место ген. Крейца в Каурге и посылает сильные партии на дорогу из Шумлы в Силистрию; но они еще не встречали неприятеля. Офицер турецких регулярных войск, дезертировавший. вероятно для того, чтобы уйдти на родину, и взятый патрулем Мадатова, подтверждает, что под Эски-Арнаутларом были все силы великого визиря, за исключением лишь вооруженных жителей Шумлы и 4-х регулярных полков, оставленных в резерве, в Енибазаре. Он, также, как и болгарские перебежчики, считает, что в бою принимали участие более 30 т. человек, — что их потеря была весьма велика и, что, между прочим, один полк регулярной пехоты совершенно уничтожен. Алих-паша ранен в ляжку, хотя легко.
Все пленные и перебежчики из Силистрии тоже повторяют нам о значительном уроне (боле 800 чел.), понесенном ими при обложении крепости, 5-го числа, и о впечатлении, произведенном [563] этим внезапным обложением на гарнизон, который весьма плохо снабжен всем нужным.
Если все это справедливо, то я надеюсь покончить здесь в первых числах, или, по крайней мере — в середине июня, а затем буду действовать согласно тому, как предписано В. В-ом, в последнем письме; но — если только не придется дать сражения — я не уеду из под Силистрии, потому что последние дни осады суть самые важные. После взятия этой крепости я ни мало не задумаюсь перейдти через Балканы, с 35-40 т. человек, которых надеюсь иметь возможность собрать, оставив 18—20 т. чел. (не считая необходимых гарнизонов в крепостях и городах Болгарии) против Шумлы и отправив одну дивизию морем, на подкрепление войск в Сизеполе. Если бы на сей конец В. В. могли прислать мне, около конца июня, 12-ю дивизию, то это сильно обеспечило бы успех. В противном случае (и даже с прибытием этой дивизии, если в ней не может быть 10 т. чел. под ружьем), малое число войск, перешедших через Балканы, не дозволит ожидать там решительных успехов, до прибытия маршевых баталионов. Если бы они могли подойти к подошве Балканов к началу июля, — если бы, сверх того, несколько резервных бригад, двигаясь вместе с сими баталионами, могли заместить гарнизоны, оставленные в Болгарии и занять там пункты, назначенные под зимние квартиры, — тогда я могу надеяться, при помощи Божией, вполне осуществить желания В. И. В-ва и повести решительную кампанию, по ту сторону гор. Но если прибытие помянутых баталионов к армии за Балканами последует позднее августа, то они пригодны будут лишь для приготовления зимних квартир; потому что опыт минувшего года доказал нам, что о занятии сих квартир следует думать уже в октябре; да кроме того придется часть войск опять вернуть из за Балканов; квартиры же в Румелии потребуют еще более забот.
В. И. В. спрашиваете меня о маршевых баталионах и эскадронах. Я не осмеливался доносить об этом, не имея рапортов от корпусных командиров, а таковые еще не от всех получены. Жалуются порядочно на пехоту, особенно на ту, которая прибыла с кадрами 5-го корпуса; впрочем, подобные жалобы всегда бывают, когда какая нибудь часть переходит от одного начальника к другому. Видев 5, 6, 7, 8 и 9-ю пехотные дивизии в полном составе и по частям, на смотрах и в бою, и уже после того, что маршевые баталионы вступили в ряды, я не заметил никакой ощутительной разницы между старыми и молодыми [564] солдатами, ни в одежде, ни в выправке, ни в хорошем духе, — что доказывает мне, что состав войск, вообще, таков, какого следует желать для войны. Кавалерийские эскадроны, вообще говоря, хороши; в 1-й конно-егерской дивизии несколько послабее; полуэскадронов же 2-й гусарской дивизии я еще не видел. Как только получу все рапорты о пехоте, то представлю их — равно, как и о кавалерии — В. И. В-ву; но наперед выражаю мое убеждение, что резервами, вообще, надо быть довольным.
