-

АДРИАНОПОЛЬСКИЙ МИР 1829 ГОДА.

ИЗ ПЕРЕПИСКИ ГРАФА ДИБИЧА.

Один из Русских писателей справедливо заметил, что в России славные войны с Турциею едва известны соотечественникам, и для многих составляют одно баснословное предание, столь же неблизко им знакомое, как и походы крестоносцев. Упрек этот тем более заслуженный, что в Западной Европе совершенно иначе относятся к отечественной истории. Каждое выдающееся событие в жизни государства, каждая даже незнаменитая кампания находит своего историографа.

Блестящие успехи Русского оружие, которыми заключилась кампания 1829 года, угрожали Оттоманской Порте неминуемою гибелью: перейдя Балканский хребет, армия наша утвердилась на берегах Черного и Эгейского морей и, находясь уже в нескольких переходах от Цареграда, остановилась. Однако, несмотря на победоносный исход войны, император Николай выказал в переговорах с Оттоманскою Портою редкое великодушие и замечательное бескорыстие, не встречающиеся более в современных нам войнах. «Великодушие государя императора дозволило существование Турецкой империи в Европе» ¹.

Высоко-рыцарские чувства, одушевлявшие постоянно императора Николая, лучше всего выразились в собственноручном письме государя к графу Дибичу, от 1-го (13-го) сентября 1829: «Любезный друг, теперь более чем когда-либо отнесем все Богу, и да будем спокойнее, скромнее, великодушнее и последовательнее прежнего. Вот — слава, о которой я мечтаю, и да хранит меня Господь добиваться иной; я же уверен, что вы меня понимаете». [534]

Предлагаемые ниже материалы первостепенной важности, относящиеся к 1829 году и не появлявшиеся доселе в печати, ознакомят читателей с ходом событий и переговоров на Балканском полуострове, которые привели к скромному Адрианопольскому трактату, увенчавшему собою двухлетнее единоборство России с Оттоманскою Портою ².

Н. Шильдер.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича. ³

Адрианополь. — 9-го августа 1829.

Всемилостивейший Государь! Имею счастие повергнуть к стопам в. и. в. ключи Адрианополя, занятого храбрыми и неутолимыми войсками вашего величества, — вчера в 10 часов утра, безо всякой потери, в силу капитуляции, которую я счел нужным заключить для полного сохранения этого обширного города.

Зная, что начали укреплять Адрианополь, к которому доступ очень затруднителен; что Галиль и Ибрагим-паши должны были занять его своими войсками; что там уже находилось несколько полков и 12-ть полевых орудий, прибывших из Константинополя, и что ждали еще подкрепления, от 6-ти до 8-ми тысяч человек, под начальством Османа-паши; что наконец старались вооружить граждан хотя и не с большим успехом, — я счел необходимым поторопиться нанести удар, который, надеюсь, доставить нам столь желанный мир. Не дожидаясь прибытия резервов, за исключением баталионов для 18-й дивизии, только что включенных в наши полки, пользуясь хорошим духом армии и полным изнеможением неприятеля, я выступил из Ямболя 4-го августа. Пройдя расстояние больше 60-ти верст до Буюк-Дербента по гористой и каменистой дороге, более трудной, чем дорога через Балканы, двигаясь притом в сильнейшую жару, я дал отдых войскам в день Преображения, а 7-го подошел к Адрианополю. Войско, которое к несчастию чрезвычайно ослабело от невыносимых жаров, начавшихся с 25-го июля, совершило, однако, этот утомительный переход с тем же рвением и с тою же охотою, которою отличалось в продолжение этой многотрудной кампании. Однако, армия значительно ослабела от болезней и изнурения. [535]

Со мною всего нижеследующее число войск:

Второго пехотного корпуса:

2-я бригада 2-й гусарской дивизии менее — 1,000 лош.

1 1/2 роты конной артиллерии — 12 оруд.

(Полк эрцгерцога Фердинанда и 4 орудия находятся с генералом Будбергом на пути из Киркилиссы; полк Павлоградский с генералом Завадским был послан в Казан).

5 полков пехоты 5-й дивизии с артиллериею — 4,000 челов. и 24 оруд.

(Ладожский полк прикрывает главную квартиру и обоз).

6-я пехотная дивизия с генералом Будбергом.

Всего 2-го корпуса: 1,000 лош., 4,000 чел., 36 орудий.

Шестого пехотного корпуса:

4-я дивизия уланская около — 2,000 лош. и 8 орудий

5 полков 16-й пехотной дивизии — 3,000 чел. и 24 орудий

(Камчатский полк не мог быть еще в действии вследствие подозрения в заразе, от которой умерло двое).

7-я дивизия еще откомандирована, за исключением — 10 оруд.

Всего 6-го корпуса: 2,000 лош., 3,000 чел., 42 оруд.

Седьмого пехотного корпуса:

2-я бригада Бугской уланской дивизии — 1, 500 лош.

18-й дивизии, 4 полка с резервами — 4,000 чел.

и — 16 оруд.

(35-й егерский полк еще в походе, а Казанский еще остался в Базарджике; 8 орудий еще идут с Балкан).

3-я бригада 19-й дивизии — 1, 200 чел. и 12 оруд.

Всего 7-го корпуса: 1,500 лош., 5,200 чел. и 32 оруд.

Итого: 4,500 лошадей, 12,200 челов. пехоты и 100 орудий.

Еще 7-го вечером я произвел с генералом Толем подробную рекогносцировку окрестностей Адрианополя и ближайших к нему доступов и, отдав необходимый диспозиции для атаки, я отправил парламентера к каймакаму Мехмеду-паше, который начальствовал над городом во время отсутстия Али-паши, занявшего место Абдурахмана-паши, с обычными предложениями для сдачи города, предоставляя войскам свободное отступление, лишь только они отдадут оружие и знамена. Срок ответа был назначен до четырех часов 8-го числа. Мой парламентер был предупрежден, что сераскир Галиль, трехбунчужный Ибрагим-паша, командовавший войсками и каймакам просят отсрочку на неделю, или по крайней мере на три дня, будучи уверенными в предстоящем заключении мира, предложенного мне уже визирем; к тому же они ссылались на необходимость просить приказами из Константинополя. Фонтон, который сам отправился для переговоров, отказал им наотрез; я счел, однако, возможным дать им отсрочку до девяти часов утра, потому что раньше этого часа [536] невозможно было направить колонны для атаки решительных пунктов. Я им объявил откровенно, что ни на минуту не остановлюсь в своем движении. Все колонны двинулись в пять часов утра. Но они едва успели тронуться с места, как в 5 1/4 парламентеры города объявили, что они готовы подчиниться предложенным условиям, но с просьбою оставить оружие пашам и главным офицерам, на что я охотно согласился, зная, какую цену они придают оружию, и будучи уверен, что они постараются избежать случая поднять его против нас.

Затем согласились к девяти часам освободить для нас казармы — прекрасное здание на 8000 человек пехоты, старый сераль и сдать ключи от цитадели (расположенной в центре христианской части города), так как город сам по себе не имеет ворот. В то же время Турецкие войска, во избежание беспорядков в городе, должны были положить оружие там, где они находились; подчинившиеся этому требованию могли быть выведены из города их начальниками по любой дороге, кроме Константинопольской.

Я остановил движение пехоты, которую ввел сам, и кавалерии, состоящей под начальством графа Толя, между тем как остальная часть этой последней продолжала двигаться по дорогам на Константинополь и Демотику.

