-

АФОНСКАЯ ГОРА. ¹

Вторник 27/8. — Афонская гора. Прекрасная, тихая ночь и северный ветер благоприятствовали нашему плаванию по Мармарному морю. На следующий день после нашего отъезда из Константинополя, мы уже находились в Дарданельском проливе, и останавливались, то против одного, то против другого местечка, для высадки пассажиров, или принятия новых. В полдень прибыли мы к Азиятскому замку Дарданелл, и вышли на берег. Имея письмо к [160] Русскому консулу Тимони, я пошел отыскивать его жилище. Местечко должно быть очень значительно, как для торговли, так равно и в политическом отношении, и потому находятся здесь консулы всех наций. Их жилища отличаются от прочих выставленными на них флагами. В последний пожарь, дом нашего консула сгорел, но теперь отстраивается новый, на самом берегу моря. Мы остановились здесь на столько времени, сколько нужно было для закупки провизии и найма лодки. В городе свирепствует чума; жители его не очень гостеприимны, а нам время дорого; по таким трем причинам, я был очень рад, когда небольшая, открытая лодка, с семью матросами, частию Греками, частию Турками, была готова, и мы вверились на ней волнам, не имея другой провизии, кроме, жареного козла, разных копченых вещей, которые могли бы служить в случае голода, и нескольких бутылок портера, которые до сих пор, служат к возобновлению чудесным образом наших умственных и телесных сил. Если бы даже пираты заблагорассудили напасть на нас, мы были бы самою легкою для них добычею, но мы совершили наше плавание благополучно и чрезвычайно скоро. Попутный ветер дул во все время, и пролетев ночью мимо островов Имбрсса, а утром между Лемносом и Самотраки, мы [161] пристали сего дня к берегу Святой Горы, употребив только двадцать три часа на плавание из Дарданелл.

Гора, круто подымающаяся с моря, вся покрыта зеленью. Длинная монастырская ограда, напоминая немного живописные Итальянские монастыри, представляется взору плавателя еще за несколько времени до его прибытия к берегу. Лодка наша вошла в небольшую, укрепленную пристань, окруженную с моря скалами, между коими давно уже выстроен домик, с зубчатыми стенами, для караульных. Встретив на берегу монаха, понимающего по Русски, я послал его вперед с своим фирманом, известить о моем прибытии и попросить позволения посетить монастырь.

Через четверть часа прислали нам самый гостеприимный ответ, и двух мулов, для перевоза наших вещей с лодки в монастырь.

Несколько старших монахов ждали нас на возвышенности у ворот монастыря, и провели внутрь ограды. Мы прошли чрез трое ворот, и вступили на двор, прекрасный своими строениями и зеленью. Посреди его две церкви, и при них два тысячелетних кипариса, посаженных основателем монастыря. Два Турецкие фонтана и сады с цветами и фруктами занимают остальное место. Стороны двора заняты корридорами; под сводами и над ними, келия [162] монахов, а между ними находится множество деревянных пристроек, полуразрушенных лестниц и черепичных крыш разной высоты. Все это покрыто мохом, или вьющимися по стенам виноградными лозами. Зала, устроенная для трапезы, и за нею башня, служащая укреплением и тюрьмою, закрывают двор со стороны горы. Такая пестрота делается еще живописнее от массы горы, которая возвышается круто сзади, образуя таким образом задний фонд картины. Нас повели в архон-дарлык, прекрасную комнату, устроенную в Турецком вкусе, и предназначенную единственно для приема гостей. Низкие диваны, расположенные по трем сторонам комнаты, служат днем для сиденья, а ночью бывают постелями. Из окон со стороны моря открывается вид на покрытый масличными и другими деревьями берег, и на острова Архипелага. Потолок комнаты украшен изображениями Богородицы и Ангелов, но Греки дали нам заметить, что глаза у них были выколоты во время нападения Турков, несколько лет тому, на Афонскую гору. Монахи приготовили нам постный, но весьма хороший обед; старшие из них окружали нас и изъявляли удовольствие, что видят нас у себя в гостях. Призыв к молитве совершается здесь обыкновенно не посредством колокола, но ударением по доске палкою, с [163] которою монах обходит весь двор. Нам объяснили сей обычай, когда пришла пора идти к вечерни. Соборная церковь, где совершилась служба, построена, как снаружи, так и внутри, в Византийском вкус; форма ее очень красива и легка, особенно рисунок купола. Вся внутренность расписана предметами из священного писания, или истории Афонской горы. Люстра, висящая посреди церкви, напоминает лампады в Софийском собор, и образует круг, равный самому куполу; но в святой Софии лампады привязаны к ниткам, а здесь большое медное кольцо, украшенное двуглавыми орлами, и разными другими украшениями, и равное объемом своим величине купола, служит для поддержания люстр, или, как Греки называют их, хоросов. Такие хоросы составляют, повидимому, принадлежность Византийской архитектуры, и несравненно приличнее наших люстр, которые невольно напоминают гостиные, и притом нередко не соответствуют вовсе своею формою характеру храма. По обеим сторонам церкви сделаны, по обычаю Греческому, деревянные места (stalles), где можно стоять, опираясь на руки. Мне отвели место возле старшего монаха, и служба началась и продолжалась почти в совершенной тишине. Возле меня можно было видеть две, или три головы, в роде патриархальных, [164] опускающиеся на грудь; далее ряд черных клобуков и ряс терялся в тени церкви; одна лампада над царскими вратами озаряла все собрание сомнительным лучем. По окончании службы, архимандрит и старшие монахи провели меня обратно в архон-дарлык, и рассказали мне о своих обрядах и строгости жизни, которую ведут. Пища их самая простая во всякое время года, а в постные дни довольствуются они только одним хлебом с водою. Некоторые носят под платьем вериги, и всячески умерщвляют свою плоть. Женщинам возбранено житье, не только вне монастыря, но и на всей Святой Горе, и таким образом продолжает исполняться уже много столетий чудо, поразившее наместников Римских императоров на Востоке, писавших своему государю, что у христиан существуют по целым столетиям общества, между тем, как в них никто не родится, и они дополняются только посредством раскаяния прочих частей света.