Состояние нашей продовольственной части весьма удовлетворительно; у меня в болгарских портах собрано более, чем на 3 месяца, запасов на 100 т. человек, и я вполне обеспечен, даже на случай самого долговременного продления осады Силистрии. Между тем, все транспорты, и морские и сухопутные, подвигаются усиленно и, покамест, по этой части, еще господствует порядок. Хотелось бы мне быть столько же довольным и госпитальною частию; но местные затруднения, а особенно успехи заразительной болезни, ставят много препятствий стараниям Карика (?), которым я до сих пор весьма доволен. К несчастию, болезнь эта сделала новые успехи, как в Бухаресте, так и в Фокшанах, и появилась во многих деревнях. С тех пор, как войска оставили страну, меры надзора почти уничтожились, но отделять для сего войска невозможно, и я без того уже в отчаянии, что оказалось необходимо нужным оставить в Фокшанах баталион 18-го егерского полка.
В тех частях, где эта несчастная болезнь укоренилась, поход и перемена воздуха оказали наилучшее действие и болезнь прекратилась.
Я доносил В. И. В-ву о прибытии сенатора Безродного в главную квартиру, в период обложения Силистрии. Я поручил ему сейчас же ознакомиться со всеми делами, дабы иметь о них верное понятие. В результате, он вынес убеждение, что Абакумов весьма усерден, деятелен и хорошо понимает дело, но что желательно было бы побольше аккуратности в счетной части. Вместе с тем, сенатор Безродный сказал мне, что еще в Петербурге он заявлял свое сомнение в том, чтобы его лета и здоровье дозволили ему переносить труды столь тяжелой должности, — что хотя он чувствует себя гораздо лучше и готов служить, где бы и как бы я ни приказал, но считает долгом выразить мне, что — принимая во внимание то доверие, какое, по его убеждению, я к нему питаю, а, с другой стороны, свои собственные качества, — он полагал бы гораздо более полезным оставаться при мне, в качестве лица, [565] ответственного за приказания, отдаваемые Абакумову, а также за надзор и контроль, нежели самому управлять делами. В делах этих он, как человек новый, мог бы на первое время наделать ошибок, а в случае болезни не оставалось бы никого, кого можно было бы поставить во главе дед. Найдя в этом мнении иного верного, я посоветовался с Толлем и, встретив в нем тот же взгляд на дело, счел долгом сохранить порядок вещей «in statu quo», пользуясь немедленно всеми советами Безродного и сообщая ему приказания, которые следует отдать Абакумову, равно как получаемые рапорты и табели; за сим буду ожидать последующих повелений В. И. В-ва.
Дай Бог, чтобы удовольствие, испытанное В. И. В-ом в Варшаве, оставалось всегда прочным и неизменным. Я уверен в этом относительно прекрасной польской армии; но, зная хорошо и с разных сторон самую нацию (благодаря частым сношениям, которые имел с нею), я убежден, что хотя она тоже имеет некоторые отличные качества, но, в обращении с нею, надо великодушие всегда соединять с большою твердостию и, даже, строгостию. Относительно поляков следует держаться этого правила гораздо более, нежели относительно других народов; особенно же надо остерегаться того, чтобы, вместе с лицами высших сословий, не впасть в ловушку наружной верности, вследствие громадного влияния женского пола, который в этой стране еще более, нежели в других, присоединяет ко всем своим прекрасным качествам еще какой то рыцарский — так называемый национальный — дух, весьма мало похожий, однако, на дух рыцарей без страха и упрека.
Простите меня, Государь, что я позволил себе включить эти мысли в мое письмо; но я считаю нынешнее время слишком важным, чтобы не высказывать перед вами всего того, что внушает мне мое сердце.
Не понимаю, как я забыл упоминать о Толле в моих письмах. Он продолжает идти путем человека прямого, честного и полного усердием, и я надеюсь, Государь, что вы меня достаточно хорошо знаете, дабы быть уверенным, что при подобных чувствах, он не может не обладать моим уважением и дружбою, равно как и полным моим доверием. Он, также как и гр. Пален, весьма бывает тронут, когда В. В. удостоиваете вспоминать о нем.