После 7-ми часов прибыл еще иарламентер, вручивший мне пакет, в котором лорд Гордон и граф Гильемино просили меня отправить два пакета их посланникам в Петербурге и предупреждали о предстоящем приезде г. Мюффлинга, не сообщая больше ничего. Турки же, приписывая этим бумагам другое значение и рассчитывая даже на посредничество, велели сказать мне, что курьер сообщил им, что переговоры относительно Греции окончены, и что Турецкие уполномоченные находятся уже в дороге (это мне показалось весьма сомнительным); поэтому они полагали, что я найду излишним занять город за несколько дней до мира. Я просил уверить их в противном и, чтобы яснее подтвердить сказанное, я приблизился с пехотою и остановился в расстоянии ружейного выстрела от города. Тогда произошло единственное в своем роде зрелище: тысячи жителей всякого возраста, Турки и христиане, дружелюбно выходили на встречу нашим войскам, которым запрещено было стрелять, разве только в случае нападения. Между этими жителями находилось большое количество солдат из регулярных войск, без оружие, и много офицеров, вооруженных и невооруженных, которые пришли только из любопытства. В то же время паши велели сказать мне, что в определенный мною час они передадут вышеупомянутые пункты, равно как и ключи. Действительно в 10 часов я получил их из рук каймакама и двух-бунчужного Али-паши, того самого, который командовал в Дервишкёе. Сераскир Галиль и Ибрагим-паша из Тульчи, явно испуганные нашим приближением, поспешно заставили положить [537] оружие большую часть солдата регулярной пехоты, численностью от 3 до 4000 человек, находившихся в городе; это были остатки полков, разбитых и рассеянных при Камчике, Месемврие, Айдосе и Ямболе; они хотели потом бежать по дороге в Константинополь вопреки конвенции, но эта Турецкая беспорядочность причинила им неприятность попасть в руки генерала Крейца, который, продержав их несколько часов и обезоружив, отправил по дороге в Демотику.

В городе и его окрестностях нам достались 54 орудия, из числа которых 12 полевых, 6 осадных и 8 фальконетов, из них четыре весьма древние и две с Французскою надписью: «liberte et egalite»; 5 бунчуков, из коих один урезан, несколько тысяч ружей, которые я роздаю Болгарам для их собственной защиты; много пороха и других военных принадлежностей.

Я приказал генералу Будбергу двинуться к Киркилиссе; войска, находившиеся там, были легко обращены в бегство гусарами эрцгерцога Фердинанда полка, и генерал Будберг думает теперь занять Люле-Бургас, где я ему прикажу остановиться, выдвинув вперед только козаков. Осман-паша, выступивший с несколькими тысячами человек из Константинополя, возвратился в столицу, лишь только узнал о нашем движении к Адрианополю и о приближении генерала Будберга.

После прибытия резервов, назначенных для 5-й дивизии, я отправляю их после суточного отдыха с графом Паленом в Киркилиссу; генерал Будберг займет Визу и очистит дорогу в Мидию, которую я приглашаю занять адмирала. Таким образом я приготовлю новую линию для снабжения провиантом на случай неудовлетворительного хода переговоров, которые надеюсь скоро откроются. В ожидании этого я соберу все, что могу, и организую страну.

Новости от генерала Киселева менее утешительны, чем прежде. Генерал Гейсмар, охваченный Бог-знает почему какими-то неосновательными опасениями в виду возможных действий со стороны Скодрийского паши, перешел опять Дунай, вместо того чтобы двинуться против этого паши к Виддину, разбить и уничтожить его жалкие войска, как он сам сознавался в этом брату князя Милоша, который сообщил об этом генералу Гейсмару. Этот генерал, отличный на поле битвы, к несчастью интриган и плохой подчиненный. Я съумею принять меры, которые разрешает мне доверие вашего величества и которые, если только этого не потребует долг службы, не оскорбят генерала, оказавшего действительные услуги. Я приказал генералу Киселеву снова перейти Дунай, чтобы разбить Скодрийского пашу, оставив две бригады пехоты и одну кавалерии перед Журжевым.

28-го числа генерал Красовский разбил при Мараше с 14-ю баталионами и 8-ю эскадронами великого визиря, который, вероятно, по совету Гуссейна паши, хотел воспользоваться разбросанностью сил [538] слишком смелого генерала Красовского. Турки отступили перед сильным огнем конной батарей № 19 и батарейной 9-й бригады; наши молодцы преследовали их вплоть до ретраншементов, рассеявшись по горам, окружающим Шумлу. Потеря их простирается до 1000 человек. Несколько дней спустя генерал Красовский сделал рекогносцировку со стороны Дормуса; он нашел позицию горы Трубецкого весьма сильною, но Турки даже не осмелились беспокоить его.

Генералы князь Лобанов и Глинка только что прибыли сюда. Рапорты первого о чуме были, вообще, удовлетворительны; завтра он едет в Сизополь. Зараза, благодаря Богу, кончается повсеместно.

Поднося при сем ключи от Адрианополя, через фельдъегеря, который, согласно с принятым порядком, передаст другому в карантине, я отправлю днем позже моего адъютанта, графа Толстого, со знаменами морским путем через Одессу ⁴.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. — 9-го августа 1829.

Всемилостивейший, Государь! В то время, как я описывал еще в моем письме события войны, я получил одно оффициальное письмо, а другое частное от генерала Мюффлинга через поручика Прусского генерального штаба Клера и письмо от лорда Гордона и графа Гильемино. В них сообщают мне решение Порты прислать полномочных с предложениями, в основе которых лежит нота графа Нессельроде; но опущены два главных пункта, а именно: вознаграждение правительства, о котором они даже вовсе не упоминают, и пострадавшей торговли; относительно этого они предлагают снестись после с Константинополем.

Так как я должен тщательно перечитывать эти депеши и в особенности сообразить хорошенько ответ, и к тому же Фонтон к несчастью болен, равно как и две трети моей главной квартиры, то, не желая задерживать курьера, и без того промедлившего уже целые сутки, я отправлю с фельдъегерем все эти бумаги и мой ответ к графу Нессельроде через два, или самое большое, через три дня. Но считаю долгом прежде всего сказать Вашему Величеству, что, придерживаясь смысла данных мне инструкций, буду, насколько возможно, самым вежливым образом избегать всякого постороннего вмешательства, несогласного с приказаниями Вашего Императорского Величества. Я уже просил и снова буду просить, чтобы нам прислали Турецких уполномоченных для переговоров по всем пунктам, [539] изложенным в ноте графа Нессельроде, и неуклонно буду следовать инструкциям, если не получу новых. Мне было бы весьма желательно, чтобы наши уполномоченные прибыли как можно скорее; я об них не имею ни каких сведений, за исключением того, что граф Пален должен выехать из Одессы в конце истекшего месяца. Фонтон, который заслуживаете полного доверия за его усердие и искусство, достойные величайших похвал, будет руководить пока переговорами с Турецкими уполномоченными, если только они приедут раньше. Решительные переговоры, веденные на военный лад, представляются мне все более и более вероятными, принимая во внимание, что Турецкой армии между нами и Константинополем более не существует; что армия под Шумлою есть не что иное, как местный гарнизон, недостаточный для обороны; что султан имеет только 8 баталионов в Рамиз-Чифлике; что Турки везде высказывают недовольство султаном, а довольны поведением наших войск; наконец, более чем вероятно, что то же настроение господствует и в Константинополе.

Я только что получил письмо из Тырнова от делегатов великого визиря, которые объявляют себя уполномоченными для ведения мирных переговоров; я приглашаю их сюда и попрошу изложить их полномочия.

Простите, Государь, если мое письмо относительно военных действий будет написано рукою Чевкина, которому, слава Богу, гораздо лучше.

Толь очень изнурен: по своему усердию, он не обратил внимание на свое крайнее утомление. Палену лучше, но он также еще очень слаб. Они повергают себя к стопам Вашего Величества.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. — 13-го августа 1829.

Всемилостивейший Государь! Отправляя графу Нессельроде ответы Константинопольским дипломатам, я вменяю себе в обязанность изложить вам в то же время мысли, которые находят себе подтверждение в медленности Порты и в положении страны, занятой вашими победоносными войсками. Вам судить, справедливы ли они и соответствуют ли они вашим видам. Но мое убеждение говорит мне, что я зрело обдумал, прежде чем изложить их вам. Третьего дня, ночью, отправился поручик Клер, а несколькими часами раньше — курьер, который должен сопровождать послов из Шумлы; последние находятся в Тырнове и могут быть здесь через 3 или 4 дня.