Сколько монахов живет на Афонской горе, о том не сделано еще исчисления, но по достоверным сведениям должно быть их более пяти тысяч человек, следовательно, более нежели сколько находится монашествующих во всей Российской империи. Монастырь лавры был учрежден императором Никифором Фокою, и в нем живет не более ста монахов; но [165] подчиненных, или приписных к нему около трех сот, и они живут на разных частях горы, в принадлежащих к монастырю домах и хуторах. В сем числе, большую часть составляют Греки. Болгар, Молдаван и Волохов не более тридцати человек. Разговор мой с монахами прекратился, когда все приготовления к нашему ночлегу были кончены, и они пожелали мне доброй ночи, удивив меня простотою и учтивостью своего обращения.

Приятию, особенно при таком путешествии, какое совершаю теперь я, расположиться спать под сенью монастырскою, не потому только, что мы здесь получаем покров, особенно драгоценный после ночи, проведенной на открытом море, но и по самому святому характеру места. Может быть, в числе обитателей его есть и заблудившиеся люди; может быть, есть и такие, которые из временных выгод пришли в здешнюю обитель, не пожертвовав ни чем свету, который они покинули из празднолюбия, или стараясь укрыться от руки правосудия. Но это не изменяет характера обители, которая была сооружена с намерением благочестивым, и должна исполнять поныне намерение ее основателей. Такое чувство само по себе возбуждает в сердцах наших благоговение к монастырю, но оно еще привлекательнее по красоте мест, которые его окружают, как почти убежища [166] иноков. Мне случилось слышать замечание, что большая часть столиц Европейских расположена на самих невыгодных местах. Точно также можно заметить, что почти все монастыри находятся в самих прекрасных местоположениях, какие только можно выбрать в каждом крае. Окружающая природа не может занимать людей, которые находятся в беспрестанном сообщении друг с другом, и заняты делами, забавами, или заботами; напротив того, живописная природа сохраняет все права свои над человеком, едва только предался он уединению, или усовершенствованию самого себя.

