ДЖОН КЕРН

ПИСЬМА С ВОСТОКА

LETTERS FROM THE EAST

(By John Carne, Ecq. of Que’ens College Cambridge etc).

Г. Джон Керн, Член Коллегиума Королевы в Кембридже, человек отличный по обширности своих познаний и характеру, недавно издал в Лондоне, под названием Писем с Востока, замечания, сделанные им в путешествии его по Турции, Греции, Египту, Палестине и Сирии. Несколько отрывков из сего сочинения помещены были в New Monthly Magazine; но Автор собрал и дополнил их в книге, которую теперь напечатал, и которая принята в Англии с большою похвалою. Следующие места взяты из третьей и последней части сочинения, о коей Журналы еще не говорили.

Из Бейрута (Beirout) Г. Керн отправился на остров Кипр, в дурной, открытой лодке, и по пятидневном беспокойном плавании вышел на берег в [242] Ларнике, большом селении, которое производило прежде значительную торговлю, и где живут многие Европейские Консулы. Прежде оно было почти главным местом складки Кипрских вин; недалеко от него находится гавань Соляных промыслов (Salines), где ежегодно добывается и продается большое количество соли. Ужас царствовал в это время на Кипре, и придавал ему обманчивый вид тишины; но не трудно было предвидеть, что спокойствие сие не продлится. Уже в разных местах были беспорядки; Турецкие солдаты снова грозили истреблением, и множество мирных жителей Христианского исповедания не за долго пред сим были умерщвлены.

«Во время революции, говорит Г. К., некоторые малодушные Греки приняли Магометанскую религию, чтобы избавиться от смерти. Между ними встречали мы часто одного богатого купца, который пригласил нас к себе. Он был человек красивой наружности, высок ростом и строен, хотя довольно толст. Новообращенный Магометанин скоро признался нам, что он отрекся от своей религии единственно для того, чтобы голова с плеч не слетела. Тогда был [243] Рамадан, и он от чистого сердца проклинал Коран и нелепые его предписания, по которым он принужден был не есть от восхода до заката солнца, к чему он совсем не привык. Сверх того, говорил он нам, я принужден был кланяться шестьдесят три раза в день, обратясь лицом к Мекке и дотрогиваясь лбом до земли, что с моей тушей совсем не ловко. Между тем, ревностные Мусульмане строго присматривали за Христианским ренегатом, которого они презирали и всячески старались к нему придраться, почему он беспрерывно должен был сохранять вид смиренный и сокрушенный.

«Другое Греческое семейство в Ларнике находилось в положении гораздо плачевнейшем. Несчастным, из милости, дали несколько времени на то, чтобы решиться принять Магометанство, объявив, что без этого, по окончании срока, всех их перережут. Муж склонялся к отступничеству и старался привесть к тому других членов семейства, но жена твердо держалась Веры предков, приготовлялась к мученичеству, и таким образом, подобно многим Греческим женщинам, в течение настоящей [244] революции, показывала героизм, которого мужчинам часто недоставало». Роковой срок еще не наступил, когда Г. К. уехал из Ларника, и потому он не знает, что сделалось с этим несчастным семейством.

Остров Кипр, на котором все знатные и богатые Греки были коварным образом умерщвлены, а остальные Христиане страшились конечного истребления, сей остров, по соседству своему с Египтом и по могуществу Сатрапа Мегмеда-Али, утверждаемому Европейскими офицерами, с самого начала революции, был в гораздо худшем положении, нежели все прочие Греческие острова в Архипелаге; по чему тамошние жители почти без сопротивления подвергались игу, их тяготившему. Однако ж, Турецкого войска было там при Г. К. весьма не много, и он думает, что если бы корпус решительных Греков произвел высадку, в чем он большого затруднения не видит, то остров легко можно было бы, хотя на время, избавить от Турецкого владычества.

Сочинитель говорит, что земля столь богатая, столь плодородная, столь облагодетельствованная природою, но [245] опустошенная и не возделанная, представляла зрелище чрезвычайно плачевное. Замки с обширными парками и садами были совершенно пусты: несчастные их хозяева, избежав смерти, бродили по миру. Женщины, воспитанные в неге, лишенные мужей и родственников, и дети знатных родителей искали пристанища у иностранцев, и часто не находили его. Огромные поместья можно было купить за бесценок; замок со всеми принадлежностями, с деревнями, землями и виноградниками продавался за несколько сот фунтов стерлингов.