Резервы прибывают к нам совершенно здоровые, и те, которые отправляли и провожали их, заслуживают величайшей похвалы. Фронтовая часть несколько запущена, но в массе все пойдет очень хорошо. Мы не потеряем напрасно время отдыха, ибо опыт доказал, что учения, лишенные некоторой доли требовательности, полезны в санитарном отношении в этом климате. Невыносимые жары текущего месяца, [540] которые, кажется, не думают уменьшаться, породили много болезней; к счастью, смертность еще не достигла больших размеров. Тем не менее мы лишились недавно двух отличных полковых командиров: Купфера — эрцгерцога Фердинанда полка и Атажева — Симбирского полка; также умер командир Копорского полка Шисновский. Мы нашли здесь прекрасное помещение для госпиталя в казармах, в которых кроме того поместились: вся пехота седьмого корпуса, а именно, 4 полка 18-й дивизии и егеря 19-й (которые находятся здесь). Людям хорошо и гораздо больше тени, чем в лагерях; вода превосходна, есть хорошие бани.

Известия о чуме очень утешительны; единственный, находившийся в подозрении Камчатский полк уже несколько дней не имеет ни одного больного. Лобанов отправился в Сизополь, чтобы узнать, не остались ли следы чумы. Ее нет во всех остальных частях Румелии, занятых нашими войсками.

Толь все еще слаб; он и Пален, который совсем поправился, повергают себя к стопам В. И. В.

Дежурный генерал Обручев заболел сильною лихорадкою, ему лучше, но она все-таки оторвет его от работы на значительное время; я назначил исправляющим должность Данилевского ⁵.

Всеподданнейшая записка графа Дибича от 13-го августа 1829 из Адрианополя. ⁶

Граф Нессельроде представит В. И. В. мои ответы на сообщения Английского и Французского посланников и барона Мюффлинга. Я желал бы очень, чтобы ответы соответствовали общим взглядам кабинета В. И. В. Насколько мог, я старался быть верным смыслу [541] данных мне инструкций. Надеюсь, что на этих днях к нам пришлют Турецких уполномоченных, но прежде чем мы добьемся мира, предстоит еще много затруднений, ибо Турки выходят из границ своею медленностью и упорством, и кроме того все уверяют, что у них нет денег.

В случае, если Турки не пришлют уполномоченных, или в случае чрезмерной медленности переговоров, нужно будет еще подвинуть наши войска. Я должен сознаться, Государь, что при этом могут возникнуть случайности, которые я не дерзаю скрыть от В. И. В., и относительно которых я должен испросить ваших августейших намерений.

Болезни, распространяющиеся в войсках и которые некоторое время увеличатся еще до значительной цифры, сделают то, что пехотную дивизию возможно будет считать только в 5,000 чел., включая сюда и резервы, что составит по ту сторону Балкан 35,000 штыков; из них следует вычесть 10,000 для гарнизонов в портах и крепостях; остается затем 25,000 человек, которых совершенно достаточно, чтобы дойти до Константинополя, ибо Турецкой армии более не существуете. Но количество это слишком недостаточно, чтобы предпринять какие-либо операции против города, насчитывающего 600,000 мусульманского населения, или чтобы овладеть Европейскими замками на Босфоре. Можете случиться и такое благоприятное обстоятельство, что приближение наших войск возбудите народ против правительства и тем самым предоставить нам город. Но ведь нельзя ни в каком случае рассчитывать на такие случайные факты. Если же случится наоборот, то тут всего лучше мог бы служить проэкт, который я уже представил из Айдоса В. И. В., а именно — занять с главными силами армии Люле-Бургас и Силиврию, получая продовольствие из Мидии, и с отдельным сильным отрядом овладеть Галлиполи и Дарданеллами, совместно с нашим Средиземным флотом. Во всяком случае после этих операций мы будем вынуждены занять зимние квартиры в Румелии и тем самым начать третью кампанию. Но, по моему убеждению, эта кампания должна необходимым образом повести за собою важные перемены во взглядах Европейской политики на Турцию; тогда наши военный действия непременно начнутся атакою Константинополя, и взятие столицы послужите знаком падения Оттоманской империи.

Судя по великодушию, которое В. И. В. не перестаете оказывать Турции, и принимая во внимание откровенность и честность во всех наших поступках, которым должна удивляться Европа, несмотря на зависть, возбужденную успехами вашего оружия, — мне кажется, Государь, что наши дипломаты должны отныне положить предел этому великодушию, если будет продолжаться упорство султана. Таким пределом, полагаю я, должен быть отказ Порты принять предложенные [542] В. И. В. мирные условия. Подобный образ действий в то время, когда наши знамена развеваются на стенах Эрзерума и Адрианополя, мог бы ясно доказать, что султан желает продолжать борьбу, — исход которой не может быть сомнителен, — единственно в той надежде, что его упорство не может принести ему никаких дурных последствий, благодаря великодушию, которое так сказать наперед обеспечивает за ним неприкосновенность его владений, и спасет может быть от справедливой уплаты вознаграждений, упорно прикрываясь крайностью, вызванною мнимою нищетою.

Я не думаю, чтобы вышеупомянутое изменение в политике, которое явилось бы только прямым следствием продолжающегося доныне слепого упорства султана, могло быть заподозрено иностранными государствами. Я полагаю даже, что уничтожение Оттоманской империи в Европе нисколько не устрашит их, если В. В. в то же самое время торжественно объявите им, что удержите за собою только несколько пунктов, необходимых для поддержания спокойствия в ваших землях, например, Анапу, Поти и Ахалцих, с тем однако, что военные издержки, простирающиеся от 10 до 15 милл. дукатов, будут выплачены нам в короткие промежутки, под гарантиею Европейских держав, новыми государствами, образованными на территории Европейской Турции, или путем какого-либо другого соглашения. Мы могли бы также заменить денежное вознаграждение Молдавиею и Валахиею и частью Болгарии от Дуная и моря до Варны и Силистрии. Две трети жителей Европейской Турции христиане; поэтому не трудно бы было разделить их на три или на четыре государства, достаточно сильных для самозащиты, под гарантиею Европы, и в то же время слишком слабых, чтобы возбудить опасения какой-либо из великих держав.

В. В. уполномочили меня вооружить Болгар, а Сербам дать сигнал к действию. Исполняя в точности ваши повеления, я полагаю, Государь, ограничиться пока одним частным вооружением Болгар, необходимым для их личной безопасности; а что касается до того, чтобы всецело выполнить предписанную меру, то я полагаю, что я обязан подождать, пока еще остается надежда на мирные переговоры, ибо восстание Сербов и Болгар причинит много затруднений в переговорах с Портою и в будущем беспредельно ухудшит участь Сербов, в особенности же Болгар. Если же однако слепое упорство султана принудит нас начать новую кампанию, тогда будет столь же необходимо, сколько полезно, побудить Сербов и Болгар действовать сообразно с нашими видами. Но чтобы выполнить с успехом эту решительную меру, необходимо, чтобы эти народы получили надежду не возвратиться вновь под иго Оттоманское. Уверенность эту необходимо поддержать даже в отношении к Туркам тех провинций, который мы занимаем, потому что при отсутствии подобного убеждения наши зимние квартиры будут лишены безопасности. [543]

Поэтому я осмелился, Государь, выразить вам мои мысли с безграничною откровенностью, к чему обязывают меня ваши приказания и милости. Еще раз повторяю, что мои предположения применимы лишь в том случае, если Порта откажется от почетного мира, предложенного ей В. И. В.; в противном случае, искренняя и беспредельная преданность заставит меня конечно предпочесть как самую священную из моих обязанностей — строгое соблюдете ваших великодушных обещаний. Но я не могу не повторить высказанного мною глубокого убеждения, что это великодушие должно иметь определенные справедливые границы, если вместо благодарности Порта бросит нам перчатку для смертельной борьбы.

По моему мнению можно действовать двумя способами, в случае если Турция отвергнет мир:

1) В первых числах сентября начать наступательное движение до Сарая и Чорлу и отделить оттуда для Дарданелл войска; в то же время стараться овладеть всем, чем только можно, на Дунае и взять Шумлу. Если эти операции не окажут влияния на заключение мира, то расположиться на зимних квартирах в Румелии и готовиться к третьей кампании.