Благоволите, Государь…… и проч. Дибич. [566]
Лагерь под Силистриею, 17-го мая.
(Перевод). В тот самый день, как я хотел отправить своею фельдъегеря, приехал ко мне гр. Витт из Сизеполя, куда противные ветры занесли его из Севастополя; он привез мне известие от адмирала Грейга об уничтожении 60-ти пушечного корабля и нескольких других турецких судов капитаном Соколовским, в заливе Пендерекли, — а также известия о положении дел в Румилии. Имею счастие поздравить В. И. В. с новыми успехами нашего доблестного флота, которые, конечно, будут иметь большое влияние на средства снабжения Константинополя; но вместе с тем, долгом считаю обратить особое внимание на известия, которые сообщает мне адмирал о настроении жителей Румелии.
Имея счастие представить В. И. В-ву мои военные соображения по этому предмету, осмеливаюсь прибавить к ним и соображения политические.
В. И. В-ву известно, как я всегда старался устранять всякое революционное движение от тех планов военных действий против турок, которые имел счастие предъявлять на благоусмотрение В. В-ва, и конечно я никогда не осмелился бы посоветовать, в мирное время, подготовлять народы к подобным идеям, так как глубоко убежден в том, что принцип (власти) и его поддержание слишком священны, и даже более полезны, нежели временные преимущества. Но здесь, в разгаре упорной войны, речь идет о народе, имеющем общую с нами религию, общее происхождение и наречие, и который, без всякого возбуждения с нашей стороны, не может уже более переносить ярмо беспримерного притеснения и восстает не столько против самого правительства турецкого, сколько против своих угнетателей. При приближении наших войск, ему не остается иного выбора, как, по приказанию своих тиранов, бросать и жилища и поля и переселяться, на встречу верной смерти, в места раззоренные (и с каждым днем еще более раззоряемые), где несчастным христианам отказывают даже в том слабом рационе, который выдается другим, или же сопротивляться этому переселению, — чего нельзя сделать иначе, как с оружием в руках. Я думаю, что отказывать этому народу в единственной помощи, которой он у нас просит, т. е. в оружии и боевых припасах, значило бы, в подобном случае, слитком далеко простирать внимательность к правительству, с каждым днем все более и более обнаруживающему к нам непримиримую ненависть, из за которой [567] оно не отказалось бы ни от каких против нас средств; это значило бы даже — как мне кажется — выказать себя бесчувственным к бедствиям наших единоверцев, — людей спокойных и покорных до крайности. Представленное с этой точки зрения, восстание болгар не может встревожить европейские кабинеты; но последние, по моему мнению, не должны об этом узнать прежде, нежели самое событие осуществится. Я твердо убежден в том, что на это восстание посмотрят гораздо менее как на революцию, нежели на подобное восстание в Сербии.
Поэтому, мне кажется, я могу надеяться, что получу от В. И. В-ва приказание помочь болгарам, насколько настоящее наше положение это дозволяет, и решительным образом воспользоваться их настроением, после перехода через Балканы. Но так как В. В. не желаете делать никаких завоеваний, ни даже производить изменений во внутреннем управлении турецкими областями, то я полагаю, что следовало бы, вместе с тем, заблаговременно сообразить — куда девать несколько десятков тысяч семейств, которые должны будут последовать за нами по окончании войны? Мне кажется, что в Екатеринославской и Таврической губерниях, в окрестностях Орехова и Мариамполя, есть еще много свободных и очень плодородных земель; часть их была отдана жителям последнего города, у которых земли даже слишком много. Мне кажется, что эта страна весьма подходила бы для болгарских колонистов; может быть и подготовить ее к этому было бы можно, посредством переселения туда части обывателей Болграда.