Не смотря на беспокойное состояние острова, Г. К. решился проникнуть во внутренние его части и продолжал свое путешествие с восьмью товарищами: «В этой стране», говорит он: «все, кроме человека, носит печать Божеского милосердия. Чрез два дня пути, с восхищением увидели мы рощи, леса и глубокие пещеры Цитереи, предлагавшие нам благодетельную тень свою. Мы пошли к жилищу одного Греческого Священника и взойдя на длинную лестницу, высеченную в скале, вошли в прекрасный сад, в коем стоял дом. Это прелестное убежище окружено было лимонными и [246] апельсиновыми деревьями, коих ветви гнулись под тяжестию прекраснейших плодов. Священник был очень доволен нашим посещением, и тотчас велел заколоть козу; из козьего мяса сварили суп, который, вместе с некоторыми другими блюдами и с плодами, подали нам к обеду. У сего Грека были жена и дети, и он, казалось, жил в совершенном изобилии.

«Деревня Цитерея состоит из рассеянных хижин; у каждой из них есть особый садик. Воды там так много, что почти у каждого дома свои ручей. Окрестные леса наполнены лимонными, апельсиновыми и тутовыми деревьями; там собирается значительное количество шелка. Недалеко от жилища священника, находился дом старинного Греческого Боярина. Свежесть и богатство садов, чрез которые протекала речка, раждали желание приобрести их и поселиться в месте, где климат так здоров и умерен, и где совсем нечуствительны удушливые жары, царствующие в помории. Прежний хозяин был незадолго пред тем умерщвлен. Турки продали бы это поместье за бесценок, и Англичанин мог бы там жить безопасно. Вечером осмотрели мы окрестности [247] Цитереи, и с горы, лежащей к западу, на которую с трудом взобрались, видели мы море, красивые извилины берега и высокую землю Карамании. Весьма поздо возвратились мы к доброму Священнику и провели ночь под сими деревьями, среди благовония, освежаемые ночным ветерком. На зоре мы с сожалением расстались с своим хозяином. Добрый Священник не долго исполнял правила гостеприимства, в прелестном своем приюте: он скоро был безжалостно умерщвлен свирепыми Мусульманами».

Остров Кипр славится своим медом и винами; но что в дарах природы, когда ими нельзя спокойно наслаждаться? Прибыв в Никозию, главный город острова и местопребывание Архиепископа, путешественник наш, имея к нему рекомендательное письмо, был чрезвычайно ласково принять. Для Англичан наняли красивый дом с садом. При наступлении ночи, Архиепископ, по имени Киприян, каждой раз посещал их и, поговорив с ними с час, водил их к себе, предшествуя своему духовенству, которого члены шли за ним по два в ряд, по старшинству лет и звания. Процессия освещалась множеством факелов. [248] Иностранцам предлагали роскошные яствы, при чем разливались лучшие и самые старые Кипрские вина. На другой день посылал он им Английский завтрак, который подавали его люди, а потом снова звал их к себе обедать. Дворец Архиепископский возвышается на главной площади, посреди коей бьет великолепный водомет. На этой самой площади, незадолго пред тем, происходило избиение знатнейших Греков и богатейших купцов. Паша велел сказать Грекам, что он должен сообщить им полученные из Константинополя повеления, которые не только обеспечивают жизнь их, но даже дают им новые привилегии. Обольщенные уверениями Турка, значительнейшие Греки со всего острова собрались в Никозию; в назначенный день, их допустили в приемную Паши, и потом через узкий переход по одиначке выводили на площадь. Вид свирепых солдат, занимавших все выходы, и палача, который потрясал широким мечем, тотчас показал легковерным, какая судьба их ожидает. Несчастные жертвы безропотно покорились своему жребию, и подставляли голову под меч, не испуская ни малейших жалоб. Все [249] движимое и недвижимое их имение конфисковано, и семейства пошли по миру.

«Архиепископ, описывая нам с живейшим чувством сие ужасное, недавно, почти пред глазами его совершившееся событие, сказал, что на другой день после оного явился к нему человек гнусного вида и требовал, чтобы его немедленно допустили, прибавляя, что он ожидает от Святителя награды. То был иноземный солдат, служивший палачом. Палач хвалился после пред Английскими путешественниками своею ловкостию, говоря, что он каждую голову отсекал с одного удара. "Я умертвил ваших соотечественников", говорили он Киприяну: "но я их не мучил, каждого убивал с одного раза, а это чего нибудь стоит". «Злодей, после того, ведя нас в мечет, признался, что Паша дорого заплатил ем у, по стольку-то со головы»...