2) Объявить во всеуслышание, что с Портою нельзя больше вести переговоров; двинуть прямо в Сербию две бригады пехоты генерала Киселева, чтобы, соединившись с Сербами, идти на Виддин и другие пункты этой страны; оставить перед Журжей необходимое число войск и приказать генералу Киселеву двинуться с остатками на Софию, чтобы овладеть ею; в то же время подвигаться с главными силами к Константинополю, где наши решительные движения могут вразумить жителей, чтобы они с помощью мятежа принудили к миру правительство; не предпринимать ни малейших операций против города, отделить корпус для занятия Дарданелл; вооружить повсеместно Румелийских Болгар и с помощью особого отряда соединиться с генералом Киселевым через Филиппополь; наконец готовиться зимою к новой кампании и заняться полным вооружением Болгар и Сербов, чтобы в начале весны можно было предпринять военные действия и совершенно окончить покорение Европейской Турции.

Для исполнения каждого из этих проэктов необходимо, чтобы указания В. И. В. были бы мне известны ранее половины сентября, чтобы иметь по крайней мере еще месяц времени для их выполнения. Кроме того, так как опыт показал, что числительность пехотной дивизии к весне не превзойдет 5000 человек, то оба проэкта требуют, чтобы к началу весны, по ту сторону Балкан, находились все войска, составляющие теперь вторую армию. Нужно, или чтобы резервные баталионы 6-го и 7-го корпусов с 4-ю гусарскою дивизиею заняли Княжества и Болгарию, чтобы освободить войска, находящиеся под начальством генералов Киселева и Красовского, или чтобы Ваше [544] Величество приказали двинуться двум пехотным дивизиям Литовского корпуса, или же (что было бы даже еще лучше по моему мнению) — одну пехотную дивизию этого корпуса, а другую из Польской армии: это возбудить братские отношения между войсками обеих наций, по примеру превосходных Польских офицеров, которые находятся уже у нас и признаны всеми достойными братьями нашими по оружию.

С такими силами можно поручиться за окончательное покорение Европейской Турции до истечения будущего лета и подчинение ее тем новым правительствам, которые В. В. желали бы учредить. Босния и Албания только могут служить исключением. Но я полагаю, что Австрия и Англия или Франция охотно возьмут на себя их покорение, чтобы приобрести некоторые права на их организацию, или на какое-либо вознаграждение, смотря но тем предположениям, которые представят им.

Части Черноморского флота с корпусом войск, расположенным гарнизонами в фортах Дарданелл и Босфора (которые могут быть срыты спустя несколько лет после заключения мира), будет достаточно для защиты вновь устроенных государств против нападений Турок. Впрочем, последние, удаленные в Азию, будучи угрожаемы из Эрзерума в самом сердце их владений, конечно будут склонны к миру, особенно, после того, как они убедятся, что безвозвратно потеряли свои владения в Европе и даже остались без союзников.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь, — 17-го августа 1829.

Всемилостивейший Государь! Вчера я получил письмо В. В. от 4-го августа, которым Вы осчастливили меня. Не нахожу слов, Государь, выразить мою глубочайшую признательность за все выражения монаршей милости, которыми оно преисполнено. Я вполне счастлив, что Бог благословил усиленные труды и усердие. всех моих доблестных и достойных сослуживцев, пользоваться которыми в отношении к ним составляло для меня приятный долг. События этой войны оправдали веру мою в доблести армии, с которою познакомил меня почти 30 летний опыт и участие более нежели в 100 сражениях. Эта надежда не была иллюзиею и не происходила от чрезмерно пылкого доверия, которое, слава Богу, никогда не заставляло меня терять из виду соображения, основанные на расчете.

В. В., связав мою фамилию с воспоминаниями доблестных подвигов храбрецов, которых вы вверили моему начальству, равно как и имя мое с полком, который имел счастие доказать, что он не был недостоин царских щедрот — удостоили меня выражением вашего августейшего благоволения, что составляет самую драгоценную награду для человека, беспредельно преданного своему Государю. [545] Повергаю к стопам В. В. слабые выражения моей глубочайшей благодарности также и за награды, пожалованные моим достойным помощникам.

Судьбе было угодно, чтобы фельдъегерь, который вез милости В. В. прибыл одновременно с уполномоченными, присланными султаном для заключения мира. Возможные только о переговорах подробности я излагаю во втором письме, писанном рукою Чевкина, чтобы не задержать отправку фельдъегеря, ибо весь день наполнен у меня делами, для которых недостает необходимого навыка и которым я должен однако посвятить все мое внимание, не смотря на полное доверие к Фонтону.

Толь припадает к стопам В. И. В.; ему лучше, но если заключать мир, он желал бы как можно скорее возвратиться к своему семейству; не смотря на лишение, которое причинить мне его отсутствие, я не могу отказать себе просить В. И. В. снизойти к справедливой просьбе полезного и верного слуги, цену которого я чувствую еще более, равно как и дружбу, основанную на одинаковых воззрениях.

Пален должен быть сегодня в Киркилиссе; но я остановлю движете его в Визе, если замечу успех переговоров. Я отложу на несколько дней посылку отряда на Энос, чтобы иметь возможность сообщить что-нибудь более определенное графу Гейдену, тем более, что он не мог еще получить депеши от графа Нессельроде.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. — 17-го августа 1829.

Всемилостивейший Государь! Имею счастие донести В. И. В. приезде Турецких уполномоченных, присланных в Адрианополь прямо от имени султана. Это — два сановника: Мехмед-Садик-эфенди, дефтердар или министр финансов, и Абдул-Кадир-бей (из корпуса улемов), кази-аскер Анатолийский, занимающий самый важный пост после великого муфтия. Уполномоченных провожал Прусский майор Кистер, тот самый, который был в Петербурге: он привез мне письмо от генерала Мюффлинга, который уведомляет, что г. Кистер может сообщить мне некоторые интересные подробности, так как он вместе со Французским и Английским посланниками присутствовал на конференции Дивана. В то же время я получил через него сообщение от посланников, которые, извещая меня об отправлении уполномоченных, вполне надеются, кажется, на успешный исход мирных переговоров. Копия с этого письма будет представлена В. В. через графа Нессельроде, которому я его посылаю.

Майор рассказывал мне, что Турки, встревоженные известием, что их переговоры не были приняты генералом Красовским, а еще более взятием Адрианополя, обратились ко Французскому и Английскому [546] посланникам и к генералу Мюффлингу с просьбою присутствовать на заседаниях Дивана. Барон Мюффлинг за болезнью послал вместо себя г. Кистера. Турки, сознавая свое поражение и необходимость заключения мира, просили посланников присутствовать на их совете; их обязали прежде всего отправить немедленно уполномоченных, и так как они заговорили о мирных условиях и обнаружили даже намерение возобновить предложения, заявленный ими ранее, то им сказали, что следовало бы однако обсудить вопрос о вознаграждении и подчиниться. Им, кажется, советовали положиться на великодушие В. В. относительно этого пункта, что довольно ловко со стороны иностранных посланников, но повлияет весьма мало на мой образ действий.

Г. Кистер, разговаривая со мною о землях, которые бы мы желали получить в Азии, сказал мне, что в случае, если мы пожелаем Ахалцих, то это может повести за собою большие затруднения, потому что Турки дорожат этими владениями, на которые они смотрят, как на одно из самых древних своих наследий и как на ключ своих владений в Азии. Г. Кистер прибавил, что и Англичане будут с завистью смотреть на это приобретение, что сэр Гордон даже сказал, что наше требование Ахалциха выходит из границ великодушия, которое предполагали со стороны В. В. и в котором были убеждены, ибо эта крепость служила бы для наших наступательных действий, и занятие ее указывало бы на предположения о территориальном увеличении в будущем. Я отвечал, что не могу сообщить данных мне инструкций; но если бы мы на самом деле просили уступки Ахалциха, то единственно с целью упрочить мир тем, что мы лишим Турок всякого сообщения с Кавказскими горцами; что наконец я не позволю себе стесняться чьими бы то ни было мнениями, а что напротив того, я буду строго исполнять данные мне инструкции, как подобает верному и исправному воину. Г. Кистер согласился во всем, что я говорил ему, но в то же время он высказал мысль, что может быть мы можем удовольствоваться срытием Ахалциха, во избежание всяких подозрений. Я возразил ему, что я незнаком в достаточной степени с местностью, чтобы судить об этом, что наконец это может быть решено только В. В. Тогда майор обратился к предмету, как кажется самому важному в его миссии, а именно: сколь возможно скорее поспешить с заключением мира, даже в 2 или 3 дня, если можно, и затем просил меня не подвигать мои войска слишком близко к Константинополю, потому что наступление в этом направлении может повести к революции, и заставляет опасаться падения султана и империи. Я сказал ему, что считаю возможным остановить движение, направленное уже несколько дней к Люле-Бургасу, но, если я замечу малейшее колебание в уполномоченных, я двинусь решительно вперед, и тогда последствия будут в руках Божиих и не подлежать моей ответственности. Я прибавил, что ход [547] переговоров, конечно, не будет замедлен мною, что я, напротив, буду стараться ускорить их, доказательством чего служить то, что я, не дожидаясь приезда двух уполномоченных, назначенных В. И. В., временно назначил сам начальника 18-й дивизии князя Горчакова (Старшего) и Фонтона, чтобы открыть заседания до приезда графов Палена и Орлова. Чевкина я выбрал для ведения протоколов.