Среда 28/9. — Только-что встали мы сегодня поутру, как старшины монастыря пришли к нам, с приветствием, и предложили приложиться к мощам, хранящимся в монастыре. Я пошел с старшинами в соборную церковь, и ждал против царских дверей, пока делались приготовления, чтобы нам показать драгоценные раки и сосуды, где хранятся мощи. В числе их особенно замечательны: довольно большой кусок Животворящего Креста, часть локтя Иоанна Златоуста, часть главы святого апостола Андрея Первозванного и глава святого Василия Великого. Потом показали мне богатейшее евангелие, на Русском языке, подаренное государынею Екатериною II-ю, и Греческое евангелие, подаренное Петром I-м. Осмотрев [167] с удивлением редкую и богатейшую утварь, которая сама по себе заслуживала бы подробное описание, я попросил монахов провести меня в их библиотеку, и получив ответ, что у них нет библиотеки, не переставал настаивать на своем, потому что заметил сегодня поутру и вчера, что многие разбитые окна в кельях заделаны были пергаментами. «Если у вас нет библиотеки,» сказал я, «то проводите меня, по крайней мер, в то место, откуда берете вы пергамент, которым заклеиваете разбитые окна.» Невозможно было делать никакого возражения на такую скромную просьбу, и монахи провели меня в комнату, род кладовой, где увидел я, если не ошибаюсь, более тысячи книг, расположенных на полках, но в весьма плохом порядке. Библиотекарь, которого прочие называли ?????? ???????, т. е. ученнейший, почтеннейший, показал мне рукописный каталог, но ни он, ни я не могли отыскать книг по каталогу, а некоторых из найденных на лицо книг в каталоге не находилось. Привести книгохранилище в некоторый порядок надобно было бы немало времени. Пробыв в нем целое утро, пока головная боль не принудила меня бросить бесплодный труд, я видел много печатных классических авторов, особенно на Греческом языке, в том числе Аристотелевы творения, с комментариями [168] схоластиков, сочинения церковных отцов и Византийских историков, в огромном Византийском формате. Мне попадались посреди хаоса рукописные евангелия, послания и деяния апостолов и даже классические авторы. Часть книг составляют рукописи, на пергаменте и на бумаге, но они ужасно попортились от червей и сырости. В иных по нескольку листов слепились вместе, и никак нельзя разделить их. В разных путешествиях читал я, что много рукописей было перевезено с Святой Горы в Венецию, Париж, Вену и другие места, и что целые корабли бывали нагружаемы ими. Состояние лаврской библиотеки заставляет верить таким известиям, потому что ока, кажется, вся составлена из остатков, но и в остатках, по моему мнению, должно быть еще много драгоценного. Открытие здесь редкостей составило бы предмет, достойный трудолюбия Европейских путешественников, которыми изобилует Восток. Можно сказать, что он ныне служит целью походов, в роде Крестовых. Жители Запада толпами отправляются сюда, правда, не с оружием, как некогда, а с твердым намерением обогащать себя сокровищами, которые представляет Восток в отношении торговли и наук. Но желательно, чтобы дух изыскания сделался несколько благороднее того, который проник в пределы Святой Горы; я заметил [169] в нескольких рукописях, что миниатюрные украшения выдраны из них, вероятно, бывшими здесь путешественниками. Такой, истинно-варварский поступок доставляет его виновнику род игрушки, без исторической важности, между тем, как прекрасные рукописи тем изувечиваются. Вышед из библиотеки, где монахи в особенности распространялись о драгоценности богословских сочинений в их библиотеке, которую за несколько часов перед тем хотели от меня скрыть, я пошел взглянуть на их трапезу, или место, где они собираются обедать. Это темная, обширная зала, с мраморными столами. Монахи садятся за столы по старшинству; им не дозволяется говорить за обедом, потому, что один из них читает им какую нибудь книгу священного писания.

Четыре-угольная башня на конце двора имеет гораздо более важности, нежели сколько я полагал при первом взгляде. Посредством наружной лестницы взошел я в нее, и увидел в ней совершенно темное место, имеющее несколько саженей глубины. С ужасом узнал я, что монахи повергают сюда преступников из среды себя, и самих закоснелых оставляют здесь дней по десяти без хлеба и воды, уверившись впрочем предварительно, что они в состоянии выдержать столь [170] продолжительный голод. Мне сказывали, что еще никогда не случалось вытаскивать оттуда преступника мертвым. Его спускают вниз по веревке, но так, как он по окончании наказания не имеет более силы прицепиться к ней, когда его хотят освободить, то спускается к нему монах с фонарем, привязать его и вытащить на открытый воздух.

Другую черту, не менее характеризующую здешние обычаи, представляет огромное скопище человеческих костей. Когда монах умирает, братия хоронит его, но по истечении известного срока, снова вырывают истлевшие останки его, и складывают кости в большой подвал, который посещают время от времени. Это место, наполненное черепами и костями, служит и на другое употребление: когда кто либо из монахов, подозреваемый в каком нибудь преступлении, не сознается в вине своей, его посылают на несколько дней на жительство к мертвецам; часто случается, что не имея ни чего другого перед глазами, кроме костей, мрачной картины человеческого ничтожества, преступник сознается в истине. Обличенным предписывается, смотря по степени вины, или кланяться известное число раз костям, или, за преступления более тяжкие, брать их к себе в келью, для того, чтобы иметь беспрестанно перед своими глазами. [171]

Прекрасный день кончил я прогулкою к соседнему хутору, принадлежащему одному из лаврских монахов; он окружен масличными и кипарисными деревьями, и весь покрыт виноградом, ветви которого обвились вокруг дома и перевешиваются с одного дерева на другое.