Мера более простая, но которая, сколько мне известно, не входила в общие соображения В. В-ва, состояла бы в том, чтобы поселить семейства всех взявшихся за оружие болгар в стране между Траяновым валом и Дунаем, обеспечив за ними, при заключении мира, полунезависимое положение, подобное тому, каким пользуются княжества.
Буду ожидать повелений В. В-ва по сему предмету, как для настоящего, так и для будущего времени.
Гр. Витт, хотевший из Севастополя проехать в Кистенджи, а оттуда в главную квартиру, чтобы отдать отчет о движении подвижных магазинов (которое идет очень хорошо), занесен был противными ветрами в Варну, а оттуда поехал в Сизеполь, повидаться с адмиралом Грейгом. Он привез мне самые удовлетворительные известия о состоянии Сизеполя и Варны, а также об отличном духе войск, которых он видел, в особенности же — раненых, вернувшихся из сражения под Эски-Арнаутларом. [568]
Он уверяет меня, что уже теперь, для посылки к действующей армии, готово по 500 чел. на баталион, в резервах 8, 6 и 7-го корпусов и 10-й дивизии, и по 400 чел. в баталионах 5-го корпуса, и что 5-е эскадроны пяти кавалерийских дивизий (кроме дивизии Будберга) находятся в наилучшем состоянии для выступления в поход. Подобное подкрепление, прибыв к нам в июле, дало бы мне самые блестящие надежды; потому что, хотя я и не очень верю наступлению многочисленных отрядов албанцов и босняков, о которых Милош сообщает мне официальные известия и которые, под начальством Скутарийского паши, должны направиться через Ниссу на Виддин, — тем не менее верно, что турки стараются собрать все, что только могут, дабы противопоставить нам достаточные силы при переходе через Балканы и в Адрианополе, — и что выигранное в этих странах сражение (с достаточными силами для надлежащего преследования) должно, по всем вероятностям, иметь непосредственным последствием предложение мира.
Благоволите Государь.....
Император Николай — Дибичу.
Берлин 26-го мая (7-го июня). 3
Отсюда, из милого Берлина, отвечаю я, любезный друг, на ваше письмо от 16-го и 17-го, которое получил сегодня утром. Я весьма доволен вашим отчетом о ходе осады и о всех действиях вообще. Важный вопрос о болгарах заслуживает полного нашего внимания и я разрешаю вам, вполне, действовать в смысле моих инструкций, которые должны уже быть получены вами, вследствие рапорта, который я получил прямо от Грейга. Только подумайте о том, откуда вам можно будет своевременно доставить им оружие и заряды. Дело это, если только оно пойдет хорошо, может иметь громадные последствия.
С нетерпением ожидаю вашего ответа относительно сербов. Что касается обеспечения судьбы болгар после войны, то этим делом я собираюсь заняться. Мысль о поселении их между Дунаем и Траяновым валом я всегда имел, но она не легко осуществима
Вполне разделяю ваше мнение на счет поляков. Что сказать [569] мне вам о том, что делается здесь, куда я прибыл так неожиданно, что уже стоял за королем, а он меня еще не видел и не подозревал моего присутствия. Увидав меня, он чуть не упал навзничь. Одним словом: я отдыхаю здесь, после четырехлетних трудов! Все приняли нас, не то что с удовольствием, но с восторгом. Мы тут, как бы свои.
От вас ожидают писем и известий; дай Бог мне поскорее получить их.
Толстой постарается увидаться с вами, если вы того желаете; и если резервы уже в таком состоянии, что их немедленно можно двинуть в поход (при чем комплект баталионов будет не в 500, а в 700 и 800 человек), то они тотчас же направятся на соединение с вами.
Мой поклон Толлю и Палену. Жена моя вам кланяется. Остаюсь, любезный друг, навсегда вас любящий Н. [570]
Дибич — Императору Николаю.
Лагерь под Силистриею, 23-го мая.