Сегодня я дал аудиенцию Турецким уполномоченным, из которых главный — дефтердар — кажется, человек умный. Свидание наше было весьма дружественное; они сознают великодушие В. И. В. и, кажется, сам султан верит в него и хочет изменить неуместный образ действий Порты после предложений, сделанных в Шумле, вызванный недоразумениями между подчиненными. Дефтердар и кази-аскер — оба имеют полномочия от самого султана, и Кистер говорить, что в инструкциях, данных им Рейсом-эфенди, он видел один пункт, уполномочивающей их уступить всем нашим требованиям. В таком случае можно рассчитывать на ускоренный ход переговоров; но я не хочу еще предаваться слишком смелым надеждам. Во всяком случае весьма много вероятия, что мы заключим прочный и славный мир. Надеюсь, что через четыре или пять дней я буду в состоянии сообщить В. И. В. более точные данные относительно хода переговоров, которые начнутся завтра.

Сегодня я узнал о приезде в Бургас графа Ф. Палена; надеюсь, что он скоро будет здесь.

Адмирал Грейг занял Инаду, где нашел 30 пушек, и Самаково, в котором он занят разрушением литейных мастерских. Я очень счастлив, что, давая такое указание флоту, я предупредил намерения В. И. В., изложенные в последнем письме.

Я велел полковнику Хомутову с дивизионом уланов привезти сюда три бронзовые пушки, находившаяся в Демотике, жители которой сами предложили сложить оружие, если им пришлют Русский гарнизон. Во всяком случае, так как я не хочу вовсе разбрасывать мои силы, то я ответил им, что они до тех пор могут сохранить оружие, пока я не назначу Русского коменданта.

Всеподданнейшая записка графа Дибича.

Адрианополь. — 24-го августа 1829.

В последнем письме я имел счастие донести В. И. В. о приезде Турецких уполномоченных, отправленных прямо из Константинополя султаном для заключения мира; я сообщил также В. В., что султан снабдил послов обширными полномочиями, и что они обнаруживали желание спешить, на сколько возможно, заключением мира. Желание, вполне соответствующее нашим собственным намерениям. Я счел долгом во избежание потери времени дать им немедленно аудиенцию, и затем открыть конференцию, а за отсутствием графов Орлова и [548] Палена (о приезде которых я не имел еще никаких данных), назначить князя Горчакова 2 и Фонтона, как моих делегатов, и Чевкина для составления протоколов. На аудиенции, лишенной всякого излишнего этикета, я поставил себе задачею выяснить им: как сильно желание мира было постоянно поддерживаемо В. В.; сколько раз были даны в этом смысле неоспоримые доказательства, так что даже в настоящее время я остановил движение наших войск; как велика умеренность условий, предлагаемых ныне Порте при обстоятельствах, совершенно отличных от прежних; если настоящее положение Порты затруднительно, то в этом она может винить только саму себя, потому что она отклонила, так сказать, неприличным образом сближение, которое было предложено ей после Кулевчи; что, наконец, султан, казалось, начинал убеждаться в великодушных намерениях В. В., что последующие события несомненно укрепят в нем это мнение и докажут ему, что он не найдет лучшего и более искреннего союзника, чем В. В. Затем я выяснил вкратце главные пункты наших предложены, с которыми, кажется, Турки согласились, за исключением статьи по вознаграждениям. Этою статьею дефтердар, который со стороны Турок один поддерживал прения, казалось, был приведен в недоумение и молчал, обдумывая вероятно свой ответ, между тем как кази-аскер, заговорив в первый и последний раз, возразил, что при помощи Божией все устроится к лучшему. Расстались весьма любезно, и Турки остались в восхищении от учиненного им приема.

Я велел немедленно приготовить проэкт трактата и представить Турецким уполномоченным, чтобы они могли ознакомиться с ним и предварительно рассмотреть его до открытия конференции. Я велел поместить в проэкте maximum наших требований, за исключением статьи, относящейся к Азиатским пашалыкам, согласованной с нотою графа Нессельроде от 18-го июля, а именно: в ней требовалась уступка Ахалциха, Ахалкалаки и Ацхера, не упоминая о пашалыке. Цифра вознаграждения за ущербы торговли была решительно определена в 1 1/2 милл. Голландских дукатов, а военные издержки в 10 миллионов.

Я пригласил к себе уполномоченных, чтобы лично передать им проэкт трактата и таким образом начать переговоры. Они поблагодарили меня за ускорение дела, но совершенно справедливо пожелали у себя познакомиться с проэктом, простились и, казалось, продолжали быть в восторге.

В это время приехал сначала граф Пален, а в следующую ночь (20-го августа) граф Орлов с канцеляриею. С тех пор стало возможно вести переговоры при помощи лиц, непосредственно назначенных для этого дела. Я отозвал немедленно князя Горчакова и Фонтона, как делегатов, и Чевкина от ведения протокола, тем более, что он заболел накануне. 21-го числа я подписал полномочия [549] графов Орлова и Палена, и в тот же день произошла первая конференция.

Подробности ее изложены в протоколах; здесь же я представлю вкратце только те пункты, которые послужили предметом споров. Нейтралитета островов при устьях Дуная — пункта, столь незначаще, сравнительно с важностью других, возбудил живейшие споры, вероятно, вследствие незнакомства Турок с местностью. Наконец, перешли к другим статьям, и предложения относительно Молдавии и Валахии утверждены. Равным образом не возникло ни каких затруднений относительно пунктов, требуемых нами в Азии. Что касается до княжеств, то Турки, кажется, не смотрят более на них как на свое достояние и без всякого затруднения согласились бы на полную уступку их. Относительно статей, касающихся торговли и условленных за нее вознаграждений, пришли также к соглашению. Наконец, дошли до главной статьи — о военных издержках. Турки заметили, что они не могут представить себе в воображении ни какой большой платы, ни возможности ее уплаты, вследствие крайней бедности и финансового расстройства Порты, известного всему свету, так как она уже несколько лет лишена своих главных доходов. Им отвечали, что это обязательство, как бы оно трудно ни было, должно быть выполнено, чтобы вознаградить Россию за убытки, понесенные в войне, противной ее мирным намерениям, что можно прибегнуть к какому-нибудь соглашению для облегчения этого бремени, которое позволило бы рассрочить этот платеж на несколько лет. Заседание этим окончилось.

22-го числа после обеда было второе заседание. Не возвращались ни к одному из предшествовавших вопросов, на которые Турки, казалось, согласились. Прения начались собственно с вопроса о военном вознаграждении. Турки возобновили свои вчерашние доводы, говоря, что они не знают, как разрешить эту задачу, и находятся вне всякой возможности принять ее. Тогда им заметили, что они имеют неограниченные полномочия. Они отвечали, что снабжены достаточными полномочии, но, говоря по совести, не могут утвердить статью, которую, по их убеждению, султан не в состоянии выполнить; что они просят позволение довести об этом до сведения своего повелителя, причем необходима десятидневная отсрочка для получения ответа. (Их курьер уехал 23-го). Им снова возразили, что согласие на уплату вознаграждений составляет необходимую принадлежность мира; но чтобы облегчить тягость этого требования, можно разложить уплату на ровные части, даже сроком на 10 лет; гарантиею же для выполнения платежа будет служить занятие Силистрии и двух княжеств, доходы с которых будут служить процентами с уплачиваемой суммы. Турки стали опять, как выше упомянуто, просить позволения снестить с султаном, и в то же время предложили полную уступку некоторых частей [550] территории, равную части, или целому требуемому вознаграждению. Я немедленно ответил им, что я не имею никаких приказаний от В. В. на принятие какой-либо территории, за исключением небольших участков перечисленных в трактате; что я ничего не могу решить один, и в таком случае должен спросить приказаний В. В.; что во всяком случае сделанное ими предложение может быть принято мною только во внимание, на сколько оно исходило бы от султана, который по собственному почину принял бы на себя инициативу в этом деле; что эта формальность необходима, так как В. И. В. объявили всенародно, что отказываетесь от всякого территориального увеличения своей обширной империи. Об этом предмете Турки также просили известить султана, и заседание окончилось.