Пятница, 30-го. — Все дни рылся я в библиотеке, и разговаривал с монахами на счет управления монастырей на Святой Горе, и в огромных имениях, которыми они до сих пор пользуются. Сколько могу судить по словам их, они почти независимы от Константинопольского патриарха, и имеют род союзного правления, которое сосредоточивается в местечке Карее. Представители каждого монастыря, которых всех более двадцати, собираются там и составляют род сейма, для совещания об общих делах. Однакож между всеми монастырями, пять, и в том числе лавра, имеют старшинство над другими, и представителю одного из них, по очереди, вверяется на год главное управление делами Святой Горы. Он представляет ее во всех делах и сношениях с Турками. Лаврский монах занимает теперь это важное и почетное место. Греческая революция причинила не малые потери здешним монастырям, и особенно лаврскому; монахи рассказывали мне, что по восшествии короля Оттона [172] на престол Греческий, разные имения их в Морее, Негропонте и других Греческих землях, стоящие милльонов, были отобраны у них. Но в Турции имения остались за ними, именно, на острове Крите, где они имеют метох, или хутор, в Адрианополе, где находится принадлежащая им церковь, в Валахии, и на самой Святой Горе. Притом, они посылают во все стороны для собирания милостыни, а потому должно полагать, что имеют весьма порядочный доход, но до какой суммы именно доход простирается, я не мог узнать. Гораздо охотнее говорят они о своих потерях, нежели об имениях, которыми еще владеют.

Исследования мои в библиотеке, как ни были неудовлетворительны, не остались однакож совершенно тщетны; я нашел в ней, между прочим, следующие книги, которых не выказываю вовсе самыми важными, но привожу только потому, что они попались мне под руку в числе многих, которых вовсе не мог, или не успел я разобрать.

Деяния седьмого собора, в царствование благочестивой императрицы Ирины, невесты Константина Копронима (рукопись на бумаге).

Деяния царские, в 14-ти книгах (напечатанные в Париже, 1647 года, в семи частях, в лист).

Летопись от Троянской войны до взятия [173] Константинополя (рукопись в одной части, в 4°).

Объяснение таинственных обстоятельств рождения и смерти Аристотеля (рукопись, переписанная на бумаг Лемносским монахом Калли-ником, в одном том, в 4°).

Объяснение священных и божественных канонов святейших и почтеннейших апостолов, священных, соборных, равно как местных и частных синодов, и деяния святых церковных отцов. (Прекраснейшая рукопись, переписанная, в 1565 году, монахом Иоанном Малаксо, на полупергаменте, одна часть, в лист).

Xронологическая таблица (в стихах), написанная Константином из Манассы (переписанная в 1737 году, одна часть, в 4°).

Евангелие и Деяния Апостольские, с предисловием Мартына Лютера — тексты Греческий, Латинские, старый и новый, и Немецкий.

Извлечение из Омира и Пиндара; последние с комментариями Фомы Магистра, Махопула и Макутла; те и другие с надстрочным объяснением в прозе, на Греческом языке. Греческого заглавия я не мог переписать; рукопись в малую четвертку, на бумаге. [174]

Евангелие, на Греческом языке. (Рукопись на пергаменте; когда написана не означено, но, судя по почерку, в XI-м, или XII-м веке).

Евангелие, на Греческом язык, прекрасно переписанное на пергаменте, с живописными изображениями Евангелистов (по почерку можно отнести его к XI-му, или XII-му веку).

Деяния и Послания Апостолов, по Гречески, вполне, в том порядке, какого держится церковь, с изображением Евангелистов (на пергаменте; по курсивному письму можно полагать, что писано в XII-м столетии; в переплете, с изгладившимся Русским письмом).

Толкование на жизнь Аристотеля, по Гречески (вместо надписи служат несколько стихов, в которых имя Симплиция). Писано курсивом, вероятно, в XII-м столетии, но весьма повреждено от червей.

Летопись всемирная преосвященного Димитрия, митрополита Ростовского и Ярославского, от начала миробытия до Рождества Xристова, сочиненная. (Рукопись Русская, 1758 года, на бумаге, в лист).

Последние пять книг попросил я старшин монастырских уступить мне. Они отказали сперва наотрез, но на следующий день пришли в мое жилище, и объявили торжественно, от имени всех братий, что книги уступаются [175] мне, в память пребывания моего в лавре, и что мне предлагают оставить им памятник на возобновление развалившегося киоска, пожертвованием суммы. По получении потребной суммы, книги были мне выданы.

Комментарии

1. Этот отрывок заимствуется из путешествия В. П. Давыдова, которое, в нынешнем году, вероятно, будет издано, и составит украшение нашей литературы, как по великолепию издания, так и по важности содержания своего.

Текст воспроизведен по изданию: Афонская гора // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 18. № 70. 1839