Прилагаемая записка, равно как мои рапорты, объяснят В. И. В-ву настоящее положение дел и причины, побуждающие меня идти на сближение с генер. Ротом. Движение это может оттянуть взятие Силистрии на неделю, и даже на две (хотя я сильно рассчитываю на деятельность и усердие Красовского), и оно окажется мерою ошибочною, если Рот, в рапортах своих о движениях и вероятных намерениях великого визиря, смотрел на дело с ложной точки зрения; если же, напротив, положение дел действительно таково, как он описывает, то это может повести к решительным результатам, — если визирь примет сражение; и шансы слишком благоприятны, чтобы упустить случай ими воспользоваться.
Завтра отправляюсь в Кучук-Кайнарджи. Да послужит это знаменитое имя добрым предзнаменованием для нашего похода! При Божией помощи, рассчитываю на отличный дух храбрых войск наших и ускорю мое движение, насколько лишь будет возможно.
У Гейсмара и Киселева все благополучно.
Мадатов присоединился к Роту, а 3-я бригада 11-й дивизии имеет приказание идти к Базарджику, от которого она была всего в 30-ти верстах.
Я только что получил рескрипт В. И. В-ва, с полномочиями для ведения мирных переговоров, а также инструкцию Нессельроде. Дай Бог, чтобы успех нашего оружия, при благословлении Господнем, дозволил нам вскоре получить основательную надежду на преодоление упорства султана. Счастливейшею минутою в моей жизни буду считать ту, в которую мне удастся завершить это, столь желаемое, дело достойным Вашего августейшего доверия образом. Генерал Толль с величайшею благодарностию принял выражение удовольствия В. В-ва; он вполне достоин названия честного и прямодушного человека, — и только при подобных чувствах достигается высокая цель благородного сословия. Господь, благословляя труды В. В-ва, да доставить Вам и отраду — увидеть, что и для августейшего наследника Вашего образуется поколение, проникнутое подобными же принципами. Этого великого результата можно достигнуть лишь уважая даже и самые предрассудки чести, если они не заключают в себе порочной основы, и обращаясь с этим нежным растением настолько же осторожно, на сколько твердо [571] (коль скоро оно оказывается лишь поддельным золотом). Я убежден, что еще долго придется нам поддерживать этот великий принцип чести и законности, — пока не будем еще иметь сил возвыситься до чистой добродетели.
Благоволите Государь…..
Лагерь при Мадара, близь Шумлы, 31-го мая.
Всевышний благословил, вчера, геройские усилия победоносных войск В. И. В-ва. Великий визирь совершенно разбит; он потерял всю свою артиллерию, все тяжести, и его вполне расстроенной армии, без обоза и пушек, с трудом лишь (как я надеюсь) удастся добраться до Шумлы, проселочными дорогами. Я еще сегодня двинусь, с корпусом Рота и двумя кавалерийскими дивизиями, по направлению к Эски-Стамбулу, чтобы попытаться отрезать еще кой-какие остатки. Гр. Пален преследовал неприятеля по пятам; теперь он вернулся, предоставив это дело генер. Купреянову и захватив более 40 пушек. Наша потеря тоже велика, хотя, по показаниям всех пленных, она составляет лишь около трети урона, понесенного неприятелем, оставившим более двух тысяч убитых на поле сражения. Мы потеряли более 2000 человек, из коих две трети убитыми. Столь сильно пострадала почти одна только 6-я давшие, а также Иркутские гусары. Первые баталионы 12-го егерского и Муромского полков легли до последнего человека, защищая свои знамена; множество убитых турок, с которыми перемешаны их тела, свидетельствуют, что они дорого заставили заплатить за свою гибель. Знамя 12-го егерского полка отнято было у противника по частям, так как солдаты, оное окружавшие, сорвали его с древка в ту минуту, когда оно попало в руки турок. Знамя Муромского полка до сих пор еще не отыскано; но я осмеливаюсь умолять В. В. наградить таковым новый, имеющий быть сформированным баталион, потому что отличный полк этот вполне заслужил сего.
Полки: Невский и 11-й егерский, постоянно отражая бешеные атаки турок, тоже потеряли половину своих людей; но потеря эта распределена, по баталионам, более равномерно.