23-го конференции не было. Но так как после разрешения Туркам десятидневного срока для отправления курьера к султану, им было замечено, что наступление наших войск в продолжение этого времени должно продолжаться, и уже продолжается, то они поспешили просить меня прекратить это движение, пока не придет ответ от султана, которого конечно будут торопить всеми силами. Я настаивал на своем и отказал им, заметив однако, что так как я не желаю возмутить покой столицы, пока наши переговоры идут успешно, то я обещаю им, что до получения ответа от султана я не произведу наступления на Константинополь, далее Силиврии. Турки с признательностью приняли это обещание.

Император Николай — графу Дибичу. ⁷

Царское село. — 28-го августа 1829.

После 17-ти тревожных дней я получил вчера, любезный друг, ваше бесподобное письмо, от 9-го числа, из Адрианополя. Да будет тысячекратно благословен Бог наш за сию новую милость. Вы же примите мою живейшую и искреннюю признательность за блестящей и прочный результат, полученный превосходными вашими распоряжениями и вследствие точного их исполнения. Имя ваше, любезный друг, отныне навсегда принадлежите истории, и оно прославит наши [551] военные летописи. Одобряю во всех отношениях мероприятия ваши; но настаиваю на том, чтобы в том случае, если переговоры прервутся, вы направили корпус войск к Дарданеллам, дабы быть в уверенности, что «незваные гости» не явятся там для вмешательства и вреда делам нашим. Впрочем, я уверен, что вы так и поступили бы при малейшем к тому поводе, судя но самому смыслу вашего письма и по мнению, вами выраженному о новостях, сообщенных вам всеми посланниками в Константинополе. Наконец, если вы у Дарданелл, то положительно откажите в пропуске всякому иному флоту, кроме нашего. Если будут к тому понуждать — вы ответите пушечными выстрелами. Но от сего да оборонить нас Бог!

Как нельзя лучше вы обсудили полученные вами депеши и предусмотрели мои ответы; впрочем, Орлов доставил вам все ⁸, чего еще недоставало к вашим инструкциям.

Надеюсь, что резервы немножко поприбавили вам сил, противу бывших у вас в Адрианополе 8-го числа; ибо сверх последних у вас не было и трех пехотных дивизий и двух кавалерийских бригад; поэтому рассчитываю, что в общей сложности у вас наберется до 50,000 человек. Бедственно то, что вас преследуют болезни; лишь бы чума не примешалась к ним. [552]

Ничего не понимаю в Гейсмаре и надеюсь, что Киселев поправить дела. Вижу, что вы не имели вестей о нас; в эти дни мы были в большом беспокойстве, ибо с 11-го числа не получали новостей из армии, и последнее донесение из Сливны было доставлено к нам в девять дней; эта проволочка превзошла все расчеты и все-таки я в ней ничего понять не могу; и опять же через Одессу до нас дошли первые слухи о занятии Адрианополя.

Еще слово о Греческом деле. Какое решение ни было бы принято посланниками в Константиноноле, ни на какую иную границу кроме Арты и Воло я не соглашаюсь; надеюсь, что когда о том узнают в Париже, то Французы меня поддержат; а если даже нет, я стою на своем. Мы в праве не нарушать нашего слова, и положение наше таково, что мы можем, наконец, сказать — «я так хочу», благодаря успехам вашим — в Европе, успехам Паскевича — в Азии. На случай возможности мира, полагаю оставить, если это допущено будет условиями, 8 пехотных и 4 кавалерийских дивизий для занятия областей, которые мы должны удержать, как залог гарантий, а именно: из 9-й, 10-й, 11-й 12-й дивизий сформировать впредь 3-й корпус под начальством Красовского или Ридигера, ио вашему выбору, а из 16-й, 17-й, 18-й и 19-й будущий 5-й корпус под командою Рота, с 3-ю гусарскою, 4-ю уланскою и 4-м резервным кавалерийским корпусом. 12-ю дивизию можно было бы назначить в местности по ту сторону Бургаса, [553] 11-ю к Бургасскому заливу и к Варне, 15-ю в Болгарию, а 9-ю в Силистрию; 5-й корпус занял бы княжества, или, наоборот, т. е. 5-й корпус в области по ту сторону Дуная, а 3-й корпус для княжеств; остальные части армии, т. е. будущий 2-й корпус и одна дивизия 1-го (4-я) могли бы возвратиться. В этой надежде приказываю все приготовить для дезинфекции имеющих возвратиться войск.

В заключение вменяю себе в удовольствие, любезный друг, самолично уведомить вас, что я пожаловал графиню, супругу вашу, статс-дамою; но отчаяваюсь видеть ее, ибо она продолжает никуда не показываться.

Поклоны Толю, Палену и Орлову; желал бы, чтобы вы имели случай быть довольны последним; я в нем был постоянно уверен и доволен им.

Прощайте, любезный друг, Господь да направляете вас и помогаете вам в последних трудах ваших и да дозволит вам сколь возможно скорее подписать прекрасный мир Адрианопольский.

Навсегда ваш искренно доброжелательный Николай.

Жена моя поздравляет вас с блестящими успехами и кланяется вам.

Император Николай — графу Дибичу.

Елагин остров. — 1-го (13-го) сентября 1829.

Любезный друг! Ваши два письма от 13-го и 17 числа дошли до меня вчера немногими часами одно прежде другого, и я счастлив, что [554] письмо от 17-го много облегчае ответ, который я дам на письмо от 13. Но прежде всего я должен высказать вам, как я доволен вашим превосходным, могу даже сказать, классическим ответом послам. Вы как будто бы взяли его из моих уст; он низведет их на тот тон, который им подобает, впрочем, теперь уже довольно покорный. Перейдем затем к случайностям, осуществление которых я молю Бога не допустить! Это увидеть нас владыками Константинополя и тем вызвать следовательно исчезновение Оттоманской империи в Европе. Однако я не хочу оставить вас без некоторых общих указаний, на случай если действительно дошло бы уже до того. При неуспешности переговоров, вы должны немедленно двинуться к Константинополю, обеспечив себя со стороны Дарданелл; не обращайте внимания на ваши недостаточные численные силы, они более уравновешиваются вашею нравственною силою. Овладев Константинополем, вы будете ожидать новых приказаний, до получения. которых, вы положительно откажитесь войти в какие бы то ни было переговоры, какого рода они бы ни были и с кем бы то ни было. Тем более вы не дозволите ни какому иностранному флоту войти в Дарданеллы впредь до приказания. Из перлюстрации депеши Гильемино к Мортемару мы узнали, что послы имели уже намерение ввести туда свои эскадры, якобы для защиты своих соотечественников. Но к счастию они в настоящее время на это не решились; но кто может поручиться, что они сие не исполнять, или же не осуществить позже? [555]

Полученные мною сегодня утром через курьера известия из Лондона положительно подтверждают, что Английское министерство совершенно поражено успехами нашего оружия до такой степени, что Абердин сказал нашим: ради Бога, не обходитесь с нами по-Дибичевски и пощадите нашу честь. Они видят и не опасаются более падения Оттоманской империи и нашего владычества ⁹ в Константинополе; словом, это полное торжество.

Слава Богу, а вам спасибо. Это более чем все фразы. Но, любезный друг, теперь более чем когда-нибудь отнесем все Богу и да будем спокойнее, скромнее, великодушнее и последовательнее прежнего. Вот слава, о которой я мечтаю, и да хранит меня Господь добиваться иной; я же уверен, что вы меня понимаете.