Вскоре по отъезде Г. К у Архиепископ Киприян сам испытал на себе искуство этого человека. Коварный Паша приказал ему созвать все знатное духовенство, которому он, по словам его, хотел сообщить меры, принятые для их выгоды и будущей безопасности. Священники трепетали одной мысли предстать [250] пред свирепого Мусульманина, но невозможно было отказаться от его приглашения; войска Паши Египетского наполняли тогда весь остров, притом они надеялись утишить ярость своего Паши и удовлетворить его корыстолюбие, пожертвовав остальными деньгами и владениями. В назначенный день, Архиепископ с духовенством отправился во дворец Паши, построенный на площади. Двери и проходы были тотчас заняты наемниками Паши, и убийства начались. В эти ужасные минуты, Киприян сохранил приличное мужество и важность. Обращаясь к Паше, он громко спрашивал его: в каком преступлении обвиняют несчастных Греков, и за что так безжалостно умерщвляют их без допроса? Потом описал бесчисленные притеснения, которым Христианские Священники уже подвергались, ручался за их невинность и прибавил, что если одна только кровь может насытить жестокость Турок, то он готов пролить последнюю каплю своей крови, лить бы пощадили другие невинные жертвы.

Турок отвечал ему коротко и грубо, и потом осыпал его [251] оскорбительными вопросами, на которые Киприян отвечал: «что он всегда был верным подданным Султана, но теперь видит, что Государь предал его ярости неприятелей». Благородное самоотвержение Архиепископа, не избавив от смерти ни одного из Священников, ускорило только его собственную гибель. Он просил, чтоб ему позволили посвятить несколько минут молитве, преклонил колена посреди трупов избиенных его братий, и предал душу свою Господу Богу. Он без малейшего ропота, получил смертельный, удар, сохранив до конца ясность души и покорность воле Божией, которые приобрели ему любовь и уважение всего народа. Когда весть об умерщвлении Святителя и Священников разнеслась в Никозии, устрашенные Греки, мужчины, женщины и дети толпами бросились в церкви. Но жаждущие убийства Турки, вскоре за ними туда последовали; помосты храмов обагрились кровию и самые олтари не спасли несчастных, которые в них искали убежища. В продолжение нескольких дней, ужасные явления, происходившие прежде в Хио, возобновились в малом виде в Никозии.

Г. К. говорит, что женщины на Кипре не заслуживают прежней славы о [252] красоте их. Они вообще не весьма приятны и не довольно ловки. На некоторых лицах видны Греческие черты, но совсем нет тех красивых форм, станов гибких, прекрасной соразмерности частей, которым удивляемся мы в дошедших до нас произведениях древних Ваятелей. Впрочем путешественник наш, кажется, совершенно принял мнение ученого и остроумного Г. Пава (Paw), который в письмах своих о Греции, изданных в половине протекшего столетия, утверждает, что Греческие женщины никогда не были одарены природою столь щедро, как мужчины. Оставшиеся статуи, по мнению сих Писателей, доказывают только искуство Художников; они облекали в формы прекрасный идеал, созданный их воображением, или по крайней мере, соединяли в одной фигуре различные красоты, замеченные ими во многих женщинах, но которые вместе никогда не бывали уделом одной. Если же по случаю женщина обладала всеми прелестями, то она тотчас возбуждала всеобщий энтузиазм. Поэты воспевали ее в стихах, Живописцы и Ваятели представляли черты ее удивлению зрителей, и смертная красота, подобно [253] богине, становилась почти предметом обожания. Этого конечно не было бы, если бы природа щедрее рассыпала дары свои. Притом же женщины древней Греции, беспрерывно заключенные в домах, за исключением нескольких славных прелестниц, должны были немногим превосходить нынешних Гречанок. Жизнь их была скучна и однообразна, рассудок вообще мало обработан, и в древних Греческих обществах, конечно не было той неизъяснимой прелести, которую разливают в них Француженки, Англичанки, и большая часть образованных Европейских женщин, и которой не видно на всем Востоке. Известно, с каким презрением обходятся с прекрасным полом надменные Оттоманы. Обыкновение Греков никогда не жениться на иностранках, много вредит распространению между ними красоты. Напротив того Турки, беспрерывно перемешивая породы, имеют большое преимущество перед Греками. В жилах нынешних Оттоманов течет кровь Арабская, Черкеская, Грузинская, Персидская и, может быть, по этому именно они один из красивейших народов в свете. [254]

Путешественник наш, обозревая примечательные развалины древнего Идалиума, нашел в одном диком и уединенном месте семейство прокаженных. Окрестные жители тщательно избегали сих несчастных, и никто не осмеливался приблизиться к их жилищу. Болезнь была в этом семействе наследственною, и ни один член оного от нее не набавлялся. Некоторые из них отворяли двери и показывали путешественникам свои бледные, иссохшие лица. Они конечно давно уже померли бы от голода, если бы благодетельные жители долины не приносили им по временам съестных припасов, оставляя их в далеком расстоянии от хижины несчастных. Ужас и отвращение, внушаемое сею болезнию, столь велики, что в рассуждении сих прокаженных в точности исполняются законы, преданные Моисеем, и они исключены из общества, без надежды когда либо в оное возвратиться.