Конная № 19-я батарея решила дело и была причиною тому, что неприятель потерял большую часть своей артиллерии; осмеливаюсь испрашивать для нее, у В. В-ва, кивера за отличие, а офицерам петлицы. Если бы я осмеливался просить великой милости для меня лично, то это было бы — возведение моего лучшего и [572] достойного помощника, Толля, в графское достоинство, в память этого славного дня; я знаю, что это весьма осчастливило бы его, и он этого достоин, по своим отличным заслугам. Осмеливаюсь также, на первый раз, испрашивать: Владимирскую ленту графу Палену, Анненскую ленту генералам Арнольди и Обручеву, и Владимира 2-й степени Бутурлину.
Сам Толль, лично, придал такую энергию первоначальному преследованию неприятеля. Граф Пален, отличавшийся самым блистательным поведением во время боя, гнал противника на протяжении 15-ти верст и отнял у него, в горных дефилеях, остатки артиллерии и обозов.
С письмом этим и двумя, взятыми у противника знаменами (одно из них принадлежало регулярной кавалерии, а другое регулярной пехоте) я посылаю адъютанта моего, князя Трубецкого. Он постоянно служит с величайшим усердием.
Осмеливаюсь просить В. В. повергнуть меня к стопам Ее В-ва Императрицы и благоволить.....
Лагерь у Мадара, 2-го июня.
Непосредственные последствия поражения великого визиря при Кулевче были еще важнее, нежели я полагал, когда посылал Трубецкого. Кроме захваченных у турок 40 пушек и 3-х мортир и обратно у них взятого, подбитого орудия нашей 9-й бригады, отняты у них еще две пушки, из числа потерянных Купреяновым; остальные же две из сих последних отбиты самим храбрым генералом этим, во время преследования, которое он продлил даже по ту сторону Камчика, по направлению на Янково. Возвращение этих пушек меня весьма порадовало. Теперь остается еще знамя Муромского полка; да и оно, по всем вероятиям, не будет сохранено неприятелем, при его беспорядочном бегстве.
Но что всего важнее, по моему мнению, это — полное расстройство двадцати полков регулярной пехоты, т. е. почти половины того, что имеет Оттоманская империя; впечатление, которое должно быть произведено поражением этих войск на народ и на самого султана, может иметь самые важные последствия.
Во всяком случае я надеюсь, что из 40 т. человек, которых визирь имел при Кулевче, каких нибудь тысяч десять вернется, окольными дорогами и горами, в Шумлу, да и то в состоянии полного расстройства. В одной лишь кавалерии мог еще сохраниться кой какой порядок; а между тем визирь имел ее при [573] себе всего несколько сот человек, которые ночью и прибыли в Шумлу, сделав огромный обход через Балканы. Неизвестно, где находится Халиль-Паша: иные считают его погибшим; другие думают, что он, с несколькими тысячами беглецов, спасся в Айдос.
Генер. Рот, вчерашнего числа, вовремя своего движения на Морачь, имел очень хорошее дело: Мадатов отбросил вышедших из Шумлы 1500—2000 турецких всадников на их передовые редуты; гусары вели себя тут самым блистательным образом, особенно — Александрийские, предводимые Муравьевым, который собственноручно ваял знамя Ахмед-Бея, командовавшего конницею в Шумле, после того как Алих-Паша был ранен. Впереди всех находился сам Мадатов; его гусары, бросившись на редуты, спешились и, действуя саблями и пиками, взяли первый из них; другой редут, с 3-мя пушками, взят был штыками Охотского и 31-го егерского полков, приведенных самим Ротом. 12 знамен и 5 орудий были трофеями этого славного дела, которое стоило нам 100 человек убитыми и ранеными, и в котором у турок убито 500 человек и 50 взято в плен. Я предложил коменданту Шумлы дозволить жителям похоронить своих мертвецов согласно принятым у турок обычаям. Великий визирь, в ответ на это, послал ко мне секретаря, в качестве парламентера, поверив словам последнего, будто дело идет о чем то более важном. Он поручил много благодарить меня за предложение и принял оное с готовностию.