Жена моя кланяется вам, а я вас обнимаю.

И так, если все кончено, возвращайтесь, если же нет, вперед.

На веки ваш доброжелательный Николай.

Поклоны Толю, Палену и Орлову.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. 30 августа 1829.

Всемилостивейший Государь! Повергаю к стопам вашим всеподданнейшие поздравления и самые искренние пожелания по случаю сегодняшнего торжества, в котором светлые надежды на будущее, которое уже не может [556] быть нашим достоянием, соединяются в верных сердцах с настоящим счастием и дорогими воспоминаниями. Господь Бог, видимо благословляя оружие В. И. В. ниспослал нам радость возвестить в такой день уверенность в заключении славного мира. После всего того, что мне писал и говорил Прусский посол, приглашенный Портою для ускорения заключения мира, и кроме того читая памятный документа, подписанный сэром Р. Гордоном и графом Гильемино, содержащий в себе заявление Порты, подтвержденное гг. послами, что движение ваших победоносных войск на Константинополь положить конец существованию Оттоманской империи, — все это кажется мне не только славным памятником для вашего оружие, Государь, но и самою прочною гарантиею для мира, ибо никто не станет делать подобных заявлений, если осталась еще надежда на бой.

Я полагаю, что следующий фельдъегерь привезет В. И. В. мирный трактат, подписанный в таком виде, в каком я сообщил его графу Нессельроде в моих последних депешах. Пункты относительно вознаграждения будут предметом отдельного соглашения, составляя однако неприкосновенную часть трактата. В виду этих надежд я счел нужным остановить движение генерала Рота и графа Палена. 6-й корпус находится в Люле-Бургасе, заняв Каристан и Чорлу; вторый корпус занимает Визу, а авангард его находится в Сарае.

Генерал-майор Сиверс, отправленный с 4-м Бугским полком и четырьмя орудиями на Энос, прекрасно выполнил данные ему инструкции; он рассеял сборища, руководимые сыном Салоникского паши и принудил аяна Эноса сдаться на капитуляцию, угрожая идти на приступ с уланами, вооруженными Турецким оружием. 54 пушки, из которых 29 орудий большого калибра и 11 бронзовых, составляют трофеи этого блестящего дела, открывшего для второй армии сообщение со Средиземным флотом.

Сегодня фельдъегерь кроме ключей везет и флаг от цитадели Эноса, три бунчука, четыре знамени, которые нашли здесь; предполагают, что они были спрятаны Гуссейном-пашей.

Всеподданнейшее письмо графа Дибича.

Адрианополь. — 3-го сентября 1829.

Всемилостивейший Государь! Имею счастие донести В. И. В. о заключении мира, который подписан вчера 2-го сентября, после обеда. Нет сомнения, что ратификация трактата будет немедленно доставлена Портою.

Мы установили статьи в том же виде, в каком они были предложены нами в проэкте трактата, который был сообщен мною графу Нессельроде 30-го августа; я должен был сделать уступку относительно немедленной уплаты торгового вознаграждения, в тех видах, что Турецкие уполномоченные заявили, что в настоящее время [557] правительство их решительно не имеет денег и поэтому находится вне всякой возможности выплатить согласно со статьею договора 500,000 дукатов в продолжение месяца после ратификации, между тем как возвращение Адрианополя для них необходимо, чтобы восстановить спокойствие в столице; что они просят в первый месяц заплатить 100,000 дукатов, через шесть месяцев 400,000 и остальное втечете следующих шести месяцев.

Что же касается до вознаграждения за военные издержки, определенные в договоре в десять миллионов дукатов, то согласно с ним Турки обязуются уплачивать его так, как это будет благоугодно В. В., после особого воззвания Оттоманской Порты, которая вполне предается великодушию и милосердию В. В.

До окончания уплаты контрибуции наши войска займут княжества и Силистрию; они останутся также в северной части Румелии, между Балканами и горами Странджи, до апреля месяца 1830 года, а в Болгарии до 1 октября того же года. Я полагаю, что это составляет необходимое условие в виду непрочного положения Оттоманской империи и особенно самого султана. Кроме того, у нас уже заготовлены припасы на это время сообразно с распределением войск, которое прилагается в особой записке.

Я счастлив, что мог окончить великую задачу, возложенную на меня В. В., следуя, насколько это было возможно, самой букве ваших инструкций и соображаясь точно с великодушными чувствами В. В., блестящее проявление которых должно в значительной степени успокоить Европу.

Вместе с тем я не могу однако скрыть от В. В., что состояние, в котором находится Оттоманская империя, должно внушить справедливый опасения: христиане, составляющее 2/3 населения Европейской Турции, находятся в униженном и рабском состоянии, которое рано, или поздно должно вызвать волнения, тем более сильные, что половина этой трети — мусульмане, может быть, еще недовольнее, чем сами христиане: такое грустное положение может быть улучшено только сильным, но вместе с тем мудрым и справедливым правительством. Этих двух последних качеств положительно недостает в управлении султана Махмуда, вследствие чего положение Оттоманской империи останется всегда шатким и малоуспокоительным. Занятие нашими войсками княжеств и Силистрии на довольно продолжительное время и полное господство нашего флота на Черном море, при таком положении дел, кажется мне крайне необходимым для наших интересов. Первое дает нам кроме того возможность упрочить в Молдавии и Валахии новую администрацию, которую угодно в них учредить В. В.

Я не могу предвидеть, до каких пределов угодно будет В. В. распространить великодушие к которому прибегает Порта в деле [558] вознаграждения за военные издержки, и хотя всеобщее убеждение заставляете думать, что финансы Турции совсем истощены, тем не менее я не считал себя в праве сбавить даже небольшую часть с требуемой нами суммы, когда поднят был вопрос о том, чтобы прибегнуть к вашему великодушию. Во всяком случае, если В. В. дозволите мне высказать свое мнение, то я осмелюсь сказать, что можно с десяти миллионов сбавить два; пять или шесть миллионов разрешить уплачивать равными частями в известные сроки в продолжение десяти лет. Все это время мы сохраним, как залог, княжества и Силистрию. Наконец, относительно остальных двух или трех миллионов следует сказать, что способ их платежа будет впоследствии определен В. В., сообразно с поведением Порты относительно России и ее христианских подданных и со степенью точности выполнения условий последнего трактата.

Одно из важнейших назначений в настоящее время составляет выбор нашего посла в Константинополе; я полагаю, что на этом месте должен быть человек, который соединял бы в себе достоинство и твердость и который постоянно доказывал бы Порте, что желание Ваше — видеть ее укрепившеюся и независимою; что союз с нами доставите ей огромные выгоды и усилить ее торговлю на Черном море; что собственные выгоды ее требуют улучшения участи ее христианских подданных, спасая их от произвола пашей и подчиняя их законам и приказаниям, истекающим единственно от воли государя. Подобный образ действий, веденный со всевозможною скромностью, мог бы доставить нашему министру доверие султана, который, кажется, сам но себе склонен действовать вышеизложенным образом, но постоянно опасается, что мы поддержим партию янычар. Я мало знаю г. Рибопьера, но я опасаюсь, что прошлое не будет говорить в его пользу. Может быть, было бы выгоднее иметь там на первое время чрезвычайного посла, и притом военного, которому скорее удалось бы сделаться приближенным султана, любящего подобного рода нововведения. Для этой дели вполне удовлетворял бы граф Алексей Орлов по личным достоинствам, но для него нужен помощник, дипломате, знакомый с Востоком. Фонтон, оказавший нам здесь большие услуги и которого дарованиям, усердию и безупречному поведению я должен воздать перед В. В. полную справедливость, совершенно расстроил свое здоровье и нуждается в двухгодичном отдыхе. Исчисленные достоинства его заслуживают того, чтобы В. В. обеспечили ему существование; по всему что мне известно, дела его по-видимому крайне запутаны.

Графы Орлов и Пален выказали большое усердие; ясностью и твердостью своих ответов они много содействовали заключению мира; последнему также много способствовало отправление генерала Мюффлинга [559] в Константинополь, что, полагаю, не могло иметь места без согласия В. В.; его сдержанная и дружественная деятельность, равно как усилия г. Ройера, продолжавшего с успехом то, что было начато генералом, дали в Константинополе ясное и истинное понятие относительно наших намерений с самого начала переговоров; следуя за тем уже открыто приказаниям и заявлениям В. В., мы были в состоянии ускорить окончание наших сделок.