Из Ларники Г. К. отправился на остров Родосс. Он осмотрел укрепления города, которые построили кавалеры Св. Иоанна Иерусалимского, и долгое время защищали оные с величайшим мужеством. Известно, что они в шестнадцатом веке [255] сопротивлялись всему могуществу Оттоманскому. Укрепления и теперь еще весьма значительны и защищены высокими и толстыми башнями, построенными в некотором расстоянии одна от другой, но из коих некоторые совсем разрушаются. Турки, их не поправляют и вероятно самих себя почитают живыми укреплениями, способными сопротивляться неприятелям, опаснейшим тех, с которыми они теперь имеют дело. И потому на Родосской крепости нет почти ни одной пушки, которая бы могла порядочно действовать. Во дворце, который прежде занимал Верховный Магистр Ордена, еще и поныне видны остатки древнего великолепия, подающие некоторое понятие о пышности и роскоши, с коею прежние Кавалеры живали в сей столице их владений. Обширная и прекрасная церковь Св. Иоанна превращена в мечеть и лишена всех внутренних украшений. Несколько колон и драгоценные мраморы украшают еще дворец правительства, в котором обыкновенно живет теперь Паша; некоторые части сего дворца разваливаются. Внутренность города однако же довольно правильна и в нем заметно более [256] чистоты, нежели в других восточных городах. Небольшой порт, или внутренний бассейн Родосский, безопасен, удобен и закрыт от ветров окружающими его горами. Две горы, лежащие при входе его, так близки одна от другой, что между ними может пройти один только корабль. На них то возвышался главный Колосс Родосский, между ногами коего, как известно, корабль мог пройти на всех парусах. Теперь гавань, запущенная Турками и засоренная, сделалась так мелка, что входить в нее могут только купеческие корабли, идущие неглубоко. Дома построены вплоть до самого моря, и на набережных, усаженных деревьями, устроено прекрасное, хотя необширное гульбище.

Но главную прелесть Родосса составляет его климат. Воздух там здоров и чист, болезни почти неизвестны, несносных жаров не бывает, и атмосфера освежается постоянно дующими западными ветрами. По старинной поговорка, нет ни одного дня, в который бы солнце не светило на Родоссе. Правда, что лучи его никогда на целый день не затмеваются; роскошные холмы и прекрасные долины сего острова всегда [257] пользуются благотворностию дневного света. Небосклон с одной стороны живописно ограничивается высокими горами Карамании, отстоящими только на несколько миль. Город Родосс возвышается амфитеатром от морского берега и с прекрасного гульбища, около его укреплении, везде представляются восхитительные виды.

Загородные домы Турок вообще расположены по отлогостям холмов, простирающихся до самого моря. Они обыкновенно бывают окружены садами, которые наполнены различными плодоносными деревьями и орошаются ручьями, на паяющими окрестные земли и освежающими воздух. По высокому положению домов, из них везде почти представляются прекрасные виды. И потому богатые Турки редко выезжают из сих восхитительных жилищ. Они простираются на 3 или 4 мили в окрестностях города. Во внутренности острова также представляются самые романтические виды. Глубокие и уединенные долины, где повсюду растут мирты и розы, выходят к самому морю или заключаются между крутыми горами. Большая часть почвы невозделана, и деревни, рассеянные на большом расстоянии, весьма немногочисленны. Фиговые, [258] гранатные и персиковые деревья окружают хижины поселян. На всем остров не более 30,000 жителей, из которых две трети Турок; но они так мало пользуются богатством почвы, что хлеба бывает часто недостаточно для пропитания столь малого числа людей. Вины составляют главнейшие произведения острова, но и их вывозится очень не много.

На Родоссе жить дешевле, может быть, чем где нибудь. Овцы, козы, дворовые птицы и всякого рода рыбы продаются почти за ничто. «С несколькими стами фунтов стерлингов» говорит Г. К: «иностранец мог бы жить здесь самым блестящим образом, иметь на прекрасном местоположении замок, окруженные лимонными, апельсинными и другими плодоносными деревьями, держать Арабских лошадей и большую прислугу, и жить в климате столь здоровом и благоприятном для человека, что жизнь продлилась бы десятью годами, если бы только воздерживаться от изнуряющих удовольствий большого света. Известно, что несколько лет назад, один Английский джентльмен поселился здесь с таким намерением. Он долго жил [259] в благополучии, посреди многочисленного семейства. На яхте, снаряженной в Хио (Scio), разъезжал он по всем островам Архипелага, но всегда с удовольствием возвращался в приют, им избранный и украшенный». Сей практический Философ умер за четыре года до восстания Греков.

С Фран. —н.