Так как в словах помянутого секретаря почти проглядывало желание поговорить о чем либо более важном, то я счел полезным, отправить сегодня к визирю Фонтона; с весьма учтивым письмом и выражением желания, чтобы победа, Богом нам дарованная, повела к замирению обеих империй. Полагаю, что шаг этот не может причинить вреда. Если визирь имеет полномочия, то, может быть, предложит перемирие; но я на таковое не соглашусь иначе как с условием, чтобы вам отдали Шумлу и Журжево, в обеспечение того, что через четыре недели будет заключен мир. Если бы это касалось самого визиря лично, то я думаю, что могу рассчитывать на В. В-во и обещать ему пристанище и обеспеченное пребывание в Вашем государстве, по примеру Юсуфа-Паши. — Фонтон уже посмотрит, что можно сделать; может быть, и даже вероятно, что это останется без последствий. Но между тем, оно не помешает хорошенько осмотреть окрестности Шумлы, а может быть, (конечно, только в случае вероятности успеха), и [574] предпринять что нибудь против ее передовых верков. В противном случае, я сосредоточу все свои войска (как только окончится преследование неприятеля, рассеянного под Кулевчей) на позиции между Буланлыком и Енибазаром, дабы успеть приготовить все для перехода через Балканы, как скоро Красовскому представится возможность присоединиться ко мне, после взятия Силистрии, которое не должно быть позже 10-го июня.
Мне можно будет тогда располагать 6-ю дивизиями, весьма слабыми конечно, но достаточными для того, чтобы отбросить Абдерахмана-Пашу к Адрианополю и тотчас же серьёзно заняться утверждением на Бургасском заливе. Так как нынешние обстоятельства, в особенности — переход через Балканы, могут повести к переговорам, то весьма необходимо, чтобы В. В. благоволили назначить второго уполномоченного и чтобы он, под каким нибудь предлогом, прибыл в Одессу. Но надежда на это заставляет меня еще более желать наипоспешнейшего прибытия резервов. Если бы резервы шести дивизий пехоты и трех дивизий кавалерии прибыли к 15-му июля в Бургас и если бы В. В. дали мне еще 12-ю дивизию (как в том Вы меня обнадежили), тогда я, еще до начала августа, мог бы приблизиться к Адрианополю, имея около 40 т. чел. пехоты и 10 т. коней; и это, конечно, обозначало бы заключение мира, если бы о том уже велись переговоры, потому что реорганизация турецкой армии, лишившейся всей своей материальной части, не может быть окончена к тому сроку.
Еслиб так же точно, и в тех же размерах (по 500 чел. на полк пехоты и по 1 эскадрону на полк кавалерии) прибыли и резервы прочих дивизий, то я мог бы притянуть еще одну дивизию из Болгарии и имел бы около 60 т. человек, которым неприятель противопоставит, приблизительно, 30 полков регулярной пехоты и все, что он еще может стянуть из Румилии, Албании и Боснии.
Наш храбрый Толль повергает себя к стопам В. В-ва, я же прошу благоволить, и проч. Дибич.
(Продолжение следует).
Комментарии
1. См. «Русскую Старину» изд. 1880 г., том XXVII. стр. 95-100, 511-526, 765-780; XXVІІІ, стр. 409-428; т. XXIX, стр. 891-934. Изд. 1881 г., том XXX, стр. 105-130; том XXXII, (октябрь), стр. 287-302.
2. Ответ на письмо Государя, от 7-го мая. (Перевод с французского).
3. Ответ на письмо Дибича от 16-го и 17-го мая. (Перевод).
Текст воспроизведен по изданию: Император Николай Павлович и гр. Дибич-Забалканский. Переписка 1828-1830 гг. // Русская старина, № 11. 1881
© текст - Семевский М.
И. 1881
© сетевая версия - Thietmar. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1881