Я сообщу о заключении мира, а следовательно о прекращении враждебных действий, графу Паскевичу и нашим адмиралам в Черном и Средиземном морях; в то же время дам знать Французскому и Английскому посланникам в Константинополе о статье, касающейся Греции. Грейгу предлагаю остаться еще на время в Сизополе; относительно Средиземного флота ожидаю приказаний В. В., полагая, что они будут в то же время отправлены непосредственно графу Гейдену. В ожидании их, я пишу ему, чтобы он снял блокаду с Дарданелл и отозвал к себе эскадру контр-адмирала Рикорда, лишь только получит известие о ратификации трактата Портою. Затем, чтобы он, не производя враждебных демонстраций, избрал удобную стоянку для флота, оставляя однако для сообщения со мною крейсер перед Эпосом. Хотя я намереваюсь очистить этот пункт, как слишком отдаленный от нашего центра, но полагаю при посредстве Турецких властей сохранить с ним обеспеченное сообщение.

Во избежание всяких замедлений и задержек, я посылаю с переменными фельдъегерями обыкновенным сухим путем мои донесения и копию с трактата; в то же время посылаю Чевкина к В. И. В., который, отправляясь морем в Одессу, подлежит может быть освобождению от карантина в виду удовлетворительного положения здешней местности в санитарном отношении и проедет весьма быстро, чтобы словесно доложить желаемая В. В. подробности.

Государь! Бог благословил усилия несравненной армии, которую вам угодно было доверить мне; Он увенчал их славным миром, согласным с Августейшею волею В. В.; мир этот докажет Европе непоколебимую силу вашего могущества и еще более великость вашего милосердия к вызвавшему войну врагу, гордость которого была сломана до последних пределов. Счастливый содействием, оказанным при достижении этих результатов, мне остается только обратиться к безграничной милости В. В. и просить, чтобы мне предоставлено было счастие возвратить храбрую и победоносную армию вашу к нашим границам. Осмелюсь льстить себя надеждою, что она удовлетворите ожиданиям В. В., и во время мира, как на войне, будет продолжать службу с тем же усердием и неизменною преданностью. [560]

Император Николай — графу Дибичу.

Александрия. 10-го сентября 1829.

Хотя взявшись за перо, дабы ответить на ваше письмо от 24-го августа, я должен полагать, что все кончено, или же в противном случае вы находитесь в Константинополе, но на всякий случай я хочу любезный друг, коснуться некоторых пунктов, подлежащих ратификации

Вполне одобряю ваш способ действия и двух ваших помощников в переговорах; еще больше хвалю ваше заявление и предпринятый передвижения войск, с целью доказать, что не намерены остановиться; но не согласен занять княжества как гарантию на 10 лет! Это заставляет нас выйти из своей роли, показывает, что мы хотим изменить своему слову и ищем предлога, дабы не очищать княжества, а навсегда за собою их оставить; кроме того, занятие этих провинций будет весьма тягостно и в денежном отношении и, что того хуже, для людей.

Я же хочу, чтобы вместо княжеств вы удержали прибрежные пункты от залива Бургаса до Кюстенджи и предмостного укрепления в Сатунове. Силистрия должна остаться за нами до окончательной уплаты торговых убытков, равно как и княжества, и затем должны быть очищены. Если вам не удалось добиться уступки Карса, что я считал для нас весьма полезным, — то сохраните этот пункте, как [561] залог, вместо княжеств. Соглашаюсь с вашим мнением о неудобстве территориального увеличения в Азии, но Карс и Ахалцих с Батумом нам необходимы, дабы укрепить правую сторону наших владений, слишком открытую для Турок. Сия уступка могла бы даже заменить часть денежного вознаграждения, как значится в проэкте, и удобнее для нас, чем все остальное.

Из письма вашего к Чернышеву усматриваю, что вы полагаете во всяком случае зимовать с войсками по ту сторону Балкан. Я прекрасно понимаю основания, которые вас к сему побуждаюсь; но было бы хорошо однако возвратить все, что признано будет возможным. Есть средство достигнуть этой цели, а именно, укомплектовать вполне полки дивизий, назначенных остаться, прочими частями и остальных возвратить с офицерами, дабы переформировать с помощью резервных баталионов. Это составило бы большую экономию, и они могли бы возвращаться на судах флота, — по крайней мере, часть.

Новости из Лондона и Парижа очень утешительны тем, что вполне предоставляют нам окончательное решение всех дел.

Поклоны Толю, Палену и Орлову; жена вам кланяется, а я обнимаю и пребываю навсегда вам доброжелательный Николай.

Комментарии

1. Слова эти принадлежат одному из наших известных государственные деятелей графу Николаю Павловичу Игнатьеву. См. статью в «Военном Журнале» 1852 года «Взгляд на постепенное изменение в образе действий Русских войск против Турции».

2. В письме к графу Дибичу, от 13-го октября 1829, вице-канцлер граф Нессельроде, оценил Адрианопольский мирный трактат следующими словами: «Les gazettes etrangeres commencent deja a deraisonner sur notre traite de paix. Laissons les dire, allen kann mann es nicht recht machen, mais tout се qu'il у a de gens raisonnables, jugeant sans passion et avec impartialite ne trouve rien a redire et pense que la paix unit aux avantages que tant de victoires nous autorisaient a, reclamer cette moderation qui caracterise si noblement la politique de l'Empereur. Contentons nous, mon eher marechal, de leur suffrage et moquons nous du reste. Avec cette maxime on est toujours suer de faire de la bonne besogne».

3. Всеподданнейшие письма графа Дибича все писаны на Французском языке. Строки и слова, напечатанный с разрядкою (курсивом), подчеркнуты в подлиннике. — Н. Ш.

4. Во всех печатаемых ныне письмах графа Дибича опущены заключительный слова, с небольшими вариантами нижеследующего содержания: «Daignez, Sire, mettre aux pieds de sa Majeste l'Imperatrice mes tres humbles hommages et veuillez agreer les sentiments de la profonde reconnaissance et du fidele attacheinent, avec lesquels j'ai le bonheur d'etre, Sire, de Votre Majeste Imperiale, le tres humble et tres fidele serviteur C-te I. Diebitch». — H. Ш.

5. Генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского, известного автора кампании 1812 года и других военно-исторических сочинений. — Н. Ш.

6. Записка графа Дибича от 13-го августа имеет важное значение. Главнокомандующий предлагал в ней император у Николаю в случае третьей кампании против Турции (ведение которой он вовсе не признавал невозможным) поднять Славянские племена Балканского полуострова против своих поработителей и создать из них сильных организованных союзников для освобождения Христианского Востока.

Между тем доселе распространено мнение, что если графу Дибичу не удалось бы запугать Турок и принудить их к подписанию мирного трактата, Русская армия, страшно расстроенная болезнями, представлявшая собою один лишь призрак, принуждена была бы отступить и при этом непременно бы погибла. Даже такой авторитет в военном деле, как граф Мольтке, высказывает в своей истории Русско-Турецкой кампании 1828—1829 годов мнение, что стоило Блистательной Порте продолжить в Адрианополе упорство еще на несколько дней, и победа была бы вырвана из наших рук.

Если бы положение Русского главнокомандующего оказалось в 1829 году в действительности настолько безвыходным, каким привыкли его считать наши западные недоброжелатели, то конечно граф Дибич не мог бы предлагать государю приступить к приготовлениям для третьей кампании и хладнокровно обсуждать возможность непринятия Турками предложенных им великодушных мирных условий. В заключение остается сказать одно: события 1828 и 1829 годов еще пребывают в ожидании правдивого историографа. — Н. Ш.

7. Письмо это было напечатано нами в «Русской Старине» 1877 года (V книга) в статье «1829 год». — Н. Ш.

8. В подлиннике это слово подчеркнуто три раза. — Н. Ш.

9. Пять раз подчеркнуто государем.

Текст воспроизведен по изданию: Адрианопольский мир 1829 года. Из переписки графа Дибича // Древняя и новая Россия, № 12. 1879